– Перестань дёргать мне нервы, слышишь? Перестань разыгрывать из себя сыщика! – Дядя Коля мучительно, как от зубной боли, морщил лицо. – Чуяло моё сердце, не бери обузу на шею, не бери… Ты во всём виноват – добренький нашёлся, позабавиться ему захотелось.
   – Дядя Коля, она никуда далеко не уйдёт, – сказал я. – Она дома и на ковёр боится босиком стать. «Навтыкали иголок!» – кричит.
   Женя сделал ещё один виток вокруг машины и склонился над неглубокой канавкой у тротуара. Выложена канавка камнями, дно занесло песком.
   – Есть след!!! – закричал он как полоумный и присел на корточки. – Вот!
   На песке и в самом деле отпечатался след детской ноги, только пальцы не пропечатались, как будто их и не было. И направлялся тот след прямёхонько к воротам рынка.
   – Встань, не молись на этот след… – сказал Женин отец. – Может, это ещё и не её. А если и её след, то пошла в носках, чтоб не так кололось.
   Ай-яй-яй, вот так хитрунья эта Марина… В носках! Но почему не в туфлях, а в носках? Если идёшь пропадать, так иди без фокусов, обувшись!
   Но как будто нам было бы легче, если б она пошла в туфельках!
   И тут к нам подплыла толстая тётка. И сама толстая, и голые руки чуть не с меня толщиной. На один голый локоть нацеплена красная повязка.
   Я эту тётю видел в воротах, когда шли с рынка. Все, кто нёс или вёз чего-нибудь много продавать, покупали в кассе билетики и показывали ей при входе.
   – Это не ваша девочка здесь вертелась? Беленькая такая, в кудряшках, и разутая…
   – Ну вот! А я что говорил? – хлопнул себя по бедру дядя Коля.
   – Куда она пошла? Она не говорила вам? – подступили к тётке поближе и Женя, и я.
   – Такая потешная девчушка… – Тётка расплылась в улыбке, провела красной повязкой себе по лбу.
   – Говорил ей, посиди немного, мы сейчас придём. А она… – не то жаловался тётке, не то оправдывался Женин отец.
   – Ой, живой мне не быть!.. Умора, а не девчонка… Спрашивает: «Тётенька, а почему у вас повязка? Вы дружинница?» – «Нет, говорю, деточка, я не дружинница». – «А-а, это вы билетики на базар проверяете, как в кино или в цирк!» – «Ага!» – говорю. «А на базаре интересно?» – «О, ещё как интересно бывает, каких только фокусов не насмотришься…» – говорю ей. «Тётенька, – просится, – пустите меня без копейков посмотреть на базар!» Такая потеха, живой не быть…
   – Так вы и пустили её туда?! Даже не поинтересовались, почему одна, почему босая? – спрашивал дядя Коля и грудью шёл на тётку.
   А она отступала, обливаясь потом, и нисколечко не боялась: надо три дяди Коли сложить вместе, чтоб получилась одна она.
   – А как её не пустишь? Хех, хех… Она же так просилась, так просилась…
   Женин отец даже спасибо тётке не сказал за такое сообщение, прошёл мимо неё на базар.
   – Может, она за это время вернётся, так вы её около себя подержите, хорошо? – попросил Женя тётку.
   И тётка сказала: «Хорошо, мне что?» Пожала плечами, покачала головой. Опять заняла своё место в воротах.
   Я прошёл немного за дядей Колей и Женей. Мешок рвался из моих рук, ворчал. Из дырки показался хвост, и я хорошенько рассмотрел и ощупал его. Удивительный какой-то хвост! Кажется, таких хвостов у боксёров не бывает…
   Бросился назад к машине, быстро положил ношу на заднее сиденье, захлопнул дверку. Пусть полежит, пусть отдохнёт щенок – авось подобреет.
   Дядя Коля и Женя стояли недалеко за воротами рынка. Старший Гаркавый вытирал потный лоб платочком и нетерпеливо поглядывал в мою сторону.
   – Может, и ты надумал потеряться? Не отставай! – прикрикнул на меня Женя.
   Это уже плохо, когда начинают покрикивать друг на друга. Ещё хуже, когда виноват кто-то другой, а все шишки – на тебя…
   – Вы – направо, я – налево! – скомандовал и нам, и себе дядя Коля. – И сами хорошенько смотрите, а больше у людей спрашивайте.
   И только мы разошлись в разные стороны, как захрипели базарные репродукторы на столбах. Кто-то подул в микрофон и сказал густым голосом:
   – Внимание, говорит радиоузел колхозного рынка! Говорит радиоузел рынка! Девочка по имени Марина… Как твоя фамилия, девочка?
   – Не приставай к чужому ребёнку! – послышался звонкий голосок.
   Неужели нашей Марины?!
   – Гм… Кхы! – откашлялось радио. – Девочка Маринка… Приметы: лет трёх-четырёх, беленькая, на ногах почему-то одни носки… Ищет дядю Колю, у которого «Москвич» возле ворот, и двух Женей, которые потерялись на рынке…
   Мы так и застыли на месте. Слыхали такое дело? Мы, оказывается, потерялись, а не она!
   – Повторяю… – сказало радио устало и хрипло. Но что-то помешало повторить.
   Из репродуктора послышался шум, треск, а потом голос Марины:
   – …росла! Зимой и летом стройная, зелёная была!.. Пустите, дядя милиционер! У вас горячий живот!
   Люди на рынке задирали вверх головы и хохотали. А мы пробирались тихо, как будто набрали в рот воды. Хоть бы никто не догадался, что мы и есть те самые Жени, которые «потерялись»!
   Радио опять откашлялось и сказало:
   – Повторяю: дядя Коля, который оставил «Москвича» у рыночных ворот, и два Жени… Где вы подевались? Вас ожидает Марина. Идите к конторе рынка у южных ворот…
   Мы уже почти бежали!
   Рядом с южными воротами стоял деревянный домик с вывеской над дверью: «Контора рынка». Первым поднялся на крыльцо дядя Коля, за ним – мы.
   Зашли… Коридор. Он ведёт к трём дверям – налево, прямо и направо. На той, что слева, висело коричневое стекло с белыми буквами: «Директор».
   Дядя Коля постучал в эту дверь.
   – Войдите! – крикнули оттуда таким голосом, как в радио.
   Но мы и так знали, что надо заходить сюда, – услышали голос Марины:
   – Я хочу песенку по радио спеть! Я хочу «Айболита» рассказать!
   – А станцевать ты по радио не хочешь? – говорил дядя с блестящей, начисто выбритой головой. Он сидел за столом и в изнеможении обмахивался ладонью, гнал в лицо ветер. Ему, наверно, было плохо… Слева от него на отдельном столике стояло что-то похожее на радиоприёмник, металлическое и окрашенное в серый цвет. На этом аппарате стоял микрофон на коротенькой ножке.
   С правой стороны стола сидела и болтала ногами Марина. Перед ней лежала гора конфетных бумажек и яблочных огрызков.
   А перепачкалась! Вся в шоколаде…
   – Ой, это вы! – спрыгнула Марина со стула и ткнулась мне лицом в грудь.
   На моей белой рубашке остались следы её щёк, губ, носа и подбородка. Это спереди, а с боков, под мышками – по пять пальцев. А Женя-большой успел выставить перед собой руки, защититься.
   – Наконец-то вы пришли! – поднялся на ноги лысый дядька. Он был небольшого роста, просто удивительно, что у него такой густой голос. – Наконец-то! – радовался дядька. Он нашипел себе полный стакан из сифона. Часть выпил, а часть вылил на платок и прижал к затылку.
   – Наконец-то! – встал со стула у двери милиционер, заходил по комнате.

 
   Мы сначала даже не заметили его. Сторожил, наверно, Марину, чтоб не удрала.
   – Забирайте её сейчас же! – сказал бритоголовый дядька строгим голосом. – Концерт без заявок на весь рынок!
   И лысый, и милиционер говорили нам, говорили наперебой, что нехорошо детей оставлять без присмотра, что так недалеко и до беды. Что детей надо воспитывать в строгости, чтоб не росли, как сорняки. Что им…
   Казалось, конца-края не будет гневным речам. Потом лысый директор схватился за грудь, а милиционер начал промокать себе лоб «качелями» – промокашкой.
   – Ваш паспорт! И водительские права! – потребовал милиционер и расстегнул складную сумку с одним прозрачным боком.
   Дядя Коля показал паспорт и права, попросил прощения за беспокойство…
   Летели мы из той конторы чуть не бегом. Женя тащил Марину за руку, а она, морщась и подпрыгивая, топала-частила следом и хныкала:
   – Ой, ножкам колется! Ой, в животике рычит!
   Объелась, наверно, конфетами, вот и рычит. Оставила бы мне половину или хоть бы половинку половины, и ей было бы хорошо и мне.
   Женя наконец взял её на руки:
   – А зачем было разуваться? Выпачкала носки, порвала, ноги исколола…
   – Ага! А как бы вы знали, что я не совсем пропала и скоро приду?
   – Как… Как… Сидела б, где тебя посадили, и всё!
   А разве не так? Пусть бы ещё всё с себя поснимала, голышом по рынку бегала. Тогда точно знали бы, что долго не погуляет.
   Машина стояла там же, где мы её оставили.
   Я быстренько дёрнул заднюю дверку и ринулся занимать место…
   С сиденья пружиной взметнулась, зашипела мне в лицо рыжая кошка. Я вытаращил на неё глаза, она – на меня. «Что такое? Откуда?» Потом кошка уселась на сиденье, выставила ружьём переднюю лапку и начала спокойно вылизывать свой толстый живот.
   – Подвинься. Ты что – прилип? – толкнул меня в плечо Женя. Он посадил спереди Марину и ещё не видел, что делается на заднем сиденье.
   Я подался глубже в машину, двигая и мешок, и кошку.
   Стукнул дверкой дядя Коля. Он газанул с места, как на пожар. Жаль только, что на машине не выла сирена. Все нам давали б дорогу.
   Марина только минуты три ехала спокойно, а потом стала на коленки и повернулась к нам.
   – Покажите соба… Ой, какая кошечка! Как огонёк!
   Дядя Коля тормознул, машина завизжала, заметалась вправо-влево и остановилась у тротуара…
   Гаркавый-старший повернулся к нам и долго смотрел на кошку. И шрамы на его лбу, щеках, подбородке бледнели, бледнели…
   И Женя смотрел. Смотрел и морщил нос, как будто собирался чихнуть, а не хватало духу. И я смотрел: куда денешь глаза? В карман не спрячешь. А Марина совсем перевесилась к нам, гладила кошку и приговаривала:
   – Рыжуха! Огонёк! Мурка! Кис-кис-кис…
   Наконец дядя Коля хмыкнул, отвалился назад на своё сиденье, тяжело выдохнул воздух. Посидев молча, достал кошелёк, а из кошелька десять рублей. И подал деньги Жене.
   – На… Заработал, нечего сказать. Сегодня же чтоб отдал Марининому отцу.
   До самого дома мы ехали молча. А Марина держала на коленях и гладила Мурку. Только у одной Марины было чудесное настроение: поездкой на рынок она была довольна.

 



МОРСКИЕ КОТИКИ И МОРСКАЯ КОШКА


   Какой сегодня длинный день!
   А мне хотелось, чтоб уже была ночь, чтоб на нашей улице вдруг перегорели все лампочки. И пусть бы все, все дети спали!..
   Но день ещё в самом разгаре, сверкает солнце – глаза слепнут. И нигде не спрячешься, никуда не денешься – надо подъезжать…
   Около подъездов-крылечек сидят на скамейках взрослые, во дворах полно детей. А в нашем дворе столько – ужас! Собрались, наверно, со всей улицы. Играют в прятки, копошатся в тех ямках, что приготовили под деревья, галдят. Вася с Серёжей гоняют мяч, Жора раскатывает на велосипеде между ямок и бугорков земли, то и дело летит кувырком. Только Павлуша с Генкой стоят как статуи, смотрят на всё это и молчат.
   Заметили пацаны нашу машину и сразу бросились навстречу. А потом бежали рядом с «Москвичом», радовались и заглядывали в окна…
   Мы объехали будущий сквер, подрулили к гаражу.
   Около ямок ничего не лежало – ни кустов, ни деревьев. Наверно, так и не привезут сегодня.
   Профессор Дервоед стоял возле своего широченного, ещё без крыши, гаража и смотрел, как мы останавливаемся, вылезаем. Дети мгновенно окружили нас, завопили на разные голоса:
   – Собачку покажите!
   – Женя, а где Полкан?
   – Ой, какой кот облезлый!
   – Кошка Мурка, а не кот, – сказала Марина. – У неё скоро будут котята.
   – Мы собаку не захотели покупать, – соврал я. – Собак можно хоть сто купить. И в любой день. А таких кошек не найдёшь. Горная кошка… Гадюк умеет ловить.
   – В нашем доме гадюки не водятся, – заявила Марина. Она держала Мурку кверху лапами и укачивала, как куклу. Кошка потихоньку выла.
   – Это морская кошка, – вмешался Женя-большой. Он как раз вытаскивал из машины авоськи с картошкой и яблоками. – Видели по телевизору морских котиков? Так то котики, а это – кошки. Плавают хорошо, мышей… э-э, не мышей – рыбу хорошо ловят. – Сказал и быстро понёс сетки в дом.
   – И летучие кошки бывают! – сказала Марина.
   – Малявка, не щебечи! – Вася одной рукой потянул Марину за бант, а другой – кошку за ус. Мурка задёргалась. – Таких кошек не бывает!
   – А вот бывают! – топнула Марина ногой. – А кто летучих мышей ловит? Ага?
   Все замолчали, и Марина победно осмотрела пацанов: «Во!» Зажала кошку коленками, сорвала с головы бант и начала завязывать ей на шею.
   – А у нас, когда мы жили на старой квартире, тоже был морской кот. Нет, речной… Мы на рыбалку с ним ходили… – начал выдумывать Жора. – Привяжешь его к спиннингу, и бултых в реку! А он плывёт назад и рыбу тащит за хвост.
   – А почему ты сюда его не привёз? Здесь же Неман рядышком, – сказал Павлуша.
   – «Почему, почему»… Потому, что оканчивается на «у»! Он однажды рыбу поймал, а сом подплыл к нему и ка-ак схватит! И рыбу, и кота проглотил.
   – Эх, надо было быстрее катушку крутить!
   Я почти поверил его выдумке.
   – А мы крутили. Килограммов сто был… Ка-ак рванёт леску! А мы с папой кувырк в воду! Еле выбрались…
   Дядя Коля загнал машину в гараж, нацепил замок и молча ушёл домой.
   Только тогда подошёл к нам профессор Дервоед, посмотрел на Мурку.
   – В моём институте есть виварий. Там принимают всяких бродячих кошек, собак. Вы бы их ловили – и туда… Тройная выгода: бродяжки б не разносили заразу по городу – раз. Во-вторых, студенты на них учились бы операции делать… А в-третьих, вам бы деньги, прибыль… На мороженое, хе-хе! Если б организовать отлов в масштабах города…
   Марина не дослушала его – повернулась спиной к Ивану Ивановичу и понесла кошку домой.
   Мы шли вслед за ней, как королевская свита. Только Павлуша отстал – вынимал из ямы Генку. Его легонько, совсем легонько толкнул Вася, и Генка завалился – кверху ногами. Ревёт!
   Около крыльца мы немного постояли, подождали их.
   На скамье сидели Васина мама и профессорша.
   – Смотрите, кота где-то поймали, – сказала Васина мама и зевнула во весь рот. С тарелки на коленях она брала щепоткой натёртый огурец и лепила себе на лицо. – Так? Так? – спрашивала она у профессорши грубым голосом. К носу поприлипали белые огуречные зёрна.
   – Да-да!.. – отозвалась Дервоедова жена. – Вы думаете, почему у меня кожа на лице такая молодая, белая? Потому что всякую овощ не только ем, но и к лицу прикладываю. Подержать так надо час или два. И не сидите сложа руки, а втирайте смесь в кожу, массируйте.
   Васина мама «массировала» и жаловалась:
   – Если б ещё… какое лекарство… голосу найти. Как в трубу трубишь, самой неприятно.
   – Курить бросьте… Я видела, вы курите.
   Чужие дети, из других домов, дальше крыльца не пошли. А мы взбежали на четвёртый этаж. Вася поднял палку к нашему звонку и надавил.
   Марина притопала на площадку как раз тогда, когда мама открыла дверь.
   – Эт-то что… ещё… такое?! – вытянулось мамино лицо. – Брось!!! Сейчас же брось! – схватила кошку за ухо, попыталась выдернуть из Марининых рук.
   Кошка вякнула, а Марина пронзительно заверещала:
   – И-и-и-и-и-и-и! Мне купи-и-и-или-и-и-и-и!!!
   – Горную!
   – Летучую!
   – Морскую! – закричали Вася, Серёжа, Жора.
   – В ванну пустим, пусть поплавает… – сказал я тихо.
   На шум вышел папа.
   – Вас самих надо в ванну вместе с ней.
   – Заразу принесли! Инфекцию! Блох набрались! О боже, я не перенесу этого! – Мама сцепила руки на груди.
   Только бабушка не вышла к нам. Наверно, дома нет.
   Папа выделил из группы меня и Марину, загрёб рукой в прихожую. Компанию в квартиру не пустил.
   – Жека, расскажешь, как кошка будет плавать! – крикнул Вася.
   Бух! – дверь захлопнулась перед его носом.
   – Так это такой щенок? – Папа посмотрел на меня долгим, пронизывающим взглядом.
   Я опустил голову.
   – Помыть её надо, протравить… – сказала мама, тяжело вздохнув.
   – А что у нас есть? – спросил папа.
   Мама пошла на кухню, где висела аптечка.
   – Скипидар есть, нафталин, горчица в порошке… – показала она бутылочку и пакеты.
   – А карболки, керосина нет?
   – И без того вонь будет на всю квартиру. Хорошо, что хоть не тигра надо купать. – Мама пошла в ванную.
   – Не подействует горчица на блох, – сказал папа. – Да они уже все на Марине, наверное.
   Мама налила в тазик тёплой воды. Не жалея насыпала горчицы и нафталина, а скипидар вылила весь до капли, размешала.
   – Давайте сюда своего Полкана, – сказала она с издёвкой.
   Марина хотела сама опустить кошку в воду, а Мурка – верть! И когтями за руки!
   – А-а-а!!! – завопила Марина, стряхивая с себя кошку.
   Папа подскочил, стал отцеплять кошку от Марины по коготку, по лапке. Марина трясла головой и кончалась от крика. Оторвал папа кошку, зажал её под мышкой.
   Мама уже успела принести из кухни йод.
   – Держите её!
   Папа держал кошку, поэтому за Марину вцепился руками и ногами я. И подбородком хотел придавить сверху, чтоб не подпрыгивала. А Марина трах мне головой под челюсть!
   – А-а-а! – закричал и я. Сразу набежало полный рот крови: чуть язык не откусил!
   Прижгла мама Марине царапины, хотела и мне в рот йоду налить. Но я не дался.
   – Бросай быстрее эту гадость в тазик! – сказала мама.
   Папа сделал хитрее: зажал передние лапки кошки в левой руке, а задние – в правой. И – плюх Мурку с головой в жёлтую бурду! И – плюх второй раз! И-и-и…

 
   Третий раз не успел. «Вя-а-ау!» – задёргалась у него в руках кошка и цап зубами за палец!
   – По носу ей! Щелчка! – запрыгал папа около тазика.
   Я щёлк, щёлк Мурку по носу. А она только: «У-умр!» – и жрёт папу, не перестаёт.
   – Водой её! Душем!.. – Папа выставил руки с кошкой над ванной.
   И тут как сыпанёт сверху на них кипяток, как заклубится пар!
   – Ой, не за ту повернула! – испугалась мама.
   – У тебя всегда не то! – кричит на маму папа, а мокрые волосы залепили ему лицо, глаза.
   – А-а, пропади ты пропадом! – шваркнул он Мурку в ванну, схватился за укушенное место и побежал.
   Кошка выскользнула из ванны и – за ним.
   – Иван, здесь йод, ты куда? – мама кричит. – Ой, спасайся, она, наверно, взбесилась!
   Мы выбежали вслед за кошкой в прихожую, оттуда – в общую комнату, потом в кабинет-спальню, опять назад. Кошка ни на кого не бросалась, бегала кругами по комнате, вертелась волчком, хватая зубами за свой коротенький хвост, кувыркалась через голову: «Мя-ау!» И ещё через голову, и ещё! И снова волчком, а с неё брызги во все стороны, комки горчичного теста!
   Трах с разбегу в зеркальный шкаф! Думала, окно! Подхватилась – и на диван, с дивана – на стол, со стола – на портьеру окна, по ней на самую верхушку, на деревянную рейку. «У-у-уай! Умр-р-ру-у!!!» – визжит диким голосом.
   Мы потрясли портьеру, чтоб согнать оттуда. Подошёл папа, дёрнул сильнее.
   Рейка-карниз рухнула на пол. Взметнулось облачко пыли, из стены вырвались вместе с карнизом шпунты, куски штукатурки.
   – Что ты натворил! – схватилась мама за голову. – Ремонт придётся делать…
   И тут в коридоре послышался звонок. Папа пошёл открывать, дуя на свой палец. А я гонялся за Муркой – не наделала бы больше вреда!
   – Берите, берите! – слышен из коридора голос Жени Гаркавого. – Это я во всем виноват: купил кота в мешке.
   Папин голос:
   – Нет, нет, нет! Я себя больше виню. Не надо было потакать его капризам.
   Кошка юркнула в коридор, за ней – я и мама.
   Мурка, как слепая, стукнулась о ноги папы и Жени, выбежала на лестничную площадку. По ступенькам катилась клубком: «Меу! Меу! Ме-е-у-у!!!»
   – Ну и хорошо, что удрала! – вздохнул папа с облегчением. – Ну и хорошо! – ещё глубже вздохнул он. И ушёл забинтовывать палец.
   Я показал Жене-большому язык. Женя показал язык мне и сунул в карманчик рубахи деньги. В мой карманчик, а не в свой.
   – Будь здоров! – и показал мне «нос».
   – Будь… – растерянно пробормотал я.
   Женя стукнул дверью.
   И случилось так, что я совсем забыл об этой десятке.
   Несколько дней носил в кармане рубашки червонец. Целое богатство! Вместо того чтоб вернуть деньги Гаркавому или отдать сразу папе…

 



ДЯДЯ ЛЕВОН ТРУБИТ СБОР


   И ещё о воскресенье. Никак не кончается этот день!
   На понедельник нам ничего не задали читать, а только писать и решать задачки. Марину уложили после обеда спать, а я сел делать уроки. И только сосредоточился, как Марина приоткрыла бабушкину комнату и громко спросила:
   – А во рту родинки бывают?
   Я сразу посадил кляксу, а мама затопала на Марину ногами, и та исчезла.
   Мне надо было всё решить и написать поскорее. И я писал, писал, писал… Буквы выскакивали из-под пера кособокие и словно танцевали.
   Мама сморщилась от моей писанины, как от лимона.
   – Что с ним делать!.. – плаксиво, как маленькая, проговорила она. – У меня уже сил нет с ним заниматься…
   – И в школе стал невнимательным, – добавила бабушка. Она вязала носок, но на вязанье совсем не смотрела, пальцы сами знали, что делали. – Учительница, Мария Сергеевна, жаловалась… Что с тобой происходит, Женик?
   – Ничего не происходит, – буркнул я.
   А папа как будто смотрел в газету, но ничего там не читал.
   – Если грязно написал – пусть перепишет. И не один раз, а три! Иначе мы никогда у него не воспитаем терпения и усидчивости.
   Мама на это заметила:
   – У меня нервы не железные – стоять над ним! И усидчивости так не воспитаешь… Только отвращение к учебе. Он и близко подходить к тетрадям будет бояться.
   Что ответил папа – а он, конечно, не промолчал, – я не слышал, так как выбежал из квартиры. Меня уже давно ждали ребята – идти к дяде Левону.
   Спустился на третий этаж, к дверям профессора Дервоеда, – пыхтит навстречу Жора.
   – Быстрее!.. – выдохнул он. – А то без тебя хотели идти!
   Я уже знал, где квартира Левона Ивановича. В не нашем подъезде на втором этаже. Только ещё ни разу мы к нему не заходили.
   У подъезда топчутся Вася, Серёжа и Павлуша с Генкой. Все держат над головой правые руки. Задрали и мы с Жорой, и все двинулись в подъезд.
   На дверях дяди Левона прибита цифра «28». Жора присел, обхватил сзади за ноги Генку (он самый легкий) и – э-эп! – поднял к звонку.
   Генка нажал кнопку.
   И дверь сразу отворилась. На пороге – Левон Иванович. Одет по-домашнему – в широченных пижамных штанах и майке. Улыбается:
   – Салют, салют, «артековцы». Заходите.
   Мы еле протиснулись по одному мимо него. Старый всё-таки дядя Левон, грузный.
   – А ваша тётя не будет ругаться, если грязи нанесём? – говорю я.
   – Не будет, не будет… А намусорим – сами и уберём. Лады? Мы же «артековцы»!
   Квартира дяди Левона всего из одной комнаты и кухни. И вещей совсем немного: два шкафа, в одном сквозь стекло видны книги, диван-кровать, немного в стороне от него, ближе к окну, низенький, как детский всё равно, столик. На столике орехи-фундук в вазе, стакан с карандашами, стопка книг и газет, настольная лампа. На весь пол ковер, он заходит под два мягкие и один не мягкий стул возле столика. Все стены в квартире увешаны картинами и картинками в самодельных рамках: и лес, и одинокие деревья среди ржи, и река, и окраина города с козой…
   – Не будет, молодой человек, ругаться наша тётя… – говорил где-то из кухни дядя Левон. – Давно уже нет её, один живу.
   Вася присел на краешек дивана слева, Серёжа – справа. Сердитые, друг на дружку не смотрят… Оказывается, пока я пыхтел над уроками, Вася опять навредничал. «Иди-ка сюда, что-то на ушко скажу…» – сказал Серёже. Тот, дурак, и подставил ухо. А Вася: «Тьфу!» – и удирать. Серёжа цап его за рукав и как ахнет кулаком! Сейчас Вася сидит с «фонарём» под глазом, а другим, здоровым, гипнотизирует вазу с орехами. Не сводим глаз с орехов и мы.
   – А вы угощайтесь, не стесняйтесь! – Дядя Левон вышел из кухни. Он нёс в руке вилку и разукрашенную деревянную ложку.
   Вася схватил целую горсть. Набрали и мы. Треск поднялся, как будто сотня белок пустила в ход зубы.
   Вкусные орехи! Ядра – хоть из рогатки стреляй.
   – Все скорлупки – на стол, в кучку.
   Левон Иванович открыл тот блестящий шкаф, который с книгами, покопался, где не было стекла.
   – Я сегодня вам расскажу и покажу, какие бывают куклы, что они умеют делать.
   Сказал «куклы», а вынул всего одну. Какого-то лупоглазого мальчугана с носом, как орех, и большущим нарисованным ртом. Ни ног нет, ни штанов – одна длинная рубашечка. А вторая вовсе не кукла, просто рыжая голова. Великовата, правда, больше чем два моих кулака. И куклу и голову дядя положил на столик, подвинул к ним лампу.
   – Куклами могут быть любые предметы, – начал он рассказывать. – Даже руки человека, пальцы… Или вот два карандаша, вилка и ложка… Вся штука в том, чтобы оживить их.
   Вилка и кругленькая, в цветочках, ложка зашагали по столу. Шли и ссорились, как будто дядька и тётка возвращались с ярмарки. Ложка часто останавливалась, наскакивала на вилку, кудахтала, как курица. Дядя-вилка отступал, уклонялся от наскоков. Он немного шатался и пробовал петь. Наверно, подгулял где-то после удачного торга.
   – Г-гы… – первым не выдержал Вася.
   – Я говорил уже: куклами могут быть человеческие руки и пальцы…
   Левон Иванович включил настольную лампу и повернул абажур в сторону. На стенке образовался светлый круг. Дядя Левон начал что-то выделывать пальцами, и в том кругу зазевали тени-волки, запрыгали испуганные зайцы, плавно изгибал шею красавец лебедь, о чём-то рассказывал и плевался, презрительно оттопыривая большую нижнюю губу, дядя-охотник…