Страница:
— Лично я рассматриваю эту биографию как второе доказательство вашей причастности к покушению на президента, — скорбно сообщил он мне.
Скорби его я не разделила, вместо этого возразила самым решительным образом.
— Какое второе доказательство? — возмутилась я. — У вас и первого-то нет! О моей же причастности к покушению на президента и вовсе говорить смешно. Я под столом в объедках салата лежала когда в него тот, в фуфайке, из гранатомета целился. Кстати, дрянь салат. Люблю свою Любку, но за некоторые дела поотбивать бы ей руки.
— За какие дела? — неожиданно заинтересовался полковник.
Польщенная, я сообщила:
— Да не так уж и много этих дел. Первое дело: зачем так много детей нарожала Любка? Вот за что руки не стыдно поотбивать! Разве может получиться шедевр, да что там шедевр, хоть что-нибудь приличное, когда штампуешь в таком количестве? Это уже ремесло какое-то, серийное производство, честное слово. Уж лучше мастерски произвести на свет одного, как это сделали мои родители. Так сделала и я: написала парочку книг и теперь всем хвастаю, что писатель. Любка же ни в чем удержу не знает. Боже, даже сосчитать невозможно, сколько у нее детей. Старшая Олеся, потом идет… Нет! Я и по имени-то их всех не упомню, она же воспитание им как-то дает. Поразительно! И никакой помощи от государства! Президент наш черт-те кому награды и денежные премии раздает, только не моей Любе. Попробовал бы сам хоть раз родить, так может понял бы почему его народ убывает…
Полковник, заметно нервничая, мою речь прервал:
— Софья Адамовна, давайте ко второму делу перейдем.
— Давайте, — согласилась я и тут же перешла к салату. — Никогда не умела делать салатов Любка. Вот за что руки нужно поотбивать! Еще бабушка моя, покойная Анна Адамовна, говорила, попробовав однажды коварно подсунутый Любкой салат. “Милочка, — ей попеняла она, — но это уже кто-то до меня ел.”
На мой взгляд, сказано блестяще, но полковник почему-то разочарованно вздохнул и занервничал пуще прежнего.
— К салату мы вернемся чуть позже, — прерывая меня, заверил он, — теперь же давайте поговорим о вашей биографии. Уж очень занимательна она.
— Занимательна? — удивилась я. — Да чем же?
— Биография типичной террористки.
— Господи! — горестно завопила я. — Слышал бы мой муж! Как бы он с вами согласился!
— Кстати, где он сейчас? — заинтересовался полковник. — Дома его не оказалось.
Передать не могу в какое я пришла изумление: думала — там знают все. Нет, я слышала, что спецслужбы от хронического безденежья в очень плачевном состоянии, но не подозревала что положение их так плохо. Если они не в курсе где мой Евгений, хотя об этом судачат все мои друзья (а их без труда наберется четверть Москвы), то что же говорить об Америке? Что эти спецслужбы могут узнать о ней?
Плохо! Плохо мы платим налоги! Да и мало нас, в чем сами же и виноваты. Пора повернуться лицом друг к другу, пора уже задуматься о будущем нашего многострадального государства, как это сделал муж Любы. Давно пора, тем более, что враг не дремлет, а кто враг — знают все. Это знают уже и в Европе.
Конечно же мне тут же захотелось развернуть талантливую (иначе я не могу) дискуссию на очень политическую тему, но взглянув на полковника, вынуждена была ограничиться примитивным ответом:
— Мой муж у моей подруги.
Полковник сразу удивил меня новым вопросом:
— Что он там делает?
— Уж вы немаленький, — рассердилась я, — могли бы догадаться и глупостей не спрашивать, не бередить раны у бедной покинутой женщины.
— Простите, — смутился полковник, — не знал, что вы расстались.
— Расстались? — рассвирепела я. — Расстались, это когда по обоюдному согласию, оба в разные стороны, а когда один остается один, то есть одна, а другой…
Я уронила голову на стол и залилась такими горькими слезами, каких и сама от себя не ожидала, тем более по такой ничтожной причине как уход мужа.
Полковник, явно испытывая неловкость, бросился меня успокаивать.
— Софья Адамовна, это не самая большая беда, — тяжко вздыхая, приговаривал он. — В сравнением с тем, что вам предстоит, это даже пустяк. Это даже счастье, что ваш муж вовремя ушел…
Я рыдала и не улавливала смысла его речей, когда же уловила, слезы будто корова слизала языком. Я уставилась на полковника и спросила:
— А что мне предстоит?
Он, похоже, даже обрадовался и воскликнул:
— Да-да, давайте вернемся к работе. Скажите, пожалуйста, где вы взяли гранатомет?
Я задумалась: а и в самом деле, где я его взяла? Ведь под столом лежала без гранатомета, хоть и в салате. Однако, когда полковник явился, я этот чертов гранатомет уже держала в руках, точнее, опиралась на него. Вот до чего доводит пьянство.
Ну? И как я буду теперь выкручиваться?
А почему, собственно, я должна выкручиваться? В нашей стране презумпция невиновности, следовательно тот факт, что я в президента не стреляла, будет признан юридически достоверным до тех пор, пока не будет доказано обратное.
— Чем вы докажете, что из гранатомета стреляла именно я? Боюсь, найденный в моих руках гранатомет, не является доказательством.
— Если верить биографии, вы прекрасно умеете стрелять, — торжествуя, сообщил полковник.
— Но не из гранатомета. Меня учили стрелять из пистолета. Да, из пистолета я прекрасно умею стрелять, но если это доказательство, тогда арестуйте всех совершеннолетних мужчин нашей страны, а так же все взрослое население Израиля и всю (без исключений) Чечню. В Чечне стрелять умеют уже и младенцы. Почему бы не научиться, раз хорошо платят, а платят действительно неплохо.
— Кто?
— Наши враги, разумеется, кто же еще?
Едва я ляпнула такое, как у полковника на лоб полезли глаза.
— Сколько вам заплатили? — рявкнул он.
Я запаниковала. Господи, ну кто меня тянул за язык? Почему бы не помолчать?
— Кто?! — еще громче прогремел полковник и для убедительности хватил кулаком по столу.
Я даже подпрыгнула, старательно демонстрируя пугливость и кротость, мол какой уж там гранатомет — собственной тени шугаюсь. Однако полковник не склонен был поддаваться моей пассивной обработке. Он уже имел свое четкое мнение, с которым расставаться не привык.
— Кто вам заплатил? — устрашающе гремел он.
Я бросила разыгрывать из себя пугливую серну и завопила похлеще самого полковника:
— Как вы могли подумать про меня такое?! Я неподкупна! Сама кого хотите подкуплю!
— Ага! — обрадовался он. — Значит вы из идейных соображений!
— Конечно из идейных, — начала было я, потому что с детства любила блеснуть идейностью, но тут вдруг осознала, что на сей раз идейность может сильно навредить и сразу же поменяла пластинку: — Вы с ума сошли! Нет у меня соображений!
— Как нет? — опешил полковник.
— А вот так! Нет соображений вообще, и идейных в частности. Без всяких соображений живу, так, тяну лямку по привычке. И не пойму, что вас столь сильно удивляет. Так живет любой. Можно подумать вы не так живете. И мой вам совет: даром время не тратьте, а лучше бегите искать мужика.
Полковник удивился:
— Какого мужика? Второй раз вы говорите про какого-то мужика.
— Вот именно, — обиделась я, — второй раз говорю, а вы и внимания не обращаете. Мужик в фуфайке. Это же он целился в президента из Любкиного окна, когда я под столом в салате лежала.
И тут меня осенило: бог ты мой! Это же я президента спасла! Я!!! Если бы не я, уж мужик не промахнулся бы. Уж не для этого он гранатомет в Любкин дом приволок, чтобы промахиваться налево и направо.
Я тут же поделилась своими соображениями с полковником, выдвинув предположение, что теперь, возможно, президент захочет меня каким-нибудь орденом наградить.
— Так что вы со мной поосторожней, — посоветовала я.
Но он не внял совету.
— Вы мне зубы не заговаривайте, постороннему в дом не проскочить, — заявил он. — Если мужик в фуфайке был, то куда же он делся?
— Этого сказать не могу, — призналась я. — Может скрылся в соседней квартире. Может он там живет.
— В соседней квартире живет парализованный, — просветил меня полковник.
— Он что, не может ходить?
— Может, но только под себя. Он очень парализованный, а тут из гранатомета стрелять! Намертво человек прикован к постели.
Об этом я знала и сама, даже видела пару раз несчастного, даже ему посочувствовала, а потому вынуждена была предположить:
— Значит мужик в фуфайке из другой соседней квартиры.
— В другой соседней квартире живет женщина.
— Ну и что? Что мешает женщине укрыть в своей квартире мужика в фуфайке?
— То и мешает, что она на нюх не переносит никаких мужчин. Она старая дева.
Вот этого не знала.
— Надо же! — обрадовалась я. — Теперь у Любки будет своя Старая Дева. Вот когда моя Люба насладится по-настоящему “милым” общением. Так ей и надо. Будет знать, как мою Старую Деву защищать.
Я бы с удовольствием и дальше развивала эту тему, но, наткнувшись на грозный взгляд полковника, вынуждена была вернуться к мужику в фуфайке.
— А вы уверены, что старая дева не приютила того мужика? — спросила я. — Боюсь, вы неправильное представление имеете об этих самых старых девах. Они в девах остались вовсе не потому, что пожизненно испытывают отвращение к мужчинам, а вовсе наоборот: это мужчины пожизненно испытывают отвращение к тем, из которых и получаются эти самые старые девы. Если брать мою Старую Деву (я о своей соседке)…
Боже, сколько я здесь имела сказать! И сказала бы, но не дал полковник — как много он потерял.
— Старую деву оставьте в покое, — сказал он. — Мы тщательно осмотрели у нее каждый сантиметр. Мужиками там и не пахнет.
— Тогда остается последняя квартира, — заключила я. — Насколько помню, на лестничной площадке было четыре двери.
— Да, — согласился полковник, — но в четвертой квартире живет ваш покорный слуга.
— Вы?!
— Совершенно да.
Это был удар, но я не сдалась и героически предположила:
— Значит мужик в фуфайке убежал на другой этаж.
— Мы обыскали весь дом и не нашли посторонних. Из дома никто не мог убежать. Здесь я дам любые гарантии.
Услышанное озадачило меня, уже было собралась задуматься, да полковник не позволил: опять как завопит:
— Признавайтесь, где взяли гранатомет?!
Я подпрыгнула уже нешутейно — так и заикой случиться немудрено. Сильно испугалась, рассердилась, даже озлобилась и закричала.
— Тьфу на вас! — завопила я. — Разве можно так внезапно реветь? Так недолго стать и припадочной. И сколько можно признаваться? Призналась уже: гранатомет мне подложил тот мужик. Он целился, я увидела и прыгнула на него. Своей жизнью, между прочим, рисковала. Только поэтому мужик и промахнулся.
Полковник смотрел на меня без всякой веры, но все же успокоился и спросил:
— И что было дальше?
— Бабахнуло. Дальше не помню ничего. Скорей всего он дал мне по голове, если я раньше чувств не лишилась. Обычно так и случается, сначала лишаюсь чувств, а потом уже получаю по голове. Да, думаю было именно так. В общем, дал по голове, сунул гранатомет в мои руки и сбежал, подлец.
Полковник снова начал выходить из берегов.
— Куда?! Куда сбежал?! И вверху и внизу охрана, — завопил он.
Я пожала плечами:
— Ну уж не знаю. Не могу же я за вас работу выполнять. Это уж вы сами догадывайтесь, куда он, злодей, сбежал.
— Вот мы и догадались, — обрадовал меня полковник. — Из гранатомета стреляли вы.
— Я?!
— Больше некому.
Глава 4
Глава 5
— Минеральные воды для ванн… — брезгливо отводя взгляд, бросил Абэ Кусоноки.
— Да, господин, привезли, — торопливо прошелестел хозяин, не смея распрямиться. — Все готово. Уже подогрели. Раскалили камни. Бочонок саке доставлен. И сосновые кадушки для питья… Лучшие девочки одеты в лучшие кимоно. Молодая красавица-гейся Итумэ приняла предложение несравненного господина Сумитомо. Она здесь…
Скорби его я не разделила, вместо этого возразила самым решительным образом.
— Какое второе доказательство? — возмутилась я. — У вас и первого-то нет! О моей же причастности к покушению на президента и вовсе говорить смешно. Я под столом в объедках салата лежала когда в него тот, в фуфайке, из гранатомета целился. Кстати, дрянь салат. Люблю свою Любку, но за некоторые дела поотбивать бы ей руки.
— За какие дела? — неожиданно заинтересовался полковник.
Польщенная, я сообщила:
— Да не так уж и много этих дел. Первое дело: зачем так много детей нарожала Любка? Вот за что руки не стыдно поотбивать! Разве может получиться шедевр, да что там шедевр, хоть что-нибудь приличное, когда штампуешь в таком количестве? Это уже ремесло какое-то, серийное производство, честное слово. Уж лучше мастерски произвести на свет одного, как это сделали мои родители. Так сделала и я: написала парочку книг и теперь всем хвастаю, что писатель. Любка же ни в чем удержу не знает. Боже, даже сосчитать невозможно, сколько у нее детей. Старшая Олеся, потом идет… Нет! Я и по имени-то их всех не упомню, она же воспитание им как-то дает. Поразительно! И никакой помощи от государства! Президент наш черт-те кому награды и денежные премии раздает, только не моей Любе. Попробовал бы сам хоть раз родить, так может понял бы почему его народ убывает…
Полковник, заметно нервничая, мою речь прервал:
— Софья Адамовна, давайте ко второму делу перейдем.
— Давайте, — согласилась я и тут же перешла к салату. — Никогда не умела делать салатов Любка. Вот за что руки нужно поотбивать! Еще бабушка моя, покойная Анна Адамовна, говорила, попробовав однажды коварно подсунутый Любкой салат. “Милочка, — ей попеняла она, — но это уже кто-то до меня ел.”
На мой взгляд, сказано блестяще, но полковник почему-то разочарованно вздохнул и занервничал пуще прежнего.
— К салату мы вернемся чуть позже, — прерывая меня, заверил он, — теперь же давайте поговорим о вашей биографии. Уж очень занимательна она.
— Занимательна? — удивилась я. — Да чем же?
— Биография типичной террористки.
— Господи! — горестно завопила я. — Слышал бы мой муж! Как бы он с вами согласился!
— Кстати, где он сейчас? — заинтересовался полковник. — Дома его не оказалось.
Передать не могу в какое я пришла изумление: думала — там знают все. Нет, я слышала, что спецслужбы от хронического безденежья в очень плачевном состоянии, но не подозревала что положение их так плохо. Если они не в курсе где мой Евгений, хотя об этом судачат все мои друзья (а их без труда наберется четверть Москвы), то что же говорить об Америке? Что эти спецслужбы могут узнать о ней?
Плохо! Плохо мы платим налоги! Да и мало нас, в чем сами же и виноваты. Пора повернуться лицом друг к другу, пора уже задуматься о будущем нашего многострадального государства, как это сделал муж Любы. Давно пора, тем более, что враг не дремлет, а кто враг — знают все. Это знают уже и в Европе.
Конечно же мне тут же захотелось развернуть талантливую (иначе я не могу) дискуссию на очень политическую тему, но взглянув на полковника, вынуждена была ограничиться примитивным ответом:
— Мой муж у моей подруги.
Полковник сразу удивил меня новым вопросом:
— Что он там делает?
— Уж вы немаленький, — рассердилась я, — могли бы догадаться и глупостей не спрашивать, не бередить раны у бедной покинутой женщины.
— Простите, — смутился полковник, — не знал, что вы расстались.
— Расстались? — рассвирепела я. — Расстались, это когда по обоюдному согласию, оба в разные стороны, а когда один остается один, то есть одна, а другой…
Я уронила голову на стол и залилась такими горькими слезами, каких и сама от себя не ожидала, тем более по такой ничтожной причине как уход мужа.
Полковник, явно испытывая неловкость, бросился меня успокаивать.
— Софья Адамовна, это не самая большая беда, — тяжко вздыхая, приговаривал он. — В сравнением с тем, что вам предстоит, это даже пустяк. Это даже счастье, что ваш муж вовремя ушел…
Я рыдала и не улавливала смысла его речей, когда же уловила, слезы будто корова слизала языком. Я уставилась на полковника и спросила:
— А что мне предстоит?
Он, похоже, даже обрадовался и воскликнул:
— Да-да, давайте вернемся к работе. Скажите, пожалуйста, где вы взяли гранатомет?
Я задумалась: а и в самом деле, где я его взяла? Ведь под столом лежала без гранатомета, хоть и в салате. Однако, когда полковник явился, я этот чертов гранатомет уже держала в руках, точнее, опиралась на него. Вот до чего доводит пьянство.
Ну? И как я буду теперь выкручиваться?
А почему, собственно, я должна выкручиваться? В нашей стране презумпция невиновности, следовательно тот факт, что я в президента не стреляла, будет признан юридически достоверным до тех пор, пока не будет доказано обратное.
— Чем вы докажете, что из гранатомета стреляла именно я? Боюсь, найденный в моих руках гранатомет, не является доказательством.
— Если верить биографии, вы прекрасно умеете стрелять, — торжествуя, сообщил полковник.
— Но не из гранатомета. Меня учили стрелять из пистолета. Да, из пистолета я прекрасно умею стрелять, но если это доказательство, тогда арестуйте всех совершеннолетних мужчин нашей страны, а так же все взрослое население Израиля и всю (без исключений) Чечню. В Чечне стрелять умеют уже и младенцы. Почему бы не научиться, раз хорошо платят, а платят действительно неплохо.
— Кто?
— Наши враги, разумеется, кто же еще?
Едва я ляпнула такое, как у полковника на лоб полезли глаза.
— Сколько вам заплатили? — рявкнул он.
Я запаниковала. Господи, ну кто меня тянул за язык? Почему бы не помолчать?
— Кто?! — еще громче прогремел полковник и для убедительности хватил кулаком по столу.
Я даже подпрыгнула, старательно демонстрируя пугливость и кротость, мол какой уж там гранатомет — собственной тени шугаюсь. Однако полковник не склонен был поддаваться моей пассивной обработке. Он уже имел свое четкое мнение, с которым расставаться не привык.
— Кто вам заплатил? — устрашающе гремел он.
Я бросила разыгрывать из себя пугливую серну и завопила похлеще самого полковника:
— Как вы могли подумать про меня такое?! Я неподкупна! Сама кого хотите подкуплю!
— Ага! — обрадовался он. — Значит вы из идейных соображений!
— Конечно из идейных, — начала было я, потому что с детства любила блеснуть идейностью, но тут вдруг осознала, что на сей раз идейность может сильно навредить и сразу же поменяла пластинку: — Вы с ума сошли! Нет у меня соображений!
— Как нет? — опешил полковник.
— А вот так! Нет соображений вообще, и идейных в частности. Без всяких соображений живу, так, тяну лямку по привычке. И не пойму, что вас столь сильно удивляет. Так живет любой. Можно подумать вы не так живете. И мой вам совет: даром время не тратьте, а лучше бегите искать мужика.
Полковник удивился:
— Какого мужика? Второй раз вы говорите про какого-то мужика.
— Вот именно, — обиделась я, — второй раз говорю, а вы и внимания не обращаете. Мужик в фуфайке. Это же он целился в президента из Любкиного окна, когда я под столом в салате лежала.
И тут меня осенило: бог ты мой! Это же я президента спасла! Я!!! Если бы не я, уж мужик не промахнулся бы. Уж не для этого он гранатомет в Любкин дом приволок, чтобы промахиваться налево и направо.
Я тут же поделилась своими соображениями с полковником, выдвинув предположение, что теперь, возможно, президент захочет меня каким-нибудь орденом наградить.
— Так что вы со мной поосторожней, — посоветовала я.
Но он не внял совету.
— Вы мне зубы не заговаривайте, постороннему в дом не проскочить, — заявил он. — Если мужик в фуфайке был, то куда же он делся?
— Этого сказать не могу, — призналась я. — Может скрылся в соседней квартире. Может он там живет.
— В соседней квартире живет парализованный, — просветил меня полковник.
— Он что, не может ходить?
— Может, но только под себя. Он очень парализованный, а тут из гранатомета стрелять! Намертво человек прикован к постели.
Об этом я знала и сама, даже видела пару раз несчастного, даже ему посочувствовала, а потому вынуждена была предположить:
— Значит мужик в фуфайке из другой соседней квартиры.
— В другой соседней квартире живет женщина.
— Ну и что? Что мешает женщине укрыть в своей квартире мужика в фуфайке?
— То и мешает, что она на нюх не переносит никаких мужчин. Она старая дева.
Вот этого не знала.
— Надо же! — обрадовалась я. — Теперь у Любки будет своя Старая Дева. Вот когда моя Люба насладится по-настоящему “милым” общением. Так ей и надо. Будет знать, как мою Старую Деву защищать.
Я бы с удовольствием и дальше развивала эту тему, но, наткнувшись на грозный взгляд полковника, вынуждена была вернуться к мужику в фуфайке.
— А вы уверены, что старая дева не приютила того мужика? — спросила я. — Боюсь, вы неправильное представление имеете об этих самых старых девах. Они в девах остались вовсе не потому, что пожизненно испытывают отвращение к мужчинам, а вовсе наоборот: это мужчины пожизненно испытывают отвращение к тем, из которых и получаются эти самые старые девы. Если брать мою Старую Деву (я о своей соседке)…
Боже, сколько я здесь имела сказать! И сказала бы, но не дал полковник — как много он потерял.
— Старую деву оставьте в покое, — сказал он. — Мы тщательно осмотрели у нее каждый сантиметр. Мужиками там и не пахнет.
— Тогда остается последняя квартира, — заключила я. — Насколько помню, на лестничной площадке было четыре двери.
— Да, — согласился полковник, — но в четвертой квартире живет ваш покорный слуга.
— Вы?!
— Совершенно да.
Это был удар, но я не сдалась и героически предположила:
— Значит мужик в фуфайке убежал на другой этаж.
— Мы обыскали весь дом и не нашли посторонних. Из дома никто не мог убежать. Здесь я дам любые гарантии.
Услышанное озадачило меня, уже было собралась задуматься, да полковник не позволил: опять как завопит:
— Признавайтесь, где взяли гранатомет?!
Я подпрыгнула уже нешутейно — так и заикой случиться немудрено. Сильно испугалась, рассердилась, даже озлобилась и закричала.
— Тьфу на вас! — завопила я. — Разве можно так внезапно реветь? Так недолго стать и припадочной. И сколько можно признаваться? Призналась уже: гранатомет мне подложил тот мужик. Он целился, я увидела и прыгнула на него. Своей жизнью, между прочим, рисковала. Только поэтому мужик и промахнулся.
Полковник смотрел на меня без всякой веры, но все же успокоился и спросил:
— И что было дальше?
— Бабахнуло. Дальше не помню ничего. Скорей всего он дал мне по голове, если я раньше чувств не лишилась. Обычно так и случается, сначала лишаюсь чувств, а потом уже получаю по голове. Да, думаю было именно так. В общем, дал по голове, сунул гранатомет в мои руки и сбежал, подлец.
Полковник снова начал выходить из берегов.
— Куда?! Куда сбежал?! И вверху и внизу охрана, — завопил он.
Я пожала плечами:
— Ну уж не знаю. Не могу же я за вас работу выполнять. Это уж вы сами догадывайтесь, куда он, злодей, сбежал.
— Вот мы и догадались, — обрадовал меня полковник. — Из гранатомета стреляли вы.
— Я?!
— Больше некому.
Глава 4
Ха! На президента покушалась я!
Я!!!
И почему я?
Только потому, что больше некому?! Мало ли ЧТО больше некому сделать в нашей стране, так и то, выходит, все сделала я! Только Я! Одна Я!!!
Чепуха! Чушь! Андроны едут!
Но с другой стороны полковник с такой уверенностью глупость свою сообщил, что мне сделалось дурно. Даже принялась память свою ворошить: кто знает, может по пьяни и в самом деле черт попутал?
Да нет же. На новоселье я трезвая пришла, и никакого гранатомета со мной не было. Значит не приснился мне тот мужик в фуфайке. Теперь я даже вспомнила, что он в черной вязанной шапочке был.
— Понимаю, — воскликнула я, — легче всего обвинить беззащитную женщину! Гораздо легче, чем найти сбежавшего преступника. Только вынуждена вас сразу огорчить: хоть убейте меня, на своем стоять буду: стреляла не я, а мужик. Зараза взял и растворился. Очень быстро, а я за него страдай.
Полковник почему-то снова вскипел.
— Да где же он? Где этот ваш быстрорастворимый мужик? В чем он растворился? В нашем доме каждый мужчина на учете. Я лично с каждым знаком и могу поручиться: никто из жильцов не стрелял. Проверены все квартиры: посторонних в доме не было. Кроме вас, — добавил он и устало попросил:
— Софья Адамовна, давайте лучше по-доброму признавайтесь. Обещаю, добровольное признание вам зачтут.
Я растерялась. Зачтут? Что они мне тут зачтут? И в чем я должна признаваться?
Короче, ураганно нарастал гнев, а в злобе я страшна: сама, порой, пугаюсь. Пришлось брать себя в руки. Было сложно, но я взяла.
— Послушайте, — начала я терпеливо уговаривать полковника, — вы ведете себя неразумно. Даже странно, что так вцепились в меня. Задумайтесь, это же по-ку-ше-ние! Целое покушение, да еще на кого! На целого президента! Я же совершенно негодный для такого ответственного дела человек. Да ни для какого дела я человек негодный. Неужели вы не могли найти кого-нибудь более подходящего на эту роль?
— Кого?! — заорал полковник.
К тому времени он, в отличие от меня, уже очень плохо себя в руках держал, да просто был не в себе — будто не мне, а ему пожизненное светило.
— Кого я могу найти?! — гремел он. — Русским языком вам говорю: в доме охрана, мимо которой не проскочит и мышь. Вы же не зря завалились под стол: пальнули из гранатомета, а через три минуты мои ребята уже дверь квартиры выламывали. Уже одно то, что вы лежали под столом, говорит не в вашу пользу.
“Еще бы, — подумала я, — лежание под столом не в пользу любому человеку, тем более женщине.”
Я так подумала, но промолчала, полковник же, пользуясь этим, вдохновенно продолжил:
— К покушению вы готовились два месяца.
Тут уж не выдержала я и закричала:
— Два месяца, как дура, помогала Любке обустраиваться: шила шторы и прочее. Бог свидетель — меня губит доброта. Любка, видите ли, любит детей, а я теперь расплачивайся за ее плодовитость.
— При чем здесь дети? — опешил полковник.
— Да при том, что Марусе или Тамарке я никогда не стала бы шторы шить; сами обойдутся, а Любка многодетная, ее все жалеют, и я туда же, а теперь вот она, расплата. Я ей шторы, а она мне гранатомет! Кстати, если вы подозреваете меня, так может скажете, как смогла я в набитый охраной дом пронести гранатомет? Это же нонсенс!
— По частям. Для этого вы и шили шторы, а сами по частям проносили гранатомет.
Вспомнив, как в дом заносился шкаф, в который никто и носа не сунул, я рассмеялась:
— Стала бы я проносить гранатомет по частям, когда бог подарил мне такой невообразимый ум.
— Про ум ваш вы очень невовремя, — попытался перебить меня полковник, но я уже была в ударе.
— Еще как вовремя! — с пафосом воскликнула я. — С помощью этого ума уж нашла бы как и что пронести, тем более (полезно вам знать) в квартире Любки вряд ли можно гранатомет собрать. Вы не знаете мою Любку. Фиг бы она дала собирать гранатомет. Не смешите. Любого, кто попадает в ее орбиту, Любка сразу же пристраивает к делу, а тут вдруг я сижу себе и бездельничаю: собираю гранатомет, который детям Любки никак не может быть полезен.
Я подумала и добавила:
— Пока они маленькие. Потом-то, скорей всего, когда они осознают в каком живут мире, гранатомет им очень даже пригодиться, но речь-то идет о настоящем времени.
— Послушайте, — снова попытался перебить меня полковник.
Это просто возмутительно — кого они в спецслужбы берут? Никакого воспитания.
— Нет уж, это вы теперь послушайте, раз рискнули обвинения мне странные выдвигать. Гранатомет, видите ли, я по частям занесла. И если уж заговорили вы о гранатомете, то прямо скажу: в Любкиной квартире его даже спрятать негде.
— Послушайте…
— Да что там слушать! Эти Любкины отпрыски, эти, простите за выражение, дети, они же хуже варваров: с утра до вечера обыскивают гостей, ищут “Сникерсы”. Нет, спрятать в Любкиной квартире гранатомет, это нереально, — заключила я и добровольно замолчала.
Полковник обрадовался и открыл было рот, но тут же был мною перебит — новая мысль пришла в мою голову.
— Если, конечно, не предположить, что из гранатомета стреляла сама Любка, за что лично я ее никак не осудила бы. Дюжина детей! От такой жизни сподвигнешься еще и не на то, но Любки в комнате не было, зато я ясно видела кто стрелял — мужик в фуфайке. Кстати, что б вы знали, на нем еще черная шапочка с прорезями для глаз была. Может то меня и спасло, что я лица злодея не видела.
На мой взгляд, вполне рассудительная получилась речь, но полковника она просто взбесила. Бедняга пошел красными пятнами, выскочил из-за стола и… сделав пару кругов по кабинету, так и не тронув меня, уселся на место.
— Прекратите строить из себя дурочку! — удивительно тоненьким голоском взвизгнул он и снова хватил по столу кулаком.
Ну как тут и мне не возмутиться?
— А я и не строю, я вполне искренна.
— Молча-ать! — рявкнул полковник, на что у меня (ясное дело) появилась не одна тысяча слов, но, увы, дверь кабинета распахнулась, и на пороге показался мужчина в штатском.
Все в нем было мило: дорогой костюм соперничал с приятной наружностью и манерами, что со всех сторон чрезвычайно радовало глаз, но, к сожалению, радость свою не смогла обнаружить — вынуждена была потупиться, демонстрируя кротость.
— Что здесь за крик? — с достоинством поинтересовался мужчина.
Я подумала: “Ах, какой важный, какой спокойный, какой волнующий у него голос.”
Подумала и опустила голову еще ниже, для пущей убедительности капнув слезами пару раз, мол вот, посмотрите как тут на меня, знаменитость, кричат.
Мужчина в штатском (от его глаз не скрылась моя слеза) строго уставился на полковника.
— Совершенно невозможно вести допрос, — искренне пожаловался тот. — Эта дама хуже сатаны. Измотала меня так, как и стаду диких кабанов не под силу.
— Как вы можете? — рассердился мой защитник. — Софья Адамовна очень милая женщина. Она и мухи не обидит.
— Но задолбёт эту муху так, что та сама на нее накинется, — бесстрашно возразил полковник.
Думаю, я действительно его достала, раз он бросается на свое начальство почище той мухи.
“Кстати о мухах,” — подумала я и обратилась к мужчине в штатском.
— Представляете, меня обвиняют в том, что я стреляла из “Мухи”, — робко поведала я.
Мужчина в штатском огорчился и ласково попросил:
— Софья Адамовна, потерпите еще немного и постарайтесь максимально нам помочь. Я же со своей стороны постараюсь в ближайшие дни избавить вас от неприятного собеседника.
Он выразительно посмотрел на полковника и покинул кабинет.
Я остолбенела: “В ближайшие дни? Не хочет ли он сказать, что дней этих будет много? Невероятно!”
Полковник, вот молодчина, пока я страдала, окончательно взял себя в руки и со всею вежливостью ко мне обратился:
— Софья Адамовна, продолжим беседу.
— Продолжим, — сомнамбулически откликнулась я, не выходя из транса.
— Софья Адамовна, очень прошу, сосредоточьтесь. Постарайтесь не касаться ничего, кроме гранатомета и покушения на президента.
Грустить долго не могу, так уж устроена.
“Черт с ними, — подумала я, — буду жить здесь. Они же живут, и им это нравится. И я привыкну. Да и не так здесь плохо, раз имеются такие приятные мужчины, как тот в штатском. Ах, какой у него голос…”
— Софья Адамовна, — тем временем не отставал от меня полковник, — со всем уважением вас прошу, давайте продолжим разговор, но только о самом главном будем поминать.
Я кивнула, давая понять, что приветствую хороший тон, и сказала:
— Понимаю, вы хотите сократить нашу беседу, но темы заданы уж слишком плодородные — об одном гранатомете могу часами рассказывать, не говоря уже о президенте. Вот некоторые, к примеру, считают, что президент наш недостаточно хорош. Как правило это те, которые на себя давно в зеркало глядели, я же в зеркало каждый день смотрюсь и…
Громкий хлопок по столу оборвал мою речь. Вместе с хлопком раздался и выразительный…
Впрочем, не стоит об этом. Клялась же себе не употреблять плохих слов. Впрочем, я и не употребляю, чего нельзя сказать о полковнике — как он меня обозвал!
Боже, как он меня обозвал! И всех! И весь мир! И начальство! Правда, не совсем поняла чье: его или мое? Но обозвал крепко.
Скромная сидела и только дивилась: “И это человек в погонах! А я, между прочим, люблю военных…”
Конечно же расстроилась, слезы навернулись на глаза, застучало в висках. Спрашивается, зачем мне все это нужно? Лежала бы себе под столом…
Полковник снова взял себя в руки, устыдился даже своего поведения.
— Софья Адамовна, простите, — смущенно хмурясь, буркнул он. — Сам не знаю, как так получается.
В этом месте его голос снова начал набирать силу и высоту, зазвучали сварливые нотки.
— И до этого мне приходилось подозреваемых допрашивать, но чтобы вот так вот — впервые, — пробубнил он уже совсем бранчливо. — Топчемся на одном месте как ч-черт знает кто! А все вы! Куда вас все время уводит?
Мне стало его жалко.
— Согласна, — ответила я. — Хоть допрашиваюсь и не впервые, но опыта никакого. А раз надлежащего опыта нет, так и спросу никакого, потому и съезжаю все время на частности. Но с другой стороны, нам и говорить-то не о чем. Я пришла на новоселье, гуляли всей компанией, очнулась на полу. Кстати, почему вы меня одну подозреваете?
— Потому что гранатомет в руках держали вы одна, а муж вашей подруги выпил столько, что только восьмым чудом света можно назвать тот факт, что он до сих пор жив.
В этом месте я страшно пожалела, что не выпила столько же.
— А не мог тот мужик в фуфайке проскочить на крышу и по ней уйти через другой дом? — спросила я, вспоминая, что сама так неоднократно делала, слава богу, по другому поводу.
Полковник меня огорчил:
— Нет, не мог. Этажом выше располагалась охрана, этажом ниже тоже. Ваш мужик никуда уйти не мог.
— Значит он и по сей момент в доме! — радостно заключила я. — Ищите среди жильцов. Только не говорите, что вы их хорошо знаете.
— Послушайте…
— Людям свойственно заблуждаться. К тому же покушались на самого президента, следовательно сумма предложена была внушительная. За такую сумму и сама бы…
Глянула на полковника и испуганно поспешила заверить:
— Но мне никто не предлагал. К тому же, с тех пор как Люба получила наследство, мне было не до президента — шторы шила.
— Послушайте…
— Шторки, скатерочки, занавесочки! Кошмар! Тем более, что я шить не умею. Я так перетрудилась, потому и напилась. Только представьте, пока я шила, мой муж… Впрочем, не будем о неприличном. Ах, он негодяй! А потом и вовсе меня бросил. И теперь вы хотите усилить мое горе? Нет уж, ищите в самом доме. Мужик в фуфайке там.
Бедный полковник снова хватил по столу кулаком и завопил:
— Да послушайте, черт вас побери!
Я испуганно зажала уши и закричала:
— Я контужена, но вас слушаю! Слушаю!
— Вот и слушайте, — тяжело дыша, сказал он. — Слушайте. Стреляли из квартиры вашей подруги.
— Я знаю.
— Из окна комнаты, в которой вас нашли.
— Да знаю я, знаю, видела своими глазами. Зачем вы мне это рассказываете?
Полковник схватился за голову:
— Да за тем, чтобы до вас наконец дошло: отпираться глупо и бесполезно. Мои ребята ворвались в квартиру через четыре минуты — минута ушла на то, чтобы выбить дверь. Этажом выше и этажом ниже была охрана. Ваш мужик что, невидимка?
Я растерялась:
— Он в фуфайке был.
— Тем более, — грустно усмехнулся полковник. — Еще вам скажу: уже готовы результаты экспертизы. Ни у кого из жильцов на поверхности кожи оружейных выхлопов не найдено. Все чисты, как стеклышко.
— Понятно, — промямлила я, — меня-то засыпало с головы до ног сразу же, как тот, в фуфайке, жахнул из “Мухи”. Всю комнату можно на экспертизу тащить, думаю хорошо припорошило.
— Рад, что хоть это вы понимаете. Софья Адамовна, давайте подытожим: посторонняя в доме вы одна, нашли вас в той комнате, из которой было совершено покушение, в руках у вас был гранатомет, на этаже мужчины в фуфайке не обнаружено. Что из этого следует?
— Что вы плохо искали.
Он грустно покачал головой:
— Нет. Из этого следует, что хватит глупенькой прикидываться. На президента покушались вы — больше некому. Сейчас вас отведут в камеру, где вы хорошенько и подумаете, а после этого мы с вами поговорим. И помните, чем раньше мы приступим к серьезному разговору, тем лучше будет для вас.
Я!!!
И почему я?
Только потому, что больше некому?! Мало ли ЧТО больше некому сделать в нашей стране, так и то, выходит, все сделала я! Только Я! Одна Я!!!
Чепуха! Чушь! Андроны едут!
Но с другой стороны полковник с такой уверенностью глупость свою сообщил, что мне сделалось дурно. Даже принялась память свою ворошить: кто знает, может по пьяни и в самом деле черт попутал?
Да нет же. На новоселье я трезвая пришла, и никакого гранатомета со мной не было. Значит не приснился мне тот мужик в фуфайке. Теперь я даже вспомнила, что он в черной вязанной шапочке был.
— Понимаю, — воскликнула я, — легче всего обвинить беззащитную женщину! Гораздо легче, чем найти сбежавшего преступника. Только вынуждена вас сразу огорчить: хоть убейте меня, на своем стоять буду: стреляла не я, а мужик. Зараза взял и растворился. Очень быстро, а я за него страдай.
Полковник почему-то снова вскипел.
— Да где же он? Где этот ваш быстрорастворимый мужик? В чем он растворился? В нашем доме каждый мужчина на учете. Я лично с каждым знаком и могу поручиться: никто из жильцов не стрелял. Проверены все квартиры: посторонних в доме не было. Кроме вас, — добавил он и устало попросил:
— Софья Адамовна, давайте лучше по-доброму признавайтесь. Обещаю, добровольное признание вам зачтут.
Я растерялась. Зачтут? Что они мне тут зачтут? И в чем я должна признаваться?
Короче, ураганно нарастал гнев, а в злобе я страшна: сама, порой, пугаюсь. Пришлось брать себя в руки. Было сложно, но я взяла.
— Послушайте, — начала я терпеливо уговаривать полковника, — вы ведете себя неразумно. Даже странно, что так вцепились в меня. Задумайтесь, это же по-ку-ше-ние! Целое покушение, да еще на кого! На целого президента! Я же совершенно негодный для такого ответственного дела человек. Да ни для какого дела я человек негодный. Неужели вы не могли найти кого-нибудь более подходящего на эту роль?
— Кого?! — заорал полковник.
К тому времени он, в отличие от меня, уже очень плохо себя в руках держал, да просто был не в себе — будто не мне, а ему пожизненное светило.
— Кого я могу найти?! — гремел он. — Русским языком вам говорю: в доме охрана, мимо которой не проскочит и мышь. Вы же не зря завалились под стол: пальнули из гранатомета, а через три минуты мои ребята уже дверь квартиры выламывали. Уже одно то, что вы лежали под столом, говорит не в вашу пользу.
“Еще бы, — подумала я, — лежание под столом не в пользу любому человеку, тем более женщине.”
Я так подумала, но промолчала, полковник же, пользуясь этим, вдохновенно продолжил:
— К покушению вы готовились два месяца.
Тут уж не выдержала я и закричала:
— Два месяца, как дура, помогала Любке обустраиваться: шила шторы и прочее. Бог свидетель — меня губит доброта. Любка, видите ли, любит детей, а я теперь расплачивайся за ее плодовитость.
— При чем здесь дети? — опешил полковник.
— Да при том, что Марусе или Тамарке я никогда не стала бы шторы шить; сами обойдутся, а Любка многодетная, ее все жалеют, и я туда же, а теперь вот она, расплата. Я ей шторы, а она мне гранатомет! Кстати, если вы подозреваете меня, так может скажете, как смогла я в набитый охраной дом пронести гранатомет? Это же нонсенс!
— По частям. Для этого вы и шили шторы, а сами по частям проносили гранатомет.
Вспомнив, как в дом заносился шкаф, в который никто и носа не сунул, я рассмеялась:
— Стала бы я проносить гранатомет по частям, когда бог подарил мне такой невообразимый ум.
— Про ум ваш вы очень невовремя, — попытался перебить меня полковник, но я уже была в ударе.
— Еще как вовремя! — с пафосом воскликнула я. — С помощью этого ума уж нашла бы как и что пронести, тем более (полезно вам знать) в квартире Любки вряд ли можно гранатомет собрать. Вы не знаете мою Любку. Фиг бы она дала собирать гранатомет. Не смешите. Любого, кто попадает в ее орбиту, Любка сразу же пристраивает к делу, а тут вдруг я сижу себе и бездельничаю: собираю гранатомет, который детям Любки никак не может быть полезен.
Я подумала и добавила:
— Пока они маленькие. Потом-то, скорей всего, когда они осознают в каком живут мире, гранатомет им очень даже пригодиться, но речь-то идет о настоящем времени.
— Послушайте, — снова попытался перебить меня полковник.
Это просто возмутительно — кого они в спецслужбы берут? Никакого воспитания.
— Нет уж, это вы теперь послушайте, раз рискнули обвинения мне странные выдвигать. Гранатомет, видите ли, я по частям занесла. И если уж заговорили вы о гранатомете, то прямо скажу: в Любкиной квартире его даже спрятать негде.
— Послушайте…
— Да что там слушать! Эти Любкины отпрыски, эти, простите за выражение, дети, они же хуже варваров: с утра до вечера обыскивают гостей, ищут “Сникерсы”. Нет, спрятать в Любкиной квартире гранатомет, это нереально, — заключила я и добровольно замолчала.
Полковник обрадовался и открыл было рот, но тут же был мною перебит — новая мысль пришла в мою голову.
— Если, конечно, не предположить, что из гранатомета стреляла сама Любка, за что лично я ее никак не осудила бы. Дюжина детей! От такой жизни сподвигнешься еще и не на то, но Любки в комнате не было, зато я ясно видела кто стрелял — мужик в фуфайке. Кстати, что б вы знали, на нем еще черная шапочка с прорезями для глаз была. Может то меня и спасло, что я лица злодея не видела.
На мой взгляд, вполне рассудительная получилась речь, но полковника она просто взбесила. Бедняга пошел красными пятнами, выскочил из-за стола и… сделав пару кругов по кабинету, так и не тронув меня, уселся на место.
— Прекратите строить из себя дурочку! — удивительно тоненьким голоском взвизгнул он и снова хватил по столу кулаком.
Ну как тут и мне не возмутиться?
— А я и не строю, я вполне искренна.
— Молча-ать! — рявкнул полковник, на что у меня (ясное дело) появилась не одна тысяча слов, но, увы, дверь кабинета распахнулась, и на пороге показался мужчина в штатском.
Все в нем было мило: дорогой костюм соперничал с приятной наружностью и манерами, что со всех сторон чрезвычайно радовало глаз, но, к сожалению, радость свою не смогла обнаружить — вынуждена была потупиться, демонстрируя кротость.
— Что здесь за крик? — с достоинством поинтересовался мужчина.
Я подумала: “Ах, какой важный, какой спокойный, какой волнующий у него голос.”
Подумала и опустила голову еще ниже, для пущей убедительности капнув слезами пару раз, мол вот, посмотрите как тут на меня, знаменитость, кричат.
Мужчина в штатском (от его глаз не скрылась моя слеза) строго уставился на полковника.
— Совершенно невозможно вести допрос, — искренне пожаловался тот. — Эта дама хуже сатаны. Измотала меня так, как и стаду диких кабанов не под силу.
— Как вы можете? — рассердился мой защитник. — Софья Адамовна очень милая женщина. Она и мухи не обидит.
— Но задолбёт эту муху так, что та сама на нее накинется, — бесстрашно возразил полковник.
Думаю, я действительно его достала, раз он бросается на свое начальство почище той мухи.
“Кстати о мухах,” — подумала я и обратилась к мужчине в штатском.
— Представляете, меня обвиняют в том, что я стреляла из “Мухи”, — робко поведала я.
Мужчина в штатском огорчился и ласково попросил:
— Софья Адамовна, потерпите еще немного и постарайтесь максимально нам помочь. Я же со своей стороны постараюсь в ближайшие дни избавить вас от неприятного собеседника.
Он выразительно посмотрел на полковника и покинул кабинет.
Я остолбенела: “В ближайшие дни? Не хочет ли он сказать, что дней этих будет много? Невероятно!”
Полковник, вот молодчина, пока я страдала, окончательно взял себя в руки и со всею вежливостью ко мне обратился:
— Софья Адамовна, продолжим беседу.
— Продолжим, — сомнамбулически откликнулась я, не выходя из транса.
— Софья Адамовна, очень прошу, сосредоточьтесь. Постарайтесь не касаться ничего, кроме гранатомета и покушения на президента.
Грустить долго не могу, так уж устроена.
“Черт с ними, — подумала я, — буду жить здесь. Они же живут, и им это нравится. И я привыкну. Да и не так здесь плохо, раз имеются такие приятные мужчины, как тот в штатском. Ах, какой у него голос…”
— Софья Адамовна, — тем временем не отставал от меня полковник, — со всем уважением вас прошу, давайте продолжим разговор, но только о самом главном будем поминать.
Я кивнула, давая понять, что приветствую хороший тон, и сказала:
— Понимаю, вы хотите сократить нашу беседу, но темы заданы уж слишком плодородные — об одном гранатомете могу часами рассказывать, не говоря уже о президенте. Вот некоторые, к примеру, считают, что президент наш недостаточно хорош. Как правило это те, которые на себя давно в зеркало глядели, я же в зеркало каждый день смотрюсь и…
Громкий хлопок по столу оборвал мою речь. Вместе с хлопком раздался и выразительный…
Впрочем, не стоит об этом. Клялась же себе не употреблять плохих слов. Впрочем, я и не употребляю, чего нельзя сказать о полковнике — как он меня обозвал!
Боже, как он меня обозвал! И всех! И весь мир! И начальство! Правда, не совсем поняла чье: его или мое? Но обозвал крепко.
Скромная сидела и только дивилась: “И это человек в погонах! А я, между прочим, люблю военных…”
Конечно же расстроилась, слезы навернулись на глаза, застучало в висках. Спрашивается, зачем мне все это нужно? Лежала бы себе под столом…
Полковник снова взял себя в руки, устыдился даже своего поведения.
— Софья Адамовна, простите, — смущенно хмурясь, буркнул он. — Сам не знаю, как так получается.
В этом месте его голос снова начал набирать силу и высоту, зазвучали сварливые нотки.
— И до этого мне приходилось подозреваемых допрашивать, но чтобы вот так вот — впервые, — пробубнил он уже совсем бранчливо. — Топчемся на одном месте как ч-черт знает кто! А все вы! Куда вас все время уводит?
Мне стало его жалко.
— Согласна, — ответила я. — Хоть допрашиваюсь и не впервые, но опыта никакого. А раз надлежащего опыта нет, так и спросу никакого, потому и съезжаю все время на частности. Но с другой стороны, нам и говорить-то не о чем. Я пришла на новоселье, гуляли всей компанией, очнулась на полу. Кстати, почему вы меня одну подозреваете?
— Потому что гранатомет в руках держали вы одна, а муж вашей подруги выпил столько, что только восьмым чудом света можно назвать тот факт, что он до сих пор жив.
В этом месте я страшно пожалела, что не выпила столько же.
— А не мог тот мужик в фуфайке проскочить на крышу и по ней уйти через другой дом? — спросила я, вспоминая, что сама так неоднократно делала, слава богу, по другому поводу.
Полковник меня огорчил:
— Нет, не мог. Этажом выше располагалась охрана, этажом ниже тоже. Ваш мужик никуда уйти не мог.
— Значит он и по сей момент в доме! — радостно заключила я. — Ищите среди жильцов. Только не говорите, что вы их хорошо знаете.
— Послушайте…
— Людям свойственно заблуждаться. К тому же покушались на самого президента, следовательно сумма предложена была внушительная. За такую сумму и сама бы…
Глянула на полковника и испуганно поспешила заверить:
— Но мне никто не предлагал. К тому же, с тех пор как Люба получила наследство, мне было не до президента — шторы шила.
— Послушайте…
— Шторки, скатерочки, занавесочки! Кошмар! Тем более, что я шить не умею. Я так перетрудилась, потому и напилась. Только представьте, пока я шила, мой муж… Впрочем, не будем о неприличном. Ах, он негодяй! А потом и вовсе меня бросил. И теперь вы хотите усилить мое горе? Нет уж, ищите в самом доме. Мужик в фуфайке там.
Бедный полковник снова хватил по столу кулаком и завопил:
— Да послушайте, черт вас побери!
Я испуганно зажала уши и закричала:
— Я контужена, но вас слушаю! Слушаю!
— Вот и слушайте, — тяжело дыша, сказал он. — Слушайте. Стреляли из квартиры вашей подруги.
— Я знаю.
— Из окна комнаты, в которой вас нашли.
— Да знаю я, знаю, видела своими глазами. Зачем вы мне это рассказываете?
Полковник схватился за голову:
— Да за тем, чтобы до вас наконец дошло: отпираться глупо и бесполезно. Мои ребята ворвались в квартиру через четыре минуты — минута ушла на то, чтобы выбить дверь. Этажом выше и этажом ниже была охрана. Ваш мужик что, невидимка?
Я растерялась:
— Он в фуфайке был.
— Тем более, — грустно усмехнулся полковник. — Еще вам скажу: уже готовы результаты экспертизы. Ни у кого из жильцов на поверхности кожи оружейных выхлопов не найдено. Все чисты, как стеклышко.
— Понятно, — промямлила я, — меня-то засыпало с головы до ног сразу же, как тот, в фуфайке, жахнул из “Мухи”. Всю комнату можно на экспертизу тащить, думаю хорошо припорошило.
— Рад, что хоть это вы понимаете. Софья Адамовна, давайте подытожим: посторонняя в доме вы одна, нашли вас в той комнате, из которой было совершено покушение, в руках у вас был гранатомет, на этаже мужчины в фуфайке не обнаружено. Что из этого следует?
— Что вы плохо искали.
Он грустно покачал головой:
— Нет. Из этого следует, что хватит глупенькой прикидываться. На президента покушались вы — больше некому. Сейчас вас отведут в камеру, где вы хорошенько и подумаете, а после этого мы с вами поговорим. И помните, чем раньше мы приступим к серьезному разговору, тем лучше будет для вас.
Глава 5
ПИРУШКА
Деревянный минка, двухэтажный, крытый соломой, спрятал друзей от нескромных взоров. Хозяин — гнусный продавец девочек — встретил молодых господ, непрерывно кланяясь.— Минеральные воды для ванн… — брезгливо отводя взгляд, бросил Абэ Кусоноки.
— Да, господин, привезли, — торопливо прошелестел хозяин, не смея распрямиться. — Все готово. Уже подогрели. Раскалили камни. Бочонок саке доставлен. И сосновые кадушки для питья… Лучшие девочки одеты в лучшие кимоно. Молодая красавица-гейся Итумэ приняла предложение несравненного господина Сумитомо. Она здесь…