— Мэм! — Это был портье. — Мэм! Тут для мистера Маккриди телеграмма.
   — Да, благодарю вас.
   Телеграмма была на стандартном, сложенном вдвое листке желтой бумаги; по всей видимости, это и был ответ, которого ждал Мэтью. Но именно сейчас его, конечно, не оказывается на месте! После некоторого колебания она положила телеграмму в сумочку и быстро спросила:
   — Где здесь ближайшее заведение, в котором играют в карты? Самое ближайшее?
   Ее снабдили целым списком, и она не медля направилась на розыски. Может быть, Мэтт и не будет в восторге, но она не собирается сидеть на месте и покорно ожидать, когда он соизволит явиться и наконец расскажет, в чем дело. Далеко идти ей не пришлось: за первой же дверью, которую открыл ей огромный детина в черном костюме, она увидела Мэт-та, сидящего за столом в дальнем конце комнаты.
   — Дамам вход запрещен, — решительно заявил детина.
   — А я и не дама, — мрачно заявила она. — Я наследница.
   — Что-что?
   Пока привратник соображал, что это может значить, Верена, проворно проскочив мимо него, направилась сквозь облака удушающего сигарного дыма к столу, где сидел Мэтью Морган. Она бросила быстрый взгляд на стопки фишек перед ним и спросила:
   — Надеюсь, ты закончил?
   — Эй, дамочка, ему нельзя сейчас уходить, — запротестовал один из игроков. — Я проигрываю ему двести долларов.
   — Ну что, Джордж, будем рассчитываться? — обратился к крупье Мэтт.
   — Э-э, постойте-ка…
   — Прошу прощения, семейные обстоятельства, — проговорил Мэтт и, взяв Верену за локоть, спросил: — Что, плохи дела?
   Видя, как разгневанно смотрят на него остальные, она с прискорбным видом произнесла:
   — Очень. Скорее всего до утра не доживет.
   — Слышали — человек умирает?
   Подождав, пока Джордж отсчитает шестьсот с лишним долларов, он подхватил Верену под руку и поспешил к выходу.
   Она слышала за спиной недовольные возгласы, но не обращала внимания. Когда они вышли на улицу, она остановилась и вручила ему телеграмму:
   — Вот почему я пришла. Надеюсь… надеюсь, это тот ответ, который тебе нужен?
   Он развернул бумажку и прочел ее с таким серьезным выражением лица, какого она у него никогда не видела, но ничего не сказал, и сердце у нее забилось так сильно, что стало больно дышать. А он лишь положил телеграмму в карман и молча пошел дальше.
   Дойдя до первого же переулка, он свернул за угол, увлекая ее за собой, и протянул выигранные деньги.
   Она посмотрела сначала на них, потом на него и спросила:
   — Зачем ты мне это даешь?
   — Ты ведь хотела продать ферму, не так ли?
   — Да, но…
   — Если этого не достаточно, считай, что это задаток.
   — Что?
   — А у тебя плохие новости, да? Никакого золота не оказалось?
   — Нет, но…
   — Послушай, я понимаю, какое это для тебя разочарование, но зато для меня все упрощается. Я хочу, чтобы ты знала — я люблю тебя не из-за этих денег. И мне хотелось бы думать, что мое место — рядом с тобой, чтобы я мог оберегать тебя и заботиться о тебе.
   — Но ты же так не любишь все, связанное с фермерством, — слабым голосом проговорила она и лишь только потом уяснила значение его слов: — Что, что ты сказал?
   — А что именно ты не расслышала? — спросил он с лукавым видом, и на лице его вспыхнула широкая мальчишеская улыбка.
   Она почувствовала огромное облегчение, что бы в той телеграмме ни сообщалось, это, должно быть, не так уж и страшно.
   — Даже не знаю, а почему бы тебе не повторить все сначала? — улыбнулась она в ответ.
   — Даже не знаю, с чего начать.
   Его лицо посерьезнело, он взял ее под руку, отчего по ее телу пробежала легкая дрожь, и произнес, глядя в эти чудесные глаза с золотистыми искорками:
   — Мне, конечно, хотелось бы, чтобы все это было в более торжественной обстановке, но…
   Он взял ее за руки, глубоко вздохнул и произнес:
   — Знаешь, Рена, я никогда не думал, что захочу остепениться и начать новую жизнь, но, представь себе, я этого хочу.
   У нее на глаза навернулись слезы, а он кивнул и провозгласил:
   — Верена Мэри Хауард, готовы ли вы сменить свою фамилию на Морган? Теперь она свободна и незапятнанна.
   У нее дрогнули губы, она высвободила руки и бросилась ему в объятия.
   — Я уже думала, ты никогда не попросишь меня об этом, — прошептала она, уткнувшись ему в грудь. — Да, да — конечно, да!
   Он стоял, крепко прижимая ее к себе, чувствуя щекой ее мягкие волосы, и думал, что счастливее его нет, наверно, никого на свете.
   — Мой братишка Уэйн всегда мечтал разводить овец, — тихо произнес он. — Как ты к этому относишься?
   — Я не знаю таких животных, которые бы мне не нравились. — Она шмыгнула носом, пытаясь сдержать слезы, а потом спросила: — Так все-таки что же было в той телеграмме?
   — Ни в Луизиане, ни в Миссисипи ордера на мой арест никто не выдавал, так что меня никто не разыскивает и властям я не нужен.
   Не обращая внимания на взгляды прохожих, она притянула к себе его голову и осыпала поцелуями его лицо.
   — Зато тебя разыскала я, — нежно прошептала она, — и мне ты еще как нужен!

НАЧАЛО ВЕСНЫ,
1875 год

   Из кухонного окна хорошо было видно поле, и Верена, на минуту оторвавшись от дел, смотрела, как Мэтт заканчивает последнюю борозду. Дойдя до конца поля, он вынул плуг из борозды и повел лошадей к сараю. Быстро отойдя от окна, прежде чем он успел ее заметить, Верена сняла передник и поспешила в спальню, чтобы заколоть шпильками волосы.
   Мэтт тем временем распряг лошадей и завел их в стойла, после чего бросил каждой свежего сена и насыпал в кормушки овса. Выйдя из сарая во двор, он остановился и окинул глазами дом.
   Да, жизнь была прекрасна — лучше, чем он мог когда-либо раньше себе представить, подумал Мэтт, глядя на свежевыбеленные стены, на обшитые оборками занавески на окнах. После некоторых колебаний он решил, что прежде всего умоется у насоса. Зачем нести грязь в дом, в котором поддерживается такая безупречная чистота.
   Она совершила чудо, превратив заброшенный фермерский дом в уютный домашний очаг, создав в нем особую атмосферу, свойственную домам, в которых живут любящие женщины, наполнив его нарядными стегаными одеялами, фарфоровой посудой и множеством других красивых вещей. Сразу же после того как будет убран урожай кукурузы и закончены работы в огороде, он начнет пристраивать комнату по ее просьбе — светлую, солнечную комнату с южной стороны дома, где она сможет заниматься шитьем.
   Вскоре ему придется нанимать помощников, без которых не управиться с растущей отарой овец. Почти сотня голов — вдвое больше, чем в прошлом году. Дружок охранял их поистине с волчьей свирепостью, и за всю зиму погибли от хищников всего две овцы.
   Да, жизнь действительно была хороша. Настолько, что он редко когда вспоминал о балах в шикарных новоорлеанских салонах или речных пароходах на Миссисипи. Да, он еще позволял себе иной раз сыграть партию-другую в Сан-Анджело или в форте, но это уже перестало быть его всепоглощающей страстью. Теперь была Верена. И сейчас, спустя восемь месяцев после свадьбы, он по-прежнему мог сказать, что она самое лучшее, что было и есть в его жизни. Спустя восемь месяцев после свадьбы у него начинало бешено колотиться сердце от одной лишь дразнящей улыбки Верены.
   Она оставила ему у насоса чистое полотенце и кусок домашнего мыла, заметил он, стягивая рубашку и оставшись в одних брюках. Двигая вверх и вниз металлической ручкой, он добился хорошей струи и, намылив лицо и волосы, сунул голову под кран. Чувствуя, как холодная вода возвращает силы его уставшему телу, он намылил свой могучий торс и смыл пену водой.
   Закинув за плечо полотенце и подобрав с земли ботинки и рабочую одежду, он направился к заднему крыльцу и, приоткрыв дверь, взял оттуда чистую рубашку и надел на себя.
   Воздух наполнял соблазнительный запах жареных цыплят, заставляя течь слюнки. Нет, лучше такой жизни просто ничего не бывает. Когда он заглянул в открытую дверь и увидел жену, у него сразу же пересохло во рту и он полностью забыл о еде. Поразительная красота этой женщины неизменно вызывала в нем томительное желание.
   Склонившись над столом, Верена зажигала свечи вместо привычной керосиновой лампы. И когда она взглянула на него своими лучистыми золотисто-зелеными глазами, у него перехватило дыхание. Ее каштановые волосы были собраны в узел над стройной, изящной шеей, а глубокое декольте зеленого платья подчеркивало великолепие мраморно-белых точеных плеч. Она медленно подошла к нему, шурша атласным платьем, и протянула ему тонкий стакан.
   — Это вино из бузины, — тихо произнесла она.
   — Сегодня — какой-то особый день? — спросил он в недоумении.
   — Да.
   — Это ведь не день твоего рождения, я точно знаю.
   — Нет.
   — День Святого Валентина тоже уже прошел.
   — Да.
   Он залпом выпил вино и поставил стакан на стол. Она была так близко, что он мог слышать исходящий от нее аромат лавандовой туалетной воды. От ее искристых глаз исходило теплое сияние.
   — Что же ты не угадываешь дальше? — лукаво спросила она, обвивая руками его шею и прижимаясь к нему.
   — А подсказать не хочешь?
   — В некотором смысле это так же неожиданно, как морозный день в аду, — произнесла она срывающимся голосом и с загадочным выражением лица добавила: — А кроме того…
   — Ну, ну?
   — Хорошо, во-первых, мы отмечаем то, что ты вспахал поле.
   Он обнял ее и, уткнувшись губами в ее мягкие волосы, спросил:
   — А во-вторых?
   — Во-вторых — мне уже не нужна отдельная комната для шитья, — прошептала она.
   Она дотронулась языком до самого чувствительного места на его ухе и стала щекотать его, от ее теплого дыхания у него замерло все внутри.
   — Хочешь знать, почему?
   — Да, но немного позже, — пробормотал он, вынимая шпильки из ее волос; освободившись, они шелковистой волной упали ей на спину. — Сейчас меня волнует совсем другое.
   Повернув ее к себе спиной, он обхватил ее руками, привлек к себе и стал расстегивать крючки на лифе платья.
   — Без корсета? Какой сюрприз! — прошептал он, сжимая ладонями ее груди.
   Коснувшись тугих сосков, он слегка стиснул их между пальцами и стал легонько потирать, чувствуя, как по всему ее телу пробегает ответная дрожь.
   — Ты самое мое большое сокровище, Рена.
   — Вот как?
   — Представь себе.
   — На прошлой неделе ты мне сказал, что больше всего на свете хочешь, чтобы в нашей жизни ничего никогда не менялось.
   — Да, у меня есть все, о чем только можно мечтать.
   Она запрокинула назад голову, наслаждаясь его ласками, и прошептала:
   — Как ты думаешь, к августу комната будет готова?
   — Возможно. Но ты ведь только что сказала, она тебе не нужна.
   Повернувшись к нему лицом, она посмотрела на него через пелену нахлынувших слез и, улыбнувшись уголками губ, тихо проговорила:
   — Нет, нужна, но не мне, Мэтт. В нашей жизни кое-что должно измениться.
   Когда он понял значение ее слов, то в первый миг замер от неожиданности, а затем еще крепче прижал к себе, словно беря под свою защиту, и стал ласково гладить рукой ее волосы. Трудно было найти нужные слова, выразить нежность, которую он к ней испытывал.
   — Рена, проживи я хоть сто лет, более счастливого дня у меня никогда не будет, — наконец сказал он.
   — По крайней мере, до августа, — прошептала она и с нежной лукавинкой добавила: — А пока что весь дом в нашем распоряжении.