Молева Нина. Тайны московских монастырей

   Сменивший стольника в июне того же года Федор Кузьмищев приедет с чрезвычайными полномочиями: «...указано ему тюремных сидельцов по их делам, которые довелось вершить, в больших делах казнить, четвертовать и вешать, а иных указано в иных делах к Москве присылать, и иных велено, которые сидят не в больших делах, бивши кнутом, выпущать на чистые поруки на козле и в провотку...»
   Дьяк свое дело знал. Его решением будет сожжена в срубе стоявшая за раскол инокиня Иустина, с которой сначала довелось делить боровское заточение Морозовой. Для самой же Морозовой и Урусовой Федор Кузьмищев измыслит другую меру ужесточения наказания: их опустят в глубокую яму – земляную тюрьму. Теперь они узнают еще большую темноту, леденящий, пропитанный запахом земли могильный холод и голод. Настоящий. Как приговор. Решением дьяка им больше не должны давать еды. Густой спертый воздух, вши – все было лишь прибавкой к мукам голода и отчаяния.

   В. Перов. Спор о вере. 1881 г.
   Решение дьяка... Но несмотря на все запреты, ночами сердобольные боровчане пробираются к яме с едой. Не приходят со стороны – не выдерживает сердце у самих стражников. Вот только, кроме черных сухариков, ничего не решаются бросать. Не дай бог, проговорятся узницы, не дай бог, каким стоном выдадут их тайну.
   Евдокия дотянет только до первых осенних холодов. Два с половиной месяца проживет еще Федосья Прокопьевна: боярыни не станет 2 ноября 1675 года.
   И перед смертью что-то сломится в ней, не выдержит муки. Она попросит у стражника: «Помилуй мя, даждь ми колачика, поне хлебца. Поне мало сухариков. Поне яблочко или огурчик». И на все получит отказ. Как-никак служивый человек: не могу, не смею, боюсь. Но в одном стражник не сможет отказать Федосье – вымыть на реке единственную ее рубаху, чтобы помереть и лечь в гроб в чистом.
   Шла зима. В воздухе висел белый пух. Спуститься в земляной мешок было неудобно, и стражники вытащили окоченевшее тело Федосьи на веревочной петле. За шею.
   А участники разыгравшейся драмы начинают уходить один за другим. Ровно через три месяца после Федосьи Прокопьевны не стало царя Алексея Михайловича. В Пустозерске был сожжен в срубе протопоп Аввакум. В августе 1681 года, также в ссылке, скончался Никон. А в 1682 году к власти пришла от имени своих младших братьев правительница царевна Софья. Уж она-то меньше всего собиралась поддерживать старообрядцев, боролась с ними железной рукой. Но братьев Соковниных вернула из ссылки. Разрешила им перезахоронить Федосью и Евдокию и поставить над их могилой плиту.
   Место это на городском валу получило название Городища и стало местом паломничества. И. Е. Забелин воспроизвел его. Но в сегодняшнем Боровске уже нет памятной плиты, и можно лишь приблизительно определить ее положение: на месте Городища поднялся современный многоквартирный дом.
   Связанная с Чертольем легенда о гиблом месте, впрочем, возникла много раньше мучений боярыни Морозовой. Когда инокинь Алексеевского монастыря после пожара 1547 года перевели в Кремль, место их обители в 1565 году отошло под опричнину и было застроено дворами ее начальников, в том числе самого Малюты Скуратова. Существует предположение, что найдено и его погребение.
   С отменой опричнины и суровых запретов даже вспоминать о ней (одно лишь упоминание по указу Ивана Грозного каралось смертной казнью) монастырь возвращают в 1572 году на место опричных дворов. Но этот – по счету уже третий переезд – не был в истории монастыря последним. В 1838 году указом императора Николая I обитель, как и соседние с ней древние храмы, были снесены для освобождения строительной площадки под храм Христа Спасителя. На этот раз переезд монастыря оказался очень дальним – его перевели в Красное село, по современным ориентирам – на Верхнюю Красносельскую улицу.
   Первоначальная идея храма-памятника, родившаяся в день, когда в российских границах не осталось ни одного наполеоновского солдата, то есть 25 декабря 1812 года, воплотилась в результате международного архитектурного конкурса в проект на Воробьевых горах Александра Лаврентьевича Витберга. Но восторженно принятый современниками проект не был реализован. Причин подобного отказа от строительства приводится немало. Наиболее широко принимаемая историками версия – якобы Витберг не справился со сложнейшей отчетностью по строительству, не сумел противостоять ловким дельцам, упорно стремившимся к привычным высоким барышам.
   Так или иначе, 16 апреля 1827 года Комиссия по сооружению храма Христа Спасителя была закрыта. Подвергнутый унизительному следствию, лишенный всего своего крохотного состояния и имущества Витберг был сослан в Вятку. И все-таки главная, если не единственная причина прекращения строительства – нежелание нового императора продолжать дело, начатое его предшественником. Перестройка Москвы – а Николай I задумывает именно ее – должна быть связана только с его собственным именем.
   Новое строительство основывалось на новых принципах. Николай I сам определил его место – вблизи Кремля. Единолично – безо всяких конкурсов – решил вопрос об архитекторе. Императорский выбор пал на недавнего выпускника Академии художеств, еще никак не заявившего себя в архитектуре, Константина Андреевича Тона. Тон находился в пенсионерской поездке в Италии и выполнил там проект возобновления дворца цезарей на Палатинском холме, который и обратил на себя внимание Николая I. В 1829 году, по возвращении в Петербург, молодой архитектор получает заказ на строительство храма Христа, и не только.

   Николай I.
   Два проекта – Витберга и Тона – разделило десять с небольшим лет, но эти годы очень много значили для русской истории. Высочайший подъем патриотизма на гребне победы в Отечественной войне 1812 года, образование декабристских обществ и – события на Сенатской площади, трагедия, пережитая русским обществом, в ряду которой стояла и гибель Александра Грибоедова. Николай I обращается к диктату в отношении культурной и художественной жизни России, тем более в отношении храма-памятника. Храм будет проектироваться и строиться на протяжении полувека – от Июльской революции во Франции до Парижской коммуны, от возникновения общества «Молодая Италия» до разгрома «Народной воли». Николай I стремился к созданию символа самодержавия, для русского же общества в выраставшем храме по-прежнему воплощались те чувства и надежды, которые объединяли народ в 1812 году, – великое противостояние, далеко не всеми в наши годы осознаваемое.
   Перепланировка Москвы полностью поручается К. А. Тону. Храм Христа Спасителя должен закрепить один конец дуги, на другом, в Симоновом монастыре, архитектор сооружает грандиозный пятиярусный храм-колокольню. Внутри дуги оказывается Большой Кремлевский дворец. Кроме того, Тон строит в том же Кремле здание Оружейной палаты, а на Каланчевской площади Николаевского (Санкт-Петербургского) вокзала.
   Никто из историков не упоминает о том, какое значение имело для художников участие в строительстве храма Христа. Это не заработок, не нажива. Скульптор П. К. Клодт открывает тайну своих товарищей по искусству: работа именно для храма Христа была для каждого из них приобщением «к великому памятнику народного долга и любви к родней земле».
   Между тем перевод монастыря из Чертолья не был безразличен для москвичей. Одна из самых стойких легенд утверждала, что перед переездом настоятельница Алексеевского монастыря распорядилась приковать себя к дверям соборного монастырского храма и, когда солдаты применили к ней силу, прокляла именем святителя Алексея освобождаемое место, чтобы ни одно строение, которое здесь встанет, не приносило пользы людям.
   Красное село по существу было далеким загородом. Стояло оно на берегу давшего ему название самого большого в Москве и ее окрестностях Красного пруда, площадью равного Кремлю, то есть более двадцати семи гектаров. В детстве Петр I приезжал сюда ходить под парусом, здесь на праздник Троицы собиралась едва ли не вся Москва на красочные гулянья с балаганами, вертепами, каруселями.
   По примеру самого Петра в селе ставятся дворы его приближенных, и прежде всего сестры царевны Натальи Алексеевны, А. Д. Меншикова. Жители села слыли весьма зажиточными – соседство больших дорог! – независимыми нравом людьми. Еще в годы Бориса Годунова это они приняли гонцов от Лжедмитрия и вместе с ними пошли «воевать Бориса», принимая деятельное участие во всех последующих событиях Смутного времени.
   Но с началом Северной войны у Петра не оставалось ни времени, ни желания заниматься Красным селом. Туда переводится Пушечный двор, постепенно пустеют и меняют владельцев дворы придворных. Сохраняется неизменной только традиция гуляний. И это именно здесь в середине XVIII века итальянский антрепренер Локателли возводит здание театра на две тысячи мест для представлений хотя и на итальянском языке, но очень любимых зрителями.
   На плане Москвы 1739 года еще можно было увидеть здание Краснопрудного дворца. Но в путеводителе 1831 года о районе Верхней Красносельской улицы говорилось, что он «точно походит на село: домы рассеяны, малы, деревянные и совсем без плана расположены, но зато при многих домах имеются сады или обширные огороды». Алексеевский монастырь был переведен на землю местной приходской церкви Воздвижения вместе с домами причта и кладбищем.
   В дальнейшем именно кладбище стало привлекать к монастырю особое внимание москвичей. Ему отдавалось предпочтение перед многими старыми московскими, и в том числе монастырскими, кладбищами. Здесь были могилы декабристов П. Н. Свистунова, Ф. Г. Вишневского, профессуры Московского университета. С годами все больше появлялось дорогих надгробных памятников. В конце XIX века площадь кладбища существенно увеличилась за счет земли, подаренной обители семьей Гриневых, владевших участками на берегу пруда и непосредственно примыкавших к обители. Отсюда ходившее среди москвичей название «Гриневской крепости», относившееся к территории от Верхней Красносельской до станции Ярославской железной дороги, образовавшейся и расширявшейся за счет постепенно засыпавшегося пруда.
   После Октября монастырь был упразднен. Накануне первых выборов в Верховный Совет СССР в Москве возникла необходимость образования нового района для депутата, представлявшего железнодорожников, знатного машиниста тех лет. Соответственно была выделена территория в треугольнике железных дорог, получившая статус Железнодорожного района (впоследствии введен в Сокольнический). Соответственно новый район должен был получить все учреждения уже существующих районов вплоть до Детского парка. Созданием этих парков был занят первый секретарь горкома ВКП(б) Н. С. Хрущев. По его указанию для этой цели отвели монастырское кладбище, тем более что в связи с планом реконструкции города часть монастырских построек уже была уничтожена.
   Памятники разбивались, вывозились или закапывались. В наиболее сложных для разрушения склепах устраивались всякие виды развлечений, начиная с тиров. Предполагалось строительство детской железной дороги. Было разбито футбольное поле.
   Планы во многом не осуществились из-за начавшейся Великой Отечественной войны. Окончательно же уничтожило Алексеевский монастырь 3-е транспортное кольцо, прошедшее через его территорию.
   Последними «властьми» обители были настоятельница игуменья Сергия, казначея Алексия и протоиерей Алексей Петрович Афонский. При обители состояли также три священника и пятеро дьяконов.
   И все же кем был святитель Алексей для Москвы, для москвичей «в родех и в родех»? На иконе Дионисия «Алексей митрополит с житием» есть три клейма – чудо об умершем младенце. Действие происходит в Чудовом монастыре. Посередине, у высокой двухъярусной звонницы, родители оплакивают умершее дитя. Слева Алексей, выступивший из собора Чуда, протягивает руку к окутанному погребальными пеленами младенцу. Справа мать воскрешенного ребенка передает священнику церкви «во имя Алексея» икону с его изображением. Изображением великого московского святителя.
   Икона Дионисия поступила в Третьяковскую галерею сразу по окончании Великой Отечественной войны – из Кремля.

Зачатьевский монастырь

   Несмотря на перенос обители – первоначального Алексеевского монастыря в Кремль, ее место осталось для москвичей «нерушимым», по выражению современников. Тем более что на этом месте остался лежать прах обеих сестер святителя Алексея, для которых и был основан монастырь, – Юлиании и Евпраксии.
   В сторону Москвы-реки тянулись одни из лучших в округе, так называемые Самсоновские поемные луга, составлявшие собственность великих князей. Они граничили с селом Семчинским, косилось на них сено для царских конюшен и ставилось в стога, откуда пошло название улицы – Остоженка. Село впервые упоминается еще в духовной грамоте Ивана Калиты. Примерно посередине современной нам улицы находилась Конюшенная слобода – отсюда название Староконюшенного переулка, а в конце ее, у Крымского моста, слобода Стадная, где жили «стадные конюхи». Кропоткинский переулок в свое время назывался Стадной улицей.
   Все эти земли при Иване Грозном отошли в опричнину, а вскоре после смерти царя, в 1584 году, царь Федор Иоаннович восстанавливает на старом месте монастырь – Зачатьевский, как моление царственной четы о разрешении бесплодия, угрожавшего Ирине Годуновой отлучением от мужа и постригом.
   Как известно, моление привело к рождению царевны Феодосьи, вскоре, однако, скончавшейся. Между тем в 1614 году монастырь горел, в 1623-м был восстановлен. Немалые вклады делают в него царь Алексей Михайлович и его первая супруга Марья Ильинична Милославская, в том числе знаменитый напрестольный крест с жемчугами. До наших дней сохранились отдельные монастырские постройки XVII–XIX веков, в которых размещалась, в частности, пользовавшаяся доброй славой монастырская больница, имевшую отдельную церковь и священника. Им перед Октябрьским переворотом был Константин Александрович Веселовский. Кроме него монастырь имел еще двух священников и трех дьяконов. Больница Зачатьевского монастыря принимала неизлечимых больных.
   Несклонный к поэтическим сравнениям историк Москвы И. М. Снегирев отозвался о Зачатьевском монастыре – «тихая обитель». Здесь был действительно один из самых тихих и зеленых уголков древней столицы. Монастырский сад словно сливался с густыми соседними садами, прячась от проезжей Остоженки за громадой старых деревьев в тургеневском саду. Мать писателя не случайно выбрала для жизни именно эту городскую усадьбу, просторную, окруженную множеством служебных построек, примыкавшую к монастырским владениям и пронизанную колокольным звоном монастырской звонницы с на редкость удачным, по отзыву московских меломанов, подбором колоколов. Особенно больших среди них не было, зато меньшие по размерам отличались редкой чистотой звука. В семье великого актера Михаила Щепкина, постоянно бывавшего у Тургенева в начале 1850-х годов – в театре одна за другой с огромным успехом шли пьесы начинающего драматурга, – сохранились рассказы прадеда, как с первым ударом монастырского колокола Иван Сергеевич словно замирал, приоткрывал окно, несмотря на любую погоду, и с видимым наслаждениям вслушивался в начинающийся перезвон. «Для меня это голос Москвы», – отозвался он когда-то. И потом объяснил: потому что негромкий, неторопливый, мягкий, точнее не скажешь – задушевный. Обычно звонил звонарь – сухонький, седенький, с удивительно большими узловатыми руками. А помогала ему высокая костистая, никогда не раскрывавшая рта послушница. Говорили, будто его то ли дочь, то ли какая-то родня. Когда звонарь как-то «заслаб» с веревками в руках, она на руках снесла его «со звона» и отнесла к настоятельнице.
   После того как Тургенев расстался с остоженским домом, он в конце концов перешел к Управлению московских детских приютов, в тургеневских комнатах поселился известный детский врач, а по линии улицы был построен высокий узкий каменный дом – для хранения пожертвований в пользу приютов. В нем же проходили аукционы по распродаже пожертвований – все с помощью и при участии монахинь Зачатьевского монастыря.
   Непосредственно перед революцией в доме жил и имел мастерскую Владимир Татлин. Здесь же работали с ним его ученики и устраивались персональные выставки мастера. Именно Татлину принадлежали попытки по возможности оградить Зачатьевским монастырь от разрушений и разграбления.
   В советские годы вся эта территория входила в одну из московских заповедных зон. Кардинальные перестройки в ней были запрещены, а сносы требовали согласования с правительством Российской Федерации. Первыми эти ограничения нарушили Рыжков и Руцкой, начавшие сносить историческую застройку остоженских переулков для сооружения собственных резиденций. Но самый большой ущерб Москве принесла здесь широкомасштабная коммерческая застройка Галины Вишневской с огромными домами и помещением для собственного центра. Ограничить амбиции бывшей оперной дивы москвичи не смогли. Кстати была захвачена и часть территории кладбища Зачатьевского монастыря.
   Сегодня монастырь восстанавливается, но буквально с фундамента – раскопки позволили проявить только подклетную часть соборного храма. Проект наземной части собора еще подлежит сочинению и обсуждению. На первых порах предполагается совместить богослужебные функции с музейными – именно музей результатов раскопок предполагается разместить в подклете как единственное вещественное упоминание о стертой с лица земли истории.

Симонов монастырь

   Всего же паче убогих не забывайте, но елико могуще по силе кормите, и придавайте сироте, и вдовицю оправдите сами, а не давайте, а не вдавайте сильным погубить человека.
   Ни права, ни крива не убивайте, не довелевайте убити его, еще будеть повинен смерти; а душа не погубляйте никакояже хрестьяны.
   Речь молвяче, и лиху в добру, не кленитися богом.
   Паче всего гордости не имейте в сердце и в уме, но рцедо: смертни есмы, днесь живи, а заутра в гробе; се все, что ны еси вдал, не наше, но твое, поручил, ны еси на мало дний; и в земли не хороните, то ны есть великъ грехъ.

Старыя чти яко отца, а молодая яко братью... Из «Поучения Владимира Мономаха». Конец X в.

   Сторожи Москвы – сколько веков их образ воплощался в Симоновом монастыре, могучем, высоко поднятом над излучиной Москвы-реки, обращенном к самой опасной для столицы стороне света – югу и южным степям. Не случайно именно он сразу после Октябрьского переворота был превращен в Музей древнерусского военного, гражданского и церковного зодчества. Здесь их единение ради интересов государства, ради защиты москвичей представлялось наиболее наглядным и выразительным. Даже в могучем оборонном ожерелье города он был самым важным, а вокруг самый восточный – Спас-Андроньев монастырь, на левом берегу Москвы-реки, Новоспасский и Симонов, на правом – Данилов, далее от реки обращенный к степным дорогам Донской и самый западный – Новодевичий.
   Три крутых берега реки, а с четвертой стороны непроходимое, «гиблое», по выражению наших предков, ныне полностью высохшее Сукино болото. Поблизости заложил свою обитель родной племянник и воспитанник Сергия Радонежского, сын его брата Стефана, Иван – в монашестве Федор.
   На тринадцатом году отец привел сына в пустынь Сергия Радонежского и благословил на пострижение. Достигнув священства, Федор просил разрешения на основание отдельного общежительного монастыря. Сергий поддержал племянника, несмотря на молодой его возраст. Это был 1370 год, а спустя девять лет в судьбу обители вмешался великий князь Дмитрий Иванович, будущий Донской. В 1379 году по его подсказке и просьбе, вызванной стратегическими соображениями, обитель была перенесена на полверсты в сторону. Старое же ее место поныне отмечает церковь Рождества Богородицы в Старом Симонове, где покоится прах посланных Сергием Радонежским на Куликовскую битву монахов Осляби и Пересвета.
   Федор приобрел исключительное доверие великого князя, который назначил его своим духовником, часто посещал обитель, часами беседовал с настоятелем. В Симоновом монастыре останавливался в каждый свой приезд в Москву и Сергий Радонежский, считая его «отраслью» будущей Троице-Сергиевой лавры.
   Назначение архиепископом Ростовским не слишком обрадовало святого Федора. Прожил он в Ростове недолго, скончался в 1394 году. Памятью о нем остались основанный архиепископом женский монастырь в честь Рождества Богородицы и, как принято считать, им же самим написанная икона Богородицы, ставшая местной святыней. Мощи святого сохранялись под спудом в ростовском Успенском соборе.
   Симонов монастырь становится своеобразной академией, воспитывающей многих православных князей церкви. Одним из первых следует назвать преподобного Кирилла Белозерского. Родившийся в Москве в 1337 году, Кузьма (мирское имя) был юношей пострижен в монахи, а шестидесяти лет от роду, в 1397 году, ушел в Белозерскую область к озеру Сиверскому, где основал знаменитый Кирилло-Белозерский монастырь, в котором прожил еще тридцать лет. От Кирилла осталось три литературных памятника – послания к трем братьям князьям, по определению Шевырева, «написанных простым языком и исполненных иноческого смирения».

   В. Васнецов. Икона Сергия Радонежского. 1882 г.
   Воспитанником Симонова монастыря был и митрополит московский Иона. Иона родился в Солигаличе, двенадцати лет принял постриг и впоследствии перевелся в московскую обитель. Суровый хранитель монашеских устоев, он не раз подвергался гонениям, и тем не менее в 1427 году был поставлен епископом Рязани и Мурома, а после смерти митрополита Фотия собором иерархов избран в митрополиты.
   Однако по установленному порядку подобное избрание требовало подтверждения от Константинопольского патриарха. В этом Иону опередил другой соискатель. Ионе пришлось дождаться его низложения, и только тогда с согласия патриарха он получил посвящение в митрополиты Московские, но уже собором русских священников в Москве (1448). Отныне русская церковь становилась полностью независимой от константинопольской.
   Уважение и доверие к Ионе были так велики, что великий князь в 1451 году, оставляя столицу, чтобы собрать войско против ногайцев, охрану города доверил Ионе с боярами. По свидетельству современников, когда ногайцы подожгли одно из московских предместий, Иона, отстаивая Кремль, в густом дыму и пламени совершил крестный ход по кремлевским стенам, и пламя утихло. И это только одно из чудес, связываемых с именем святителя.
   Оставшиеся после Ионы сочинения относятся к лучшим памятникам древнерусской литературы. Это «Евангелие келейное» и тридцать восемь учительных посланий. Одни из них толкуют о благосостоянии государства и порядке внутреннего управления, другие – об охране православия, многие содержат утешения скорбящим, обращавшимся к нему за помощью частным лицам.
   Деятельность московского митрополита Геронтия, тесно связанного с Симоновым монастырем, – время правления Ивана III Васильевича. Поставленный в митрополиты из епископов Коломенских, Геронтий вызвал немалое замешательство в церковных кругах произведенным им обрядом освящения кремлевского Архангельского собора в 1479 году. Геронтия обвинили в том, что он при совершении обряда ходил неправильно – «ходил не по солнцу». Возникшие прения способствовали распространению и укреплению жидовствующей ереси, почему митрополит решил добровольно удалиться в Симонов монастырь. Великому князю Ивану III стоило большого труда уговорить Геронтия вернуться на кафедру. Его помощь руководству государства была тем более нужна, что митрополит постоянно уговаривал великого князя окончательно свергнуть татарское иго. Не стало Геронтия в 1489 году.

   Симонов монастырь. Фото 1882 г.
   К той же симоновской плеяде относился и знаменитый инок Вассиан, в миру князь Василий Иванович Косой Патрикеев, который так яростно возражал против развода Василия III с великой княгиней Соломонией Сабуровой. Вассиана постигла жестокая опала, обостренная враждой к нему многих князей церкви: князь был убежденным противником монашеского стяжательства.
   Вассиан Косой, в миру князь боярин Василий Иванович Патрикеев, не по своей воле принявший монашество во время опалы великого князя Московского Ивана III на старую боярскую партию. Местом его первоначального пребывания под монашеским клобуком стал Кирилло-Белозерский монастырь, где неожиданно для близких князь обратился к «книжным наукам» и проповеди заволжских старцев во главе с Нилом Сорским. Нил Сорский был постриженником того же монастыря и вблизи от него основал свою пустынь, проповедуя пустынножительство монашествующих.
   Преимуществом Вассиана была его начитанность, блестящее знание современной литературы и наличие собственных незаурядных литературных талантов. Он умел отстаивать свои взгляды и успешно это делал, особенно в острой борьбе с Иосифом Волоцким, выступившим в период Собора 1504 года с увещанием великому князю основать в Московском государстве инквизицию и начать казнить еретиков. Вассиан не допускал и мысли о смертной казни во имя христианства как противоречащей самой сущности христианских догм.