---------------------------------------------------------------
(c) Зинаида Миркина, 1991
(c) Н. Дверьянова, иллюстрации. 1991
(c) Редактирование, оформление - МосАртСофт. 1991
(c) Издательство "Аримойя". 1991
OCR: Левон Аршакуни (arshakuny@mtu-net.ru)
---------------------------------------------------------------
Оглавление
Раздел первый
Фея Перели
Белый Заяц
Грустный гном
Ангел
Легконожка
Снежная королева
Раздел Второй
Волшебная щелочка
Старая Фея
Оль, Ом, Эль
Сказка о чуде или Золотая Флейта
Сказка о царевиче Сутасоме
Бог посетил
Если был день
Превращен в дребедень,
Растрачен, растрачен,
- Ангел это поймет,
И от вас не уйдет,
Но заплачет...
(Из песни)
Ангел...
Вы конечно, давно знаете, что никакого ангела на свете нет. Или,
наоборот, твердо уверены, что он есть, что он так же существует, как вы
сами, и если очень постараться, его можно и увидеть. И только некоторые дети
еще ничего точно не знают и робко задают вопрос: а что такое ангел? И есть
ли он?
Милые мои дети, как трудно вам ответить. Хотя мне кажется, я знаю
ответ, но тем труднее мне ответить вам.
Ну, конечно, есть ангел. Мне так невероятно, что в этом можно
сомневаться. Видела ли его я? Нет, никогда.
Но мало ли, что я видела? В том, что я вижу, я постоянно сомневаюсь -
то ли это на самом деле, каким кажется?..
Я не сомневаюсь только в том, что я люблю. А его я люблю. Как люблю!..
Рассказать же вам, что он такое, труднее всего на свете, потому что он
незаметный. Самый незаметный из всего, что есть.
Один только Бог еще незаметнее его. Но про Бога мы сейчас совсем не
будем говорить. А только про ангела...
Это он проделал длинный-длинный путь, когда никто не видел и не слышал,
и принес человеческую душу из мира незаметного в мир заметный. - И вот
человек родился. И если вам скажут, что ангел здесь ни при чем, - пусть
говорят. Я ведь вам уже сказала, что он - самый незаметный. И что же может
быть естественней, чем то, что его не замечают? Говорят о вещах и делах,
которые всем заметны. Не о нем...
И вот, пока человек маленький, пока он совсем ничего не может, ангел не
отходит от него. Маленький человек совершенно не мешает своему ангелу делать
все, что ему нужно. Именно потому, что сам он ничего не может, ангел все
может за него. За него помнит, за него улыбается. Вы никогда не
задумывались, кто научил самого маленького человека такой улыбке? Так вот,
если хотите яснее всего представить себе ангела, посмотрите на эту улыбку.
Почему же маленький так много плачет? Как вам сказать,...
Это очень трудно - переходить из незаметного мира в заметный.
Все так незнакомо, непривычно. Наверно, это очень больно, когда
начинает быть нужным что-то заметное, что есть только в одном месте, а в
других местах его не найти. И если ты попал в это "другое" место, то как
тебе не плакать? Ведь чего-то нет.
Мне чудится, что ребенок еще ясно помнит про состояние, когда все всюду
было, и плакать было совершенно ни к чему. Была одна только улыбка, которая
разливалась повсюду и была не чем иным, как светом. А сейчас она появляется
только иногда. То свет, то тени. Все есть - чего-то нет...
- О чем ты так горько, маленький?
- Как это несправедливо, как это нехорошо, когда чего-то нет! Все
всегда должно быть.
- Ты так думаешь, малыш? Тебе нужно все? Ну, конечно, такая улыбка
только для ВСЕГО, которое ни в ком и ни в чем не умещается...
Подожди, маленький, подожди... Слушайся своего ангела. Он ведь не
отходит от тебя. Слушайся его, и ты снова найдешь все. Ты улыбаешься?
Значит, веришь. Ты ничего не помнишь, ничего не понимаешь. Тем легче тебе
почувствовать все. Сразу ВСЕ.
Но по мере того, как ты вырастаешь, к тебе приближается что-то, что-то
одно. Ты видишь его все яснее, все четче. Но тебе совершенно неинтересно
удовольствоваться этим одним. Тебе надо и это, и другое, и третье. Нам
невозможно за тобою угнаться, чтобы исполнить все твои желания. Ты нас
начинаешь утомлять.. Да не вертись ты во все стороны!.. Как нам трудно
понять, что ты утратил ВСЕ, ВСЕ, которое было ВСЮДУ, ВСЮДУ. И тебе надо
такое бесконечное множество вещей, чтобы попытаться заменить ВСЕ. Тебе еще
кажется, что можно объять необъятное. Чуть-чуть поднатужиться - еще одну
игрушку, еще одну бабочку, еще одну птицу... Все такое заметное, яркое,
вкусное...
А ангел? Что в это время делает твой ангел? Это совершенно незаметно.
Может показаться, что он совершенно забыл о тебе, как и ты о нем. Смотря
какая у тебя мама или няня. Если мама или няня рассказывает тебе про ангела,
то ты спрашиваешь: "Где же он? Почему он не дает мне все, что я хочу, и не
защищает меня, когда меня обижают?" И вот не знаю, напомнит ли кто-нибудь
тебе, что он незаметный, самый незаметный на свете и совершенно не может
делать заметных дел? И чем заметнее становишься ты, тем незаметнее твой
ангел... Не знаю, напомнит ли тебе об этом кто-нибудь...
Разве иногда, когда прошумят вдруг листья над головой, и тебе почему-то
захочется слушать этот шум совершенно ни для чего, и ты даже забудешь
ответить на вопрос, даже не расслышишь, о чем спрашивают. Такой незаметный,
легкий шум...
Или небо вдруг опустится к самому твоему лбу, почти коснется его, и ты
внезапно почувствуешь, что можно провести небом по лицу, как вот этой
травинкой... Разве ты по-настоящему замечал когда-нибудь небо? А ведь ангел
еще незаметнее... И вот, когда ты не говоришь ни о чем, ничего не делаешь и
даже, может быть, ни о чем не думаешь, вот тогда-то, в такие странные
провальные минуты он с тобой и разговаривает.
***
Воздух пахнул дождем. Теплый ветер поднял занавеску. Вещи вокруг тебя
складываются в удивительный лад. Что сказал тебе твой ангел? Ничего. Все,
что нужно, то и сказал.
Тебе хорошо? Неизъяснимо хорошо. Ты любишь. Это ангел твой склонился
над тобой только что - и поправил что-то в твоей душе, как мать поправляет
своему ребенку лезущие на глаза волосы или сбившееся одеяло.
Но он это делает только тогда, когда ты не думаешь ни о чем, в том
числе и о нем не думаешь, об ангеле. Если ты подумаешь о нем и спросишь:
"Где он?" или "Какой он?", - он улетит так же незаметно, как прилетел.
Собственно, он никуда не улетает, как и не прилетает ниоткуда. Он всегда
здесь. Но ты... ты, милый мой, куда ты смотришь? На вещи? Ты ищешь его среди
вещей? Но... ведь он - с другой стороны, всегда с другой стороны. Ты
смотришь не в ту сторону.
- Как не в ту? Я смотрю во все стороны.
И всегда на вещи. А он по ту сторону вещей. Не понимаешь? А кто тебе
сказал, что надо понимать?
Ветер качнул занавеску. Ветка изогнулась каким-то неизъяснимым
движением. Тебе это понятно?
- Но это же так... все, а при чем же тут ангел?
- А тебе надо, чтобы было не все, а что-то, что-то выделенное,
заметное... Ты снова забыл, что ангел такой незаметный... И ты, может быть,
родился для того, чтобы научиться замечать незаметное...
- Так, может быть, его нет?
- На этот вопрос никто тебе не ответит, кроме тебя самого. Никто. Или
ты сам заметишь его, или так и проживешь, не заметив...
Замечает ли своего ангела младенец? Нет. Он еще вообще ничего не
замечает. Просто он не расстается со своим ангелом. Все время сосет его
невидимое молоко.
Не расстается со своим ангелом... Вот почему он так улыбается, будто
ему принадлежит вся Вечность. Такому крошке - ЦЕЛАЯ ВЕЧНОСТЬ.
Конечно, ты можешь возразить, что ему принадлежит целая вечность и
порция молока. И если не будет порции молока, то его не утешит целая
вечность. Но, понимаешь, молоко ему нужно, чтобы о нем не думать, чтобы
ничто не стояло между ним и Вечностью, чтобы он мог спокойно улыбаться
ничему и ВСЕМУ. В том числе - молоку.
Тебе не приходилось встречать людей, вполне сытых, у которых вдоволь и
молока, и хлеба, и еще многого другого, и которые почти совсем разучились
улыбаться, то есть вот так улыбаться - ВСЕМУ? То самодовольное движение,
которое появляется у них на лицах, тоже называется улыбкой. Но это просто
значит, что у нас в языке не хватает слов. Есть улыбка ангела и улыбка, от
которой ангел плачет.
... Ты не знал, что ангел плачет?
Плачет.
Когда люди отворачиваются, отгораживаются и не замечают...
Его? - Да не обязательно его - чего-нибудь не замечают. Откуда ты
знаешь, что именно это "что-нибудь "и не будет он? Он в любой момент может
превратиться во все, что угодно.
Когда свет разливается по небу, по земле и заходит в твою комнату, ты
разве не чувствуешь, как он обнимает тебя? Бывает ли так, чтобы он
кого-нибудь или чего-нибудь не заметил? От кого-нибудь отвернулся, кого-то
обошел? Бывает? Тогда бы свет не был светом... Этого не бывает. И не оттого
ли где-то на дне нашего сердца такой поразительный покой, совершенно
непонятный нам покой, который осел на самом дне, глубже тоски, глубже самого
глубокого горя? Не оттого ли это, что где-то глубже сознания нашего живет
чувство, что мы не обойдены, не можем быть обойдены и не замечены. Что То,
самое главное, свет жизни нашей, не может быть безразлично ни к кому и ни к
чему. Он не может пройти мимо самой малой крошки живого, мимо самого
никудышного, самого горького.
Он никого не может не заметить, иначе Он - не он. Разве не это чувство
смутно шевелится в тебе, когда ты следишь за разливающимся по небу светом? И
особенно на закате, когда свет хочет передать тебе всю свою немыслимую силу
внимания и проникновения во все и сквозь все...
А на заре, в часы бесконечной нежности Света, разве не слышишь ты
беззвучный завет: не отгораживайтесь, не закрывайтесь, будьте тишайшими и
прозрачными, чтобы заметить самое незаметное...
Будьте как Свет, - который замечает все и всех... все и всех...
Одно малейшее пятнышко, не замеченное вами, - и вы уже не подобны
свету, и Свет уже не может беспрепятственно разлиться в вас. Это самое
пятнышко, не замеченное вами, не пускает его в вас.
Одна маленькая звездочка, по которой равнодушно скользнул ваш взгляд,
линия ветвей, которая напрасно прочертила для вас путь в самое главное,
малейшее движение человеческой души, которое было вам ни к чему, и...
Вы еще спрашиваете, отчего вам нехорошо и отчего плачет ангел?
Жил-был на свете Белый Заяц. Он был похож на всех других белых зайцев,
только у него почему-то всегда одно ухо торчало прямо вверх, а другое
вздрагивало и опускалось, а глаза при этом были такие большие и удивленные,
точно он видел не только то, что перед глазами, а как будто что-то еще, что
его совершенно поражало, и он только никак не мог передать, что же это такое
было. Когда все зайцы весело хрустели капустой, у него почему-то кочан
выпадал из лапок, и он не замечал этого, а о чем-то задумывался.
Какой-нибудь плутишка зайчонок подкрадывался и съедал его кочан, но он даже
не слышал этого. А когда потом спохватывался, то улыбался и махал лапкой: Ну
и хорошо, что ты полакомился, а я потом что-нибудь найду себе . И уходил. Он
действительно что-то искал все время, только капусту ли. Может быть,
морковку? Однажды зайцы увидели его с длинной морковкой в лапах, но морковка
эта была белая, а не красная.
- Какая смешная морковка, - сказал один шустрый зайчонок, - дай ее мне,
ты же добрый.
Но Белый Заяц только покачал своей пушистой головой с опущенным ухом и
сказал:
- Это не морковка. И это не для еды.
- А для чего же?
Заяц приложил странную морковку к подбородку, достал откуда-то из-за
пазухи тонкую серебряную палочку, положил ее на эту странную морковку и стал
водить палочкой по морковке. И раздалась музыка. Какая это была музыка!
Зайцы никогда не слышали ничего подобного. Они постепенно забыли и про
капусту, и про морковку, и про все свои дела. Они даже позабыли свои уши,
свои лапы и хвосты. И уши, и хвосты, и лапы устроились как им только
хотелось - в самых невероятных положениях. Одно ухо устремлялось вверх, а
другое позабывало подняться и торчало врастопырку; одна лапа держалась за
ус, другая висела в воздухе. Вообще, если бы зайцы посмотрели на себя со
стороны, они наверное расхохотались бы. Но в том-то и дело, что они на себя
не смотрели, а слушали. Они слушали, как Белый Заяц играл на скрипочке,
потому что странная морковка была не чем иным, как маленькой белой волшебной
скрипочкой с серебряным смычком. Так вот что так долго искал Белый Заяц. И
нашел-таки! Зайцы собирались вокруг него на полянке. Их было все больше и
больше, и все они слушали, и хотя скрипка не говорила никаких слов, зайцы
понимали очень ясно, что она хотела сказать:
"Все хорошо! Все очень-очень хорошо! Все так хорошо,- говорила белая
скрипочка, - что это невозможно передать. Все деревья это знают, и небо
знает, и птицы знают. Все ручейки и травинки знают, как все удивительно
хорошо, и только зайцы не знают, но вот теперь должны узнать и зайцы, а
может быть и другие звери".
Когда Белый Заяц кончил играть, зайцы постепенно опомнились и подобрали
свои лапы, и хвосты, и уши, заставили их принять надлежащее положение,
вздохнули и побрели по своим норкам. Но теперь уже зайцы не могли жить без
волшебной скрипочки и только ждали, чтобы Белый заиграл. Хотя не все,
конечно.
Некоторые говорили: "Да ведь неправда все это. Он говорит: "Все хорошо,
все очень-очень хорошо". А как же хорошо, когда на свете есть волки и вовсе
не всегда есть капуста и морковка?" Но когда скрипочка начинала играть, даже
и эти зайцы забывали про все, что сами говорили,- и выходили на полянку
слушать. И овцы, и козы из деревни приходили слушать Белого, и белочка
заслушивалась и забывала скакать по деревьям.
И вот однажды, когда народу собралось видимо-невидимо, раздался крик,
да такой страшный! Музыка разом оборвалась. Все обернулись и с ужасом
увидели волков. Волки уже задрали двух зайцев, а остальные бросились
врассыпную кто куда. Только Заяц-скрипач не убежал. Он стоял посреди поляны,
глядел на волков своими большими удивленными глазами и плакал. Волки
приближались к нему, но он как будто совсем не пугался, и плакал вовсе не о
себе, а от жалости и горя, что на свете есть волки.,.
"Как же так, - думал он, - я ведь знаю, что все хорошо, что все так
хорошо! И деревья это знают, и птицы, и ручейки, и вдруг... Значит, или то,
что мы знаем, неправда, или злых не должно быть. Нет, то, что я знаю, -
правда! Но как же, как же это все понять?!"
Волчья морда была совсем уже близко, и вдруг Заяц услышал голос:
- То, что ты знаешь, - правда, мой Белый скрипач. Все правда!
Заяц обернулся и увидел рядом с собой девочку с синими-синими глазами.
Обыкновенная девочка, только глаза необыкновенные. Да нет, она, наверное,
все-таки необыкновенная, она волшебница. Неужели волки просто не выдержали
человеческого взгляда и потому отступают?
Как бы там ни было, но волки не выдержали ее взгляда и ушли.
А девочка сказала еще раз:
- Все правда, что ты знаешь, мой милый заяц. Никогда не сомневайся в
этом, хотя понять эту правду очень трудно.
Девочка говорила это, а сама плакала, так ей было жалко зайцев, которых
задрали волки. А потом она сказала:
- Я построю Белый город, где не будет волков и лис. Где будут только
зайцы, ягнята и цветы. В этом прекрасном городе они будут в полной
безопасности. Ни один волк не сможет проникнуть туда и там никто не будет
плакать (разве только от счастья, но это не считается).
И она взмахнула волшебной палочкой, точно такой серебряной палочкой,
как смычок Белого Скрипача, и огородила место большой белой стеной.
- Вот город, - сказала она.
И там, где она взмахивала серебряной палочкой, там вырастал белый
домик, который сам светился. И в городе этом было так красиво, как еще нигде
и никогда не било.
Но вдруг одна старая зайчиха сказала:
- Простите, пожалуйста, а где же здесь будут огороды? Всюду одни цветы,
и деревья, и ручьи, и речки, и озера, и светящиеся дома. Это, конечно, чудо
как хорошо, но все-таки как же без капусты с морковкой?
- Капуста с морковкой появятся. Их будет столько, сколько тебе надо,
как только ты перестанешь думать о них и задавать вопросы.
- То есть, как это? - удивилась зайчиха, но в это время раздался звон
серебряных колокольчиков, и зайчиха стихла, раскрыв рот и забыв про свои
лапы и уши, точно она была не старая зайчиха, а маленький зайчонок, и мама
рассказывала ей сказку, и она совершенно всему верила, совершенно всему.
До чего же хорошо зажили зайцы, и ягнята, и белки, и птицы, и цветы, и
деревья, и ручьи, и озера в этом волшебном городе! Волшебная белая стена
пропускала внутрь города всех добрых, а перед злыми она сама собой
смыкалась. Никаких сторожей и никаких ворот не было. Просто стена была
волшебная и слушалась она только Белую скрипку. И все было удивительно
хорошо. Совсем хорошо.
Как вдруг одному зайчонку показалось, что кто-то плачет. Он навострил
ушки, удивленно поднял глаза и стал прислушиваться. Плач повторился, а лотом
раздался вой, который расслышали и другие зайцы. Вой стал заглушать звон
серебряных колокольчиков.
Зайцы подошли к стене и увидели в щелочку волков. Волки жались к стене
волшебного города и выли:
- Впустите нас! Мы не будем больше никого есть! У вас так тепло, и
светло, и хорошо, а у нас такой мороз, такие вьюги! Мы погибаем здесь.
Пустите нас!
Все серебряные колокольчики смолкли. Зайцы и ягнята задумались. Потом
заговорили все сразу, так что Девочка должна была навести порядок, взмахнув
серебряной палочкой, и каждый стал говорить вслед за другим, по очереди. А
говорили зайцы и ягнята совсем по-разному. Первый даже не сразу заговорил.
Он просто заплакал горько, горько. Он вспомнил своих братьев и сестру,
которых задрали волки, и никак, никак не мог успокоиться. Л потом сказал:
- Я не могу жить с волками в одном городе. Если они придут, я уйду.
- Да тебе и не придется уходить, - сказал второй, - они сейчас же
задерут тебя и других. Волки есть волки, неужели им кто-нибудь поверит?
- А я рад. Я счастлив, что слышу волчий вой. Наконец-то мы отомстили за
себя, - сказал третий.
Тогда Девочка вздрогнула и приложила палец к его губам.
- Не смен так говорить, -- сказала она. - - Еще одно слово, и ты сам
превратишься в волка. Да, заяц может превратится в волка, волк - в человека.
Все гораздо сложней, чем ты думаешь.
Тогда заговорил четвертый заяц и сказал, что он не может, не может
жить, если слышит, что кто-нибудь плачет.
- Мне не нужно волшебного города, если за стенами его плачут. Впустите
волков, - попросил он Девочку.
- А если они опять примутся за старое и будут есть зайцев и ягнят?.
- Нет, нет, этого не может быть! Они же обещают!
- Ты, конечно, очень добрый,- сказала Девочка. - Но может быть, таким
добрым быть не так уж трудно? Ты, конечно, не станешь вол;.;:.:, но ты и
защитить никого не сумеешь. Посмотри на своего бедного брата, как он дрожит!
Сперва бы ты сумел пожалеть его, а потом уж волков. Чтобы пожалеть волков,
надо стать очень сильным, а ты слабый. Слабый и безответственный.
- Л что такое ответственный? - спросил маленький зайчонок. И Девочка
сказала, что ответственный это тот, кто сумеет ответить и волкам, и зайцам
так, кик будто он находится и в волчьей, и в заячьей шкуре одновременно.
- Разве это возможно? - спросил старый заяц.
Девочка ничего не сказала, только все увидели, что она надевает свою
пуховую шубку. В городе было совсем тепло. Зачем это она одевалась?
И тут вдруг она вынула из кармана Белую Скрипочку, точно такую, как у
Зайца-Скрипача, и сказала:
- Мои милые зайцы! Я ухожу. Я должна пойти к волкам и разделить с ними
их холод и голод. Впустить в город их нельзя, потому что волки есть волки,
но и одних их оставлять я тоже не могу. Оставайтесь в вашем волшебном городе
и хорошенько его берегите до моего прихода, а я пойду к волкам и буду играть
им на Белой скрипочке. Это все, что я могу и должна сделать.
И вот стена перед Девочкой разомкнулась, и она вышла наружу - к волкам.
Ух, какая вьюга тут была, какая тьма! И во тьме только поблескивали
волчьи глаза.
- Идемте, - сказала Девочка волкам. - В город войти вы не можете,
потому что слишком много зла вы сделали. При вашем приближении камни стены
начнут кричать. Но я буду с вами, где бы вы ни были. Идемте.
Тогда вышел старый волк и сказал:
- Ты говоришь, что слишком много зла мы сделали. Но разве мы виноваты в
этом? Мы - волки. Разве мы сами сделали себя волками? И разве мы можем быть
другими?
Девочка ничего не ответила. Она только вынула скрипку и заиграла. А
скрипка говорила: "Все хорошо. Все хорошо. Все очень, очень хорошо! Так
хорошо!.. И старый лес это знает, и морозная пыль это знает, вся земная
красота это знает, только волки еще этого не знают".
Волки слушали. Не так, как зайцы. Совсем по-другому. Но слушали, Они
стали очень серьезными и неподвижными, так что их можно было спутать со
старыми замерзшими деревьями, сквозь ветви которых начали поблескивать
звезды.
Когда Девочка кончила, один волк отделился от стаи, подошел к ней и
сказал:
- Ты говоришь, что все очень, очень хорошо, но как же это, если так
холодно и мы голодаем?
- Мне тоже холодно, и я тоже голодна, - сказала Девочка. И больше
ничего не сказала.
Однажды волки долго совещались о чем-то между собой, а потом попросили
Девочку, чтобы она сыграла им на Белой скрипочке.
И Девочка сыграла. "Все хорошо, все очень, очень хорошо!" - пела Белая
скрипка. - И деревья это знают, и звезды знают. И зайцы это знают. Только
волки еще этого не знают."
Волки слушали. А потом сказали:
- Это неправда. Тебя можно заслушаться, но это неправда. Мы голодны. Ты
не можешь накормить нас, а говоришь, что все хорошо. Ты нас обманываешь, и
мы тебя съедим.
- Ну что ж, - сказала Девочка и низко-низко опустила голову, так что
она стала похожа на склонившийся под снегом замерзший куст. - Конечно, если
вы мне не поверили, вам ничего не остается, как съесть меня... Я готова.
- Мы голодны, а ты - обманщица, - повторили волки. - Все мы видим, что
ты - обманщица.
Но вдруг из стаи выделился один волк, подошел к Девочке и заслонил ее
собой.
- Нет, она не обманщица, - сказал он. - Все хорошо, все очень, очень
хорошо, если мы можем сидеть рядом с ней и слушать ее. И я готов умереть с
голоду, только бы она пела. Если я умру с голоду, но не трону ее ни одним
зубом, все будет хорошо, все будет очень, очень хорошо. - И он подошел к
Девочке и положил голову ей на колени,
-- Ну вот, ты уже не волк, ты - Друг, - сказала Девочка и заплакала от
счастья. - Я ушла из города, чтобы хотя бы один волк стал Другом и смог бы
войти в Волшебный город. Если бы не нашлось ни одного такого, волки бы съели
меня, и Волшебный город отдалился бы от волков еще больше... А теперь...
Глядите и слушайте!
И волки услышали звон, тонкий, далекий, а лотом все яснее, ближе,
ближе... Звон и сияние приближались к ним, и вдруг прямо перед ними выросла
белая стена. Стена раскрылась только, чтобы пропустить Девочку и Друга, и
закрылась за ними. И потом город медленно начал отдаляться, так что
превратился в далекое белое облако, плывущее по небу. И волки не знали, был
ли он на самом деле, или не было его. Они остались совсем одни в пустом
темном лесу. Совсем одни со всей своей волчьей тоской.
- Ах, почему мы не поверили ей, - завыли волки. - Почему, почему мы не
поверили ей? Что же нам делать сейчас?
Но... Что это? То ли сосулька зацепилась за сосульку, то ли звездочка
задела за обледенелую ветку дерева, только вдруг раздался тонкий звон. Звон
рос, приближался и превращался в слова:
"Все хорошо, все очень, очень хорошо!
Никогда не поздно этому поверить."
Ее звали Марией. Она была молода и здорова и у нее было все, что нужно
для счастья, хотя все время еще чего-то не хватало. Но теперь уже хватало.
Теперь уже его было столько, что больше некуда. Сердце не выдержит. Теперь у
нее был маленький сын, к которому невозможно было привыкнуть. И даже понять
это было невозможно. У нее в доме появилось Чудо. Она держала Чудо на руках.
Чудо болтало ножками и ручками и улыбалось ей.
Только вот рядом с Чудом поселился страх... Господи, Чудо было таким
хрупким!.. Страшно отойти от него даже на минуту.
- Подожди, маленький, я сейчас вернусь. Кто-то позвонил в дверь. Сейчас
открою и вернусь.
Перед дверью стоял человек. Странная фигура. Впрочем, фигуры почти и не
было. Одно лицо. И даже не лицо, - одни глаза. И глазам этим что-то надо от
нее. Что?
- Кто вы?
Глаза смотрят молча, наверно, целую минуту. Потом раздается голос:
- Нищий. Опять молчание.
- Я нищий. Я все отдал. У меня ничего нет.
- Так что же ты хочешь от меня? Чтобы я дала тебе что-нибудь?
- Нет, мне ничего не нужно. Я ничего не хочу отбирать у тебя. Но я сам
уже все отдал. У тебя все есть потому, что я тебе все отдал. Ты не знала
этого?
Она молчала.
- Неужели ты не знаешь, что для того, чтобы все было, надо, чтобы
кто-то все отдал? Ты не знаешь этого? Она молчала.
- Мария, будь моей матерью.
- Матерью? Как я могу стать тебе матерью? Я тебя не родила. Ты мне не
сын.
Она молчит. И он молчит. И она медленно закрывает дверь. Но все еще не
может отойти от двери. Ей кажется, что глаза смотрят через дверь, через
стены.
***
Ах, мой мальчик, ах, мой маленький! Только бы ты был у меня! Только бы
с тобой ничего не случилось! Или - мне не надо этого мира. Мне ничего,
никого не надо...
И она прижимает его к груди. Упрятать бы его там от всех напастей, от
всех глаз... ото всего...
"Ты есть потому, что Он мне тебя дал?! Он мне тебя от-дал? Значит, ты
не мой, а Его? Не мой?! Нет! Мой! Мой! Мой!"
Ей хотелось одного - как можно скорее забыть о Нищем. И, кажется, она
стала забывать. Прошло уже полгода. Тогда была сырая осень, а сейчас весна.,
(c) Зинаида Миркина, 1991
(c) Н. Дверьянова, иллюстрации. 1991
(c) Редактирование, оформление - МосАртСофт. 1991
(c) Издательство "Аримойя". 1991
OCR: Левон Аршакуни (arshakuny@mtu-net.ru)
---------------------------------------------------------------
Оглавление
Раздел первый
Фея Перели
Белый Заяц
Грустный гном
Ангел
Легконожка
Снежная королева
Раздел Второй
Волшебная щелочка
Старая Фея
Оль, Ом, Эль
Сказка о чуде или Золотая Флейта
Сказка о царевиче Сутасоме
Бог посетил
Если был день
Превращен в дребедень,
Растрачен, растрачен,
- Ангел это поймет,
И от вас не уйдет,
Но заплачет...
(Из песни)
Ангел...
Вы конечно, давно знаете, что никакого ангела на свете нет. Или,
наоборот, твердо уверены, что он есть, что он так же существует, как вы
сами, и если очень постараться, его можно и увидеть. И только некоторые дети
еще ничего точно не знают и робко задают вопрос: а что такое ангел? И есть
ли он?
Милые мои дети, как трудно вам ответить. Хотя мне кажется, я знаю
ответ, но тем труднее мне ответить вам.
Ну, конечно, есть ангел. Мне так невероятно, что в этом можно
сомневаться. Видела ли его я? Нет, никогда.
Но мало ли, что я видела? В том, что я вижу, я постоянно сомневаюсь -
то ли это на самом деле, каким кажется?..
Я не сомневаюсь только в том, что я люблю. А его я люблю. Как люблю!..
Рассказать же вам, что он такое, труднее всего на свете, потому что он
незаметный. Самый незаметный из всего, что есть.
Один только Бог еще незаметнее его. Но про Бога мы сейчас совсем не
будем говорить. А только про ангела...
Это он проделал длинный-длинный путь, когда никто не видел и не слышал,
и принес человеческую душу из мира незаметного в мир заметный. - И вот
человек родился. И если вам скажут, что ангел здесь ни при чем, - пусть
говорят. Я ведь вам уже сказала, что он - самый незаметный. И что же может
быть естественней, чем то, что его не замечают? Говорят о вещах и делах,
которые всем заметны. Не о нем...
И вот, пока человек маленький, пока он совсем ничего не может, ангел не
отходит от него. Маленький человек совершенно не мешает своему ангелу делать
все, что ему нужно. Именно потому, что сам он ничего не может, ангел все
может за него. За него помнит, за него улыбается. Вы никогда не
задумывались, кто научил самого маленького человека такой улыбке? Так вот,
если хотите яснее всего представить себе ангела, посмотрите на эту улыбку.
Почему же маленький так много плачет? Как вам сказать,...
Это очень трудно - переходить из незаметного мира в заметный.
Все так незнакомо, непривычно. Наверно, это очень больно, когда
начинает быть нужным что-то заметное, что есть только в одном месте, а в
других местах его не найти. И если ты попал в это "другое" место, то как
тебе не плакать? Ведь чего-то нет.
Мне чудится, что ребенок еще ясно помнит про состояние, когда все всюду
было, и плакать было совершенно ни к чему. Была одна только улыбка, которая
разливалась повсюду и была не чем иным, как светом. А сейчас она появляется
только иногда. То свет, то тени. Все есть - чего-то нет...
- О чем ты так горько, маленький?
- Как это несправедливо, как это нехорошо, когда чего-то нет! Все
всегда должно быть.
- Ты так думаешь, малыш? Тебе нужно все? Ну, конечно, такая улыбка
только для ВСЕГО, которое ни в ком и ни в чем не умещается...
Подожди, маленький, подожди... Слушайся своего ангела. Он ведь не
отходит от тебя. Слушайся его, и ты снова найдешь все. Ты улыбаешься?
Значит, веришь. Ты ничего не помнишь, ничего не понимаешь. Тем легче тебе
почувствовать все. Сразу ВСЕ.
Но по мере того, как ты вырастаешь, к тебе приближается что-то, что-то
одно. Ты видишь его все яснее, все четче. Но тебе совершенно неинтересно
удовольствоваться этим одним. Тебе надо и это, и другое, и третье. Нам
невозможно за тобою угнаться, чтобы исполнить все твои желания. Ты нас
начинаешь утомлять.. Да не вертись ты во все стороны!.. Как нам трудно
понять, что ты утратил ВСЕ, ВСЕ, которое было ВСЮДУ, ВСЮДУ. И тебе надо
такое бесконечное множество вещей, чтобы попытаться заменить ВСЕ. Тебе еще
кажется, что можно объять необъятное. Чуть-чуть поднатужиться - еще одну
игрушку, еще одну бабочку, еще одну птицу... Все такое заметное, яркое,
вкусное...
А ангел? Что в это время делает твой ангел? Это совершенно незаметно.
Может показаться, что он совершенно забыл о тебе, как и ты о нем. Смотря
какая у тебя мама или няня. Если мама или няня рассказывает тебе про ангела,
то ты спрашиваешь: "Где же он? Почему он не дает мне все, что я хочу, и не
защищает меня, когда меня обижают?" И вот не знаю, напомнит ли кто-нибудь
тебе, что он незаметный, самый незаметный на свете и совершенно не может
делать заметных дел? И чем заметнее становишься ты, тем незаметнее твой
ангел... Не знаю, напомнит ли тебе об этом кто-нибудь...
Разве иногда, когда прошумят вдруг листья над головой, и тебе почему-то
захочется слушать этот шум совершенно ни для чего, и ты даже забудешь
ответить на вопрос, даже не расслышишь, о чем спрашивают. Такой незаметный,
легкий шум...
Или небо вдруг опустится к самому твоему лбу, почти коснется его, и ты
внезапно почувствуешь, что можно провести небом по лицу, как вот этой
травинкой... Разве ты по-настоящему замечал когда-нибудь небо? А ведь ангел
еще незаметнее... И вот, когда ты не говоришь ни о чем, ничего не делаешь и
даже, может быть, ни о чем не думаешь, вот тогда-то, в такие странные
провальные минуты он с тобой и разговаривает.
***
Воздух пахнул дождем. Теплый ветер поднял занавеску. Вещи вокруг тебя
складываются в удивительный лад. Что сказал тебе твой ангел? Ничего. Все,
что нужно, то и сказал.
Тебе хорошо? Неизъяснимо хорошо. Ты любишь. Это ангел твой склонился
над тобой только что - и поправил что-то в твоей душе, как мать поправляет
своему ребенку лезущие на глаза волосы или сбившееся одеяло.
Но он это делает только тогда, когда ты не думаешь ни о чем, в том
числе и о нем не думаешь, об ангеле. Если ты подумаешь о нем и спросишь:
"Где он?" или "Какой он?", - он улетит так же незаметно, как прилетел.
Собственно, он никуда не улетает, как и не прилетает ниоткуда. Он всегда
здесь. Но ты... ты, милый мой, куда ты смотришь? На вещи? Ты ищешь его среди
вещей? Но... ведь он - с другой стороны, всегда с другой стороны. Ты
смотришь не в ту сторону.
- Как не в ту? Я смотрю во все стороны.
И всегда на вещи. А он по ту сторону вещей. Не понимаешь? А кто тебе
сказал, что надо понимать?
Ветер качнул занавеску. Ветка изогнулась каким-то неизъяснимым
движением. Тебе это понятно?
- Но это же так... все, а при чем же тут ангел?
- А тебе надо, чтобы было не все, а что-то, что-то выделенное,
заметное... Ты снова забыл, что ангел такой незаметный... И ты, может быть,
родился для того, чтобы научиться замечать незаметное...
- Так, может быть, его нет?
- На этот вопрос никто тебе не ответит, кроме тебя самого. Никто. Или
ты сам заметишь его, или так и проживешь, не заметив...
Замечает ли своего ангела младенец? Нет. Он еще вообще ничего не
замечает. Просто он не расстается со своим ангелом. Все время сосет его
невидимое молоко.
Не расстается со своим ангелом... Вот почему он так улыбается, будто
ему принадлежит вся Вечность. Такому крошке - ЦЕЛАЯ ВЕЧНОСТЬ.
Конечно, ты можешь возразить, что ему принадлежит целая вечность и
порция молока. И если не будет порции молока, то его не утешит целая
вечность. Но, понимаешь, молоко ему нужно, чтобы о нем не думать, чтобы
ничто не стояло между ним и Вечностью, чтобы он мог спокойно улыбаться
ничему и ВСЕМУ. В том числе - молоку.
Тебе не приходилось встречать людей, вполне сытых, у которых вдоволь и
молока, и хлеба, и еще многого другого, и которые почти совсем разучились
улыбаться, то есть вот так улыбаться - ВСЕМУ? То самодовольное движение,
которое появляется у них на лицах, тоже называется улыбкой. Но это просто
значит, что у нас в языке не хватает слов. Есть улыбка ангела и улыбка, от
которой ангел плачет.
... Ты не знал, что ангел плачет?
Плачет.
Когда люди отворачиваются, отгораживаются и не замечают...
Его? - Да не обязательно его - чего-нибудь не замечают. Откуда ты
знаешь, что именно это "что-нибудь "и не будет он? Он в любой момент может
превратиться во все, что угодно.
Когда свет разливается по небу, по земле и заходит в твою комнату, ты
разве не чувствуешь, как он обнимает тебя? Бывает ли так, чтобы он
кого-нибудь или чего-нибудь не заметил? От кого-нибудь отвернулся, кого-то
обошел? Бывает? Тогда бы свет не был светом... Этого не бывает. И не оттого
ли где-то на дне нашего сердца такой поразительный покой, совершенно
непонятный нам покой, который осел на самом дне, глубже тоски, глубже самого
глубокого горя? Не оттого ли это, что где-то глубже сознания нашего живет
чувство, что мы не обойдены, не можем быть обойдены и не замечены. Что То,
самое главное, свет жизни нашей, не может быть безразлично ни к кому и ни к
чему. Он не может пройти мимо самой малой крошки живого, мимо самого
никудышного, самого горького.
Он никого не может не заметить, иначе Он - не он. Разве не это чувство
смутно шевелится в тебе, когда ты следишь за разливающимся по небу светом? И
особенно на закате, когда свет хочет передать тебе всю свою немыслимую силу
внимания и проникновения во все и сквозь все...
А на заре, в часы бесконечной нежности Света, разве не слышишь ты
беззвучный завет: не отгораживайтесь, не закрывайтесь, будьте тишайшими и
прозрачными, чтобы заметить самое незаметное...
Будьте как Свет, - который замечает все и всех... все и всех...
Одно малейшее пятнышко, не замеченное вами, - и вы уже не подобны
свету, и Свет уже не может беспрепятственно разлиться в вас. Это самое
пятнышко, не замеченное вами, не пускает его в вас.
Одна маленькая звездочка, по которой равнодушно скользнул ваш взгляд,
линия ветвей, которая напрасно прочертила для вас путь в самое главное,
малейшее движение человеческой души, которое было вам ни к чему, и...
Вы еще спрашиваете, отчего вам нехорошо и отчего плачет ангел?
Жил-был на свете Белый Заяц. Он был похож на всех других белых зайцев,
только у него почему-то всегда одно ухо торчало прямо вверх, а другое
вздрагивало и опускалось, а глаза при этом были такие большие и удивленные,
точно он видел не только то, что перед глазами, а как будто что-то еще, что
его совершенно поражало, и он только никак не мог передать, что же это такое
было. Когда все зайцы весело хрустели капустой, у него почему-то кочан
выпадал из лапок, и он не замечал этого, а о чем-то задумывался.
Какой-нибудь плутишка зайчонок подкрадывался и съедал его кочан, но он даже
не слышал этого. А когда потом спохватывался, то улыбался и махал лапкой: Ну
и хорошо, что ты полакомился, а я потом что-нибудь найду себе . И уходил. Он
действительно что-то искал все время, только капусту ли. Может быть,
морковку? Однажды зайцы увидели его с длинной морковкой в лапах, но морковка
эта была белая, а не красная.
- Какая смешная морковка, - сказал один шустрый зайчонок, - дай ее мне,
ты же добрый.
Но Белый Заяц только покачал своей пушистой головой с опущенным ухом и
сказал:
- Это не морковка. И это не для еды.
- А для чего же?
Заяц приложил странную морковку к подбородку, достал откуда-то из-за
пазухи тонкую серебряную палочку, положил ее на эту странную морковку и стал
водить палочкой по морковке. И раздалась музыка. Какая это была музыка!
Зайцы никогда не слышали ничего подобного. Они постепенно забыли и про
капусту, и про морковку, и про все свои дела. Они даже позабыли свои уши,
свои лапы и хвосты. И уши, и хвосты, и лапы устроились как им только
хотелось - в самых невероятных положениях. Одно ухо устремлялось вверх, а
другое позабывало подняться и торчало врастопырку; одна лапа держалась за
ус, другая висела в воздухе. Вообще, если бы зайцы посмотрели на себя со
стороны, они наверное расхохотались бы. Но в том-то и дело, что они на себя
не смотрели, а слушали. Они слушали, как Белый Заяц играл на скрипочке,
потому что странная морковка была не чем иным, как маленькой белой волшебной
скрипочкой с серебряным смычком. Так вот что так долго искал Белый Заяц. И
нашел-таки! Зайцы собирались вокруг него на полянке. Их было все больше и
больше, и все они слушали, и хотя скрипка не говорила никаких слов, зайцы
понимали очень ясно, что она хотела сказать:
"Все хорошо! Все очень-очень хорошо! Все так хорошо,- говорила белая
скрипочка, - что это невозможно передать. Все деревья это знают, и небо
знает, и птицы знают. Все ручейки и травинки знают, как все удивительно
хорошо, и только зайцы не знают, но вот теперь должны узнать и зайцы, а
может быть и другие звери".
Когда Белый Заяц кончил играть, зайцы постепенно опомнились и подобрали
свои лапы, и хвосты, и уши, заставили их принять надлежащее положение,
вздохнули и побрели по своим норкам. Но теперь уже зайцы не могли жить без
волшебной скрипочки и только ждали, чтобы Белый заиграл. Хотя не все,
конечно.
Некоторые говорили: "Да ведь неправда все это. Он говорит: "Все хорошо,
все очень-очень хорошо". А как же хорошо, когда на свете есть волки и вовсе
не всегда есть капуста и морковка?" Но когда скрипочка начинала играть, даже
и эти зайцы забывали про все, что сами говорили,- и выходили на полянку
слушать. И овцы, и козы из деревни приходили слушать Белого, и белочка
заслушивалась и забывала скакать по деревьям.
И вот однажды, когда народу собралось видимо-невидимо, раздался крик,
да такой страшный! Музыка разом оборвалась. Все обернулись и с ужасом
увидели волков. Волки уже задрали двух зайцев, а остальные бросились
врассыпную кто куда. Только Заяц-скрипач не убежал. Он стоял посреди поляны,
глядел на волков своими большими удивленными глазами и плакал. Волки
приближались к нему, но он как будто совсем не пугался, и плакал вовсе не о
себе, а от жалости и горя, что на свете есть волки.,.
"Как же так, - думал он, - я ведь знаю, что все хорошо, что все так
хорошо! И деревья это знают, и птицы, и ручейки, и вдруг... Значит, или то,
что мы знаем, неправда, или злых не должно быть. Нет, то, что я знаю, -
правда! Но как же, как же это все понять?!"
Волчья морда была совсем уже близко, и вдруг Заяц услышал голос:
- То, что ты знаешь, - правда, мой Белый скрипач. Все правда!
Заяц обернулся и увидел рядом с собой девочку с синими-синими глазами.
Обыкновенная девочка, только глаза необыкновенные. Да нет, она, наверное,
все-таки необыкновенная, она волшебница. Неужели волки просто не выдержали
человеческого взгляда и потому отступают?
Как бы там ни было, но волки не выдержали ее взгляда и ушли.
А девочка сказала еще раз:
- Все правда, что ты знаешь, мой милый заяц. Никогда не сомневайся в
этом, хотя понять эту правду очень трудно.
Девочка говорила это, а сама плакала, так ей было жалко зайцев, которых
задрали волки. А потом она сказала:
- Я построю Белый город, где не будет волков и лис. Где будут только
зайцы, ягнята и цветы. В этом прекрасном городе они будут в полной
безопасности. Ни один волк не сможет проникнуть туда и там никто не будет
плакать (разве только от счастья, но это не считается).
И она взмахнула волшебной палочкой, точно такой серебряной палочкой,
как смычок Белого Скрипача, и огородила место большой белой стеной.
- Вот город, - сказала она.
И там, где она взмахивала серебряной палочкой, там вырастал белый
домик, который сам светился. И в городе этом было так красиво, как еще нигде
и никогда не било.
Но вдруг одна старая зайчиха сказала:
- Простите, пожалуйста, а где же здесь будут огороды? Всюду одни цветы,
и деревья, и ручьи, и речки, и озера, и светящиеся дома. Это, конечно, чудо
как хорошо, но все-таки как же без капусты с морковкой?
- Капуста с морковкой появятся. Их будет столько, сколько тебе надо,
как только ты перестанешь думать о них и задавать вопросы.
- То есть, как это? - удивилась зайчиха, но в это время раздался звон
серебряных колокольчиков, и зайчиха стихла, раскрыв рот и забыв про свои
лапы и уши, точно она была не старая зайчиха, а маленький зайчонок, и мама
рассказывала ей сказку, и она совершенно всему верила, совершенно всему.
До чего же хорошо зажили зайцы, и ягнята, и белки, и птицы, и цветы, и
деревья, и ручьи, и озера в этом волшебном городе! Волшебная белая стена
пропускала внутрь города всех добрых, а перед злыми она сама собой
смыкалась. Никаких сторожей и никаких ворот не было. Просто стена была
волшебная и слушалась она только Белую скрипку. И все было удивительно
хорошо. Совсем хорошо.
Как вдруг одному зайчонку показалось, что кто-то плачет. Он навострил
ушки, удивленно поднял глаза и стал прислушиваться. Плач повторился, а лотом
раздался вой, который расслышали и другие зайцы. Вой стал заглушать звон
серебряных колокольчиков.
Зайцы подошли к стене и увидели в щелочку волков. Волки жались к стене
волшебного города и выли:
- Впустите нас! Мы не будем больше никого есть! У вас так тепло, и
светло, и хорошо, а у нас такой мороз, такие вьюги! Мы погибаем здесь.
Пустите нас!
Все серебряные колокольчики смолкли. Зайцы и ягнята задумались. Потом
заговорили все сразу, так что Девочка должна была навести порядок, взмахнув
серебряной палочкой, и каждый стал говорить вслед за другим, по очереди. А
говорили зайцы и ягнята совсем по-разному. Первый даже не сразу заговорил.
Он просто заплакал горько, горько. Он вспомнил своих братьев и сестру,
которых задрали волки, и никак, никак не мог успокоиться. Л потом сказал:
- Я не могу жить с волками в одном городе. Если они придут, я уйду.
- Да тебе и не придется уходить, - сказал второй, - они сейчас же
задерут тебя и других. Волки есть волки, неужели им кто-нибудь поверит?
- А я рад. Я счастлив, что слышу волчий вой. Наконец-то мы отомстили за
себя, - сказал третий.
Тогда Девочка вздрогнула и приложила палец к его губам.
- Не смен так говорить, -- сказала она. - - Еще одно слово, и ты сам
превратишься в волка. Да, заяц может превратится в волка, волк - в человека.
Все гораздо сложней, чем ты думаешь.
Тогда заговорил четвертый заяц и сказал, что он не может, не может
жить, если слышит, что кто-нибудь плачет.
- Мне не нужно волшебного города, если за стенами его плачут. Впустите
волков, - попросил он Девочку.
- А если они опять примутся за старое и будут есть зайцев и ягнят?.
- Нет, нет, этого не может быть! Они же обещают!
- Ты, конечно, очень добрый,- сказала Девочка. - Но может быть, таким
добрым быть не так уж трудно? Ты, конечно, не станешь вол;.;:.:, но ты и
защитить никого не сумеешь. Посмотри на своего бедного брата, как он дрожит!
Сперва бы ты сумел пожалеть его, а потом уж волков. Чтобы пожалеть волков,
надо стать очень сильным, а ты слабый. Слабый и безответственный.
- Л что такое ответственный? - спросил маленький зайчонок. И Девочка
сказала, что ответственный это тот, кто сумеет ответить и волкам, и зайцам
так, кик будто он находится и в волчьей, и в заячьей шкуре одновременно.
- Разве это возможно? - спросил старый заяц.
Девочка ничего не сказала, только все увидели, что она надевает свою
пуховую шубку. В городе было совсем тепло. Зачем это она одевалась?
И тут вдруг она вынула из кармана Белую Скрипочку, точно такую, как у
Зайца-Скрипача, и сказала:
- Мои милые зайцы! Я ухожу. Я должна пойти к волкам и разделить с ними
их холод и голод. Впустить в город их нельзя, потому что волки есть волки,
но и одних их оставлять я тоже не могу. Оставайтесь в вашем волшебном городе
и хорошенько его берегите до моего прихода, а я пойду к волкам и буду играть
им на Белой скрипочке. Это все, что я могу и должна сделать.
И вот стена перед Девочкой разомкнулась, и она вышла наружу - к волкам.
Ух, какая вьюга тут была, какая тьма! И во тьме только поблескивали
волчьи глаза.
- Идемте, - сказала Девочка волкам. - В город войти вы не можете,
потому что слишком много зла вы сделали. При вашем приближении камни стены
начнут кричать. Но я буду с вами, где бы вы ни были. Идемте.
Тогда вышел старый волк и сказал:
- Ты говоришь, что слишком много зла мы сделали. Но разве мы виноваты в
этом? Мы - волки. Разве мы сами сделали себя волками? И разве мы можем быть
другими?
Девочка ничего не ответила. Она только вынула скрипку и заиграла. А
скрипка говорила: "Все хорошо. Все хорошо. Все очень, очень хорошо! Так
хорошо!.. И старый лес это знает, и морозная пыль это знает, вся земная
красота это знает, только волки еще этого не знают".
Волки слушали. Не так, как зайцы. Совсем по-другому. Но слушали, Они
стали очень серьезными и неподвижными, так что их можно было спутать со
старыми замерзшими деревьями, сквозь ветви которых начали поблескивать
звезды.
Когда Девочка кончила, один волк отделился от стаи, подошел к ней и
сказал:
- Ты говоришь, что все очень, очень хорошо, но как же это, если так
холодно и мы голодаем?
- Мне тоже холодно, и я тоже голодна, - сказала Девочка. И больше
ничего не сказала.
Однажды волки долго совещались о чем-то между собой, а потом попросили
Девочку, чтобы она сыграла им на Белой скрипочке.
И Девочка сыграла. "Все хорошо, все очень, очень хорошо!" - пела Белая
скрипка. - И деревья это знают, и звезды знают. И зайцы это знают. Только
волки еще этого не знают."
Волки слушали. А потом сказали:
- Это неправда. Тебя можно заслушаться, но это неправда. Мы голодны. Ты
не можешь накормить нас, а говоришь, что все хорошо. Ты нас обманываешь, и
мы тебя съедим.
- Ну что ж, - сказала Девочка и низко-низко опустила голову, так что
она стала похожа на склонившийся под снегом замерзший куст. - Конечно, если
вы мне не поверили, вам ничего не остается, как съесть меня... Я готова.
- Мы голодны, а ты - обманщица, - повторили волки. - Все мы видим, что
ты - обманщица.
Но вдруг из стаи выделился один волк, подошел к Девочке и заслонил ее
собой.
- Нет, она не обманщица, - сказал он. - Все хорошо, все очень, очень
хорошо, если мы можем сидеть рядом с ней и слушать ее. И я готов умереть с
голоду, только бы она пела. Если я умру с голоду, но не трону ее ни одним
зубом, все будет хорошо, все будет очень, очень хорошо. - И он подошел к
Девочке и положил голову ей на колени,
-- Ну вот, ты уже не волк, ты - Друг, - сказала Девочка и заплакала от
счастья. - Я ушла из города, чтобы хотя бы один волк стал Другом и смог бы
войти в Волшебный город. Если бы не нашлось ни одного такого, волки бы съели
меня, и Волшебный город отдалился бы от волков еще больше... А теперь...
Глядите и слушайте!
И волки услышали звон, тонкий, далекий, а лотом все яснее, ближе,
ближе... Звон и сияние приближались к ним, и вдруг прямо перед ними выросла
белая стена. Стена раскрылась только, чтобы пропустить Девочку и Друга, и
закрылась за ними. И потом город медленно начал отдаляться, так что
превратился в далекое белое облако, плывущее по небу. И волки не знали, был
ли он на самом деле, или не было его. Они остались совсем одни в пустом
темном лесу. Совсем одни со всей своей волчьей тоской.
- Ах, почему мы не поверили ей, - завыли волки. - Почему, почему мы не
поверили ей? Что же нам делать сейчас?
Но... Что это? То ли сосулька зацепилась за сосульку, то ли звездочка
задела за обледенелую ветку дерева, только вдруг раздался тонкий звон. Звон
рос, приближался и превращался в слова:
"Все хорошо, все очень, очень хорошо!
Никогда не поздно этому поверить."
Ее звали Марией. Она была молода и здорова и у нее было все, что нужно
для счастья, хотя все время еще чего-то не хватало. Но теперь уже хватало.
Теперь уже его было столько, что больше некуда. Сердце не выдержит. Теперь у
нее был маленький сын, к которому невозможно было привыкнуть. И даже понять
это было невозможно. У нее в доме появилось Чудо. Она держала Чудо на руках.
Чудо болтало ножками и ручками и улыбалось ей.
Только вот рядом с Чудом поселился страх... Господи, Чудо было таким
хрупким!.. Страшно отойти от него даже на минуту.
- Подожди, маленький, я сейчас вернусь. Кто-то позвонил в дверь. Сейчас
открою и вернусь.
Перед дверью стоял человек. Странная фигура. Впрочем, фигуры почти и не
было. Одно лицо. И даже не лицо, - одни глаза. И глазам этим что-то надо от
нее. Что?
- Кто вы?
Глаза смотрят молча, наверно, целую минуту. Потом раздается голос:
- Нищий. Опять молчание.
- Я нищий. Я все отдал. У меня ничего нет.
- Так что же ты хочешь от меня? Чтобы я дала тебе что-нибудь?
- Нет, мне ничего не нужно. Я ничего не хочу отбирать у тебя. Но я сам
уже все отдал. У тебя все есть потому, что я тебе все отдал. Ты не знала
этого?
Она молчала.
- Неужели ты не знаешь, что для того, чтобы все было, надо, чтобы
кто-то все отдал? Ты не знаешь этого? Она молчала.
- Мария, будь моей матерью.
- Матерью? Как я могу стать тебе матерью? Я тебя не родила. Ты мне не
сын.
Она молчит. И он молчит. И она медленно закрывает дверь. Но все еще не
может отойти от двери. Ей кажется, что глаза смотрят через дверь, через
стены.
***
Ах, мой мальчик, ах, мой маленький! Только бы ты был у меня! Только бы
с тобой ничего не случилось! Или - мне не надо этого мира. Мне ничего,
никого не надо...
И она прижимает его к груди. Упрятать бы его там от всех напастей, от
всех глаз... ото всего...
"Ты есть потому, что Он мне тебя дал?! Он мне тебя от-дал? Значит, ты
не мой, а Его? Не мой?! Нет! Мой! Мой! Мой!"
Ей хотелось одного - как можно скорее забыть о Нищем. И, кажется, она
стала забывать. Прошло уже полгода. Тогда была сырая осень, а сейчас весна.,