Лампу Левон Иванович не выключил, а только опустил абажур вниз. В комнате уже сгущались сумерки.
Дядя Левон выбрал две самые большие скорлупки орехов, надел на указательные пальцы. Сел верхом на стул, лицом к спинке… И вдруг из-за спинки обыкновенного, а не волшебного стула показались двое мальчишек! Из школы, наверно, возвращаются… У одного пацана шапка сдвинута на ухо, у другого на лоб. Остальные пальцы дядиных рук – руки и ноги мальчуганов. Идут, подфутболивают невидимые портфели: «И-и – гэх! И-и – гух!» Дядя и хохотал вместо них на разные голоса, и подсвистывал. А потом схватились друзья – кто кого повалит?
– На Васю один похож! – фыркнул Серёжа.
– Скорее, на тебя… – огрызнулся Вася.
Пацаны борются, пыхтят, не поддаются один другому. Вдруг левый трах правого по голове! Сбил шапку и как поддаст её ногой! «Ах, так?!» – вскипел правый, схватил большущий кол – и за ним… Ой, не кол – карандаш! И не пацаны это…
Фу ты, вот так фокус!
И тут дядя Левон поднял ладони, подвигал пальцами… Пальцы как пальцы! Обыкновенные, человеческие.
– Вот и вся их дружба, – сказал Левон Иванович. – Ну, какая у них может быть дружба, если один думает, как бы унизить другого, сделать ему неприятное?
Дядя Левон посмотрел на Васю, и мы все посмотрели. А он завертелся, стал нарочно рассматривать картинки на стенах. Как будто его ничего не касалось!
Дошла очередь и до куклы-мальчишки.
Дядя взял её со столика и надел на руку, как рукавицу. Мальчишка сразу захлопал руками, запищал тоненько: «Ур-ряя!» А может, мне послышалось?
– Такие куклы называются петрушечные или перчаточные, – говорил дядя Левон, а мальчишка и кивал ему, и махал ручкой. – Ну что, что ты хочешь? – наклонился к нему Левон Иванович. Кукла сначала прижалась носиком к дядиному уху, а потом подёргала за него. – А-а, ну ладно, скажу… Ну, хорошо, хорошо… Почему, спрашивает, не сказал, что его зовут Шурик. Возьми сам и скажи!
Шурик закрутил головой.
– Смелее, не стесняйся.
Шурик завертел головой ещё сильнее.
– Ну, хорошо, будем считать, что познакомились.
Шурик радостно закивал головой, погладил Левона Ивановича по щеке, схватил за нос, взлохматил волосы.
– Ты уж не балуйся, а то дети нехорошо о тебе подумают.
– Ой, а почему у тебя такие большие глаза и нос? – тоненько пропищал Шурик.
Хоть голову мне рубите – запищал по-настоящему! Ни губами не шевелил, ни своего нарисованного рта не открывал, а всё же заговорил! И Левон Иванович молчал, я хорошо видел!
– Почему, почему… Потому что я сам большой, а не такой карапуз, как ты, – ответил ему Левон Иванович и нацепил себе на нос очки.
Шурик круть на дядиной руке! И начал снимать у него очки.
– Ух, какие большие! Я из них себе велосипед сделаю.
– Из очков велосипед? – удивился дядя. – Не дам, как же я без них буду газеты и книги читать?
– Я хочу читать! Я хочу читать! – задёргался мальчишка и чуть не соскочил с дядиной руки.
– На, пожалуйста. Только не разбей… – Левон Иванович помог Шурику приставить очки к нарисованным глазам. – Ну, что же ты молчишь?
– Сейчас… Кружо-о-очек… Кривые палочки… А вот жук! Жук нарисован! – замахал ручками, завертел восхищённо головой Шурик.
– Эх ты-ы! «Кружочек»… «Жук»… Это буква «О» и буква «Ж».
– Я и хотел так прочитать, но очки не подходят.
– Болтун ты, Шурик. Очки разве виноваты? Дети вон в школу ходят, стараются, чтоб научиться читать и писать.
– И я пойду в школу! И я хочу в школу! – снова задёргался, запрыгал на руке, запищал во всё горло Шурик.
Левон Иванович снял куклу. Чудо кончилось!
– Ух ты! – выдохнул Жора. – Неживой, а как живой.
– А… а как он пищит – неживой? – сглотнул слюну Вася.
– Хэ, в нём такая пищалка в животе спрятана! – сказал я.
Серёжа соскочил с дивана, схватил куклу-мальчишку и заглянул под рубаху, даже рукой пощупал. И глаза выпучил:
– Пустой живот!
– Хоцу Сурика… – заныл Генка. Но на него все зашикали, и он смолк.
– Не ищите напрасно, – улыбнулся дядя Левон. – За куклу артист говорит. Так говорят за кукол только тогда, когда артист весь на виду. Когда-нибудь я научу вас так говорить, чтоб никто не догадался, что это вы. Но это ещё не скоро, на самом последнем этапе. А у нас с вами пока и так хватит работы. В следующий раз нарисуем кукол, потом начнём лепить их по рисункам. Приносите побольше пластилина… Будем делать таких, как Шурик, – перчаточных. А вообще кукол разных на свете много. Некоторыми управляют сверху за ниточки. Марионетки называются… Гурвинека видели по телевизору?
– Видели! Как живой всё делает!
– Он смешной очень!
– И Гурвинек, и его папа Спейбл, и все куклы в этом чешском театре – марионетки, – сказал Левон Иванович. – А бывают ещё куклы тростевые, механизированные, мимирующие. «Необыкновенный концерт» видели по телевизору? Это в театре дяди Образцова в Москве. А думаете, легко заставить отплясывать куклу-цыгана? Человек пять управляет ею.
Наконец Левон Иванович взял ту куклу, что без рук, без ног – одна сморщенная голова. Набросил ей на голову платочек, завязал. Старушка получилась!
– Мимирующие куклы больше в одиночку любят выступать, например, на концертах, – сказал дядя Левон.
– Правда, шоколик, правда!.. – запищала, зашамкала беззубым ртом бабуся и давай кривляться, как обезьяна перед зеркалом: и бровями шевелить, и подмигивать, и лицо вытягивать, как будто чему-то удивляется, и морщиться презрительно. – Не жалей, жолотой мой, дай орешек попробовать… – просила бабуся. – Жабыла, какие они на шкус…
Дядя Левон вложил ей в рот орех. И началась комедия!
– Не шмейтеша, шупоштаты, и у ваш жубов нету… – кивнула бабка головой на Васю и Серёжу и как куснёт орех! А крючковатый нос как долбанёт в подбородок! Перекинула орех за одну щёку, за другую… Раскусить пытается. Подбородок прыгает вверх-вниз, в стороны – чуть не до ушей. Стонет бедная старушка, наконец: – Чфу! – Орех летит из бабкиного рта, как пуля из ружья. – Нешкусный…
Вася хохотал и дрыгал ногами. Жора запрокидывал голову и давился смехом, кашлял. Павлуша, такой тихоня, подпрыгивал на месте, кидался из стороны в сторону. Серёжа поддавал мне локтем в бок, бил себя по коленкам. А я не мог уже и смеяться, сипел, будто из меня вся сила вылетела вместе со смехом.
Левон Иванович дал нам успокоиться и сказал:
– На сегодня всё, «артековцы». Салют! – и поднял вверх обе руки. – Когда соберёмся снова, скажу. И не забывайте о пластилине!
Мы подняли руки вверх, как будто сдаёмся в плен, – в плен Левону Ивановичу, в плен куклам: «Салют! Салют!»
И так нам не хотелось уходить! Мы оглядывались на Шурика и смешную старуху, на дядю Левона, который слегка кланялся нам, как артист на сцене. Мы толпились, наступая друг дружке на ноги…
Эх, быстрее бы самим научиться выделывать такие штуки!
Левон Иванович вдруг спохватился, побежал на кухню, вынес оттуда ещё немного орехов, всыпал Генке в карманчик и сказал:
– Секундочку, граждане! Секундочку! Павел, вернись!
Мы остановились, а Павлуша подошёл к дяде Левону.
– Ты выше всех… – Левон Иванович придвинул его поближе, провёл ладонью ему по макушке, отметил себе на груди. – Ого!
Затем поставил на его место Васю, самого маленького (Генка не в счёт), и тоже отметил ладонью его рост.
Мы смотрели на всё это и ничего не понимали. Зачем ему эти мерки?
– Всё!.. Салют, «артековцы»!
Дверь за нами закрылась.
Мы спускались по лестнице медленно, медленно… Что он ещё задумал? То руки приказывает поднимать и держать, то ростом меряется… Загадка за загадкой!
Дядя Левон выбрал две самые большие скорлупки орехов, надел на указательные пальцы. Сел верхом на стул, лицом к спинке… И вдруг из-за спинки обыкновенного, а не волшебного стула показались двое мальчишек! Из школы, наверно, возвращаются… У одного пацана шапка сдвинута на ухо, у другого на лоб. Остальные пальцы дядиных рук – руки и ноги мальчуганов. Идут, подфутболивают невидимые портфели: «И-и – гэх! И-и – гух!» Дядя и хохотал вместо них на разные голоса, и подсвистывал. А потом схватились друзья – кто кого повалит?
– На Васю один похож! – фыркнул Серёжа.
– Скорее, на тебя… – огрызнулся Вася.
Пацаны борются, пыхтят, не поддаются один другому. Вдруг левый трах правого по голове! Сбил шапку и как поддаст её ногой! «Ах, так?!» – вскипел правый, схватил большущий кол – и за ним… Ой, не кол – карандаш! И не пацаны это…
Фу ты, вот так фокус!
И тут дядя Левон поднял ладони, подвигал пальцами… Пальцы как пальцы! Обыкновенные, человеческие.
– Вот и вся их дружба, – сказал Левон Иванович. – Ну, какая у них может быть дружба, если один думает, как бы унизить другого, сделать ему неприятное?
Дядя Левон посмотрел на Васю, и мы все посмотрели. А он завертелся, стал нарочно рассматривать картинки на стенах. Как будто его ничего не касалось!
Дошла очередь и до куклы-мальчишки.
Дядя взял её со столика и надел на руку, как рукавицу. Мальчишка сразу захлопал руками, запищал тоненько: «Ур-ряя!» А может, мне послышалось?
– Такие куклы называются петрушечные или перчаточные, – говорил дядя Левон, а мальчишка и кивал ему, и махал ручкой. – Ну что, что ты хочешь? – наклонился к нему Левон Иванович. Кукла сначала прижалась носиком к дядиному уху, а потом подёргала за него. – А-а, ну ладно, скажу… Ну, хорошо, хорошо… Почему, спрашивает, не сказал, что его зовут Шурик. Возьми сам и скажи!
Шурик закрутил головой.
– Смелее, не стесняйся.
Шурик завертел головой ещё сильнее.
– Ну, хорошо, будем считать, что познакомились.
Шурик радостно закивал головой, погладил Левона Ивановича по щеке, схватил за нос, взлохматил волосы.
– Ты уж не балуйся, а то дети нехорошо о тебе подумают.
– Ой, а почему у тебя такие большие глаза и нос? – тоненько пропищал Шурик.
Хоть голову мне рубите – запищал по-настоящему! Ни губами не шевелил, ни своего нарисованного рта не открывал, а всё же заговорил! И Левон Иванович молчал, я хорошо видел!
– Почему, почему… Потому что я сам большой, а не такой карапуз, как ты, – ответил ему Левон Иванович и нацепил себе на нос очки.
Шурик круть на дядиной руке! И начал снимать у него очки.
– Из очков велосипед? – удивился дядя. – Не дам, как же я без них буду газеты и книги читать?
– Я хочу читать! Я хочу читать! – задёргался мальчишка и чуть не соскочил с дядиной руки.
– На, пожалуйста. Только не разбей… – Левон Иванович помог Шурику приставить очки к нарисованным глазам. – Ну, что же ты молчишь?
– Сейчас… Кружо-о-очек… Кривые палочки… А вот жук! Жук нарисован! – замахал ручками, завертел восхищённо головой Шурик.
– Эх ты-ы! «Кружочек»… «Жук»… Это буква «О» и буква «Ж».
– Я и хотел так прочитать, но очки не подходят.
– Болтун ты, Шурик. Очки разве виноваты? Дети вон в школу ходят, стараются, чтоб научиться читать и писать.
– И я пойду в школу! И я хочу в школу! – снова задёргался, запрыгал на руке, запищал во всё горло Шурик.
Левон Иванович снял куклу. Чудо кончилось!
– Ух ты! – выдохнул Жора. – Неживой, а как живой.
– А… а как он пищит – неживой? – сглотнул слюну Вася.
– Хэ, в нём такая пищалка в животе спрятана! – сказал я.
Серёжа соскочил с дивана, схватил куклу-мальчишку и заглянул под рубаху, даже рукой пощупал. И глаза выпучил:
– Пустой живот!
– Хоцу Сурика… – заныл Генка. Но на него все зашикали, и он смолк.
– Не ищите напрасно, – улыбнулся дядя Левон. – За куклу артист говорит. Так говорят за кукол только тогда, когда артист весь на виду. Когда-нибудь я научу вас так говорить, чтоб никто не догадался, что это вы. Но это ещё не скоро, на самом последнем этапе. А у нас с вами пока и так хватит работы. В следующий раз нарисуем кукол, потом начнём лепить их по рисункам. Приносите побольше пластилина… Будем делать таких, как Шурик, – перчаточных. А вообще кукол разных на свете много. Некоторыми управляют сверху за ниточки. Марионетки называются… Гурвинека видели по телевизору?
– Видели! Как живой всё делает!
– Он смешной очень!
– И Гурвинек, и его папа Спейбл, и все куклы в этом чешском театре – марионетки, – сказал Левон Иванович. – А бывают ещё куклы тростевые, механизированные, мимирующие. «Необыкновенный концерт» видели по телевизору? Это в театре дяди Образцова в Москве. А думаете, легко заставить отплясывать куклу-цыгана? Человек пять управляет ею.
Наконец Левон Иванович взял ту куклу, что без рук, без ног – одна сморщенная голова. Набросил ей на голову платочек, завязал. Старушка получилась!
– Мимирующие куклы больше в одиночку любят выступать, например, на концертах, – сказал дядя Левон.
– Правда, шоколик, правда!.. – запищала, зашамкала беззубым ртом бабуся и давай кривляться, как обезьяна перед зеркалом: и бровями шевелить, и подмигивать, и лицо вытягивать, как будто чему-то удивляется, и морщиться презрительно. – Не жалей, жолотой мой, дай орешек попробовать… – просила бабуся. – Жабыла, какие они на шкус…
Дядя Левон вложил ей в рот орех. И началась комедия!
– Не шмейтеша, шупоштаты, и у ваш жубов нету… – кивнула бабка головой на Васю и Серёжу и как куснёт орех! А крючковатый нос как долбанёт в подбородок! Перекинула орех за одну щёку, за другую… Раскусить пытается. Подбородок прыгает вверх-вниз, в стороны – чуть не до ушей. Стонет бедная старушка, наконец: – Чфу! – Орех летит из бабкиного рта, как пуля из ружья. – Нешкусный…
Вася хохотал и дрыгал ногами. Жора запрокидывал голову и давился смехом, кашлял. Павлуша, такой тихоня, подпрыгивал на месте, кидался из стороны в сторону. Серёжа поддавал мне локтем в бок, бил себя по коленкам. А я не мог уже и смеяться, сипел, будто из меня вся сила вылетела вместе со смехом.
Левон Иванович дал нам успокоиться и сказал:
– На сегодня всё, «артековцы». Салют! – и поднял вверх обе руки. – Когда соберёмся снова, скажу. И не забывайте о пластилине!
Мы подняли руки вверх, как будто сдаёмся в плен, – в плен Левону Ивановичу, в плен куклам: «Салют! Салют!»
И так нам не хотелось уходить! Мы оглядывались на Шурика и смешную старуху, на дядю Левона, который слегка кланялся нам, как артист на сцене. Мы толпились, наступая друг дружке на ноги…
Эх, быстрее бы самим научиться выделывать такие штуки!
Левон Иванович вдруг спохватился, побежал на кухню, вынес оттуда ещё немного орехов, всыпал Генке в карманчик и сказал:
– Секундочку, граждане! Секундочку! Павел, вернись!
Мы остановились, а Павлуша подошёл к дяде Левону.
– Ты выше всех… – Левон Иванович придвинул его поближе, провёл ладонью ему по макушке, отметил себе на груди. – Ого!
Затем поставил на его место Васю, самого маленького (Генка не в счёт), и тоже отметил ладонью его рост.
Мы смотрели на всё это и ничего не понимали. Зачем ему эти мерки?
– Всё!.. Салют, «артековцы»!
Дверь за нами закрылась.
Мы спускались по лестнице медленно, медленно… Что он ещё задумал? То руки приказывает поднимать и держать, то ростом меряется… Загадка за загадкой!
«МУРАШКА, ТЕБЕ НЕ СТЫДНО?»
Спал я в эту ночь крепко. Не слышал даже, как опять лил дождь, шумела гроза.
– Осень, а смотри, что делается… – вздыхала утром бабушка.
Что осень, это уже всем ясно. Никто не купается, только один Женя Гаркавый бегает на Неман. «Моржом» хочет стать…
В школу я собрался в одиннадцать часов, уроки начинаются в двенадцать. Это у нас такая вторая смена. Мы учимся в том же классе, что и четвёртый «Б». Они кончают около двенадцати. Есть ещё вторая смена в четырнадцать часов – после шести уроков. На такую вторую ходят восьмые, девятые и десятые классы.
На дорогу в школу и десяти минут хватает. Но я не дурак, чтобы мчаться, высунув язык. Идёшь в школу, так иди нормально, как человек. Это ведь не на пожар! Да и школа от тебя никуда не убежит…
Идёшь себе и размышляешь о всякой всячине. Если б часа два идти в школу, и то всего не передумал бы, что в голову приходит, не рассмотрел бы всего…
Серёжа-первоклашка и Жора с Павлушкой стоят под балконом Жени-девятиклассника. Женя перекрикивается то с ними, то с Галкой. Она тоже вышла на балкон учить уроки. Часто они так «учат»: сидят каждый на своём балконе и чешут языком.
– Ну, каким стилем плавала твоя морская кошка? – вопросом встречает меня Жора.
Вспомнил-таки о кошке… Когда куклы у дяди Левона смотрели, никто не спрашивал, и я радовался – забыли!
– По-всякому! – отмахнулся я. – Кролем и это… Брассом… На спинке…
Не буду же я рассказывать, как она ела нас живьём, рвала когтями на полосы!
– А вот так она может? – Серёжа погрёб ладонями около пупка.
– По-собачьи? По-собачьи у неё лучше всего получается.
Хорошо, что не знают, как она удрала от нас. Интересно, где она ночевала? В нашем доме или убежала куда?
– Эй, тёзка! – крикнул Женя-большой сверху. Услышал, наверно, о чём мы разговариваем. – Ты на меня за вчерашнее не сердишься?
Я не успел и рта разинуть.
– Ну и молодец… Лови! Насовсем…
Что-то стукнуло мне в ладони и отскочило в сторону. Наклоняюсь… Ух ты! Ослик… Нет, не ослик, а козлик или бычок – есть маленькие рожки. Такой, что собран из кусочков, как бусы. Стоит на круглой коробочке, а из ног нитки в коробку идут. Надавишь на дно – он и выделывает всякие штуки. Умора просто!
Жора и Серёжа сразу пристали: «Дай нажать!» А Павлуша предложил оторвать снизу крышку и посмотреть, что там внутри.
Я дал им надавить по разу, сам давянул раза три и спрятал козлика в карман. Потом будем с ним забавляться…
– Адью, друзья! – помахал нам Женя с балкона.
Не желает, чтоб мы слышали их с Галкой разговоры. Ну что ж, пойдём…
К гаражу профессора Дервоеда не подошли. Ничего интересного. Стоит сам в дверях, смотрит, как из досок сооружают крышу гаража, и говорит, говорит. Наверно, всё о вреде, который причиняют бродячие кошки и собаки. И о том, какая польза была бы, если бы их всех переловили. Иван Иванович, видимо, совсем уже на работу не ходит. Когда ни посмотришь, всегда здесь где-нибудь торчит…
Сегодня на гараже не те рабочие, что вчера. Вчера их было трое, и все пожилые. А сегодня два молодых парня. Один худощавый, голый до пояса, в джинсах и пляжной шапочке с синим козырьком. Может, студенты?
Огибаем свой дом, выходим на улицу. Интересно, что там натворил дождь?
У обрыва стоит дядя Левон. Смотрит вниз и кого-то отчитывает:
– Вылезай, тебе говорят! Не спрячешься, я вижу… Не подкапывайся, говорю, рухнет на голову, и капут тебе будет!
Мы подняли правые руки, подошли к дяде Левону. Ого, ну и ровище образовался за ночь! Овраг даже, а не ров: в него можно спрятать и гараж дяди Коли, и половину гаража Дервоеда.
Где кончается склон, начинаются огороды соседней, нижней, улицы. Весь картофель на огороде занесло песком – одни верхушки торчат. Как будто растения только-только начали всходить. По картошке расхаживает высокий угрюмый дядька. То затылок почешет, то постоит, подперев руками бока. Интересно, как он будет теперь выкапывать этот картофель? Полуметровые ямы надо рыть.
– Салют! Салют! – наконец заметил нас дядя Левон. – Вот, полюбуйтесь на этого страуса. Голову спрятал, а пятки торчат. Вылезай, говорю тебе!
Из-под берега, из-под бахромы свисающих корней видны чьи-то знакомые сандалеты. Жора поднял камешек, прицелился – раз! Не попал… Поднял второй – шпок!
– Ой! – послышалось из-под обрыва, и вылез Вася. К коленкам и рукам прилип песок, а на голове – хоть горстью сгребай. – Подземный ход будет! – потеребил Вася грязными руками огненные волосы. – Вон за ту грушу выведу!
На склоне, метра на три от вырытого водой оврага, стоит груша-дичок. Старая, корни толстые, узловатые. Между корнями пацаны вырыли ямку. Если ещё и оттуда копать, из-под груши, навстречу Васе, то можно вырыть подземный ход намного быстрее. Здорово придумал Рыжик!
– Совсем выходи! Вылезай! – Левон Иванович выманивал Васю рукой, как будто выгребал его оттуда. – Какой номер твоей квартиры?
– А он в школу ещё не ходит, считать не умеет, – подколол Серёжа.
– Не знаю? Семнадцатая! – буркнул Вася.
– Вот я сейчас скажу твоей мамаше, что сам себе роешь могилу.
Вася хитро посмотрел на дядю Левона, на нас.
– А моя мама спит после работы, нельзя её будить.
– Ничего, разбудим… – В голосе Левона Ивановича появилась решительность. – «Артековцы», боевое задание: выгнать этого упрямого козла… И сами туда ни ногой! Надо принимать меры, а то будет поздно.
Ушёл дядя Левон. Неужели будет подыматься на пятый этаж, будить Васину маму? Ему ведь так тяжело взбираться по лестнице…
Скатываемся по склону к картошке. Заходим снизу в овраг, как в ущелье. Под ногами влажный и плотный, будто спресованный, песок. Вода размалевала его извилистыми стёжками-дорожками. Как здесь глубоко! Два моих роста, не меньше. И таинственно, и страшно… И сыро… Отсюда виден только пятый этаж нашего дома.
Павлуша замер посреди оврага, вертит головой по сторонам. А я раздвинул корни – посмотреть на Васину работу. Жора залез в подкоп.
Ну и землекоп из Васи! Слабак! И на метр не продвинулся под берег, а уже звон поднял: «Пещера! Подземный ход!» Здесь только сверху не толще пяди серая земля с дёрном и корнями, а ниже – песочек. Мягкий, сам сыплется, только тронь. Можно было за утро до самой груши докопаться, а он…
– Вася, без нас – ни-ни! – вылез Жора. Глаза у него сверкали. – Мы придём из школы и начнём с двух сторон… Одни отсюда, другие – из-под груши.
Серёжа тем временем выбрался из оврага, стал на бережку как раз над пещерой – г-гэх! И ещё раз подпрыгнул – гух! Нет, не обрушивается, только что-то густо прошелестело и затихло…
Вася выбрался за нами неохотно. От оврага и не думал отходить.
И тут закричала на него в форточку мать. Разбудил её всё-таки Левон Иванович.
– А я и не лез! Я просто стоял! – отговаривался Вася.
Он даже не смотрел в сторону дома. Врал и ни капельки не краснел!
Мы пошли к школе, поминутно оглядываясь. Все, кто проходил мимо, тоже интересовались размытым склоном. Осторожно приближались к самому краю, боязливо вытягивали шеи, заглядывали вниз. Мы останавливались и ждали: а вдруг кто-нибудь рухнет вместе с землёй, кувыркнётся в овраг?
Как не хочется сегодня идти в школу! Пусть бы завтра было хоть десять уроков, а сегодня – ни одного… Мы вырыли б подземный ход мигом. Левон Иванович не успел бы вернуться из города.
– Смотрите, а на том заборе уже нет фанерин с буквами! – показал Павлуша.
Мы опять остановились. Интересно, что за слова мы тогда читали, когда бегали вдоль забора. Никак не вспомнить.
– Ха-ха-ха! – послышалось возле нас.
Два четвероклассника… Тонкий размахивает портфелем, как будто собрался зашвырнуть его подальше, толстый трясётся со смеху:
– Звонок давно был, а они ворон считают! Ха-ха-ха!
Тонкий подошёл и стукнул меня по затылку. Потом Жоре по спине сумкой – бух!
Ах так?! Мы побросали портфели в песок. Их двое, а нас четверо. Неужели не справимся?
– Ату их! Ату! Ха-ха-ха… – надувался толстяк.
Нас было уже не четверо, а всего двое. Павлуша мчал к школе без оглядки, за ним переваливался с ноги на ногу Серёжа.
– Дон Кихот и Санчо Панса! – обозвали мы обидчиков и припустились вслед за приятелями.
Ну, конечно, опоздали! Тишина в школе… Только где-то грохнула дверь, кто-то протопал ногами по коридору второго этажа.
– Куда в ботинках?! – загородила нам дорогу гардеробщица тётя Дуся.
Вот ещё канитель… И кто их выдумал, эти тапочки! В старой школе, где я первый класс кончал, хоть на руках ходи, никто ни словечка не говорил. И хоть бы этот закон все соблюдали – в тапочках… А то Женя-девятиклассник – сам видел – в чём ходит по улице, в том и в школе. И все старшеклассники так.
Серёжа и Павлуша грохнули дверями своих первого «А» и второго «А». А мы с Жорой во втором «Б».
Мария Сергеевна остановила нас у порога.
– Почему опоздали?
Я вздохнул. Жора переступил с ноги на ногу, посмотрел в потолок.
– Весь класс ждёт, не срывайте урока.
– А это самое… Земля раскололась… Ага!.. Можете проверить… Кабы чуть-чуть, то и наш бы дом туда…
Класс загудел.
– Провалиться на этом месте! Дом уже наклонился… «Скорых помощей» понаехало – со всего города! Людей забирают… Со страха у некоторых это… Обмороки всякие… А мы вырвались, прибежали в школу! – Жора смотрел в глаза учительницы и не мигал.
Все ученики первого от окна ряда и среднего поподнимались, начали заглядывать в окна.
Учительница нахмурила брови.
– Ну?! Дом провалился?! Ах, какой страх! – Голос у неё был такой – ни на грош не поверила. – Кладите сумки… Жора соберёт тетрадки с домашними заданиями, а Мурашка пойдёт к доске. Решим несколько примеров.
Она мне – раз! – тяжёлый пример, а я – щёлк, щёлк, как семечки. Она второй, потруднее, а я трах – и в дамках! Она: «Трижды восемь?» Я: «Двадцать четыре!» Она: «Пятью девять?» Я: «Сорок пять!»
– Садись! И чтоб больше не опаздывал!
Дневник не попросила, не захотела пятёрку поставить. Как же – опоздал! Нарушитель дисциплины! А если б тройку заработал или двойку, то сразу б затребовала.
И пусть, подумаешь!.. Очень мне нужно. Я не отличник, не буду кусать себе локти. Только обидно, что Жору к доске не вызвала, а только меня…
Я вынул из кармана козлика, легонько тронул кружочек под коробкой. Козлик кивнул головой. Вроде хотел сказать: «Да, да! Ни за что обидели!» Я надавал сильнее – козлик сунул голову между передними ногами и посмотрел на свой хвостик: на месте ли? Жора хмыкнул, повернулся ко мне: «Ну-ка, ну-ка, что он ещё может выкинуть?»
Жорина парта рядом с моей, только через проход – в среднем ряду. Можно сказать, рядом сидим. А Зина, что со мной, так себе, не в счёт.
Я вдавил дно коробочки до конца. Козлик со всех четырёх – брык! Копыта вместе, хвост в сторону, голову с коробки свесил…
– Рожки да ножки!.. Кончик хвоста!.. – громко прошептал Жора.
А Зина с Надречной улицы взвизгнула на весь класс, как ненормальная. Зажала себе рот. Все обернулись в нашу сторону.
– Изотова Зина, что случилось? Если учительница обращается к ученику, надо встать.
Изотова Зина встала, но ничего не сказала. Только блись на меня глазами, блись… Хоть бы уж голову в мою сторону не поворачивала!
– Мурашка, это ты ей покоя не даёшь? И тебе не стыдно обижать девочек?
Я встал, ко мне ведь обращались. Обижаю Изотову?! И пальцем не тронул, нужна она мне!
– Это Изотова не даёт ему задачки решать! – бросился на выручку Жора.
Лучше бы он молчал!
– Я-а мешаю реша-а-ать?! – зловеще протянула Изотова. – Мария Сергеевна, это Мурашка фокусы показывает с рогатым осликом, отвлекает меня.
«У-у, предательница, это тебе так не пройдёт…» – закипает у меня внутри.
– Мурашка, неси сюда дневник и своего ослика. Быстренько! – спокойно говорит Мария Сергеевна. Учительница у нас хоть и молодая, но строгая.
А что я говорил! Когда надо пятёрку с плюсом ставить, о дневнике и не вспомнит…
Я толкнул локтем авторучку. Бросились поднимать и я и Жора.
– Спрячь… – сунул ему козлика в руки. А сам понёс дневник: – Пожалуйста, Мария Сергеевна… Нет у меня ни осликов, ни козликов. Изотовой палец покажи – полурока будет хохотать.
Нет, Зине-дрезине жизни теперь не будет. Это ей даром не пройдёт… Взвоет, сама попросится, чтоб пересадили на другую парту!
И тут прозвенел звонок.
– Мурашка, забери дневник! – Мария Сергеевна подвинула дневник на край стола и – цок-цок-цок! – пошла на перерыв.
Я развернул дневник. Пятёрка (без плюса) стояла на своём законном месте. Зато внизу страницы красовалось: «На уроках занимается посторонними делами!»
Меня окружили одноклассники.
– Покажи козлика, который ослик! Покажи фокусы!
«Занимается посторонними делами!» Интересно, кто на этот раз помчится в школу? Пусть бы лучше бабушка…
– Что фокусы! Скоро мы вам такое покажем, что будете пищать и ахать! – вскочил я на парту.
– Жека, четыре «ни»!!! – испуганно вскинул руку Жора.
Я умолк, точно подавился. Хорошо, хорошо, буду молчать…
Слезаю… Где хоть эта Зина? Может, треснуть ей для начала?
Изотовой в классе не было.
Вышли и мы с Жорой в коридор – подышать.
Все проводили нас завистливыми взглядами: у нас была тайна!
– Осень, а смотри, что делается… – вздыхала утром бабушка.
Что осень, это уже всем ясно. Никто не купается, только один Женя Гаркавый бегает на Неман. «Моржом» хочет стать…
В школу я собрался в одиннадцать часов, уроки начинаются в двенадцать. Это у нас такая вторая смена. Мы учимся в том же классе, что и четвёртый «Б». Они кончают около двенадцати. Есть ещё вторая смена в четырнадцать часов – после шести уроков. На такую вторую ходят восьмые, девятые и десятые классы.
На дорогу в школу и десяти минут хватает. Но я не дурак, чтобы мчаться, высунув язык. Идёшь в школу, так иди нормально, как человек. Это ведь не на пожар! Да и школа от тебя никуда не убежит…
Идёшь себе и размышляешь о всякой всячине. Если б часа два идти в школу, и то всего не передумал бы, что в голову приходит, не рассмотрел бы всего…
Серёжа-первоклашка и Жора с Павлушкой стоят под балконом Жени-девятиклассника. Женя перекрикивается то с ними, то с Галкой. Она тоже вышла на балкон учить уроки. Часто они так «учат»: сидят каждый на своём балконе и чешут языком.
– Ну, каким стилем плавала твоя морская кошка? – вопросом встречает меня Жора.
Вспомнил-таки о кошке… Когда куклы у дяди Левона смотрели, никто не спрашивал, и я радовался – забыли!
– По-всякому! – отмахнулся я. – Кролем и это… Брассом… На спинке…
Не буду же я рассказывать, как она ела нас живьём, рвала когтями на полосы!
– А вот так она может? – Серёжа погрёб ладонями около пупка.
– По-собачьи? По-собачьи у неё лучше всего получается.
Хорошо, что не знают, как она удрала от нас. Интересно, где она ночевала? В нашем доме или убежала куда?
– Эй, тёзка! – крикнул Женя-большой сверху. Услышал, наверно, о чём мы разговариваем. – Ты на меня за вчерашнее не сердишься?
Я не успел и рта разинуть.
– Ну и молодец… Лови! Насовсем…
Что-то стукнуло мне в ладони и отскочило в сторону. Наклоняюсь… Ух ты! Ослик… Нет, не ослик, а козлик или бычок – есть маленькие рожки. Такой, что собран из кусочков, как бусы. Стоит на круглой коробочке, а из ног нитки в коробку идут. Надавишь на дно – он и выделывает всякие штуки. Умора просто!
Жора и Серёжа сразу пристали: «Дай нажать!» А Павлуша предложил оторвать снизу крышку и посмотреть, что там внутри.
Я дал им надавить по разу, сам давянул раза три и спрятал козлика в карман. Потом будем с ним забавляться…
– Адью, друзья! – помахал нам Женя с балкона.
Не желает, чтоб мы слышали их с Галкой разговоры. Ну что ж, пойдём…
К гаражу профессора Дервоеда не подошли. Ничего интересного. Стоит сам в дверях, смотрит, как из досок сооружают крышу гаража, и говорит, говорит. Наверно, всё о вреде, который причиняют бродячие кошки и собаки. И о том, какая польза была бы, если бы их всех переловили. Иван Иванович, видимо, совсем уже на работу не ходит. Когда ни посмотришь, всегда здесь где-нибудь торчит…
Сегодня на гараже не те рабочие, что вчера. Вчера их было трое, и все пожилые. А сегодня два молодых парня. Один худощавый, голый до пояса, в джинсах и пляжной шапочке с синим козырьком. Может, студенты?
Огибаем свой дом, выходим на улицу. Интересно, что там натворил дождь?
У обрыва стоит дядя Левон. Смотрит вниз и кого-то отчитывает:
– Вылезай, тебе говорят! Не спрячешься, я вижу… Не подкапывайся, говорю, рухнет на голову, и капут тебе будет!
Мы подняли правые руки, подошли к дяде Левону. Ого, ну и ровище образовался за ночь! Овраг даже, а не ров: в него можно спрятать и гараж дяди Коли, и половину гаража Дервоеда.
Где кончается склон, начинаются огороды соседней, нижней, улицы. Весь картофель на огороде занесло песком – одни верхушки торчат. Как будто растения только-только начали всходить. По картошке расхаживает высокий угрюмый дядька. То затылок почешет, то постоит, подперев руками бока. Интересно, как он будет теперь выкапывать этот картофель? Полуметровые ямы надо рыть.
– Салют! Салют! – наконец заметил нас дядя Левон. – Вот, полюбуйтесь на этого страуса. Голову спрятал, а пятки торчат. Вылезай, говорю тебе!
Из-под берега, из-под бахромы свисающих корней видны чьи-то знакомые сандалеты. Жора поднял камешек, прицелился – раз! Не попал… Поднял второй – шпок!
– Ой! – послышалось из-под обрыва, и вылез Вася. К коленкам и рукам прилип песок, а на голове – хоть горстью сгребай. – Подземный ход будет! – потеребил Вася грязными руками огненные волосы. – Вон за ту грушу выведу!
На склоне, метра на три от вырытого водой оврага, стоит груша-дичок. Старая, корни толстые, узловатые. Между корнями пацаны вырыли ямку. Если ещё и оттуда копать, из-под груши, навстречу Васе, то можно вырыть подземный ход намного быстрее. Здорово придумал Рыжик!
– Совсем выходи! Вылезай! – Левон Иванович выманивал Васю рукой, как будто выгребал его оттуда. – Какой номер твоей квартиры?
– А он в школу ещё не ходит, считать не умеет, – подколол Серёжа.
– Не знаю? Семнадцатая! – буркнул Вася.
– Вот я сейчас скажу твоей мамаше, что сам себе роешь могилу.
Вася хитро посмотрел на дядю Левона, на нас.
– А моя мама спит после работы, нельзя её будить.
– Ничего, разбудим… – В голосе Левона Ивановича появилась решительность. – «Артековцы», боевое задание: выгнать этого упрямого козла… И сами туда ни ногой! Надо принимать меры, а то будет поздно.
Ушёл дядя Левон. Неужели будет подыматься на пятый этаж, будить Васину маму? Ему ведь так тяжело взбираться по лестнице…
Скатываемся по склону к картошке. Заходим снизу в овраг, как в ущелье. Под ногами влажный и плотный, будто спресованный, песок. Вода размалевала его извилистыми стёжками-дорожками. Как здесь глубоко! Два моих роста, не меньше. И таинственно, и страшно… И сыро… Отсюда виден только пятый этаж нашего дома.
Павлуша замер посреди оврага, вертит головой по сторонам. А я раздвинул корни – посмотреть на Васину работу. Жора залез в подкоп.
Ну и землекоп из Васи! Слабак! И на метр не продвинулся под берег, а уже звон поднял: «Пещера! Подземный ход!» Здесь только сверху не толще пяди серая земля с дёрном и корнями, а ниже – песочек. Мягкий, сам сыплется, только тронь. Можно было за утро до самой груши докопаться, а он…
– Вася, без нас – ни-ни! – вылез Жора. Глаза у него сверкали. – Мы придём из школы и начнём с двух сторон… Одни отсюда, другие – из-под груши.
Серёжа тем временем выбрался из оврага, стал на бережку как раз над пещерой – г-гэх! И ещё раз подпрыгнул – гух! Нет, не обрушивается, только что-то густо прошелестело и затихло…
Вася выбрался за нами неохотно. От оврага и не думал отходить.
И тут закричала на него в форточку мать. Разбудил её всё-таки Левон Иванович.
– А я и не лез! Я просто стоял! – отговаривался Вася.
Он даже не смотрел в сторону дома. Врал и ни капельки не краснел!
Мы пошли к школе, поминутно оглядываясь. Все, кто проходил мимо, тоже интересовались размытым склоном. Осторожно приближались к самому краю, боязливо вытягивали шеи, заглядывали вниз. Мы останавливались и ждали: а вдруг кто-нибудь рухнет вместе с землёй, кувыркнётся в овраг?
Как не хочется сегодня идти в школу! Пусть бы завтра было хоть десять уроков, а сегодня – ни одного… Мы вырыли б подземный ход мигом. Левон Иванович не успел бы вернуться из города.
– Смотрите, а на том заборе уже нет фанерин с буквами! – показал Павлуша.
Мы опять остановились. Интересно, что за слова мы тогда читали, когда бегали вдоль забора. Никак не вспомнить.
– Ха-ха-ха! – послышалось возле нас.
Два четвероклассника… Тонкий размахивает портфелем, как будто собрался зашвырнуть его подальше, толстый трясётся со смеху:
– Звонок давно был, а они ворон считают! Ха-ха-ха!
Тонкий подошёл и стукнул меня по затылку. Потом Жоре по спине сумкой – бух!
Ах так?! Мы побросали портфели в песок. Их двое, а нас четверо. Неужели не справимся?
– Ату их! Ату! Ха-ха-ха… – надувался толстяк.
Нас было уже не четверо, а всего двое. Павлуша мчал к школе без оглядки, за ним переваливался с ноги на ногу Серёжа.
– Дон Кихот и Санчо Панса! – обозвали мы обидчиков и припустились вслед за приятелями.
Ну, конечно, опоздали! Тишина в школе… Только где-то грохнула дверь, кто-то протопал ногами по коридору второго этажа.
– Куда в ботинках?! – загородила нам дорогу гардеробщица тётя Дуся.
Вот ещё канитель… И кто их выдумал, эти тапочки! В старой школе, где я первый класс кончал, хоть на руках ходи, никто ни словечка не говорил. И хоть бы этот закон все соблюдали – в тапочках… А то Женя-девятиклассник – сам видел – в чём ходит по улице, в том и в школе. И все старшеклассники так.
Серёжа и Павлуша грохнули дверями своих первого «А» и второго «А». А мы с Жорой во втором «Б».
Мария Сергеевна остановила нас у порога.
– Почему опоздали?
Я вздохнул. Жора переступил с ноги на ногу, посмотрел в потолок.
– Весь класс ждёт, не срывайте урока.
– А это самое… Земля раскололась… Ага!.. Можете проверить… Кабы чуть-чуть, то и наш бы дом туда…
Класс загудел.
– Провалиться на этом месте! Дом уже наклонился… «Скорых помощей» понаехало – со всего города! Людей забирают… Со страха у некоторых это… Обмороки всякие… А мы вырвались, прибежали в школу! – Жора смотрел в глаза учительницы и не мигал.
Все ученики первого от окна ряда и среднего поподнимались, начали заглядывать в окна.
Учительница нахмурила брови.
– Ну?! Дом провалился?! Ах, какой страх! – Голос у неё был такой – ни на грош не поверила. – Кладите сумки… Жора соберёт тетрадки с домашними заданиями, а Мурашка пойдёт к доске. Решим несколько примеров.
Она мне – раз! – тяжёлый пример, а я – щёлк, щёлк, как семечки. Она второй, потруднее, а я трах – и в дамках! Она: «Трижды восемь?» Я: «Двадцать четыре!» Она: «Пятью девять?» Я: «Сорок пять!»
– Садись! И чтоб больше не опаздывал!
Дневник не попросила, не захотела пятёрку поставить. Как же – опоздал! Нарушитель дисциплины! А если б тройку заработал или двойку, то сразу б затребовала.
И пусть, подумаешь!.. Очень мне нужно. Я не отличник, не буду кусать себе локти. Только обидно, что Жору к доске не вызвала, а только меня…
Я вынул из кармана козлика, легонько тронул кружочек под коробкой. Козлик кивнул головой. Вроде хотел сказать: «Да, да! Ни за что обидели!» Я надавал сильнее – козлик сунул голову между передними ногами и посмотрел на свой хвостик: на месте ли? Жора хмыкнул, повернулся ко мне: «Ну-ка, ну-ка, что он ещё может выкинуть?»
Жорина парта рядом с моей, только через проход – в среднем ряду. Можно сказать, рядом сидим. А Зина, что со мной, так себе, не в счёт.
– Рожки да ножки!.. Кончик хвоста!.. – громко прошептал Жора.
А Зина с Надречной улицы взвизгнула на весь класс, как ненормальная. Зажала себе рот. Все обернулись в нашу сторону.
– Изотова Зина, что случилось? Если учительница обращается к ученику, надо встать.
Изотова Зина встала, но ничего не сказала. Только блись на меня глазами, блись… Хоть бы уж голову в мою сторону не поворачивала!
– Мурашка, это ты ей покоя не даёшь? И тебе не стыдно обижать девочек?
Я встал, ко мне ведь обращались. Обижаю Изотову?! И пальцем не тронул, нужна она мне!
– Это Изотова не даёт ему задачки решать! – бросился на выручку Жора.
Лучше бы он молчал!
– Я-а мешаю реша-а-ать?! – зловеще протянула Изотова. – Мария Сергеевна, это Мурашка фокусы показывает с рогатым осликом, отвлекает меня.
«У-у, предательница, это тебе так не пройдёт…» – закипает у меня внутри.
– Мурашка, неси сюда дневник и своего ослика. Быстренько! – спокойно говорит Мария Сергеевна. Учительница у нас хоть и молодая, но строгая.
А что я говорил! Когда надо пятёрку с плюсом ставить, о дневнике и не вспомнит…
Я толкнул локтем авторучку. Бросились поднимать и я и Жора.
– Спрячь… – сунул ему козлика в руки. А сам понёс дневник: – Пожалуйста, Мария Сергеевна… Нет у меня ни осликов, ни козликов. Изотовой палец покажи – полурока будет хохотать.
Нет, Зине-дрезине жизни теперь не будет. Это ей даром не пройдёт… Взвоет, сама попросится, чтоб пересадили на другую парту!
И тут прозвенел звонок.
– Мурашка, забери дневник! – Мария Сергеевна подвинула дневник на край стола и – цок-цок-цок! – пошла на перерыв.
Я развернул дневник. Пятёрка (без плюса) стояла на своём законном месте. Зато внизу страницы красовалось: «На уроках занимается посторонними делами!»
Меня окружили одноклассники.
– Покажи козлика, который ослик! Покажи фокусы!
«Занимается посторонними делами!» Интересно, кто на этот раз помчится в школу? Пусть бы лучше бабушка…
– Что фокусы! Скоро мы вам такое покажем, что будете пищать и ахать! – вскочил я на парту.
– Жека, четыре «ни»!!! – испуганно вскинул руку Жора.
Я умолк, точно подавился. Хорошо, хорошо, буду молчать…
Слезаю… Где хоть эта Зина? Может, треснуть ей для начала?
Изотовой в классе не было.
Вышли и мы с Жорой в коридор – подышать.
Все проводили нас завистливыми взглядами: у нас была тайна!
КТО РОДИЛСЯ В СОРОЧКЕ
Павлуша и Серёжа где-то задержались, и мы не стали их ждать. От школы к дому примчались за пять минут.
На нашей улице, в самой низине, стоял металлический маячок-треножник с красным флажком. Два дяди в брезентовых робах вычерпывали лопатами из ливневого колодца песок. Один усатый, пожилой, в старой шляпе с обвисшими полями. Другой чёрный, на щеках отрастил волосы, во рту держит изогнутый, как трубка, мундштук с сигаретой. Лопаты у них как большие совки, ручки длиннющие, раза в два длиннее самих рабочих. Около дяденек уже две кучи песка и мусора – достали из колодца. Мы заглянули – дна ещё не было видно…
У верхушки оврага стояла пирамида из досок с красным лоскутком материала. Увидит шофёр издали – стоп, опасность!
У пирамиды уже расхаживает Серёжа, бьёт себя ранцем по коленкам. Протопает шагов десять в одну сторону – остановится, посмотрит на окна нашего дома. Пройдёт в другую сторону – посмотрит на рабочих. А то не выдержит, заглянет с обрыва вниз.
– Эй, «мама мыла раму», ты удрал с уроков? – крикнул я.
Серёжа приставил палец к губам, и мы поспешно подошли к нему.
– Тс-с-с! – вытянул он губы, будто приготовился с нами целоваться. – Ти-хо! Вася уже копа-ает!.. Я два раза до ста досчитаю: и он вылезет сторожить, а я – туда.
– Удрал из школы? – шёпотом переспросил я.
– Нет. Пения у нас не было. Учительница заболела.
– А дядя Левон приезжал? – Жора с таинственным видом оглянулся по сторонам.
– Ага. Вася сказал, на «Волге». И ещё два дяди с ним. Расхаживали здесь, смотрели. Завтра засыпать будут. Самосвалами.
Завтра! Так скоро! А мы ещё ничего не успели вырыть… Жди другого такого случая, можешь и не дождаться…
Если завтра начнут засыпать, то никому никакого вреда мы не сделаем. Ну, привезут пару лишних самосвалов земли, чтоб и на нашу пещеру хватило…
Мигом очутились на дне оврага. И Серёжа бросил сторожить, спрыгнул вниз.
В подкопе Васю мы не увидели. И пятки его оттуда не торчали. И ничто другое не торчало. Один сандалет его лежал на куче песка, второй был присыпан песком.
Из-под корней послышался шорох.
– Отбегайте, а то в глаза! – отскочил от норы Серёжа.
Мы отступили в стороны. С-с-с-с-сых! С-с-с-с-с-сых! – со свистом вылетели из подкопа струи песка. Ш-ш-ш-ш-шух! Ш-ш-ш-ш-шух! – полетели комья. Вася вылезал задом наперёд, на четвереньках, и загребал руками и ногами, как собака. Двинет ногой назад – и дрыг, дрыг по воздуху, бросок – и опять дрыг-дрыг. Рубашка в клеточку задралась, съехала к плечам. На голую спину сыплются с корней серые комки земли. Увлёкся Вася, ничего не видит и не слышит.
Жора помахал нам пальцем: «Тс-с-с!» Забрал в охапку мой портфель, свой и Серёжин ранец, поднял над Васей. Вот показалась уже и голова Васи…
– Обва-ал!!! – завопил Жора. Бух ему портфели на спину!
Вася ткнулся лицом в песок, а мы так и сели от хохота. Потом Серёжа вскочил на ноги и ещё по оврагу пробежал: «Уох-ха-ха!» Доволен: не забыл, как Вася ему плюнул в ухо.
Наверху топот. Над оврагом озабоченно склонился усатый дядька в измятой шляпе.
– Вы чего здесь орёте? – Ощупал всех взглядом, как будто пересчитывал.
Мы прикусили языки.
– Смотрите, как бы смех ваш в слезы не перешёл! Нашли где играть.
Ушёл дядька.
Вася уже сидел. На потном лице – кора из песка. Протирает пальцами глаза и вдруг тоненько, по-кошачьи, чихает. Рукавом по лицу провёл – чисто! Сжал кулаки: на кого бы кинуться?
– Сиди, Рыжик… – показал ему Жора здоровый кулак. – Ты зачем один полез рыть? Забыл уговор?
– А я не один… Серёжа сторожил.
– Сторож называется! Расхаживает возле ямы, и все видят. Дядя Левон обидится, если заметит. Скажет, не послушались…
– Пусть Серёжа на грушу заберётся, замаскируется, – предложил я.
– Сам полезай! – разозлился Серёжа. – Я досюда стоял, и опять – я? Пусть Вася!
– И то правда… Давай, Рыжик на грушу! – насели мы на него.
Вася сдался.
– Только сами считайте до двухсот, а то я сбиваюсь.
– Скажи: не умею, – сказал Серёжа.
– А до двадцати знаешь? Насчитай на каждый палец на руках по двадцать – и будет двести… – посоветовал я. – Только медленно считай!
На нашей улице, в самой низине, стоял металлический маячок-треножник с красным флажком. Два дяди в брезентовых робах вычерпывали лопатами из ливневого колодца песок. Один усатый, пожилой, в старой шляпе с обвисшими полями. Другой чёрный, на щеках отрастил волосы, во рту держит изогнутый, как трубка, мундштук с сигаретой. Лопаты у них как большие совки, ручки длиннющие, раза в два длиннее самих рабочих. Около дяденек уже две кучи песка и мусора – достали из колодца. Мы заглянули – дна ещё не было видно…
У верхушки оврага стояла пирамида из досок с красным лоскутком материала. Увидит шофёр издали – стоп, опасность!
У пирамиды уже расхаживает Серёжа, бьёт себя ранцем по коленкам. Протопает шагов десять в одну сторону – остановится, посмотрит на окна нашего дома. Пройдёт в другую сторону – посмотрит на рабочих. А то не выдержит, заглянет с обрыва вниз.
– Эй, «мама мыла раму», ты удрал с уроков? – крикнул я.
Серёжа приставил палец к губам, и мы поспешно подошли к нему.
– Тс-с-с! – вытянул он губы, будто приготовился с нами целоваться. – Ти-хо! Вася уже копа-ает!.. Я два раза до ста досчитаю: и он вылезет сторожить, а я – туда.
– Удрал из школы? – шёпотом переспросил я.
– Нет. Пения у нас не было. Учительница заболела.
– А дядя Левон приезжал? – Жора с таинственным видом оглянулся по сторонам.
– Ага. Вася сказал, на «Волге». И ещё два дяди с ним. Расхаживали здесь, смотрели. Завтра засыпать будут. Самосвалами.
Завтра! Так скоро! А мы ещё ничего не успели вырыть… Жди другого такого случая, можешь и не дождаться…
Если завтра начнут засыпать, то никому никакого вреда мы не сделаем. Ну, привезут пару лишних самосвалов земли, чтоб и на нашу пещеру хватило…
Мигом очутились на дне оврага. И Серёжа бросил сторожить, спрыгнул вниз.
В подкопе Васю мы не увидели. И пятки его оттуда не торчали. И ничто другое не торчало. Один сандалет его лежал на куче песка, второй был присыпан песком.
Из-под корней послышался шорох.
– Отбегайте, а то в глаза! – отскочил от норы Серёжа.
Мы отступили в стороны. С-с-с-с-сых! С-с-с-с-с-сых! – со свистом вылетели из подкопа струи песка. Ш-ш-ш-ш-шух! Ш-ш-ш-ш-шух! – полетели комья. Вася вылезал задом наперёд, на четвереньках, и загребал руками и ногами, как собака. Двинет ногой назад – и дрыг, дрыг по воздуху, бросок – и опять дрыг-дрыг. Рубашка в клеточку задралась, съехала к плечам. На голую спину сыплются с корней серые комки земли. Увлёкся Вася, ничего не видит и не слышит.
Жора помахал нам пальцем: «Тс-с-с!» Забрал в охапку мой портфель, свой и Серёжин ранец, поднял над Васей. Вот показалась уже и голова Васи…
– Обва-ал!!! – завопил Жора. Бух ему портфели на спину!
Вася ткнулся лицом в песок, а мы так и сели от хохота. Потом Серёжа вскочил на ноги и ещё по оврагу пробежал: «Уох-ха-ха!» Доволен: не забыл, как Вася ему плюнул в ухо.
Наверху топот. Над оврагом озабоченно склонился усатый дядька в измятой шляпе.
– Вы чего здесь орёте? – Ощупал всех взглядом, как будто пересчитывал.
Мы прикусили языки.
– Смотрите, как бы смех ваш в слезы не перешёл! Нашли где играть.
Ушёл дядька.
Вася уже сидел. На потном лице – кора из песка. Протирает пальцами глаза и вдруг тоненько, по-кошачьи, чихает. Рукавом по лицу провёл – чисто! Сжал кулаки: на кого бы кинуться?
– Сиди, Рыжик… – показал ему Жора здоровый кулак. – Ты зачем один полез рыть? Забыл уговор?
– А я не один… Серёжа сторожил.
– Сторож называется! Расхаживает возле ямы, и все видят. Дядя Левон обидится, если заметит. Скажет, не послушались…
– Пусть Серёжа на грушу заберётся, замаскируется, – предложил я.
– Сам полезай! – разозлился Серёжа. – Я досюда стоял, и опять – я? Пусть Вася!
– И то правда… Давай, Рыжик на грушу! – насели мы на него.
Вася сдался.
– Только сами считайте до двухсот, а то я сбиваюсь.
– Скажи: не умею, – сказал Серёжа.
– А до двадцати знаешь? Насчитай на каждый палец на руках по двадцать – и будет двести… – посоветовал я. – Только медленно считай!