Металиус Грейс. Нет Адама в раю

   - Ребенок очень бледный, - говорила Антуанетта. - Моника, почему ты не заставляешь ее гулять на солнышке?
   - Анжелика такая худая, Моника. Ты должна давать ей больше хлеба и картошки. Она похожа на скелет. Если бы она жила со мной, обещаю, что через неделю у нее бы наросло мясо на костях.
   Анжелика ненавидела своих двоюродных братьев и сестер, потому что они кричали, прыгали и тащили ее, когда она приходила в гости:
   - Viens jouer* **Идем играть (фр.).** , Желика - кричали они.
   - Я не хочу играть с вами, - отвечала Анжелика, отталкивая их грязные руки.
   - Regardez, - кричали они. - Elle parle anglais. Petite irlaindaise!* **Смотрите... Она говорит по-английски. Маленькая ирландка (фр.).**
   Для большинства франко-канадских детей, живших в Ливингстоне, все дети, не говорящие по-французски, были ирландцами.
   - Не будьте такими глупыми, - Анжелика хотела заплакать и убежать, чтобы спрятаться.
   Но больше всех Анжелика ненавидела своего деда. Это из-за него ее записали во Французскую Католическую школу.
   - C'est terrible, - сказал Туссен Монике. - Un enfant qui ne peut pas parler sa langue* **Это ужасно... Ребенок, который не может говорить на родном языке. (фр.)** .
   - Это все из-за отца, - отвечала Моника. - Он всегда говорил с ней по-английски, когда же я обращалась к ней по-французски, она, прекрасно понимая, о чем я ей говорю, всегда отвечала мне на английском.
   - Если бы меня спросили, что нужно этому ребенку, - сказала Жоржетта Монтамбо, - то я бы посоветовала хорошенько ее отшлепать. Куда это годится, ребенок ее возраста постоянно прячется в своей комнате и отказывается отвечать, когда с ней разговаривают. Выпороть ее надо как следует.
   Моника вздохнула:
   - Она никак не придет в себя после смерти отца. Он избаловал ее.
   Анжелика закончила приходскую школу Святого Георгия в тринадцать лет, и это сразу выделило ее из среды соседей, так как большинство детей оканчивало школу в четырнадцать, а порой в пятнадцать или шестнадцать. И еще необычным было то, что она собиралась поступать в среднюю школу.
   - Зачем? - спросил Туссен, когда Моника сообщила ему об этом. - Что толку в этом для девушки? Говорю тебе, Моника, ты совершаешь ошибку. Все, чему она научится в средней школе, - это считать себя лучше, чем есть на самом деле. Она и так полна фантазий. Лучше остановить это сейчас, пока с ней не стало еще тяжелей.
   Но Моника твердо стояла на своем, хотя и не сказала отцу истинную причину.
   - Она слабенькая, - сказала она Туссену. - На будущий год окрепнет и тогда я смогу забрать ее из школы и отправить на работу.
   Но на самом деле Моника не хотела, чтобы Анжелика шла работать на фабрику. Она надеялась, что, если ее дочь окончит среднюю школу, то сможет найти место секретарши. Так Анжелика была записана в среднюю Сент-Антуанскую школу для девочек.
   Но после следующего дня рождения мать перевела ее в Ливингстонскую Центральную среднюю школу, в которой было совместное обучение, а кроме того франко-канадское население считало ее протестантской.
   - Анжелике пора переменить школу, - вот и все объяснение Моники своим взбешенным родственникам.
   А Анжелика изменилась. На скулах появился румянец, лицо пополнело, и теперь она смеялась чаще, чем когда-либо с того дня, как они приехали в Ливингстон. По воскресеньям она перестала ходить в гости к родственникам, и теперь они могли ее видеть только, когда сами приходили к Монике.
   - Что с девочкой? - спрашивали они.
   - Она предпочитает одиночество, - отвечала Моника, но в эти дни ей было очень трудно смотреть в глаза своим родственникам.
   Вечером того дня, когда Анжелике исполнилось четырнадцать лет, Антуанетта пришла в гости, в отличие от обычных визитов, без своей семьи. Поскольку этот день приходился на середину недели, она сказала, что Жозефу и детям надо отдохнуть. Она принесла Анжелике дюжину пирожных, покрытых шоколадной глазурью, и пару самых отвратительных хлопчатобумажных чулок, которые Анжелика когда-либо видела.
   - Спасибо, тетя Антуанетта, - сказала Анжелика.
   - Не за что, - ответила довольная Антуанетта. - Но в эти тяжелые времена это все, что я могла себе позволить. Пойди сюда. Сядь, поговорим минутку. Расскажи мне про среднюю школу.
   - Я не могу, - ответила Анжелика. - Мне надо делать домашнее задание.
   Она убежала в столовую и разложила на столе книги. Она давным-давно сделала домашнее задание, но ей не хотелось сидеть в кухне, болтать, пить чай и есть пирожные. Анжелика открыла книгу и начала читать, но она слышала Монику и Антуанетту, которые говорили, говорили, говорили.
   Обо всем и обо всех, с отвращением подумала Анжелика.
   Она не помнила, сколько прошло времени, когда вдруг поняла, что они говорят о ее отце. Говорили тихо, Анжелика улавливала только отдельные слова.
   - Рак, - сказала Моника.
   - Ужасно, ужасно, - ответила Антуанетта.
   Анжелика почувствовала, что ее ладони стали влажными и по всему телу пробежала дрожь.
   Папа!
   Но он не отвечал.
   Папа! Папа!
   - Пил, - сказала Моника.
   - Ужасно, ужасно.
   - ...для спасения ребенка...
   Анжелика вскочила со стула и подошла к кухонной двери.
   - В чем дело? - воскликнула Антуанетта. - Моника, посмотри! Ребенок белее полотна!
   - Ничего, - сказала Анжелика слабым голосом. - У меня заболела голова.
   - Это все книги, - сказала Антуанетта. - Вредно слишком много учиться.
   - Хочешь чаю, Анжелика? - спросила Моника.
   - Нет, нет, спасибо, я пойду прилягу.
   Анжелика разделась, надела ночную сорочку, выпила две таблетки аспирина, но дрожь не проходила.
   В чем дело? Было что-то, что она должна была вспомнить, но хотя это что-то билось на краю сознания, она не могла поймать воспоминание.
   Папа, помоги мне.
   Я должна вспомнить, папа.
   Ложись, сказал Арман, ложись, моя дорогая. Спи. Спи.
   Во сне Анжелика увидела огромную дверь, и ручка была так высоко, что она не могла до нее дотянуться. Она пыталась снова и снова, но что-то удерживало ее. За дверью был кто-то и кричал. Она должна была дотянуться до ручки и открыть дверь. От этого зависела ее жизнь. Скорее. Чуть выше. Почти. Почти.
   - Убийца!
   - Пьяница!
   Ее пальцы держали ручку, но дверь была такой тяжелой. Она тянула и толкала изо всех сил, но дверь не открывалась.
   - Убийца!
   Наконец дверь поддалась и закачалась на петлях, как будто они были только что смазаны.
   Там был доктор Саутуорт, высокий и прямой. Такой высокий, что его тень на стене была огромной, и она могла видеть очертание его поднятой руки.
   И там была ее мать, неподвижная, как будто высеченная из мрамора, только глаза живые.
   - Ты убила его! - кричал доктор Саутуорт. - Так, точно ты вонзила ему нож в сердце! Ты убила его!
   - Дурак, - сказала Моника, ее голос был холоден, как мрамор, из которого было сделано ее тело. - Дурак и пьяница.
   Появилась другая рука доктора Саутуорта, и теперь он держал бутылку.
   - Арман неделями не вставал с постели, - сказал доктор. - Откуда это взялось?
   Мраморная фигура Моники не шевельнулась. Только глаза.
   - Понятия не имею, - сказала она.
   - Ты проклятая, жалкая лгунья! - закричал доктор. - Ты купила это у братьев Гэмсби! Ты все время покупала этот яд!
   - Сумасшедший, - сказала Моника.
   - А я повторяю, что ты лгунья. Я узнал это от самого Твидлиди час назад. Ты купила эту бутылку, и закрутила с ними еще до Рождества. Ты убила своего мужа. Ты убила его вот этим!
   Доктор Саутуорт сунул бутылку ей в лицо, но она не шелохнулась.
   - Вот этим! - закричал доктор. - Вот этим и твоим бесчеловечным отношением, и отсутствием любви, и своим холодным телом, и своим черным злым сердцем.
   Наконец Моника Бержерон сдвинулась с места. Она подошла к Бенджамину Саутуорту и заговорила, глядя прямо ему в лицо.
   - Да, - сказала она. - Я ходила к братьям Гэмсби. Я покупала их яд и давала его Арману каждый раз, когда он был в состоянии проглотить его. И каждую минуту я молилась. Я молилась, чтобы каждый глоток был последним и чтобы у него хватило порядочности умереть.
   - Ты черная сука, - прохрипел доктор Саутуорт.
   - А знаете почему? - продолжала Моника, как будто он ничего не сказал. - Потому что Арман позорил меня в течение многих лет. Он даже моего ребенка настроил против меня.
   - Это грязная ложь!
   - Что вы знаете об этом? - спросила Моника. - Вы знаете только то, что рассказывал вам Арман, и могу держать пари: в своих рассказах он никогда не был виноватым. Он был отвратительной свиньей, пьяницей и лжецом - и я рада, что он умер.
   Папа! Папочка!
   Анжелика стояла в дверях и старалась закричать.
   Но мать и доктор ее не слышали.
   - И можете написать это в свидетельстве о смерти тоже, - сказала Моника. - Давайте, пишите. Он умер, а его жена радуется.
   - Нет, - сказал доктор и сел.
   Моника торжествовала:
   - А теперь убирайтесь из моего дома, - сказала она. - Чтобы никогда мои глаза вас не видели.
   - Медленное кровотечение души, - прошептал доктор Саутуорт. - Вот что должно быть написано на сертификате. Мой друг умер от медленного кровотечения души.
   Папа. Папа. Папочка.
   Анжелика проснулась и села, выпpямившись, в постели. Ее дрожащие руки нащупали лампу, но и тогда еще дрожь не прекращалась, а ее тело было покрыто потом.
   Два года, подумала она. Два года ушло у нее на то, чтобы вспомнить, и теперь она вспомнила все.
   Когда той ночью она все-таки закричала и они ее услышали, Моника и доктор обернулись как раз в тот момент, когда она упала без сознания на пол. Ей пришлось провести в постели весь следующий день, и тогда она не поняла, почему. Пришел доктор Саутуорт и дал ей таблетки, а когда она спросила, почему, он велел ей не разговаривать и отдыхать. Она заснула, приняв таблетки, но в какой-то момент услышала, как доктор сказал Монике:
   - Тебе повезло, Моника. Ребенок не помнит, что он слышал.
   Не помнит чего? Все это время она старалась воскресить в памяти то, что она должна вспомнить, и теперь она это знала.
   Сидя в кровати, Анжелика плотно натянула на себя одеяло, пока дрожь не прекратилась.
   Это правда, папа? - спросила она.
   Да, отвечал Арман. Неужели ты думаешь, что иначе я бы тебя оставил?
   Великое спокойствие снизошло на нее, и она поняла, что должна делать.
   Все в твоей власти, сказал Арман.
   Поспеши. Иди вниз. Скорей.
   Анжелика медленно встала и надела купальный халат. Расчесывая волосы, она улыбнулась своему отражению в зеркале.
   Наконец-то, папа, сказала она, открывая дверь спальни и спускаясь вниз.
   Моника была в кухне и гладила.
   - Я вижу, у тебя прошла головная боль, - сказала она.
   - Да, мама.
   Анжелика подошла к плите и поставила воду для чая. Ее движения были медленными и заученными, будто она на сцене. Когда чай был готов, она налила себе чашку и повернулась к Монике.
   - Скажи мне, мама, как ты себя чувствуешь после того, как убила моего отца?
   Утюг, который держала Моника Бержерон, замер прямо в центре белой наволочки, и она мгновенно пожелтела.
   - Что ты говоришь, злая девчонка? - спросила Моника. Но руки ее дрожали и голос прерывался.
   - Ты слышала, что я сказала, - ответила Анжелика тем же ровным голосом. - Как ты себя чувствуешь после того, как убила моего отца?
   Моника швырнула утюг на доску и кинулась к Анжелике, замахнувшись для удара.
   - Только попробуй тронуть меня, - сказала Анжелика. - Ты, убийца.
   Моника опустила руку. Ее лицо побелело.
   - Анжелика!
   - Медленное кровотечение души, - сказала Анжелика. - Скажи мне, мама, что это значит?
   - Ты плохая, злая девочка, - в ужасе прошептала Моника.
   - Но я не убийца, - сказала Анжелика. - Это ты, ты убила моего отца.
   - Нет. Нет. Ты не знаешь, что говоришь.
   - Я знаю точно, что говорю. Ты убила его. Я слышала, как ты призналась доктору Саутуорту в ту ночь, когда папа умер. Я слышала каждое слово.
   - Той ночью ты была больна, - сказала Моника. - У тебя был шок и ты потеряла сознание. Даже сейчас ты не знаешь, что говоришь.
   - О, я-то знаю, - ответила Анжелика. Она улыбнулась, и голос ее стал неестественно насмешливым.
   - Интересно, что сказала бы тетя Антуанетта, если бы узнала, что ты убила папу? Или Grand-pere? Как ты думаешь, что бы он сказал? А Жоржетта? Ты же знаешь, она тебя любит. Держу пари, она с удовольствием бы послушала о том, как ты убила папу.
   - Заткнись! - крикнула Моника. - Я не хочу больше слушать эту чепуху!
   - Тогда не слушай, - ответила Анжелика. - Пусть другие послушают.
   - Никто тебе не поверит, - сказала Моника и, чувствуя, что последнее слово осталось за ней, вернулась к гладильной доске. - Никто тебя не будет слушать, глупый ты ребенок.
   - Хорошо, тогда остается только один выход, - ответила Анжелика. - Я думаю зайти завтра к Жоржетте после школы. Посмотрим, будет она меня слушать или нет.
   Жоржетта Монтамбо многого не могла простить Монике. Она еще помнила Анселя и то, как Моника даже не приехала на его похороны. Она помнила, как Моника уехала и выходила замуж в тот момент, когда ее брат еще лежал дома в гробу. Более того, Жоржетта подозревала, что у Моники отложены деньги. Деньги, о которых Моника не говорила и не собиралась делиться ими с родственниками. О, Жоржетта уж точно выслушает Анжелику. Затаив дыхание, жадно интересуясь малейшими деталями.
   - Ты не можешь доказать ни слова, - сказала Моника.
   - Ну ладно, мама! Ты знаешь лучше меня.
   Анжелика была права. Ей ничего не придется доказывать. Достаточно посеять маленькое семечко подозрения, а остальное сделает Жоржетта. Как это несправедливо, подумала Моника, маленькое сомнение и она снова будет парией. Женщина, которая, возможно, убила своего мужа. Дыма без огня не бывает. Если это неправда, тогда почему ребенок говорит об этом? И против собственной матери? Нет, что-то тут должно быть. Моника уже явственно слышала, как все судачат о ней, и не могла унять дрожь в руках.
   - Конечно, это будет зависеть от того, в какую школу я пойду, сказала Анжелика.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Я имею в виду, что если с завтрашнего дня я буду ходить в Ливингстонскую Центральную, то, возможно, я и передумаю заходить к Жоржетте.
   Так и повелось, едва Анжелике исполнилось четырнадцать лет. Анжелика получала все, что хотела, и все родственники Моники говорили, что это преступление - так баловать ребенка. Ведь она стерла пальцы до костей для Анжелики. Посмотрите, как она похудела. Богу известно, что она никогда не была полной, но сейчас она выглядит просто изможденной. Анжелика же выглядела прекрасно.
   - Она окончательно оправилась после смерти отца, - говорили родственники Моники.
   - Давно пора. Есть время, чтобы плакать, и время, чтобы забывать. Однако учиться в средней школе совсем не обязательно. Моника еще пожалеет об этом.
   Ливингстонская Центральная средняя школа занимала два желтых кирпичных здания, ее классы посещало около тысячи мальчиков и девочек.
   - Ты ее возненавидишь, Анжелика, - говорили некоторые девочки, которые ходили вместе с ней в Сент-Антуанскую среднюю школу.
   - Она такая большая, ты заблудишься.
   - И эти ужасные мальчишки.
   - Я слышала, что одна девочка оказалась в интересном положении, потому что ходила в эту школу.
   - Мой папа говорит, что мальчики, которые ходят в центральную, все собираются стать гангстерами.
   - Туда ходят только протестанты.
   Ливингстонская средняя действительно была большой, но Анжелике это не мешало. У нее там была некая анонимность, которая ей нравилась, потому что давала возможность осмотреться и прислушаться. Все в Ливингстонской средней говорили по-английски - без этого ужасного акцента канадских французов, который был у ее друзей и родственников, - как говорил Арман, как говорила сама Анжелика, потому что так научил ее отец еще совсем маленькой девочкой.
   Нет, нет, мой ангел. Не dem. Тhem* **Им (англ.).** Th. Положи язык между зубами. Теперь скажи Thеm. Th. Th. Теперь скажи these, they, that, theatre.* **Эти, они, то, театр (англ.).
   За месяц Анжелика подружилась с ребятами. Теперь имена ее друзей не были французскими, девочек звали Линда, Марта, Джейн, а фамилии - Бейкер, Браун и Бейтс. Субботними вечерами они вместе ходили в кино и потом хихикали, поглощая мороженое с газированной водой. Они часами мыли и укладывали друг другу волосы, делали друг другу маникюр, обменивались одеждой, журналами о кино и эротическими рассказами. Но ни разу их встречи не происходили у Анжелики дома. С самого начала, когда она поняла, что бесконечные визиты являются частью принадлежности к группе, Анжелика решила, что искренность - дело верное.
   - Моя мать очень нервная, - cказала она своим новым друзьям, - она не выносит, когда в доме много народа.
   - А что с ней такое? - спросила одна из девочек.
   Прелестное личико Анжелики стало очень грустным.
   - Она очень изменилась, с тех пор как умер отец.
   И ее новые друзья, родители которых много работали и были любящими и нежными, поняли это и совсем не удивлялись, что никогда не были представлены Монике Бержерон.
   Когда Линда, Марта и Джейн говорили не о киногероях или прическах, они разговаривали о мальчиках.
   - Этот Робби Хойт. Я бы в него влюбилась.
   - Еще бы. У него ведь Ц.Г.
   - Что это значит, Ц.Г.?
   - Целовальные губы, дурочка!
   - А мне больше нравится Дональд Гроувер. Какие плечи!
   - Да. Дональд вообще крупный. Держу пари, он может увлечь девушку.
   - У меня мурашки по всему телу, когда я думаю об этом.
   Первый большой бал в Ливингстонской средней всегда бывал в начале октября. Он давался в пользу спортивного отделения, и Анжелика была приглашена Джейми Маршем, который входил в баскетбольную команду. Джейми Маршу было семнадцать лет, у него были светлые вьющиеся волосы и тяжелая челюсть, а также свой автомобиль, - настоящая ловушка для любой девушки. Анжелика надеялась, что ее пригласит Билл Эндикотт - звездный полузащитник футбольной команды и кроме того блестящий ученик. Но у Билла была постоянная девушка, ее звали Джилл Роббинс, многие считали ее самой хорошенькой в школе.
   - Ты сошла с ума? - спросила Линда Бейкер, когда Анжелика сказала ей об этом. - Видишь ли, Билл и Джилл - это пара. Даже их имена похожи. Они вместе еще с младших классов.
   - Ничего не могу поделать, - решительно ответила Анжелика. - Я хочу его.
   - Не будь идиоткой, - сказала Линда. - Лучше зацепись за Джейми и радуйся этому. Я иду с Реем Келли, а ты знаешь, что он за орешек. Можешь мне поверить, если бы Джейми Марш пригласил меня на танец, я не стала бы тратить время, думая о Билле Эндикотте. Боже мой, ведь Билл даже не знает о твоем существовании. Он же старшеклассник.
   - Так узнает, - ответила Анжелика.
   - Кто узнает? О чем?
   - Билл Эндикотт, - сказала Анжелика. - Он узнает о моем существовании.
   - О Боже мой! Ты не хочешь забыть о Билле?
   Но Анжелика не забыла. Она два часа готовилась к танцам и не волновалась по поводу Джейми Марша. Она думала о Билле Эндикотте.
   Джилл Роббинс не такая красивая, как я, папа.
   Конечно, нет, моя дорогая. Никого нет красивее тебя.
   У нее даже волосы черные.
   Как ей не повезло, сказал Арман.
   Анжелика улыбнулась своему отражению в зеркале и принялась причесывать свои белокурые волосы.
   Ты увидишь, папа: сегодня он узнает, что я существую.
   Я в этом уверен, ответил Арман.
   Спокойной ночи, папочка. Я расскажу тебе все, когда вернусь домой.
   Моника Бержерон стояла в гостиной, дожидаясь, когда дочь спустится вниз, и нервно дергала головой, замечая, что про себя произносит слово "гостиная". "Общая комната" - так всегда было принято в ее кругу, но у Анжелики появилась масса сумасшедших идей, с тех пор как она перешла в Ливингстонскую среднюю. Услышав, как Анжелика спускается по ступенькам, она позвала ее.
   - Пойди сюда, Анжелика, - сказала она. - Я в общей комнате.
   - В гостиной, мама, - ответила Анжелика.
   - Почему твой товарищ не зайдет за тобой сюда? - спросила Моника. Почему, чтобы встретить его, ты должна выходить, как проститутка на свидание?
   Анжелика положила на стул пальто, маленькую сумочку и перчатки. Она посмотрела на мать тем холодным взглядом, который Моника уже знала и которого боялась.
   - Я говорю тебе, это неприлично, - сказала Моника.
   - Послушай, мать, - ответила Анжелика, - давай покончим раз и навсегда. Я не хочу, чтобы мои друзья приходили в этот дом. Мне стыдно, что они тебя увидят.
   Моника застыла, как будто ее ударили по лицу.
   - Ты плохая девочка, - все, что она могла произнести.
   - А ты глупая женщина. Ты даже не постаралась выучить английский. Ты старая жадная воровка, которая неизвестно зачем занимается шитьем. А кроме того - ты подлая лгунья.
   - О чем ты говоришь?
   Анжелика вздохнула.
   - Ты думаешь, я не вижу счета, которые каждый месяц приходят из банка? - терпеливо пояснила она, как будто говорила с умственно отсталым ребенком. - Думаешь, я не знаю о деньгах, которые оставил папа?
   - У твоего отца никогда не было ни цента, - воскликнула Моника. - Это мои деньги, они достались мне от бабушки. Говорю тебе, у него никогда не было ни цента.
   - Я полагаю, что страховка была не на твою святую бабушку, - сказала Анжелика, нетерпеливо вздыхая. - Пожалуйста, мать, не будь такой идиоткой. И сделай мне одолжение, не считай меня такой же.
   - Бог накажет тебя, - бессильно произнесла Моника.
   Анжелика холодно посмотрела на нее:
   - Неужели? Он же не наказал тебя за то, что ты отняла у меня отца.
   Моника не ответила, и Анжелика гордо миновала парадную дверь и по ступенькам спустилась на улицу. Она улыбалась, потому что ни Моника, ни кто-либо другой во всем мире и не подозревал, что Арман вовсе не ушел от Анжелики.
   Ее отец был всегда с ней, дожидаясь, когда она поговорит с ним. Сегодня вечером она оставила его в своей комнате, но она прекрасно знала, что он появится на танцах позже, если будет ей нужен. Если все будет хорошо и он не понадобится, он будет ждать в комнате ее возвращения, с нетерпением желая услышать все обо всем. Анжелика никогда никому не говорила, что отец постоянно с ней, потому что он просил ее об этом.
   Это будет наш секрет, мой ангел, сказал он. Я могу попросить тебя никому не рассказывать, хорошо?
   Конечно, папочка, что за вопрос. Ты же прекрасно знаешь, что я всегда умела хранить секреты.
   Ее отец засмеялся, потому как шутил с ней. Он никогда не придирался и не ссорился с ней. Он постоянно и неизменно одобрял все, что она говорила и делала.
   Джейми Марш ждал Анжелику в машине на углу Мостовой и Ясеневой. Он чувствовал себя решительным и смелым, встречая девушку таким образом. Это было впервые в его жизни. Родители всех девушек, к которым он приходил на свидания, всегда встречали его у дверей и начинали с ним пустой разговор, пока он ждал их дочь: "Как мама, Джейми? А отец?" - "Хорошо, спасибо".
   Он увидел, как она идет к машине, и наклонился вперед, чтобы открыть ей дверцу.
   - Добрый вечер, - официально сказала Анжелика.
   - Привет, - ответил Джейми Марш.
   О, это еще та штучка, эта Анжелика. Она чем-то отличалась от других девушек. Она никогда не визжала, как другие, а говорила мягким голосом. И иногда улыбалась себе, как будто владела какой-то тайной.
   - Что тут смешного? - не раз спрашивал Джейми, но Анжелика только продолжала улыбаться.
   - Ничего, Джейми. Совсем ничего.
   Пожалуй хорошо, что его предки не знают, кого он пригласил на танцы. Не то чтобы с Анжеликой было что-то не в порядке, но его предки были слегка старомодными. А он хотел быть честным. Анжелика отличалась от всех девушек, с которыми он встречался. Джейми Марш был уверен, что его предки ничего не узнают, поэтому он сказал, что идет на танцы "кавалером".
   - Сейчас многие ребята так делают, - объяснил он матери. - Для инетреса.
   - О, - вздохнула его мать с облегчением. Больше всего в жизни она боялась, что кто-нибудь из ее детей сделает что-нибудь не так.
   - Все в порядке, Энджи? - спросил Джейми.
   - Конечно, - ответила Анжелика. - Только, пожалуйста, никогда не называй меня "Энджи".
   Так. Это было то, чем она отличалась от других девушек. Она могла сказать такую вещь, оставаясь спокойной и холодной, точно ледышка, но парень на нее не обижался. Он чувствовал что его аккуратно поставили на место, но не обижался.
   - О'кей, - сказал Джейми и завел машину. - Как же тогда тебя называть? Энджел?
   Она одарила его своей милой улыбкой:
   - Да. Если тебе нравится, можешь называть меня Энджел.
   Спортивный зал школы был украшен цветной бумагой, осенними листьями и огромными рисунками футбольных, баскетбольных и бейсбольных игр. В одном конце большой комнаты находилась группа из восьми мальчиков - Питер де Рокка и его Диксиленд Семь, и если они играли не в одном ключе или темпе, то, по крайней мере, громко. Все мальчики и девочки Ливингстонской средней преклонялись перед Питером де Рокко.
   Анжелика танцевала с Джейми, и Джейми думал, что у него никогда еще не было такой нежной привлекательной девочки. Ее голубое платье было из шелкаа и он чувствовал, каким оно было мягким и скользящим под его пальцами. Ее рука, которую он держал в своей, не была влажной, как у других девушек, и когда он прижалcя подбородком к ее виску, отметил, что кожа тоже была сухой и прохладной. Он опустил руку ниже и ощутил узкую застежку ее лифчика. И задумался, будут ли ее голые груди прохладными или тело будет теплым и трепещущим под его руками. Он сбился с ноги и натолкнулся на нее.
   - Боже, - сказал он, - здесь жарко.
   - О? - ответила Анжелика. - Правда? Я не заметила.
   Его руки начали дрожать, и он не мог придумать ничего интересного, чтобы поговорить, но Анжелика, по всей видимости, ничего не замечала.
   - Кто этот высокий стройный парень вон там? - спросила она. - Тот, который танцует с черноволосой девушкой в желтом платье?