Молчанов Андрей. Падение «Вавилона»

   — Какие магазины нужны? — спросил я.
   — А где прикиды, — сказал один из бандитов, представившийся мне Костей, — белобрысый парень с беспокойным взглядом рысьих зеленовато-коричневых глаз.
   — Костюмы нужны?
   — Ну.
   Мне, с унынием готовившемуся к дерганному передвижению в плотных автомобильных пробках, внезапно пришла в голову забавная идейка…
   — Отвезу вас сейчас в одно место, — сказал я, держа курс в направлении склада. — Выберете там себе любые шмотки. За треть их магазинной цены.
   — Краденое? — деловито спросил другой бандит.
   Я многозначительно промолчал.
   На складской кухне я застал Труболета и Валеру, попивавших пивко с воблой и ведущих беседу о тяготах заграничной жизни. Валера сетовал на скудные доходы, Труболет — на погоду и необходимость круглосуточно отапливать холодную спальную комнату ворованным из армейской котельной углем. Для перемещения угольных брикетов из котельной на склад Валера даровал иззябшему соотечественнику обнаруженный им на помойке огромный фибровый чемодан, снабженный колесиками.
   Я отвел гостей к залежам мужской верхней одежды, отчего-то до сих пор не востребованной их владельцами, возможно, отдыхавшими в одной из комфортабельных европейских тюрем, а сам прошел в комнату, обнаружив там некоторые изменения в интерьере.
   На полу лежал ковер, в углу светил допотопный черно-белый телевизор, а стены, заменив отсутствующие обои, украсили плакаты, изображавшие нагих красоток в гинекологических позах.
   Кафельная печка пылала жаром. В воздухе стоял легкий горьковатый запах жженого угля.
   — Ну как? — горделиво вопросил меня ступивший в комнату Труболет. — По-сиротски, но со вкусом, а?
   — Очень мило, — подтвердил я.
   — Толик, ты сегодня ночевать не придешь? — спросил меня Труболет с надеждой в голосе.
   — Нет, а что?
   — У меня появилась дама сердца.
   Труболет, чувствуется, времени зря не терял.
   — Ты смотри, — предупредил я. — Тут большие материальные ценности.
   — Приличная дама! — уверил Труболет. — Муж — подполковник! Она уже вторую ночь здесь…
   — А что же муж?
   — Э-э… На учениях. Повышает уровень боевого мастерства. Он у нее постоянно на учениях…
   — Смотри, — сказал я, — пристрелит…
   — А он танкист, — пояснил Труболет игриво. — Пока пушку наведет, я смоюсь. Да, между прочим… Есть вещь! На продажу! — Труболет нырнул под кровать и вытащил оттуда новенький «калашников».
   — Ох, ничего себе!.. — пробормотал я.
   — А ты думал! Я, брат, не только барахло по лавочкам развозить подрядился… Кореша встретил, представь! Этот Карлсхорст — прямо пуп земли какой-то… Встань на перекрестке, через минуту подойдут: здрасьте…
   — Ну и чего кореш?
   — Возит всякие дуры… С Украины. Ящиками. Говорит, спрос бешеный. Особенно у бюргеров. Зачем им вроде? Ан приобретают. Так вот, мы можем срубить бабули…
   — Слушай, — сказал я. — У меня есть редкая способность: жить по потребностям. Зарабатываю я на жизнь с лихвой.
   — То есть предложение редакцию не заинтересовало? — уточнил Труболет. — Ладно. Нароем клиентуру самостоятельно.
   — То-олик! — донесся голос гостя-бандита из складского помещения, и я поспешил на зов.
   Константин указал на отложенный в сторону ворох приглянувшейся одежки.
   — Почем барахло? — спросил он.
   — Брюки по сорок, пиджаки — по сто, — ответил я.
   — Подходит!
   Мне были отсчитаны деньги, которые я принял без всяких укоров совести, памятуя подлую продажу меня Изей преступной группировке.
   За ужином в ресторане гангстеры заправились двумя литрами водки «Горбачев», после чего их неудержимо потянуло к распутству. Последовал вопрос, смогу ли я скорректировать верное направление возникших сексуальных порывов? Недолго думая, я повез парней в ближайшее гнездо разврата — к Стефану.
   Кстати, Стефан вел свой бизнес на семейных началах, и унылая дама за стойкой бара приходилась ему законной супругой.
   Я представил несколько оробевших от обилия полуголых теток бандитов хозяину заведения, получил от него полагающуюся для Алика мзду и уже собрался идти к машине, дабы дождаться в ней гостей Берлина, уже проследовавших в апартаменты с приглянувшимися дамами, как вдруг узрел у стойки знакомую блондинку, устроенную сюда с подачи Алика.
   Блондинка приветливо подмигнула мне густо обведенным фиолетовой и зеленой краской глазом.
   — Ну, — спросил я ее, подсаживаясь рядом, — как проходит бытовое обслуживание населения? С перевыполнением плана?
   — Нормально проходит, — ответила она, шмыгнув носом. — Если хочешь — пойдем, убедишься…
   — Я дело с удовольствием не путаю, — отвертелся я.
   — Ты считаешь, что это удовольствие? — заметила она не без сарказма. — Это как раз и есть дело. И, между прочим, довольно— таки скучное.
   — Ну вот, — сказал я. — А ты боялась… Теперь-то чего, пообвыклась?
   — А! — отмахнулась она. — Теперь хоть ложками… Те же физкультура и спорт.
   — Марафонцев нет, одни спринтеры…
   — В основном, — согласилась она, вздохнув горестно.
   Гладкое кукольное личико ее одухотворяла безмятежная счастливая глупость.
   Я вернулся в машину, и уже через десять минут ко мне присоединились возвратившиеся с праздника плоти бандиты.
   — Рядовой Иванченко отстрелялся, — доложил мне Константин. — Поехали в отель, в сон клонит.
   По дороге гости не произнесли ни слова, пребывая, как я почувствовал, в неком удрученном состоянии духа.
   — Чего-то не так, парни? — спросил я. — Вас там не обидели, случаем?
   — Да все вроде и так… — уныло проронил Константин. — Но лучше, Толя, я бы у тебя на эти «бабки» лишних две пары штанов купил…
 
   Дома меня встретила возбужденная Ингред.
   — Толья! — драматическим голосом провозгласила она с порога. — Оказывается, ты гангстер!
   — Неправда, — сказал я, — хотя и спасибо за комплимент…
   — Я хотела постирать белье из твоей сумки, и нашла в ней два пистолета!
   — Ах вот как! — парировал я. — А если бы там лежала Библия, я мог бы рассчитывать на сан священнослужителя?
   — Толья, мне не до смеха…
   — Милая, — сказал я, проходя в гостиную, где уже томился в горячих тарелочках семейный ужин, — ты совершенно упускаешь из виду народную американскую традицию… Без оружия мы чувствуем себя беззащитными.
   — Но здесь не Америка! Здесь тихая, благочинная Германия.
   — Правильно, — согласился я, усаживаясь за стол. — Здесь, в этом доме. — Выразительно ткнул пальцем в пол. — А где я жил раньше? В России!
   — В какой еще России?
   — А что такое Карлсхорст, по твоему? Россия. Ее маленький криминальный кусочек. И без пистолета там очень неуютно себя чувствуешь, дорогая.
   — Какой же ты смелый!.. — Она с уважением поцеловала меня в щеку.
   — Да, такой вот… — молвил я, рассеянно погладив ее по головке.
 
   Морозным декабрьским полднем мы с Сеней, одетые в ватные армейские бушлаты, выполняя очередное распоряжение Алика, загоняли в грузовой отсек военного самолетика восемь «мерседесов» престижных моделей.
   Машинки, судя по всему, числились в угоне, но славная немецкая полиция уже навряд ли бы когда вернула их владельцам: беспрепятственно минув многие границы, «мерседесы» через считанные часы должны были катить, осыпая берлинскую пыль на асфальт, по московским улицам…
   Я пребывал в дурном расположении духа, вспоминая свой последний разговор с Монголом. Тот, как и обещал, выправил мне немецкое водительское удостоверение, а также паспорт, но в руки его не давал, откровенно опасаясь моего «соскока». В случае каких— либо недоразумений с властями мне надлежало звонить ему — хозяину фирмы, якобы пригласившему меня с бизнес-визитом в Германию и несущему за мою лояльность некоторую ответственность.
   Хитроумный Монгол не заблужался в отношении моих тайных намерений: заполучи я документы, он меня только бы и видел…
   Набравшись смелости, я отправился в американское посольство, где изложил консулу свою историю: дескать, родился и вырос в США, затем уехал не по своей воле в Россию, а ныне нахожусь в бегах, имея намерение претендовать на американское гражданство.
   О своем контакте с представителями ЦРУ я, естественно, умолчал.
   — И долго уже бегаете? — спросил консул.
   — Около трех месяцев.
   — А чего раньше ко мне не пришли?
   — Думал… — ответил я. — Все же ответственный шаг…
   — Ах, вот как?.. Ну-с, пишите заявление.
   Заявление я написал. За ответом мне велели зайти через десять дней, которые потянулись бесконечно и муторно, наполненные тревогами и крохотной надеждой на чудо.
   Мне до тошноты опротивело как мое мафиозное окружение со всеми его блатными «понятиями», так и разудалая бандитская жизнь, чьи итоговые ценности заключались в ресторанных кутежах, оргиях с проститутками, приобретении модного тряпья и «мерседесов», подобных тем, что мы сейчас умещали в чреве воздушного автомобиленосителя.
   Поскольку в итоговых ценностях подобного рода я не нуждался, то находил совершенно излишним для себя бродить по скользким стезям, ведущим к их обретению.
   Отрадой была любимая Ингред, усердно обучавшая меня немецкому языку, дом, и, конечно же, спортклуб, посещаемый мной отныне каждодневно, согласно жесткому графику тренировок, мной же для себя установленному.
   Уже прошла первоначальная утренняя ломота мышц, налитых свинцовой болью, оглушенность от падений на татами, выровнялось дыхание, и пять раундов на ринге я отпрыгивал играючи, сколь— нибудь серьезных соперников себе не находя.
   Владелец клуба убеждал выступить меня на зимнем чемпионате города, обещая протекцию и последующую высокооплачиваемую работу.
   Все было хорошо, за исключением главного — отсутствия документов и моего тухлого статуса дезертира-нелегала.
   …Я забил последнюю стопорящую колодку под колесо «мерседеса».
   — Боюсь, ребята, одну машину придется выгрузить, — сказал летчик. — Центровка не соответствует…
   — Хочешь геморрой нажить? — спросил его Сеня. — Мы тачек подкатили столько, сколько и договаривались. А уж какой там у тебя еще груз, браток, твое личное горе… Я чего? Я готов… Выгрузить? Давай. Но потом сам расхлебывать будешь.
   — Ладно, — покривился пилот, махнув рукой. — Долетим потихоньку.
   Сеня достал из кармана бушлата телефон и позвонил в Москву, сообщив, что, дескать, ожидаемый груз отбывает, встречайте.
   Мы стояли на летном поле, глядя, как самолет выруливает на взлетную полосу.
   Шел мелкий снежок, сыпавшийся из низкого облачного неба. Аэродром был пустынен и как-то заброшенно, обреченно сер…
   Самолет оторвался от сырого бетона, взлетел, устремляясь носом в туманную вышину, но тут его как-то странно качнуло, повело вниз, затем летчик выровнял машину, однако в следующий момент левое крыло круто опустилось к земле, а дальше произошло то, что впоследствии благодаря данному событию я иногда наблюдал в своих снах, носивших некий апокалиптический оттенок…
   Крыло самолета косой срезало полукилометровую полосу сосновых верхушек черневшего вдалеке леса, затем белая туша воздушного судна канула с глухим звуком в его дебрях, оставив нам на обозрение лишь едва различимый в буро-зеленой заснеженной поросли хвост, увенчанный красным флажком.
   У Сени оцепенели скулы. Поправив механическим движением шерстяную кепочку, он произнес вдумчиво:
   — Чего-то там с центровкой… действительно.
   Откуда-то сыро и утробно до нас долетел ленивый заржавленный вопль неизвестно где таящейся сирены.
   — Линяем! — встрепенулся Сеня. — Теряем время… Заметут!
   Мы скоренько нырнули в машину, шустро покатив к КПП.
   Я позвонил Монголу, сообщив о накладочке. Выдержав паузу, явственно отдающую крайним неудовольствием, шеф предписал заниматься дальнейшими делами, сообщив, что с последствиями случившегося разберется сам.
   Мы тронулись на Кантштрассе к обувному магазинчику, одновременно являвшемуся паспортным столом и базой распределения фальшивых долларов и марок. Задача была простой: забрать у Моисея, сапожника-фальшивомонетчика, сто тысяч липовых марок, развезя их по трем адресам дистрибьютеров.
   Я, несколько угнетенный стоявшей перед глазами сценой недавней авиакатастрофы, сидел за рулем, выбивая ступней на педали газа нервную дробь и боязливо высматривая в потоке машин полицейскую колымагу, грозившую мне штрафом за остановку под знаком, категорически данное действие воспрещающим.
   Жизнь гангстера, доложу вам, — цепь мелких и крупных стрессов, постепенно приучивающих к опустошенной невозмутимости, без которой нельзя. Иначе цепь задушит.
   Наконец, придерживая рукой умещенный за пазуху пакет с деньгами, из лавчонки выскользнул Сеня, сказав:
   — Гоним! Разносчики ждут.
   Я тронулся с места, слегка задев бампером впереди стоящую машину с госномером, в которой никто не сидел и, не сочтя данное касание заслуживающим какого-либо внимания, покатил по трассе, однако, проехав три перекрестка, обнаружил на хвосте полицейскую машину, усердно сигналившую мне фарами. Затем донесся лающий глас из мощного динамика, призывающий меня прекратить движение.
   Сеня, вертясь ужом на заднем сиденье, срочно укладывал под него пакет с фальшивыми дензнаками — во избежание вероятного личного досмотра, ибо полиция частенько производила обыски иностранцев, особенно русского происхождения. Замечу, объективные к тому причины у блюстителей порядка имелись, чего греха таить!
   Я принял вправо, затормозив у обочины, прекрасно сознавая, в чем дело: кто-то из немцев заметил, как я задел бампером припаркованную машину, и незамедлительно отзвонил в полицию. Подобный рефлекс у германцев органичен, как дыхание.
   Я отдал подошедшему полицейскому документы.
   Мельком взглянув на них, тот молвил:
   — Где страховка?
   — Вот так номер! Я судорожно принялся рыться в карманах, но страховки нигде не обнаружил.
   Осмотр салона также не принес никаких результатов.
   — Вы можете проверить по компьютеру… — начал я, но сей жалкий лепет оборвала неприязненная команда:
   — Поедете в участок!
   Я был отстранен от руля, усажен на заднее сиденье автомобиля по соседству с досадливо взирающим на меня Сеней, и с этой минуты управление нашим «мерседесом» перешло в компетенцию властей.
   В участке нам сообщили, что никакого ущерба государственному автомобилю мы не нанесли, однако, пока не предъявлена страховка, «мерседес» останется в участке.
   — Куда ты ее дел?! — зло вопрошал меня Сеня. — Ну? Думай! Представляешь, что будет, если мы сегодня не развезем туфту?
   — У меня тут одна знакомая… — промямлил я. — Может, у нее оставил…
   Сеня кинулся ловить такси.
   В квартире Ингред страховки я не обнаружил. Зато, когда уже выходил из подъезда, осенило: бушлат! В него же я перекладывал все документы, а после, в спешке швырнув спецодежду в багажник, наверняка оставил в ней и страховку…
   Мы вновь покатили в участок.
   — Страховка в машине! — объяснил я равнодушному дежурному. — Дайте ключи!
   Ключей мне никто не дал, но в сопровождении двух полицейских мы проследовали к «мерседесу», открыли багажник и вытащили из бушлата искомую бумажку.
   — Прошу, — гордо предъявил я документ властям. — Могу теперь ехать?
   — Сначала надо подписать акт, что все хранящиеся в машине вещи возвращены вам полностью, — ответил педантичный полицейский.
   Мы прошли в закуток рядом с дежурным помещением, где я с наслаждением требуемый акт подписал.
   — Все? — спросил, подняв глаза на дотошных бюрократов.
   — Нет, не все, — сказал один из них. — В вашей машине под задним сиденьем мы обнаружили сто тысяч немецких марок. Кому они принадлежат?
   Я посмотрел на Сеню, задумчиво поглаживающего ладонью небритую щеку.
   — Как я понимаю, деньги принадлежат не вам, — утвердительно произнес полицейский.
   Сеня шумно выдохнул воздух через нос. Произнес, заведя глаза к потолку:
   — Не, почему?.. Это мои деньги.
   — Вот как! Тогда почему вы оставили такую значительную сумму в машине?
   — А что с ней будет? — ответил Сеня безучастно. — Машина же в полиции… Значит, охраняется.
   — Но тогда надо подписать акт и на возвращение денег!
   — Подпишем, — пожал плечами Сеня. — Это легко.
   Один из полицейских принес пакет с деньгами, предложив нам пересчитать их во избежание недоразумений.
   — Все точно. — Сеня, исполнив требуемые формальности, размашисто подписал протокол.
   — Нет, не все, — донесся ответ. — Данные деньги — фальшивые, и теперь вам следует объяснить, откуда они у вас.
   — Я так и знал, — сказал Сеня, укоризненно глядя на меня.
   — Что вы знали? — встрял полицейский, владевший, видимо, русским языком, как и многие подданные бывшего ГДР.
   — Что день сегодня не задастся, — откликнулся Сеня. — Прошу вас позвонить моему адвокату. Без него давать показания отказываюсь.
   — Номер телефона? — деловито осведомился страж порядка.
   Сеня продиктовал телефон Алика. После этого нас развели по одиночным камерам.
   Через час в участок заявился Алик с двумя немецкими юриспрудентами, должными организовать наш «отмаз».
   Рабочая версия была таковой: Сеня продал неизвестному лицу турецкого происхождения автомобиль «БМВ», числящийся за одним из друзей Алика, а турок — вероятно, мошенник — всучил незадачливому продавцу кило туфтовых марочек.
   Полицейские промурыжили нас в участке до позднего вечера, но все-таки на ночлег у себя не оставили.
   Вызволив нас из каталажки, Алик устроил незамедлительный разбор, категорически обвинив в случившемся меня.
   — Завтра в десять утра будешь в офисе, — приказал звеневшим легированной сталью голосом. — Понял? А теперь валите на хрен, говнюки! Тоже мне — работнички, мать вашу! На нарах кайфовать приспособились, а я носись, как обосранный верблюд!
   Он отобрал у меня ключи и документы от «мерседеса» и, осатанело газанув с места, уехал, оставив нас с Сеней у дверей злосчастного полицейского учреждения.
   — Пощады не жди, — предупредил меня Сеня, глядя вслед отъезжающему шефу. — Завтра он тебе насчитает… Мало не покажется. Он умеет. Основная его специальность.
 
   Это был действительно какой-то черный день сплошных неудач! На каждом шагу сюрприз!
   Покидая участок, я вспомнил, что не успел наведаться в Карлсхорст, на склад, где хранились бланки удостоверений служащих Западной группы войск, которые я уже три дня забывал отдать одному из клиентов Монгола, начавшему угрожать справедливой неустойкой, ибо деньги за документы он заплатил давно. Пришлось ехать в Карловку — так именовался данный район Берлина среди русскоязычного населения.
   Примчался туда голодный, озверевший, наткнувшись при входе в склад на Труболета.
   Тот, изрядно поддатый, широко расставив ноги, стоял, покачиваясь, в своем тяжелом пальто в размытом свете замызганной лампы на лестничной площадке и перебирал связку ключей, бессмысленно на нее таращась.
   О, проклятье! Оказывается, выходя со склада, он захлопнул дверь, а ключи взял не те!
   Исходя решительной злобой, я отправился к Валере, одолжив у него монтировку и топор.
   Изрядно вспотев, я изуродовал железную раму косяка, погнул монтировку, сломал лезвие топора и язычок замка, но дверь так и не открыл.
   Труболету пришлось отправиться ночевать к Валере, в «мавзолей», а я, матерясь, покатил на метро домой, к Ингред, едва успев вскочить в отходящий поезд и билета, конечно, не взяв.
   В вагоне, куда я, запыхавшись, вломился, сидели, скучая, контролеры. С двумя жизнерадостными ротвейлерами, все как полагается.
   — Ваш билетик…
   Пришлось заплатить штраф.
   Дома включил телевизор. Какой-то тип вещал о хронобиологии: мол, у человека есть дни неудач, что доказано и обосновано наукой.
   Тоже сюрпризик-совпадение!
   Да, есть такие дни, в которые надо сидеть дома, не высовывая носа наружу.
   Но обойдется ли? Помогая Ингред в стряпне, начал резать картошку и располосовал тесаком мизинец.
   Вот и сиди дома… Ничто не спасет!
   Скрепя сердце, позвонил клиенту насчет удостоверений, объяснил ситуацию, услышав в ответ возмущенное рычание.
   Далее перезвонил Изе, сказал, что случилась лажа с замком, но за его замену я отвечу материально.
   — Ты там всю раму разворотил, паскуда! — завизжал Изя, побывавший, оказывается, на складе сразу же после моего отъезда оттуда. — Теперь без автогена не обойтись! А завтра ребята должны свои пиджаки с утра забирать! Что им скажу?! А?! Тра-та-та-та-та!
   Изя ругался так, что я, блея оправдания, был страшно рад, что говорю с ним по телефону, а не воочию.
   В итоге у меня страшно разболелась голова, и я выпил аспирин, при ближайшем рассмотрении оказавшийся противозачаточной таблеткой. Коробки — копия просто, твою мать!
   Так закончился этот жуткий денек.
 
   Явившись утром в офис, я застал там Алика и травмированного мной Леху, до сих пор проходившего какие-то восстановительные физиотерапевтические процедуры.
   — Ну чего орел? — начал Алик, посмеиваясь. — Признаешь вину?
   — Отчасти, — сумрачно отозвался я.
   — Ну и чего делать будем? Залет-то серьезный…
   — Я расплачусь, — сказал я, еще вчера решив отдать Алику в качестве компенсации свой «БМВ».
   — Он расплатится, эта рвань! — вступил в разговор Леха. — Что из тебя, кроме дерьма, вытрясешь-то, а?!
   — Леша, что за мансы? — урезонил его Алик. — Мы все-таки друзья, свои ребята… не будем обострять…
   — Я расплачусь, — повторил я. — У меня есть дорогая машина, берите…
   — «Бээмвуха», имеешь в виду? — сощурился Алик.
   — Да…
   — На которой твоя телка сейчас ездит?
   Я сжал зубы. Задело меня и подобное определение Ингред, и нехорошая осведомленность Монгола о частностях моей личной жизни.
   — У меня у самого машин — море, — продолжил Алик. — И дело не в машинах и даже не в деньгах. Машины гниют, деньги тратятся… Дело в другом — в ответственности и профессионализме. Раздолбаи и дилетанты в бизнесе не нужны. И за ошибки в нашем профсоюзе платят кровью, Толик. «Бабки» решают многое, но не все. Ясно?
   — Ты решил перерезать мне глотку?
   — Хм… — Алик тонко усмехнулся. — Платят не обязательно своей кровью, — уточнил вкрадчиво. — Но и чужой.
   — Я кого-то должен грохнуть?
   — Обязан! — громогласно подтвердил Леха, взгромождая ноги в кроссовках на письменный стол. — Именно так и покроешь должок.
   — И кого же? — бесстрастно спросил я.
   — У тебя, считай, два заказа, — поведал Алик, ногтем ковыряясь в зубе. — Первый: есть одна баба… Живет здесь давно. Вышла фиктивно замуж за одного делового из Союза. Парень нуждался в документах. За брачок он ей чин-чинарем проплатил, все шло как надо, а потом клиент нажил денег… Больших. Ну, у девочки загорелись глазки, появился нездоровый аппетит… Заявила: я, мол, законная жена, так что в связи с разводом, гони монету…
   — А мозг ей вправить нельзя?
   — А зачем? — Алик почесал мизинцем бровь. — Мы не нейрохирурги. К тому же есть заказ… именно на конкретное устранение. И ты его выполнишь. Сначала этот, потом другой.
   — Но мы же договаривались насчет мокрухи… — начал я, но Леха прервал меня утробным ревом:
   — Ты чего менжуешься, падла?! Ты Сеньку чуть под кичу не подставил! Мы одним адвокатам десятку марчел отстегнули! Не договаривались, блин! Бери волыну — и вперед! И безо всяких разговорчиков в строю!
   — Да, Толя, — грустно подтвердил Алик, — у нас тут не детский садик, пора бы уяснить… Так что завтра получишь все необходимые данные, хорошую пушку с глушаком и — приступай, с Богом…
   — И еще! — потряс пальцем в воздухе Леха. — Если начнешь чего выкозюливать, бабу твою завалю лично. Обещаю. Сначала ее, после и до тебя доберемся. На дне океана найдем, если финтить вздумаешь. Без понтов заявляю.
   — Давай, Толик, давай, милый… — ласково подтолкнул меня к выходу из кабинета Алик. — Гуляй, настраивайся психологически… Съезди к Стефану, отвлекись… Очень помогает, проверено.
   Я молча покинул кабинет, обреченно сознавая, что меня «развели» и «загрузили» по полной, что называется, программе. Особенно удручало то, что бандиты проследили, где и с кем я живу, и теперь под удар подставлена Ингред.
   Я отправился в американское посольство. Назначенный мне консулом срок ожидания ответа еще не истек, но вдруг уже есть какой-то отклик на мое заявление?
   — Оу! — Появившийся за бронированным стеклом консул улыбнулся мне как старому, желанному приятелю. — Вы пришли очень кстати! У нас есть для вас новости!
   Сердце мое радостно подпрыгнуло в истомившейся душевным страданием груди.
   — Вы действительно родились в Вашингтоне, — учтиво говорил консул, — действительно выросли там… Это правда, мы проверили…
   Я насторожился, хотя тоже улыбался ему в ответ и кивал, как заведенный болванчик. Интонация консула несла в себе перспективу произнесения им неблагополучного слова «но».
   — Но! — произнес консул сокрушенно. — Ваши родители, к сожалению, занимались на территории США шпионской и подрывной деятельностью, а потому на ваше заявление о гражданстве наложена отрицательная резолюция… Впрочем, вы можете подать апелляцию.
   — Какой шпионской деятельностью?! Вы сошли… это… — воскликнул я сорванным голосом.
   — До свидания… — Консул, не переставая мило улыбаться, отодвинулся от окна.
   — А кому подавать апелляцию?! — заорал я в проделанные в пуленепробиваемом стекле дырки.