Страница:
— Смерть Чуриле! — кричу первое, что приходит в голову.
— Сме-е-ррть! — подхватывает кольчужная груда справа: это плечистый Усмех на бегу обнажает меч.
— Смерть подонкам! — заливисто, задиристо визжит Феклуша, быстрые длинные ноги мелькают чудь впереди — бежит быстрее всех. — Виват, траянцы! Чурила не пройдет!
Маги спохватываются, начинают дергаться; Браздогон подхватывает полы плаща и кидается нам навстречу, я вижу, как на ходу эта сволочь нащупывает левой рукой какие-то гадости в карманах… Так и есть — мешочки с зельем! Маг припадает на одно колено и швыряет в нашу сторону — один за другим — три мешочка! Тройной взрыв пыли. Зеленое облако медленно распухает, поднимается над землей.
— Сон-трава! Ничего, успеем! — радостно кричит Феклуша, прибавляя прыти. Я едва поспеваю, Усмех немного отстает…
Прыгая через невысокую (пока!) дымовую завесу, успеваю глянуть в сторону Шнапс. Отлично! Голая мускулистая вила уже вытянула из закладки тяжелый контейнер с доспехом, поспешно натягивает на мокрые плечи тонкую светлую кольчужку…
Нелегкий час! Хитрый быстроглазый Азвяк — низенький, коренастый, с бородой по самые глаза — замечает ее; выдергивает с пояса метательный нож, швыряет — метко! Но поздно: нож отлетает от плотного железного кружева на спине вилы… Шнапс холодно улыбается, поудобнее перехватывает бестеру в сильной ручке, и — мягко, неторопливо — начинает двигаться навстречу Азвяку. Не забывает поглядывать по сторонам: где там железные вороны?
Птицы еще далеко, есть еще полминуты…
— Травень! Слева! — истошно визжит Феклуша. Ревущий окровавленный див (последний из могикан, чудом выбравшийся их горящего кустарника) взмахивает крюкастой дубиной, пытаясь с маху зацепить пробегающего мимо полоза… Травень гибко пригибается, стремительный кувырок — дубина свистит мимо. Ловкий полоз бежит наутек, но за ним бешено скачет еще одна черная фигура в плаще! Это, должно быть, Гугней! Куруядовец прямо на бегу взмахивает правым рукавом — сверкает летящий нож… Ура! Травень будто почувствовал: не оборачиваясь, вильнул вбок. Мимо.
Нет, упорный Гугней не отстает — ноги длинные, бегает быстро. А Травень-то прихрамывает, с замиранием сердца замечаю я. Нелегко бегать после нескольких часов гипнотического сна в сырой земле… Кажется, мы снова проиграли: в несколько сумасшедших прыжков Гугней почти настигает полоза…
Нет, Травень — совсем не дурак, улыбаюсь я. Он бежит не просто так. Он бежит к цветочкам, к розоватым цветочкам, едва заметным в густой траве! Падает! Споткнулся! Или притворился? Вот подлетает торжествующий Гугней — уже заносит кинжал! Красные цветы колышутся у его ног… Вдруг задергался, дико заплясал, будто сбивает с сапог пламя — ах, закричал! Уронил кинжал! Все… Послушно повалился в траву. А на ноге, на черной икре — будто светлая струна обмоталась, точно проволока серебристая. Змея-медяница. Конец щуке-Гугнею.
Но вот снова холодеет спина от дикого визга в небе. Вороны, вороны приближаются, поморщился я… Сейчас будут новые жертвы, это наверное. И вдруг… с ужасом осознал: вороны возвращаются… но теперь… Я сам превратился в цель! Я больше не слежу за боем издалека, из укромной землянки. А кожаный доспех не спасет от стального крыла и когтей!
Стало как-то прохладно, волнительно. Тайком огляделся: соратники решили встретить смерть героически, с оружием в руках. Усмех чуть пригнулся и замер, набычился, поднял старенький меч. Феклуша вся дрожит на полусогнутых длинных ножках, как фурия, волосы кудрявые веются, глаза сверкают, два кинжала в гибких руках… А у меня что? Декоративный кинжал в ножнах? Даже… даже… я почувствовал внезапный холод под ребрами: даже золотой цепи нет!
Раньше было иначе. Я умел останавливать атакующих воронов в полете — просто взглядом, силой собственной веры. А теперь… нет во мне веры. Только страх суетливый остался. К счастью, премудрого Лисея еще выручает бешено работающий мозг: заверещали сигнальные звоночки памяти — и вот я начал вертеть головой, искать… Ага, увидел. Желтоватые цветочки — вон там, под двумя старыми ивами.
— Куда ты, коррехидор?!
Некогда отвечать. Убийцы близко, надо успеть… Кажется, успеваю. Вот оно дерево, вот цветочки. Где-то здесь… пальцы заметались по гладкой коре… Все, нащупал. Темный глазок обломанного сучка. А в нем мягкая, податливая кнопка.
Обернулся и смотрю, как налетает визжащая острокрылая смерть — черные серпы с искрами желтых очей. Центральный гвоздевран, вожак, достается Усмеху, правый ворон нацелился на Феклушу. А третий — мой…
Все — накатили: грохот, гарь и визжание ветра! Усмех бьет — вроде бы неловко, несильно… Надвое, насмерть разрубает железного гада! — брызжет обломанная сталь клинка, осколками стального крыла Усмеху вспарывает кольчужную грудь. Молча, не выпуская меча из рук, убитый ярыга валится на землю. Что делает Феклуша, не вижу: на меня уже несется черный и злой, похожий на раздвоенное лезвие алебарды. Узнаю тебя, смерть. Так уже было однажды, в Жиробреге. Тогда в моей груди было тепло и покойно: я был сильнее и знал это. Теперь отчетливо понимаю обратное. Нет во мне воли, нет веры и праведной силы. Только палец на мягкой кнопке.
Что ж. Остается верить в силу кнопки. Выждав еще секунду, я надавил сразу всей ладонью, чтоб наверняка.
Хлестко сработали патроны со сжатым воздухом — широкая металлическая сеть выстрелила откуда-то снизу, вмиг провисла между ветвей и натянулась, как огромная блистающая паутина! Ловушка рассчитана на дива, но ворон тоже недурная добыча. Не успел увернуться, врезался на полной скорости — силки натянулись, загудели… Щелк! Отстегнулись крючья, и невод захлопнулся, превращаясь в полупрозрачный сверкающий мешок. Ворон еще жив, он бьется и хочет взлететь — тщетно. Колючие занозистые ячейки плотно охватывают вздыбленные перья. Ржавый клюв пробился и торчит наружу; желтая ненависть в тупом немигающем глазу. Механизм, не птица.
Чудесно, господа. Всего-то один гвоздевран остался! Даже не стал атаковать Феклушу — испугался моей сетки. Резко взмыл вверх, в черный ночной зенит.
Что за звук? Рычание сбоку! — едва успеваю отскочить. Див лезет прямо на меня! Неужели… да! Час пробил: вот она, первая серьезная рукопашная схватка в моей жизни. Надо вести себя честно, как учил Леванид. Выхватываю меч… и понимаю, что шансов нет. Длина моего клинка — сантиметров сорок, а у дива полутораметровая дубина.
Вот он замахивается. Я машинально выставляю клинок навстречу — правильно, грамотно, по науке. Дубина рушится на меня, как экскаваторный ковш: страшный удар вырывает меч из руки. Пальцы заливает жаром, запястье немеет. Что я могу? Отбежать на несколько шагов…
На помощь приходит Неро.
— Вассилика! Мегалодеспот Геурон! — выкрикивает по-гречески, как боевой клич, и бросается в ноги к диву. Конечно, не в ноги — просто мне так кажется, ибо ужасная тварь велика настолько, что Неро едва достает шлемом до мохнатой груди. Бедный верный Неро. Я вижу, как страшная лапа опускается — стремительно!
Десятник Неро падает, как подломленное сухое деревце. Искупил вину несчастный Доримедонт…
Ну вот, господа, доигрались. Следующий — я.
Ноги будто приросли к земле. Впрочем, страшное чудовище тоже почему-то не рвется в атаку. Вяло слизывая пену с клыков, дикий гигант медленно, тяжко садится на задние лапы. Только теперь я замечаю, что из рассеченного горла хлещет горячая чернота. Взгляд тупой и задумчивый. Все, красные глаза закатились.
— Проклятие! Браздогон! Уничтожь его наконец! — рычит Куруяд и ползает, как черный крокодил в траве… Горящая трава гудит вокруг… чернеют исковерканные трупы… праздничное купание в кровавой плазме.
— Это же грек! — неистовствует Куруяд в бессильной злобе. — Враном! Настигни его враном!
Браздогон не слышит, он с трудом отбивается сразу от двух противников — Шнапс и Феклуша наскакивают по очереди, с опаской: неприятно кусаются зеленые молнии… Гугней мертв, а где же Азвяк? Он где-то поблизости, может выскочить из темноты в любой миг, а я — безоружен! Мой меч валяется где-то в черной траве. С неожиданным хладнокровием задумываюсь: минутку. Должны быть закладки с оружием. Помнится, наши звероловы колдовали с пеньками…
Вот два пенька, в десяти шагах! Подбежал к первому, надавил ногой — ничего. Легонько поддел следующий — ага, сработало! Из гниловатого пня медленно, с легким механическим жужжанием выдвигается рукоять недлинного, но добротного меча. Тут же сбоку отъезжает подвижный сегмент коры, и под ноги мне услужливо высыпаются мешочки с зельем. Просто прекрасная закладка! Это сон-трава. Очень вовремя.
— Травень! Ко мне, сюда! — кричу безоружному полозу в рубахе, который по-прежнему валяется в траве неподалеку от ужаленного Гугнея. Ну же, быстрее. Протягиваю подбежавшему операнту меч:
— Почему без оружия?! Держите! Сражайтесь! — говорю сухо, почти бесстрастно; достает даже силы нахмурить брови. — Видите ворона?! Встречайте его!
— Повинуюсь, княже! — Голубые глаза радостно вспыхнули. Схватил оружие, неприветливо сощурился навстречу подлетающему гвоздеврану…
Жалко парня, неплохой был воин, думаю я, отшагивая вбок. В сущности, ведь я подставляю молодчика под удар… Вместо себя. Но он боевик, это его призвание… А я князь. Князей надо беречь.
Ворон атакует быстро, решительно, напористо. Подлетая, вдруг складывает крылья — только клюв торчит вперед: скорость птицы резко возрастает… Черный снаряд!
Удар! — я отворачиваюсь. Не знаю, что произошло. Сдавленно кашляя, Травень падает на колени, потом тыкается головой в траву. Ворона я не вижу, вижу только широкую спину Травеня — в траве. На спине — вишневое пятно, расплывающееся по рубахе.
Первый раз за всю игру мне стало страшно.
Травень убит!
Я безоружен!
Невдалеке — сухая изумрудная молния бьет Феклушу прямо в голову, вила отлетает с истошным визгом… в темноте ярко вспыхивают загоревшиеся волосы. В ту же секунду вила Шнапс выныривает за спиной у Азвяка, коротким ударом — есть! — снимает черную голову! Но… почему-то припадает на одно колено: в гладком голубовато-белом бедре торчит черный стилет. Когда он успел ударить?!
«Неужели… мы с Шнапс остались вдвоем?» — вздрагивает подлая мыслишка. В ту же секунду слышу визгливый выкрик Браздогона:
— О повелитель! Почему не колдуешь?!
— Глупец! — рычит Куруяд, ползет и волочит за собой Метанку. — Я под заклятием! Руки сцеплены, не могу ворожить! Пособи мне, быстрее!
Браздогон торопливо подскакивает, склоняется с белым от ужаса лицом:
— Что я могу, повелитель?!
— Бери сапог, быстро! Здесь, в сумке…
— Неужели повелитель! Я не дерзну взять сапог самого Чури…
— Ну же, глупец! Надевай! Ты должен убить их! Иначе нам конец… Всем!
Прыгая на черной кривой ноге, Браздогон натягивает на другую ногу нечто ярко-сиреневое, искрящееся алыми искорками… Нет, не успеваю разглядеть — через миг черная тень взмывает в воздух! Не верю глазам… Браздогон… летит! Скользит в трех саженях над травой… Это сон?
Шнапс пытается подпрыгнуть, но колдун недосягаем. Вила скалится и рычит, с задранной кверху головой перебегает вслед за плывущим по воздуху чародеем…
— Стрелами! Стрелами ее, кошку! — визжит из травы Куруяд. Прекрасный небольшой арбалет с ложем красного дерева… откуда он взялся в руках Браздогона? Сверху, с высоты, Браздогон тщательно прицеливается… быстро спускает тетиву. Шнапс кратко вскрикивает, хватается за пронзенное плечо! Короткая стрелка пробила кольчугу… Больно, очень больно — вила крутится на месте, как ужаленная собака… Все, можно добивать.
Но Браздогон уже выбрал новую цель. Как быстро и ловко он подлетает! Как быстро и метко бьет из арбалета! Я не понимаю, когда только успевает перезарядить?.. Обожженная Феклуша, собрав, видимо, последние силы в кулак, выпрыгивает из травы, как черная злая пантера, тянется руками, коготками — зацепить хоть каблук волшебного сапога! Браздогон красиво взмывает чуть выше, мягко оборачивается и…
Феклуша, захлебываясь, хватается красными пальцами за стрелу, с хрустом пробившую горло.
А Браздогон не ждет, он входит во вкус небывалого сафари… Сверху, с высоты метров пять, пикирует, как коршун, на меня! Подлетая, взмахивает левой рукой — и вот гадкое нечто… летит мне под ноги, кувыркаясь и пуская по воздуху тоненький дымный хвост… Белый мешочек с сон-травой. Падает, разрывается пахучим дымным облачком. Ах… какое приятное тепло разливается в ногах… Передохнуть, поспать хоть минуту… Браздогон наводит арбалет… я еще помню, что нужно бежать, но ноги окаменели, в голове мягкий звон… Пусть стреляет. Какой сладкий покой…
Отчего ты медлишь, Браздогон! — лениво удивляюсь я про себя. Вдруг замечаю, что из груди Браздогона уже довольно давно — несколько бесконечных секунд — торчит длинная стрела с пестрым оперением. Даже насквозь пробила, а я как-то не заметил… Забавно, медленно улыбаюсь я. Оперение славянское, десятый век… Наконечник четырехгранный, с усиками, черниговский или киевский…
Мертвый Браздогон, выронив изящный арбалет, опрокидывается навзничь, головой к земле. Но волшебный сапог продолжает висеть в воздухе, как прибитый… Вот смешная картина: пронзенный Браздогон висит в воздухе вниз головой, как гигантская летучая мышь. Черные рукава болтаются в метре над травой.
Лениво смотрю — кажется, там две фигуры. За рекой, на противоположном берегу… Наши? Не наши? Впрочем, какая разница… Мягкий блаженный покой. Опускаюсь в траву и чувствую, что засыпаю — прямо здесь и сейчас…
Я что-то жую, ужасно кислое! Что за глупые шутки! Скулы сводит, глаза сами собой распахиваются… Рута! Княжна Рутения Властовская протягивает пирожок с бодряникой:
— Ну еще кусочек, умоляю-преумоляю! Послушно откусываю. Прихожу в себя секунд через десять:
— Откуда ты… откуда вы узнали, княжна?! Я же приказал… в битву не лезть!
— Но мы ведь вовремя прибежали, правда? Мне сказал любезненький Лито! Литочка услышал твой голос, он слышит издалека! — чирикает рыжая княжна; в глазах моих еще туман, вижу только длинный лук в крошечных ручках, да огненные пряди, выбившиеся из-под маленького шлема на плечи, да голубые пятна радостных глаз, да розовый трепещущий ротик.
— Когда битва началась, я так волновалась… — Длинные ресницы задрожали. — Не могла на месте усидеть, ну ничуточки не могла! Если меня не пускают сражаться — ну и пусть, ну и ладно. Я забралась на деревце к Литочке. Он слушал-слушал и все мне рассказывал. А потом вдруг говорит: они побежали драться! И князь Лисей побежал драться! Тогда мы слезли с деревца и тоже побежали… Ты ведь не сердишься? Я ведь вовремя стрельнула злого-презлого дяденьку, правда?
Сложно спорить, поморщился я, косясь на труп Браздогона, повисший в воздухе над землей — только рукава чуть колышутся. А где же… где Куруяд? Ах вот он: затих в траве, злобно блестит глазами, влажные волосы рассыпались и закрывают лицо, белое как мел и сморщенное от злости. Метанка по-прежнему без чувств. Повезло барышне: все ужасы битвы пропустила.
— Ну ладно. — Я слегка прихлопнул ладонями кожаным бедрам. — Битва закончилась, теперь зовите народ! Скликайте девок. Нам нужны люди, чтобы засвидетельствовали злодеяния Куруяда и его пособников.
Сзади — быстрые мягкие шаги. Я оборачиваюсь… и замираю в радостном удивлении: вила Шнапс подходит ко мне со стрелой в плече, со стилетом в пробитом бедре… Неужели это возможно?! Она жива! Даже улыбка мерцает на губах — правда, немного странная улыбка. Похожа на болезненную гримаску — значит, вила все-таки чувствует боль? Тогда… почему не хромает? Фантастическая выдержка у этих Стенькиных девиц. Разгуливают как ни в чем не бывало — с отравленными кинжалами в бедрах… Настоящие биороботы.
Слепой акустик Лито, заслышав легкие шаги, оживился:
— Псанька, ты это?! Вот и ладно. Давай-ка скликай разбежавшихся девок. Скажи им, что опасность миновала. Пусть приходят подивиться на похитителей боярской дочки…
Глядя в упор на слепца, Шнапс медленно приобнажила верхние зубки:
— На каком основании вы мне приказываете, грубый мужлан? — Голос ее прозвучал с необычным, едва уловимым искажением тона. — Вы… знаете кто? Вы — пошлый сексист!
— Что? Что вы сказали, Шнапс? — в ужасе выдохнул я…
— Ваш сотрудник — сексуальный расист! — прозвенела Шнапс неродным голосом. — Неужели он думает, что наличие отвратительного отростка в промежности дает ему право командовать человеком противоположной гендерности?
— Молчи, баба, — хладнокровно предложил Лито. — Возможно, кому-то из наших витязей нужна помощь. Живо собирай девок, пусть ищут раненых…
— Не терплю, когда командуют! — прошипела Шнапс и вдруг… Странный звук. Я вздрогнул и похолодел: маленькая отравленная стрела. Звенит и трепещет в груди Лито… Слепец удивленно раскрыл рот, протянул пальцы к груди, потрогал оперение…
— Я научу вас уважать права женщин! — проскрипела Шнапс, грозя стиснутым кулачком. Лито горько вздохнул… и упал навзничь.
— Зачем она, п-премиленький князь? — Лицо Руты вмиг стало белым, как у снегурочки… Я обернулся к Стенькиной виле, гордо замершей в красивой позе: подбоченясь, подняла трофейный арбалет к окровавленному плечу.
— Шнапс! Что вы де…
— Отличный выстрел, подруга! Браво! Браво и — бис! — раздается голос из-за спины. Это Феклуша, я узнал ее… Оборачиваюсь и обмираю: стройная девушка идет спокойно, легко и красиво, будто по парижскому подиуму… Жива и цветуща, как прежде, а из горла торчит стрела, и вся грудь залита кровью по пояс…
Голова моя кружится — сначала медленно, потом быстрее…
— Это… это враги, — шепчут белые губы Руты. Княжна инстинктивно поднимает длинный лук; колючие слезы в глазах. — Я знала, я чувствовала.
— Вот глупость! — жестко хохочет Феклуша. — Разве мы враги князю Лисею?
— О нет, сестра Текила, мы не враги, — улыбается Шнапс, покачивая арбалетом. — Я весьма верно служу князю Лисею. Я даже читаю его тайные мысли. И считаю своим долгом ограждать вещего князя от случайных попутчиц. От безумно влюбленных идиоток с сомнительной репутацией!
— Прекратить! — ору я, не слыша голоса своего; в голове разбухает ужас, как пыльная вата глухая. — Что вы себе позволяете?! Что вы делаете, Шнапс?!
— Я устраняю капканы с вашей дороги, высокий князь, — серьезно и как-то наставительно ответила Шнапс и быстро обернулась к Руте, направляя на княжну трофейный арбалет Браздогона. — Вы очень глупы, рыжая княжна. Вы позорите своих сестер. Вы нарушили приказ и пришли сюда… Отчего вы все время путаетесь под ногами? Вы надоели. Теперь — прощайте.
Рута не успела даже вскрикнуть.
— Сме-е-ррть! — подхватывает кольчужная груда справа: это плечистый Усмех на бегу обнажает меч.
— Смерть подонкам! — заливисто, задиристо визжит Феклуша, быстрые длинные ноги мелькают чудь впереди — бежит быстрее всех. — Виват, траянцы! Чурила не пройдет!
Маги спохватываются, начинают дергаться; Браздогон подхватывает полы плаща и кидается нам навстречу, я вижу, как на ходу эта сволочь нащупывает левой рукой какие-то гадости в карманах… Так и есть — мешочки с зельем! Маг припадает на одно колено и швыряет в нашу сторону — один за другим — три мешочка! Тройной взрыв пыли. Зеленое облако медленно распухает, поднимается над землей.
— Сон-трава! Ничего, успеем! — радостно кричит Феклуша, прибавляя прыти. Я едва поспеваю, Усмех немного отстает…
Прыгая через невысокую (пока!) дымовую завесу, успеваю глянуть в сторону Шнапс. Отлично! Голая мускулистая вила уже вытянула из закладки тяжелый контейнер с доспехом, поспешно натягивает на мокрые плечи тонкую светлую кольчужку…
Нелегкий час! Хитрый быстроглазый Азвяк — низенький, коренастый, с бородой по самые глаза — замечает ее; выдергивает с пояса метательный нож, швыряет — метко! Но поздно: нож отлетает от плотного железного кружева на спине вилы… Шнапс холодно улыбается, поудобнее перехватывает бестеру в сильной ручке, и — мягко, неторопливо — начинает двигаться навстречу Азвяку. Не забывает поглядывать по сторонам: где там железные вороны?
Птицы еще далеко, есть еще полминуты…
— Травень! Слева! — истошно визжит Феклуша. Ревущий окровавленный див (последний из могикан, чудом выбравшийся их горящего кустарника) взмахивает крюкастой дубиной, пытаясь с маху зацепить пробегающего мимо полоза… Травень гибко пригибается, стремительный кувырок — дубина свистит мимо. Ловкий полоз бежит наутек, но за ним бешено скачет еще одна черная фигура в плаще! Это, должно быть, Гугней! Куруядовец прямо на бегу взмахивает правым рукавом — сверкает летящий нож… Ура! Травень будто почувствовал: не оборачиваясь, вильнул вбок. Мимо.
Нет, упорный Гугней не отстает — ноги длинные, бегает быстро. А Травень-то прихрамывает, с замиранием сердца замечаю я. Нелегко бегать после нескольких часов гипнотического сна в сырой земле… Кажется, мы снова проиграли: в несколько сумасшедших прыжков Гугней почти настигает полоза…
Нет, Травень — совсем не дурак, улыбаюсь я. Он бежит не просто так. Он бежит к цветочкам, к розоватым цветочкам, едва заметным в густой траве! Падает! Споткнулся! Или притворился? Вот подлетает торжествующий Гугней — уже заносит кинжал! Красные цветы колышутся у его ног… Вдруг задергался, дико заплясал, будто сбивает с сапог пламя — ах, закричал! Уронил кинжал! Все… Послушно повалился в траву. А на ноге, на черной икре — будто светлая струна обмоталась, точно проволока серебристая. Змея-медяница. Конец щуке-Гугнею.
Но вот снова холодеет спина от дикого визга в небе. Вороны, вороны приближаются, поморщился я… Сейчас будут новые жертвы, это наверное. И вдруг… с ужасом осознал: вороны возвращаются… но теперь… Я сам превратился в цель! Я больше не слежу за боем издалека, из укромной землянки. А кожаный доспех не спасет от стального крыла и когтей!
Стало как-то прохладно, волнительно. Тайком огляделся: соратники решили встретить смерть героически, с оружием в руках. Усмех чуть пригнулся и замер, набычился, поднял старенький меч. Феклуша вся дрожит на полусогнутых длинных ножках, как фурия, волосы кудрявые веются, глаза сверкают, два кинжала в гибких руках… А у меня что? Декоративный кинжал в ножнах? Даже… даже… я почувствовал внезапный холод под ребрами: даже золотой цепи нет!
Раньше было иначе. Я умел останавливать атакующих воронов в полете — просто взглядом, силой собственной веры. А теперь… нет во мне веры. Только страх суетливый остался. К счастью, премудрого Лисея еще выручает бешено работающий мозг: заверещали сигнальные звоночки памяти — и вот я начал вертеть головой, искать… Ага, увидел. Желтоватые цветочки — вон там, под двумя старыми ивами.
— Куда ты, коррехидор?!
Некогда отвечать. Убийцы близко, надо успеть… Кажется, успеваю. Вот оно дерево, вот цветочки. Где-то здесь… пальцы заметались по гладкой коре… Все, нащупал. Темный глазок обломанного сучка. А в нем мягкая, податливая кнопка.
Обернулся и смотрю, как налетает визжащая острокрылая смерть — черные серпы с искрами желтых очей. Центральный гвоздевран, вожак, достается Усмеху, правый ворон нацелился на Феклушу. А третий — мой…
Все — накатили: грохот, гарь и визжание ветра! Усмех бьет — вроде бы неловко, несильно… Надвое, насмерть разрубает железного гада! — брызжет обломанная сталь клинка, осколками стального крыла Усмеху вспарывает кольчужную грудь. Молча, не выпуская меча из рук, убитый ярыга валится на землю. Что делает Феклуша, не вижу: на меня уже несется черный и злой, похожий на раздвоенное лезвие алебарды. Узнаю тебя, смерть. Так уже было однажды, в Жиробреге. Тогда в моей груди было тепло и покойно: я был сильнее и знал это. Теперь отчетливо понимаю обратное. Нет во мне воли, нет веры и праведной силы. Только палец на мягкой кнопке.
Что ж. Остается верить в силу кнопки. Выждав еще секунду, я надавил сразу всей ладонью, чтоб наверняка.
Хлестко сработали патроны со сжатым воздухом — широкая металлическая сеть выстрелила откуда-то снизу, вмиг провисла между ветвей и натянулась, как огромная блистающая паутина! Ловушка рассчитана на дива, но ворон тоже недурная добыча. Не успел увернуться, врезался на полной скорости — силки натянулись, загудели… Щелк! Отстегнулись крючья, и невод захлопнулся, превращаясь в полупрозрачный сверкающий мешок. Ворон еще жив, он бьется и хочет взлететь — тщетно. Колючие занозистые ячейки плотно охватывают вздыбленные перья. Ржавый клюв пробился и торчит наружу; желтая ненависть в тупом немигающем глазу. Механизм, не птица.
Чудесно, господа. Всего-то один гвоздевран остался! Даже не стал атаковать Феклушу — испугался моей сетки. Резко взмыл вверх, в черный ночной зенит.
Что за звук? Рычание сбоку! — едва успеваю отскочить. Див лезет прямо на меня! Неужели… да! Час пробил: вот она, первая серьезная рукопашная схватка в моей жизни. Надо вести себя честно, как учил Леванид. Выхватываю меч… и понимаю, что шансов нет. Длина моего клинка — сантиметров сорок, а у дива полутораметровая дубина.
Вот он замахивается. Я машинально выставляю клинок навстречу — правильно, грамотно, по науке. Дубина рушится на меня, как экскаваторный ковш: страшный удар вырывает меч из руки. Пальцы заливает жаром, запястье немеет. Что я могу? Отбежать на несколько шагов…
На помощь приходит Неро.
— Вассилика! Мегалодеспот Геурон! — выкрикивает по-гречески, как боевой клич, и бросается в ноги к диву. Конечно, не в ноги — просто мне так кажется, ибо ужасная тварь велика настолько, что Неро едва достает шлемом до мохнатой груди. Бедный верный Неро. Я вижу, как страшная лапа опускается — стремительно!
Десятник Неро падает, как подломленное сухое деревце. Искупил вину несчастный Доримедонт…
Ну вот, господа, доигрались. Следующий — я.
Ноги будто приросли к земле. Впрочем, страшное чудовище тоже почему-то не рвется в атаку. Вяло слизывая пену с клыков, дикий гигант медленно, тяжко садится на задние лапы. Только теперь я замечаю, что из рассеченного горла хлещет горячая чернота. Взгляд тупой и задумчивый. Все, красные глаза закатились.
— Проклятие! Браздогон! Уничтожь его наконец! — рычит Куруяд и ползает, как черный крокодил в траве… Горящая трава гудит вокруг… чернеют исковерканные трупы… праздничное купание в кровавой плазме.
— Это же грек! — неистовствует Куруяд в бессильной злобе. — Враном! Настигни его враном!
Браздогон не слышит, он с трудом отбивается сразу от двух противников — Шнапс и Феклуша наскакивают по очереди, с опаской: неприятно кусаются зеленые молнии… Гугней мертв, а где же Азвяк? Он где-то поблизости, может выскочить из темноты в любой миг, а я — безоружен! Мой меч валяется где-то в черной траве. С неожиданным хладнокровием задумываюсь: минутку. Должны быть закладки с оружием. Помнится, наши звероловы колдовали с пеньками…
Вот два пенька, в десяти шагах! Подбежал к первому, надавил ногой — ничего. Легонько поддел следующий — ага, сработало! Из гниловатого пня медленно, с легким механическим жужжанием выдвигается рукоять недлинного, но добротного меча. Тут же сбоку отъезжает подвижный сегмент коры, и под ноги мне услужливо высыпаются мешочки с зельем. Просто прекрасная закладка! Это сон-трава. Очень вовремя.
— Травень! Ко мне, сюда! — кричу безоружному полозу в рубахе, который по-прежнему валяется в траве неподалеку от ужаленного Гугнея. Ну же, быстрее. Протягиваю подбежавшему операнту меч:
— Почему без оружия?! Держите! Сражайтесь! — говорю сухо, почти бесстрастно; достает даже силы нахмурить брови. — Видите ворона?! Встречайте его!
— Повинуюсь, княже! — Голубые глаза радостно вспыхнули. Схватил оружие, неприветливо сощурился навстречу подлетающему гвоздеврану…
Жалко парня, неплохой был воин, думаю я, отшагивая вбок. В сущности, ведь я подставляю молодчика под удар… Вместо себя. Но он боевик, это его призвание… А я князь. Князей надо беречь.
Ворон атакует быстро, решительно, напористо. Подлетая, вдруг складывает крылья — только клюв торчит вперед: скорость птицы резко возрастает… Черный снаряд!
Удар! — я отворачиваюсь. Не знаю, что произошло. Сдавленно кашляя, Травень падает на колени, потом тыкается головой в траву. Ворона я не вижу, вижу только широкую спину Травеня — в траве. На спине — вишневое пятно, расплывающееся по рубахе.
Первый раз за всю игру мне стало страшно.
Травень убит!
Я безоружен!
Невдалеке — сухая изумрудная молния бьет Феклушу прямо в голову, вила отлетает с истошным визгом… в темноте ярко вспыхивают загоревшиеся волосы. В ту же секунду вила Шнапс выныривает за спиной у Азвяка, коротким ударом — есть! — снимает черную голову! Но… почему-то припадает на одно колено: в гладком голубовато-белом бедре торчит черный стилет. Когда он успел ударить?!
«Неужели… мы с Шнапс остались вдвоем?» — вздрагивает подлая мыслишка. В ту же секунду слышу визгливый выкрик Браздогона:
— О повелитель! Почему не колдуешь?!
— Глупец! — рычит Куруяд, ползет и волочит за собой Метанку. — Я под заклятием! Руки сцеплены, не могу ворожить! Пособи мне, быстрее!
Браздогон торопливо подскакивает, склоняется с белым от ужаса лицом:
— Что я могу, повелитель?!
— Бери сапог, быстро! Здесь, в сумке…
— Неужели повелитель! Я не дерзну взять сапог самого Чури…
— Ну же, глупец! Надевай! Ты должен убить их! Иначе нам конец… Всем!
Прыгая на черной кривой ноге, Браздогон натягивает на другую ногу нечто ярко-сиреневое, искрящееся алыми искорками… Нет, не успеваю разглядеть — через миг черная тень взмывает в воздух! Не верю глазам… Браздогон… летит! Скользит в трех саженях над травой… Это сон?
Шнапс пытается подпрыгнуть, но колдун недосягаем. Вила скалится и рычит, с задранной кверху головой перебегает вслед за плывущим по воздуху чародеем…
— Стрелами! Стрелами ее, кошку! — визжит из травы Куруяд. Прекрасный небольшой арбалет с ложем красного дерева… откуда он взялся в руках Браздогона? Сверху, с высоты, Браздогон тщательно прицеливается… быстро спускает тетиву. Шнапс кратко вскрикивает, хватается за пронзенное плечо! Короткая стрелка пробила кольчугу… Больно, очень больно — вила крутится на месте, как ужаленная собака… Все, можно добивать.
Но Браздогон уже выбрал новую цель. Как быстро и ловко он подлетает! Как быстро и метко бьет из арбалета! Я не понимаю, когда только успевает перезарядить?.. Обожженная Феклуша, собрав, видимо, последние силы в кулак, выпрыгивает из травы, как черная злая пантера, тянется руками, коготками — зацепить хоть каблук волшебного сапога! Браздогон красиво взмывает чуть выше, мягко оборачивается и…
Феклуша, захлебываясь, хватается красными пальцами за стрелу, с хрустом пробившую горло.
А Браздогон не ждет, он входит во вкус небывалого сафари… Сверху, с высоты метров пять, пикирует, как коршун, на меня! Подлетая, взмахивает левой рукой — и вот гадкое нечто… летит мне под ноги, кувыркаясь и пуская по воздуху тоненький дымный хвост… Белый мешочек с сон-травой. Падает, разрывается пахучим дымным облачком. Ах… какое приятное тепло разливается в ногах… Передохнуть, поспать хоть минуту… Браздогон наводит арбалет… я еще помню, что нужно бежать, но ноги окаменели, в голове мягкий звон… Пусть стреляет. Какой сладкий покой…
Отчего ты медлишь, Браздогон! — лениво удивляюсь я про себя. Вдруг замечаю, что из груди Браздогона уже довольно давно — несколько бесконечных секунд — торчит длинная стрела с пестрым оперением. Даже насквозь пробила, а я как-то не заметил… Забавно, медленно улыбаюсь я. Оперение славянское, десятый век… Наконечник четырехгранный, с усиками, черниговский или киевский…
Мертвый Браздогон, выронив изящный арбалет, опрокидывается навзничь, головой к земле. Но волшебный сапог продолжает висеть в воздухе, как прибитый… Вот смешная картина: пронзенный Браздогон висит в воздухе вниз головой, как гигантская летучая мышь. Черные рукава болтаются в метре над травой.
Лениво смотрю — кажется, там две фигуры. За рекой, на противоположном берегу… Наши? Не наши? Впрочем, какая разница… Мягкий блаженный покой. Опускаюсь в траву и чувствую, что засыпаю — прямо здесь и сейчас…
* * *
— Милый-премилый князь! Как ты мог побежать в битву без меня, ну как ты мог?!Я что-то жую, ужасно кислое! Что за глупые шутки! Скулы сводит, глаза сами собой распахиваются… Рута! Княжна Рутения Властовская протягивает пирожок с бодряникой:
— Ну еще кусочек, умоляю-преумоляю! Послушно откусываю. Прихожу в себя секунд через десять:
— Откуда ты… откуда вы узнали, княжна?! Я же приказал… в битву не лезть!
— Но мы ведь вовремя прибежали, правда? Мне сказал любезненький Лито! Литочка услышал твой голос, он слышит издалека! — чирикает рыжая княжна; в глазах моих еще туман, вижу только длинный лук в крошечных ручках, да огненные пряди, выбившиеся из-под маленького шлема на плечи, да голубые пятна радостных глаз, да розовый трепещущий ротик.
— Когда битва началась, я так волновалась… — Длинные ресницы задрожали. — Не могла на месте усидеть, ну ничуточки не могла! Если меня не пускают сражаться — ну и пусть, ну и ладно. Я забралась на деревце к Литочке. Он слушал-слушал и все мне рассказывал. А потом вдруг говорит: они побежали драться! И князь Лисей побежал драться! Тогда мы слезли с деревца и тоже побежали… Ты ведь не сердишься? Я ведь вовремя стрельнула злого-презлого дяденьку, правда?
Сложно спорить, поморщился я, косясь на труп Браздогона, повисший в воздухе над землей — только рукава чуть колышутся. А где же… где Куруяд? Ах вот он: затих в траве, злобно блестит глазами, влажные волосы рассыпались и закрывают лицо, белое как мел и сморщенное от злости. Метанка по-прежнему без чувств. Повезло барышне: все ужасы битвы пропустила.
— Ну ладно. — Я слегка прихлопнул ладонями кожаным бедрам. — Битва закончилась, теперь зовите народ! Скликайте девок. Нам нужны люди, чтобы засвидетельствовали злодеяния Куруяда и его пособников.
Сзади — быстрые мягкие шаги. Я оборачиваюсь… и замираю в радостном удивлении: вила Шнапс подходит ко мне со стрелой в плече, со стилетом в пробитом бедре… Неужели это возможно?! Она жива! Даже улыбка мерцает на губах — правда, немного странная улыбка. Похожа на болезненную гримаску — значит, вила все-таки чувствует боль? Тогда… почему не хромает? Фантастическая выдержка у этих Стенькиных девиц. Разгуливают как ни в чем не бывало — с отравленными кинжалами в бедрах… Настоящие биороботы.
Слепой акустик Лито, заслышав легкие шаги, оживился:
— Псанька, ты это?! Вот и ладно. Давай-ка скликай разбежавшихся девок. Скажи им, что опасность миновала. Пусть приходят подивиться на похитителей боярской дочки…
Глядя в упор на слепца, Шнапс медленно приобнажила верхние зубки:
— На каком основании вы мне приказываете, грубый мужлан? — Голос ее прозвучал с необычным, едва уловимым искажением тона. — Вы… знаете кто? Вы — пошлый сексист!
— Что? Что вы сказали, Шнапс? — в ужасе выдохнул я…
— Ваш сотрудник — сексуальный расист! — прозвенела Шнапс неродным голосом. — Неужели он думает, что наличие отвратительного отростка в промежности дает ему право командовать человеком противоположной гендерности?
— Молчи, баба, — хладнокровно предложил Лито. — Возможно, кому-то из наших витязей нужна помощь. Живо собирай девок, пусть ищут раненых…
— Не терплю, когда командуют! — прошипела Шнапс и вдруг… Странный звук. Я вздрогнул и похолодел: маленькая отравленная стрела. Звенит и трепещет в груди Лито… Слепец удивленно раскрыл рот, протянул пальцы к груди, потрогал оперение…
— Я научу вас уважать права женщин! — проскрипела Шнапс, грозя стиснутым кулачком. Лито горько вздохнул… и упал навзничь.
— Зачем она, п-премиленький князь? — Лицо Руты вмиг стало белым, как у снегурочки… Я обернулся к Стенькиной виле, гордо замершей в красивой позе: подбоченясь, подняла трофейный арбалет к окровавленному плечу.
— Шнапс! Что вы де…
— Отличный выстрел, подруга! Браво! Браво и — бис! — раздается голос из-за спины. Это Феклуша, я узнал ее… Оборачиваюсь и обмираю: стройная девушка идет спокойно, легко и красиво, будто по парижскому подиуму… Жива и цветуща, как прежде, а из горла торчит стрела, и вся грудь залита кровью по пояс…
Голова моя кружится — сначала медленно, потом быстрее…
— Это… это враги, — шепчут белые губы Руты. Княжна инстинктивно поднимает длинный лук; колючие слезы в глазах. — Я знала, я чувствовала.
— Вот глупость! — жестко хохочет Феклуша. — Разве мы враги князю Лисею?
— О нет, сестра Текила, мы не враги, — улыбается Шнапс, покачивая арбалетом. — Я весьма верно служу князю Лисею. Я даже читаю его тайные мысли. И считаю своим долгом ограждать вещего князя от случайных попутчиц. От безумно влюбленных идиоток с сомнительной репутацией!
— Прекратить! — ору я, не слыша голоса своего; в голове разбухает ужас, как пыльная вата глухая. — Что вы себе позволяете?! Что вы делаете, Шнапс?!
— Я устраняю капканы с вашей дороги, высокий князь, — серьезно и как-то наставительно ответила Шнапс и быстро обернулась к Руте, направляя на княжну трофейный арбалет Браздогона. — Вы очень глупы, рыжая княжна. Вы позорите своих сестер. Вы нарушили приказ и пришли сюда… Отчего вы все время путаетесь под ногами? Вы надоели. Теперь — прощайте.
Рута не успела даже вскрикнуть.