Страница:
«Что же это выходит? — внутренне возмущалась я. — Эти монахи решают свои проблемы, а я всего лишь служу пешкой в их игре? Ачарья воспитывает своего ученика, методично швыряет его в ледяную воду с моста, посылает ему невзгоды в моем лице, а я тут при чем? Мне-то какое до всего этого дело? Почему должен страдать мой сын? Почему должна страдать я? Монаху-то все по барабану: он не боится ни огня ни воды. А я, значит, погибай? А сын мой сиротой оставайся? И это божьи слуги? Святые люди? Чего же тогда ждать от нормальных?»
Признаться, возникло у меня желание поколотить уже не только Гургенова, этого Маху прабху, но и моего Великого учителя — Шрилу Мукунду. Чудом сдержала себя.
А они спокойно вели беседу. Мой Шрила Мукунда неустанно восхищался своим учителем. Тем как находчиво он организовал борьбу со лжепророком: взял и подгреб его под свое крыло, чтобы духовная зараза не расползлась дальше, и ее можно было уничтожить одним ударом. Они со знанием дела обсуждали как в будущем откроют в том молельном доме свой храм и будут наставлять заблудшие души на истинный путь. Маха прабху все восторгался нашим народом, хвалил его духовность, говорил, что не погряз наш народ в материальном так, как умудрился это сделать народ Америки и Европы…
«Это где он такие наблюдения сделал? — удивилась я. — Уж не в общении ли с моей Тамаркой, которая за копейку подругу родную продаст. Впрочем, я не права, уж за подругу-то она запросит приличную цену.»
И вдруг монах мой спросил:
— Ачарья, ребенок у вас?
— Да, ребенок здесь, — с просветленной улыбкой ответил Маха прабху.
— Он получил великое благо, — обрадовался Шрила Мукунда. — Думаю, не зря вы забрали его к себе, потому что никогда вы не делаете одно только дело, а каждым шагом своим идете сразу по многим дорогам.
— Ты прав, Мукунда, — согласился Маха прабху. — И на этот раз я постарался с пользой потратить время: не только уберег тебя от падения, но и дал малышу знание. Когда искал я женщину, обладающую качествами мне необходимыми, то с той женщиной нашел и эту созревшую душу. Это чудный малыш. Уверен, он был в прошлой жизни человеком духовно продвинутым и пришел в этот мир со значительной миссией. Я сразу понял, что должен проповедовать ему и дал ему Знание. За несколько дней он познал то, к чему я шел всю свою жизнь, но я не решился бы потратить и десять жизней, чтобы заставить усвоить это знание его мать.
«Ах, елки-палки! — возмутилась я. — Что они себе позволяют, эти санньяси? Воруют детей, дают им какие-то знания, будто без них детям плохо живется. Он, видишь ли, дал моему сыну знание, а обо мне он подумал? Мне-то было каково?»
— Женщина тоже получила Знание, — воскликнул монах. — Она получила то, в чем нуждалась, сама не осознавая этого. Твоя наука — благо для нее. Большое благо для нее совершил ты, учитель!
«Совсем так не считаю,» — подумала я, не ощущая никакого блага.
— Надеюсь, эта историю пошла всем на благо, — ответил Маха прабху, — потому что эта деятельность изрядно от моей миссии отвлекла меня. Бизнес греховен везде, а в этой стране особенно, но, к сожалению, жертвуют здесь неохотно, а без денег в материальном мире не делается ничего. Однако дела наши неплохи и пора мне отойти от мирского и заняться чистой практикой. Время настало. Я уже наметил себе приемника. Пора мне удалиться для углубленных медитаций. Хозяйственной деятельностью долго заниматься нельзя.
— Ты принял страшную аскезу, занимаясь этой грязной деятельностью, — восхитился мой Мукунда. — Только тебе под силу такое. Я видел этих людей, этих «братанов», и удивляюсь как тебе удалось заставить их повиноваться. Они были игрушками в твоих руках и, сами не зная того, получили благо — сильно очистились. Как сумел ты подчинить их своей воле и остаться чистым преданным Господу?
— Следуя решительно по пути духовного роста добьешься такого продвижения и ты, — заверил Маха прабху, — а теперь, когда ты исправил ошибки, тебя ждут новые дела и твои ученики. Я готовил тебя для важной миссии. Поезжай обратно, Шрила Мукунда. Ты должен вылететь ближайшим рейсом. Здесь ты выполнил предначертанное.
— Учитель, я не спрашиваю тебя зачем ты терпел рядом с собой такого черного человека, как тот, что звался среди нас Ангира Муни, но я хочу спросить: не осталась ли опасность?
— Нет. Люди из организации, где хитрость ценят выше ума, а ум выше духовных качеств, перехитрили сами себя. Если бы они знали, что в душах людей можно читать так же, как в открытой книге, они не брались бы за непосильное. Им казалось, что они ведут меня, но их самих вел Господь. Сейчас им представляется, что они потерпели поражение, но со временем осознают они, что это лучшее из того, что могли они сделать. Пусть эти люди больше не беспокоят тебя, мой чистый Шрила Мукунда. Иди.
— Иду, мой Великий учитель, — с поклоном ответил Шрила Мукунда и, повернувшись, направился к двери.
Выглядывая из-за гирлянд роз, я, растерянно сжимая в руке гранату, следила за ним. Я не верила своим глазам — неужели он уйдет? А как же я? Я! Его ученица!
Вдруг Маха прабху окликнул моего монаха:
— Мукунда, забыл спросить, как ты догадался?
— Эта женщина, которой я желаю большого духовного роста, изменилась в лице, услышав из моих уст афоризм мудреца Чанакьи, столь любимый тобой…
Маха прабху усмехнулся и процитировал:
— Красота кукушки в ее пении, красота женщины в ее чистой преданности мужу, красота урода в его учености, а красота аскета в его способности прощать.
— Да, мой учитель, я тоже часто повторяю этот афоризм, — продолжил Мукунда. — Когда женщина изменилась в лице, я понял, что она уже слышала эту мудрость Чанакьи. Когда же она спросила о твоих приметах, и я сказал, что у тебя разного цвета глаза, она второй раз изменилась в лице — и тогда я прозрел. Я дождался удобного момента и сказал человеку, нас охранявшему, что все понял. Он удивился, а я пояснил, что он должен передать это своему самому главному начальнику. Я уже знал, что это ты. Я хотел, чтобы и ты знал о моем прозрении.
— А эта женщина? Где она? — спросил Маха прабху.
— Думаю, уже где-то здесь, она совсем неглупа, — ответил Мукунда и вышел из комнаты.
Он ушел.
Не знаю, что случилось со мною. Захотелось сорваться с места и бежать. Бежать за Мукундой, следовать за ним везде, где бы ни пролегал его путь — в пустыне или в океане, бежать как бы ни был тернист этот путь…
Мне хотелось бежать, но даже двинуться с места я не могла. Так и сидела с пистолетом в одной руке и гранатой в другой. Оцепенела от боли.
Болела душа…
И тут произошло то, чего я больше всего на свете желала: раздался детский смех. Я выглянула из-за розовых гирлянд и с замиранием сердца увидела своего сына. Он был (совсем как в моем сне) в шафрановых одеждах и босой. В руках он держал шафрановые шарики и играл ими, заразительно хохоча.
Лицо Маха прабхи просветлело, но, скрывая радость, он нахмурился и нарочито строго произнес:
— Арджуна, шалун, нельзя брать таррадхирани, это не игрушка.
— Прости меня, ачарья, — продолжая смеяться, ответил Санька, — но как я могу удержаться, когда они такие красивые. Руки сами тянутся их схватить.
Маха прабху, видимо, не мог больше напускать на себя строгость, он ласково улыбнулся и сказал:
— Беги ко мне, озорник.
И мой Санька со всех ног припустил к возвышению, на котором сидел Маха прабху. Тут уж оставаться на месте и я не могла. С криком «Санька!» я покинула свое укрытие. Выбежала на середину комнаты и застыла: в одной руке пистолет, в другой граната. Стояла и смотрела на своего ребенка. По щекам моим текли слезы, но я улыбалась.
А Маха прабху строго смотрел на меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Санька же, услышав мой зов, бросился ко мне, потом вернулся к Маха прабху и закричал:
— Это мама! Моя мама!
С этим криком он и прыгнул в мои объятия — пистолет выпал из руки, граната покатилась по ковру. И вот тут я не выдержала, зарыдала. Я хотела сказать Маха прабхе, что он не прав, что так поступать нельзя, что даже ради высших идей нельзя отбирать у матери ребенка…
Я не могла говорить, рыдания душили, а он по— доброму смотрел на меня и молчал. Санька радостно тискал меня, приговаривая:
— Мама, мама…
Я видела, что он очень соскучился и с укором посмотрела на Маху прабху.
— Вы сердитесь на меня, — сказал он, — но напрасно. Вы получили большое благо.
— А вы спросили: оно мне нужно?
— Вашей душе нужно оно. Когда я вас увидел, то услышал как взывает, как просит помощи ваша душа, заточенная в это жестокое тело. Вы устроили ей адскую жизнь. Вы все время ищете адских условий, постоянно ввязываетесь в сомнительные интриги и если не одумаетесь, то следующую жизнь обязательно проведете на адской планете, где есть все то, что так в этой жизни вас привлекает: трудности, проблемы, сомнительные приключения. Есть там они и только они одни там есть.
Меня это сильно взволновало. Я действительно уже обеспокоилась будущим своей души, а потому закричала:
— Что это за история с Махараджей Бхаратой, который превратился в оленя? Уж очень не хотелось бы и мне в такую неприятность попасть.
Маха прабху ласково улыбнулся и сказал:
— Путы майи столь сильны, что в них попадают даже души, очень продвинутые на пути к Господу. Махараджа Бхарата достиг высокой степени преданного служения, и тем не менее из-за привязанности к олененку он сошел с духовного пути.
— Да как же с ним произошло несчастье такое? Он что же, не знал, что к олененку привязываться нельзя? — удивилась я.
— Знал, конечно, но он и не собирался привязываться. В том и заключается коварство майи, что она затягивает в свои сети незаметно. Махараджа Бхарата в свое время материально процветал, славился, был великим царем и владел огромным царством, но ради преданного служения Господу он легко отрекся от славы и материальных благ и удалился от всего мирского. Однажды, совершив омовение в реке Гандаки, он повторял мантру на берегу и увидел беременную олениху, которая пришла на водопой. Внезапно из лесной чащи раздался громоподобный львиный рык. Перепуганная олениха бросилась в реку, и в этот самый миг у нее родился детеныш. Она достигла другого берега и испустила дух. Пожалев олененка, Махараджа Бхарата спас его, принес к себе в ашрам и стал за ним ухаживать. Незаметно для себя он привязался к питомцу. Когда олененок подрос, он ни на шаг не отходил от Махараджи Бхараты, который вынужден был окружать его вниманием. Таким образом он утратил душевный покой и стал отвлекаться на олененка от преданного служения Господу. Однажды олененок убежал в лес и не вернулся. Махараджа Бхарата, встревоженный, ушел его искать. Бродя по лесу в поисках олененка, он сорвался со скалы и разбился. В момент смерти мысли его были сосредоточены на олененке, поэтому в следующей жизни Махараджа Бхарата родился в теле оленя. Однако поскольку до этого он уже достиг высокого духовного уровня, то, даже оказавшись в теле оленя, он не забыл свою предыдущую жизнь. Помня роковую ошибку, из-за которой ему пришлось получить тело оленя, он ушел от матери-оленихи и вернулся в ашрам Пулахи. Живя там, он исчерпал карму, которая заставила его родиться оленем, и в конце концов благополучно покинул это тело.
Передать не могу как впечатлила меня история. Ведь я же не достигла такого высокого духовного уровня как Махараджа Бхарата, а следовательно не могу рассчитывать, что получая, скажем, тело какой-нибудь обезьяны сохраню знание о том, как дальнейших ошибок избежать.
— Послушайте! — воскликнула я. — Научили бы вы меня как избежать неприятностей, постигших Махараджу Бхарату. Извините, что вынуждена обращаться к вам, когда у меня есть свой Великий учитель Шрила Мукунда, но он— то как раз и сам чуть не вляпался в те же проблемы, да и не сказал мне ничего об этом.
Маха прабху просветленно улыбнулся:
Если вашим учителем стал Шрила Мукунда, я спокоен за вашу душу. Вы получили Знание и вернетесь на истинный путь — вы отойдете от всего материального.
Я настроилась совсем на другое. Духовный рост — это как раз по мне, а вот уход от материального… Нет! К этому я совсем не была готова, а потому пришла в ужас и закричала:
— Что вы со мной сделали? Вы лишили меня приключений? Только не говорите, что моя жизнь изменится! Мне и до вас неплохо жилось!
— Изменится, — усмехнулся Маха прабху, — но не сразу. Пройдет достаточно времени. Знание, это зерно, которое способно лежать в недрах до благоприятных времен, а с наступлением оных, оно прорастает пышным духовным ростом.
«Это еще не скоро,» — подумала я.
Вздохнула с облегчением, покрепче прижала к себе Саньку и… запаниковала опять.
— А мой сын! — закричала я. — Надеюсь, вы не сделали из него санньяси!
Маха прабху с удивлением посмотрел на меня:
— Ваш сын получил Знание, а знание это зерно…
— Знаю-знаю, — перебила я, — которое прорастает в благоприятные времена. А когда эти времена наступят?
— Все будет зависеть только от вас, — ответил Маха прабху, разводя руками. — Но я хотел бы выполнить ваше желание, просите, все сделаю, что в моих силах.
Я растерялась. Бог ты мой, так много хочу, что и не знаю с чего начать. И в голову всякая ерунда лезет. А он, видимо, покруче моего Мукунды, хотя и тот многое может. Чего бы попросить?
— Послушайте, — воскликнула я, — научите мою Тамарку бизнесом заниматься. Так старается, бедняжка, так старается она, столько сил на это кладет, а вы только пришли и все сразу у вас получилось, вон как разбогатели. И при этом все восхищаются вашей порядочностью и добротой. Вот Тамарке бы моей побольше этого. Уж помогите, научите ее, а то окончательно сгубит душу свою подруга.
— Господь научит, — погрустнев, ответил Маха прабху. — А теперь идите, ученик распорядится, вас отвезут домой.
Я сделала несколько шагов к двери, но Санька вырвался из моих рук и вернулся к Маха прабху. Он обнял его, чмокнул в щеку и вернулся ко мне. Маха прабху оставался спокоен.
— Я буду приходить к тебе в гости, ачарья, — пообещал ему Санька.
Маха прабху грустно кивнул. Мне почему-то стало его жалко. Наверное потому, что я невежественная.
Уже у двери Маха прабху остановил меня и произнес:
— Лакшми, Богиня удачи, приходит Сама туда, где не почитаются глупцы, хорошо запасено зерно, а муж и жена не вздорят. Так сказал сам мудрец Чанакьи, и мой опыт может это подтвердить.
— Спасибо, — ответила я и вышла.
Я попросила водителя изменить маршрут и отвезти меня в аэропорт. Я почему-то подумала, что не мог Маха прабху поручить нас с Санькой плохому человеку.
«Водитель, наверное, тоже чистый преданный,» — подумала я и спросила:
— Смогу я увидеть Шрилу Мукунду, как вы думаете? Успею ли я?
Я не ошиблась: он глянул на часы и ответил:
— Если поспешим, то шанс есть, — и прибавил скорость.
Я осторожно переложила Саньку на сиденье и впилась глазами в дорогу, мысленно подгоняя автомобиль. Когда мы приехали в аэропорт, я первой выбежала из машины, я дрожала от волнения, я была сама не своя. В этот миг раздался шум взлетающего самолета. Больше я ни шагу сделать не смогла. Смотрела в небо и с горечью понимала, что самолет уносит моего Шрилу Мукунду, моего Великого учителя, которого я не увижу больше никогда.
Я не ошиблась; он улетел.
А вот когда баба Рая ожила и возымела возможность быть прежней бабой Раей, уж тогда-то я получила свое сполна. Ох, ругала она меня, не скупясь на острое слово, ругала…
Не знаю, чем закончилось бы мероприятие это, если бы не раздался телефонный звонок. Как утопающий за соломинку схватилась я за трубку и услышала приятный мужской голос, преисполненный дежурной любезностью:
— Софья Адамовна?
— Да, это я.
— Из приемной господина Гургенова беспокоят вас. Срочно потребовалось ваше личное присутствие. Могли бы вы уделить нам внимание?
Я готова была кому угодно и что угодно уделить, лишь бы оказаться подальше от своей несносной бабы Раи.
— Конечно, конечно! — с восторгом закричала я.
— Спасибо, машину за вами уже послали.
Дальше все было как во сне: пришла машина, та роскошная машина, в которой когда-то разговаривал со мной Гургенов. Меня привезли в тот же офис: холл, лифт, длинные коридоры, громадная, шокирующая роскошью комната и… тут только я поняла, что это капкан. Под высокой развесистой пальмой, развалившись в креслах, сидели Доферти, Ангира Муни, Каштановая Борода и… Буранов. У двери часовыми застыли Колян и телохранитель Буранова. Еще двое головорезов маячили за спиной Ангиры Муни.
Я растерялась, метнулась к выходу, но Колян и его коллега подхватили меня под руки и выволокли на середину комнаты.
— Не дергайся, — бросая меня в кресло, сердечно посоветовал Колян и вернулся на свой пост.
Совет мне показался своевременным и, следуя ему, я перестала дергаться. Тоже развалилась в кресле, закинула ногу на ногу и, обращаясь исключительно к Доферти, потребовала сигарету, хотя недели две как бросила курить.
— Какими судьбами оказалась в такой приятной кумпании? — спросила я, аристократично попыхивая дымком.
— Где Мукунда, сучка? — опуская приличия, рявкнула Каштановая Борода.
Рафинированный Доферти от грубости поморщился, но промолчал. Я тоже поморщилась, но ответила.
— Достопочтенный Шрила Мукунда сейчас совершает полет над просторами нашей великой страны, — с патетикой сообщила я и буднично спросила: — Надеюсь, не надо уточнять вектор этого полета?
Услышав мой ответ, Доферти гневно посмотрел на Ангиру Муни, тот злобно воззрился на Каштановую Бороду, Каштановая Борода втянула голову в плечи. Один Буранов, сволочь, сохранял хладнокровие. Таким он и в детстве был: все ему по фигу. Все, кроме меня.
В комнате воцарилось молчание. Такое молчание подобно гранате — взорваться может в любой момент. Я нервно подумала: «Господи, где же моя граната? Точнее Тамаркина, как мне ее не хватает. Гранаты, разумеется, а не Тамарки. Пистолет тоже пригодился бы…»
Первым нарушил молчание Доферти. Говорил он по— английски, обращаясь только к Ангире Муни.
— Раз Мукунда улетел, — строго сказал он, — следовательно Мукунда и примет управление всей восточной Общиной. Куда же мы будем нашего агента внедрять?
Доферти злобно посмотрел на Ангиру Муни.
— Эта часть операции провалена по вашей вине, — все так же, по-английски, сказал он.
Буранов и Каштановая Борода сидели с видом идиотов, неспособных понять разговор в силу малограмотности. У них прямо-таки на лбу отпечаталось, что владеют они всего лишь каким-то русским. О головорезах, не исключая Коляна, я уже и не говорю: те стояли как глухие. А вот Ангира Муни заерзал в кресле и огрызнулся на чистейшем английском:
— Напоминаю, мы не одни. Зачем при посторонних эти важные вопросы поднимать? Понимаю, известие неожиданное, но держите, пожалуйста, себя в руках. Разве вас этому не учили?
Доферти взорвался и неприлично выругался — даже стыдно стало за него. Интеллигентный человек, дипломат, шпион… Однако, Ангира Муни оказался ничуть не лучше — слабонервный народ американцы эти.
— Надо было на месте Мукунду убирать, — распаляясь от оскорблений и повышая голос, сказал Ангира Муни. — Почему вы его в Америке не убрали? Говорил же, что из этой затеи не выйдет ничего. Я старался, но Маха прабху всю обедню испортил.
Услышав это, Доферти так разъярился, что перешел на крик.
— Если здесь, в этой дикой стране его убрать не смогли, кто рискнет убить Шрилу Мукунду в Америке? — завопил он. — Там пресса поднимет страшный вой! И у нас нет агентов в восточной Общине. Там Мукунда неуязвим.
Ангира Муни сумел взять себя в руки.
— Надо было устроить аварию по пути, когда Мукунда покинул Общину и в Россию уехал, — спокойно посоветовал он и добавил: — Умоляю, держите себя в руках. Если уж взялись при посторонних наши проблемы обсуждать, так хоть не кричите.
Этот совет окончательно Доферти добил. Бедняга даже задыхаться начал. Для начала он все оскорбления повторил, а потом как закричит:
— Убрать Мукунду по дороге?! Это невозможно! Не взрывать же его в аэропорту или вместе с самолетом! Убийство Мукунды не должно быть похоже на убийство. Ты испортил все, говнюк! Мы столько времени и средств на тебя потратили! Ты, болван, должен был занять место Мукунды в восточной Общине! Теперь все прахом пошло! Провал идеологической операции полностью лежит на тебе! В порошок сотру! Сгною! Изуродую!
Ангира Муни начал панически оправдываться, видимо и ему уже не до секретов было. Еще бы, после таких обвинений и угроз!
— Я ничего сделать не мог, — закричал он. — Я не всевластен! Сам Маха прабху ему помогал! Не мог я пойти против воли гуру в открытую. Он и так уже начал меня подозревать.
Мне стало смешно. Я не стала сдерживаться и расхохоталась. Все компания уставилась на меня.
— Почему ржет эта дура? — спросила у Буранова Каштановая Борода.
Буранов пожал плечами и лениво воззрился в потолок, демонстрируя как ему скучно.
— Господа, — сказал он, — мне надоел ваш английский треп. Я ничего не понимаю. Давайте перетрем финансовые вопросы, да я заберу эту дурочку с собой. Мои орлы быстро из нее информацию выколотят.
Ангира Муни его поддержал, правда по-английски.
— Да, давайте займемся финансовыми делами, — сказал он, обращаясь только к Доферти. — А потом я вернусь к Маха прабху и попытаюсь исправить ситуацию с восточной Общиной.
— Уже поздно, — буркнул Доферти. — Ничего уже не получится. Раз Мукунда жив — его поставят управлять восточной Общиной.
— Если не получится с восточной, — ответил Ангира Муни, — здесь вместо Махи прабху останусь. Так даже лучше. В русской Общине тоже нужен свой агент.
— Это не тебе решать, — рявкнул Доферти.
Буранов рассердился:
— Господа, хватит трепаться по-английски! Я ничего не понимаю. Давайте лучше займемся финансовыми вопросами.
Услышав это, я засмеялась еще громче.
— Че ты ржешь? — по-свойски спросил Буранов.
— Ржу потому, — ответила я, — что Великий гуру Маха прабху с самого начала знал: Ангира Муни никакой не санньяси, а агент ЦРУ — Майкл Берг. А Доферти, как теперь выяснилось, его начальник. Приехал в Россию всячески нам вредить.
И я, как ребенок, показала им всем язык. Бывает иногда со мной такое. Доферти окаменел, Ангира Муни разъярился, а я добавила:
— Великого гуру невозможно обмануть. Он читает прямо в душах.
— Пора узнать на кого работает эта сучка! — закричал Ангира Муни, давая знак своим верзилам.
— Мы так не договаривались, — закричал Буранов. — Я возьму ее с собой!
Его крик потонул в жутком вопле. Вопила, естественно я, потому что верзилы зверски заломили мне руки. Душа от боли едва не рассталась с телом.
Дальнейшее описать трудно. Что началось там! Стрельба! Пальба! До сих пор не пойму как выжила. Когда я не чувствовала уже своих рук, и душа моя приготовилась к отлету, Колян вдруг, спасая меня, бросился на верзил. Телохранитель Буранова энергично его поддержал. Я была освобождена, но уже не знала, хорошо ли это, потому что теперь оказалась на полу под ногами четырех сражающихся слонов — иначе этих здоровенных мужиков не назовешь. Лишь чудом не затоптали меня.
Пока я на карачках пыталась отползти в безопасное место, Буранов отбивался сразу от троих: от Ангиры Муни, Доферти и Каштановой Бороды. Ангира Муни палил в него как сумасшедший даже с риском попасть в Каштановую Бороду.
Наконец Доферти, сообразив, что пора сматываться, бросился к двери. Буранов вполне классическим апперкотом в челюсть послал Каштановую Бороду в нокдаун и устремился за Доферти. Ангира Муни, пользуясь моментом, тщательно прицелился в спину Буранова…
Я, сидя в углу за диваном, начала подумывать о том, что неплохо бы и мне запастись оружием. С этой мыслью я на Ангиру Муни и бросилась. Громыхнул выстрел, раздался звон хрусталя, осколки люстры посыпались нам на голову, я же получила такой пинок, что летела через всю комнату аки лебедь белая…
Очнулась я на больничной койке в комфортабельной палате. На меня смотрели полные сочувствия и любви глаза… Буранова.
— Классная ты баба, Сонька, — с восхищением прошептал он.
Не надо, думаю, описывать мое состояние. Конечно же мне было не до комплиментов. Только что пришла в себя, причем с острейшим дефицитом информации. Вопросов сотни! Тысячи! Такая битва! Такой бой! Неизвестно еще в каком состоянии мои прелести. Может быть от них мало что осталось. Господи, какой был бой! Может быть мне что-нибудь уже ампутировали.
Признаться, возникло у меня желание поколотить уже не только Гургенова, этого Маху прабху, но и моего Великого учителя — Шрилу Мукунду. Чудом сдержала себя.
А они спокойно вели беседу. Мой Шрила Мукунда неустанно восхищался своим учителем. Тем как находчиво он организовал борьбу со лжепророком: взял и подгреб его под свое крыло, чтобы духовная зараза не расползлась дальше, и ее можно было уничтожить одним ударом. Они со знанием дела обсуждали как в будущем откроют в том молельном доме свой храм и будут наставлять заблудшие души на истинный путь. Маха прабху все восторгался нашим народом, хвалил его духовность, говорил, что не погряз наш народ в материальном так, как умудрился это сделать народ Америки и Европы…
«Это где он такие наблюдения сделал? — удивилась я. — Уж не в общении ли с моей Тамаркой, которая за копейку подругу родную продаст. Впрочем, я не права, уж за подругу-то она запросит приличную цену.»
И вдруг монах мой спросил:
— Ачарья, ребенок у вас?
— Да, ребенок здесь, — с просветленной улыбкой ответил Маха прабху.
— Он получил великое благо, — обрадовался Шрила Мукунда. — Думаю, не зря вы забрали его к себе, потому что никогда вы не делаете одно только дело, а каждым шагом своим идете сразу по многим дорогам.
— Ты прав, Мукунда, — согласился Маха прабху. — И на этот раз я постарался с пользой потратить время: не только уберег тебя от падения, но и дал малышу знание. Когда искал я женщину, обладающую качествами мне необходимыми, то с той женщиной нашел и эту созревшую душу. Это чудный малыш. Уверен, он был в прошлой жизни человеком духовно продвинутым и пришел в этот мир со значительной миссией. Я сразу понял, что должен проповедовать ему и дал ему Знание. За несколько дней он познал то, к чему я шел всю свою жизнь, но я не решился бы потратить и десять жизней, чтобы заставить усвоить это знание его мать.
«Ах, елки-палки! — возмутилась я. — Что они себе позволяют, эти санньяси? Воруют детей, дают им какие-то знания, будто без них детям плохо живется. Он, видишь ли, дал моему сыну знание, а обо мне он подумал? Мне-то было каково?»
— Женщина тоже получила Знание, — воскликнул монах. — Она получила то, в чем нуждалась, сама не осознавая этого. Твоя наука — благо для нее. Большое благо для нее совершил ты, учитель!
«Совсем так не считаю,» — подумала я, не ощущая никакого блага.
— Надеюсь, эта историю пошла всем на благо, — ответил Маха прабху, — потому что эта деятельность изрядно от моей миссии отвлекла меня. Бизнес греховен везде, а в этой стране особенно, но, к сожалению, жертвуют здесь неохотно, а без денег в материальном мире не делается ничего. Однако дела наши неплохи и пора мне отойти от мирского и заняться чистой практикой. Время настало. Я уже наметил себе приемника. Пора мне удалиться для углубленных медитаций. Хозяйственной деятельностью долго заниматься нельзя.
— Ты принял страшную аскезу, занимаясь этой грязной деятельностью, — восхитился мой Мукунда. — Только тебе под силу такое. Я видел этих людей, этих «братанов», и удивляюсь как тебе удалось заставить их повиноваться. Они были игрушками в твоих руках и, сами не зная того, получили благо — сильно очистились. Как сумел ты подчинить их своей воле и остаться чистым преданным Господу?
— Следуя решительно по пути духовного роста добьешься такого продвижения и ты, — заверил Маха прабху, — а теперь, когда ты исправил ошибки, тебя ждут новые дела и твои ученики. Я готовил тебя для важной миссии. Поезжай обратно, Шрила Мукунда. Ты должен вылететь ближайшим рейсом. Здесь ты выполнил предначертанное.
— Учитель, я не спрашиваю тебя зачем ты терпел рядом с собой такого черного человека, как тот, что звался среди нас Ангира Муни, но я хочу спросить: не осталась ли опасность?
— Нет. Люди из организации, где хитрость ценят выше ума, а ум выше духовных качеств, перехитрили сами себя. Если бы они знали, что в душах людей можно читать так же, как в открытой книге, они не брались бы за непосильное. Им казалось, что они ведут меня, но их самих вел Господь. Сейчас им представляется, что они потерпели поражение, но со временем осознают они, что это лучшее из того, что могли они сделать. Пусть эти люди больше не беспокоят тебя, мой чистый Шрила Мукунда. Иди.
— Иду, мой Великий учитель, — с поклоном ответил Шрила Мукунда и, повернувшись, направился к двери.
Выглядывая из-за гирлянд роз, я, растерянно сжимая в руке гранату, следила за ним. Я не верила своим глазам — неужели он уйдет? А как же я? Я! Его ученица!
Вдруг Маха прабху окликнул моего монаха:
— Мукунда, забыл спросить, как ты догадался?
— Эта женщина, которой я желаю большого духовного роста, изменилась в лице, услышав из моих уст афоризм мудреца Чанакьи, столь любимый тобой…
Маха прабху усмехнулся и процитировал:
— Красота кукушки в ее пении, красота женщины в ее чистой преданности мужу, красота урода в его учености, а красота аскета в его способности прощать.
— Да, мой учитель, я тоже часто повторяю этот афоризм, — продолжил Мукунда. — Когда женщина изменилась в лице, я понял, что она уже слышала эту мудрость Чанакьи. Когда же она спросила о твоих приметах, и я сказал, что у тебя разного цвета глаза, она второй раз изменилась в лице — и тогда я прозрел. Я дождался удобного момента и сказал человеку, нас охранявшему, что все понял. Он удивился, а я пояснил, что он должен передать это своему самому главному начальнику. Я уже знал, что это ты. Я хотел, чтобы и ты знал о моем прозрении.
— А эта женщина? Где она? — спросил Маха прабху.
— Думаю, уже где-то здесь, она совсем неглупа, — ответил Мукунда и вышел из комнаты.
Он ушел.
Не знаю, что случилось со мною. Захотелось сорваться с места и бежать. Бежать за Мукундой, следовать за ним везде, где бы ни пролегал его путь — в пустыне или в океане, бежать как бы ни был тернист этот путь…
Мне хотелось бежать, но даже двинуться с места я не могла. Так и сидела с пистолетом в одной руке и гранатой в другой. Оцепенела от боли.
Болела душа…
И тут произошло то, чего я больше всего на свете желала: раздался детский смех. Я выглянула из-за розовых гирлянд и с замиранием сердца увидела своего сына. Он был (совсем как в моем сне) в шафрановых одеждах и босой. В руках он держал шафрановые шарики и играл ими, заразительно хохоча.
Лицо Маха прабхи просветлело, но, скрывая радость, он нахмурился и нарочито строго произнес:
— Арджуна, шалун, нельзя брать таррадхирани, это не игрушка.
— Прости меня, ачарья, — продолжая смеяться, ответил Санька, — но как я могу удержаться, когда они такие красивые. Руки сами тянутся их схватить.
Маха прабху, видимо, не мог больше напускать на себя строгость, он ласково улыбнулся и сказал:
— Беги ко мне, озорник.
И мой Санька со всех ног припустил к возвышению, на котором сидел Маха прабху. Тут уж оставаться на месте и я не могла. С криком «Санька!» я покинула свое укрытие. Выбежала на середину комнаты и застыла: в одной руке пистолет, в другой граната. Стояла и смотрела на своего ребенка. По щекам моим текли слезы, но я улыбалась.
А Маха прабху строго смотрел на меня. Ни один мускул не дрогнул на его лице. Санька же, услышав мой зов, бросился ко мне, потом вернулся к Маха прабху и закричал:
— Это мама! Моя мама!
С этим криком он и прыгнул в мои объятия — пистолет выпал из руки, граната покатилась по ковру. И вот тут я не выдержала, зарыдала. Я хотела сказать Маха прабхе, что он не прав, что так поступать нельзя, что даже ради высших идей нельзя отбирать у матери ребенка…
Я не могла говорить, рыдания душили, а он по— доброму смотрел на меня и молчал. Санька радостно тискал меня, приговаривая:
— Мама, мама…
Я видела, что он очень соскучился и с укором посмотрела на Маху прабху.
— Вы сердитесь на меня, — сказал он, — но напрасно. Вы получили большое благо.
— А вы спросили: оно мне нужно?
— Вашей душе нужно оно. Когда я вас увидел, то услышал как взывает, как просит помощи ваша душа, заточенная в это жестокое тело. Вы устроили ей адскую жизнь. Вы все время ищете адских условий, постоянно ввязываетесь в сомнительные интриги и если не одумаетесь, то следующую жизнь обязательно проведете на адской планете, где есть все то, что так в этой жизни вас привлекает: трудности, проблемы, сомнительные приключения. Есть там они и только они одни там есть.
Меня это сильно взволновало. Я действительно уже обеспокоилась будущим своей души, а потому закричала:
— Что это за история с Махараджей Бхаратой, который превратился в оленя? Уж очень не хотелось бы и мне в такую неприятность попасть.
Маха прабху ласково улыбнулся и сказал:
— Путы майи столь сильны, что в них попадают даже души, очень продвинутые на пути к Господу. Махараджа Бхарата достиг высокой степени преданного служения, и тем не менее из-за привязанности к олененку он сошел с духовного пути.
— Да как же с ним произошло несчастье такое? Он что же, не знал, что к олененку привязываться нельзя? — удивилась я.
— Знал, конечно, но он и не собирался привязываться. В том и заключается коварство майи, что она затягивает в свои сети незаметно. Махараджа Бхарата в свое время материально процветал, славился, был великим царем и владел огромным царством, но ради преданного служения Господу он легко отрекся от славы и материальных благ и удалился от всего мирского. Однажды, совершив омовение в реке Гандаки, он повторял мантру на берегу и увидел беременную олениху, которая пришла на водопой. Внезапно из лесной чащи раздался громоподобный львиный рык. Перепуганная олениха бросилась в реку, и в этот самый миг у нее родился детеныш. Она достигла другого берега и испустила дух. Пожалев олененка, Махараджа Бхарата спас его, принес к себе в ашрам и стал за ним ухаживать. Незаметно для себя он привязался к питомцу. Когда олененок подрос, он ни на шаг не отходил от Махараджи Бхараты, который вынужден был окружать его вниманием. Таким образом он утратил душевный покой и стал отвлекаться на олененка от преданного служения Господу. Однажды олененок убежал в лес и не вернулся. Махараджа Бхарата, встревоженный, ушел его искать. Бродя по лесу в поисках олененка, он сорвался со скалы и разбился. В момент смерти мысли его были сосредоточены на олененке, поэтому в следующей жизни Махараджа Бхарата родился в теле оленя. Однако поскольку до этого он уже достиг высокого духовного уровня, то, даже оказавшись в теле оленя, он не забыл свою предыдущую жизнь. Помня роковую ошибку, из-за которой ему пришлось получить тело оленя, он ушел от матери-оленихи и вернулся в ашрам Пулахи. Живя там, он исчерпал карму, которая заставила его родиться оленем, и в конце концов благополучно покинул это тело.
Передать не могу как впечатлила меня история. Ведь я же не достигла такого высокого духовного уровня как Махараджа Бхарата, а следовательно не могу рассчитывать, что получая, скажем, тело какой-нибудь обезьяны сохраню знание о том, как дальнейших ошибок избежать.
— Послушайте! — воскликнула я. — Научили бы вы меня как избежать неприятностей, постигших Махараджу Бхарату. Извините, что вынуждена обращаться к вам, когда у меня есть свой Великий учитель Шрила Мукунда, но он— то как раз и сам чуть не вляпался в те же проблемы, да и не сказал мне ничего об этом.
Маха прабху просветленно улыбнулся:
Если вашим учителем стал Шрила Мукунда, я спокоен за вашу душу. Вы получили Знание и вернетесь на истинный путь — вы отойдете от всего материального.
Я настроилась совсем на другое. Духовный рост — это как раз по мне, а вот уход от материального… Нет! К этому я совсем не была готова, а потому пришла в ужас и закричала:
— Что вы со мной сделали? Вы лишили меня приключений? Только не говорите, что моя жизнь изменится! Мне и до вас неплохо жилось!
— Изменится, — усмехнулся Маха прабху, — но не сразу. Пройдет достаточно времени. Знание, это зерно, которое способно лежать в недрах до благоприятных времен, а с наступлением оных, оно прорастает пышным духовным ростом.
«Это еще не скоро,» — подумала я.
Вздохнула с облегчением, покрепче прижала к себе Саньку и… запаниковала опять.
— А мой сын! — закричала я. — Надеюсь, вы не сделали из него санньяси!
Маха прабху с удивлением посмотрел на меня:
— Ваш сын получил Знание, а знание это зерно…
— Знаю-знаю, — перебила я, — которое прорастает в благоприятные времена. А когда эти времена наступят?
— Все будет зависеть только от вас, — ответил Маха прабху, разводя руками. — Но я хотел бы выполнить ваше желание, просите, все сделаю, что в моих силах.
Я растерялась. Бог ты мой, так много хочу, что и не знаю с чего начать. И в голову всякая ерунда лезет. А он, видимо, покруче моего Мукунды, хотя и тот многое может. Чего бы попросить?
— Послушайте, — воскликнула я, — научите мою Тамарку бизнесом заниматься. Так старается, бедняжка, так старается она, столько сил на это кладет, а вы только пришли и все сразу у вас получилось, вон как разбогатели. И при этом все восхищаются вашей порядочностью и добротой. Вот Тамарке бы моей побольше этого. Уж помогите, научите ее, а то окончательно сгубит душу свою подруга.
— Господь научит, — погрустнев, ответил Маха прабху. — А теперь идите, ученик распорядится, вас отвезут домой.
Я сделала несколько шагов к двери, но Санька вырвался из моих рук и вернулся к Маха прабху. Он обнял его, чмокнул в щеку и вернулся ко мне. Маха прабху оставался спокоен.
— Я буду приходить к тебе в гости, ачарья, — пообещал ему Санька.
Маха прабху грустно кивнул. Мне почему-то стало его жалко. Наверное потому, что я невежественная.
Уже у двери Маха прабху остановил меня и произнес:
— Лакшми, Богиня удачи, приходит Сама туда, где не почитаются глупцы, хорошо запасено зерно, а муж и жена не вздорят. Так сказал сам мудрец Чанакьи, и мой опыт может это подтвердить.
— Спасибо, — ответила я и вышла.
* * *
Уже в машине, когда Санька задремал на моих руках и я успокоилась, вдруг вспомнила о своем Великом учителе Шриле Мукунде и вновь потеряла покой. И не просто потеряла покой, а пришла в страшное волнение. Испытывала настоящий ужас от мысли, что больше не увижу никогда монаха я своего, а ведь столько хотелось ему сказать.Я попросила водителя изменить маршрут и отвезти меня в аэропорт. Я почему-то подумала, что не мог Маха прабху поручить нас с Санькой плохому человеку.
«Водитель, наверное, тоже чистый преданный,» — подумала я и спросила:
— Смогу я увидеть Шрилу Мукунду, как вы думаете? Успею ли я?
Я не ошиблась: он глянул на часы и ответил:
— Если поспешим, то шанс есть, — и прибавил скорость.
Я осторожно переложила Саньку на сиденье и впилась глазами в дорогу, мысленно подгоняя автомобиль. Когда мы приехали в аэропорт, я первой выбежала из машины, я дрожала от волнения, я была сама не своя. В этот миг раздался шум взлетающего самолета. Больше я ни шагу сделать не смогла. Смотрела в небо и с горечью понимала, что самолет уносит моего Шрилу Мукунду, моего Великого учителя, которого я не увижу больше никогда.
Я не ошиблась; он улетел.
* * *
Когда я с Санькой на руках выросла на пороге своей квартиры, баба Рая едва не лишилась чувств. Лишь тогда поняла я, как привязалась она к моему сыну. Она пятилась, беззвучно шевеля губами, и по щекам ее катились крупные слезы, хотя, я знаю, все должно было бы быть не так. Баба Рая должна была бы обругать меня макитрой, выхватить Саньку из рук и умчатся с ним в детскую. Теперь же в детскую умчалась я, положила спящего сына на кровать и пошла капать бабе Рае корвалол.А вот когда баба Рая ожила и возымела возможность быть прежней бабой Раей, уж тогда-то я получила свое сполна. Ох, ругала она меня, не скупясь на острое слово, ругала…
Не знаю, чем закончилось бы мероприятие это, если бы не раздался телефонный звонок. Как утопающий за соломинку схватилась я за трубку и услышала приятный мужской голос, преисполненный дежурной любезностью:
— Софья Адамовна?
— Да, это я.
— Из приемной господина Гургенова беспокоят вас. Срочно потребовалось ваше личное присутствие. Могли бы вы уделить нам внимание?
Я готова была кому угодно и что угодно уделить, лишь бы оказаться подальше от своей несносной бабы Раи.
— Конечно, конечно! — с восторгом закричала я.
— Спасибо, машину за вами уже послали.
Дальше все было как во сне: пришла машина, та роскошная машина, в которой когда-то разговаривал со мной Гургенов. Меня привезли в тот же офис: холл, лифт, длинные коридоры, громадная, шокирующая роскошью комната и… тут только я поняла, что это капкан. Под высокой развесистой пальмой, развалившись в креслах, сидели Доферти, Ангира Муни, Каштановая Борода и… Буранов. У двери часовыми застыли Колян и телохранитель Буранова. Еще двое головорезов маячили за спиной Ангиры Муни.
Я растерялась, метнулась к выходу, но Колян и его коллега подхватили меня под руки и выволокли на середину комнаты.
— Не дергайся, — бросая меня в кресло, сердечно посоветовал Колян и вернулся на свой пост.
Совет мне показался своевременным и, следуя ему, я перестала дергаться. Тоже развалилась в кресле, закинула ногу на ногу и, обращаясь исключительно к Доферти, потребовала сигарету, хотя недели две как бросила курить.
— Какими судьбами оказалась в такой приятной кумпании? — спросила я, аристократично попыхивая дымком.
— Где Мукунда, сучка? — опуская приличия, рявкнула Каштановая Борода.
Рафинированный Доферти от грубости поморщился, но промолчал. Я тоже поморщилась, но ответила.
— Достопочтенный Шрила Мукунда сейчас совершает полет над просторами нашей великой страны, — с патетикой сообщила я и буднично спросила: — Надеюсь, не надо уточнять вектор этого полета?
Услышав мой ответ, Доферти гневно посмотрел на Ангиру Муни, тот злобно воззрился на Каштановую Бороду, Каштановая Борода втянула голову в плечи. Один Буранов, сволочь, сохранял хладнокровие. Таким он и в детстве был: все ему по фигу. Все, кроме меня.
В комнате воцарилось молчание. Такое молчание подобно гранате — взорваться может в любой момент. Я нервно подумала: «Господи, где же моя граната? Точнее Тамаркина, как мне ее не хватает. Гранаты, разумеется, а не Тамарки. Пистолет тоже пригодился бы…»
Первым нарушил молчание Доферти. Говорил он по— английски, обращаясь только к Ангире Муни.
— Раз Мукунда улетел, — строго сказал он, — следовательно Мукунда и примет управление всей восточной Общиной. Куда же мы будем нашего агента внедрять?
Доферти злобно посмотрел на Ангиру Муни.
— Эта часть операции провалена по вашей вине, — все так же, по-английски, сказал он.
Буранов и Каштановая Борода сидели с видом идиотов, неспособных понять разговор в силу малограмотности. У них прямо-таки на лбу отпечаталось, что владеют они всего лишь каким-то русским. О головорезах, не исключая Коляна, я уже и не говорю: те стояли как глухие. А вот Ангира Муни заерзал в кресле и огрызнулся на чистейшем английском:
— Напоминаю, мы не одни. Зачем при посторонних эти важные вопросы поднимать? Понимаю, известие неожиданное, но держите, пожалуйста, себя в руках. Разве вас этому не учили?
Доферти взорвался и неприлично выругался — даже стыдно стало за него. Интеллигентный человек, дипломат, шпион… Однако, Ангира Муни оказался ничуть не лучше — слабонервный народ американцы эти.
— Надо было на месте Мукунду убирать, — распаляясь от оскорблений и повышая голос, сказал Ангира Муни. — Почему вы его в Америке не убрали? Говорил же, что из этой затеи не выйдет ничего. Я старался, но Маха прабху всю обедню испортил.
Услышав это, Доферти так разъярился, что перешел на крик.
— Если здесь, в этой дикой стране его убрать не смогли, кто рискнет убить Шрилу Мукунду в Америке? — завопил он. — Там пресса поднимет страшный вой! И у нас нет агентов в восточной Общине. Там Мукунда неуязвим.
Ангира Муни сумел взять себя в руки.
— Надо было устроить аварию по пути, когда Мукунда покинул Общину и в Россию уехал, — спокойно посоветовал он и добавил: — Умоляю, держите себя в руках. Если уж взялись при посторонних наши проблемы обсуждать, так хоть не кричите.
Этот совет окончательно Доферти добил. Бедняга даже задыхаться начал. Для начала он все оскорбления повторил, а потом как закричит:
— Убрать Мукунду по дороге?! Это невозможно! Не взрывать же его в аэропорту или вместе с самолетом! Убийство Мукунды не должно быть похоже на убийство. Ты испортил все, говнюк! Мы столько времени и средств на тебя потратили! Ты, болван, должен был занять место Мукунды в восточной Общине! Теперь все прахом пошло! Провал идеологической операции полностью лежит на тебе! В порошок сотру! Сгною! Изуродую!
Ангира Муни начал панически оправдываться, видимо и ему уже не до секретов было. Еще бы, после таких обвинений и угроз!
— Я ничего сделать не мог, — закричал он. — Я не всевластен! Сам Маха прабху ему помогал! Не мог я пойти против воли гуру в открытую. Он и так уже начал меня подозревать.
Мне стало смешно. Я не стала сдерживаться и расхохоталась. Все компания уставилась на меня.
— Почему ржет эта дура? — спросила у Буранова Каштановая Борода.
Буранов пожал плечами и лениво воззрился в потолок, демонстрируя как ему скучно.
— Господа, — сказал он, — мне надоел ваш английский треп. Я ничего не понимаю. Давайте перетрем финансовые вопросы, да я заберу эту дурочку с собой. Мои орлы быстро из нее информацию выколотят.
Ангира Муни его поддержал, правда по-английски.
— Да, давайте займемся финансовыми делами, — сказал он, обращаясь только к Доферти. — А потом я вернусь к Маха прабху и попытаюсь исправить ситуацию с восточной Общиной.
— Уже поздно, — буркнул Доферти. — Ничего уже не получится. Раз Мукунда жив — его поставят управлять восточной Общиной.
— Если не получится с восточной, — ответил Ангира Муни, — здесь вместо Махи прабху останусь. Так даже лучше. В русской Общине тоже нужен свой агент.
— Это не тебе решать, — рявкнул Доферти.
Буранов рассердился:
— Господа, хватит трепаться по-английски! Я ничего не понимаю. Давайте лучше займемся финансовыми вопросами.
Услышав это, я засмеялась еще громче.
— Че ты ржешь? — по-свойски спросил Буранов.
— Ржу потому, — ответила я, — что Великий гуру Маха прабху с самого начала знал: Ангира Муни никакой не санньяси, а агент ЦРУ — Майкл Берг. А Доферти, как теперь выяснилось, его начальник. Приехал в Россию всячески нам вредить.
И я, как ребенок, показала им всем язык. Бывает иногда со мной такое. Доферти окаменел, Ангира Муни разъярился, а я добавила:
— Великого гуру невозможно обмануть. Он читает прямо в душах.
— Пора узнать на кого работает эта сучка! — закричал Ангира Муни, давая знак своим верзилам.
— Мы так не договаривались, — закричал Буранов. — Я возьму ее с собой!
Его крик потонул в жутком вопле. Вопила, естественно я, потому что верзилы зверски заломили мне руки. Душа от боли едва не рассталась с телом.
Дальнейшее описать трудно. Что началось там! Стрельба! Пальба! До сих пор не пойму как выжила. Когда я не чувствовала уже своих рук, и душа моя приготовилась к отлету, Колян вдруг, спасая меня, бросился на верзил. Телохранитель Буранова энергично его поддержал. Я была освобождена, но уже не знала, хорошо ли это, потому что теперь оказалась на полу под ногами четырех сражающихся слонов — иначе этих здоровенных мужиков не назовешь. Лишь чудом не затоптали меня.
Пока я на карачках пыталась отползти в безопасное место, Буранов отбивался сразу от троих: от Ангиры Муни, Доферти и Каштановой Бороды. Ангира Муни палил в него как сумасшедший даже с риском попасть в Каштановую Бороду.
Наконец Доферти, сообразив, что пора сматываться, бросился к двери. Буранов вполне классическим апперкотом в челюсть послал Каштановую Бороду в нокдаун и устремился за Доферти. Ангира Муни, пользуясь моментом, тщательно прицелился в спину Буранова…
Я, сидя в углу за диваном, начала подумывать о том, что неплохо бы и мне запастись оружием. С этой мыслью я на Ангиру Муни и бросилась. Громыхнул выстрел, раздался звон хрусталя, осколки люстры посыпались нам на голову, я же получила такой пинок, что летела через всю комнату аки лебедь белая…
Очнулась я на больничной койке в комфортабельной палате. На меня смотрели полные сочувствия и любви глаза… Буранова.
— Классная ты баба, Сонька, — с восхищением прошептал он.
Не надо, думаю, описывать мое состояние. Конечно же мне было не до комплиментов. Только что пришла в себя, причем с острейшим дефицитом информации. Вопросов сотни! Тысячи! Такая битва! Такой бой! Неизвестно еще в каком состоянии мои прелести. Может быть от них мало что осталось. Господи, какой был бой! Может быть мне что-нибудь уже ампутировали.