Страница:
Я не спеша развернул ее, но поначалу ни хрена не понял. Какая, к
лешему, газета? Причем тут газета? Скользнул по ней глазами -- и постепенно,
строчка за строчкой, стало до меня доходить. И вдруг... е-мое! так это ж та
самая газета, что я когда-то посеял, еще там, на стадионе, в последнюю свою
геройскую вылазку на хоккейный матч! Вот и обведенный красным фломастером
абзац с результатами тогдашней игры... А этот тип, который саданул меня
сейчас по роже, был одним из тех кретинов, что изрядно проредили мои зубы, а
заодно и обчистили мои карманы!
Какого дьявола он сюда заявился?!
-- Твоя газета? -- напирал на меня бритый козел.
-- Ну.
-- Не нукай, чмо. Твоя?
-- Ну, моя.
Тут в дело вмешался главный. Грубо отстранив Прыща в сторону, он
склонился над моей сидящей персоной и вкрадчиво просипел:
-- Тогда, может, объяснишь мне, папаша, откуда у тебя двенадцатого
февраля в руках оказалась газета за тринадцатое, а?
Вот оно что! Значит, скумекали, козлы вонючие, въехали в ситуацию!
Поняли, что газетка-то не простая, а с секретом. Уроды!
М-да, влип я в историю. Увяз, можно сказать, в дерьме по самые уши. Ну
что я им мог ответить? Рассказать все как есть? Так не поверят же, вот что
самое уморительное! В байки про Дедов Морозов даже дети нынешние уже не
верят.
Однако на раздумья времени не было. Надо было на что-то решаться. Тем
более, что эти бритые кабаны выражали уже явное нетерпение.
-- Ну что, в молчанку будем играть? -- наседал на меня главный. --
Давай, выкладывай все, что знаешь. Откуда газета?
Я и выложил -- а что мне еще оставалось делать? И про странного типа,
назвавшегося Дедом Морозом, и о его новогоднем презенте в виде подписной
квитанции на "Московский комсомолец", и еще о многом другом.
У бритоголовых аж челюсти отвисли. Самое смешное, что эти бараны
поверили! А как тут не поверишь, когда вот она, газетка-то, лежит себе как
ни в чем не бывало и зенки им мозолит своей объективной реальностью! Вот
только с Прыщом проблемы возникли.
-- Дерьмо все это! -- выдал Прыщ, пялясь на меня с нескрываемой злобой.
-- Туфта! Дай его мне, Гундос, на пять минут, я из него всю правду вытрясу.
-- Отвали, Прыщ, -- сказал главный, он же Гундос. -- Мы сюда дело
делать пришли, а не глотки рвать.
Интересно, думаю, какое такое дело вы решили делать? Да еще с моей
газеткой?
А Гундос меж тем продолжал:
-- Значит так, папаша. Мы как бы тебе поверили. Прыщ прав, дерьмом все
это отдает, и даже очень, однако нас это мало волнует. Нам важен результат.
Теперь о деле. С завтрашнего дня газету из твоего ящика будем вынимать мы.
Сунешься к ящику -- башку свернем, и тебе, и твоей бабе. Прыщу тебя передам,
ему давно неймется кулаки о твою рожу почесать. Усвоил? -- Я кивнул. --
О'кей. Сделаешь так, как я сказал, будешь спать спокойно. А теперь -- ключи
от ящика! Живее!
Я кивнул в сторону входной двери.
-- Там, в замке торчат, на общей связке.
Третий тип, тот, что все время молчал, исчез в коридоре и вскоре
вернулся со связкой ключей.
-- Который?
-- Вон тот, с пластмассовой головкой, -- отвечаю.
Он отцепил нужный ключ и передал Гундосу, а остальные швырнул на пол.
-- Уходим, -- распорядился Гундос.
Все трое двинулись к двери. Прыщ напоследок адресовал мне тираду,
пообещав при случае вышибить из меня мозги, а Гундос подвел общий итог:
-- Твое дело сторона, ясно? Вякнешь про нас где не надо, разговор с
Прыщом иметь будешь. А разговор у него короткий. Вопросы есть?
Я мотнул головой.
Гундос кивнул, и все трое вышли. Я подобрался к окну и осторожно
выглянул вниз. Пару минут спустя из подъезда показалась моя бритоголовая
троица и прямиком направилась к ожидавшей их иномарке. За рулем иномарки я
разглядел еще одного бритого урода. Значит, всего четверо, отметил я про
себя сам не знаю зачем. А затем вернулся к дивану и растянулся на нем во
весь рост.
Какое-то время башка у меня была пуста, как колхозное поле после
нашествия саранчи. Ни мыслей, ни желаний, ни каких-либо умственных
испражнений -- сплошной вакуум. Но постепенно визит бритоголовых козлов
начал принимать более четкие очертания. И в конце концов я понял, что еще
дешево отделался. Хрен с ней, с газетой -- главное, что черепок мой цел
остался. А ведь могли и проломить, от этих придурей всего можно ждать.
Но обидно, мужики, обидно до поросячьего визга! Вот так, запросто,
взяли да вломились в мою халупу, а я даже вякнуть не смог, не посмел-с. В
штаны от страха наложил, в дерьме по самые уши увяз. Прямо хоть волком вой
от уязвления моей личности.
Стоп! А как они, кстати, меня вычислили? Как мой адресок-то откопали?
Я повертел в руках газету, которую они по забывчивости оставили -- и
тут только обнаружил, что на первой полосе, вверху, на полях, карандашом от
руки небрежно нацарапаны номер моей квартиры и, что было досаднее всего, моя
фамилия. Так, теперь все ясно. Найти по этим скудным данным адрес подписчика
проще пареной репы: достаточно методично обзвонить городские отделения связи
и разузнать, нет ли среди их подписчиков на "МК" человека с нужной фамилией,
а заодно и выцарапать у них его адресок. Словом, раз плюнуть.
Ладно, пущай забирают мою газетку, раз от нее одни только неприятности.
Все равно через пару недель подписка на нее кончится, а с нею исчезнут и все
мои проблемы. Так что ничего страшного, Василь Петрович, не произошло, не
так ли?
Однако кошки на душе скребли -- и еще как скребли!
Утром был понедельник, и я как обычно попилил на работу. Светка к тому
времени со смены еще не вернулась. Оно и к лучшему: сейчас я не был готов
пускаться в объяснения вчерашнего инцидента. Спустившись на первый этаж, я
успел заметить, как от подъезда отчаливает вчерашняя иномарка. Ага, думаю,
эти молодчики уже успели опорожнить мой ящичек! Ну и хрен с вами, катитесь
вы с моей газеткой знаете куда...
Прошло десять дней. Светке я так ничего и не сказал: не хотелось
расстраивать. Тем более, что инцидент я считал исчерпанным и повторного
визита бритоголовых не ожидал. Однако глаз с них не спускал. Каждый день я
видел, как к нашему подъезду подкатывает их дурацкая иномарка, из нее
вываливает Прыщ, через минуту возвращается, уже с газетой -- моей газетой!
-- и иномарка укатывает восвояси. Все по отработанному и спланированному
сценарию.
Меня они больше не трогали. Казалось бы, плюнуть на все это надо как на
досадное недоразумение, и растереть, забыть, выкинуть из башки -- однако
забыть-то как раз у меня и не получалось. Не мог я забыть, и все тут.
Вертелись, крутились шарики в черепке, не давали мысли тревожные покоя, не
отпускало какое-то смутное беспокойство. Ведь ясно как день, что замышляют,
мерзавцы, какую-то пакость, отслеживают, вынюхивают в газетке нужную им
информацию -- но вот какую? Четыре здоровенных бугая, да еще при тачке,
способны на многое, в том числе и на серьезное преступление. Мог ли я
допустить нечто подобное? дрыхнуть по ночам без задних ног, зная, что
готовится что-то нехорошее, гнусное, а я, хоть и косвенно, причастен ко
всему этому -- через эту дурацкую газетку?
Не мог. Но и воспрепятствовать их преступному замыслу, даже не зная
его, я тоже был не в силах. Оставалось только ждать, не спускать с них глаз
и надеяться... на что? Собственно, я и сам не знал -- на что. На случай,
наверное.
На десятый день этот случай произошел. Я снова топал на работу и как
раз спустился вниз. Проходя мимо своего почтового ящика, который в последние
дни старался обходить стороной, от греха подальше, я вдруг заметил, как из
него призывно торчит газетный уголок. Я остановился, как вкопанный. Что это
значит, черт побери? Ведь буквально четверть часа назад я собственными
глазами видел, как Прыщ выходит из моего подъезда с газетой в руках! Иваныч,
что ли, по ошибке в мой ящик чужую газету сунул? Я ведь никакой другой
прессы не получаю, дедморозовский "МК" -- единственное мое газетное чтиво.
Подкрадываюсь к ящику и осторожно тяну газету за уголок. Газета идет
легко, без труда, и вскоре вся целиком выскальзывает мне прямо в руки.
Впиваюсь взглядом в название и число -- и обалдеваю.
Завтрашний "Московский комсомолец"!
Ну, думаю, все, сейчас крыша у меня точно съедет. Опять какая-то
чертовщина начинается. Ведь не могут же у меня в ящике оказаться две
совершенно одинаковые газеты, да притом еще завтрашние! Или Прыщ по ошибке
какую-нибудь другую газету взял? Скажем, из соседнего ящика? Ключи-то
практически идентичные, почти ко всем ящикам подходят.
Не мог я не прочитать эту газету, чувствовал, кроется за всем этим
что-то очень важное. Неспроста все это, как пить дать неспроста. Хотя бы
вскользь, по диагонали, но прочитать я ее должен.
Так уж получилось, что Светка в тот день мотала очередной срок на своем
дурацком дежурстве. А потому плюнул я на работу (ежели и опоздаю на часок,
катастрофы не случится) и потопал обратно до хаты. Пролистаю, думаю, газетку
в нормальных человеческих условиях, с комфортом и вдали от посторонних глаз.
Поднимаюсь в свою квартиру, запираюсь изнутри -- так, на всякий
пожарный, раскладываю газетку на столе и начинаю изучать. Поначалу ничего
путного не нахожу и потому принимаюсь за повторный просмотр, на этот раз
более въедливо и дотошно. Опять ничего. Так, обычная повседневная белиберда,
кочующая из номера в номер.
И тут... Что-то с газетой стало происходить. Текст на листах начал
мутнеть, бледнеть, растворяться в каком-то тумане -- и вот, наконец, исчез
без следа. Теперь передо мной лежали чистые, без единой буковки или
закорючки, белые листы газетной бумаги. Что за чертовщина!
Однако исчезло не все: один абзац остался. И не абзац даже, а всего
лишь несколько строк из рубрики "Срочно в номер!". И не просто остался, а
даже как бы весь светился изнутри, словно пытаясь привлечь мое внимание. Ну
вот и все, думаю, поехала моя крыша, и поехала капитально. Раз дело до
глюков дошло, то хреново твое дело, Василь Петрович, ой как хреново! Может,
пора уже бригаду молодцов из психушки вызывать?
Пока я сокрушался по поводу моей съехавшей крыши, глаза сами собой
забегали по оставшимся строкам. И вот что я там вычитал:
"Вчера в Москве, в 15.30, четырьмя неизвестными лицами было совершено
дерзкое нападение на 116 отделение Сбербанка по улице Радио. Угрожая
оружием, грабители похитили из банка крупную сумму денег и скрылись еще до
приезда представителей органов правопорядка".
Я ошалело пялился на эти скупые строки. В башке творился самый
настоящий кавардак. Я ничего не понимал, но чувствовал, всем нутром своим
чуял -- есть во всем этом какой-то скрытый смысл. Постепенно, капля за
каплей, в мозгу начала выстраиваться череда каких-то взаимосвязанных мыслей.
И вдруг меня словно бревном по чайнику шарахнуло. Э, нет, Василь
Петрович, с крышей-то у тебя все в норме. Не крыша твоя виновата, а дурацкие
проделки Деда Мороза, этого фрукта занзибарского, будь он трижды неладен!
Он, он, стервец, подсунул мне эту левую газетку.
Словом, осенило меня, нашло на меня прозрение.
Дело представилось мне следующим образом. Во-первых, ежу было понятно,
что те четверо неизвестных -- не кто иные, как банда Гундоса, эта свора
бритоголовых ублюдков. Во-вторых, раскусив секрет газетки, эти безмозглые
придури решили использовать ее в своих корыстных целях (как и я, собственно,
не далее месяца назад -- чего уж греха таить). Задумав грабануть банк (поди,
киношек американских насмотрелись, идиоты!), они, с помощью все той же
газетки, занялись вычислением нужного дня и часа, когда их гнусное
преступление должно увенчаться успехом. Наткнувшись же на нынешнюю заметку в
завтрашнем "МК", Гундос со товарищи наверняка пойдут на дело именно сегодня,
и именно в 15.30, уверенные, что все у них будет о'кей. Ведь "Комсомолец",
хотя бы и завтрашний, врать не будет! С другой стороны, если бы заметка
заканчивалась словами типа "налетчики задержаны на месте совершения
преступления", Гундос просто отказался бы от своего замысла. Элементарно,
Ватсон, не правда ли? Одного только козлы плешивые не учли: изменить ход
времени им не по зубам. Ха! они думают, что при неблагоприятной газетной
заметке они смогут отказаться от задуманного! Ан нет, господа налетчики,
ничего-то у вас и не выйдет. Газета-то, хоть и завтрашняя, а все ж таки
печатает только то, что уже имело место быть, и если сказано: "налетчики
задержаны" -- значит, они обязательно будут задержаны. Не отбрыкаетесь,
гундосы прыщавые, не отвертитесь, кретины тугодумные. Всех вас к ответу
притянут, все-ех к ногтю прижмут.
Вернее, прижали бы. Однако, при имеющемся раскладе, они, похоже, выйдут
сухими из воды. В газете черным по белому написано, что "грабители скрылись
еще до приезда представителей органов правопорядка".
И вот тут-то у меня в черепке снова случился каламбур. То, что газетка
мне подброшена Санта-Клаусом, ясно как день: газетка-то ненормальная, с
чудинкой, с эдакой сверхъестественной изюминкой. Но вот вопрос: а на хрена
он мне ее подкинул? С какой такой целью, а? Проинформировать меня о
готовящемся преступлении? Но зачем? Ведь, даже если я вмешаюсь в ход
событий, я все равно ничего изменить не смогу. Что же в таком случае задумал
этот лапландский прохиндей? Вопросик, надо сказать, на засыпку.
А задумал он, видать, совершеннейший абсурд: именно это самое
вмешательство в ход мировых событий! Ни много ни мало, черт побери. Он
вообще-то соображает, во что сует свой отмороженный занзибарский нос, а? И
меня -- меня! -- он как бы подбивает на эту авантюру, подсовывая свою
потустороннюю газетенку. Вот умора! Он что же, думает, что я сейчас все
брошу, сорвусь, как полоумный, и помчусь обезвреживать банду бритоголовых?
За идиота, что ли, меня держит?..
Кстати, на какой час назначен налет? Ага, на 15.30. Так, улица Радио.
М-да... далековато. Я кинул взгляд на часы. 10.00. Уйма времени. Успею!
Я сорвался и, как полоумный, помчался спасать сберкассу.
Ну не идиот?!
По пути я нашел исправный телефон-автомат и набрал "02". Надо, думаю, в
ментовку сообщить, пущай группу захвата высылают к месту предполагаемого
налета. На вопрос дежурного по городу я зачитал газетную заметку, по ходу
дела изменив прошедшее время на будущее. "Представьтесь", -- строго
потребовал мент на том конце провода. "Осведомитель" -- хихикнул я в трубку
-- и дал отбой. Тоже мне, дурака нашел!
Как я плутал по серым, обшарпанным, грязным от подтаившего снега кривым
улочкам -- это особая эпопея. Я был страшно зол на самого себя; видно, рожа
у меня была далеко не самая приветливая, так как люди шарахались при виде
моей смурной персоны, как от ВИЧ-инфицированного. И какого, спрашивается,
хрена я влез в эту авантюру? Сидел бы сейчас в своем цеху, в тепле и уюте --
и горя не знал. Ан нет, подписал меня черт на доброе дело, на выполнение,
так сказать, моего гражданского долга. Идиотизм какой-то! Вот и вечно я так:
сам приключения на свою задницу ищу. Мало мне, выходит, моего геройства на
стадионе, когда мне зубья-то проредили, так я в новое дерьмо влезть норовлю,
еще похлеще прежнего. Ну не идиот?
Идиот и есть. Только таким уж, видать, я на свет уродился, такова,
значит, у меня фортуна -- шагу ступить не даст, чтобы тумаком не оделить. А
ну ее к лешему совсем! Мне дело делать надо, а не саморентгеном заниматься.
Допилил-таки я до той дурацкой сберкассы. Наткнулся на нее совершенно
случайно, когда уж решил было, что корова ее языком слизнула. Глянул на
часы. -мое, 14.30! Еще цельный час кантоваться в ожидании налета. Сунулся
было в дверь -- и уперся в табличку: "Обед -- с 14.00 до 13.00". Плюнул с
досады, выматерился от души -- и вроде как отлегло. Ладно, думаю,
перекантуюсь как-нибудь, вон хотя бы в том парадняке в доме напротив. И
местность оттуда просматривается, и вход в сберкассу как на ладони, и глаза
мозолить никому не буду. Не дай Бог, Гундос с Прыщом на меня наткнутся --
хана тогда тебе, Василь Петрович, запросто порешить могут. Ведь при них и
пушки наверняка имеются -- как они без пушек банк брать будут, а? Итак,
решено, засяду-ка я в засаду и буду бдеть.
Сижу я, значит, в подъездном тамбуре, нос свой сквозь выбитое окошко
высовываю -- и бдю. Тоскливо как-то на душе стало, муторно. Прежние мысли
снова в башке забегали: и чего, думаю, я здесь торчу? Мне чего, больше всех
надо?.. А тут как раз и сберкассу открыли.
Гляжу -- минут десять четвертого подкатывают на иномарке орлики мои
бритоголовые. Значит, клюнули, уроды, на газетную заметку! Чувствую,
начнется сейчас заварушка.
Тачку они остановили не у входа в сберкассу, а чуть поодаль, метрах в
двадцати от моего укрытия. Гундос, Прыщ и еще один выбрались из своего
лимузина и нервно закурили, а четвертый, тот, что был за рулем, так за рулем
и остался. Перебрасываясь отдельными словечками, которые разобрать я так и
не смог, они изредка косились на входную дверь сберкассы. А туда уже,
кстати, прошмыгнуло несколько посетителей.
И тут... поджилки у меня затряслись, когда я увидел, как Прыщ
направляется в мою сторону. Вот черт! Чего ему здесь понадобилось, в моем
подъезде?
-- Ты куда намылился? -- резко окрикнул его Гундос.
-- Пойду отолью, -- не оборачиваясь, на ходу бросил Прыщ.
-- Что, очко играет?
-- Да пошел ты...
Прыщ был уже в нескольких шагах от моего убежища, когда до меня вдруг
дошло, что далее торчать здесь мне совсем не светит. От этого типа можно
ожидать любой пакости, да и засвечивать себя в мои планы явно не входило.
Взяв ноги в руки, я мигом взлетел на второй этаж и затих. Прыщ тем временем
рванул дверь парадняка и проник в тамбур. На мою удачу, выше подниматься он
не стал.
Слышу -- зажурчало. Кряхтя и сопя, Прыщ делал свое мокрое дело. Делал
тщательно, не спеша, вдумчиво. А сделав, так же не спеша, вразвалочку
заковылял к своим плешивым сообщникам.
Время уже подходило к часу "Х". Чем ближе стрелки часов подбирались к
15.30, тем сильнее одолевал меня колотун. Спокойно, Василь Петрович,
нервишки свои держи в узде, все будет о'кей.
Однако, где же менты? Где, в конце концов, группа захвата в камуфляжных
спецовках? Пора бы им уже и объявиться.
Я прильнул к пыльному стеклу лестничной клетки, пытаясь обозреть
взглядом окружающую сберкассу местность. Но, увы, видимость была практически
на нуле. Тогда я спустился вниз, в тамбур, на свою исходную позицию. В нос
мне тут же шибануло вонью общественного сортира. Скорчив брезгливую рожу, я
бочком, чтобы не влезть в парящую лужу Прыщовой мочи, осторожно выглянул в
оконную амбразуру.
Гундос о чем-то шептался с сообщниками. Ага, последние инструкции
козлам своим дает. Те молча кивали, очевидно, соглашаясь с главарем. Потом
все трое одновременно отшвырнули докуренные до самого фильтра бычки и
решительно двинулись к объекту ограбления.
А ментов все не было. А вдруг они совсем не объявятся? Вдруг решили,
что все это розыгрыш? Что мне тогда делать? Самому, что ли, брать всю банду?
Я понятия не имел, что мне предпринять. Может, шум поднять? Народ, глядишь,
сбежится, повяжут супостатов. Да нет, что это я, какой народ! Как узнают про
налет, так и те, кто еще остался на улице, по норам попрячутся. Тот еще у
нас народец!
Гундос со товарищи давно уже были внутри. Что там происходило, я не
видел: большие оконные стекла сберкассы зеркально отражали уличный свет, и
вместо внутренностей помещения я видел лишь отражение моего парадняка да
чахлый кустарник возле него. Опять меня злость разобрала. Ну что это за
дерьмо такое, а? Саданул я с досады кулаком в обшарпанную стену, да малость
не рассчитал: кожу на костяшках пальцев содрал аж до крови. Это еще больше
меня завело. Ну все, думаю, кранты вам, уроды бритоголовые, была не была,
сам пойду на разборку.
И только было я собрался покинуть свой наблюдательный пункт и эдаким
Робин Гудом вломиться в сберкассу, как произошло два события, которые резко
изменили все мои планы.
Гляжу -- выплывают из сберкассы, затылок в затылок, трое моих орликов,
понурые какие-то, невеселые, а на запястьях -- е-мое! -- браслетики
стальные! А следом вываливают четверо квадратных типов в штатском, с пушками
в руках. Вот оно что, думаю, менты-то засаду им устроили! Там же, на месте
преступления, всех и повязали. Ловко, ничего не скажешь, а главное -- без
жертв, без пальбы, все тихо, мирно, полюбовно. Браво, господа оперативнички,
ведь можете, когда захотите!
Тут откуда ни возьмись воронков понаехало, штук десять зараз. Ментов
понавысыпало, как кур нерезаных, кто с автоматом, кто с мобильником, кто с
папироской. Все вокруг оцепили, зевак шуганули, чтоб под ногами не
мельтешили. Четвертого налетчика, того, что за рулем оставался, тоже
повязали -- он и пикнуть не успел, как его из тачки выволокли и в браслетики
упаковали.
Это что касается первого события. Зато второе было далеко не столь
приятное. Только я взялся было за дверную ручку, чтобы выбраться наконец на
волю, как слышу -- кто-то мне дышит в затылок. Я замер, боясь
пошевельнуться. Меж лопаток уперлось что-то твердое и нехорошее.
-- Не двигаться! -- рявкнул над ухом чей-то голос. -- Руки за спину!
Живо!
Я подчинился. А что мне еще оставалось делать, когда тебе в спину
стволом тычут? На руках тут же защелкнулись браслеты.
-- Вперед! -- скомандовал неизвестный.
Я боднул плечом дверь и выбрался из подъезда.
-- Шагай!
И я зашагал. Туда, где сгрудилась вся эта ментовская шатия-братия
вперемешку с задержанными горе-налетчиками.
-- Товарищ капитан, -- доложил мой конвоир какому-то типу в штатском.
-- Вот, задержал подозрительную личность. Уже больше часа в подъезде
ошивается, за объектом наблюдение ведет. Похоже, что один из них.
-- Да вы спятили! -- взорвался я. -- Не имею я к ним никакого
отношения! Я тут совершенно не при делах!
-- А в подъезде что делал? -- сурово спросил капитан.
-- Я что, не имею права в подъезде находиться? -- запальчиво ответил я.
Капитан скользнул по мне невидящим взглядом.
-- В машину его! -- распорядился он. -- Там разберемся.
Тем временем банду Гундоса под прицелом полудюжины автоматов
заталкивали в зарешеченный воронок. Последним шел Прыщ. Когда,
подталкиваемый автоматчиком, он уже наполовину влез в кузов, ему взбрело в
голову обернуться -- и наши взгляды пересеклись. Поначалу физиономия Прыща
выражала одно только удивление, но уже в следующий момент она исказилась от
ярости и ненависти. Похоже, он все понял.
-- Это он, он нас навел! -- завопил Прыщ злорадно. -- Он все
спланировал!
-- Так, разберемся, -- кивнул капитан.
-- Не поеду! -- заартачился я. -- Это поклеп! Меня подставили, я тут
совершенно не причем! Ничего общего с этими ублюдками я не имею и иметь не
желаю! Не поеду, и все тут!
Однако слушать меня было некому -- каждый был занят своим делом.
Пинками и затрещинами конвоир погнал меня к ментовозке, в которую только что
погрузили банду Гундоса. Я, разумеется, взъерепенился. Ехать в одном кузове
с этими уродами, да еще с браслетами на руках -- этого мне только не
хватало! Я упирался, как мог, но пользы это, ясное дело, не принесло.
Внезапно перед нами возник мент в погонах старшины. Лет ему было никак
не меньше пятидесяти; пожалуй, он был несколько староват для рядового
работника наших доблестных органов, леший их забодай.
-- Погоди, парень, -- остановил он моего конвоира, -- машина уже
битком. Надо сажать в другую.
-- В чем дело, Жиряхин? -- окликнул его издали капитан. -- Почему
препятствуете задержанию?
-- Товарищ капитан, в машине больше нет места, -- отрапортовал
старшина, вытянувшись во фрунт. -- Я могу отвезти его на своей, -- и он
кивнул в сторону стоявшего на отшибе воронка с решетками на окнах.
Капитан с пару секунд раздумывал, потом кивнул.
-- Давай, Жиряхин. Следом за нами поедешь.
-- Есть! -- отчеканил старшина; обернувшись ко мне, рявкнул грозно: --
В машину! Быстро! И чтоб без разговоров!
Ладно, думаю, хрен с тобой, сяду. Все-таки лучше, чем бок о бок с теми
бритоголовыми живорезами по колдобинам трястись. Чего доброго, пришьют еще
по дороге, это у них запросто. Как не верти, а прав капитан: там, на месте,
разберемся. В конце концов, я в этом деле ни ухом ни рылом. Мое дело
сторона, пущай разбираются. Хотя, надо признаться, влип я основательно. По
самые уши в дерьме увяз. Это уж точно.
Я подчинился и занял место в пустом кузове воронка. Дверь за мной тут
же захлопнулась -- я оказался в полнейшей темноте. Взревел мотор, ментовозка
дернулась и покатила меня навстречу моей растреклятой судьбе.
Воронок остановился. Я прислушался: все было тихо. Это меня
насторожило. Куда, спрашивается, этот дьявол меня завез? Потом хлопнула
дверца кабины, и по снежному насту зашлепали неторопливые шаги старшины.
Через несколько секунд дверь моей темницы распахнулась.
-- Выходите! -- скомандовал Жиряхин.
Я кое-как выбрался из машины -- и остолбенел. Вокруг был лес. Самый
обыкновенный лес, с деревьями, оврагами, пустыми бутылками, ржавыми
консервными банками и чьими-то рваными сапогами.
-- Что это за шутки, старшина! -- возмутился я. -- Куда вы меня
привезли, черт возьми?
-- Отставить разговоры, задержанный! -- строго потребовал тот.
Я прикусил язык. Ну что я мог ему ответить, имея на запястьях стальные
браслеты?
А старшина Жиряхин тем временем совершал действия совершенно для меня
необъяснимые. Вынув из кабины внушительных размеров тюк, он раскатал его на
снегу. Тюком оказался большой брезентовый чехол. Старшина поднатужился и
лешему, газета? Причем тут газета? Скользнул по ней глазами -- и постепенно,
строчка за строчкой, стало до меня доходить. И вдруг... е-мое! так это ж та
самая газета, что я когда-то посеял, еще там, на стадионе, в последнюю свою
геройскую вылазку на хоккейный матч! Вот и обведенный красным фломастером
абзац с результатами тогдашней игры... А этот тип, который саданул меня
сейчас по роже, был одним из тех кретинов, что изрядно проредили мои зубы, а
заодно и обчистили мои карманы!
Какого дьявола он сюда заявился?!
-- Твоя газета? -- напирал на меня бритый козел.
-- Ну.
-- Не нукай, чмо. Твоя?
-- Ну, моя.
Тут в дело вмешался главный. Грубо отстранив Прыща в сторону, он
склонился над моей сидящей персоной и вкрадчиво просипел:
-- Тогда, может, объяснишь мне, папаша, откуда у тебя двенадцатого
февраля в руках оказалась газета за тринадцатое, а?
Вот оно что! Значит, скумекали, козлы вонючие, въехали в ситуацию!
Поняли, что газетка-то не простая, а с секретом. Уроды!
М-да, влип я в историю. Увяз, можно сказать, в дерьме по самые уши. Ну
что я им мог ответить? Рассказать все как есть? Так не поверят же, вот что
самое уморительное! В байки про Дедов Морозов даже дети нынешние уже не
верят.
Однако на раздумья времени не было. Надо было на что-то решаться. Тем
более, что эти бритые кабаны выражали уже явное нетерпение.
-- Ну что, в молчанку будем играть? -- наседал на меня главный. --
Давай, выкладывай все, что знаешь. Откуда газета?
Я и выложил -- а что мне еще оставалось делать? И про странного типа,
назвавшегося Дедом Морозом, и о его новогоднем презенте в виде подписной
квитанции на "Московский комсомолец", и еще о многом другом.
У бритоголовых аж челюсти отвисли. Самое смешное, что эти бараны
поверили! А как тут не поверишь, когда вот она, газетка-то, лежит себе как
ни в чем не бывало и зенки им мозолит своей объективной реальностью! Вот
только с Прыщом проблемы возникли.
-- Дерьмо все это! -- выдал Прыщ, пялясь на меня с нескрываемой злобой.
-- Туфта! Дай его мне, Гундос, на пять минут, я из него всю правду вытрясу.
-- Отвали, Прыщ, -- сказал главный, он же Гундос. -- Мы сюда дело
делать пришли, а не глотки рвать.
Интересно, думаю, какое такое дело вы решили делать? Да еще с моей
газеткой?
А Гундос меж тем продолжал:
-- Значит так, папаша. Мы как бы тебе поверили. Прыщ прав, дерьмом все
это отдает, и даже очень, однако нас это мало волнует. Нам важен результат.
Теперь о деле. С завтрашнего дня газету из твоего ящика будем вынимать мы.
Сунешься к ящику -- башку свернем, и тебе, и твоей бабе. Прыщу тебя передам,
ему давно неймется кулаки о твою рожу почесать. Усвоил? -- Я кивнул. --
О'кей. Сделаешь так, как я сказал, будешь спать спокойно. А теперь -- ключи
от ящика! Живее!
Я кивнул в сторону входной двери.
-- Там, в замке торчат, на общей связке.
Третий тип, тот, что все время молчал, исчез в коридоре и вскоре
вернулся со связкой ключей.
-- Который?
-- Вон тот, с пластмассовой головкой, -- отвечаю.
Он отцепил нужный ключ и передал Гундосу, а остальные швырнул на пол.
-- Уходим, -- распорядился Гундос.
Все трое двинулись к двери. Прыщ напоследок адресовал мне тираду,
пообещав при случае вышибить из меня мозги, а Гундос подвел общий итог:
-- Твое дело сторона, ясно? Вякнешь про нас где не надо, разговор с
Прыщом иметь будешь. А разговор у него короткий. Вопросы есть?
Я мотнул головой.
Гундос кивнул, и все трое вышли. Я подобрался к окну и осторожно
выглянул вниз. Пару минут спустя из подъезда показалась моя бритоголовая
троица и прямиком направилась к ожидавшей их иномарке. За рулем иномарки я
разглядел еще одного бритого урода. Значит, всего четверо, отметил я про
себя сам не знаю зачем. А затем вернулся к дивану и растянулся на нем во
весь рост.
Какое-то время башка у меня была пуста, как колхозное поле после
нашествия саранчи. Ни мыслей, ни желаний, ни каких-либо умственных
испражнений -- сплошной вакуум. Но постепенно визит бритоголовых козлов
начал принимать более четкие очертания. И в конце концов я понял, что еще
дешево отделался. Хрен с ней, с газетой -- главное, что черепок мой цел
остался. А ведь могли и проломить, от этих придурей всего можно ждать.
Но обидно, мужики, обидно до поросячьего визга! Вот так, запросто,
взяли да вломились в мою халупу, а я даже вякнуть не смог, не посмел-с. В
штаны от страха наложил, в дерьме по самые уши увяз. Прямо хоть волком вой
от уязвления моей личности.
Стоп! А как они, кстати, меня вычислили? Как мой адресок-то откопали?
Я повертел в руках газету, которую они по забывчивости оставили -- и
тут только обнаружил, что на первой полосе, вверху, на полях, карандашом от
руки небрежно нацарапаны номер моей квартиры и, что было досаднее всего, моя
фамилия. Так, теперь все ясно. Найти по этим скудным данным адрес подписчика
проще пареной репы: достаточно методично обзвонить городские отделения связи
и разузнать, нет ли среди их подписчиков на "МК" человека с нужной фамилией,
а заодно и выцарапать у них его адресок. Словом, раз плюнуть.
Ладно, пущай забирают мою газетку, раз от нее одни только неприятности.
Все равно через пару недель подписка на нее кончится, а с нею исчезнут и все
мои проблемы. Так что ничего страшного, Василь Петрович, не произошло, не
так ли?
Однако кошки на душе скребли -- и еще как скребли!
Утром был понедельник, и я как обычно попилил на работу. Светка к тому
времени со смены еще не вернулась. Оно и к лучшему: сейчас я не был готов
пускаться в объяснения вчерашнего инцидента. Спустившись на первый этаж, я
успел заметить, как от подъезда отчаливает вчерашняя иномарка. Ага, думаю,
эти молодчики уже успели опорожнить мой ящичек! Ну и хрен с вами, катитесь
вы с моей газеткой знаете куда...
Прошло десять дней. Светке я так ничего и не сказал: не хотелось
расстраивать. Тем более, что инцидент я считал исчерпанным и повторного
визита бритоголовых не ожидал. Однако глаз с них не спускал. Каждый день я
видел, как к нашему подъезду подкатывает их дурацкая иномарка, из нее
вываливает Прыщ, через минуту возвращается, уже с газетой -- моей газетой!
-- и иномарка укатывает восвояси. Все по отработанному и спланированному
сценарию.
Меня они больше не трогали. Казалось бы, плюнуть на все это надо как на
досадное недоразумение, и растереть, забыть, выкинуть из башки -- однако
забыть-то как раз у меня и не получалось. Не мог я забыть, и все тут.
Вертелись, крутились шарики в черепке, не давали мысли тревожные покоя, не
отпускало какое-то смутное беспокойство. Ведь ясно как день, что замышляют,
мерзавцы, какую-то пакость, отслеживают, вынюхивают в газетке нужную им
информацию -- но вот какую? Четыре здоровенных бугая, да еще при тачке,
способны на многое, в том числе и на серьезное преступление. Мог ли я
допустить нечто подобное? дрыхнуть по ночам без задних ног, зная, что
готовится что-то нехорошее, гнусное, а я, хоть и косвенно, причастен ко
всему этому -- через эту дурацкую газетку?
Не мог. Но и воспрепятствовать их преступному замыслу, даже не зная
его, я тоже был не в силах. Оставалось только ждать, не спускать с них глаз
и надеяться... на что? Собственно, я и сам не знал -- на что. На случай,
наверное.
На десятый день этот случай произошел. Я снова топал на работу и как
раз спустился вниз. Проходя мимо своего почтового ящика, который в последние
дни старался обходить стороной, от греха подальше, я вдруг заметил, как из
него призывно торчит газетный уголок. Я остановился, как вкопанный. Что это
значит, черт побери? Ведь буквально четверть часа назад я собственными
глазами видел, как Прыщ выходит из моего подъезда с газетой в руках! Иваныч,
что ли, по ошибке в мой ящик чужую газету сунул? Я ведь никакой другой
прессы не получаю, дедморозовский "МК" -- единственное мое газетное чтиво.
Подкрадываюсь к ящику и осторожно тяну газету за уголок. Газета идет
легко, без труда, и вскоре вся целиком выскальзывает мне прямо в руки.
Впиваюсь взглядом в название и число -- и обалдеваю.
Завтрашний "Московский комсомолец"!
Ну, думаю, все, сейчас крыша у меня точно съедет. Опять какая-то
чертовщина начинается. Ведь не могут же у меня в ящике оказаться две
совершенно одинаковые газеты, да притом еще завтрашние! Или Прыщ по ошибке
какую-нибудь другую газету взял? Скажем, из соседнего ящика? Ключи-то
практически идентичные, почти ко всем ящикам подходят.
Не мог я не прочитать эту газету, чувствовал, кроется за всем этим
что-то очень важное. Неспроста все это, как пить дать неспроста. Хотя бы
вскользь, по диагонали, но прочитать я ее должен.
Так уж получилось, что Светка в тот день мотала очередной срок на своем
дурацком дежурстве. А потому плюнул я на работу (ежели и опоздаю на часок,
катастрофы не случится) и потопал обратно до хаты. Пролистаю, думаю, газетку
в нормальных человеческих условиях, с комфортом и вдали от посторонних глаз.
Поднимаюсь в свою квартиру, запираюсь изнутри -- так, на всякий
пожарный, раскладываю газетку на столе и начинаю изучать. Поначалу ничего
путного не нахожу и потому принимаюсь за повторный просмотр, на этот раз
более въедливо и дотошно. Опять ничего. Так, обычная повседневная белиберда,
кочующая из номера в номер.
И тут... Что-то с газетой стало происходить. Текст на листах начал
мутнеть, бледнеть, растворяться в каком-то тумане -- и вот, наконец, исчез
без следа. Теперь передо мной лежали чистые, без единой буковки или
закорючки, белые листы газетной бумаги. Что за чертовщина!
Однако исчезло не все: один абзац остался. И не абзац даже, а всего
лишь несколько строк из рубрики "Срочно в номер!". И не просто остался, а
даже как бы весь светился изнутри, словно пытаясь привлечь мое внимание. Ну
вот и все, думаю, поехала моя крыша, и поехала капитально. Раз дело до
глюков дошло, то хреново твое дело, Василь Петрович, ой как хреново! Может,
пора уже бригаду молодцов из психушки вызывать?
Пока я сокрушался по поводу моей съехавшей крыши, глаза сами собой
забегали по оставшимся строкам. И вот что я там вычитал:
"Вчера в Москве, в 15.30, четырьмя неизвестными лицами было совершено
дерзкое нападение на 116 отделение Сбербанка по улице Радио. Угрожая
оружием, грабители похитили из банка крупную сумму денег и скрылись еще до
приезда представителей органов правопорядка".
Я ошалело пялился на эти скупые строки. В башке творился самый
настоящий кавардак. Я ничего не понимал, но чувствовал, всем нутром своим
чуял -- есть во всем этом какой-то скрытый смысл. Постепенно, капля за
каплей, в мозгу начала выстраиваться череда каких-то взаимосвязанных мыслей.
И вдруг меня словно бревном по чайнику шарахнуло. Э, нет, Василь
Петрович, с крышей-то у тебя все в норме. Не крыша твоя виновата, а дурацкие
проделки Деда Мороза, этого фрукта занзибарского, будь он трижды неладен!
Он, он, стервец, подсунул мне эту левую газетку.
Словом, осенило меня, нашло на меня прозрение.
Дело представилось мне следующим образом. Во-первых, ежу было понятно,
что те четверо неизвестных -- не кто иные, как банда Гундоса, эта свора
бритоголовых ублюдков. Во-вторых, раскусив секрет газетки, эти безмозглые
придури решили использовать ее в своих корыстных целях (как и я, собственно,
не далее месяца назад -- чего уж греха таить). Задумав грабануть банк (поди,
киношек американских насмотрелись, идиоты!), они, с помощью все той же
газетки, занялись вычислением нужного дня и часа, когда их гнусное
преступление должно увенчаться успехом. Наткнувшись же на нынешнюю заметку в
завтрашнем "МК", Гундос со товарищи наверняка пойдут на дело именно сегодня,
и именно в 15.30, уверенные, что все у них будет о'кей. Ведь "Комсомолец",
хотя бы и завтрашний, врать не будет! С другой стороны, если бы заметка
заканчивалась словами типа "налетчики задержаны на месте совершения
преступления", Гундос просто отказался бы от своего замысла. Элементарно,
Ватсон, не правда ли? Одного только козлы плешивые не учли: изменить ход
времени им не по зубам. Ха! они думают, что при неблагоприятной газетной
заметке они смогут отказаться от задуманного! Ан нет, господа налетчики,
ничего-то у вас и не выйдет. Газета-то, хоть и завтрашняя, а все ж таки
печатает только то, что уже имело место быть, и если сказано: "налетчики
задержаны" -- значит, они обязательно будут задержаны. Не отбрыкаетесь,
гундосы прыщавые, не отвертитесь, кретины тугодумные. Всех вас к ответу
притянут, все-ех к ногтю прижмут.
Вернее, прижали бы. Однако, при имеющемся раскладе, они, похоже, выйдут
сухими из воды. В газете черным по белому написано, что "грабители скрылись
еще до приезда представителей органов правопорядка".
И вот тут-то у меня в черепке снова случился каламбур. То, что газетка
мне подброшена Санта-Клаусом, ясно как день: газетка-то ненормальная, с
чудинкой, с эдакой сверхъестественной изюминкой. Но вот вопрос: а на хрена
он мне ее подкинул? С какой такой целью, а? Проинформировать меня о
готовящемся преступлении? Но зачем? Ведь, даже если я вмешаюсь в ход
событий, я все равно ничего изменить не смогу. Что же в таком случае задумал
этот лапландский прохиндей? Вопросик, надо сказать, на засыпку.
А задумал он, видать, совершеннейший абсурд: именно это самое
вмешательство в ход мировых событий! Ни много ни мало, черт побери. Он
вообще-то соображает, во что сует свой отмороженный занзибарский нос, а? И
меня -- меня! -- он как бы подбивает на эту авантюру, подсовывая свою
потустороннюю газетенку. Вот умора! Он что же, думает, что я сейчас все
брошу, сорвусь, как полоумный, и помчусь обезвреживать банду бритоголовых?
За идиота, что ли, меня держит?..
Кстати, на какой час назначен налет? Ага, на 15.30. Так, улица Радио.
М-да... далековато. Я кинул взгляд на часы. 10.00. Уйма времени. Успею!
Я сорвался и, как полоумный, помчался спасать сберкассу.
Ну не идиот?!
По пути я нашел исправный телефон-автомат и набрал "02". Надо, думаю, в
ментовку сообщить, пущай группу захвата высылают к месту предполагаемого
налета. На вопрос дежурного по городу я зачитал газетную заметку, по ходу
дела изменив прошедшее время на будущее. "Представьтесь", -- строго
потребовал мент на том конце провода. "Осведомитель" -- хихикнул я в трубку
-- и дал отбой. Тоже мне, дурака нашел!
Как я плутал по серым, обшарпанным, грязным от подтаившего снега кривым
улочкам -- это особая эпопея. Я был страшно зол на самого себя; видно, рожа
у меня была далеко не самая приветливая, так как люди шарахались при виде
моей смурной персоны, как от ВИЧ-инфицированного. И какого, спрашивается,
хрена я влез в эту авантюру? Сидел бы сейчас в своем цеху, в тепле и уюте --
и горя не знал. Ан нет, подписал меня черт на доброе дело, на выполнение,
так сказать, моего гражданского долга. Идиотизм какой-то! Вот и вечно я так:
сам приключения на свою задницу ищу. Мало мне, выходит, моего геройства на
стадионе, когда мне зубья-то проредили, так я в новое дерьмо влезть норовлю,
еще похлеще прежнего. Ну не идиот?
Идиот и есть. Только таким уж, видать, я на свет уродился, такова,
значит, у меня фортуна -- шагу ступить не даст, чтобы тумаком не оделить. А
ну ее к лешему совсем! Мне дело делать надо, а не саморентгеном заниматься.
Допилил-таки я до той дурацкой сберкассы. Наткнулся на нее совершенно
случайно, когда уж решил было, что корова ее языком слизнула. Глянул на
часы. -мое, 14.30! Еще цельный час кантоваться в ожидании налета. Сунулся
было в дверь -- и уперся в табличку: "Обед -- с 14.00 до 13.00". Плюнул с
досады, выматерился от души -- и вроде как отлегло. Ладно, думаю,
перекантуюсь как-нибудь, вон хотя бы в том парадняке в доме напротив. И
местность оттуда просматривается, и вход в сберкассу как на ладони, и глаза
мозолить никому не буду. Не дай Бог, Гундос с Прыщом на меня наткнутся --
хана тогда тебе, Василь Петрович, запросто порешить могут. Ведь при них и
пушки наверняка имеются -- как они без пушек банк брать будут, а? Итак,
решено, засяду-ка я в засаду и буду бдеть.
Сижу я, значит, в подъездном тамбуре, нос свой сквозь выбитое окошко
высовываю -- и бдю. Тоскливо как-то на душе стало, муторно. Прежние мысли
снова в башке забегали: и чего, думаю, я здесь торчу? Мне чего, больше всех
надо?.. А тут как раз и сберкассу открыли.
Гляжу -- минут десять четвертого подкатывают на иномарке орлики мои
бритоголовые. Значит, клюнули, уроды, на газетную заметку! Чувствую,
начнется сейчас заварушка.
Тачку они остановили не у входа в сберкассу, а чуть поодаль, метрах в
двадцати от моего укрытия. Гундос, Прыщ и еще один выбрались из своего
лимузина и нервно закурили, а четвертый, тот, что был за рулем, так за рулем
и остался. Перебрасываясь отдельными словечками, которые разобрать я так и
не смог, они изредка косились на входную дверь сберкассы. А туда уже,
кстати, прошмыгнуло несколько посетителей.
И тут... поджилки у меня затряслись, когда я увидел, как Прыщ
направляется в мою сторону. Вот черт! Чего ему здесь понадобилось, в моем
подъезде?
-- Ты куда намылился? -- резко окрикнул его Гундос.
-- Пойду отолью, -- не оборачиваясь, на ходу бросил Прыщ.
-- Что, очко играет?
-- Да пошел ты...
Прыщ был уже в нескольких шагах от моего убежища, когда до меня вдруг
дошло, что далее торчать здесь мне совсем не светит. От этого типа можно
ожидать любой пакости, да и засвечивать себя в мои планы явно не входило.
Взяв ноги в руки, я мигом взлетел на второй этаж и затих. Прыщ тем временем
рванул дверь парадняка и проник в тамбур. На мою удачу, выше подниматься он
не стал.
Слышу -- зажурчало. Кряхтя и сопя, Прыщ делал свое мокрое дело. Делал
тщательно, не спеша, вдумчиво. А сделав, так же не спеша, вразвалочку
заковылял к своим плешивым сообщникам.
Время уже подходило к часу "Х". Чем ближе стрелки часов подбирались к
15.30, тем сильнее одолевал меня колотун. Спокойно, Василь Петрович,
нервишки свои держи в узде, все будет о'кей.
Однако, где же менты? Где, в конце концов, группа захвата в камуфляжных
спецовках? Пора бы им уже и объявиться.
Я прильнул к пыльному стеклу лестничной клетки, пытаясь обозреть
взглядом окружающую сберкассу местность. Но, увы, видимость была практически
на нуле. Тогда я спустился вниз, в тамбур, на свою исходную позицию. В нос
мне тут же шибануло вонью общественного сортира. Скорчив брезгливую рожу, я
бочком, чтобы не влезть в парящую лужу Прыщовой мочи, осторожно выглянул в
оконную амбразуру.
Гундос о чем-то шептался с сообщниками. Ага, последние инструкции
козлам своим дает. Те молча кивали, очевидно, соглашаясь с главарем. Потом
все трое одновременно отшвырнули докуренные до самого фильтра бычки и
решительно двинулись к объекту ограбления.
А ментов все не было. А вдруг они совсем не объявятся? Вдруг решили,
что все это розыгрыш? Что мне тогда делать? Самому, что ли, брать всю банду?
Я понятия не имел, что мне предпринять. Может, шум поднять? Народ, глядишь,
сбежится, повяжут супостатов. Да нет, что это я, какой народ! Как узнают про
налет, так и те, кто еще остался на улице, по норам попрячутся. Тот еще у
нас народец!
Гундос со товарищи давно уже были внутри. Что там происходило, я не
видел: большие оконные стекла сберкассы зеркально отражали уличный свет, и
вместо внутренностей помещения я видел лишь отражение моего парадняка да
чахлый кустарник возле него. Опять меня злость разобрала. Ну что это за
дерьмо такое, а? Саданул я с досады кулаком в обшарпанную стену, да малость
не рассчитал: кожу на костяшках пальцев содрал аж до крови. Это еще больше
меня завело. Ну все, думаю, кранты вам, уроды бритоголовые, была не была,
сам пойду на разборку.
И только было я собрался покинуть свой наблюдательный пункт и эдаким
Робин Гудом вломиться в сберкассу, как произошло два события, которые резко
изменили все мои планы.
Гляжу -- выплывают из сберкассы, затылок в затылок, трое моих орликов,
понурые какие-то, невеселые, а на запястьях -- е-мое! -- браслетики
стальные! А следом вываливают четверо квадратных типов в штатском, с пушками
в руках. Вот оно что, думаю, менты-то засаду им устроили! Там же, на месте
преступления, всех и повязали. Ловко, ничего не скажешь, а главное -- без
жертв, без пальбы, все тихо, мирно, полюбовно. Браво, господа оперативнички,
ведь можете, когда захотите!
Тут откуда ни возьмись воронков понаехало, штук десять зараз. Ментов
понавысыпало, как кур нерезаных, кто с автоматом, кто с мобильником, кто с
папироской. Все вокруг оцепили, зевак шуганули, чтоб под ногами не
мельтешили. Четвертого налетчика, того, что за рулем оставался, тоже
повязали -- он и пикнуть не успел, как его из тачки выволокли и в браслетики
упаковали.
Это что касается первого события. Зато второе было далеко не столь
приятное. Только я взялся было за дверную ручку, чтобы выбраться наконец на
волю, как слышу -- кто-то мне дышит в затылок. Я замер, боясь
пошевельнуться. Меж лопаток уперлось что-то твердое и нехорошее.
-- Не двигаться! -- рявкнул над ухом чей-то голос. -- Руки за спину!
Живо!
Я подчинился. А что мне еще оставалось делать, когда тебе в спину
стволом тычут? На руках тут же защелкнулись браслеты.
-- Вперед! -- скомандовал неизвестный.
Я боднул плечом дверь и выбрался из подъезда.
-- Шагай!
И я зашагал. Туда, где сгрудилась вся эта ментовская шатия-братия
вперемешку с задержанными горе-налетчиками.
-- Товарищ капитан, -- доложил мой конвоир какому-то типу в штатском.
-- Вот, задержал подозрительную личность. Уже больше часа в подъезде
ошивается, за объектом наблюдение ведет. Похоже, что один из них.
-- Да вы спятили! -- взорвался я. -- Не имею я к ним никакого
отношения! Я тут совершенно не при делах!
-- А в подъезде что делал? -- сурово спросил капитан.
-- Я что, не имею права в подъезде находиться? -- запальчиво ответил я.
Капитан скользнул по мне невидящим взглядом.
-- В машину его! -- распорядился он. -- Там разберемся.
Тем временем банду Гундоса под прицелом полудюжины автоматов
заталкивали в зарешеченный воронок. Последним шел Прыщ. Когда,
подталкиваемый автоматчиком, он уже наполовину влез в кузов, ему взбрело в
голову обернуться -- и наши взгляды пересеклись. Поначалу физиономия Прыща
выражала одно только удивление, но уже в следующий момент она исказилась от
ярости и ненависти. Похоже, он все понял.
-- Это он, он нас навел! -- завопил Прыщ злорадно. -- Он все
спланировал!
-- Так, разберемся, -- кивнул капитан.
-- Не поеду! -- заартачился я. -- Это поклеп! Меня подставили, я тут
совершенно не причем! Ничего общего с этими ублюдками я не имею и иметь не
желаю! Не поеду, и все тут!
Однако слушать меня было некому -- каждый был занят своим делом.
Пинками и затрещинами конвоир погнал меня к ментовозке, в которую только что
погрузили банду Гундоса. Я, разумеется, взъерепенился. Ехать в одном кузове
с этими уродами, да еще с браслетами на руках -- этого мне только не
хватало! Я упирался, как мог, но пользы это, ясное дело, не принесло.
Внезапно перед нами возник мент в погонах старшины. Лет ему было никак
не меньше пятидесяти; пожалуй, он был несколько староват для рядового
работника наших доблестных органов, леший их забодай.
-- Погоди, парень, -- остановил он моего конвоира, -- машина уже
битком. Надо сажать в другую.
-- В чем дело, Жиряхин? -- окликнул его издали капитан. -- Почему
препятствуете задержанию?
-- Товарищ капитан, в машине больше нет места, -- отрапортовал
старшина, вытянувшись во фрунт. -- Я могу отвезти его на своей, -- и он
кивнул в сторону стоявшего на отшибе воронка с решетками на окнах.
Капитан с пару секунд раздумывал, потом кивнул.
-- Давай, Жиряхин. Следом за нами поедешь.
-- Есть! -- отчеканил старшина; обернувшись ко мне, рявкнул грозно: --
В машину! Быстро! И чтоб без разговоров!
Ладно, думаю, хрен с тобой, сяду. Все-таки лучше, чем бок о бок с теми
бритоголовыми живорезами по колдобинам трястись. Чего доброго, пришьют еще
по дороге, это у них запросто. Как не верти, а прав капитан: там, на месте,
разберемся. В конце концов, я в этом деле ни ухом ни рылом. Мое дело
сторона, пущай разбираются. Хотя, надо признаться, влип я основательно. По
самые уши в дерьме увяз. Это уж точно.
Я подчинился и занял место в пустом кузове воронка. Дверь за мной тут
же захлопнулась -- я оказался в полнейшей темноте. Взревел мотор, ментовозка
дернулась и покатила меня навстречу моей растреклятой судьбе.
Воронок остановился. Я прислушался: все было тихо. Это меня
насторожило. Куда, спрашивается, этот дьявол меня завез? Потом хлопнула
дверца кабины, и по снежному насту зашлепали неторопливые шаги старшины.
Через несколько секунд дверь моей темницы распахнулась.
-- Выходите! -- скомандовал Жиряхин.
Я кое-как выбрался из машины -- и остолбенел. Вокруг был лес. Самый
обыкновенный лес, с деревьями, оврагами, пустыми бутылками, ржавыми
консервными банками и чьими-то рваными сапогами.
-- Что это за шутки, старшина! -- возмутился я. -- Куда вы меня
привезли, черт возьми?
-- Отставить разговоры, задержанный! -- строго потребовал тот.
Я прикусил язык. Ну что я мог ему ответить, имея на запястьях стальные
браслеты?
А старшина Жиряхин тем временем совершал действия совершенно для меня
необъяснимые. Вынув из кабины внушительных размеров тюк, он раскатал его на
снегу. Тюком оказался большой брезентовый чехол. Старшина поднатужился и