Миллз Анита. Опасная игра

   Но это было не так. После стольких лет, в течение которых ее сердце оставалось холодным, после всего этого времени, когда она была искренне убеждена, что больше всего нуждается в душевной защищенности, которую обеспечивает жизнь старой девы, неожиданно оказалось, что ее счастье заключено в бесприютном карточном игроке по имени Маккриди. И еще более непостижимым было то, что она отдала свое сердце человеку, находящемуся в розыске за убийство.
   А в данную минуту этот человек находился в небольшом саманном строении, сходившем за контору шерифа и одновременно за тюрьму, и то, что он так долго оттуда не появлялся, заставляло ее нервничать. У него там должен был состояться разговор с Чарли Пирсом и Ли Джексоном, но к этому времени они наверняка рассказали ему все, что знали. Хотя вряд ли они знают больше того, что рассказали ей после их неудавшейся попытки снять ее с рейсового дилижанса. Да, они назвали имена сообщников отца, но какой от этого прок? Насколько она могла судить, никого из них не было в живых.
   Кроме, конечно, Гиба Ханны. Он все еще был на свободе, подкарауливая где-то свою жертву, словно гремучая змея, свернувшаяся кольцом и готовая в любую секунду нанести удар. Но, в отличие от Пирса и Джексона, ему нужно больше положенной ему доли. Если им верить, он стремился заполучить все золото, которым, по их предположениям, она обладала. Но теперь она, по крайней мере, знала его в лицо, и ей было известно, что он ищет.
   Хорошо, что Мэтт не оставил ее одну. Во всяком случае, пока что. Он пообещал остаться до окончания дел с утверждением завещания. И если к тому времени не объявится Гиб Ханна, то Мэтт подождет, пока не будет продана ферма, после чего поедет с ней до Колумбуса, где посадит на поезд. Ну а после этого она снова будет предоставлена самой себе.
   Что же все-таки могло его так задержать? За то время, что он там находился, она уже успела побывать у окружного судебного регистратора и получить от него описание фермы и весьма приблизительное представление о том, как ее найти. Если Мэтт в ближайшее время не выйдет, она будет вынуждена сходить за ним сама. Она бы сделала это и сейчас, но ей было слишком жаль Пирса и Джексона. Возможно, они и служили послушными орудиями в руках Ханны, но, по крайней мере, они не собирались убивать ее. Они лишь хотели получить свою часть золота.
   Она поймала себя на мысли о том, как было бы замечательно, если бы оказалось, что это золото действительно существует, и если бы они с Маккриди нашли его — может быть, тогда он остался бы. Нет, это уже из области фантазий, а, кроме того, ей не нужен мужчина, который любит ее только ради денег.
   — Ну что, готова?
   — И ты еще спрашиваешь! Чем же ты все-таки там занимался? Пытался получить права скваттера^[49] на участок?
   — Решал кое-какие деловые вопросы. — Взяв Верену за локоть, он повел ее через улицу к ветхой на вид бричке.
   — Кстати, тебе от шерифа привет, — сообщил он, подсаживая ее на сиденье. — Симпатичный малый; говорит, что у этих мулов упрямый и своенравный характер. — Запрыгнув в бричку и заняв место рядом с Вереной, он взял в руки вожжи и добавил: — Я пообещал возвратить ему бричку еще до захода солнца.
   — Ты уверен, что можешь править этой развалиной?
   — Ну да. Погоди-ка — забыл кое-что.
   Он спрыгнул с брички и снова пошел в контору шерифа. Вышел он оттуда с двумя ружьями. Сунув их под сиянье, он снова забрался в бричку.
   — В чем дело? — спросил он, увидев, как она нахмурилась.
   — Ты думаешь, могут быть неприятности?
   — Во всяком случае, я к ним готов.
   — Вижу.
   — Это мой «генри», а шериф дал мне свой «уитни». Бывает так, что нужнее винтовка, а бывает — дробовик. У нас теперь и то, и другое, так что мы готовы к любым вариантам.
   — Но у нас еще есть револьвер.
   — Да, и револьвер тоже, — согласился он. — Когда я вчера тебе его отдал, мне стало казаться, будто я хожу раздетым. Ну, я пошел и купил себе «генри», чтобы было с чем выйти на улицу. — Похлопав по кобуре, он добавил: — По правде говоря, я чертовски рад, что получил его назад. Он мне столько лет прослужил. Хотя не исключено, что в ближайшее время куплю себе новую модель.
   Сменив тему, он спросил:
   — А как твои дела? Ты получаешь документ на владение фермой?
   — Все было нормально. Судебный регистратор сказал, что бумаги в полном порядке. — Она в нерешительности помолчала, а затем, нахмурившись, сказала: — По его словам, папа приехал сюда очень давно, сразу же после войны, только он в то время называл себя Биллом Харпером. На купчей он заменил это имя на Джона Хауарда лишь в прошлом году — и сделал это без лишнего шума.
   — То же самое сказал и шериф. Все остальные в этих краях знали его как Харпера — до самой его смерти. Вообще-то, насколько я понял, он мало с кем общался.
   — Да. Но судебный регистратор сказал мне, что папа упоминал об отсылке какого-то пакета в один из банков Сан-Антонио. Когда он спросил у отца, почему он попросту не положил свои деньги прямо в форте, папа ответил, что это были не деньги, а бумаги. Возникает вопрос — что это были за бумаги? Мистер Хеймер никогда ни о чем подобном не упоминал.
   — Может, он просто не знал? А может, это была карта того места, где спрятано золото?
   — Не знаю, не знаю. Мне страшно не хотелось бы снова проделывать весь путь до Сан-Антонио, чтобы выяснить это. Хорошо хоть, — вздохнула она, разглаживая юбку, — мне рассказали, как найти ферму.
   — Мы едем в район диких степей. — Он вытащил из кармана клочок бумаги и протянул ей. — Я попросил шерифа набросать мне нечто вроде карты.
   — Так вот почему тебя долго не было?
   — Да, и поэтому тоже.
   — Знаешь, Мэтт, мне жалко этих людей.
   — Мне тоже.
   — Хотя, как выясняется, они никаких прав на это золото не имели, — продолжала она.
   — Ни малейших. Это золото конфедератов, Ре-на. Они его украли, причем в тот момент, когда оно больше всего было нужно.
   — Ну, я не думаю, Мэтт, что оно повлияло бы на исход войны. Юг был разбит не только с помощью денег.
   — Как бы там ни было, оно им не принадлежит — сначала они дезертировали, а потом стали врагами друг другу.
   — Похоже, так оно и было. — Он выпрямился и хлестнул поводьями по спине одного из мулов. — Наверно, шериф повезет их в Сан-Антонио, где им будет предъявлено официальное обвинение. Я ему сказал, что, если тебе нужно будет дать показания, я помогу тебе добраться туда. В этом случае ты сможешь забрать бумаги из банка.
   — А это не опасно? Я имею в виду, для тебя?
   — Не знаю. Возможно. — Повернувшись к ней, он с улыбкой спросил: — Ты ведь будешь навещать меня в тюрьме?
   — Будто ты не знаешь, что буду — но…
   — Но ты не хотела бы, чтобы меня повесили? — закончил он за нее.
   — Да. Я бы этого просто не вынесла. Как было бы хорошо, если бы все было по-другому! — тоскливо произнесла она.
   Он взглянул на нее: ее светло-карие глаза казались на солнце золотистыми.
   — Рена…
   — Да?
   Нет, глупо даже думать об этом.
   — Извини — ничего: я уже забыл, что хотел сказать, — солгал он. — Как-то выскочило из головы.
   — Как ты думаешь, от золота что-нибудь осталось или папа потратил все? — неожиданно спросила она.
   — Ну, так много потратить, и чтобы никто этого не заметил, — мне это кажется невозможным. Думаю, он его куда-то припрятал. Если даже Ханна и его сообщники ничего не смогли найти, то трудно себе представить, чтобы это удалось другим. Только в том случае, если твой отец оставил хоть какой-нибудь ключ к тому, где его искать, можно на что-то рассчитывать.
   — Теперь уже и не знаю, так ли мне нужно это золото, — вздохнула она. — Слишком многим людям оно стоило жизни.
   — Это точно.
   — Но если мы все же его найдем, то, может быть, мы…
   — Рена, ты не должна связывать свои надежды со мной, — прервал ее Мэтт. — Когда ты уладишь все свои дела, меня уже не будет.
   — Но я вовсе не хотела сказать…
   Нет, она хотела — она очень хотела, чтобы он остался с ней, однако вслух этого не сказала, вместо этого проговорив:
   — Знаешь, Мэтт, что-то сегодня с тобой не так.
   — Со мной все в порядке. Просто я говорю, что меня скоро с тобой не будет, вот и все. Тебе придется самой заботиться о себе.
   Вглядываясь в его лицо, видя, каким отдаленным стал его взгляд, она вдруг все поняла:
   — Ты собираешься явиться с повинной? Признайся, ведь так?
   — Может быть.
   — Мэтт, это невозможно! Тебя ведь могут повесить!
   — Разве это жизнь — быть все время в бегах?
   — Откуда ты знаешь? Ты даже не пробовал так жить! Мэтт, не делай этого — послушай меня! Если хочешь, я готова ехать с тобой!..
   Она осеклась, но уже было поздно. Слова были произнесены, чувства выставлены напоказ. И она закрыла глаза, надеясь, что таким образом скроет от него хоть часть переполнявших ее эмоций.
   — Пожалуйста, — произнесла она, проглотив подступивший к горлу комок.
   — Ты бы ради меня пошла на это? — услышала она его тихий голос. — Ты готова ради меня отказаться от своего дома, своего доброго имени, своей привычной жизни?
   — Да, — прошептала она. — Если мы отыщем золото, мы сможем уехать в такое место, где тебя никогда не найдут. Ты только скажи, и я готова отправиться с тобой на край света.
   — Господи, Рена. — Он коснулся тыльной стороной руки ее волос, нежно провел по выбившимся каштановым прядям на висках.
   — Нет, я не осмелюсь просить тебя об этом. Я не могу допустить, чтобы ты похоронила себя в какой-нибудь дыре в Мексике.
   — Но почему обязательно в Мексике? — воскликнула она дрогнувшим голосом. — В нашем распоряжении весь мир: Южная Америка… Европа…
   — Ты заслуживаешь лучшей участи, Рена, и ты достойна лучшего человека, чем я.
   Она бросила к его ногам свою гордость, а он растоптал ее. Все это время инициатива в их отношениях принадлежала ей, а не ему, и именно она первая предложила ему себя. Теперь она начинала понимать, насколько все-таки была права мама, называя таких, как он, мужчин опасными. И если она не окончательная дурочка, ей не стоит удерживать его.
   — Рена…
   Она почувствовала на щеке его дыхание, и он поцеловал ее в губы. На нее нахлынула горячая волна желания, но она понимала, что не должна поддаваться слабости, и продолжала сидеть тихо и неподвижно, словно превратившись в соляной столп^[50].
   — Извини, — отодвигаясь, сказал он. — Пожалуй, пора ехать дальше.
   — Далеко еще до диких степей?
   — Где-то миль шесть.
   Это были самые длинные шесть миль в ее жизни. Изредка они обменивались замечаниями по поводу жары и пыли, и было очевидно, что ни ей, ни ему никакие другие общие темы в голову не приходили. Наконец, после бесконечно длившегося молчания он снова остановился и сказал:
   — Приехали.
   Она окинула взглядом расстилавшуюся перед ней равнинную ширь, не сразу заметив маленький деревянный домик и сарайчик за ним. Даже на расстоянии место это казалось убогим и заброшенным; трудно было представить, что здесь мог жить человек, обладавший более чем пятьюдесятью тысячами долларов золотом.
   — Не на что смотреть, не правда ли?
   — Если хочешь знать, я подумал как раз другое — не так уж и плохо это выглядит. Просто ты никогда не жила на ферме. Можешь мне поверить, это место по сравнению с тем, где я вырос, кажется настоящими хоромами. А у нас были лишь голые доски, и зимой мы были вынуждены затыкать тряпками щели, чтобы не замерзнуть.
   — Ну, ты, наверное, преувеличиваешь.
   — Должно быть, ты думаешь, что я появился на свет сразу таким, как сейчас? — повернувшись к ней, сказал он. — Так вот, я, к твоему сведению, учился читать, чуть ли не держа голову в печке, чтобы различать буквы, и рядом со мной не было такой матери, как у президента Линкольна. А когда я был маленьким, я помню, что мы всегда летом, даже сидя дома за закрытыми дверями, прикрывали молоко руками, чтобы в него не надуло грязи. Мы были много беднее Брассфилдов, Рена. Первую пару башмаков я надел, когда мне исполнилось десять лет. А первую в жизни новую рубашку я купил себе сам. Помню, я ненавидел отца за то, что он заставляет нас жить такой жизнью только ради того, чтобы иметь возможность пахать свой собственный клочок земли.
   — Сейчас у тебя есть все основания гордиться собой, Мэтт, — мягко проговорила она.
   — Чем гордиться? Все, чего я добился, Рена, — это то, что у меня появилось немного денег. Но все равно каждый день, ложась спать, я не уверен, что утром не проснусь нищим. Ощущение собственной нищеты никогда не перестает напоминать о себе, Рена, как бы ты ни прикрывал ее, замазывал штукатуркой или белил свежей известкой. Ну а когда наступают лучшие времена, стараешься о ней забыть.
   — У нас, знаешь, тоже никогда не было много денег. После того, как отец оставил нас, маме пришлось продать почти все, что у нас было. Но мне кажется, в чем-то мы были непохожими на других: она всегда говорила, что главное — это кто мы такие, а не сколько у нас денег. И как бы мама ни относилась к отцу, она своим собственным примером показывала мне, что значит быть настоящей леди. И для нее ничего важнее этого не было.
   — Ну а тебя это сделало счастливой — я имею в виду, быть настоящей леди?
   — Не знаю. Просто я никогда не жила иначе, поэтому мне трудно сказать. До встречи с тобой я даже не совершила ни одного сколько-нибудь неожиданного или дерзкого поступка.
   — А как насчет того парня и ведерка с углем на его голове?
   — Ну, это была самозащита. То же самое могу сказать и о булавке для шляпки и остром языке. — Она взглянула на него и невольно улыбнулась. — Когда ты мне сказал, чтобы я прыгала с того поезда, я подумала, что ты ненормальный, что ты совершенно спятил.
   — А когда мы потом добрались до Брассфилдов и ты их увидела, у тебя, наверное, исчезли последние сомнения.
   — Пожалуй — пока я не узнала этих людей поближе. К тому времени, когда мы уезжали от них, они успели мне очень понравиться — и мальчики тоже. Не могу, правда, сказать, что я так уж привязалась к свинье, но все они явно обожали ее.
   — Помнишь, когда мы были в Сан-Антонио, ты сказала, что все эти дни были для тебя грандиозным приключением?
   — Помню.
   Его черные волосы блестели на жарком техасском солнце, словно были из атласа, и по случаю жары верхние пуговицы на его рубашке без воротника были расстегнуты; это придавало ему мальчишеский и в то же время чувственно-привлекательный вид.
   — Как было бы хорошо, если бы это приключение никогда не заканчивалось; как было бы замечательно, если бы оно только начиналось! — с болью в голосе произнесла она и отвернулась в сторону.
   — Бывают времена, Рена, когда человеку только и остается, что жить сегодняшним днем. Я это понял на примере своих братьев, не доживших до конца войны. — Он ослабил поводья и, хлестнув ближайшего к нему мула, сказал: — Что ж, давай-ка взглянем на твою ферму поближе.
   Когда они по наезженной колее въехали во двор, дом и сарай с близкого расстояния показались им жутковатыми, таинственно-призрачными. Они имели совершенно нежилой вид, и на всем лежала печать запустения и заброшенности. Двери сарая были открыты настежь, и оттуда проглядывала пещерная пустота; входная дверь дома была приоткрыта, будто ее оставил в таком положении покинувший ферму дух. Их приветствовала жуткая, гнетущая тишина.
   — Место кажется мертвым, — нарушила молчание Верена.
   — Это из-за голых досок; стоит их побелить — и дом приобретет совершенно другой вид, — сказал он.
   Остановив мулов, он спрыгнул с коляски и привязал поводья к грубо отесанному столбу. Затем снова подошел к бричке и протянул Верене руки:
   — Посмотрим, что там в доме.
   Когда его руки сжали ее за талию и его лицо оказалось близко к ее лицу, у нее на мгновение перехватило дыхание, и ей показалось, что время остановило свой ход. Она почувствовала, как сильно ее влечет к нему, кровь запульсировала в ней горячими толчками, нагнетая во всем теле нетерпеливое желание. И то, что она увидела в его глазах, красноречиво сказало ей, что он чувствует то же самое. Он подхватил ее и опустил на землю. Она стояла вплотную к нему, близко-близко. Казалось, что в воздухе между ними пробежал электрический заряд.
   Он готов был отдать все в эту минуту, чтобы заключить ее в свои объятия, но какой-то предостерегающий голос шепнул ему, что он не должен этого делать. Он не имеет права просить ее разделить с ним жизнь, полную обмана. Он не может даже дать ей свое собственное имя. И он вынужден был, сделав над собой огромное усилие, выпустить ее из рук, отступить от нее, нарушить очарование этого волшебного момента.
   — Я войду первым, — сказал он. — Кто знает, что там внутри.
   Поднявшись за ним по двум ступенькам крыльца, она посмотрела вниз и увидела на досках темно-коричневое пятно.
   — Наверное… наверное, папа умер здесь, — прерывающимся голосом проговорила она.
   — Мне сказали, что тело нашли во дворе. Видимо, в него выстрелили, когда он был в дверях, но он еще смог сойти со ступенек, прежде чем упал и умер.
   — У него не было даже возможности оказать сопротивление — как ты думаешь?
   — Его дробовик был найден в доме. Я думаю, это увязывается с показаниями Джексона и Пирсона.
   — О том, что его убил Гиб Ханна?
   — Ну да. Но они не присутствовали при этом, они не очевидцы, поэтому никто не может это утверждать наверняка. Шериф считает, что твоего отца застрелили, когда он открыл дверь на чей-то стук. Он, по-видимому, садился в этот момент ужинать.
   — Но мистер Хеймер ничего не написал мне об этом. Он ни словом не упомянул о том, как умер папа.
   — Да, я знаю.
   — Получается, если он действительно украл это золото, то в конце концов заплатил за это жизнью, ведь так?
   — Ты права.
   Открыв дверь ногой, он услышал сухой треск, мгновенно отскочил назад и выхватил револьвер.
   — Берегись!
   — Что там такое?..
   Рядом с ней грохнул выстрел, и в пыльном сумраке помещения что-то метнулось и тут же замерло. Сунув «кольт» назад в кобуру, Мэтт распахнул дверь до конца, хлопнув ею по наружной стене, и они увидели на полу истекающую кровью, похожую на толстую веревку пятнистую змею, от головы которой до кончика хвоста было три фута.
   — Гремучая змея, — бросил он коротко.
   — Как, в доме?
   — Им, как и нам, тоже не нравится быть на жарком солнце.
   — Я уже не уверена, что хочу заходить в дом, — сказала она, боясь двинуться с места.
   — Сделаем так — я сейчас войду и открою все, что можно, с тем чтобы стало виднее, а потом вернусь за тобой.
   — Я точно так же не уверена, что хочу здесь оставаться одна, — пробормотала она, чувствуя, как ее бьет нервная дрожь.
   — А что, если где-то рядом притаился дружок этой змеи?
   — Не исключено.
   Войдя в переднюю комнату, Мэтт подождал, пока глаза не привыкнут к полумраку, а затем подошел к окну и отодвинул пыльную занавеску.
   — Похоже, что кто-то побывал здесь до нас.
   Она вошла вслед за ним в дом и тут же остановилась, потрясенная произведенным в нем опустошением.
   — Кто-то здесь что-то искал… — только и сказала она.
   Создавалось впечатление, что по комнате пронесся ураган: все было перевернуто вверх дном, дверцы шкафов открыты, ящики выдвинуты, их содержимое выброшено на пол, выцветший диван порезан в нескольких местах, обивка вывернута наружу, потертый ковер на полу отброшен в сторону, а в досках рядом с ним прорезана дыра, через которую была видна земля внизу.
   Держась за рукоятку «кольта», Мэтт вошел в другую комнату и увидел там ту же картину. Перину в спальне распороли, а содержимое вытрясли, покрыв пол пушистым белым ковром из перьев. В раме кровати недоставало нескольких планок, а к спинке, рядом с еще одним отверстием в полу, был прислонен топор. Даже стены не пощадили: тот, кто побывал в доме, дал выход ярости и прошелся топором по штукатурке, отчего во многих местах обнажилась решетка дранки.
   — Видать, он вконец взбесился, когда добрался до этой комнаты.
   — Не мог же он ожидать, что найдет золотые слитки в стенах.
   — Должно быть, решил, что Хауард обменял золото на деньги.
   — Но сам подумай: если бы отец пошел в банк с золотыми слитками, сколько бы это вызвало разговоров!
   — А разве он не мог это сделать в Мексике, а потом, возвратившись, поменять песо на доллары?
   — В таком случае не похоже, чтобы он сильно потратился на ферму из тех денег, — заметила Вере-на. — Вся эта мебель стоила ему максимум полсотни долларов.
   — Это уж точно, — согласился с ней Мэтт. — Такое впечатление, что здесь жил человек, у которого было не густо с деньгами.
   Перейдя в кухню, он увидел, что дверца на шкафчике сорвана, а по полу рассыпаны мелкие осколки от разбитой посуды.
   — Целыми остались только жестянки, кофейник и кастрюли со сковородками, — сообщил он.
   Она села на стул с перепончатой спинкой и растерянно проговорила:
   — Я не смогу продать этот дом в таком состоянии — ни один человек в здравом уме не купит его.
   — Тебе придется привести его хоть в какой-то порядок.
   — Но у меня нет денег, чтобы нанять кого-нибудь. Ты только взгляни на это — ничего стоящего не осталось.
   — Но земля-то чего-то стоит, — попытался он ее успокоить. — Я заметил, здесь есть кукурузное поле, а за домом — неплохой огород. Так что, если вложить немного труда, то кое-что из урожая можно еще спасти.
   — Я никогда не занималась выращиванием овощей и фруктов. Мы жили в полутора кварталах от зеленщика.
   — А я занимался. Вовремя прополоть, вовремя полить — и все само растет. Потом собираешь урожай, съедаешь, что можешь, а остальное запасаешь на зиму. Так что это — очко в пользу продажи, и можешь считать, что огород у тебя уже в активе.
   — Если не удастся продать это сразу — что ж, придется кое-чему научиться, — проговорила она, расправляя плечи.
   — Человек на многое способен, когда заставляет нужда. Ну а сейчас я пойду взгляну на сарай — скоро вернусь.
   — Я с тобой. — Посмотрев на лежащую у двери убитую змею, она поспешила вслед за Мэттом. — Ты и так уже, знаешь ли, увидел намного больше, чем я.
   — Просто смотрю на то, что еще можно привести в порядок, вот и все.
   Грязный пол в сарае был весь изрыт ямками, расположенными в шахматном порядке. Несколько охапок сена были вынесены из сарая и распотрошены. Осмотрев сарай, он удовлетворенно заметил:
   — Крыша хорошая, стены — тоже.
   — Если в такую яму упадет лошадь, то ее уже не спасешь, — заметила Верена: слова Мэтта ее никак не впечатлили.
   — Но их можно легко засыпать.
   Забравшись по приставной лестнице на сеновал, он объявил:
   — А здесь вполне сухо.
   — Может быть, просто давно не было дождя?
   — Думаю, пока будут ремонтировать дом, сарай вполне можно приспособить под жилье, — наконец решил он.
   — Тут даже никакой живности не осталось, — устало проговорила она.
   — Если тут все отремонтировать, то можно будет просить и дороже.
   — Дешевле оно уже не может стоить.
   Он слез вниз и отряхнул брюки.
   — Если б ты увидела мой старый дом, то ты бы так не говорила. Будь эта ферма моя, уж я сумел бы привести ее в порядок. Несколько недель — и ее было бы не стыдно продавать. Но тебе придется кое-чем обзавестись, чтобы здесь остаться, — не станешь же ты каждый раз ездить в город за молоком и яйцами.
   — Но если я истрачу на ремонт все деньги, а потом ферма не продастся, то я не смогу уехать домой. Просто не представляю, как мне быть.
   — Что ж, тут действительно есть риск, — признал он. Затем, подойдя к открытым дверям, он поднял ладонь к свету и стал выковыривать занозу. Когда он снова повернул к ней голову, она увидела, насколько серьезным стало его лицо: — Тебе придется чертовски много работать, Рена. Это совсем непривычная для тебя жизнь.
   Она окинула помещение взглядом, а затем, повернувшись к выходу, посмотрела на Мэтта, тяжело вздохнула и кивнула головой:
   — У меня, кажется, нет выбора.
   — Но ты могла бы возвратиться в Филадельфию.
   — Ничего не имея за душой? Я рассчитывала все-таки хоть что-нибудь получить за это, ну а теперь…
   — Да, одной тебе с этим не справиться — тебе нужен будет партнер. Человек, который вложит деньги в расчете на прибыль от продажи.
   — Кто же, если он, конечно, в своем уме, согласился бы загубить на это свои деньги, Мэтт? Ты только посмотри вокруг.
   — Я бы согласился. — Слова эти вырвались неожиданно для него самого — он и сам не верил, что произнес их. — Да, я бы мог какое-то время тебе помогать.
   — Но ты же ненавидишь все, что связано с сельским хозяйством.
   — Я говорю не о сельском хозяйстве, а о вложении средств с целью получения прибыли. А что касается занятий сельским хозяйством, то скорее в аду ударят морозы, чем я снова стану за плуг.
   — Неужели ты действительно готов вложить в это деньги? — изумленно спросила она.
   Он пожал плечами:
   — А почему бы и нет? Кроме того, лучшее убежище на несколько ближайших недель мне вряд ли найти.
   — Но это же все равно, что вложить деньги в крысиную нору, а кроме того…
   Она вовремя спохватилась, а то, не дай бог, действительно переубедит его. Раз он готов заняться фермой, значит, он остается! Стараясь не выдать охватившего ее ликования, она сказала: