Нет, не свои слова говорил Вася. Не иначе, Левон Иванович так сказал.
Только я это подумал, а дядя Левон и говорит:
– Да, да, друзья мои! Даже человек без людей может одичать…
Мы молчали и морщили лбы – думали над этими словами.
– Василий! Георгий! – позвал дядя Левон Васю и Жору, как взрослых. – Давайте кончать работу!
Мы с Павлушей подошли посмотреть, что они делают.
О-ле-ле, так вот откуда тогда Вася и Жора надёргали лучин на «шпаги»! Метра на три обкололи глиняный панцирь с трубы, выдернули из-под проволоки. Раздели ту трубу, по которой горячая вода в дом подаётся. Даже войлок в одном месте продрали, интересовались, есть ли в серёдке железная труба. Вот дурачьё! Да так всё тепло растеряется по дороге, вода остынет, пока к батареям придёт.
И как узнал Левон Иванович об этой трубе, у кого выспросил? Как он уговорил этих вредителей самим всё починить-исправить?
Дядя Левон откалывает от полена короткие, неуклюжие лучинки, пробует засунуть под проволоку в тех местах, где были «шпаги». Выбитую плешь замазывают, штукатурят Вася и Жора.
– И вы, кажется, в мушкетёров играли? – спросил у нас Левон Иванович. – А теперь бросили товарищей в беде. Нехорошо! Вон в углу глина, как нарочно оставили строители. Павлуша наковыряет, разомнёт помельче, а Женя принесёт воды. Сделайте ещё один замес, а то не хватит…
И мы выполнили всё в точности, как говорил дядя Левон, намесили им свежей глины. Не в ведре: прямо на том месте, где она лежала. Охотно месили: просто удивительно, как нам всегда хорошо с Левоном Ивановичем!
Выходили из подвала, задрав кверху перепачканные руки. Не салютовали, нет… Серёжа нёс в подоле Мурку и котят. Вася шёл за Жорой, задрав не только руки, но и гордо выпятив живот. Он распевал что-то своё:
– Э-ге-ге, нас пятеро всех! А с дядей Левоном шестеро! Мы «артековцы», у нас есть тайна!
Вдруг он споткнулся – бух Жоре в спину головой!
– Ну! Ты! – Жора на ногах устоял, но вскипел, повернулся к Васе.
А Вася на его гнев – ноль внимания. Присел и рассматривает, обо что это он споткнулся? Подергал за какую-то палку – торчала из-под двери кладовки.
– Не трогай, это чье-то имущество, – сказал Левон Иванович. Он замыкал шествие.
Вася дернул палку изо всех сил – ж-жих. Из-под двери выдернулась не просто палка, а палка с фанерным щитком. На щитке под кнопкой даже остался клочок размалёванной бумажки.
– О-о-о! – вырвалось у всех. Потому что все узнали – тот щиток, что когда-то вбивал дядя Левон возле камня-валуна! С рисунком нашего сквера!
– Это кладовка Дервоеда! – закричал я. – Одиннадцатый номер – его квартира!
Левон Иванович взял у Васи палку со щитком, повертел в руках, задумчиво постучал пальцами по фанере.
– Да-а… Задвинь назад. Мы просто будем знать об этом – и все… – Он вздохнул и пакачал головой.
Серёжа нёс Мурку, нёс – и унёс прямиком в свою квартиру! Вася даже не вспомнил про кошку, забыл, что грозился забрать её к себе.
Когда все умылись, привели себя в порядок, вышли опять во двор, Павлуша, правда, побыл с нами совсем немного и пошёл в магазин за хлебом.
Шли из школы улыбающиеся Женька с Галкой, остановились возле нас поболтать. Шла из магазина тётя Клава, несла в сетке чёрную редьку и красные стручки перца – остановилась. Вышла наша бабушка с Мариной погулять – и задержалась возле тёти Клавы. Возвращалась с работы Галкина мама – и та присоединилась к толпе.
На асфальтированной дорожке, что шла через все дворы квартала вдоль домов, появился чёрный «Зил» Ивана Ивановича. Медленно ехал, важно, чтоб все люди обратили на него внимание. И мы начали наблюдать за машиной ещё издали. Не доехав до нас метров сорок, разноцветный студент-шофёр посигналил, хотя на дороге никого и не было. Машина свернула влево, перед сквером. Объехала деревья удачно… И в гараж заехала без приключений!
Только перестали смотреть на гараж Дервоеда, как из-за другой стороны дома, с улицы вырулила ещё одна легковушка – серенький «Москвич» Гаркавых. Остановился он напротив крыльца, мы дали ему дорогу. К машине бросился Женя, открыл заднюю дверку. Достал корзинку с грибами и большущую щуку. Мы сразу окружили Женю.
– Ой, сколько белых, боровичков! – присела на корточки возле корзинки Галя. – Какие они все хорошенькие – как точёные!
– Штук пятнадцать… – выбралась из машины с пучком какой-то травки в руках Женина мама. Она начала говорить с женщинами о том, как хорошо осенью в лесу, какая красота, сколько разных грибов!
– Есть грибы, есть! – подтвердил бодрым голосом дядя Коля. – И рыба есть. Хорошая грибалка.
Женя дал Марине подержать щуку. Марина подняла ее за свернутый обручем прутик, пропущенный через пасть и жабры. Ну и страшилище! Голова возле носа Марины, а хвост до земли достаёт.
– Ух! Ух! – восхищалась Марина.
– Кило три, наверно, – сказал Николай Николаевич.
– Дай и мне подержать! – пристал я к Марине. И все дети запрыгали: «И мне! И мне!»
Дервоед уже отпустил «личного» шофёра, подошёл к нам. Раньше он всё время сторонился людей, а сейчас сам подошёл и первым заговорил:
– Это что – грибы? И вы не боитесь их брать?
Гаркавые растерялись от такого вопроса.
– А чего их бояться? – сказала Женина мама. – Я же бледных поганок не беру и мухоморов не беру.
– И вы убеждены, что это не поганка? – Иван Иванович взял из корзины самый красивый белый гриб.
– Ну, знаете!.. – возмутилась Женина мама.
– Это боровик! – сказала Марина, отдала щуку мне и начала рассматривать грибы.
Все засмеялись: ребёнок знает, а Дервоед – нет!
Иван Иванович не сдавался:
– Напрасно смеётесь… Я слышал, есть такой гриб – сморчок. Вроде хороший с виду, а – отрава!
– Сморчки растут весной, а не сейчас. – Дядя Коля начал нервничать. – Хорошие, между прочим, грибы. Строчки и сморчки заграница у нас на золото покупает.
– А может, и это сморчок? – Иван Иванович показал всем красавец гриб. – Осенний сморчок! Как будто боровик с виду, а в самом деле – сморчок.
И опять все захохотали. Дервоед даже по сторонам посмотрел: что это так развеселило людей?
Николай Николаевич молча подошёл к нему, забрал гриб, забрал у меня щуку. Бросил гриб в корзинку, сунул её и щуку в руки Жене и кивнул на дом: «Отнеси!»
Женя тут же исчез за дверью.
Иван Иванович обиженно и гордо отошёл к соседнему дому – погулять.
Он уже дошёл до той половины дома, где на первом этаже будет пионерская комната. И тогда из нашего подъезда выглянула, словно подкарауливала, тётя Клима. Николай Николаевич как раз садился в машину – отогнать в гараж.
– Соседушка, дорогой… – протянула к нему руки жена Дервоеда. – Выручите, пожалуйста… Подбросьте меня к московскому поезду. Очень уж трудно вечером с двумя чемоданами в автобусе.
Дядя Коля недоуменно посмотрел на гараж Дервоеда, потом на тётю Климу.
– А разве…
– Куда это вы вдруг собрались? – удивилась и тётя Клава.
Все подошли поближе к жене Ивана Ивановича.
– Какое же это вдруг, голубушка? – вопросом на вопрос ответила она и провела взглядом по толпе. – Какое же вдруг? Лучше бы ты спросила: как ты до сих пор жила с ним, терпела?.. Раньше дети связывали нас, а теперь у детей свои семьи в Москве.
– А внуков у вас много? – не вовремя поинтересовалась моя бабушка.
– Двое… Буду помогать растить их, воспитывать. Пенсия у меня хорошая, проживу. А здесь и он на мои деньги живёт, свои все прячет.
– А-а-а…
И никто больше ничего не спросил. Не спрашивали даже, почему сам Иван Иванович не отвезёт тётю Климу на вокзал, хоть в гараже стоят сто «лошадиных сил».
– Так что, Николай Николаевич, миленький?.. Может, выручите меня?
Дядя Коля словно проснулся.
– Ага… Ну да! Коль такое дело, то…
Тётя Клима быстренько протопала в подъезд, за ней Васина мама и Галка.
– Мы вам поможем!
Женина мама сразу начала выговаривать дяде Коле:
– Ты-то зачем вмешиваешься? Они помирятся, а ты враг будешь на всю жизнь.
– Не помирятся. Не тот возраст… Да и люди они разные.
– Он тебе жизни не даст после этого!
– Волков бояться – в лес не ходить.
– Волка спереди бойся, коня – сзади, а плохого человека со всех сторон.
– Перестань, слышишь? Неужели ты не понимаешь: ей нужна помощь!
– Мало ли кто… – хотела ещё что-то сказать Женина мать и замолчала: приближался Дервоед.
– Что сейчас будет! – радостно пискнул Вася.
Что будет? «Концерт» будет, «спектакль». Это даже мы понимали, не только взрослые.
Эх, если бы ещё минут десять не было Ивана Ивановича! Или хоть немножечко… Мы бы помогли тёте Климе спокойно убежать от него.
Бух! – открылась дверь подъезда, показались один за другим два большущих чемодана. За ними – Женя.
– Хоть ты не лезь в эту кашу! Ты ещё зелёный для таких дел! – подбежала к нему мать, хотела отнять чемоданы.
А Женя верть от неё в сторону! Затолкал чемоданы на заднее сиденье «Москвича», стукнул дверкой.
Иван Иванович ещё ничего не понимал. Смотрел на всё это, медленно приближался к нам, постукивая палкой о тротуар.
Вышла тётя Клима в зимнем пальто, и Васина мама с редькой и перцем в руках, и Галка без ничего.
– Ну, мои дорогие, не поминайте лихом! – вздохнула тётя Клима и поцеловалась с тётей Клавой. Остальным взрослым просто руку подала, на Ивана Ивановича и не посмотрела.
Женя открыл перед ней переднюю дверку. Николай Николаевич обходил машину спереди – занять шофёрское место.
– Что такое? Что это значит, Клима?! – поднял свою палку Дервоед.
– Не Клима я вам больше, а Климентия Даниловна, и не Дервоед, а Ковалевская!
Климентия Даниловна спряталась в машине, хлопнула дверкой.
– Куда ты? Куда… вы?! – забежал перед машиной Иван Иванович, поднял обе руки. Как будто мяч хотел поймать.
Дверка приоткрылась.
– На кудыкину гору!
Грох! «Москвич» загудел – и назад, а не вперед. Отскочил метров пятнадцать – и за дом!
– Стойте! Стойте! – бросился вслед за ними Дервоед. – Ограбили-и-и! – и палкой вдогонку – трах!
Палка скользнула под заднее колесо и хрупнула. «Москвич» исчез…
– Задержите! Милиция-я! – побежал через сквер к гаражам Дервоед.
Никто не смеялся. У всех были хмурые лица.
Не к гаражам бежал Иван Иванович, а на соседнюю, Партизанскую улицу. Там, около гастронома, стояла телефонная будка. Наверное, звонить в милицию.
– Ну и ну… – тихо сказала Васина мама. – Она почти всё ему оставила, в чём стоит поехала, а он: «Ограбили!»
– Хоть бы не испортил ей отъезд, – вздохнула Галина мама. – Милиция может снять с поезда до выяснения дела.
Но пока что Иван Иванович испортил вечер нам. Люди начали расходиться.
Бабушка вдруг вспомнила что-то, схватила меня и Марину за руки:
– Стоят уши развесив, слушают… Там кино детское по телевизору начинается!
Марина уперлась ногой в первую ступеньку крыльца, запрокинула кверху лицо:
– Ой, смотрите! Небо бежит! Небо бежит!
И все, кто успел услышать её, не отошёл ещё далеко, посмотрели вверх, оторвав взгляд от земли.
Не небо бежало, а облака. Белые, раззолоченные комки с огненными и розовыми краями.
Красивые, как в сказке…
Где-то за городом полыхал закат.
Только я это подумал, а дядя Левон и говорит:
– Да, да, друзья мои! Даже человек без людей может одичать…
Мы молчали и морщили лбы – думали над этими словами.
– Василий! Георгий! – позвал дядя Левон Васю и Жору, как взрослых. – Давайте кончать работу!
Мы с Павлушей подошли посмотреть, что они делают.
О-ле-ле, так вот откуда тогда Вася и Жора надёргали лучин на «шпаги»! Метра на три обкололи глиняный панцирь с трубы, выдернули из-под проволоки. Раздели ту трубу, по которой горячая вода в дом подаётся. Даже войлок в одном месте продрали, интересовались, есть ли в серёдке железная труба. Вот дурачьё! Да так всё тепло растеряется по дороге, вода остынет, пока к батареям придёт.
И как узнал Левон Иванович об этой трубе, у кого выспросил? Как он уговорил этих вредителей самим всё починить-исправить?
Дядя Левон откалывает от полена короткие, неуклюжие лучинки, пробует засунуть под проволоку в тех местах, где были «шпаги». Выбитую плешь замазывают, штукатурят Вася и Жора.
– И вы, кажется, в мушкетёров играли? – спросил у нас Левон Иванович. – А теперь бросили товарищей в беде. Нехорошо! Вон в углу глина, как нарочно оставили строители. Павлуша наковыряет, разомнёт помельче, а Женя принесёт воды. Сделайте ещё один замес, а то не хватит…
И мы выполнили всё в точности, как говорил дядя Левон, намесили им свежей глины. Не в ведре: прямо на том месте, где она лежала. Охотно месили: просто удивительно, как нам всегда хорошо с Левоном Ивановичем!
Выходили из подвала, задрав кверху перепачканные руки. Не салютовали, нет… Серёжа нёс в подоле Мурку и котят. Вася шёл за Жорой, задрав не только руки, но и гордо выпятив живот. Он распевал что-то своё:
– Э-ге-ге, нас пятеро всех! А с дядей Левоном шестеро! Мы «артековцы», у нас есть тайна!
Вдруг он споткнулся – бух Жоре в спину головой!
– Ну! Ты! – Жора на ногах устоял, но вскипел, повернулся к Васе.
А Вася на его гнев – ноль внимания. Присел и рассматривает, обо что это он споткнулся? Подергал за какую-то палку – торчала из-под двери кладовки.
– Не трогай, это чье-то имущество, – сказал Левон Иванович. Он замыкал шествие.
Вася дернул палку изо всех сил – ж-жих. Из-под двери выдернулась не просто палка, а палка с фанерным щитком. На щитке под кнопкой даже остался клочок размалёванной бумажки.
– О-о-о! – вырвалось у всех. Потому что все узнали – тот щиток, что когда-то вбивал дядя Левон возле камня-валуна! С рисунком нашего сквера!
– Это кладовка Дервоеда! – закричал я. – Одиннадцатый номер – его квартира!
Левон Иванович взял у Васи палку со щитком, повертел в руках, задумчиво постучал пальцами по фанере.
– Да-а… Задвинь назад. Мы просто будем знать об этом – и все… – Он вздохнул и пакачал головой.
Серёжа нёс Мурку, нёс – и унёс прямиком в свою квартиру! Вася даже не вспомнил про кошку, забыл, что грозился забрать её к себе.
Когда все умылись, привели себя в порядок, вышли опять во двор, Павлуша, правда, побыл с нами совсем немного и пошёл в магазин за хлебом.
Шли из школы улыбающиеся Женька с Галкой, остановились возле нас поболтать. Шла из магазина тётя Клава, несла в сетке чёрную редьку и красные стручки перца – остановилась. Вышла наша бабушка с Мариной погулять – и задержалась возле тёти Клавы. Возвращалась с работы Галкина мама – и та присоединилась к толпе.
На асфальтированной дорожке, что шла через все дворы квартала вдоль домов, появился чёрный «Зил» Ивана Ивановича. Медленно ехал, важно, чтоб все люди обратили на него внимание. И мы начали наблюдать за машиной ещё издали. Не доехав до нас метров сорок, разноцветный студент-шофёр посигналил, хотя на дороге никого и не было. Машина свернула влево, перед сквером. Объехала деревья удачно… И в гараж заехала без приключений!
Только перестали смотреть на гараж Дервоеда, как из-за другой стороны дома, с улицы вырулила ещё одна легковушка – серенький «Москвич» Гаркавых. Остановился он напротив крыльца, мы дали ему дорогу. К машине бросился Женя, открыл заднюю дверку. Достал корзинку с грибами и большущую щуку. Мы сразу окружили Женю.
– Ой, сколько белых, боровичков! – присела на корточки возле корзинки Галя. – Какие они все хорошенькие – как точёные!
– Штук пятнадцать… – выбралась из машины с пучком какой-то травки в руках Женина мама. Она начала говорить с женщинами о том, как хорошо осенью в лесу, какая красота, сколько разных грибов!
– Есть грибы, есть! – подтвердил бодрым голосом дядя Коля. – И рыба есть. Хорошая грибалка.
Женя дал Марине подержать щуку. Марина подняла ее за свернутый обручем прутик, пропущенный через пасть и жабры. Ну и страшилище! Голова возле носа Марины, а хвост до земли достаёт.
– Ух! Ух! – восхищалась Марина.
– Кило три, наверно, – сказал Николай Николаевич.
– Дай и мне подержать! – пристал я к Марине. И все дети запрыгали: «И мне! И мне!»
Дервоед уже отпустил «личного» шофёра, подошёл к нам. Раньше он всё время сторонился людей, а сейчас сам подошёл и первым заговорил:
– Это что – грибы? И вы не боитесь их брать?
Гаркавые растерялись от такого вопроса.
– А чего их бояться? – сказала Женина мама. – Я же бледных поганок не беру и мухоморов не беру.
– И вы убеждены, что это не поганка? – Иван Иванович взял из корзины самый красивый белый гриб.
– Ну, знаете!.. – возмутилась Женина мама.
– Это боровик! – сказала Марина, отдала щуку мне и начала рассматривать грибы.
Все засмеялись: ребёнок знает, а Дервоед – нет!
Иван Иванович не сдавался:
– Напрасно смеётесь… Я слышал, есть такой гриб – сморчок. Вроде хороший с виду, а – отрава!
– Сморчки растут весной, а не сейчас. – Дядя Коля начал нервничать. – Хорошие, между прочим, грибы. Строчки и сморчки заграница у нас на золото покупает.
– А может, и это сморчок? – Иван Иванович показал всем красавец гриб. – Осенний сморчок! Как будто боровик с виду, а в самом деле – сморчок.
И опять все захохотали. Дервоед даже по сторонам посмотрел: что это так развеселило людей?
Женя тут же исчез за дверью.
Иван Иванович обиженно и гордо отошёл к соседнему дому – погулять.
Он уже дошёл до той половины дома, где на первом этаже будет пионерская комната. И тогда из нашего подъезда выглянула, словно подкарауливала, тётя Клима. Николай Николаевич как раз садился в машину – отогнать в гараж.
– Соседушка, дорогой… – протянула к нему руки жена Дервоеда. – Выручите, пожалуйста… Подбросьте меня к московскому поезду. Очень уж трудно вечером с двумя чемоданами в автобусе.
Дядя Коля недоуменно посмотрел на гараж Дервоеда, потом на тётю Климу.
– А разве…
– Куда это вы вдруг собрались? – удивилась и тётя Клава.
Все подошли поближе к жене Ивана Ивановича.
– Какое же это вдруг, голубушка? – вопросом на вопрос ответила она и провела взглядом по толпе. – Какое же вдруг? Лучше бы ты спросила: как ты до сих пор жила с ним, терпела?.. Раньше дети связывали нас, а теперь у детей свои семьи в Москве.
– А внуков у вас много? – не вовремя поинтересовалась моя бабушка.
– Двое… Буду помогать растить их, воспитывать. Пенсия у меня хорошая, проживу. А здесь и он на мои деньги живёт, свои все прячет.
– А-а-а…
И никто больше ничего не спросил. Не спрашивали даже, почему сам Иван Иванович не отвезёт тётю Климу на вокзал, хоть в гараже стоят сто «лошадиных сил».
– Так что, Николай Николаевич, миленький?.. Может, выручите меня?
Дядя Коля словно проснулся.
– Ага… Ну да! Коль такое дело, то…
Тётя Клима быстренько протопала в подъезд, за ней Васина мама и Галка.
– Мы вам поможем!
Женина мама сразу начала выговаривать дяде Коле:
– Ты-то зачем вмешиваешься? Они помирятся, а ты враг будешь на всю жизнь.
– Не помирятся. Не тот возраст… Да и люди они разные.
– Он тебе жизни не даст после этого!
– Волков бояться – в лес не ходить.
– Волка спереди бойся, коня – сзади, а плохого человека со всех сторон.
– Перестань, слышишь? Неужели ты не понимаешь: ей нужна помощь!
– Мало ли кто… – хотела ещё что-то сказать Женина мать и замолчала: приближался Дервоед.
– Что сейчас будет! – радостно пискнул Вася.
Что будет? «Концерт» будет, «спектакль». Это даже мы понимали, не только взрослые.
Эх, если бы ещё минут десять не было Ивана Ивановича! Или хоть немножечко… Мы бы помогли тёте Климе спокойно убежать от него.
Бух! – открылась дверь подъезда, показались один за другим два большущих чемодана. За ними – Женя.
– Хоть ты не лезь в эту кашу! Ты ещё зелёный для таких дел! – подбежала к нему мать, хотела отнять чемоданы.
А Женя верть от неё в сторону! Затолкал чемоданы на заднее сиденье «Москвича», стукнул дверкой.
Иван Иванович ещё ничего не понимал. Смотрел на всё это, медленно приближался к нам, постукивая палкой о тротуар.
Вышла тётя Клима в зимнем пальто, и Васина мама с редькой и перцем в руках, и Галка без ничего.
– Ну, мои дорогие, не поминайте лихом! – вздохнула тётя Клима и поцеловалась с тётей Клавой. Остальным взрослым просто руку подала, на Ивана Ивановича и не посмотрела.
Женя открыл перед ней переднюю дверку. Николай Николаевич обходил машину спереди – занять шофёрское место.
– Что такое? Что это значит, Клима?! – поднял свою палку Дервоед.
– Не Клима я вам больше, а Климентия Даниловна, и не Дервоед, а Ковалевская!
Климентия Даниловна спряталась в машине, хлопнула дверкой.
– Куда ты? Куда… вы?! – забежал перед машиной Иван Иванович, поднял обе руки. Как будто мяч хотел поймать.
Дверка приоткрылась.
– На кудыкину гору!
Грох! «Москвич» загудел – и назад, а не вперед. Отскочил метров пятнадцать – и за дом!
– Стойте! Стойте! – бросился вслед за ними Дервоед. – Ограбили-и-и! – и палкой вдогонку – трах!
Палка скользнула под заднее колесо и хрупнула. «Москвич» исчез…
– Задержите! Милиция-я! – побежал через сквер к гаражам Дервоед.
Никто не смеялся. У всех были хмурые лица.
Не к гаражам бежал Иван Иванович, а на соседнюю, Партизанскую улицу. Там, около гастронома, стояла телефонная будка. Наверное, звонить в милицию.
– Ну и ну… – тихо сказала Васина мама. – Она почти всё ему оставила, в чём стоит поехала, а он: «Ограбили!»
– Хоть бы не испортил ей отъезд, – вздохнула Галина мама. – Милиция может снять с поезда до выяснения дела.
Но пока что Иван Иванович испортил вечер нам. Люди начали расходиться.
Бабушка вдруг вспомнила что-то, схватила меня и Марину за руки:
– Стоят уши развесив, слушают… Там кино детское по телевизору начинается!
Марина уперлась ногой в первую ступеньку крыльца, запрокинула кверху лицо:
– Ой, смотрите! Небо бежит! Небо бежит!
И все, кто успел услышать её, не отошёл ещё далеко, посмотрели вверх, оторвав взгляд от земли.
Не небо бежало, а облака. Белые, раззолоченные комки с огненными и розовыми краями.
Красивые, как в сказке…
Где-то за городом полыхал закат.
«РАЗ, ДВА, ТРИ – ЧЕЛОВЕЧЕК, ОЖИВИ!»
Люди добрые, спасите!
Сентябрь кончается, а у нас ещё конца-края нет работе и репетициям. Не жизнь настала, а карусель.
Прибегаешь из школы, пообедаешь – и за стол, уроки делать. Темп – как на сто метров бегут с барьерами. Но хорошо готовили уроки, честное слово! Никто не придирался ни в школе, ни дома. И Левон Иванович не упрекал.
К дяде Левону забегаем и до уроков, и вечером. Он каждому уже дал листки с теми словами, которые куклы должны говорить.
Гулять времени совсем не осталось. Даже почитать что интересное не выберешь ни минутки. Кричат: «Иди спать!», а я за книжку и в туалет. Сидишь себе – удобно, тихо. Если б ещё столик откидной приделать к стене, вот было бы здорово!
Когда первый раз я надолго исчез в туалете, все наши переполошились. Стучат потихоньку в дверь:
– Женя, что с тобой? Ты не заболел?
Во второй раз папа раскусил мои хитрости. Услышал, как шелестят страницы, как я фыркаю от смеха. Подошёл потихоньку – щёлк! Запер дверь снаружи на засов и свет в туалете выключил.
– Вот теперь можешь сидеть хоть до утра.
А кому охота сидеть в темнице? Попел немножко – не поётся. Подекламировал те слова, что Эрпид-один должен говорить, когда первый раз с Ванькой встречается: «Парлэ ву франсэ? Ду ю спик инглиш? Говорите ли вы по-русски? Приветствую вас, представителя землян!»
Наконец папа смилостивился, выпустил меня.
Забыл сказать: Эрпида-один буду играть я. То есть – водить. Павлуша – Ваньку, Серёжа – Эрпида-два. Эрпиды твёрдые и на палочках, крутишь за палочку – Эрпид вертит головой. Никуда мне руку не надо засовывать. Легче с Эрпидами, чем с перчаточными Ванькой, Танькой, Жучком и медведем.
Хвастался Вася, что будет Жучком! Но Левон Иванович поручил ему роль Таньки, и Жучком стал Жора. А медведь самому Левону Ивановичу достался. Мы ведь не можем зареветь так, как Мишка. Пищать, как мышь или котёнок, – пожалуйста.
Вася и Жора два дня ходили надутые, недовольные. Но потом смирились с новыми ролями. Одно плохо – Вася не умел читать, роль запоминал только с чужих слов. А Жора теперь везде лает на разные лады – упражняется. Затявкал раз и на уроке, и все начали смотреть под его парту. Неужели собачонку в класс притащил? Но Мария Сергеевна не спускала с него глаз, и он больше ни разу не тявкнул.
А те деревянно-пластилиновые сердцевины, знаете, как из Эрпида вынули? Разрезали панцирь ножом, и половинки снялись. Бумага с клеем так усохла, что сделалась как фанера. И голову так разрезали, и туловище. Потом половинки соединили, стыки заклеили липкой лентой и несколькими слоями бумажных полос. И ещё одному Эрпиду голову и туловище лепили по тем же болванкам. А головы Таньки и Ваньки – по тем гипсовым формам. Правильнее – половинки голов. Их сушили, вынимали, тоже склеивали, зачищали, раскрашивали, прикрепляли к туловищам…
После всего слепили из папье-маше два шара, из которых Эрпиды выходят вначале и в которые возвращаются в конце. Надували красно-белый шар Генки и по нему лепили. Только маленький участочек не залепили, через эту дырку Генкин шар вынимали. Выпускали воздух и вынимали сморщенный мешочек. Опять надували, опять по нему лепили. Никто не думал, что с этими куклами и реквизитом (это дяди Левона словечко) столько всякой работы.
Говорил Левон Иванович, что сам сошьёт медведя и Жучка. Но он только помог тёте Любе, Павлушиной маме, скроить их по своим рисункам и чертежам, а шить Любовь Васильевна не дала: «Что вы! Что вы! Не мужская это работа, тут терпение нужно».
Мы на кухне дяди Левона долепливали шары, а тётя Люба сидела с Генкой на диване и шила. Генка учил Жучка ходить. Любовь Васильевна сшила медведя и стала одевать Ваньку и Таньку.
Одевала старательно, словно своих детей собирала на какой-нибудь утренник.
Дядя Левон вставил «патронки» в руки и головы куклам. Это такие картонные трубки, куда засовывают пальцы – шевелить, оживлять куклы. Чтоб «патронки» в лапах, руках и головах крепче держались, натолкали вокруг них побольше ваты.
И вот первые упражнения, этюды. (И здесь этюды!)
Все расселись на диване, только тётя Люба на мягком кресле. Генка улёгся на ковёр, подперев кулачками щёки. Чудак, снизу ведь ничего не видно, ширма закрывает.
– А теперь Павлуша покажет нам, как Ванька возвращается из школы, – сказал Левон Иванович. – Внимательно смотрите, замечайте недостатки. Ванька пусть идёт из глубины сцены к самой грядке. Грядка – передний край ширмы… – И дядя Левон, скрестив руки на груди, стал смотреть на верх ширмы.
Сначала ничего не было видно – ни куклы, ни Павлуши. И вдруг – торк! Показалась голова Ваньки. Кукла то плыла, то летела рывками, как на испорченной ракете, то совсем проваливалась за ширму, то плясала вприсядку…
Не выдержали, захохотали.
– Видишь, смешно получается… Ты забыл, во сколько раз кукла меньше тебя. Она же не может делать такие шаги, как ты…
Левон Иванович обошёл ширму, вынул из шкафа свою куклу, того мальчугана Шурика с носом-орехом, надел на руку.
Новые ему не влезали – на наши руки делались.
– При каждом шаге человек подаётся немного вперёд и в стороны. У каждого своя походка… – Левон Иванович покачивал рукой в локте туда-сюда, подавал руку понемногу вперёд, к нам. – Не забывай, что Ванька идёт по лесу, всё ему интересно: на деревья и под деревья заглядывает, грибы ищет, останавливается, наклоняется, на Жучка посвистывает… Вот так идёт, примерно, вот так… Ну, попробуй ещё.
Левон Иванович сел на диван, а Павлуша спрятался за ширму.
Голова Ваньки показывалась теперь постепенно, маленькими толчками: самая макушка, полголовы, вся голова… Хорошо уже шёл Ванька, а Левон Иванович вернул Павлушу ещё раз, и ещё…
– Не могу, рука не слушается… – сдался Павлуша. Он поддерживал левой рукой правую под локоть, и обе руки мелко дрожали.
– Ну, присядь, отдохни. Женя пойдёт…
Я надел Ваньку: указательный палец в голову, средний – в правую ручку, большой – в левую. Х-хэ, слабак этот Павлуша! В кукле и веса-то никакого…
И через несколько минут почувствовал, что руку будто выламывают из плеча. Закололо под лопаткой… Не научил куклу простой ходьбе, а уже рукой не пошевелить. А что с нами будет, пока всю пьесу разучим? Это же миллион всяких движений!
Ох-ха… А я, дурак, не догадывался, зачем Левон Иванович заставлял нас поднимать вверх руки… Ему бы нам без всякого сказать: так и так, тренируйтесь, куклы водить – не кило халвы съесть… Я бы день и ночь держал кверху руку. А что? Лёг спать, а руку подвесил ремнём за гвоздь в стенке, пусть привыкает… Спишь себе, а рука тренируется!
– А можно Жучка домой взять, потренироваться? – попросил Жора.
– Не хочется, чтоб видели кукол раньше времени. Но дай слово, что никому не покажешь…
– Провалиться!.. Честное артековское!
– Спрячь в ранец… – разрешил Левон Иванович. – Сами видите, какая нелёгкая профессия у артиста кукольного театра. Здоровье надо иметь железное… И терпение! Физкультура и ещё раз физкультура. Утром зарядка, гантельки… Я вам несколько специальных упражнений для рук покажу.
Слушали мы дядю и глазом моргнуть боялись. О, если бы мы так слушали уроки в школе!.. Все стали бы круглыми отличниками, ну а если не отличниками, то хорошистами уж точно.
А день «П» всё приближался. Его Левон Иванович на первое октября назначил. День премьеры, день первого спектакля…
Пионерская комната была уже готова, пол и окна сверкали.
Левон Иванович отнёс туда несколько своих картин, развесил по стенам. Он с мальчиками постарше сам и сцену сколотил в комнате. Небольшую, высотой с полторы ступеньки. Хотели дяди из домоуправления делать, а Левон Иванович сказал: «Сами, сами!.. Есть кому. Вы только дайте материалы». И так ловко подкатился к Жене Гаркавому, что тот и сам вышел на работу и ещё своих товарищей привёл. И Валерия привёл – нового дружка. После сцены они ещё декорации делали. Смешные в театре кукол декорации! Не просто, скажем, дерево или дом, вырезанные из картона или фанеры и раскрашенные, а ещё и приколочены к высокой палке. А чтоб те палки не опрокидывались, каждая оканчивается треногой или чурбачком. Сколько раз мы спотыкались об эти треножки, пока освоили, кому откуда выходить, куда исчезать!
Валерий не только помогал всё мастерить на сцене, но и задники раскрашивал. Дядя Левон рисовал углём на холсте что надо, а он раскрашивал. Задники – это такие размалёванные полотнища, которые прицепляются в глубине сцены. Они тоже считаются декорациями. Один задник – лес, другой, для другого действия, – город. Если б не Валерий…
Стоп, стоп!.. Валерий да Валерий, а кто такой, даже не сказал.
Забыл!
Валерий – наш самый новый новосёл. Дервоед поменял квартиру, не захотел жить с нами, так на его место вселилась семья Валерия. Дервоеда никто не провожал, даже вещи ему грузили в машину чужие дядьки. Один Галкин Снежок обратил на это событие внимание и закатил с балкона собачью истерику. Решил, наверное, что не найдёт больше, на кого лаять.
С «ЗИЛом» переехал на новое место Иван Иванович. Только гараж горсовет не разрешил разбирать и вывозить. Разломали гнилушки, облили бензином и сожгли. Мы такой танец дикарей вокруг костра справили!
– Вот бы так и все эти будки: портят двор! – говорил, указывая на остальные гаражи, дядя Левон.
Валеркина семья большая: папа с мамой и трое детей-школьников. Четвёртый, шестой и девятый классы – Аленка, Саша и Валерий… Женя и Валерий подружились сразу. У Валерия блестящая гитара и красивый голос. Но он по-хорошему петь стесняется – не модно. Он больше подвывает и мяукает, как кошка после купания в скипидаре и горчице. Возле дома по вечерам кон-це-ерты-ы-ы! Как будто все коты сбежались к Мурке в гости и что-то не поделили.
Однажды с верхнего этажа вылили на них ведро воды, и концертники облюбовали себе беседку в нашем сквере.
Валерий добрый. Он и нам дал побренчать на гитаре, и даже Марине. Марина от жадности так набренчалась – на всех пяти пальцах мозоли-водянки натёрла. Всего минуты за две!
Мы спрашивали у Валерки, какую квартиру отдали Ивану Ивановичу взамен. Так он сказал, что тоже двухкомнатную, только на пять метров меньшую.
А день «П» всё приближался…
И вдруг дядя Левон объявил, что переносит его с первого октября ещё на неделю дальше. У нас сразу ослабли внутри какие-то струны. Уф!.. Ещё б немножко, и не выдержали б, лопнули. Шуточки – так волновались и тряслись…
Вася разочарованно заойкал.
Дядя тут же успокоил его:
– Так надо, дорогой мой… Поспешишь – людей насмешишь.
А больше всех обрадовался Жора. Он опять попросил дать ему на дом Жучка.
Что он с ним делает? У него же и слов почти никаких нет, один собачий лай.
Жора и сильнее всех нас, ему и руки можно меньше тренировать. Давно уже спиннинг забрасывает, мускулы – как у борца.
За три дня до премьеры на дверях подъезда шестого дома, в котором пионерская комната, Левон Иванович вывесил объявление.
И мы опять перепугались: конец! Отрезано! Отступать дальше некуда!
Могли бы и не вывешивать такого объявления. И так уже все знали, что есть театр кукол, что скоро он покажет спектакль.
Интересно, куда Левон Иванович думает поместить всех зрителей? В эту пионерскую комнату, если натолкать, как сельдей в бочку, войдёт человек сто пятьдесят. Без сцены, сцена не в счёт. Но ведь никто так спектакли не смотрит. Хорошо в настоящем театре: там сидишь себе спокойно в кресле, и никто тебе не мешает. А что будет твориться у нас? Даже стульев ещё нет…
Левон Иванович говорил, что в зале кукольного театра есть такие зоны – ничего не увидишь, как ни вертись… Но главное – нет никакой мебели в пионерской комнате!
Ой, не надо было вывешивать объявления. Его ведь читают и взрослые не только с нашей улицы. Многие здесь ходят…
Дал маху Левон Иванович… Что дал, то дал!
Сентябрь кончается, а у нас ещё конца-края нет работе и репетициям. Не жизнь настала, а карусель.
Прибегаешь из школы, пообедаешь – и за стол, уроки делать. Темп – как на сто метров бегут с барьерами. Но хорошо готовили уроки, честное слово! Никто не придирался ни в школе, ни дома. И Левон Иванович не упрекал.
К дяде Левону забегаем и до уроков, и вечером. Он каждому уже дал листки с теми словами, которые куклы должны говорить.
Гулять времени совсем не осталось. Даже почитать что интересное не выберешь ни минутки. Кричат: «Иди спать!», а я за книжку и в туалет. Сидишь себе – удобно, тихо. Если б ещё столик откидной приделать к стене, вот было бы здорово!
Когда первый раз я надолго исчез в туалете, все наши переполошились. Стучат потихоньку в дверь:
– Женя, что с тобой? Ты не заболел?
Во второй раз папа раскусил мои хитрости. Услышал, как шелестят страницы, как я фыркаю от смеха. Подошёл потихоньку – щёлк! Запер дверь снаружи на засов и свет в туалете выключил.
– Вот теперь можешь сидеть хоть до утра.
А кому охота сидеть в темнице? Попел немножко – не поётся. Подекламировал те слова, что Эрпид-один должен говорить, когда первый раз с Ванькой встречается: «Парлэ ву франсэ? Ду ю спик инглиш? Говорите ли вы по-русски? Приветствую вас, представителя землян!»
Наконец папа смилостивился, выпустил меня.
Забыл сказать: Эрпида-один буду играть я. То есть – водить. Павлуша – Ваньку, Серёжа – Эрпида-два. Эрпиды твёрдые и на палочках, крутишь за палочку – Эрпид вертит головой. Никуда мне руку не надо засовывать. Легче с Эрпидами, чем с перчаточными Ванькой, Танькой, Жучком и медведем.
Хвастался Вася, что будет Жучком! Но Левон Иванович поручил ему роль Таньки, и Жучком стал Жора. А медведь самому Левону Ивановичу достался. Мы ведь не можем зареветь так, как Мишка. Пищать, как мышь или котёнок, – пожалуйста.
Вася и Жора два дня ходили надутые, недовольные. Но потом смирились с новыми ролями. Одно плохо – Вася не умел читать, роль запоминал только с чужих слов. А Жора теперь везде лает на разные лады – упражняется. Затявкал раз и на уроке, и все начали смотреть под его парту. Неужели собачонку в класс притащил? Но Мария Сергеевна не спускала с него глаз, и он больше ни разу не тявкнул.
А те деревянно-пластилиновые сердцевины, знаете, как из Эрпида вынули? Разрезали панцирь ножом, и половинки снялись. Бумага с клеем так усохла, что сделалась как фанера. И голову так разрезали, и туловище. Потом половинки соединили, стыки заклеили липкой лентой и несколькими слоями бумажных полос. И ещё одному Эрпиду голову и туловище лепили по тем же болванкам. А головы Таньки и Ваньки – по тем гипсовым формам. Правильнее – половинки голов. Их сушили, вынимали, тоже склеивали, зачищали, раскрашивали, прикрепляли к туловищам…
После всего слепили из папье-маше два шара, из которых Эрпиды выходят вначале и в которые возвращаются в конце. Надували красно-белый шар Генки и по нему лепили. Только маленький участочек не залепили, через эту дырку Генкин шар вынимали. Выпускали воздух и вынимали сморщенный мешочек. Опять надували, опять по нему лепили. Никто не думал, что с этими куклами и реквизитом (это дяди Левона словечко) столько всякой работы.
Говорил Левон Иванович, что сам сошьёт медведя и Жучка. Но он только помог тёте Любе, Павлушиной маме, скроить их по своим рисункам и чертежам, а шить Любовь Васильевна не дала: «Что вы! Что вы! Не мужская это работа, тут терпение нужно».
Мы на кухне дяди Левона долепливали шары, а тётя Люба сидела с Генкой на диване и шила. Генка учил Жучка ходить. Любовь Васильевна сшила медведя и стала одевать Ваньку и Таньку.
Одевала старательно, словно своих детей собирала на какой-нибудь утренник.
Дядя Левон вставил «патронки» в руки и головы куклам. Это такие картонные трубки, куда засовывают пальцы – шевелить, оживлять куклы. Чтоб «патронки» в лапах, руках и головах крепче держались, натолкали вокруг них побольше ваты.
И вот первые упражнения, этюды. (И здесь этюды!)
Все расселись на диване, только тётя Люба на мягком кресле. Генка улёгся на ковёр, подперев кулачками щёки. Чудак, снизу ведь ничего не видно, ширма закрывает.
– А теперь Павлуша покажет нам, как Ванька возвращается из школы, – сказал Левон Иванович. – Внимательно смотрите, замечайте недостатки. Ванька пусть идёт из глубины сцены к самой грядке. Грядка – передний край ширмы… – И дядя Левон, скрестив руки на груди, стал смотреть на верх ширмы.
Сначала ничего не было видно – ни куклы, ни Павлуши. И вдруг – торк! Показалась голова Ваньки. Кукла то плыла, то летела рывками, как на испорченной ракете, то совсем проваливалась за ширму, то плясала вприсядку…
Не выдержали, захохотали.
– Видишь, смешно получается… Ты забыл, во сколько раз кукла меньше тебя. Она же не может делать такие шаги, как ты…
Левон Иванович обошёл ширму, вынул из шкафа свою куклу, того мальчугана Шурика с носом-орехом, надел на руку.
Новые ему не влезали – на наши руки делались.
– При каждом шаге человек подаётся немного вперёд и в стороны. У каждого своя походка… – Левон Иванович покачивал рукой в локте туда-сюда, подавал руку понемногу вперёд, к нам. – Не забывай, что Ванька идёт по лесу, всё ему интересно: на деревья и под деревья заглядывает, грибы ищет, останавливается, наклоняется, на Жучка посвистывает… Вот так идёт, примерно, вот так… Ну, попробуй ещё.
Левон Иванович сел на диван, а Павлуша спрятался за ширму.
Голова Ваньки показывалась теперь постепенно, маленькими толчками: самая макушка, полголовы, вся голова… Хорошо уже шёл Ванька, а Левон Иванович вернул Павлушу ещё раз, и ещё…
– Не могу, рука не слушается… – сдался Павлуша. Он поддерживал левой рукой правую под локоть, и обе руки мелко дрожали.
– Ну, присядь, отдохни. Женя пойдёт…
Я надел Ваньку: указательный палец в голову, средний – в правую ручку, большой – в левую. Х-хэ, слабак этот Павлуша! В кукле и веса-то никакого…
И через несколько минут почувствовал, что руку будто выламывают из плеча. Закололо под лопаткой… Не научил куклу простой ходьбе, а уже рукой не пошевелить. А что с нами будет, пока всю пьесу разучим? Это же миллион всяких движений!
Ох-ха… А я, дурак, не догадывался, зачем Левон Иванович заставлял нас поднимать вверх руки… Ему бы нам без всякого сказать: так и так, тренируйтесь, куклы водить – не кило халвы съесть… Я бы день и ночь держал кверху руку. А что? Лёг спать, а руку подвесил ремнём за гвоздь в стенке, пусть привыкает… Спишь себе, а рука тренируется!
– А можно Жучка домой взять, потренироваться? – попросил Жора.
– Не хочется, чтоб видели кукол раньше времени. Но дай слово, что никому не покажешь…
– Провалиться!.. Честное артековское!
– Спрячь в ранец… – разрешил Левон Иванович. – Сами видите, какая нелёгкая профессия у артиста кукольного театра. Здоровье надо иметь железное… И терпение! Физкультура и ещё раз физкультура. Утром зарядка, гантельки… Я вам несколько специальных упражнений для рук покажу.
Слушали мы дядю и глазом моргнуть боялись. О, если бы мы так слушали уроки в школе!.. Все стали бы круглыми отличниками, ну а если не отличниками, то хорошистами уж точно.
А день «П» всё приближался. Его Левон Иванович на первое октября назначил. День премьеры, день первого спектакля…
Пионерская комната была уже готова, пол и окна сверкали.
Левон Иванович отнёс туда несколько своих картин, развесил по стенам. Он с мальчиками постарше сам и сцену сколотил в комнате. Небольшую, высотой с полторы ступеньки. Хотели дяди из домоуправления делать, а Левон Иванович сказал: «Сами, сами!.. Есть кому. Вы только дайте материалы». И так ловко подкатился к Жене Гаркавому, что тот и сам вышел на работу и ещё своих товарищей привёл. И Валерия привёл – нового дружка. После сцены они ещё декорации делали. Смешные в театре кукол декорации! Не просто, скажем, дерево или дом, вырезанные из картона или фанеры и раскрашенные, а ещё и приколочены к высокой палке. А чтоб те палки не опрокидывались, каждая оканчивается треногой или чурбачком. Сколько раз мы спотыкались об эти треножки, пока освоили, кому откуда выходить, куда исчезать!
Валерий не только помогал всё мастерить на сцене, но и задники раскрашивал. Дядя Левон рисовал углём на холсте что надо, а он раскрашивал. Задники – это такие размалёванные полотнища, которые прицепляются в глубине сцены. Они тоже считаются декорациями. Один задник – лес, другой, для другого действия, – город. Если б не Валерий…
Стоп, стоп!.. Валерий да Валерий, а кто такой, даже не сказал.
Забыл!
Валерий – наш самый новый новосёл. Дервоед поменял квартиру, не захотел жить с нами, так на его место вселилась семья Валерия. Дервоеда никто не провожал, даже вещи ему грузили в машину чужие дядьки. Один Галкин Снежок обратил на это событие внимание и закатил с балкона собачью истерику. Решил, наверное, что не найдёт больше, на кого лаять.
С «ЗИЛом» переехал на новое место Иван Иванович. Только гараж горсовет не разрешил разбирать и вывозить. Разломали гнилушки, облили бензином и сожгли. Мы такой танец дикарей вокруг костра справили!
– Вот бы так и все эти будки: портят двор! – говорил, указывая на остальные гаражи, дядя Левон.
Валеркина семья большая: папа с мамой и трое детей-школьников. Четвёртый, шестой и девятый классы – Аленка, Саша и Валерий… Женя и Валерий подружились сразу. У Валерия блестящая гитара и красивый голос. Но он по-хорошему петь стесняется – не модно. Он больше подвывает и мяукает, как кошка после купания в скипидаре и горчице. Возле дома по вечерам кон-це-ерты-ы-ы! Как будто все коты сбежались к Мурке в гости и что-то не поделили.
Однажды с верхнего этажа вылили на них ведро воды, и концертники облюбовали себе беседку в нашем сквере.
Валерий добрый. Он и нам дал побренчать на гитаре, и даже Марине. Марина от жадности так набренчалась – на всех пяти пальцах мозоли-водянки натёрла. Всего минуты за две!
Мы спрашивали у Валерки, какую квартиру отдали Ивану Ивановичу взамен. Так он сказал, что тоже двухкомнатную, только на пять метров меньшую.
А день «П» всё приближался…
И вдруг дядя Левон объявил, что переносит его с первого октября ещё на неделю дальше. У нас сразу ослабли внутри какие-то струны. Уф!.. Ещё б немножко, и не выдержали б, лопнули. Шуточки – так волновались и тряслись…
Вася разочарованно заойкал.
Дядя тут же успокоил его:
– Так надо, дорогой мой… Поспешишь – людей насмешишь.
А больше всех обрадовался Жора. Он опять попросил дать ему на дом Жучка.
Что он с ним делает? У него же и слов почти никаких нет, один собачий лай.
Жора и сильнее всех нас, ему и руки можно меньше тренировать. Давно уже спиннинг забрасывает, мускулы – как у борца.
За три дня до премьеры на дверях подъезда шестого дома, в котором пионерская комната, Левон Иванович вывесил объявление.
И мы опять перепугались: конец! Отрезано! Отступать дальше некуда!
ВСЕМ! ВСЕМ!
Всем ребятам
от трёх до 13 лет,
которые живут на нашей улице!
ЭРПИДЫ
СПУСКАЮТСЯ НА ЗЕМЛЮ!!!
Встречайте их в воскресенье
в 15 часов
в пионерской комнате дома № 6
Спешите!!!
Спешите!!
Спешите!
Могли бы и не вывешивать такого объявления. И так уже все знали, что есть театр кукол, что скоро он покажет спектакль.
Интересно, куда Левон Иванович думает поместить всех зрителей? В эту пионерскую комнату, если натолкать, как сельдей в бочку, войдёт человек сто пятьдесят. Без сцены, сцена не в счёт. Но ведь никто так спектакли не смотрит. Хорошо в настоящем театре: там сидишь себе спокойно в кресле, и никто тебе не мешает. А что будет твориться у нас? Даже стульев ещё нет…
Левон Иванович говорил, что в зале кукольного театра есть такие зоны – ничего не увидишь, как ни вертись… Но главное – нет никакой мебели в пионерской комнате!
Ой, не надо было вывешивать объявления. Его ведь читают и взрослые не только с нашей улицы. Многие здесь ходят…
Дал маху Левон Иванович… Что дал, то дал!
ЭТОТ БЕЗУМНЫЙ, БЕЗУМНЫЙ ДЕНЬ «П»…
Воскресенье началось необычно. К нам кто-то пронзительно позвонил в дверь. Не дождался, пока выйдут открывать, и опять: динь! динь! динь!
Мы наперегонки бросились в прихожую.
Васина мама! Лицо перекошенное; сморщенное, на нём какие-то клочья висят.
– А буб-бу-бу! Грум-гум! – поздоровалась она на незнакомом языке.
– Что? Что? Заходите! – приглашают и мама и бабушка.
– Спа…си…те! Го…рит!!!
– Где пожар?! Ой, да как это…
Тётя Клава показала обеими руками себе на щёки.
– Редька! И перец не тот купила – жгучий!!
– Намазалась? Обожгла?! Надо яичным белком смазать… – засуетилась бабушка.
– Мазала белком… Ой, не могу!.. Кожу стянуло, как клеем «БФ»!
Бабушка бросилась на кухню, схватила арбуз (вчера купили, сегодня должны были есть) – шах ножом пополам!
– Вот… Намажьте скоренько.
Тётя Клава наскребла обеими руками липкой кашицы – и себе на лицо! И ещё, и ещё…
– О-о-о! – стонет облегчённо. Помогло, наверно.
Ещё бы! Такой вкусный, наверно, такой сладкий арбуз! Зрелый, всё красно внутри…
Я и Марина следили глазами за тётиными руками – от арбузных половинок к лицу, снизу – вверх.
И вздыхали…
– О-ох… – стонала Васина мама. – Полдома обежала, спасения не могла найти. Сколько стоит ваш арбуз? Я уплачу…
– Да что вы! – замахали бабушка и мама на тётю Клаву. – Как не помочь, если несчастье у человека.
– Ну, спасибо вам… Ой, побегу смывать! Сегодня и спать не буду ложиться. Мой артист ещё слов всех не знает, будем зубрить.
– А мы сейчас пойдём занавес вешать, – забеспокоилась бабушка. – Шили до полуночи…
Я знал, что шили занавес для театра бабушка и Галка со своей мамой на квартире у Галки. Домоуправление поздно на занавес отпустило деньги, и нужный материал купили только вчера. Левон Иванович хотел показывать спектакль вообще без занавеса. Но что это за театр, если сцена без занавеса? И в кукольном театре нужен занавес с двух сторон, впритык к ширме. Иначе, где спрячется артист до выхода или после выхода на сцену?
Мы наперегонки бросились в прихожую.
Васина мама! Лицо перекошенное; сморщенное, на нём какие-то клочья висят.
– А буб-бу-бу! Грум-гум! – поздоровалась она на незнакомом языке.
– Что? Что? Заходите! – приглашают и мама и бабушка.
– Спа…си…те! Го…рит!!!
– Где пожар?! Ой, да как это…
Тётя Клава показала обеими руками себе на щёки.
– Редька! И перец не тот купила – жгучий!!
– Намазалась? Обожгла?! Надо яичным белком смазать… – засуетилась бабушка.
– Мазала белком… Ой, не могу!.. Кожу стянуло, как клеем «БФ»!
Бабушка бросилась на кухню, схватила арбуз (вчера купили, сегодня должны были есть) – шах ножом пополам!
– Вот… Намажьте скоренько.
Тётя Клава наскребла обеими руками липкой кашицы – и себе на лицо! И ещё, и ещё…
– О-о-о! – стонет облегчённо. Помогло, наверно.
Ещё бы! Такой вкусный, наверно, такой сладкий арбуз! Зрелый, всё красно внутри…
Я и Марина следили глазами за тётиными руками – от арбузных половинок к лицу, снизу – вверх.
И вздыхали…
– О-ох… – стонала Васина мама. – Полдома обежала, спасения не могла найти. Сколько стоит ваш арбуз? Я уплачу…
– Да что вы! – замахали бабушка и мама на тётю Клаву. – Как не помочь, если несчастье у человека.
– Ну, спасибо вам… Ой, побегу смывать! Сегодня и спать не буду ложиться. Мой артист ещё слов всех не знает, будем зубрить.
– А мы сейчас пойдём занавес вешать, – забеспокоилась бабушка. – Шили до полуночи…
Я знал, что шили занавес для театра бабушка и Галка со своей мамой на квартире у Галки. Домоуправление поздно на занавес отпустило деньги, и нужный материал купили только вчера. Левон Иванович хотел показывать спектакль вообще без занавеса. Но что это за театр, если сцена без занавеса? И в кукольном театре нужен занавес с двух сторон, впритык к ширме. Иначе, где спрячется артист до выхода или после выхода на сцену?