Страница:
— Мне кажется, я понимаю! — быстро произнес князь Лисей. — Плескун воздействовал на слабые места в психике Неро. У Доримедонта сложилось впечатление, что горбун открывает ему глаза на истинную подоплеку событий!
— Именно так, дружище Старцев, — абсолютно бесстрастно произнесла белокурая бестия в кожаном доспехе.
— Фантастика…
— Фантастика, — хладно согласилась вила. — Обычного некрещеного воина, не защищенного к тому же амулетами и не имеющего сильной воли или устойчивой духовной организации, наш умелец Плескун способен перевербовать за несколько минут. Крещеный Неро — более сложный объект для атаки, но Плескун и его раскусил довольно быстро. Впрочем, это лишь слабый отголосок той силы, которой обладает сам Чурила. По моим расчетам, плеточка-змиевочка разит приблизительно в пятьсот раз сильнее, чем хитроумные кривды Плескуна.
Зверко невольно поежился, поймав на себе быстрый, хлесткий взгляд Вещего Лисея. Вила Шнапс сделала вид, что улыбнулась:
— К чести господина Неро нужно заметить, что его было непросто перевербовать. Своими силами Плескун никогда бы не справился. Но карлику помог сам дяденька Сварог. А это значит, что бедного Доримедошу закатали в бетон. Его психика полностью расплющена, подавлена. Неро — зомби навеки. Он неизлечим. Поэтому я настаиваю на том, чтобы вы немедленно вывели его из игры.
— Изолировать? — хмыкнул Данька. — Интересно, как? Ну разве что… отослать в двадцатый век. Вместо нас.
— Угу, — сказала Псаня ледяным голосом. — Хозяин просит передать, что он смеется. Он почему-то говорит, что это хорошая шутка.
Царь Леванид посмотрел без улыбки; что-то мелькнуло в его крупных темных глазах…
— Так вот, — негромким монотонным голосом продолжила Псанечка-Шнапс. — Неро никогда не оправится. Раз Неро был обработан, значит, камушек Чурилы уже посеян в его сердце. Теперь из этого камушка будет расти храм тщеславия и гордости. Именно гордости. Сварог просмотрел файл десятника и нащупал слабину — самомнение. Неро возомнил себя героем. Парнишка уже не принадлежит самому себе, он стал заготовкой для очуривания.
— О, это ужасно! — воскликнул царь Леванид по-гречески. Десятник услышал, дернул головой — волосы закрыли горячие молодые глаза.
— Доримедонт Неро уже помечен как боевая фишка Сварога — нацеленная, возможно, на прорыв в дамки. Поэтому лучше сразу изолировать Неро от остальных. Такова моя настойчивая позиция, братья славяне. А сейчас… одну минуту… сейчас… прошу прощения… я вынужден закончить сеанс связи. Возникли небольшие проблемы… — Шнапс поморщилась и тряхнула головой, будто прислушиваясь. — Я отключаюсь… Еще раз повторяю: нужно вывести Неро из игры! Немедленно! Запомните это…
Щелк! Словно выключили магнитофон: резко поклонившись, вила Шнапс сделала быстрый шаг назад — и снова встала позади сидящего Зверки. Лицо ее окаменело, глаза смотрят бессмысленно: видимо, она больше не скажет ни слова.
Все-таки красивая кукла, тихо подумал Зверко. Надо было ее поиметь, пожалуй. Все равно неживая.
— Давай, князь Алеша, — сказал он вслух. — Стенька, кажись, высказался. Теперь твое решающее слово…
Князь Лисей поднялся с места. Опять эта проклятая загадочность во взоре, вяло забеспокоился наследник. Вот он хрустит пальцами, потирает небритые щеки, оправляет золотую цепь на груди… Что ж, послушаем, что скажет наш вещий друг.
Князь заговорил по-гречески, прямо и спокойно глядя на подсудимого:
— Бывший десятник Неро! Выслушайте приговор. Итак, по-вашему, настоящий князь Алексиос Геурон томится сейчас в тьмуголятских болотах. Что ж… ступай и проверь. Отпускаю тебя на свободу с условием: вернись и расскажи, что видел.
И вот — пока Неро ошалело потряхивает головой, а Зверко обреченно опускает усталые веки, а Стыря вертит длинным носом, переспрашивая смысл греческих слов, вещий и премудрый князь Лисей добавляет с мягкой улыбкой:
— Ступай-ступай, поищи Геурона. Может быть, найдешь… Мне это и самому любопытно.
Снова легкое возмущение под сводом шатра, радостный шепот и недовольный скрип стульев. Царь Леванид, пряча улыбку в усах, пригубил из кубка — весело глядит на ошеломленного десятника. Наследник Зверко, не повернув головы, боковым зрением видит, как вскакивает с табуреточки рыжая Рута, как хлопает в ладошки и смотрит на князя Лисея, смотрит и смотрит, смотрит влюбленными глупыми глазами. Старцев сделал это для нее, думает Зверко. Ведь такой приговор — чистой воды глупость… Он принял заведомо тупое решение, лишь бы только… понравиться ей! Все просто и смешно, просто и смешно. Темна моя радуга…
Через полминуты — жаркое дыхание, стук каблуков — Неро выходит из оцепенения и сломя голову выбегает прочь из шатра. Бежит, задевая плечами рычащих ярыг. Свистят ему в спину, ветер неприязненно дергает долгий подол… Вот серо-рыжим пятном мелькнул за угол полуразрушенной башни. Скрылся.
— А не стоит ли… послать за ним соглядатая? — негромко и задумчиво произносит наследник Зверко, будто обращаясь к расшитому потолку шатра. — Ведь парень явно поскакал туда, где прячется Плескун…
— Ни в коем случае! — Царь Леванид резко взмахивает морщинистой рукой. — Если вы будете следить за ним, это подло. Это подло и низко. Мальчик ошибся, он скоро поймет и раскается. Вот увидите, он одумается и сам приведет к нам связанного Плескуна. Поверьте моему опыту… Я знаю людей. В моей армии таких горделивцев — каждый второй…
Наследник только руками разводит:
— Ну, знаете… Откуда столько доверия к человеку, который не менее подло и низко прикончил двух наших ребят?
Вместо ответа алыберский царь, покряхтывая, поднялся на ноги — поманил наследника рукой… Ухватил за локоть и, приблизив бороду к крупному Зверкиному уху, тихо-тихо прошептал:
— Да, мы потеряли двоих, с этим придется смириться. Но нельзя терять третьего. Надо дать ему время для покаяния. И тогда новый, раскаявшийся Неро будет предан навсегда. Он отработает и за двоих убитых, вот увидите…
«ДОРИМЕДОНТ НЕРО — АЛЕКСИОСУ ГЕУРОНУ.
Высокий князь, я знаю, что мне нет и не может быть прощения; однако дерзаю занимать твое внимание в последний, может быть, раз — чтобы очистить совесть свою перед казнью, которую приму из твоих рук с благодарностью.
К сожалению, Плескун успел бежать. Едва выскочив из шатра, я бросился к тому месту, где поутру спрятал мешок с находящимся внутри колдуном. Хитрый горбун говорил, что нужно дождаться темноты. Для выжидания мы выбрали самый необычный тайник — уцелевшую каменную печь на пепелище разрушенной Медовы. Теперь я бежал со всех ног и молился, только бы Плескун еще пребывал на месте, дабы я мог схватить его и бросить к твоим ногам — прежде чем ты отдашь справедливый приказ предать меня в руки палача. Я тщетно надеялся. Коварный карлик исчез.
Теперь, когда жизнь моя кончена, я стремлюсь хоть как-нибудь быть полезным тебе, высокий князь. Поэтому спешу чистосердечно и подробно рассказать о страшном преступлении, которое я совершил. После утреннего допроса я терзался, не находя себе места. Глубоко, как разрыв-стрела, засели в моем сердце страшные слова Плескуна о том, что настоящий князь Геурон вот уже три дня содержится в плену на болоте, а вместо него нами правит хитрый восточный жрец, мастер перевоплощений. Иногда мне казалось, будто холодный черный камень придавил грудь. Сомнения мешали мыслить, даже дышать. Я решился идти к Плескуну.
Проникнуть в темницу было несложно: взяв черепок с пищей для пленника, я постучался в дверь башни и приказал Сергиосу отворить. «Я принес пленнику еду с примесью волшебного зелья. Так мы готовим его к новому допросу, чтобы злодей стал разговорчивее», — доверительно прошептал я бедному Сергиосу, когда тот провожал меня вниз по ступеням к порогу камеры. Я вошел в камеру, и Сергиос запер за мной дверь. Внутри встретил меня глухонемой славянин — кажется, его зовут Кожаный. К счастью, приход мой почти не вызвал у него подозрений — видимо, он запомнил меня по утреннему допросу. Он только сделал несколько диких жестов и, ухмыльнувшись по-медвежьи, отвернулся. Потом прилег на лавку и сделал вид, что не глядит в мою сторону. Я поставил плошку перед телом лежащего Плескуна и развязал ему рот — якобы для того, чтобы волшебник мог вкусить пищи. Как только повязка спала с лица старика, он начал говорить.
«Здравствуй, смелый десятник, — зашептал он мне по-гречески. — Я знаю, что твое благородное сердце стеснено сомнением. Я ненавижу вас, греков, но прошу у тебя помощи. Чурила предал меня. Он намерен устроить показательную казнь надо мною, чтобы славяне еще больше возлюбили его под именем наследника Зверки. Между тем, это я помог ему завоевать народную любовь».
«Помнишь, — шептал он, — прошлой ночью унгунны почти разбили греков? Когда последний бунчук угадаев уже двигался на развалины Глыбозера, — помнишь, что спасло вас от смерти? Внезапно появились лодьи, и выскочили люди, без труда прикончившие изможденных витязей Кумбала. Это были лодьи Чурилы. И ярыги его — только наполовину обманутые славяне, а на другую половину — молодые жрецы, переодетые в славянские одежды. А знаешь, почему угадаев удалось победить так легко? Только потому, что они были растеряны и поражены — видя, что их повелитель предал их и принес в жертву своим хитрым замыслам».
«А разве не я помог Чуриле замыслить все это? — продолжал коварный карла. — Мы придумали эту хитрость втроем: я, Куруяд и мой ученик Йесиль. Задача Куруяда проста: он ведет на ниточке болвана — Чурилиного двойника, которого мы повсюду выдаем за настоящего полубога. Я взялся подготовить проход войска Кумбала на Русь и разыграть героическую битву, которая принесет славу настоящему Чуриле — Зверке. Молодой Йесиль подрядился помогать мне, для чего и притворился греческим князем. Одаренный ученик сумел не только перехватить у наших врагов златую цепь перехожих калик и волшебный меч Константина. Йесиль ухитрился завладеть страшными камнеметами алыберского царя! Притворяясь греческим князем Геуроном, Йесиль уже несколько дней успешно помогал мне. С его участием мы подготовили и разыграли „великую“ битву при Медовой».
«Именно Йесиль, то бишь Вещий Лисей, способствовал шумному проходу армии Кумбала по славянским землям, — шептал мне на ухо хитрый горбун. — Йесиль ослабил границы Залесья, обезглавил княжество Опорьевское. Он без боя сдал Чуриле богатую деревню Санду. Он ловко сократил численность греческого войска — как ты думаешь, настоящий Геурон решился бы на такие потери среди греков? А у Йесиля-Здомаха была ясная задача: бросать вас в самую мясорубку, чтобы как можно меньше крещеных всадников дожило до конца седмицы».
«Не правда ли, ловко замыслено? — продолжал уродливый старый злодей. — А дальше все будет еще проще: Зверко-Чурила подстроит гибель царя Леванида и тупого атамана Стыри, чтобы стать единственным любимцем славянских толп. И тогда он войдет во Властов как главный объединитель залесского славянства в борьбе с восточной угрозой. Как только он войдет во Властов и провозгласит себя новым князем Властовским, Чурила соберет огромную армию и двинет ее против „восточных захватчиков“. Мы устроим новую показательную битву, и „захватчики“, разумеется, убегут с поля брани. А после сражения выяснится, что восточных захватчиков, оказывается, натравили на Залесскую Русь подлые южане-престольцы. И мы пойдем на Престол! Северный Властов против южного Престола, великая и долгожданная русская крамола! К осени Чурила-Зверко будет властвовать на Престоле великим князем…»
Я слушал молча, чувствуя, как огонь злобы разгорается под ребрами А колдун не смолкал ни на мгновение. «Все это придумал я, — говорил он. — Но теперь, когда я сделал свое дело, Чурила делает вид, что не узнает меня. Он намерен меня казнить. А я не хочу умирать. И поэтому я рассказал тебе правду. Я сделал это намеренно. Я знал, что твоя совесть не даст тебе успокоиться. И теперь ты пришел узнать от меня, как ты можешь освободить своего князя, настоящего Геурона. И я решил, что помогу тебе — если ты поможешь мне. Я намерен бежать от бывшего хозяина. Бежать от Чурилы за море, к чужеземным кумирам. А сейчас мы нужны друг другу. Я расскажу тебе, как выручить настоящего Геурона, а ты выручишь меня из этого каменного мешка…»
Когда колдун перестал говорить, я уже был спокоен и тверд: я уже принял мое страшное решение. «Хорошо, — сказал я горбуну. — Ты покажешь мне, где заточен мой князь Геурон. Мы освободим его — и после этого я отвезу тебя во Властов, на главную площадь. Мы соберем людей, и ты расскажешь народу все то, что поведал сегодня мне одному. Пусть узнают славяне и греки, пусть Залесье ужаснется коварству подлого Йесиля. И тогда мой истинный князь Геурон вернет себе престол в Вышграде».
И я помню, как радостно расхохотался горбун. Он сказал мне: «Я готов». «Мне нечего терять, — сказал он. — Чурила предал меня, теперь надо спасать наши шкуры. Надо бежать».
Я ничего не ответил ему. Я думал, как совершить этот побег. Я с горечью понимал, что бедный Сергиос — преданный и честный воин, он никогда бы не поверил, что нашего князя подменили… И вдруг, размышляя, я услышал голос колдуна: «Невозможно высосать яйцо, не прокусив скорлупы».
Это все, что сказал Плескун. Сейчас я в ужасе недоумеваю, почему эти слова так подействовали на меня, почему они толкнули меня на убийство. Тогда, в подземелье, эти пустые слова показались мне удивительно мудрыми и верными, они наполнили мое сердце хладнокровием и жаждой действия… Для спасения моего высокого князя можно пожертвовать жизнью одного из княжеских слуг, думалось мне. Если бы Сергиос знал, что поневоле мешает освобождению подлинного князя Геурона, он бы отдал ее сам, не задумываясь…
Сначала я убил Кожаного. Он едва начал подниматься с лавки, когда получил удар в живот. Рука моя не дрогнула, в тот миг мне думалось, что я убиваю грязного разбойника, преступника, урода.
Оставалось самое сложное: устранить с моей дороги Сергиоса. Я понимал, что внезапный выпад мечом — единственный способ: Сергиоса невозможно оглушить, даже раненый, он вполне мог одержать верх надо мною. Однако я не мог встретить Сергиоса с обнаженным мечом в тот миг, когда он откроет мне дверь темницы — заметив клинок, Сергиос почуял бы неладное и по крайней мере насторожился бы. Поэтому я решил не обнажать меча заранее, надеясь сделать это в темном коридоре. И постучал в дверь.
Я забыл упомянуть, что Плескун посоветовал оттащить тело Кожаного в угол камеры, дабы несчастный Сергиос не заметил его с порога, когда откроет мне дверь. Действительно, в полумраке Сергиос не заметил кровавых полос на полу. Заглянув в камеру, Сергиос увидел Плескуна no-прежнему связанного и на цепи. Он выпустил меня и закрыл дверь на ключ. Я хотел было обнажить меч за его спиной, пока он возится с замком — но Сергиос повернулся ко мне боком: видимо, из вежливости он не хотел стоять спиной к своему начальнику. Заперев дверь, он пригласил меня подняться первым по лестнице. Я начал подниматься быстро, чтобы несколько оторваться от Сергиоса — таким образом, у меня было несколько мгновений, чтобы, завернув за угол лестничного хода, обнажить меч и развернуться лицом к поднимающемуся снизу Сергиосу. К несчастью для Сергиоса, кольчуга его, сильно изрубленная в битве при Медовой, не спасла от моего внезапного удара. Он успел только удивленно вздохнуть — и упал на спину, тело его покатилось по ступеням. Смерть Сергиоса не только не отрезвила меня; напротив, внезапно я почувствовал прилив непонятной силы. Я быстро спустился вниз, отпер дверь, взял меч Кожаного и начал рубить цепь, приковывавшую Плескуна к стене.
Освобожденный колдун немедля заметался по комнате: начал царапать какие-то символы на камнях, потом повелел мне подтащить тело Кожана из дальнего угла к самому порогу. Зачем-то он вынул у Сергиоса меч из ножен, вымазал клинок в крови и вложил оружие в мертвую руку бедняги Сергиоса. Затем проделал то же с мечом Кожана: испачкал кровью и вложил в руку убитого славянина. А потом заметил мой плащ, который я оставил еще утром, во время допроса (если не ошибаюсь, Кожаный подкладывал его под голову, когда лежал на лавке). Теперь свернутый плащ так и лежал на своем месте. Плескун страшно озлился и начал кричать, что он недоумевает, что теперь делать с проклятым плащом. Я сказал, что лучше забрать, чтобы не оставлять лишних улик, связанных с моим именем. На что Плескун раздраженно возразил, что, поскольку я оставил плащ еще во время прошлого допроса, то теперь никто не может поручиться за то, что какой-нибудь наблюдательный Зверко не запомнил, что Неро возвращался с допроса уже без плаща. Таким образом, Зверко догадается, что Неро мог приходить вторично и забрал свой плащ. Однако по прошествии краткого времени Плескун столь же внезапно развеселился и сказал, что это очень хорошо, что я забыл свой плащ. Он схватил его и, попросив у меня мой меч, вытер лезвие о плащ. «Зачем это?» — спросил я.
«Это бросит на тебя легкую тень подозрения, от которой ты легко отмахнешься и тем самым навсегда очистишь себя от дальнейших происков Чурилы и Йесиля», — ответил хитрый злодей.
Наконец, он бросился к выходу — и уже на пороге крикнул мне через плечо, чтобы я захватил вторую плошку с едой. Колдун не хотел оставлять ее в качестве детали, могущей вызвать подозрения. Я схватил пустую плошку и побежал вслед за Плескуном, опасаясь, как бы горбун не сбежал от меня, ведь он еще должен был, по моему расчету, показать место, где томится настоящий Геурон.
Я настиг коротконогого карлика на лестница и схватил его под мышку. Возле верхней двери я сорвал с гвоздя дорожный плащ убитого Сергиоса. Плескун с радостью завернулся в плащ, из которого я соорудил некое подобие узелка, который и взвалил на спину. Видимо, карлику было не привыкать путешествовать таким образом. Взвалив мешок на плечи, я вышел из башни и не спеша направился к своей лошади. Взвалив мешок на лошадь, я неспешно повел ее под уздцы к выходу из полуразрушенной крепости. Мой путь лежал через поле брани в сторону Медовы. Там, на пепелище, я и спрятал Плескуна в завязанном мешке — засунул его в печь одной из сгоревших изб.
Я рассудил, что он едва ли убежит куда-нибудь из завязанного мешка — тем более что колдун позволил снова связать себе руки и ноги веревкой. Связывая его, я обещал прийти вечером и забрать его с собой в наше путешествие в край тмуголядских болот. Видимо, слушая меня и позволяя связывать себе руки, карлик попросту смеялся надо мною в глубине своей темной души…»
К вопросу о доктрине ограниченной рекламной войнушки в горных условиях
— Именно так, дружище Старцев, — абсолютно бесстрастно произнесла белокурая бестия в кожаном доспехе.
— Фантастика…
— Фантастика, — хладно согласилась вила. — Обычного некрещеного воина, не защищенного к тому же амулетами и не имеющего сильной воли или устойчивой духовной организации, наш умелец Плескун способен перевербовать за несколько минут. Крещеный Неро — более сложный объект для атаки, но Плескун и его раскусил довольно быстро. Впрочем, это лишь слабый отголосок той силы, которой обладает сам Чурила. По моим расчетам, плеточка-змиевочка разит приблизительно в пятьсот раз сильнее, чем хитроумные кривды Плескуна.
Зверко невольно поежился, поймав на себе быстрый, хлесткий взгляд Вещего Лисея. Вила Шнапс сделала вид, что улыбнулась:
— К чести господина Неро нужно заметить, что его было непросто перевербовать. Своими силами Плескун никогда бы не справился. Но карлику помог сам дяденька Сварог. А это значит, что бедного Доримедошу закатали в бетон. Его психика полностью расплющена, подавлена. Неро — зомби навеки. Он неизлечим. Поэтому я настаиваю на том, чтобы вы немедленно вывели его из игры.
— Изолировать? — хмыкнул Данька. — Интересно, как? Ну разве что… отослать в двадцатый век. Вместо нас.
— Угу, — сказала Псаня ледяным голосом. — Хозяин просит передать, что он смеется. Он почему-то говорит, что это хорошая шутка.
Царь Леванид посмотрел без улыбки; что-то мелькнуло в его крупных темных глазах…
— Так вот, — негромким монотонным голосом продолжила Псанечка-Шнапс. — Неро никогда не оправится. Раз Неро был обработан, значит, камушек Чурилы уже посеян в его сердце. Теперь из этого камушка будет расти храм тщеславия и гордости. Именно гордости. Сварог просмотрел файл десятника и нащупал слабину — самомнение. Неро возомнил себя героем. Парнишка уже не принадлежит самому себе, он стал заготовкой для очуривания.
— О, это ужасно! — воскликнул царь Леванид по-гречески. Десятник услышал, дернул головой — волосы закрыли горячие молодые глаза.
— Доримедонт Неро уже помечен как боевая фишка Сварога — нацеленная, возможно, на прорыв в дамки. Поэтому лучше сразу изолировать Неро от остальных. Такова моя настойчивая позиция, братья славяне. А сейчас… одну минуту… сейчас… прошу прощения… я вынужден закончить сеанс связи. Возникли небольшие проблемы… — Шнапс поморщилась и тряхнула головой, будто прислушиваясь. — Я отключаюсь… Еще раз повторяю: нужно вывести Неро из игры! Немедленно! Запомните это…
Щелк! Словно выключили магнитофон: резко поклонившись, вила Шнапс сделала быстрый шаг назад — и снова встала позади сидящего Зверки. Лицо ее окаменело, глаза смотрят бессмысленно: видимо, она больше не скажет ни слова.
Все-таки красивая кукла, тихо подумал Зверко. Надо было ее поиметь, пожалуй. Все равно неживая.
— Давай, князь Алеша, — сказал он вслух. — Стенька, кажись, высказался. Теперь твое решающее слово…
Князь Лисей поднялся с места. Опять эта проклятая загадочность во взоре, вяло забеспокоился наследник. Вот он хрустит пальцами, потирает небритые щеки, оправляет золотую цепь на груди… Что ж, послушаем, что скажет наш вещий друг.
Князь заговорил по-гречески, прямо и спокойно глядя на подсудимого:
— Бывший десятник Неро! Выслушайте приговор. Итак, по-вашему, настоящий князь Алексиос Геурон томится сейчас в тьмуголятских болотах. Что ж… ступай и проверь. Отпускаю тебя на свободу с условием: вернись и расскажи, что видел.
И вот — пока Неро ошалело потряхивает головой, а Зверко обреченно опускает усталые веки, а Стыря вертит длинным носом, переспрашивая смысл греческих слов, вещий и премудрый князь Лисей добавляет с мягкой улыбкой:
— Ступай-ступай, поищи Геурона. Может быть, найдешь… Мне это и самому любопытно.
Снова легкое возмущение под сводом шатра, радостный шепот и недовольный скрип стульев. Царь Леванид, пряча улыбку в усах, пригубил из кубка — весело глядит на ошеломленного десятника. Наследник Зверко, не повернув головы, боковым зрением видит, как вскакивает с табуреточки рыжая Рута, как хлопает в ладошки и смотрит на князя Лисея, смотрит и смотрит, смотрит влюбленными глупыми глазами. Старцев сделал это для нее, думает Зверко. Ведь такой приговор — чистой воды глупость… Он принял заведомо тупое решение, лишь бы только… понравиться ей! Все просто и смешно, просто и смешно. Темна моя радуга…
Через полминуты — жаркое дыхание, стук каблуков — Неро выходит из оцепенения и сломя голову выбегает прочь из шатра. Бежит, задевая плечами рычащих ярыг. Свистят ему в спину, ветер неприязненно дергает долгий подол… Вот серо-рыжим пятном мелькнул за угол полуразрушенной башни. Скрылся.
— А не стоит ли… послать за ним соглядатая? — негромко и задумчиво произносит наследник Зверко, будто обращаясь к расшитому потолку шатра. — Ведь парень явно поскакал туда, где прячется Плескун…
— Ни в коем случае! — Царь Леванид резко взмахивает морщинистой рукой. — Если вы будете следить за ним, это подло. Это подло и низко. Мальчик ошибся, он скоро поймет и раскается. Вот увидите, он одумается и сам приведет к нам связанного Плескуна. Поверьте моему опыту… Я знаю людей. В моей армии таких горделивцев — каждый второй…
Наследник только руками разводит:
— Ну, знаете… Откуда столько доверия к человеку, который не менее подло и низко прикончил двух наших ребят?
Вместо ответа алыберский царь, покряхтывая, поднялся на ноги — поманил наследника рукой… Ухватил за локоть и, приблизив бороду к крупному Зверкиному уху, тихо-тихо прошептал:
— Да, мы потеряли двоих, с этим придется смириться. Но нельзя терять третьего. Надо дать ему время для покаяния. И тогда новый, раскаявшийся Неро будет предан навсегда. Он отработает и за двоих убитых, вот увидите…
«ДОРИМЕДОНТ НЕРО — АЛЕКСИОСУ ГЕУРОНУ.
Высокий князь, я знаю, что мне нет и не может быть прощения; однако дерзаю занимать твое внимание в последний, может быть, раз — чтобы очистить совесть свою перед казнью, которую приму из твоих рук с благодарностью.
К сожалению, Плескун успел бежать. Едва выскочив из шатра, я бросился к тому месту, где поутру спрятал мешок с находящимся внутри колдуном. Хитрый горбун говорил, что нужно дождаться темноты. Для выжидания мы выбрали самый необычный тайник — уцелевшую каменную печь на пепелище разрушенной Медовы. Теперь я бежал со всех ног и молился, только бы Плескун еще пребывал на месте, дабы я мог схватить его и бросить к твоим ногам — прежде чем ты отдашь справедливый приказ предать меня в руки палача. Я тщетно надеялся. Коварный карлик исчез.
Теперь, когда жизнь моя кончена, я стремлюсь хоть как-нибудь быть полезным тебе, высокий князь. Поэтому спешу чистосердечно и подробно рассказать о страшном преступлении, которое я совершил. После утреннего допроса я терзался, не находя себе места. Глубоко, как разрыв-стрела, засели в моем сердце страшные слова Плескуна о том, что настоящий князь Геурон вот уже три дня содержится в плену на болоте, а вместо него нами правит хитрый восточный жрец, мастер перевоплощений. Иногда мне казалось, будто холодный черный камень придавил грудь. Сомнения мешали мыслить, даже дышать. Я решился идти к Плескуну.
Проникнуть в темницу было несложно: взяв черепок с пищей для пленника, я постучался в дверь башни и приказал Сергиосу отворить. «Я принес пленнику еду с примесью волшебного зелья. Так мы готовим его к новому допросу, чтобы злодей стал разговорчивее», — доверительно прошептал я бедному Сергиосу, когда тот провожал меня вниз по ступеням к порогу камеры. Я вошел в камеру, и Сергиос запер за мной дверь. Внутри встретил меня глухонемой славянин — кажется, его зовут Кожаный. К счастью, приход мой почти не вызвал у него подозрений — видимо, он запомнил меня по утреннему допросу. Он только сделал несколько диких жестов и, ухмыльнувшись по-медвежьи, отвернулся. Потом прилег на лавку и сделал вид, что не глядит в мою сторону. Я поставил плошку перед телом лежащего Плескуна и развязал ему рот — якобы для того, чтобы волшебник мог вкусить пищи. Как только повязка спала с лица старика, он начал говорить.
«Здравствуй, смелый десятник, — зашептал он мне по-гречески. — Я знаю, что твое благородное сердце стеснено сомнением. Я ненавижу вас, греков, но прошу у тебя помощи. Чурила предал меня. Он намерен устроить показательную казнь надо мною, чтобы славяне еще больше возлюбили его под именем наследника Зверки. Между тем, это я помог ему завоевать народную любовь».
«Помнишь, — шептал он, — прошлой ночью унгунны почти разбили греков? Когда последний бунчук угадаев уже двигался на развалины Глыбозера, — помнишь, что спасло вас от смерти? Внезапно появились лодьи, и выскочили люди, без труда прикончившие изможденных витязей Кумбала. Это были лодьи Чурилы. И ярыги его — только наполовину обманутые славяне, а на другую половину — молодые жрецы, переодетые в славянские одежды. А знаешь, почему угадаев удалось победить так легко? Только потому, что они были растеряны и поражены — видя, что их повелитель предал их и принес в жертву своим хитрым замыслам».
«А разве не я помог Чуриле замыслить все это? — продолжал коварный карла. — Мы придумали эту хитрость втроем: я, Куруяд и мой ученик Йесиль. Задача Куруяда проста: он ведет на ниточке болвана — Чурилиного двойника, которого мы повсюду выдаем за настоящего полубога. Я взялся подготовить проход войска Кумбала на Русь и разыграть героическую битву, которая принесет славу настоящему Чуриле — Зверке. Молодой Йесиль подрядился помогать мне, для чего и притворился греческим князем. Одаренный ученик сумел не только перехватить у наших врагов златую цепь перехожих калик и волшебный меч Константина. Йесиль ухитрился завладеть страшными камнеметами алыберского царя! Притворяясь греческим князем Геуроном, Йесиль уже несколько дней успешно помогал мне. С его участием мы подготовили и разыграли „великую“ битву при Медовой».
«Именно Йесиль, то бишь Вещий Лисей, способствовал шумному проходу армии Кумбала по славянским землям, — шептал мне на ухо хитрый горбун. — Йесиль ослабил границы Залесья, обезглавил княжество Опорьевское. Он без боя сдал Чуриле богатую деревню Санду. Он ловко сократил численность греческого войска — как ты думаешь, настоящий Геурон решился бы на такие потери среди греков? А у Йесиля-Здомаха была ясная задача: бросать вас в самую мясорубку, чтобы как можно меньше крещеных всадников дожило до конца седмицы».
«Не правда ли, ловко замыслено? — продолжал уродливый старый злодей. — А дальше все будет еще проще: Зверко-Чурила подстроит гибель царя Леванида и тупого атамана Стыри, чтобы стать единственным любимцем славянских толп. И тогда он войдет во Властов как главный объединитель залесского славянства в борьбе с восточной угрозой. Как только он войдет во Властов и провозгласит себя новым князем Властовским, Чурила соберет огромную армию и двинет ее против „восточных захватчиков“. Мы устроим новую показательную битву, и „захватчики“, разумеется, убегут с поля брани. А после сражения выяснится, что восточных захватчиков, оказывается, натравили на Залесскую Русь подлые южане-престольцы. И мы пойдем на Престол! Северный Властов против южного Престола, великая и долгожданная русская крамола! К осени Чурила-Зверко будет властвовать на Престоле великим князем…»
Я слушал молча, чувствуя, как огонь злобы разгорается под ребрами А колдун не смолкал ни на мгновение. «Все это придумал я, — говорил он. — Но теперь, когда я сделал свое дело, Чурила делает вид, что не узнает меня. Он намерен меня казнить. А я не хочу умирать. И поэтому я рассказал тебе правду. Я сделал это намеренно. Я знал, что твоя совесть не даст тебе успокоиться. И теперь ты пришел узнать от меня, как ты можешь освободить своего князя, настоящего Геурона. И я решил, что помогу тебе — если ты поможешь мне. Я намерен бежать от бывшего хозяина. Бежать от Чурилы за море, к чужеземным кумирам. А сейчас мы нужны друг другу. Я расскажу тебе, как выручить настоящего Геурона, а ты выручишь меня из этого каменного мешка…»
Когда колдун перестал говорить, я уже был спокоен и тверд: я уже принял мое страшное решение. «Хорошо, — сказал я горбуну. — Ты покажешь мне, где заточен мой князь Геурон. Мы освободим его — и после этого я отвезу тебя во Властов, на главную площадь. Мы соберем людей, и ты расскажешь народу все то, что поведал сегодня мне одному. Пусть узнают славяне и греки, пусть Залесье ужаснется коварству подлого Йесиля. И тогда мой истинный князь Геурон вернет себе престол в Вышграде».
И я помню, как радостно расхохотался горбун. Он сказал мне: «Я готов». «Мне нечего терять, — сказал он. — Чурила предал меня, теперь надо спасать наши шкуры. Надо бежать».
Я ничего не ответил ему. Я думал, как совершить этот побег. Я с горечью понимал, что бедный Сергиос — преданный и честный воин, он никогда бы не поверил, что нашего князя подменили… И вдруг, размышляя, я услышал голос колдуна: «Невозможно высосать яйцо, не прокусив скорлупы».
Это все, что сказал Плескун. Сейчас я в ужасе недоумеваю, почему эти слова так подействовали на меня, почему они толкнули меня на убийство. Тогда, в подземелье, эти пустые слова показались мне удивительно мудрыми и верными, они наполнили мое сердце хладнокровием и жаждой действия… Для спасения моего высокого князя можно пожертвовать жизнью одного из княжеских слуг, думалось мне. Если бы Сергиос знал, что поневоле мешает освобождению подлинного князя Геурона, он бы отдал ее сам, не задумываясь…
Сначала я убил Кожаного. Он едва начал подниматься с лавки, когда получил удар в живот. Рука моя не дрогнула, в тот миг мне думалось, что я убиваю грязного разбойника, преступника, урода.
Оставалось самое сложное: устранить с моей дороги Сергиоса. Я понимал, что внезапный выпад мечом — единственный способ: Сергиоса невозможно оглушить, даже раненый, он вполне мог одержать верх надо мною. Однако я не мог встретить Сергиоса с обнаженным мечом в тот миг, когда он откроет мне дверь темницы — заметив клинок, Сергиос почуял бы неладное и по крайней мере насторожился бы. Поэтому я решил не обнажать меча заранее, надеясь сделать это в темном коридоре. И постучал в дверь.
Я забыл упомянуть, что Плескун посоветовал оттащить тело Кожаного в угол камеры, дабы несчастный Сергиос не заметил его с порога, когда откроет мне дверь. Действительно, в полумраке Сергиос не заметил кровавых полос на полу. Заглянув в камеру, Сергиос увидел Плескуна no-прежнему связанного и на цепи. Он выпустил меня и закрыл дверь на ключ. Я хотел было обнажить меч за его спиной, пока он возится с замком — но Сергиос повернулся ко мне боком: видимо, из вежливости он не хотел стоять спиной к своему начальнику. Заперев дверь, он пригласил меня подняться первым по лестнице. Я начал подниматься быстро, чтобы несколько оторваться от Сергиоса — таким образом, у меня было несколько мгновений, чтобы, завернув за угол лестничного хода, обнажить меч и развернуться лицом к поднимающемуся снизу Сергиосу. К несчастью для Сергиоса, кольчуга его, сильно изрубленная в битве при Медовой, не спасла от моего внезапного удара. Он успел только удивленно вздохнуть — и упал на спину, тело его покатилось по ступеням. Смерть Сергиоса не только не отрезвила меня; напротив, внезапно я почувствовал прилив непонятной силы. Я быстро спустился вниз, отпер дверь, взял меч Кожаного и начал рубить цепь, приковывавшую Плескуна к стене.
Освобожденный колдун немедля заметался по комнате: начал царапать какие-то символы на камнях, потом повелел мне подтащить тело Кожана из дальнего угла к самому порогу. Зачем-то он вынул у Сергиоса меч из ножен, вымазал клинок в крови и вложил оружие в мертвую руку бедняги Сергиоса. Затем проделал то же с мечом Кожана: испачкал кровью и вложил в руку убитого славянина. А потом заметил мой плащ, который я оставил еще утром, во время допроса (если не ошибаюсь, Кожаный подкладывал его под голову, когда лежал на лавке). Теперь свернутый плащ так и лежал на своем месте. Плескун страшно озлился и начал кричать, что он недоумевает, что теперь делать с проклятым плащом. Я сказал, что лучше забрать, чтобы не оставлять лишних улик, связанных с моим именем. На что Плескун раздраженно возразил, что, поскольку я оставил плащ еще во время прошлого допроса, то теперь никто не может поручиться за то, что какой-нибудь наблюдательный Зверко не запомнил, что Неро возвращался с допроса уже без плаща. Таким образом, Зверко догадается, что Неро мог приходить вторично и забрал свой плащ. Однако по прошествии краткого времени Плескун столь же внезапно развеселился и сказал, что это очень хорошо, что я забыл свой плащ. Он схватил его и, попросив у меня мой меч, вытер лезвие о плащ. «Зачем это?» — спросил я.
«Это бросит на тебя легкую тень подозрения, от которой ты легко отмахнешься и тем самым навсегда очистишь себя от дальнейших происков Чурилы и Йесиля», — ответил хитрый злодей.
Наконец, он бросился к выходу — и уже на пороге крикнул мне через плечо, чтобы я захватил вторую плошку с едой. Колдун не хотел оставлять ее в качестве детали, могущей вызвать подозрения. Я схватил пустую плошку и побежал вслед за Плескуном, опасаясь, как бы горбун не сбежал от меня, ведь он еще должен был, по моему расчету, показать место, где томится настоящий Геурон.
Я настиг коротконогого карлика на лестница и схватил его под мышку. Возле верхней двери я сорвал с гвоздя дорожный плащ убитого Сергиоса. Плескун с радостью завернулся в плащ, из которого я соорудил некое подобие узелка, который и взвалил на спину. Видимо, карлику было не привыкать путешествовать таким образом. Взвалив мешок на плечи, я вышел из башни и не спеша направился к своей лошади. Взвалив мешок на лошадь, я неспешно повел ее под уздцы к выходу из полуразрушенной крепости. Мой путь лежал через поле брани в сторону Медовы. Там, на пепелище, я и спрятал Плескуна в завязанном мешке — засунул его в печь одной из сгоревших изб.
Я рассудил, что он едва ли убежит куда-нибудь из завязанного мешка — тем более что колдун позволил снова связать себе руки и ноги веревкой. Связывая его, я обещал прийти вечером и забрать его с собой в наше путешествие в край тмуголядских болот. Видимо, слушая меня и позволяя связывать себе руки, карлик попросту смеялся надо мною в глубине своей темной души…»
К вопросу о доктрине ограниченной рекламной войнушки в горных условиях
Жил-был Мстиславушка-дундучок. Захотелось Мстиславушке на речку сходить. Типа поплавать, волну порассекать. Не знал он, болезный, что водятся в обычной речке Калюзе страшные красные бабы.
Сначала все шло сладко. Окруженный шумной толпой холопов и телохранителей, наш герой с песнями и блюзами подвалил на собственный приватный пляж с хрупчатым белым песочком и тщательно ухоженными зарослями крапивы. Веселые холопы немедля кинулись кто в реку, кто по дрова — собирать топливо для барбекюшницы. А несчастному Мстиславке-дундуку приспичило пойти прочекать розу ветров. Насвистывая беззаботные мелодии (если не ошибаюсь, арию маньяка Джозефа из хэви-метал-рок-оперы «Страшные мучения в кишках»), наш пухленький улыбчивый дундучок удалился немного в сторону от компании — в кусты.
Вяло уединившись, повернулся фасадом к реке, благодушно улыбнулся, лениво потянул завязки на портах.
И вдруг из воды вылезла страшная тетя.
К счастью, не целиком — только голова высунулась, почти по пояс. Высунулась, понимаете ли, мокрая красноватая головизна и ощерилась
В принципе, нормальная такая клава, только язык раздвоенный. И хаер модный у нее, совершенно безбашенный хаер, грязно-красный с начесом. Фигура почти ничего, только плечи вдвое шире бедер и руки до колен. Нос такой забавно курносый, практически вплюснутый, так что ноздри волосатые торчат, будто очаровательный свинский пятак. А очи просто волшебные: вишнево-карие и оч-чень выразительные. Правда, без ресниц. Зато в остальном — модель. Даже грудь была полуобнаженная! Тоже красная, словно на солнце обгорела. С волдырями даже.
Я, разумеется, в то утро немножечко приподвыпил. Но все-таки не настолько круто, чтобы с волдырями даже. Поэтому я сразу понял: страшная тетя — не глюк. К сожалению.
И зачем только я вытащил свой слабый организм из надежно охраняемого терема? Да на хрена мне сдался этот пляж такой-то ценой? Что я, голых баб не видел, что ли? Обгорелых-то?
Особенно, конечно, язык меня порадовал. Зеленоватый слегка он был. Уже позднее я узнал от Метанки, что настоящий язык у страшной тети был нормальный. Просто среди Метанкиных сеструх (лихорадок-полуночиц) весьма популярен такой боевой прием: для пущего имиджа они вставляют в рот резиновое жало, как у гадюки. Это чтобы особенно полюбиться окружающим людям. Произвести, так сказать, яркое впечатление на истошно спазмирующую жертву.
Жертва (то есть я, бедный Мстиславушка-дундучок) разглядывала злую тетю и тихо отдавалась диву. Мокрая тетенька двух метров роста, с длинными багровыми руками — которые тихо шевелят когтями, будто хотят заиметь тебя в объятия! Лучшее шоу сезона. Вращательно двигая головой, чудовище влюбленно глядело на меня и часто-часто сглатывало желтую слюну, вытекавшую из-под треснувшей губы на мохнатый подбородок.
— Драсте, — выдохнул я наконец. — Чем бобязан?
Я хотел спросить, чем обязан; однако легкое подрагивание зубов редко способствует правильной артикуляции. У страшной тети, кстати, тоже имелись тотальные проблемы с дикцией. Скользкий полуметровый язык мешал произносить морфемы; в результате из смрадной пасти издавалось только резкое прерывистое шипение:
— С-здес-с-с… Она была здес-с-с!
— Пардон-с? — переспросил я, чувствуя, как от пота холодеют штаны.
— С-с-метанка-с-с-с! Где-с-с-с?!
— Ах, сметанка-с! — Я обрадованно щелкнул пальцами. — Это чуть дальше по улице, четвертый коттедж слева-с. Молочник живет за зеленым забором.
— С-скоморох-с-с-с… — сузились злобные глазки. — Ты-с-с-спрятал мою с-сес-с-стру-с-с!.. С-скажи-с-с!
— Вы, видимо, разыскиваете мою невесту Метанку, юную сексапильную блондинку, с которой я абсолютно не знаком?
— Сссссс!
Я сокрушенно качнул головой:
— Простите, уважаемая. Я вижу, у вас трудности с произношением. Хочу рекомендовать вам лучшего специалиста… Одну минуту!!!
Немного порывшись за пазухой, быстро протянул шипящей твари засаленную визитку одного знакомого доктора:
Властовская Ассоциация «Лекари против Чурилы»
(под патронажем Фонда Лыковича)
ЗНАХАРЬ ВРЫЛО
Логопед
Устраняю выступающие резцы, корректирую шепелявость
Властов, Нижние Орешинские пруды, третий шалаш от ясеня.
Прием: ежедневно с рассвета.
P.b.a.b
Волдырявая тетушка несколько секунд тупо глядела на бумажный квадратик, трепетавший у нее перед пятачком. — С-смерд… С-скажи-с-с либо с-сдохнешь-с-с-с!
— А знаете что? — внезапно и решительно сказал я. — Идите на север! Прямо сейчас.
— В с-смыс-с-сле-с-с?
— В прямом смысле-с. Вы там нужны-с. Они не могут без вас. Я имею ввиду коренные народы. Идите на самый крайний север и все там переждите.
— З-з-з-з… — нехорошо оскалилась злая.
— О! Я вижу, вы пока не умеете свистеть. Я подарю вам свисток! Идите на север со свистом. Север зовет. Ты увидишь, он бескрайний. Спешите, а то пропустите большой северный завоз.
Наконец до тупой твари доехало. Желтые острые зубья раздвинулись в перекошенной улыбе, сопливый язык дрогнул и втянулся в черную ротовую щель:
— Вернус-с-с… Я еще вернус-с-с!.. — прошипела она. Резко, прыжком — развернулась… и красиво прыгнула в воду, вперед рылом. Плюх-блюх! — поспешно сказала вода, обдавая мертвяще прохладными брызгами… Красноватая спина и бугристая задница, мелькнув в прозрачной воде, скрылись практически мигом.
И — тишина, птички чирикают. Словно не было милой беседы на берегу. Я по-прежнему стоял совсем один на мягком песочке, как пять минут назад — но в воду уже не хотелось. Честно говоря, даже розу ветров проверять расхотелось. Наконец из соседних кустов выглянула огненная голова Гнедана:
— Патрон, ну где ты?! Мы разлили давно! Выдыхается же, в натуре!
— Иду-иду, — кивнул я из последних сил. Ноги подкосились, я опустился на песочек.
Проведем небольшой психологический тест. Представим невозможное: вы молоды и красивы, к тому же внезапно познакомились с юной зеленоглазой блондинкой (тактико-технические данные: 100-50-90, 169 см, 45 кг, 380V, 300 л.с., евроремонт, без башни, 38 выстрелов в секунду). По необъяснимому стечению клевых обстоятельств блондинка влюбляется в вас до сведения скул и умоляет поскорее ответить взаимностью. Вы уже почти купили шампанское и все необходимое, как вдруг — хопа-хоп! — на улице к вам подходит незнакомая краснорожая старуха и предлагает выдать ваше грудастое сокровище ей на растерзание. А не то она (старуха) вам немедля же голову откусит! Что вы будете делать в такой ситуации? Я спрашиваю: что вы предлагаете сделать с глупой бабкой? Что? Ну, это не подходит: где я найду бензопилу в X веке? Бейсбольной биты тоже нету. Еще будут варианты?
Сначала все шло сладко. Окруженный шумной толпой холопов и телохранителей, наш герой с песнями и блюзами подвалил на собственный приватный пляж с хрупчатым белым песочком и тщательно ухоженными зарослями крапивы. Веселые холопы немедля кинулись кто в реку, кто по дрова — собирать топливо для барбекюшницы. А несчастному Мстиславке-дундуку приспичило пойти прочекать розу ветров. Насвистывая беззаботные мелодии (если не ошибаюсь, арию маньяка Джозефа из хэви-метал-рок-оперы «Страшные мучения в кишках»), наш пухленький улыбчивый дундучок удалился немного в сторону от компании — в кусты.
Вяло уединившись, повернулся фасадом к реке, благодушно улыбнулся, лениво потянул завязки на портах.
И вдруг из воды вылезла страшная тетя.
К счастью, не целиком — только голова высунулась, почти по пояс. Высунулась, понимаете ли, мокрая красноватая головизна и ощерилась
В принципе, нормальная такая клава, только язык раздвоенный. И хаер модный у нее, совершенно безбашенный хаер, грязно-красный с начесом. Фигура почти ничего, только плечи вдвое шире бедер и руки до колен. Нос такой забавно курносый, практически вплюснутый, так что ноздри волосатые торчат, будто очаровательный свинский пятак. А очи просто волшебные: вишнево-карие и оч-чень выразительные. Правда, без ресниц. Зато в остальном — модель. Даже грудь была полуобнаженная! Тоже красная, словно на солнце обгорела. С волдырями даже.
Я, разумеется, в то утро немножечко приподвыпил. Но все-таки не настолько круто, чтобы с волдырями даже. Поэтому я сразу понял: страшная тетя — не глюк. К сожалению.
И зачем только я вытащил свой слабый организм из надежно охраняемого терема? Да на хрена мне сдался этот пляж такой-то ценой? Что я, голых баб не видел, что ли? Обгорелых-то?
Особенно, конечно, язык меня порадовал. Зеленоватый слегка он был. Уже позднее я узнал от Метанки, что настоящий язык у страшной тети был нормальный. Просто среди Метанкиных сеструх (лихорадок-полуночиц) весьма популярен такой боевой прием: для пущего имиджа они вставляют в рот резиновое жало, как у гадюки. Это чтобы особенно полюбиться окружающим людям. Произвести, так сказать, яркое впечатление на истошно спазмирующую жертву.
Жертва (то есть я, бедный Мстиславушка-дундучок) разглядывала злую тетю и тихо отдавалась диву. Мокрая тетенька двух метров роста, с длинными багровыми руками — которые тихо шевелят когтями, будто хотят заиметь тебя в объятия! Лучшее шоу сезона. Вращательно двигая головой, чудовище влюбленно глядело на меня и часто-часто сглатывало желтую слюну, вытекавшую из-под треснувшей губы на мохнатый подбородок.
— Драсте, — выдохнул я наконец. — Чем бобязан?
Я хотел спросить, чем обязан; однако легкое подрагивание зубов редко способствует правильной артикуляции. У страшной тети, кстати, тоже имелись тотальные проблемы с дикцией. Скользкий полуметровый язык мешал произносить морфемы; в результате из смрадной пасти издавалось только резкое прерывистое шипение:
— С-здес-с-с… Она была здес-с-с!
— Пардон-с? — переспросил я, чувствуя, как от пота холодеют штаны.
— С-с-метанка-с-с-с! Где-с-с-с?!
— Ах, сметанка-с! — Я обрадованно щелкнул пальцами. — Это чуть дальше по улице, четвертый коттедж слева-с. Молочник живет за зеленым забором.
— С-скоморох-с-с-с… — сузились злобные глазки. — Ты-с-с-спрятал мою с-сес-с-стру-с-с!.. С-скажи-с-с!
— Вы, видимо, разыскиваете мою невесту Метанку, юную сексапильную блондинку, с которой я абсолютно не знаком?
— Сссссс!
Я сокрушенно качнул головой:
— Простите, уважаемая. Я вижу, у вас трудности с произношением. Хочу рекомендовать вам лучшего специалиста… Одну минуту!!!
Немного порывшись за пазухой, быстро протянул шипящей твари засаленную визитку одного знакомого доктора:
Властовская Ассоциация «Лекари против Чурилы»
(под патронажем Фонда Лыковича)
ЗНАХАРЬ ВРЫЛО
Логопед
Устраняю выступающие резцы, корректирую шепелявость
Властов, Нижние Орешинские пруды, третий шалаш от ясеня.
Прием: ежедневно с рассвета.
P.b.a.b
Волдырявая тетушка несколько секунд тупо глядела на бумажный квадратик, трепетавший у нее перед пятачком. — С-смерд… С-скажи-с-с либо с-сдохнешь-с-с-с!
— А знаете что? — внезапно и решительно сказал я. — Идите на север! Прямо сейчас.
— В с-смыс-с-сле-с-с?
— В прямом смысле-с. Вы там нужны-с. Они не могут без вас. Я имею ввиду коренные народы. Идите на самый крайний север и все там переждите.
— З-з-з-з… — нехорошо оскалилась злая.
— О! Я вижу, вы пока не умеете свистеть. Я подарю вам свисток! Идите на север со свистом. Север зовет. Ты увидишь, он бескрайний. Спешите, а то пропустите большой северный завоз.
Наконец до тупой твари доехало. Желтые острые зубья раздвинулись в перекошенной улыбе, сопливый язык дрогнул и втянулся в черную ротовую щель:
— Вернус-с-с… Я еще вернус-с-с!.. — прошипела она. Резко, прыжком — развернулась… и красиво прыгнула в воду, вперед рылом. Плюх-блюх! — поспешно сказала вода, обдавая мертвяще прохладными брызгами… Красноватая спина и бугристая задница, мелькнув в прозрачной воде, скрылись практически мигом.
И — тишина, птички чирикают. Словно не было милой беседы на берегу. Я по-прежнему стоял совсем один на мягком песочке, как пять минут назад — но в воду уже не хотелось. Честно говоря, даже розу ветров проверять расхотелось. Наконец из соседних кустов выглянула огненная голова Гнедана:
— Патрон, ну где ты?! Мы разлили давно! Выдыхается же, в натуре!
— Иду-иду, — кивнул я из последних сил. Ноги подкосились, я опустился на песочек.
* * *
Я так понимаю: на меня наехали. Краснокожие вышли на хайвэй войны и глумливо грозятся томагавками. Хоть я и дундук, а умный, сразу сообразил: это ж Метанкины сеструхи меня настигли! Ведьмы-полуночицы уже давно рыщут по следу пропащей сродницы в надежде поскорее растерзать несчастную беглянку (Метанку), предавшую интересы ведьмаческого клана ради любви к смертному герою (ко мне, ясный пень) Теперь они меня выследили и пугают страшной гибелью. Спрашивается: что делать?Проведем небольшой психологический тест. Представим невозможное: вы молоды и красивы, к тому же внезапно познакомились с юной зеленоглазой блондинкой (тактико-технические данные: 100-50-90, 169 см, 45 кг, 380V, 300 л.с., евроремонт, без башни, 38 выстрелов в секунду). По необъяснимому стечению клевых обстоятельств блондинка влюбляется в вас до сведения скул и умоляет поскорее ответить взаимностью. Вы уже почти купили шампанское и все необходимое, как вдруг — хопа-хоп! — на улице к вам подходит незнакомая краснорожая старуха и предлагает выдать ваше грудастое сокровище ей на растерзание. А не то она (старуха) вам немедля же голову откусит! Что вы будете делать в такой ситуации? Я спрашиваю: что вы предлагаете сделать с глупой бабкой? Что? Ну, это не подходит: где я найду бензопилу в X веке? Бейсбольной биты тоже нету. Еще будут варианты?