Страница:
Я невольно улыбнулся ей в ответ.
Затем уселся в «беретту». И поехал в никуда большого города Нью— Йорка.
4.
Затем уселся в «беретту». И поехал в никуда большого города Нью— Йорка.
4.
Утром на обозначенном месте встречи в Бруклине я получил краткий инструктаж от Олега и, пристроившись в хвост его юркому спортивному «доджу», покатил в небольшой городок близлежащего штата Коннектикут.
В семь часов утра мы запарковали свои машины на сонной улочке, застроенной одинаковыми двухэтажными коттеджами, и погрузились в ожидание…
Машина Олега с затемненными стеклами, в которой находились еще двое неизвестных мне парней, стояла в сотне метров впереди моей, на противоположной стороне улицы, напротив домика, за которым велось наблюдение.
Следуя инструкции, я выдавил на ладонь из тюбика, не имевшего никаких опознавательных надписей, тонирующий крем и, глядя в зеркальце заднего обзора, намазал им лицо, отчего моя кожа приобрела какой-то нездоровый желтоватый оттенок, затем напялил, сдвинув на лоб, выданную мне широкополую шляпу, приклеил рыжеватые усы и надел очки в роговой оправе с дымчатыми стеклами, напрочь изменив облик и в считанные минуты постарев лет на двадцать.
— Двигатель не выключай, — донеслось предупреждение Олега из рации, лежавшей на пассажирском сиденье.
— Понял.
Я был опустошенно, чугунно спокоен. И в мыслях моих царила безразличная мертвая зыбь…
После отъезда Ингред что-то во мне сломалось. Я даже не знал, что именно. Видимо, хрупкие крылышки какой-то неясной мечты о другой жизни, где мне было бы о ком заботиться, кого любить, а потому дорожить и собой — также желанным и необходимым.
А сейчас я представлял собой механического человечка, действующего по заложенной в него программе сообразно приобретенным навыкам.
Я не винил Ингред. Ни в чем. Ее выбор, в конце концов, был закономерен.
Что мог дать ей я — бродяга с довольно-таки темным и глупым прошлым? И абсолютно неясным будущим. К тому же позорно изолгавшийся…
Она, выросшая в благочинной немецкой семье, долго и упорно пробивавшаяся сквозь тернии своей престижной банковской карьеры, конечно, нуждалась в стабильности, покое и в том спутнике жизни, который хотя бы в общих чертах приближался к стереотипу процветающего западного обывателя. А тут я, Толя Подкопаев… солдатик российских конвойных войск… Ха-ха!
— Толя… пошел! — проговорила рация.
Я тронулся с места и, глядя, как уходит вверх жалюзи пристроенного к дому гаража, повернул в сторону его зева, откуда выкатывался темно-синий спортивный «мерседес».
Нос моей простенькой «беретты» замер в метре от хромированной облицовки радиатора автомобиля состоятельных американцев.
Несколько прихрамывая, чуть задрав правое плечо, я с очками сползшими на нос, призывно махая ладонью, перекошенно шагнул к «мерседесу», полностью, думаю, соответствуя надлежащему образу этакого нескладного хмыря-ботаника с физическим врожденным дефектом.
Стекло водительской дверцы приоткрылось, и в образовавшийся проем высунулась мясистая пропитая рожа советского номенклатурного деятеля среднего звена.
На роже читались:
легкая похмельная мука.
брезгливость ко мне, сирому.
органическая готовность послать.
возмущение.
Последнее — из-за припаркованной на частном драйвэй «беретты», мешающей следованию сиятельного лимузина.
— Простите великодушно, сэр, — рассыпался я в извинениях, — не ведаете ли, где здесь Пемброк-стрит?
— Чего тебе? Какая стрит? Ай донт ноу[13], убирай машину, хрен с горы…
— What?.. [14] — приложив ладонь к уху, я придвинулся к морде поближе, зыркнув в салон «мерседеса». Кроме водителя, в нем никого не было, что меня весьма устраивало.
— Get the fuck out here! — рявкнул бывший советский бюрократ любовно заученную, видимо, фразу — английский аналог близкого его сердцу выражения, на родном языке означавшего «пошел ты на…». И — потерял сознание.
Ребром ладони, сжатой в кулак, я стукнул его в висок, распахнув дверь «мерседеса», рывком втиснулся в салон, откинув водителя на место пассажира, и подал машину назад, обратно в гараж.
Олег в это время уже отруливал в сторону на моей «беретте», а парни, вышедшие из «доджа», неспешно направлялись составить компанию мне и трудно приходившему в чувство краснорожему.
Я приспустил жалюзи и зажег в гараже свет.
Один из парней, уперев хозяину дома пистолет в лоб, звонко передернул затвор. Прием, приводящий психику жертвы в большое смятение эхом долгого лязга железа в ушах и ожиданием обжигающего выстрела.
— Кто сейчас дома? — доверительным голосом осведомился парень.
— Жена… Дочь… Они спят…
— Будем вести себя тихо, да, дядя?
— Д-да…
Жалюзи, звякнув, опустились до пола — в гараж вошел Олег. Тоже в гриме, в черном парике, с контактными карими линзами на глазах, искусно слепленным шрамом на щеке и родинкой в крыле носа…
Глазами указал парням на лестницу, ведущую из гаража в холл дома.
Затем, ухватив краснорожего, чьи щеки, впрочем, приобрели синюшний оттенок, за ворот пальто, грубо выдернул его из машины и сбил подсечкой на кафельный пол.
Тот слабо похрюкивал, налитыми ужасом глазами глядя на нас и сжавшись в комок. Всю его вельможную спесь как вихрем снесло.
— Кого-нибудь сегодня ждешь? — тихо спросил Олег.
— Н-нет…
— Ну, давай поднимайся, пол холодный… — Он протянул жертве руку. — И пшел в дом… Кофе у тебя есть?
— Что?
— Кофе, говорю, есть?
— Да…
— Угостишь, не поскупишься?
— Да пожалуйста! — выдохнул тот едва ли не с восторгом. — Да я…
— Па-ашел! — Олег подтолкнул к лестнице тычком в спину его одеревеневшее от страха тело.
Мы поднялись в дом, пройдя в гостиную.
Там под надзором членов нашей боевой группы, сгорбленно сидя на стульях, томились две женщины с сонными и перепуганными лицами, в наспех накинутых на ночные рубашки халатиках — жена и дочь хозяина дома.
— Садись, — указал Олег краснорожему на низкий диванчик, стоявший в гостиной.
Тот хмуро повиновался.
— В общем, так, — продолжил Олег ровным, вежливым голосом. — Мы приносим извинения дамам за причиненные недоудобства, однако таковые, увы, неизбежны. Вы, Федор Фомич, — обратился он к хозяину дома, — тому виной. Теперь о нас. Мы не бандиты, а те, кого вы так боялись, когда, убежав из страны с ворованными на ее нефти деньгами, обратились в ФБР, попросив и убежища, и смены фамилий — своей и уважаемых дам, с коими находитесь в родственных отношениях. Что ж, опеку ФБР вы себе выклянчили, правда, информацию всякого рода дали американцам протухшую, неактуальную, я даже не понимаю, почему они вам навстречу-то пошли, даже странно… Хотя, с другой стороны, напор у вас есть, сочинять умеете… Но это, — вздохнул, — все равно вас не спасло, как видите.
— Чего вы хотите? — просипел Фомич, упорно глядя себе под ноги. Кончик носа у него побелел и заострился, как у покойника.
— Чего мы хотим… — повторил Олег, пройдя в сторону кухни и остановившись возле облепленного пластиковыми бананчиками и клубничками на магнитах холодильника. — Мы хотим… — Он взял с холодильника кипу почтовых отправлений. — Мы хотим вернуть украденное вами стране. И ничего больше.
— Хм… — произнес Федор Фомич, взглянув на него злобно блеснувшими глазками. — Не получится. Деньги в Швейцарии, в Америке ничего нет…
— Я знаю, — доброжелательно кивнул ему Олег, просматривая конверты и вынимая из одного из них листок с ежемесячной банковской отчетностью. — Так, — наморщил он лоб, — сколько у вас на счете в Сити-банке? Ага, сорок семь тысяч…
— Вот видите, — настороженно проговорил хозяин дома. — Всего— то.
— Вот вижу, — ответил Олег. — А миллионы, значит, храним в Швейцарии, подальше от налоговой службы США, да?
Жертва позволила себе вымученную улыбку.
— И от нас подальше, — снова вздохнул Олег. — Да, хитрый вы, Федор Фомич, человек, многомудрый… — Он посмотрел в упор на жену хозяина, поежившись, опустившую глаза и судорожно ухватившуюся ладонями за плечи. — Да вы не бойтесь, — успокоил ее он. — Никто вас не тронет. Ни вас, ни вашего ушлого супружника, если он, конечно, выберет правильную линию поведения… Вы ее выберете, Федор Фомич?
— Ну… — протянул тот неопределенно.
— Вот и хорошо. Тогда объясняю вам, что мы сейчас будем делать. Сити-банк, с которым вы имеете деловые отношения на территории Соединенных Штатов, имеет, в свою очередь, деловые отношения с банком Швейцарии, где находится искомая сумма. Потому мои люди довезут вас до Сити-банка, куда вы пройдете со своим, так сказать, адвокатом, которому я сейчас перезвоню, и тот поможет вам перевести деньги из Европы в Азию на необходимый счет… Очень простое и легкое действие, заметьте. Вы все поняли?
— Да… — выдохнул хозяин дома хрипло.
— Нет, не все, — сокрушенно покачал головой Олег. — Вы не поняли, что вас могут посетить безграмотные соблазны… Какие? Объясняю. Может, вы попробуете написать записочку менеджеру, что с вас вымогают деньги, может, попросту заорете: «Караул, грабят!» — кто ведает… Однако открою секрет: все ваши резкие телодвижения нами давно спрогнозированы и учтены. Между банком и этим домом будет налажена, во-первых, радиосвязь, а во-вторых, любая ваша самодеятельность неизбежно закончится не только гибелью вашей семьи, но и собственной. — Он достал из кармана цилиндирик с пластмассовой крышкой. Пояснил: — Это очень интересные таблеточки. Одну вы положите себе под язык, и буквально в считанные секунды она рассосется. Не скрою, Федор Фомич, вы примете яд. От которого вас никто не откачает. — Он поднял вверх палец. — Кроме меня, владеющего противоядием. К сожалению, не могу гарантировать вам отсутствие неприятных ощущений. Головная боль, тошнота, резь в глазах… Но через двое— трое суток все пройдет, так что и врач не понадобится. Я бы сравнил это состояние с сильным похмельем. А что для вас какое-то похмелье, привыкать, что ли?..
— Вы оставляете меня нищим… — промолвил, тяжело дыша, Федор Фомич.
— Отнюдь! — качнул головой Олег. — У вас собственный дом; второй этаж можете сдать в аренду… У вас сорок семь тысяч на счете в Америке. У вас, наконец, новый и очень дорогой автомобиль представительского класса. Вы гораздо состоятельнее многих и многих из тех, кого ограбили в России. Ничего себе — нищим! Когда— то вы были учеником токаря, Федор Фомич. Ходили в драных штанах и превосходно себя чувствовали. Откуда такие непомерные аппетиты? Ничего страшного на самом деле не происходит. Вы отдаете краденое, а не заработанное. А как деньги зарабатываются, придется вспомнить. Сядете, подавив гордыню, за руль своей машины, поедете в «Лимузин-сервис» и найметесь на работу. И станете, как положено нормальному человеку, в трудах обретать праведный хлеб свой.
— А гарантии?..
— Гарантии. — Олег помедлил. — Знаете, вы ведь уже вступали в отношения с нашей организацией. Тогда, в эпоху социализма, когда шли на точную посадку за хищения в особо крупных, помните? Ну вот. Вам давались тогда гарантии? В обмен на сотрудничество? Что вы молчите? Давались?
— Да.
— Видите… А потом вы же сами говорили одному своему приятелю: если комитетчики чего обещают, все выполняют тютелька в тютельку. Имея в виду, вероятно, заранее обозначенные сроки вашим подельникам и личную вашу неприкосновенность, не ошибаюсь? Я спрашиваю: не ошибаюсь?!
— Нет…
— Тогда хочу вас уверить: мы храним традиции. И обещанное выполняем. А потому, в дополнение к сказанному, прибавлю, что, если информация о нашем контакте впоследствии уйдет куда-либо на сторону, пощады не ждите. — Олег взял лежавший на столе лист банковского отчета клиенту, затем, отставив его в сторону на вытянутой руке, посмотрел в окно с открытой верхней частью фрамуги и, вытащив из кармана теплой кожаной куртки рацию, произнес в нее: — Продай-ка талант, голубчик…
Звякнуло разбитое стекло висевшего на стене фотопортрета, запечатлевшего достопочтенное семейство обитателей дома. Пуля снайпера точно пробила отчет, но и подпортила фотографию, с мистической точностью угодив в лоб широко и радостно улыбавшегося на карточке Федора Фомича, в актуальной действительности напрочь утратившего какую-либо жизнерадостность.
Женщины смотрели на пробитый пулей портрет с выражением обморочного испуга.
— Теперь так… — Олег неторопливо закурил. — Позволим себе, с разрешения хозяев, по чашечке кофе, и пора, думаю, трогаться в банк. Еще один очень важный момент, Федор Фомич. Я понимаю безрадостное состояние вашего духа, но придется вам все-таки проявить некоторое актерское мастерство. У вас должен быть вид весьма уверенного, довольного жизнью человека. Если у окружающих возникнут какие-либо сомнения в вашем сегодняшнем благополучии, вы заплатите за эти сомнения жизнью. Так что войдите в привычный образ. А сейчас проведем репетицию. Вы ведь ехали обстряпать дело с неким Семеном? На переговоры? Вот и позвоните Семену, скажите, что после долгих раздумий вы отказываетесь от совместного с ним бизнеса. Скажите: «Хватит мне всякого риска, в том числе и коммерческого. Устал, мол…» Ну, — кивнул на телефон, — набирайте номер… Или вам помочь?
Федор Фомич, крякнув, встал со стула и снял трубку.
В этом доме мне пришлось просидеть, выполняя караульно— конвойную службу по надзором за домочадцами, трое практически бессонных суток — покуда не свершились все банковские таинства по переводу денег.
Перед отбытием из Коннектикута Олег вручил мне пятнадцать тысяч долларов, наказав хорошенько отдохнуть пару деньков, а потом отправляться для продолжения обучения к заждавшемуся меня таинственному старичку Курту.
Я попросил у него еще один день — мне необходимо было навестить клуб и как следует встряхнуться на татами, а заодно и пообщаться с Сергеем — с обыкновенным приличным человеком.
В очередной раз возвратившись из Пенсильвании в Нью-Йорк, я, следуя разработанной схеме, позвонил из уличного автомата домой к Жене, спросив, не интересовались ли моей персоной иммиграционные власти или же не приходило ли мне, случаем, какое-либо письмецо.
— И звонили тебе, и письмо прислали, — ответил Женя.
Я попросил вскрыть конверт и прочитать текст.
— Так… — Женя откашлялся. — В общем, мистер Подко… Ну ты, в общем… Так… Сейчас Квазиморду позову, чего-то… незнакомых слов много.
Старуха бойко зачитала официальную депешу.
Я вызывался в иммиграционные службы США для «интервью» по окончательному решению вопроса о предоставлении мне гражданства.
— Э, Толя, а ты, оказывается, американец, а молчал! — вступил в разговор Евгений. — С тебя причитается. Когда письмо заберешь?
— В ближайшее время, — ответил я.
— Давай, я жду. С нетерпением.
Завершив разговор со своим «почтовым ящиком», я перезвонил адвокату, уверившему меня, что дело он уже в принципе выиграл, а на «интервью» сходит вместе со мной.
Я тут же набрал номер московского связного телефона. Смешно, но с Олегом в крайних случаях мне надлежало связываться через российского абонента. А может, не так уж и смешно — Олег знал, что делал, и левой рукой правое ухо чесать бы не стал.
Связались мы с ним через неполный час, и моими новостями он был несколько обескуражен.
— Так, дай подумать… — сказал озабоченно. — М-да… Твой Женя и твое «интервью» — наверняка капканы, понимаешь? Как только ты где-то засветишься, тут же и начнется мельтешение бойцов незримого фронта.
— Ты говорил уже…
— Полезно и повторить. В общем, так. Через час на Вест— восьмой, в скверике. Выработаем программу действий. Этот Женя… поддавальщик вроде, ты говорил?
— Любитель…
— А почему не профессионал?
— А профессионалы не напиваются.
— Логично…
Вот и все, что сказал человек из легенды о человеке из анекдота.
Совершенно секретно. Срочно.
«ПЕРВОМУ»
Докладываю, что, как и ожидалось, искомый объект вышел на связь по интересующему его личному иммиграционному вопросу со своим адвокатом и со связным некомпетентным абонентом, проживающим в Бруклине.
Разговоры велись из уличных телефонов-автоматов, полагаю, из соображений конспирации.
Время и место «интервью» на Federal Plaza, 26, согласовано.
Претендент имеет все законные основания для восстановления в гражданстве и препятствовать его требованию считаю нецелесообразным.
Главной нашей задачей полагаю выяснение постоянного места пребывания объекта и установление за ним круглосуточного наблюдения с применением необходимых технических средств, что позволит выявить его вероятные связные контакты.
«ЧЕТВЕРТЫЙ»
На следующий день, созвонившись с адвокатом, я сел в поезд "F" подземки и с пересадкой на «четверку» поехал из Куинса в Манхэттен, на станцию «City Hall», то есть к муниципалитету города Нью-Йорка, откуда до небоскреба, где располагались иммиграционный департамент и ФБР, было рукой подать.
Отстояв очередь при входе в здание, я миновал раму-металлоискатель и очутился в просторном многолюдном холле, узрев поджидавшего меня адвоката.
Мы поднялись на лифте на нужный этаж, оказавшись в кабинете, где оплывшая чернокожая женщина в белой форменной рубашке с блиставшими золочеными буковками «U.S. Immigraton» в уголках воротника предложила нам присесть поближе к ее письменному столу и, раскрыв папку с моим делом, посыпала вопросами, в числе которых был те, что внушали Олегу немалые и наверняка очевидные опасения.
Как он уверял, коли таковые вопросы прозвучат, значит, к моей персоне проявили интерес спецслужбы, я подвис на их крючке и, покидая здание, должен сделать следующее: застегнуть две нижние пуговицы пальто, что послужит сигналом тревоги для прикрывающей меня группы наблюдения.
— Вы прибыли в Соединенные Штаты по бизнес-визе, — сказала чернокожая строгим голосом. — Какая организация вас приглашала сюда?
— НАСА, — ответил я.
— В качестве ученого?
— Нет, переводчика.
— Но вы фигурируете в приглашении как молодой ученый…
— Я не писал себе никаких приглашений. И, добавлю, не заполнял консульской анкеты.
Это мое уточнение было весьма и весьма нелишним. Оно напрочь устраняло возможность претензий ко мне по поводу дачи заведомо ложных выездных данных.
— Кроме того, вы вылетели в США из Германии, — напирала дознавательница.
— Да, — прямо взглянув ей в глаза, ответил я. — Дело было так: один мой знакомый предложил слетать в качестве переводчика с делегацией русских ученых. Он взял мой паспорт, вернув его мне уже с американской визой. Но… к тому времени у меня пропало желание к выполнению подобной работы. Однако созрела идея вернуться туда, где я когда-то появился на свет. И вот — здравстуйте…
— Здесь нет ни малейшего нарушения закона, — вставил адвокат.
Чернокожая офицерша, неодобрительно посмотрев на меня, вымолвила без тени какого-либо энтузиазма:
— Ваше заявление о восстановлении в гражданстве удовлетворяется. Вы можете в течение ближайших дней прийти в офис «Social security» и подать там заявление о выдаче карточки. — Она грузно поднялась из-за стола, протянув мне руку. — Я поздравляю вас, мистер Подкопаев.
Я вяло пожал ее пухлую кисть, думая, что, как только выйду из кабинета, эта мадам сейчас же отзвонит куда положено и за мной потянется хвостик из квалифицированных специалистов по слежке.
Выписав адвокату чек, я, застегнув пальто, тронулся к станции сабвея, направляясь в Бруклин, к Евгению, дабы отметить с ним, по предписанию Олега, свое зачисление в личный состав разноплеменного американского народа.
Я шел не торопясь, зная, что люди Олега сейчас занимают необходимые позиции вдоль маршрута моего следования, обладая значительным преимуществом в своем знании графика передвижений перед «наружкой» спецслужбы, которую они должны будут выявить и в решающий момент отсечь.
Начиналась ловля на «живца»… И за мной сейчас, наверное, ринулись из зарослей небоскребов голодные и зубастые щуки.
Похмельный Женя встретил меня лобовым наболевшим вопросом:
— Когда отмечаем?
— Сегодня, — сказал я. — Но попозже. А сначала помоги мне в одном деле — довези до социальной конторы, надо накропать заявление.
— Тут есть поблизости одна, недалеко от госпиталя, — вступила в разговор Квазиморда. — У меня там знакомая…
— Поможете?
— Но тогда мы уж точно отметим! — подала голос меркантильная Женина падчерица.
— Возражений не услышите, — сказал я.
— А можно, я своего приятеля приглашу? — вопросила брюнетка. — Он солидный человек, дилер по подержаным авто, вам просто необходимо с ним познакомиться. Очень полезная связь!
— Чем больше народа, тем лучше, — ответил я фразой из инструктажа Олега.
В социальной конторе мы провели около получаса: знакомая Квазиморды, напоминавшая ее и по возрасту, и по облику как сестра— близнец, что-то подчеркнула красным фломастером в моем заявлении, пощелкала клавишами компьютера и сказала, что карточку я получу в течение двух недель по указанному мной в прошении Жениному адресу.
Очень довольный, в сопровождении семенящих за мной дам, я проследовал к «кадиллаку», где томился за рулем, изнывая от унылой трезвости и муки абстинентного синдрома, мой прежний домовладелец.
— Что-то шашлычку хочется… — выдохнул он, едва я уселся рядом с ним на сиденье.
— Давай куплю, — сказал я, кивнув на тележку с уличной жратвой, дымившую густым аппетитным паром на углу улицы.
Евгений смерил меня надменным взором. Произнес заветное:
— Я — белый офицер… Уот уи ар токинг ебаут, воще? Извините, что по-английски. Шашлык должен быть также в белой тарелке, тарелка — на белой скатерти…
В зеркальце заднего обзора я увидел вдумчиво кивающих в полнейшем согласии со словами Евгения Квазиморду и ее дочурку.
— Тогда — в ресторан! — изрек я.
И «кадиллак» озарила вспышка радостного халявного восторга.
Правда, Евгений, воспользовавшись ремарочкой из своего репертуара, заверил, что беспокоиться мне не следует, поскольку первый полтинник платит, конечно же, он.
Покуда падчерица Евгения отзванивала из уличного телефона своему кавалеру, являвшему, по-видимому, последний оплот ее надежды на брачный союз, Женя, вконец изморенный алкогольным терзанием, решительно двинулся в ближайший бар, потащив туда и меня.
Я присел у окна, глядя, как Евгений — с заплывшими глазками на опухшем похмельном лице, в затрапезных узких брючках, суетливо, двумя пальчиками берет рюмку вермута у стойки и на цыпочках идет с ней к столику, восхищенно шепча:
— Да тут настоящая поликлиника…
— А как, кстати, обстоит дело с иском? — осведомился я.
— Строительной компании?.. — уточнил Евгений, отставляя в сторону пустую рюмку и блаженно заводя глаза к потолку.
— Да.
— Договорились полюбовно. Двадцать тысяч — и разбежались без суда и следствия…
— Значит, с миллионом обломилось?
— Лучше, — сказал Евгений веско, — получить мало, но наверняка, чем много — и никогда. А чего ты про этот иск вспомнил— то? Я уже все пропил давно…
— Как?!
— Я белый офицер…
— Понятно.
В бар ворвалась взбешенная долгим ожиданием Квазиморда:
— Так мы идем в кабак, или нет?.. ¤ся уже прибыл…
¤ся — торговец подержанными колымагами, индивидуум лет сорока пяти, тучного телосложения, с упруго выпирающим брюшком, козлиными, навыкате, глазками прожженного мазурика, глубоко запавшими тонкими губками, скрытыми в клочковатой бородке, ранее, проживая в доэмигрантской советской действительности, как мне пояснил Женя, имел статус религиозного деятеля, то бишь раввина, однако в условиях жесткой американской конкуренции в тусовку местных служителей культа не попал, выбрав себе стезю автомобильного дилера.
В среде эмигрантов ¤ся именовался, как «Попик». Предваряя мое знакомство со специалистом по перепродаже автотранспортных средств, Женя не без зависти открыл мне секрет главной ¤синой махинации: на закрытых дилерских аукционах тот приобретал по дешевке заезженные машины престижных марок, страховал их по цене, в несколько раз превышающей стоимость по реальному номиналу, а затем имитировал угоны, поджоги и аварии, получая изрядный наварец.
— Ты что-то не в настроении, милый… — участливо обратилась Женина падчерица к своему суженому, погладив его по спутанной бороде.
— А! — отмахнулся тот. — Эти хамы в страховой компании… Представляете, я даю менеджеру документы, он сверяет их с компьютером, ставит резолюцию и бросает их мне в лицо! Подавись, дескать! А я что, виноват в угоне своей машины?.. — закончил он трагически.
— Менеджер посмотрел на компьютер, — прокомментировал Евгений с лукавой ехидцей, — увидел, что за год у тебя угнано двадцать машин… Или больше, а?
— Примерно! — ответил ¤ся с вызовом. — Но это еще не основание…
— Что будете пить? — прервал его официант.
— Мне грамм двести «Смирновской», — ответил ¤ся.
— Мне тоже, — сказал Евгений.
— А мне, чтобы вас лишний раз не отвлекать, — молвила Квазиморда, — принесите уж сразу поллитра, пожалуй…
— Это верный ход! — оживился Евгений. — Билив ми ор нот! Я вношу поправку: аналогично! И — шампанского!
Я посмотрел в окно.
У счетчика парковочного времени стоял человек в кожаной бежевой куртке, из кармана которой торчала свернутая трубочкой газета.
В семь часов утра мы запарковали свои машины на сонной улочке, застроенной одинаковыми двухэтажными коттеджами, и погрузились в ожидание…
Машина Олега с затемненными стеклами, в которой находились еще двое неизвестных мне парней, стояла в сотне метров впереди моей, на противоположной стороне улицы, напротив домика, за которым велось наблюдение.
Следуя инструкции, я выдавил на ладонь из тюбика, не имевшего никаких опознавательных надписей, тонирующий крем и, глядя в зеркальце заднего обзора, намазал им лицо, отчего моя кожа приобрела какой-то нездоровый желтоватый оттенок, затем напялил, сдвинув на лоб, выданную мне широкополую шляпу, приклеил рыжеватые усы и надел очки в роговой оправе с дымчатыми стеклами, напрочь изменив облик и в считанные минуты постарев лет на двадцать.
— Двигатель не выключай, — донеслось предупреждение Олега из рации, лежавшей на пассажирском сиденье.
— Понял.
Я был опустошенно, чугунно спокоен. И в мыслях моих царила безразличная мертвая зыбь…
После отъезда Ингред что-то во мне сломалось. Я даже не знал, что именно. Видимо, хрупкие крылышки какой-то неясной мечты о другой жизни, где мне было бы о ком заботиться, кого любить, а потому дорожить и собой — также желанным и необходимым.
А сейчас я представлял собой механического человечка, действующего по заложенной в него программе сообразно приобретенным навыкам.
Я не винил Ингред. Ни в чем. Ее выбор, в конце концов, был закономерен.
Что мог дать ей я — бродяга с довольно-таки темным и глупым прошлым? И абсолютно неясным будущим. К тому же позорно изолгавшийся…
Она, выросшая в благочинной немецкой семье, долго и упорно пробивавшаяся сквозь тернии своей престижной банковской карьеры, конечно, нуждалась в стабильности, покое и в том спутнике жизни, который хотя бы в общих чертах приближался к стереотипу процветающего западного обывателя. А тут я, Толя Подкопаев… солдатик российских конвойных войск… Ха-ха!
— Толя… пошел! — проговорила рация.
Я тронулся с места и, глядя, как уходит вверх жалюзи пристроенного к дому гаража, повернул в сторону его зева, откуда выкатывался темно-синий спортивный «мерседес».
Нос моей простенькой «беретты» замер в метре от хромированной облицовки радиатора автомобиля состоятельных американцев.
Несколько прихрамывая, чуть задрав правое плечо, я с очками сползшими на нос, призывно махая ладонью, перекошенно шагнул к «мерседесу», полностью, думаю, соответствуя надлежащему образу этакого нескладного хмыря-ботаника с физическим врожденным дефектом.
Стекло водительской дверцы приоткрылось, и в образовавшийся проем высунулась мясистая пропитая рожа советского номенклатурного деятеля среднего звена.
На роже читались:
легкая похмельная мука.
брезгливость ко мне, сирому.
органическая готовность послать.
возмущение.
Последнее — из-за припаркованной на частном драйвэй «беретты», мешающей следованию сиятельного лимузина.
— Простите великодушно, сэр, — рассыпался я в извинениях, — не ведаете ли, где здесь Пемброк-стрит?
— Чего тебе? Какая стрит? Ай донт ноу[13], убирай машину, хрен с горы…
— What?.. [14] — приложив ладонь к уху, я придвинулся к морде поближе, зыркнув в салон «мерседеса». Кроме водителя, в нем никого не было, что меня весьма устраивало.
— Get the fuck out here! — рявкнул бывший советский бюрократ любовно заученную, видимо, фразу — английский аналог близкого его сердцу выражения, на родном языке означавшего «пошел ты на…». И — потерял сознание.
Ребром ладони, сжатой в кулак, я стукнул его в висок, распахнув дверь «мерседеса», рывком втиснулся в салон, откинув водителя на место пассажира, и подал машину назад, обратно в гараж.
Олег в это время уже отруливал в сторону на моей «беретте», а парни, вышедшие из «доджа», неспешно направлялись составить компанию мне и трудно приходившему в чувство краснорожему.
Я приспустил жалюзи и зажег в гараже свет.
Один из парней, уперев хозяину дома пистолет в лоб, звонко передернул затвор. Прием, приводящий психику жертвы в большое смятение эхом долгого лязга железа в ушах и ожиданием обжигающего выстрела.
— Кто сейчас дома? — доверительным голосом осведомился парень.
— Жена… Дочь… Они спят…
— Будем вести себя тихо, да, дядя?
— Д-да…
Жалюзи, звякнув, опустились до пола — в гараж вошел Олег. Тоже в гриме, в черном парике, с контактными карими линзами на глазах, искусно слепленным шрамом на щеке и родинкой в крыле носа…
Глазами указал парням на лестницу, ведущую из гаража в холл дома.
Затем, ухватив краснорожего, чьи щеки, впрочем, приобрели синюшний оттенок, за ворот пальто, грубо выдернул его из машины и сбил подсечкой на кафельный пол.
Тот слабо похрюкивал, налитыми ужасом глазами глядя на нас и сжавшись в комок. Всю его вельможную спесь как вихрем снесло.
— Кого-нибудь сегодня ждешь? — тихо спросил Олег.
— Н-нет…
— Ну, давай поднимайся, пол холодный… — Он протянул жертве руку. — И пшел в дом… Кофе у тебя есть?
— Что?
— Кофе, говорю, есть?
— Да…
— Угостишь, не поскупишься?
— Да пожалуйста! — выдохнул тот едва ли не с восторгом. — Да я…
— Па-ашел! — Олег подтолкнул к лестнице тычком в спину его одеревеневшее от страха тело.
Мы поднялись в дом, пройдя в гостиную.
Там под надзором членов нашей боевой группы, сгорбленно сидя на стульях, томились две женщины с сонными и перепуганными лицами, в наспех накинутых на ночные рубашки халатиках — жена и дочь хозяина дома.
— Садись, — указал Олег краснорожему на низкий диванчик, стоявший в гостиной.
Тот хмуро повиновался.
— В общем, так, — продолжил Олег ровным, вежливым голосом. — Мы приносим извинения дамам за причиненные недоудобства, однако таковые, увы, неизбежны. Вы, Федор Фомич, — обратился он к хозяину дома, — тому виной. Теперь о нас. Мы не бандиты, а те, кого вы так боялись, когда, убежав из страны с ворованными на ее нефти деньгами, обратились в ФБР, попросив и убежища, и смены фамилий — своей и уважаемых дам, с коими находитесь в родственных отношениях. Что ж, опеку ФБР вы себе выклянчили, правда, информацию всякого рода дали американцам протухшую, неактуальную, я даже не понимаю, почему они вам навстречу-то пошли, даже странно… Хотя, с другой стороны, напор у вас есть, сочинять умеете… Но это, — вздохнул, — все равно вас не спасло, как видите.
— Чего вы хотите? — просипел Фомич, упорно глядя себе под ноги. Кончик носа у него побелел и заострился, как у покойника.
— Чего мы хотим… — повторил Олег, пройдя в сторону кухни и остановившись возле облепленного пластиковыми бананчиками и клубничками на магнитах холодильника. — Мы хотим… — Он взял с холодильника кипу почтовых отправлений. — Мы хотим вернуть украденное вами стране. И ничего больше.
— Хм… — произнес Федор Фомич, взглянув на него злобно блеснувшими глазками. — Не получится. Деньги в Швейцарии, в Америке ничего нет…
— Я знаю, — доброжелательно кивнул ему Олег, просматривая конверты и вынимая из одного из них листок с ежемесячной банковской отчетностью. — Так, — наморщил он лоб, — сколько у вас на счете в Сити-банке? Ага, сорок семь тысяч…
— Вот видите, — настороженно проговорил хозяин дома. — Всего— то.
— Вот вижу, — ответил Олег. — А миллионы, значит, храним в Швейцарии, подальше от налоговой службы США, да?
Жертва позволила себе вымученную улыбку.
— И от нас подальше, — снова вздохнул Олег. — Да, хитрый вы, Федор Фомич, человек, многомудрый… — Он посмотрел в упор на жену хозяина, поежившись, опустившую глаза и судорожно ухватившуюся ладонями за плечи. — Да вы не бойтесь, — успокоил ее он. — Никто вас не тронет. Ни вас, ни вашего ушлого супружника, если он, конечно, выберет правильную линию поведения… Вы ее выберете, Федор Фомич?
— Ну… — протянул тот неопределенно.
— Вот и хорошо. Тогда объясняю вам, что мы сейчас будем делать. Сити-банк, с которым вы имеете деловые отношения на территории Соединенных Штатов, имеет, в свою очередь, деловые отношения с банком Швейцарии, где находится искомая сумма. Потому мои люди довезут вас до Сити-банка, куда вы пройдете со своим, так сказать, адвокатом, которому я сейчас перезвоню, и тот поможет вам перевести деньги из Европы в Азию на необходимый счет… Очень простое и легкое действие, заметьте. Вы все поняли?
— Да… — выдохнул хозяин дома хрипло.
— Нет, не все, — сокрушенно покачал головой Олег. — Вы не поняли, что вас могут посетить безграмотные соблазны… Какие? Объясняю. Может, вы попробуете написать записочку менеджеру, что с вас вымогают деньги, может, попросту заорете: «Караул, грабят!» — кто ведает… Однако открою секрет: все ваши резкие телодвижения нами давно спрогнозированы и учтены. Между банком и этим домом будет налажена, во-первых, радиосвязь, а во-вторых, любая ваша самодеятельность неизбежно закончится не только гибелью вашей семьи, но и собственной. — Он достал из кармана цилиндирик с пластмассовой крышкой. Пояснил: — Это очень интересные таблеточки. Одну вы положите себе под язык, и буквально в считанные секунды она рассосется. Не скрою, Федор Фомич, вы примете яд. От которого вас никто не откачает. — Он поднял вверх палец. — Кроме меня, владеющего противоядием. К сожалению, не могу гарантировать вам отсутствие неприятных ощущений. Головная боль, тошнота, резь в глазах… Но через двое— трое суток все пройдет, так что и врач не понадобится. Я бы сравнил это состояние с сильным похмельем. А что для вас какое-то похмелье, привыкать, что ли?..
— Вы оставляете меня нищим… — промолвил, тяжело дыша, Федор Фомич.
— Отнюдь! — качнул головой Олег. — У вас собственный дом; второй этаж можете сдать в аренду… У вас сорок семь тысяч на счете в Америке. У вас, наконец, новый и очень дорогой автомобиль представительского класса. Вы гораздо состоятельнее многих и многих из тех, кого ограбили в России. Ничего себе — нищим! Когда— то вы были учеником токаря, Федор Фомич. Ходили в драных штанах и превосходно себя чувствовали. Откуда такие непомерные аппетиты? Ничего страшного на самом деле не происходит. Вы отдаете краденое, а не заработанное. А как деньги зарабатываются, придется вспомнить. Сядете, подавив гордыню, за руль своей машины, поедете в «Лимузин-сервис» и найметесь на работу. И станете, как положено нормальному человеку, в трудах обретать праведный хлеб свой.
— А гарантии?..
— Гарантии. — Олег помедлил. — Знаете, вы ведь уже вступали в отношения с нашей организацией. Тогда, в эпоху социализма, когда шли на точную посадку за хищения в особо крупных, помните? Ну вот. Вам давались тогда гарантии? В обмен на сотрудничество? Что вы молчите? Давались?
— Да.
— Видите… А потом вы же сами говорили одному своему приятелю: если комитетчики чего обещают, все выполняют тютелька в тютельку. Имея в виду, вероятно, заранее обозначенные сроки вашим подельникам и личную вашу неприкосновенность, не ошибаюсь? Я спрашиваю: не ошибаюсь?!
— Нет…
— Тогда хочу вас уверить: мы храним традиции. И обещанное выполняем. А потому, в дополнение к сказанному, прибавлю, что, если информация о нашем контакте впоследствии уйдет куда-либо на сторону, пощады не ждите. — Олег взял лежавший на столе лист банковского отчета клиенту, затем, отставив его в сторону на вытянутой руке, посмотрел в окно с открытой верхней частью фрамуги и, вытащив из кармана теплой кожаной куртки рацию, произнес в нее: — Продай-ка талант, голубчик…
Звякнуло разбитое стекло висевшего на стене фотопортрета, запечатлевшего достопочтенное семейство обитателей дома. Пуля снайпера точно пробила отчет, но и подпортила фотографию, с мистической точностью угодив в лоб широко и радостно улыбавшегося на карточке Федора Фомича, в актуальной действительности напрочь утратившего какую-либо жизнерадостность.
Женщины смотрели на пробитый пулей портрет с выражением обморочного испуга.
— Теперь так… — Олег неторопливо закурил. — Позволим себе, с разрешения хозяев, по чашечке кофе, и пора, думаю, трогаться в банк. Еще один очень важный момент, Федор Фомич. Я понимаю безрадостное состояние вашего духа, но придется вам все-таки проявить некоторое актерское мастерство. У вас должен быть вид весьма уверенного, довольного жизнью человека. Если у окружающих возникнут какие-либо сомнения в вашем сегодняшнем благополучии, вы заплатите за эти сомнения жизнью. Так что войдите в привычный образ. А сейчас проведем репетицию. Вы ведь ехали обстряпать дело с неким Семеном? На переговоры? Вот и позвоните Семену, скажите, что после долгих раздумий вы отказываетесь от совместного с ним бизнеса. Скажите: «Хватит мне всякого риска, в том числе и коммерческого. Устал, мол…» Ну, — кивнул на телефон, — набирайте номер… Или вам помочь?
Федор Фомич, крякнув, встал со стула и снял трубку.
В этом доме мне пришлось просидеть, выполняя караульно— конвойную службу по надзором за домочадцами, трое практически бессонных суток — покуда не свершились все банковские таинства по переводу денег.
Перед отбытием из Коннектикута Олег вручил мне пятнадцать тысяч долларов, наказав хорошенько отдохнуть пару деньков, а потом отправляться для продолжения обучения к заждавшемуся меня таинственному старичку Курту.
Я попросил у него еще один день — мне необходимо было навестить клуб и как следует встряхнуться на татами, а заодно и пообщаться с Сергеем — с обыкновенным приличным человеком.
В очередной раз возвратившись из Пенсильвании в Нью-Йорк, я, следуя разработанной схеме, позвонил из уличного автомата домой к Жене, спросив, не интересовались ли моей персоной иммиграционные власти или же не приходило ли мне, случаем, какое-либо письмецо.
— И звонили тебе, и письмо прислали, — ответил Женя.
Я попросил вскрыть конверт и прочитать текст.
— Так… — Женя откашлялся. — В общем, мистер Подко… Ну ты, в общем… Так… Сейчас Квазиморду позову, чего-то… незнакомых слов много.
Старуха бойко зачитала официальную депешу.
Я вызывался в иммиграционные службы США для «интервью» по окончательному решению вопроса о предоставлении мне гражданства.
— Э, Толя, а ты, оказывается, американец, а молчал! — вступил в разговор Евгений. — С тебя причитается. Когда письмо заберешь?
— В ближайшее время, — ответил я.
— Давай, я жду. С нетерпением.
Завершив разговор со своим «почтовым ящиком», я перезвонил адвокату, уверившему меня, что дело он уже в принципе выиграл, а на «интервью» сходит вместе со мной.
Я тут же набрал номер московского связного телефона. Смешно, но с Олегом в крайних случаях мне надлежало связываться через российского абонента. А может, не так уж и смешно — Олег знал, что делал, и левой рукой правое ухо чесать бы не стал.
Связались мы с ним через неполный час, и моими новостями он был несколько обескуражен.
— Так, дай подумать… — сказал озабоченно. — М-да… Твой Женя и твое «интервью» — наверняка капканы, понимаешь? Как только ты где-то засветишься, тут же и начнется мельтешение бойцов незримого фронта.
— Ты говорил уже…
— Полезно и повторить. В общем, так. Через час на Вест— восьмой, в скверике. Выработаем программу действий. Этот Женя… поддавальщик вроде, ты говорил?
— Любитель…
— А почему не профессионал?
— А профессионалы не напиваются.
— Логично…
Вот и все, что сказал человек из легенды о человеке из анекдота.
Совершенно секретно. Срочно.
«ПЕРВОМУ»
Докладываю, что, как и ожидалось, искомый объект вышел на связь по интересующему его личному иммиграционному вопросу со своим адвокатом и со связным некомпетентным абонентом, проживающим в Бруклине.
Разговоры велись из уличных телефонов-автоматов, полагаю, из соображений конспирации.
Время и место «интервью» на Federal Plaza, 26, согласовано.
Претендент имеет все законные основания для восстановления в гражданстве и препятствовать его требованию считаю нецелесообразным.
Главной нашей задачей полагаю выяснение постоянного места пребывания объекта и установление за ним круглосуточного наблюдения с применением необходимых технических средств, что позволит выявить его вероятные связные контакты.
«ЧЕТВЕРТЫЙ»
На следующий день, созвонившись с адвокатом, я сел в поезд "F" подземки и с пересадкой на «четверку» поехал из Куинса в Манхэттен, на станцию «City Hall», то есть к муниципалитету города Нью-Йорка, откуда до небоскреба, где располагались иммиграционный департамент и ФБР, было рукой подать.
Отстояв очередь при входе в здание, я миновал раму-металлоискатель и очутился в просторном многолюдном холле, узрев поджидавшего меня адвоката.
Мы поднялись на лифте на нужный этаж, оказавшись в кабинете, где оплывшая чернокожая женщина в белой форменной рубашке с блиставшими золочеными буковками «U.S. Immigraton» в уголках воротника предложила нам присесть поближе к ее письменному столу и, раскрыв папку с моим делом, посыпала вопросами, в числе которых был те, что внушали Олегу немалые и наверняка очевидные опасения.
Как он уверял, коли таковые вопросы прозвучат, значит, к моей персоне проявили интерес спецслужбы, я подвис на их крючке и, покидая здание, должен сделать следующее: застегнуть две нижние пуговицы пальто, что послужит сигналом тревоги для прикрывающей меня группы наблюдения.
— Вы прибыли в Соединенные Штаты по бизнес-визе, — сказала чернокожая строгим голосом. — Какая организация вас приглашала сюда?
— НАСА, — ответил я.
— В качестве ученого?
— Нет, переводчика.
— Но вы фигурируете в приглашении как молодой ученый…
— Я не писал себе никаких приглашений. И, добавлю, не заполнял консульской анкеты.
Это мое уточнение было весьма и весьма нелишним. Оно напрочь устраняло возможность претензий ко мне по поводу дачи заведомо ложных выездных данных.
— Кроме того, вы вылетели в США из Германии, — напирала дознавательница.
— Да, — прямо взглянув ей в глаза, ответил я. — Дело было так: один мой знакомый предложил слетать в качестве переводчика с делегацией русских ученых. Он взял мой паспорт, вернув его мне уже с американской визой. Но… к тому времени у меня пропало желание к выполнению подобной работы. Однако созрела идея вернуться туда, где я когда-то появился на свет. И вот — здравстуйте…
— Здесь нет ни малейшего нарушения закона, — вставил адвокат.
Чернокожая офицерша, неодобрительно посмотрев на меня, вымолвила без тени какого-либо энтузиазма:
— Ваше заявление о восстановлении в гражданстве удовлетворяется. Вы можете в течение ближайших дней прийти в офис «Social security» и подать там заявление о выдаче карточки. — Она грузно поднялась из-за стола, протянув мне руку. — Я поздравляю вас, мистер Подкопаев.
Я вяло пожал ее пухлую кисть, думая, что, как только выйду из кабинета, эта мадам сейчас же отзвонит куда положено и за мной потянется хвостик из квалифицированных специалистов по слежке.
Выписав адвокату чек, я, застегнув пальто, тронулся к станции сабвея, направляясь в Бруклин, к Евгению, дабы отметить с ним, по предписанию Олега, свое зачисление в личный состав разноплеменного американского народа.
Я шел не торопясь, зная, что люди Олега сейчас занимают необходимые позиции вдоль маршрута моего следования, обладая значительным преимуществом в своем знании графика передвижений перед «наружкой» спецслужбы, которую они должны будут выявить и в решающий момент отсечь.
Начиналась ловля на «живца»… И за мной сейчас, наверное, ринулись из зарослей небоскребов голодные и зубастые щуки.
Похмельный Женя встретил меня лобовым наболевшим вопросом:
— Когда отмечаем?
— Сегодня, — сказал я. — Но попозже. А сначала помоги мне в одном деле — довези до социальной конторы, надо накропать заявление.
— Тут есть поблизости одна, недалеко от госпиталя, — вступила в разговор Квазиморда. — У меня там знакомая…
— Поможете?
— Но тогда мы уж точно отметим! — подала голос меркантильная Женина падчерица.
— Возражений не услышите, — сказал я.
— А можно, я своего приятеля приглашу? — вопросила брюнетка. — Он солидный человек, дилер по подержаным авто, вам просто необходимо с ним познакомиться. Очень полезная связь!
— Чем больше народа, тем лучше, — ответил я фразой из инструктажа Олега.
В социальной конторе мы провели около получаса: знакомая Квазиморды, напоминавшая ее и по возрасту, и по облику как сестра— близнец, что-то подчеркнула красным фломастером в моем заявлении, пощелкала клавишами компьютера и сказала, что карточку я получу в течение двух недель по указанному мной в прошении Жениному адресу.
Очень довольный, в сопровождении семенящих за мной дам, я проследовал к «кадиллаку», где томился за рулем, изнывая от унылой трезвости и муки абстинентного синдрома, мой прежний домовладелец.
— Что-то шашлычку хочется… — выдохнул он, едва я уселся рядом с ним на сиденье.
— Давай куплю, — сказал я, кивнув на тележку с уличной жратвой, дымившую густым аппетитным паром на углу улицы.
Евгений смерил меня надменным взором. Произнес заветное:
— Я — белый офицер… Уот уи ар токинг ебаут, воще? Извините, что по-английски. Шашлык должен быть также в белой тарелке, тарелка — на белой скатерти…
В зеркальце заднего обзора я увидел вдумчиво кивающих в полнейшем согласии со словами Евгения Квазиморду и ее дочурку.
— Тогда — в ресторан! — изрек я.
И «кадиллак» озарила вспышка радостного халявного восторга.
Правда, Евгений, воспользовавшись ремарочкой из своего репертуара, заверил, что беспокоиться мне не следует, поскольку первый полтинник платит, конечно же, он.
Покуда падчерица Евгения отзванивала из уличного телефона своему кавалеру, являвшему, по-видимому, последний оплот ее надежды на брачный союз, Женя, вконец изморенный алкогольным терзанием, решительно двинулся в ближайший бар, потащив туда и меня.
Я присел у окна, глядя, как Евгений — с заплывшими глазками на опухшем похмельном лице, в затрапезных узких брючках, суетливо, двумя пальчиками берет рюмку вермута у стойки и на цыпочках идет с ней к столику, восхищенно шепча:
— Да тут настоящая поликлиника…
— А как, кстати, обстоит дело с иском? — осведомился я.
— Строительной компании?.. — уточнил Евгений, отставляя в сторону пустую рюмку и блаженно заводя глаза к потолку.
— Да.
— Договорились полюбовно. Двадцать тысяч — и разбежались без суда и следствия…
— Значит, с миллионом обломилось?
— Лучше, — сказал Евгений веско, — получить мало, но наверняка, чем много — и никогда. А чего ты про этот иск вспомнил— то? Я уже все пропил давно…
— Как?!
— Я белый офицер…
— Понятно.
В бар ворвалась взбешенная долгим ожиданием Квазиморда:
— Так мы идем в кабак, или нет?.. ¤ся уже прибыл…
¤ся — торговец подержанными колымагами, индивидуум лет сорока пяти, тучного телосложения, с упруго выпирающим брюшком, козлиными, навыкате, глазками прожженного мазурика, глубоко запавшими тонкими губками, скрытыми в клочковатой бородке, ранее, проживая в доэмигрантской советской действительности, как мне пояснил Женя, имел статус религиозного деятеля, то бишь раввина, однако в условиях жесткой американской конкуренции в тусовку местных служителей культа не попал, выбрав себе стезю автомобильного дилера.
В среде эмигрантов ¤ся именовался, как «Попик». Предваряя мое знакомство со специалистом по перепродаже автотранспортных средств, Женя не без зависти открыл мне секрет главной ¤синой махинации: на закрытых дилерских аукционах тот приобретал по дешевке заезженные машины престижных марок, страховал их по цене, в несколько раз превышающей стоимость по реальному номиналу, а затем имитировал угоны, поджоги и аварии, получая изрядный наварец.
— Ты что-то не в настроении, милый… — участливо обратилась Женина падчерица к своему суженому, погладив его по спутанной бороде.
— А! — отмахнулся тот. — Эти хамы в страховой компании… Представляете, я даю менеджеру документы, он сверяет их с компьютером, ставит резолюцию и бросает их мне в лицо! Подавись, дескать! А я что, виноват в угоне своей машины?.. — закончил он трагически.
— Менеджер посмотрел на компьютер, — прокомментировал Евгений с лукавой ехидцей, — увидел, что за год у тебя угнано двадцать машин… Или больше, а?
— Примерно! — ответил ¤ся с вызовом. — Но это еще не основание…
— Что будете пить? — прервал его официант.
— Мне грамм двести «Смирновской», — ответил ¤ся.
— Мне тоже, — сказал Евгений.
— А мне, чтобы вас лишний раз не отвлекать, — молвила Квазиморда, — принесите уж сразу поллитра, пожалуй…
— Это верный ход! — оживился Евгений. — Билив ми ор нот! Я вношу поправку: аналогично! И — шампанского!
Я посмотрел в окно.
У счетчика парковочного времени стоял человек в кожаной бежевой куртке, из кармана которой торчала свернутая трубочкой газета.