— Я — Эмма, — сказала она, хотя понимала, что он уже знает эта. — И мой муж никого не убивал.
   — Я склонен согласиться с вами, — ответил Сайрус, слегка поддерживая ее и направляя к ступенькам платформы. — Пока мы будем ждать, чтобы остальные пришли к нашему образу мыслей, мы узнаем друг друга.
   Благодарность Эммы была так же велика, как ее отчаяние. Если бы не появление на станции Сайруса, она осталась бы наедине с Маконом, — сомнительное удовольствие.
   Взяв Сайруса под руку, она смахнула остатки слез и улыбнулась ему. Он подвел ее к ожидавшему экипажу и помог сесть. Как только Сайрус сел, экипаж тронулся с места. Было ясно, что они не будут ждать Макона.
   Эмма с облегчением откинулась назад.
   Фэрхевен лежал к северу от города, и его вид вырвал Эмму из тяжелого раздумья. Это было массивное белое здание с колоннами; ухоженные газоны спускались уступами; прекрасные магнолии с розовыми, лиловыми и белыми цветами украшали длинную подъездную аллею. Легкий ветерок пьянил ароматом цветов.
   Хотя Эмма знала, что Стивен не из бедных, она не предполагала такую величину фамильного состояния и вопросительно посмотрела на Сайруса.
   — Он вам не сказал? — спросил старик, в его усталых глазах блеснул огонек.
   Эмма покачала головой. Теперь ей казалось смешным, что она не хотела выходить замуж за Стивена, боясь, что он не сможет обеспечить ее таким же положением и респектабельностью, какую мог предложить ей Фултон.
   Карета остановилась перед домом, и маленькая женщина со светлыми волосами выбежала к ним. Она была одета во все черное, и Эмма подумала, что кто-то умер. Возможно, лихорадка уже посетила это великолепное место.
   — Это Люси, — проговорил Сайрус, ожидая, пока кучер откроет им дверцы кареты. — Жена Макона.
   Наблюдая за приближением женщины и видя волнение на ее фарфоровом кукольном личике, Эмма почувствовала к ней жалость.
   — Кто-то умер?
   — Люси оплакивает свои мечты, — грустно сказал Сайрус.
   Дверца распахнулась.
   — Вы привезли ее? — спросила Люси. — Она здесь?
   Сайрус хмыкнул и помог Эмме выйти из кареты. Когда она спускалась на землю, низ живота пронзила сильная боль, и Эмма прикусила губу, чтобы не вскрикнуть.
   У Люси были большие, темно-карие глаза, кожа — безупречная, как тончайший английский фарфор. Она взволнованно взяла Эмму за руку.
   — Так хорошо, что здесь будет еще одна женщина, — сказала она, нежно растягивая слова. — Я не побоюсь признаться, что всегда чувствовала здесь численное превосходство мужчин.
   Она, должно быть, прочла недоумение в глазах Эммы, потому что рассмеялась и добавила:
   — Вы удивлены, как мы узнали о вашем приезде, да? Стивен прислал телеграмму. Он не хотел оставлять вас на милость Макона.
   Эмма ужаснулась, что Люси могла так спокойно говорить о непорядочности своего мужа, потом расстроилась. Люси так привыкла к жестокости Макона; что придавала ей такое же значение, как размеру обуви или дате крещения.
   — Приятно познакомиться, — ответила Эмма, вспомнив, что еще не ответила на приветствие женщины, — Бедняжка, — приговаривала Люси, обнимая Эмму и увлекая ее к распахнутой двери. — Быть в этом ужасном поезде почти неделю, не отдыхая и не имея приличной еды, а я держу ее на пороге.
   Судороги в животе Эммы усилились, и ей показалось, что появилась влага между ногами. Дойдя до солнечной комнаты, отведенной ей, она поняла, что ребенка, на которого она надеялась и за которого молилась, нет, — все признаки налицо.
   — Вы, наверное, хотите принять ванну и выпить чаю, — улыбнулась ей Люси. Эмма устало кивнула.
   — Ванна здесь, — показала Люси на арку в конце комнаты. — Джесси — это наш слуга — привезет ваш багаж, как только он прибудет на станцию. А сейчас я могу одолжить вам свой халат, если хотите.
   — Вы очень добры, — искренне поблагодарила ее Эмма.
   Когда Люси ушла, Эмма прошла к двери, на которую указала ей невестка, и нашла там обещанную ванну. Она была длинной и глубокой на подставках в виде птичьих лап, выкрашенных золотой краской.
   Эмма поставила затычку и включила воду. Как только она уверилась, что шум текущей воды заглушает звуки, она закрыла лицо руками и зарыдала.
   Эмма почувствовала себя немного лучше, когда вымылась и горничная принесла ей халат Люси. Она успокоила себя, что у них со Стивеном будет возможность не только сотворить детей, но и вырастить их вместе. Она нужна ему сильной, и она была полна решимости не подвести его.
   Эмма попросила застенчивую молоденькую горничную принести ей чистые лоскуты, а когда улыбающаяся Люси внесла чай, она почти успокоилась.
   Изящная жена Макона поставила поднос на стол рядом с окном, за которым начинались сумерки. Эмма села напротив. Черное платье Люси казалось неуместным в такую жару. Эмма мысленно вновь услышала слова Сайруса: «Люси оплакивает свои мечты».
   — Вы так добры ко мне, — отважилась сказать Эмма.
   — Я не думаю, что Стивен много рассказывал вам о нас, — ответила Люси, отмахиваясь от слов Эммы взмахом бледной изящной руки. — Макон презирает его, как вы, возможно, уже знаете, но Сайрус, Натаниел и я считаем его членом семьи.
   — Натаниел? — спросила Эмма, когда Люси налила чай в тонкую фарфоровую чашку, разрисованную крошечными розовыми цветочками, и протянула ей. Стивен никогда не упоминал это имя.
   — В этой семье все так сложно, — вздохнула Люси, наливая себе чай. — Натаниел — кузен Макона и Стивена. Мы взяли его после смерти отца во время вторжения северян, — ее карие глаза засветились от какого-то приятного воспоминания. — Он был почти дитя тогда. Я присматривала за ним, как если бы он был моим ребенком.
   Вспомнив о своем разочаровании, Эмма спросила:
   — У вас с Маконом есть дети?
   Эти слова, казалось, копьем пронзили Люси. Она замерла на стуле с искаженным от боли лицом, но всего на миг.
   — Господь не благословил нас ребенком, — сказала она тихим голосом, в котором сквозила растерянность и чувство обиды. — Это было недопустимо с Его стороны, как вы думаете?
   Эмма кивнула, жалея, что затронула этот вопрос. Ей определенно не хотелось причинить боль единственной приятельнице, которая была у нее во всей Луизиане.
   — Простите меня, — тихо попросила она.
   Люси похлопала ее по руке, снова улыбаясь. В первый раз Эмма заметила, что в этой улыбке было что-то безумное.
   — Ничего. Мы прекрасно с вами поладим. Стивена оправдают, и вы с ним наполните Фэрхевен детьми.
   — Надеюсь, вы окажетесь правы, — рассеянно ответила Эмма, глядя невидящими глазами в сад. Казалось, цветы стали прозрачными — она видела, как Стивена со связанными за спиной руками вели к виселице. ***
   Эмма спала беспокойным сном. Люси пришла и осторожно разбудила ее.
   — Пора обедать, — сказала невестка.
   Эмма села, не понимая, где она, ожидая увидеть рядом с собой Стивена.
   — Вы в Фэрхевене, — спокойно произнесла Люси. Собрав все свои силы, Эмма сдержала слезы.
   — Мои платья прибыли? — спросила она, заметив, что Люси не переодела свое мрачное черное платье. Люси кивнула.
   — Джубал убрала их, — сказала она. — Вам нужны новые платья. Ваши просто не подходят для Нового Орлеана.
   — Джубал?
   Гардероб совершенно не волновал Эмму. Она встала и нашла в шкафу простое синее ситцевое платье, потом достала из комода свежее белье. Не уточняя положение Джубал, Эмма прошла за украшенную ширму в дальнем конце комнаты и оделась.
   Обед был подан в большой столовой, украшенной тремя люстрами и длинным блестящим деревянным столом и рядом стульев.
   Эмма подумала: «Странно, что такие красивые веши сохранились во время вражеской оккупации». И Сайрус, видимо, прочитал ее мысли, потому что улыбнулся, встав при появлении Люси и Эммы, и сказал:
   — Нам повезло, что нашими победителями были джентльмены.
   Макон, который не удосужился приподняться, развернул свою салфетку и вслух выразил свое презрение.
   — Джентльмены, — фыркнул он.
   Пока Сайрус отодвигал для Эммы стул, она намеренно притворилась, что не видит Макона, и обратила свой взгляд на худого неуклюжего мальчика, который сидел напротив нее. У него была копна густых каштановых волос и большие серые глаза. Казалось, что ой так же рад видеть ее, как Макон был бы рад увидеть батальон янки.
   — Вы, должно быть, Натаниел, — вежливо сказала она.
   Он пристально посмотрел на нее. Потом, бросив вызывающий взгляд на Сайруса, заявил:
   — Стивена повесят, и поделом.
   — Выйди из-за стола, — ровно произнес Сайрус, даже не посмотрев на мальчика.
   Натаниел отшвырнул стул и выскочил из комнаты.
   — Ты и меня выгонишь из-за стола? — холодно осведомился у деда Макон.
   — Если придется, — ответил Сайрус.
   Макон замолчал, а Люси постаралась отвлечь всех своей болтовней. Даже для Эммы, которой нравилась эта женщина, было утомительно слушать ее.
   Она была благодарна, когда Сайрус перевел разговор на семейный бизнес.
   — В основном мы занимаемся хлопком, — рассказывал он, — хотя у нас есть интерес и в дереве. И в золоте.
   — В федеральном золоте, — горько подчеркнул Макон.
   Сайрус не обратил на него внимания.
   — К счастью, при первых признаках войны мы перевели наши капиталы в Европу. Поэтому пострадали немного.
   Люси снова вмешалась в разговор.
   — Эмме необходимы новые платья, — заявила она, смутив свою невестку, которая почувствовала себя оборванной сиротой из приюта. — Все ее вещи совсем не подходят.
   — Полагаю, что твои подходят? — заметил Макон, презрительно оглядывая свою жену с головы до ног.
   Люси слегка побледнела и поправила блестящий светлый шиньон на затылке. Она не смотрела ему в глаза.
   — У нее совершенно другие потребности, — напряженно сказала она.
   — У Эммы будет все, что ей надо, — вмешался Сайрус, и его тон положил конец перебранке между Люси и ее мужем. Они снова перестали обращать внимание друг на друга.
   Затянувшийся обед наконец закончился, к огромному облегчению Эммы. Ей хотелось остаться одной, чтобы подумать о Стивене и трудностях, которые ждали их впереди, и, может быть, написать письмо Кэтлин в Чикаго.
   Она уселась за стол в комнате, которую они со Стивеном, как она надеялась, скоро будут занимать вместе, пытаясь сочинить письмо и мучаясь болями, которые разрушили ее самые сокровенные мечты. Ручка двери вдруг стала дергаться. Понимая, что Сайрус, Джубал или Люси постучали бы, Эмма замерла за столом и затаила дыхание.
   Эмма не сомневалась, что визитером был Макон, и не была уверена, что у него нет ключа. Все-таки в этом доме он прожил всю свою жизнь.
   Ручка снова повернулась, потом раздался негромкий осторожный стук.
   — Эмма, — позвал голос. Он был мужским, но слишком молодым и неуверенным, чтобы принадлежать Макону.
   Она подкралась к двери.
   — Натаниел?
   — Да, — послышался ответ.
   После минутного колебания — Натаниел даже не поклонился при встрече с ней — она отперла и распахнула дверь.
   Юноша стоял в коридоре, копия юного Стивена. Ее собственные сыновья, если ей суждено иметь их, будут, возможно, очень похожи на Натаниела.
   — Я совсем не имел в виду то, что сказал за обедом про Стивена, — проговорил он с несчастным видом.
   Эмма отступила, чтобы впустить его в комнату, хотя на ней был только халат и волосы были распушены. Она расчесала непослушные пряди, но не стала заплетать их в косу.
   — Однако, — проницательно заметила она, — вы за что-то сердитесь на него. За что?
   Натаниел помолчал, кадык нервно двигался на шее, — Он не должен был убегать вот так — после того, как Мэри нашли мертвой. Теперь все думают, что он виноват.
   — Не все, — сказала Эмма, складывая руки на груди. — Я не думаю, и Сайрус. Или Люси.
   — Люси! — Натаниел презрительно фыркнул. — Она просто сумасшедшая. Какое это имеет значение, что она считает?
   — Вы очень грубый молодой человек, — прямо сказала ему Эмма. — Не уверена, что вы мне нравитесь.
   Удивительно, но Натаниел обиделся.
   — Никто не принимает Люси всерьез, — сказал он, на этот раз смягчая аргументы. — У нее есть комната, в которой стоит колыбель и все такое, но нет ребенка. Всем известно, что она помешанная.
   — Какая комната? — спросила пораженная Эмма.
   — Там внизу. Я бы показал вам, но она держит ее запертой почти все время, — он замолчал, передернувшись. — Это странно.
   Эмму заполнили жалость и сострадание. Она решила быть другом Люси несмотря ни на что.
   — Ей нелегко живется с таким мужем, как Макон. Натаниел нервно провел языком по губам.
   — Как только вы увидите Стивена, — хрипло сказал он, бросая взгляд на дверь, — скажите ему, что я сохранил все его вещи. Я хорошо заботился о них.
   Эмма кивнула и, как только Натаниел ушел, снова заперла дверь. Потом вернулась к письму. Она пошлет его как можно быстрее и положит чек на семьсот пятьдесят долларов на счет в банке.
   Если Стивена осудят, ей понадобятся деньги, чтобы убежать из Нового Орлеана.
 
   Тюрьма была ужасным местом, пахнувшим потом и гнилью. Эмма держалась за руку Сайруса, пока они ждали разрешения войти в комнату свиданий. Она твердо решила не плакать при Стивене, иначе бы разрыдалась. По совету Люси, рот и нос Эмма прикрывала носовым платком.
   Когда она увидела мужа, на нем была вчерашняя одежда, но он снял пиджак и галстук. Волосы были взъерошены, потому что он часто проводил по ним рукой, а в глазах появилось затравленное выражение.
   Однако при виде Эммы он улыбнулся и перегнулся через стол поцеловать ее. Она не стала говорить ему, что в ней еще не растет ребенок, сознавая, что должно быть что-то, придающее ему силы в эти тяжелые дня.
   — С тобой все в порядке? — спросил он.
   — Нечего говорить обо мне, — весело укорила его Эмми. — Как ты? Они не обижали тебя?
   Стивен покачал головой, но Эмму это не успокоило. Он сел по другую сторону длинного обшарпанного стола, которым отделялись посетители от заключенных. Эмма и Сайрус последовали его примеру.
   — Я делаю все, чтобы вытащить тебя отсюда, мой мальчик, — успокоил Сайрус внука. — То, что ты убежал тогда, затрудняет дело.
   Стивен крепко держал руки Эммы на столе, и ему явно было трудно отвести от нее глаза даже для того, чтобы ответить деду.
   — Если меня осудят, дедушка, — сказал он, — я хочу, чтобы тогда Эмма уехала первым же поездом на север. Понятно?
   Эмма выпрямилась на стуле.
   — Вас никто не осудит, мистер Фэрфакс, — твердо сказала она. Привычка официально обращаться на людях к Стивену возобладала. — Вы невиновны.
   — Это не всегда имеет значение, — возразил Стивен, еще крепче сжимая ее руки. Его глаза внимательно вглядывались в нее. — Ты уверена, что здорова? Ты выглядишь больной.
   — Конечно, она бледна, — проворчал Сайрус. — Ее любимый заперт в каталажку.
   Улыбаясь впервые после приезда в Новый Орлеан, Эмма сказала:
   — Тебе привет от Натаниела. Он говорит, что сохранил все твои вещи.
   Стивен позволил себе грустно улыбнуться.
   — Так он простил меня?
   Сайрус вмешался, фыркнув:
   — Простил тебя? Он Фэрфакс. Мне кажется, он не простит, пока не побегает за тобой с плетью, а ты не отколотишь его.
   Эмма моргнула, и Стивен снова сжал ее руки.
   — Я могу справиться с Натаниелом, — напомнил он ей.
   Сзади к Стивену подошел охранник и, бросив на Сайруса почтительный взгляд, он, тем не менее, грубо сказал заключенному:
   — Свидание окончено, Фэрфакс.
   Стивен медленно встал. Он подержал руки Эммы, проводя большими пальцами по ее пальцам, потом повернулся и ушел.
   Сердце Эммы, когда-то в первый раз разбитое в сиротском поезде, треснуло по зажившим ранам. Сайрус нежно взял ее под руку и вывел.
   — Я не смогу это вынести, — рыдала она в карете. Сайрус прижал ее голову к своему плечу и поглаживал по спине.
   — Ну, ну, Эмма, дорогая. Ты вынесешь, потому что должна. Твой муж полагается на тебя.
   Эмма кивнула, но не перестала плакать.
   — Я по-настоящему гордился тобой, — успокаивал ее Сайрус. — Ты прекрасно держалась для янки.
   Эмма отодвинулась, чтобы посмотреть ему в лицо, и засмеялась.
   — Вас очень тревожит, что ваш внук женился на северянке? — спросила она, немного оправившись, когда рыдания сменились сопением.
   Сайрус улыбнулся.
   — Если ты смогла привыкнуть к куче мятежников, мы сможем привыкнуть к тебе. Теперь мне кажется, что мисс Люси была права. Ты красива, как цветок магнолии, но тебе нужны новые платья.
   Заявив это, Сайрус постучал по стенке кареты, и элегантный экипаж остановился.
   — Да, сэр, мистер Фэрфакс? — спросил кучер, соскочив с облучка и заглядывая в окно кареты.
   — Мы хотим поехать в модный магазин, где заказывает себе одежду Люси, — велел ему Сайрус.
   Кучер кивнул, и карета снова поехала.
   Вскоре с Эммы снимали мерки для платьев и юбок, вечерних туалетов и блузок — все самого высшего качества и по последней моде. Смешно, подумала она, она бы с радостью носила мешковину, лишь бы быть со Стивеном.

ГЛАВА 20

   Гаррик Райт был лучшим другом Стивена в школе Святого Матфея во время войны и в то время, когда Стивен прожигал жизнь. Теперь Гаррик был его адвокатом. Несмотря на свою репутацию и красноречие ему понадобилась целая неделя, чтобы добиться освобождения своего клиента под залог.
   — Я смог наконец убедить судью Уиллоуби, что, если ты захотел вернуться и рискнуть собственной жизнью, чтобы снять с себя подозрение, непохоже, что ты убежишь, если он выпустит тебя под залог, — рассказывал Гаррик Стивену, когда они вышли на свежий воздух под яркое голубое небо. — Он согласился, и Сайрус заплатил залог.
   Стивен распрямил плечи, чувствуя себя так, словно последние семь дней провел в тесном шкафу. Он улыбнулся, увидев деда, выходящего из кареты.
   — Где Эмма? — сразу спросил он.
   — Дома, — мгновенно ответил Сайрус. — Я не хотел обнадеживать ее, пока не был внесен залог.
   Стивену до боли хотелось коснуться жены, лечь рядом с ней, обнять ее. Он не мог дождаться возвращения в Фэрхевен и быстро сел в карету. Гаррик и Сайрус последовали за ним.
   Гаррик, высокий блондин с прозрачными серыми глазами, сел напротив Стивена, рядом с Сайрусом, и спросил:
   — Кто еще мог убить Мэри? — скорее спрашивая себя, чем своих попутчиков.
   Стивен бросил взгляд на деда, откашлялся и сказал:
   — Макон мог сделать это. Бог знает, он не задумываясь подставил бы меня.
   Сайрус беспокойно задвигался на сиденье, никак не комментируя услышанное. Хотя большой любви между дедом и старшим внуком никогда не существовало, Сайрус очень ревниво относился к родственным узам. Ему была явно неприятна мысль, что Макон мог быть виновен не только в убийстве, но и в лжесвидетельстве.
   — Не было ли у него какой-то причины для этого? Убить для того, чтобы обвинить кого-то другого, слишком большой риск.
   Как всегда, Гаррик размышлял трезво.
   — Именно это нам и надо выяснить, — угрюмо ответил Стивен. Ему было тяжело принимать участие в этом, столь важном, разговоре. Не проходило и минуты за прошедшую неделю, чтобы он не думал об Эмме, не жаждал сладкого утешения, которое получал от ее присутствия. — Я приехал сюда не для того, чтобы быть повешенным, — добавил он после долгой паузы. — Я хочу создать жизнь для себя и для Эммы.
   — Ты должен, — вздохнул Гаррик, — воспользоваться предоставленной возможностью. Честно говоря, я бы не посоветовал тебе возвращаться. Все можно было бы уладить, находясь в безопасности.
   Когда они добрались до Фэрхевена, Стивен обдуманно не торопился выходить из кареты, задержав взглядом Гаррика. Когда Сайрус ушел и они остались одни, Стивен сказал:
   — Выясни, был ли Макон как-то связан с Мэри, кроме ее романа с Дирком.
   Гаррик кивнул, и осторожная улыбка тронула его рот, когда, взглянув в направлении элегантного дома, он спросил:
   — Это Эмма?
   Обернувшись, Стивен увидел в дверях жену, одетую в золотистое шелковое платье.
   — Да, — почти беззвучно ответил он, не имея сил ответить громко. Он вышел из кареты и встал рядом, просто глядя на Эмму, запоминая каждую черту лица, каждую линию тела, сохраняя в памяти образ солнечного сияния, запутавшегося в ее великолепных красновато-золотистых волосах.
   На ее лице отразилось множество чувств, прежде чем она бросилась вниз по ступеням к нему в объятия.
   Стивен крепко обнял ее и на миг закрыл глаза, наслаждаясь ее близостью.
   — Я люблю тебя, — произнес он, проводя нежно губами по ее виску, и она задрожала в его руках, потом со страхом посмотрела на него, словно не веря, что он действительно рядом с ней.
   — Ребенка не будет, — потерянно прошептала она, выговаривая слова, как будто этот факт был для нее непереносимо тяжелым бременем.
   Он жаждал утешить жену, прикоснуться к ней и обнять без посторонних глаз.
   — Ничего, — мягко произнес он, и это было все. Через минуту они вошли в дом.
   Никто из них не заговаривал, пока они не вошли в свою комнату с массивной кроватью, кружевными занавесями и красивым видом в сад.
   Заперев дверь, Стивен обернулся к Эмме и вновь заключил ее в объятия.
 
   Он был таким сильным и надежным. Эмма, раскинув руки, прижалась к нему и откинула голову в ожидании поцелуя.
   Он был полон сдерживаемого голода. Обхватив губами ее рот, он проник в его глубины языком, и оаа приняла его с легким горловым стоном.
   Стивен поднял руку к округлости ее груди, большим пальцем проводя по соскам, пульсирующим под низко вырезанным новым шелковым платьем.
   — Я думал только о тебе, — еле слышно шептал он, проводя губами по ее губам. — О, Боже, Эмма, — ты так нужна мне.
   Она раздвинула его пиджак и расстегнула пряжку ремня неловкими пальцами. Он подхватил ее под ягодицы и прижал к себе, пока она расстегивала ему рубашку. Она чувствовала его твердую мощь и трепетала в предчувствии, что скоро она будет глубоко внутри нее.
   Распахнув его рубашку, она провела ладонями по груди, покрытой волосами, и ощутила, как затвердели его соски у нее под руками. В муке желания она прошептала его имя.
   Он отпустил ее, чтобы заняться пуговицами сзади на платье. Когда он расстегнул их, то спустил верх из нежного шелка с ее плеч. Под платьем ничего не было, так как вырез был очень большой, и он громко вздохнул при виде ее возбужденной груди.
   Эмма чувствовала, что он весь дрожит, понимала, что он борется с желанием взять ее быстро, яростно, без любовной игры. И Эмма хотела, чтобы ее взяли как женщину первобытного воина.
   Он стащил ее платье по стройным округлым бедрам, прикрытым накрахмаленной нижней юбкой.
   Стивен улыбнулся и освободил ее от отделанной лентами, пышной юбки. Эмма стояла перед ним в пене белого атласа и золотого шелка вокруг ног, одетая только в изысканные панталоны и черные бархатные туфельки.
   У панталон были завязки из розовых лент, но Стивен не стал развязывать их, а хрипло прошептал:
   — Сними их.
   Эмма быстро развязала ленты и сбросила панталоны, перешагнув через них. Мягкий ветерок из окна ласкал ее атласную кожу, когда она встала перед ним, обнаженная. Грудь напряглась до болезненности, и она инстинктивно прикрыла ее руками.
   Стивен развел ее руки и открыл всю своему взору. Его теплый взгляд согревал ее, словно она была под солнцем.
   — Как красиво, — сказал он.
   Он подвел жену к шезлонгу под волнующимися кружевными занавесями у окна и положил ее; ступни ее едва касались мягкого персидского ковра. Он не отводил от нее глаз, пока снимал рубашку, сбрасывал сапоги и освобождался от брюк и носков.
   Позолоченный солнечными лучами, Эмме он казался совершенным в своей красоте, подобно мужчине из греческого мифа. Символ его мужественности гордо и твердо напрягся, и Эмма, хотя и покраснела, не могла отвести от него глаз.
   — Дай мне ребенка, — прошептала она.
   Он подошел и сел верхом на шезлонг, коленями касаясь Эммы. Взглядом своих глаз он сжигал ее, руки ласкали грудь, пока она не всхлипнула и не выгнула спину.
   Стивен засмеялся ее яростной реакции, проводя руками по талии, вдоль бедер. Его пальцы сомкнулись внизу живота, завершая круг над шелковой путаницей волос, под которой трепетала ее женственность.
   Теперь он поднял правое колено Эммы так, чтобы ее ступня опиралась на его бедро. То же он проделал с другой ногой. Она напряглась и закрыла глаза, когда почувствовала, как он проник за шелковую завесу.
   Тремя средними пальцами он проник в нее, а большой палец ласкал твердый влажный холмик, оказавшийся совершенно открытым ему.
   — Стивен, — взмолилась она.
   — Ш-ш-ш, — сказал он и наклонился, чтобы припасть к груди, продолжая ласкать ее тело.
   — Возьми меня, — прошептала она. — Пожалуйста, о, Стивен… сделай меня своей…
   Он перешел к другой груди, жадно наслаждаясь ее телом.
   Колени Эммы широко разошлись, потом она попыталась сомкнуть их — у нее не было сил вынести такое сильное наслаждение — но Стивен помешал ей, подставив плечи. Оставив грудь, он стал прокладывать поцелуями дорожку к внутренней поверхности правого бедра, вызывая дрожь теплыми влажными губами. Потом, схватив ее лодыжки руками, он сполз вниз.
   Резко он отдал приказание, и трясущимися, торопливыми руками Эмма раздвинула себя для самого бесстыдного наслаждения.
   Он вызвал у нее стон, медленно и сильно проведя несколько раз языком. Потом впился губами так же жадно, как до этого впивался в ее грудь, и бедра Эммы содрогнулась.
   Наконец, в судорогах страсти столь сильных, что не оставалось места сдержанности или приличиям, Эмма достигла пика наслаждения. Ее тело сотрясалось под неусыпным вниманием мужа.