Страница:
— Ну? Ты все еще не уразумела, что выбора у тебя нет? — Горячее тело Баржурмала притиснуло ее к ложу, и Тимилата с отчаянием поняла, что это самый последний шанс, который дает ей Предвечный. Лучше бы, конечно, умереть, но яр-дан не отступится и, прежде чем она сумеет наложить на себя руки, надругается над ней самым изощренным способом…
— Стало быть, ты сама хочешь, чтобы я усмирял тебя, как строптивую рабыню? Хорошо же…
— Нет! Нет, пожалуйста! Не надо! Я согласна! Я… я буду твоей женой! — выпалила она единым духом, боясь, что он снова ткнет ее носом в подушку и тогда ей уже не удастся вымолить пощады.
— Вот как? Значит, разума у тебя все же чуть больше, чем упрямства?
Он позволил ей перевернуться на спину и почувствовал, как непрошеная жалость сжимает сердце, мешает дышать. Зареванные глаза, искусанные губы, липкий холодный пот, струящийся по далеко не прекрасному телу… О, Предвечный, почему же люди так не хотят слушать и понимать друг друга?! Ведь можно же было обойтись и без этого, и без многого иного, если бы они хоть чуть-чуть думали о других и пытались увидеть мир глазами как своих близких, так и тех, кого привыкли причислять к врагам…
Баржурмал не заметил, когда руки его обняли ай-дану за плечи, а губы коснулись ее шеи. Не понял, как произошло, что, целуя ее горло, подбородок, мочки ушей и рот, он вдруг, вместо крови, пота и слез, ощутил совершенно иной, возбуждающий вкус… Не помнил, как стал целовать плечи и грудь, как пальцы ее очутились в его волосах, коснулись лба, прижали голову к дерзким, вызывающе набухшим соскам…
Руки его ласкали тяжелые бедра ай-даны, пальцы отыскивали уязвимейшие места, Тимилата выгибалась, закидывала голову и, хрипло дыша и постанывая, бормотала в забытьи:
— Хоро-шо-о… Брат… Муж мой… Радость моя… А-а-а! Она извивалась и корчилась, словно силясь вывернуться из-под Баржурмала, скинуть его с себя, но бесстыдно раскинутые ноги и вцепившиеся в плечи пальцы ее не позволяли ему усомниться в том, что они таки сумели поладить и легенда о влюбленном юноше, которую хотел создать Бокам, начинает обретать плоть. А когда, наконец, ай-дана издала вопль боли и блаженства, слышимый, наверно, в самых дальних покоях дворца, и из-за дверей опочивальни донеслись одобрительные выкрики джангов, яр-дан окончательно уверился, что «тысячеглазый» был прав — что бы ни случилось впоследствии, легенда об этой ночи облетит всю империю. И, хвала Предвечному, люди будут рассказывать о любви, а не об убийствах и насилии. О, если бы только эту, окропляющую брачное ложе кровь проливали люди, насколько счастливее была бы их жизнь, которую сами же они и портят друг другу с тщанием и упорством, достойными лучшего применения…
Верховный маг вошел в Чертог Средоточия мудрости и, не глядя по сторонам, прошествовал к креслу, стоявшему на небольшом возвышении посреди круглого зала. Послышался звук затворяемой Вартаром двери и шелест одежд — тридцать шесть окружавших кресло доноров опустились на приготовленные для них коврики, скрестили ноги, положили ладони на колени и уставились на Гроссмейстера в ожидании сигнала. Тайгар прочитал короткое заклинание, являющееся ключом для доноров, и те, хором повторив последнюю, замыкающую энергетическую цепь фразу, затянули вводящую в транс песню-заклятие. Верховный Маг откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, ибо даже рассеянный свет от скрытых за декоративными панелями светильников казался ему сейчас слишком ярким, и заставил себя расслабиться. До тех пор, пока тело его не насытится энергией доноров-магов, ему ничего не надо делать, ни о чем не надо беспокоиться.
Желательно было бы еще и ни о чем не думать или хотя бы думать о чем-нибудь приятном, и, следуя этой рекомендации, Тайгар попытался размышлять о вещах умиротворяющих. Сделать это было не сложно, ибо в конечном счете все зависит от того, с какой точки зрения взглянуть на то или иное событие, какую эмоциональную окраску придать воспоминаниям. «Как мало мы прожили вместе! Как жаль, что она так рано покинула этот мир!» — скажет меланхолически настроенный муж на могиле любимой жены. Но ведь он может, настроившись соответственно на иной лад, сказать и по-другому: «Какое счастье, что мы встретились! Как радостно думать, что она не познала старческой немощи и мучительные недуги недолго терзали ее прекрасное тело!»
Исходя из этого, почему бы, например, не считать поистине удачным намерение Властителя Магарасы собрать войско, дабы двинуть его на Шим? Ведь если бы Солнце-подобный Гор-Баган — да пожрут шакалы его смердящую печень! — не заставил Гроссмейстера пораскинуть мозгами, он бы, пожалуй, и не вспомнил о воспитанницах Школы Тайных Искусств, которую сам же много лет назад и учредил в Эгри. И это было бы в высшей степени — досадно, ибо после того, как отправленная в гарем Солн-цеподобного Гор-Багана — да сгниет он заживо! — Пар-дахьяра сумела внушить своему господину мысль о необходимости послать войско, собранное для осады Шима, на Сагру, стало очевидно, каким чудовищным заблуждением было нежелание прежних Верховных Магов обучать и использовать на благо Черного Магистрата девушек, обладающих магическими способностями. Тайгар попробовал сообразить, что же напомнило ему столь своевременно об уникальной Школе Тайных Искусств, и память услужливо подсказала: сообщение Хималя из Бай-Балана о некой спутнице Лагашира, оказавшей ему несколько весьма ценных услуг и продемонстрировавшей при этом отменное владение магическими приемами. Да, именно после этого он, вспомнив о Школе в Эгри, распорядился отправить одну из выучениц в Магарасу и одну — в Шим. И если девушка, посланная в Шим, будет так же искусна, как Пардахьяра, это окажется хорошим подспорьем, когда они встретятся с Мгалом — потрясателем основ — около сокровищницы Маронды.
В том, что они встретятся, Тайгар не сомневался. Хотя ради встречи этой ему придется отказаться от должности Верховного Мага в пользу Вартара и перебраться в новое тело, находящееся сейчас под присмотром ученицы Школы на борту «Убервеля», вышедшего сутки назад из шимской гавани.
Упоминание о переходе в новое тело — операции рискованной, но в принципе возможной для Магистра высшей ступени посвящения, а тем паче для Гроссмейстера — вызывало обычно буйный восторг у неофитов, хотя сам переход осуществлялся крайне редко. С годами перспектива продолжить жизнь в новом, молодом и полном сил теле утрачивала свою привлекательность и Тайгаро-вым сверстникам представлялась скорее наказанием, чем наградой. До недавнего времени мысль о том, что ему может понадобиться новая телесная оболочка, не посещала Гроссмейстера, однако теперь ситуация резко изменилась. Под угрозой оказалось дело всей его жизни: Мгал встретился с Рашалайном и шансы северянина проникнуть в сокровищницу Маронды настолько возросли, что следовало незамедлительно что-то предпринять.
Наиболее простым и разумным представлялось уничтожить и кристалл и его хозяина, однако, сколь ни заманчивым было это решение, Тайгар отказался от него, ибо понимал, что на самом-то деле это будет всего лишь отсрочкой, выигрышем во времени — не более того. Рано или поздно кто-нибудь отыщет еще один кристалл, потом еще один, а перекладывать ответственность со своих плеч на чужие Гроссмейстер считал ниже своего достоинства. Он и так слишком долго тянул и откладывал, и теперь единственным верным решением было войти в сокровищницу вместе с северянином и сделать так, чтобы знания древних стали достоянием Черного Магистрата. При мысли о том, сколько хлопот и забот они доставят, как необратимо изменят существующий мир, у Верховного Мага темнело в глазах, и все же такой исход был, безусловно, предпочтительней, чем уступка хранящихся в сокровищнице знаний Белым Братьям, уже направившим к Танарину пять бирем под командованием эскальдиора Гносса.
Ор-Горид, как всегда, верно вычислил болевую точку, где в тугой узел завязывались интересы множества людей, и внутренний голос нашептывал Тайгару, что на этот раз не стоит уповать на неосведомленность тех, кто пытается проникнуть в сокровищницу. Рашалайн явно не случайно пришел в Бай-Балан и исчез из него одновременно с Мгалом, да и северянин, являясь учеником Менгера, мог знать о том, что кристалл Калиместиара не должен менять хозяина…
Гроссмейстер чувствовал, как расправляются плечи и кровь начинает быстрее бежать по жилам, — энергия, которую тридцать шесть доноров-магов черпали из резервуаров башни Мрака, вливалась в его тело капельками и ручейками, которые в любое мгновение могли превратиться в бурную реку. Он уже ощущал покалывание тысячи иголочек, его распирало от избытка сил, как мехи от забродившего вина, но это было только начало, слабый намек на то, что последует дальше…
О, его старое тело было еще хоть куда! Многолетние упражнения позволяли ему впитывать магическую энергию не хуже, чем губка вбирает в себя влагу, но для далекого путешествия оно уже вряд ли годилось. И главное, оно так долго пребывало в энергетическом поле, создаваемом башней Мрака, что нечего было и думать посылать его к Танарину. Имелись, впрочем, и другие причины для того, чтобы решиться на переход в новую телесную оболочку. Переход, который теперь, после того как он своевременно не отправился сам и не послал никого из Магистров в Шим, сделался неизбежной необходимостью.
Одна из причин, заставившая его принять решение о переходе в новое тело, глубоко личная, заключалась в том, что Тайгар испытал удивившее его самого чувство зависти к Лагаширу, который рискнул задействовать кольцо Тальога и преуспел в этом. Хималь утверждал это со слов своего отца, и у Гроссмейстера не было причин не верить Фараху, который сам лелеял мечту произнести когда-нибудь заклинание Блуждающей Души и следы, оставленные Ловцом Душ в его собственном доме, не спутал бы ни с какими другими магическими действами. Но если уж Лагашир — мальчишка, недоучка, пусть даже и прошедший посвящение в Магистры, — отважился на такое, хотя жизни его в этот момент ничего не угрожало, то неужели он, Тайгар, уступит ему в решительности, когда на карту поставлена судьба Черного Магистрата?
Принимая во внимание невозможность добраться из Вергерры в Шим достаточно быстро, чтобы поспеть оттуда к Танарину одновременно с кораблями эскальдиора Гносса, кто-то из Магистров высшей ступени посвящения должен был перейти в новое находящееся на борту «Убервеля”тело и, поскольку непременным, издавна узаконенным условием подобного перехода являлся отказ от занимаемой должности, едва ли в Магистрате нашлись бы люди, предполагавшие, что Верховный Маг пойдет на это. Для того— чтобы решиться передать любимое детище в руки Вартара, Гроссмейстеру потребовалось сделать над собой громадное усилие, ибо ему даже представить себе было трудно, что еще при его жизни Магистратом будет управлять кто-то другой. Он знал, что новое тело окажет на него определенное влияние, — условие отказа от должности имело глубокий смысл, и соблюдать его придется неукоснительно, даже если он сумеет проникнуть в сокровищницу и добудет для Магистрата знания древних…
Усмирив бьющую через край энергию, Тайгар позволил себе мысленно вернуться в далекое прошлое, справедливо полагая, что пожинает ныне плоды того, что сам же совершил в прежние годы. Или не совершил — в зависимости от того, как на это посмотреть. Ведь он был в числе трех мудрецов, прочитавших «Книгу Изменений» и отправившихся в сокровищницу Маронды, но не сумевших отворить ее и насладиться упрятанными в ней знаниями. Поход их закончился неудачей, тексты «Книги» оказались не понятыми до конца, и пути неверно прочитавших ее разошлись. Менгер избрал судьбу странника, надеясь отыскать записи древних, проясняющие смысл «Книги Изменений». Ирвил сделался настоятелем храма Вечного Света в Манагаре и посвятил свою жизнь расшифровке старинных рукописей, хранящихся в библиотеке святилища. Тайгар же, считавший, что время одиночек миновало, задался целью направить всю мощь Черного Магистрата на изучение текстов «Книги» и проникновение в сокровищницу Маронды.
Упорство и способности его были столь велики, что он прошел посвящение в Магистры, сделался Гроссмейстером и был избран Верховным Магом. Однако к тому времени уверенность его в том, что сокрытые древними знания способны осчастливить мир, сильно пошатнулась, и, когда лучшие умы Магистрата сумели восполнить смысловые лакуны «Книги Изменений», он отказался от мысли проникнуть в сокровищницу Маронды. Значительно целесообразнее представлялось ему заняться раскопками старинных святилищ и городов, ибо собираемые по крупицам знания древних можно было использовать для нужд Магистрата, не рискуя в корне изменить существующий порядок вещей. Ручейки, бегущие по оросительным каналам, — великое благо, но что станет с тщательно возделываемыми полями, если на них хлынут обильные воды, сдерживаемые возведенной некогда плотиной?
Не все маги были согласны с Тайгаром, и нашлись упрямцы, осмелившиеся, нарушив его запрет на проникновение в сокровищницу, снарядить три судна, доставившие их на Танарин, и теперь Гроссмейстер начинал склоняться к мысли, что напрасно скрывал верно расшифрованные тексты «Книги». Нет занятия глупее, чем предаваться запоздалым сожалениям, и все же досадно. Досадно, что он не возглавил тот давешний поход и не предположил, что неудача, постигшая магов-отступников, подскажет кое-кому способы нового прочтения «Книги». А ведь зная Рашалайна, мог бы догадаться, что уж он-то наверняка сделает правильные выводы из сведений, добытых не сумевшими проникнуть в сокровищницу неудачниками…
Таким образом, чувство вины можно было считать второй причиной того, что Тайгар решил сам отправиться на Танарин, несмотря на то что ради этого ему придется перебраться в новое тело и расстаться с должностью Верховного Мага. Третья же из причин, не подлежащих оглашению, хотя, быть может, и не менее важных, чем дюжина иных, которые он уже приводил в беседе с Варта-ром и другими Магистрами, не пожелавшими отпускать его в опасное путешествие, заключалась в том, что, судя по сообщениям Хималя, Батигар отправилась с Мгалом в Земли Истинно Верующих и, очень может статься, будет сопровождать северянина до самой сокровищницы Маронды. Это было бы большой удачей, ибо заклинание Подчинения обяжет человека, связанного с Гроссмейстером узами родства, беспрекословно выполнять любые его приказы, и задача Тайгара в этом случае упростится во много раз. Именно для того, чтобы удостовериться, что Батигар жива и находится в империи Махаили вместе с Лагаширом и Мгалом, он и собирался нынче произнести заклинание Родственной Крови, и энергия, переполнявшая его, подсказывала — время для установления контакта с дочерью настало.
Поднявшись с кресла, Верховный Маг простер перед собой руки. Громко произнес магическую формулу, повелевающую донорам прекратить перекачку энергии, и начал выстраивать вокруг себя Внепространственный Кокон Безвременья, подобный тому, который ему придется создать для перехода в новое тело. Установление ментального контакта с находящимся в неизмеримой дали человеком чем-то напоминало переход в новую телесную оболочку и должно было послужить своеобразной репетицией перед отправлнием Гроссмейстера на борт «Убервеля».
Шепча заклятия и делая замысловатые пассы, Тайгар воздвиг вокруг себя энергетическую оболочку, напоминающую изнутри радужное яйцо, а снаружи подобную сгустку непроглядного мрака. Дальше Кокон Безвременья должен был расти за счет источаемой Гроссмейстером энергии, словно жемчужина, слой за слоем, с той лишь разницей, что стенки его будут утолщаться от периферии к центру, а не наоборот. Сжимая пространство внутри Кокона, оболочки его должны вытеснить душу Тайгара в астрал, откуда, повинуясь призыву заклинания Родственной Крови, она отправится на поиски Батигар.
Заключенный в сияющее яйцо, Верховный Маг ощутил удушье, головокружение и всепобеждающую слабость. Давно уже Тайгар не прибегал к сложным магическим преобразованиям и на мгновение преисполнился необоримого ужаса — что если изношенное тело не выдержит перегрузки и он, утратив оболочку, превратится в Блуждающую Душу? Но вот объявшая его темнота и тишина погасили вспышку страха, и, ощутив близость вечного покоя, душа Тайгара устремилась к мерцавшей в бесконечной дали точке света.
Гроссмейстер и прежде пытался описать чувства, испытанные им во время астрального путешествия, но не мог подыскать подходящих слов, и лишь образ стрелы, выпущенной со дна глубочайшего колодца в звездное небо, хоть как-то отражал его ощущения. Впрочем, образ стрелы соответствовал только началу пути, а потом Тайгар попал в круговерть из тысячи сияющих клубков, которые, паря в непроглядном мраке, вращались с неописуемой скоростью, перематывая с одних на другие тончайшие светящиеся нити. Были ли это нити жизней и судеб или энергетические линии Вселенной, олицетворявшие силы, связывающие планеты, звезды и целые скопления их в единый многомерный механизм Мироздания?
Этого Тайгар не знал и обычно, возвращаясь из потусторонних странствий, старался не вспоминать бешеное верчение светящихся клубков в безначальном и бесконечном мраке, поскольку вид их вызывал у него тяжкую депрессию и приступы тошноты. Ощущения, испытываемые им в астрале, были решительно ни на что не похожи, и придуманное кем-то из Магистров сравнение со щепкой, брошенной в штормовое море, на взгляд Гроссмейстера, не давало ни малейшего представления о происходящем. Скорее он сравнил бы свои чувства с теми, которые могла испытывать проглоченная глегом букашка, странствуя по его необъятному чреву. Хотя и это, разумеется, было сущей ерундой, ибо пространство астрала обладало какими-то дивными свойствами: сверкающие клубки пронизывали друг друга, проходили сквозь призрачные плоскости и невидимые, но ясно ощутимые барьеры, да и сам мрак не был бесплотным — он дышал, пульсировал и казался живым. Возникало ли это чувство от дующих в различных направлениях ветров, скрывала ли тьма некие эфирные течения, имевшие свои стремнины, водовороты и омуты, или это душа Тайгара двигалась неравномерно, перескакивая с уровня на уровень, проваливаясь и взмывая в мире, лишенном понятия верха и низа?..
Маги не поклонялись богам — побывавший хотя бы единожды в бестелесном иномирье не мог без улыбки внимать легендам о Всемогущих, испытывавших хотя бы отдаленное подобие человеческих чувств. Существо, способное не то что сотворить, а хотя бы понять структуру астрала, должно было обладать совершенно непохожими на человеческие органами чувств и мыслить абсолютно иными категориями. Магистры, пытавшиеся как-то упорядочить ощущения, испытанные ими в астрале, как правило, лишались рассудка, и уже много лет назад Тайгар скрепя сердце вынужден был признать, что, нащупав опытным путем способы использовать бестелесный мир в своих целях, маги оказались не в состоянии постичь его природу. Более того, Гроссмейстер склонен был думать, что, заглянув в чудовищный механизм Мироздания, они узрели явления, в принципе недоступные их пониманию, и жили бы несравнимо спокойнее, не имея представления о том, что знакомый им мирок — всего лишь крупинка в невообразимо сложной пространственно-временной конструкции, не имеющей названия ни на одном из человеческих языков…
Тайгар вновь осознал себя, лишь достигнув цели, почувствовав, что разум его сливается с разумом Батигар. Впрочем, слиянием это можно было назвать с большой натяжкой, а уж о том, что мысли и чувства человека, улавливаемые им с пятого на десятое, как невнятный разговор, доносящийся из соседней комнаты, принадлежат его дочери, он мог лишь догадываться, зная, что именно с ней должен был вступить в ментальный контакт.
Почувствовав испытываемые девушкой страх и тревогу, Гроссмейстер понял, что она находится в старинном храме большого города, но дальше этого продвинуться не сумел. Ослабленное переходом через астрал сознание его не могло внедриться в разум дочери и скользило по поверхности, собирая крохи периферийных ощущений. Теоретически заклинание Родственной Крови срабатывало безотказно, и, в известном смысле, сработало оно и в этот раз — душа Тайгара отыскала Батигар несмотря на разделявшее их расстояние и то, что Верховный Маг мог только догадываться о ее местонахождении, — однако слияния не произошло. Явилось ли причиной тому крайняя несхожесть их характеров, совершеннейшее незнание столь близкими родственниками друг друга или возбужденное состояние Батигар, сказать было трудно, но весьма скоро Тайгар убедился, что сколько-нибудь значительной пользы ему из контакта с дочерью извлечь не удастся. Вероятно, произнеси он заклинание Повиновения, результат был бы иным, однако без привлечения сильного аллата это вылилось бы в напрасную трату сил — поддерживать достаточно долго ментальную связь, пребывая в бестелесном состоянии, даже Гроссмейстеру было не по плечу.
Запустив на пробу несколько мысленных зондов, он убедился, что на вопросы о присутствии Мгала и кристалла Калиместиара Батигар отзывается положительно, и, чувствуя, что большего ему из неразблокированного мозга девушки не выудить, прервал контакт. И вновь его закружило, завертело среди сияющих во мраке клубков, серебристая пряжа которых мелькала все быстрее и быстрее, «Любопытно, каким образом мне удается воспринимать происходящее в бестелесном мире, если душа моя лишена каких-либо органов чувств?» — мелькнуло в угасающем сознании Гроссмейстера, летящем, подобно пущенной из бездонного колодца стреле, к далекой звездочке-маяку…
Несведущие люди склонны отрицать у магов наличие уникальных способностей или приписывать им сказочное могущество, причем и те и другие, узнав правду, испытывали сильнейшее разочарование. Одни из-за того, что чувствовали себя обделенными чудесным даром, другие из-за того, что волшебная сказка оборачивалась прозаическими рассказами о годах прилежной учебы и тяжких тренировок, без которых полученный при рождении дар не приносил чаемых плодов, как фруктовое дерево без ухода и полива. Разочарование испытывали не только простые смертные, но и наделенные магическими способностями молодые люди, которые, вкусив тягот учебы, покидали Школы Тайных Искусств, полагая, что достигнутые результаты не окупят затраченных ими усилий.
Вартар, даже сделавшись Гроссмейстером, так и не научился понимать этих юношей. Для него было и оставалось непреложной истиной, что человек должен стремиться развивать заложенные в нем способности, каких бы трудов это ему ни стоило. Будучи сыном ювелира, он с детских лет усвоил, что настоящую ценность камень обретает после надлежащей обработки, при этом каждый должен быть обточен, огранен, отшлифован и оправлен соответствующим способом, помогающим выявить и подчеркнуть присущие ему неповторимые качества. Правило это распространялось и на людей: человек, наделенный исключительным голосом, должен петь, обладающий даром ваятеля — резать по камню или работать с бронзой. Помимо того, что подобный подход казался Вартару в высшей степени целесообразным, оправдан он был еще и тем, что ни от одного занятия человек не получает такого наслаждения, как от того, к которому имеет врожденное предрасположение.
Мысль эта представлялась помощнику Верховного Мага совершенно очевидной, и едва ли не лучшим подтверждением ее служил Тайгар. Верховный Маг, искушенный политик, дипломат и администратор — для Вартара он оставался прежде всего Гроссмейстером, достигшим вершин магического искусства. Он был рожден для соверщения сложнейших магических преобразований и в очередной раз доказал это, когда Внепространственный Кокон начал истончаться, истаивать, и Вартар приготовился произнести Восстановительное заклинание. Подпитка вышедших из астрала являлась обычной процедурой, и маги-доноры были готовы к передаче энергии, но Тайгар, похоже, не испытывал в этом никакой необходимости. Совершив двойной переход через бестелесный мир, старик выглядел лучше, чем если бы ему пришлось взбираться на верхний этаж башни Мрака. Запавшие щеки покрыл слабый румянец, глаза блестели, и, чем бы ни кончилось его астральное путешествие, он имел все основания гордиться собой — преобразование было проделано мастерски. Другой бы на его месте пластом лежал, а Гроссмейстер…
— Благодарю за содействие. Все доноры свободны, — произнес Тайгар, вставая с кресла. Подозвал Вартара и, провожая глазами покидавших Чертог Средоточия Мудрости доноров-магов, вполголоса приказал: — Вели Ширтому подготовить аллата для связи с Бай-Баланом. Я хочу, чтобы Хималь нанял судно и вместе со своим отцом отправился к Танарину. Пусть Фарах прихватит верных людей и весь свой магический арсенал. А там, глядишь, настанет время и мне отправляться на «Убервель».
— Эге! Дело близится к развязке, — пробормотал Вартар, отправляясь выполнять распоряжение Верховного Мага. Вспомнив его слова о магическом арсенале и о том, что на борту «Убервеля» находится по крайней мере один Мглистый воин, покачал головой и задумчиво произнес: — Скверно придется тому, кто встанет у старика на пути к сокровищнице. За это дело он взялся всерьез, и вряд ли кто-нибудь сможет остановить его или хоть как-то помешать добраться до цели.
— Стало быть, ты сама хочешь, чтобы я усмирял тебя, как строптивую рабыню? Хорошо же…
— Нет! Нет, пожалуйста! Не надо! Я согласна! Я… я буду твоей женой! — выпалила она единым духом, боясь, что он снова ткнет ее носом в подушку и тогда ей уже не удастся вымолить пощады.
— Вот как? Значит, разума у тебя все же чуть больше, чем упрямства?
Он позволил ей перевернуться на спину и почувствовал, как непрошеная жалость сжимает сердце, мешает дышать. Зареванные глаза, искусанные губы, липкий холодный пот, струящийся по далеко не прекрасному телу… О, Предвечный, почему же люди так не хотят слушать и понимать друг друга?! Ведь можно же было обойтись и без этого, и без многого иного, если бы они хоть чуть-чуть думали о других и пытались увидеть мир глазами как своих близких, так и тех, кого привыкли причислять к врагам…
Баржурмал не заметил, когда руки его обняли ай-дану за плечи, а губы коснулись ее шеи. Не понял, как произошло, что, целуя ее горло, подбородок, мочки ушей и рот, он вдруг, вместо крови, пота и слез, ощутил совершенно иной, возбуждающий вкус… Не помнил, как стал целовать плечи и грудь, как пальцы ее очутились в его волосах, коснулись лба, прижали голову к дерзким, вызывающе набухшим соскам…
Руки его ласкали тяжелые бедра ай-даны, пальцы отыскивали уязвимейшие места, Тимилата выгибалась, закидывала голову и, хрипло дыша и постанывая, бормотала в забытьи:
— Хоро-шо-о… Брат… Муж мой… Радость моя… А-а-а! Она извивалась и корчилась, словно силясь вывернуться из-под Баржурмала, скинуть его с себя, но бесстыдно раскинутые ноги и вцепившиеся в плечи пальцы ее не позволяли ему усомниться в том, что они таки сумели поладить и легенда о влюбленном юноше, которую хотел создать Бокам, начинает обретать плоть. А когда, наконец, ай-дана издала вопль боли и блаженства, слышимый, наверно, в самых дальних покоях дворца, и из-за дверей опочивальни донеслись одобрительные выкрики джангов, яр-дан окончательно уверился, что «тысячеглазый» был прав — что бы ни случилось впоследствии, легенда об этой ночи облетит всю империю. И, хвала Предвечному, люди будут рассказывать о любви, а не об убийствах и насилии. О, если бы только эту, окропляющую брачное ложе кровь проливали люди, насколько счастливее была бы их жизнь, которую сами же они и портят друг другу с тщанием и упорством, достойными лучшего применения…
Верховный маг вошел в Чертог Средоточия мудрости и, не глядя по сторонам, прошествовал к креслу, стоявшему на небольшом возвышении посреди круглого зала. Послышался звук затворяемой Вартаром двери и шелест одежд — тридцать шесть окружавших кресло доноров опустились на приготовленные для них коврики, скрестили ноги, положили ладони на колени и уставились на Гроссмейстера в ожидании сигнала. Тайгар прочитал короткое заклинание, являющееся ключом для доноров, и те, хором повторив последнюю, замыкающую энергетическую цепь фразу, затянули вводящую в транс песню-заклятие. Верховный Маг откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, ибо даже рассеянный свет от скрытых за декоративными панелями светильников казался ему сейчас слишком ярким, и заставил себя расслабиться. До тех пор, пока тело его не насытится энергией доноров-магов, ему ничего не надо делать, ни о чем не надо беспокоиться.
Желательно было бы еще и ни о чем не думать или хотя бы думать о чем-нибудь приятном, и, следуя этой рекомендации, Тайгар попытался размышлять о вещах умиротворяющих. Сделать это было не сложно, ибо в конечном счете все зависит от того, с какой точки зрения взглянуть на то или иное событие, какую эмоциональную окраску придать воспоминаниям. «Как мало мы прожили вместе! Как жаль, что она так рано покинула этот мир!» — скажет меланхолически настроенный муж на могиле любимой жены. Но ведь он может, настроившись соответственно на иной лад, сказать и по-другому: «Какое счастье, что мы встретились! Как радостно думать, что она не познала старческой немощи и мучительные недуги недолго терзали ее прекрасное тело!»
Исходя из этого, почему бы, например, не считать поистине удачным намерение Властителя Магарасы собрать войско, дабы двинуть его на Шим? Ведь если бы Солнце-подобный Гор-Баган — да пожрут шакалы его смердящую печень! — не заставил Гроссмейстера пораскинуть мозгами, он бы, пожалуй, и не вспомнил о воспитанницах Школы Тайных Искусств, которую сам же много лет назад и учредил в Эгри. И это было бы в высшей степени — досадно, ибо после того, как отправленная в гарем Солн-цеподобного Гор-Багана — да сгниет он заживо! — Пар-дахьяра сумела внушить своему господину мысль о необходимости послать войско, собранное для осады Шима, на Сагру, стало очевидно, каким чудовищным заблуждением было нежелание прежних Верховных Магов обучать и использовать на благо Черного Магистрата девушек, обладающих магическими способностями. Тайгар попробовал сообразить, что же напомнило ему столь своевременно об уникальной Школе Тайных Искусств, и память услужливо подсказала: сообщение Хималя из Бай-Балана о некой спутнице Лагашира, оказавшей ему несколько весьма ценных услуг и продемонстрировавшей при этом отменное владение магическими приемами. Да, именно после этого он, вспомнив о Школе в Эгри, распорядился отправить одну из выучениц в Магарасу и одну — в Шим. И если девушка, посланная в Шим, будет так же искусна, как Пардахьяра, это окажется хорошим подспорьем, когда они встретятся с Мгалом — потрясателем основ — около сокровищницы Маронды.
В том, что они встретятся, Тайгар не сомневался. Хотя ради встречи этой ему придется отказаться от должности Верховного Мага в пользу Вартара и перебраться в новое тело, находящееся сейчас под присмотром ученицы Школы на борту «Убервеля», вышедшего сутки назад из шимской гавани.
Упоминание о переходе в новое тело — операции рискованной, но в принципе возможной для Магистра высшей ступени посвящения, а тем паче для Гроссмейстера — вызывало обычно буйный восторг у неофитов, хотя сам переход осуществлялся крайне редко. С годами перспектива продолжить жизнь в новом, молодом и полном сил теле утрачивала свою привлекательность и Тайгаро-вым сверстникам представлялась скорее наказанием, чем наградой. До недавнего времени мысль о том, что ему может понадобиться новая телесная оболочка, не посещала Гроссмейстера, однако теперь ситуация резко изменилась. Под угрозой оказалось дело всей его жизни: Мгал встретился с Рашалайном и шансы северянина проникнуть в сокровищницу Маронды настолько возросли, что следовало незамедлительно что-то предпринять.
Наиболее простым и разумным представлялось уничтожить и кристалл и его хозяина, однако, сколь ни заманчивым было это решение, Тайгар отказался от него, ибо понимал, что на самом-то деле это будет всего лишь отсрочкой, выигрышем во времени — не более того. Рано или поздно кто-нибудь отыщет еще один кристалл, потом еще один, а перекладывать ответственность со своих плеч на чужие Гроссмейстер считал ниже своего достоинства. Он и так слишком долго тянул и откладывал, и теперь единственным верным решением было войти в сокровищницу вместе с северянином и сделать так, чтобы знания древних стали достоянием Черного Магистрата. При мысли о том, сколько хлопот и забот они доставят, как необратимо изменят существующий мир, у Верховного Мага темнело в глазах, и все же такой исход был, безусловно, предпочтительней, чем уступка хранящихся в сокровищнице знаний Белым Братьям, уже направившим к Танарину пять бирем под командованием эскальдиора Гносса.
Ор-Горид, как всегда, верно вычислил болевую точку, где в тугой узел завязывались интересы множества людей, и внутренний голос нашептывал Тайгару, что на этот раз не стоит уповать на неосведомленность тех, кто пытается проникнуть в сокровищницу. Рашалайн явно не случайно пришел в Бай-Балан и исчез из него одновременно с Мгалом, да и северянин, являясь учеником Менгера, мог знать о том, что кристалл Калиместиара не должен менять хозяина…
Гроссмейстер чувствовал, как расправляются плечи и кровь начинает быстрее бежать по жилам, — энергия, которую тридцать шесть доноров-магов черпали из резервуаров башни Мрака, вливалась в его тело капельками и ручейками, которые в любое мгновение могли превратиться в бурную реку. Он уже ощущал покалывание тысячи иголочек, его распирало от избытка сил, как мехи от забродившего вина, но это было только начало, слабый намек на то, что последует дальше…
О, его старое тело было еще хоть куда! Многолетние упражнения позволяли ему впитывать магическую энергию не хуже, чем губка вбирает в себя влагу, но для далекого путешествия оно уже вряд ли годилось. И главное, оно так долго пребывало в энергетическом поле, создаваемом башней Мрака, что нечего было и думать посылать его к Танарину. Имелись, впрочем, и другие причины для того, чтобы решиться на переход в новую телесную оболочку. Переход, который теперь, после того как он своевременно не отправился сам и не послал никого из Магистров в Шим, сделался неизбежной необходимостью.
Одна из причин, заставившая его принять решение о переходе в новое тело, глубоко личная, заключалась в том, что Тайгар испытал удивившее его самого чувство зависти к Лагаширу, который рискнул задействовать кольцо Тальога и преуспел в этом. Хималь утверждал это со слов своего отца, и у Гроссмейстера не было причин не верить Фараху, который сам лелеял мечту произнести когда-нибудь заклинание Блуждающей Души и следы, оставленные Ловцом Душ в его собственном доме, не спутал бы ни с какими другими магическими действами. Но если уж Лагашир — мальчишка, недоучка, пусть даже и прошедший посвящение в Магистры, — отважился на такое, хотя жизни его в этот момент ничего не угрожало, то неужели он, Тайгар, уступит ему в решительности, когда на карту поставлена судьба Черного Магистрата?
Принимая во внимание невозможность добраться из Вергерры в Шим достаточно быстро, чтобы поспеть оттуда к Танарину одновременно с кораблями эскальдиора Гносса, кто-то из Магистров высшей ступени посвящения должен был перейти в новое находящееся на борту «Убервеля”тело и, поскольку непременным, издавна узаконенным условием подобного перехода являлся отказ от занимаемой должности, едва ли в Магистрате нашлись бы люди, предполагавшие, что Верховный Маг пойдет на это. Для того— чтобы решиться передать любимое детище в руки Вартара, Гроссмейстеру потребовалось сделать над собой громадное усилие, ибо ему даже представить себе было трудно, что еще при его жизни Магистратом будет управлять кто-то другой. Он знал, что новое тело окажет на него определенное влияние, — условие отказа от должности имело глубокий смысл, и соблюдать его придется неукоснительно, даже если он сумеет проникнуть в сокровищницу и добудет для Магистрата знания древних…
Усмирив бьющую через край энергию, Тайгар позволил себе мысленно вернуться в далекое прошлое, справедливо полагая, что пожинает ныне плоды того, что сам же совершил в прежние годы. Или не совершил — в зависимости от того, как на это посмотреть. Ведь он был в числе трех мудрецов, прочитавших «Книгу Изменений» и отправившихся в сокровищницу Маронды, но не сумевших отворить ее и насладиться упрятанными в ней знаниями. Поход их закончился неудачей, тексты «Книги» оказались не понятыми до конца, и пути неверно прочитавших ее разошлись. Менгер избрал судьбу странника, надеясь отыскать записи древних, проясняющие смысл «Книги Изменений». Ирвил сделался настоятелем храма Вечного Света в Манагаре и посвятил свою жизнь расшифровке старинных рукописей, хранящихся в библиотеке святилища. Тайгар же, считавший, что время одиночек миновало, задался целью направить всю мощь Черного Магистрата на изучение текстов «Книги» и проникновение в сокровищницу Маронды.
Упорство и способности его были столь велики, что он прошел посвящение в Магистры, сделался Гроссмейстером и был избран Верховным Магом. Однако к тому времени уверенность его в том, что сокрытые древними знания способны осчастливить мир, сильно пошатнулась, и, когда лучшие умы Магистрата сумели восполнить смысловые лакуны «Книги Изменений», он отказался от мысли проникнуть в сокровищницу Маронды. Значительно целесообразнее представлялось ему заняться раскопками старинных святилищ и городов, ибо собираемые по крупицам знания древних можно было использовать для нужд Магистрата, не рискуя в корне изменить существующий порядок вещей. Ручейки, бегущие по оросительным каналам, — великое благо, но что станет с тщательно возделываемыми полями, если на них хлынут обильные воды, сдерживаемые возведенной некогда плотиной?
Не все маги были согласны с Тайгаром, и нашлись упрямцы, осмелившиеся, нарушив его запрет на проникновение в сокровищницу, снарядить три судна, доставившие их на Танарин, и теперь Гроссмейстер начинал склоняться к мысли, что напрасно скрывал верно расшифрованные тексты «Книги». Нет занятия глупее, чем предаваться запоздалым сожалениям, и все же досадно. Досадно, что он не возглавил тот давешний поход и не предположил, что неудача, постигшая магов-отступников, подскажет кое-кому способы нового прочтения «Книги». А ведь зная Рашалайна, мог бы догадаться, что уж он-то наверняка сделает правильные выводы из сведений, добытых не сумевшими проникнуть в сокровищницу неудачниками…
Таким образом, чувство вины можно было считать второй причиной того, что Тайгар решил сам отправиться на Танарин, несмотря на то что ради этого ему придется перебраться в новое тело и расстаться с должностью Верховного Мага. Третья же из причин, не подлежащих оглашению, хотя, быть может, и не менее важных, чем дюжина иных, которые он уже приводил в беседе с Варта-ром и другими Магистрами, не пожелавшими отпускать его в опасное путешествие, заключалась в том, что, судя по сообщениям Хималя, Батигар отправилась с Мгалом в Земли Истинно Верующих и, очень может статься, будет сопровождать северянина до самой сокровищницы Маронды. Это было бы большой удачей, ибо заклинание Подчинения обяжет человека, связанного с Гроссмейстером узами родства, беспрекословно выполнять любые его приказы, и задача Тайгара в этом случае упростится во много раз. Именно для того, чтобы удостовериться, что Батигар жива и находится в империи Махаили вместе с Лагаширом и Мгалом, он и собирался нынче произнести заклинание Родственной Крови, и энергия, переполнявшая его, подсказывала — время для установления контакта с дочерью настало.
Поднявшись с кресла, Верховный Маг простер перед собой руки. Громко произнес магическую формулу, повелевающую донорам прекратить перекачку энергии, и начал выстраивать вокруг себя Внепространственный Кокон Безвременья, подобный тому, который ему придется создать для перехода в новое тело. Установление ментального контакта с находящимся в неизмеримой дали человеком чем-то напоминало переход в новую телесную оболочку и должно было послужить своеобразной репетицией перед отправлнием Гроссмейстера на борт «Убервеля».
Шепча заклятия и делая замысловатые пассы, Тайгар воздвиг вокруг себя энергетическую оболочку, напоминающую изнутри радужное яйцо, а снаружи подобную сгустку непроглядного мрака. Дальше Кокон Безвременья должен был расти за счет источаемой Гроссмейстером энергии, словно жемчужина, слой за слоем, с той лишь разницей, что стенки его будут утолщаться от периферии к центру, а не наоборот. Сжимая пространство внутри Кокона, оболочки его должны вытеснить душу Тайгара в астрал, откуда, повинуясь призыву заклинания Родственной Крови, она отправится на поиски Батигар.
Заключенный в сияющее яйцо, Верховный Маг ощутил удушье, головокружение и всепобеждающую слабость. Давно уже Тайгар не прибегал к сложным магическим преобразованиям и на мгновение преисполнился необоримого ужаса — что если изношенное тело не выдержит перегрузки и он, утратив оболочку, превратится в Блуждающую Душу? Но вот объявшая его темнота и тишина погасили вспышку страха, и, ощутив близость вечного покоя, душа Тайгара устремилась к мерцавшей в бесконечной дали точке света.
Гроссмейстер и прежде пытался описать чувства, испытанные им во время астрального путешествия, но не мог подыскать подходящих слов, и лишь образ стрелы, выпущенной со дна глубочайшего колодца в звездное небо, хоть как-то отражал его ощущения. Впрочем, образ стрелы соответствовал только началу пути, а потом Тайгар попал в круговерть из тысячи сияющих клубков, которые, паря в непроглядном мраке, вращались с неописуемой скоростью, перематывая с одних на другие тончайшие светящиеся нити. Были ли это нити жизней и судеб или энергетические линии Вселенной, олицетворявшие силы, связывающие планеты, звезды и целые скопления их в единый многомерный механизм Мироздания?
Этого Тайгар не знал и обычно, возвращаясь из потусторонних странствий, старался не вспоминать бешеное верчение светящихся клубков в безначальном и бесконечном мраке, поскольку вид их вызывал у него тяжкую депрессию и приступы тошноты. Ощущения, испытываемые им в астрале, были решительно ни на что не похожи, и придуманное кем-то из Магистров сравнение со щепкой, брошенной в штормовое море, на взгляд Гроссмейстера, не давало ни малейшего представления о происходящем. Скорее он сравнил бы свои чувства с теми, которые могла испытывать проглоченная глегом букашка, странствуя по его необъятному чреву. Хотя и это, разумеется, было сущей ерундой, ибо пространство астрала обладало какими-то дивными свойствами: сверкающие клубки пронизывали друг друга, проходили сквозь призрачные плоскости и невидимые, но ясно ощутимые барьеры, да и сам мрак не был бесплотным — он дышал, пульсировал и казался живым. Возникало ли это чувство от дующих в различных направлениях ветров, скрывала ли тьма некие эфирные течения, имевшие свои стремнины, водовороты и омуты, или это душа Тайгара двигалась неравномерно, перескакивая с уровня на уровень, проваливаясь и взмывая в мире, лишенном понятия верха и низа?..
Маги не поклонялись богам — побывавший хотя бы единожды в бестелесном иномирье не мог без улыбки внимать легендам о Всемогущих, испытывавших хотя бы отдаленное подобие человеческих чувств. Существо, способное не то что сотворить, а хотя бы понять структуру астрала, должно было обладать совершенно непохожими на человеческие органами чувств и мыслить абсолютно иными категориями. Магистры, пытавшиеся как-то упорядочить ощущения, испытанные ими в астрале, как правило, лишались рассудка, и уже много лет назад Тайгар скрепя сердце вынужден был признать, что, нащупав опытным путем способы использовать бестелесный мир в своих целях, маги оказались не в состоянии постичь его природу. Более того, Гроссмейстер склонен был думать, что, заглянув в чудовищный механизм Мироздания, они узрели явления, в принципе недоступные их пониманию, и жили бы несравнимо спокойнее, не имея представления о том, что знакомый им мирок — всего лишь крупинка в невообразимо сложной пространственно-временной конструкции, не имеющей названия ни на одном из человеческих языков…
Тайгар вновь осознал себя, лишь достигнув цели, почувствовав, что разум его сливается с разумом Батигар. Впрочем, слиянием это можно было назвать с большой натяжкой, а уж о том, что мысли и чувства человека, улавливаемые им с пятого на десятое, как невнятный разговор, доносящийся из соседней комнаты, принадлежат его дочери, он мог лишь догадываться, зная, что именно с ней должен был вступить в ментальный контакт.
Почувствовав испытываемые девушкой страх и тревогу, Гроссмейстер понял, что она находится в старинном храме большого города, но дальше этого продвинуться не сумел. Ослабленное переходом через астрал сознание его не могло внедриться в разум дочери и скользило по поверхности, собирая крохи периферийных ощущений. Теоретически заклинание Родственной Крови срабатывало безотказно, и, в известном смысле, сработало оно и в этот раз — душа Тайгара отыскала Батигар несмотря на разделявшее их расстояние и то, что Верховный Маг мог только догадываться о ее местонахождении, — однако слияния не произошло. Явилось ли причиной тому крайняя несхожесть их характеров, совершеннейшее незнание столь близкими родственниками друг друга или возбужденное состояние Батигар, сказать было трудно, но весьма скоро Тайгар убедился, что сколько-нибудь значительной пользы ему из контакта с дочерью извлечь не удастся. Вероятно, произнеси он заклинание Повиновения, результат был бы иным, однако без привлечения сильного аллата это вылилось бы в напрасную трату сил — поддерживать достаточно долго ментальную связь, пребывая в бестелесном состоянии, даже Гроссмейстеру было не по плечу.
Запустив на пробу несколько мысленных зондов, он убедился, что на вопросы о присутствии Мгала и кристалла Калиместиара Батигар отзывается положительно, и, чувствуя, что большего ему из неразблокированного мозга девушки не выудить, прервал контакт. И вновь его закружило, завертело среди сияющих во мраке клубков, серебристая пряжа которых мелькала все быстрее и быстрее, «Любопытно, каким образом мне удается воспринимать происходящее в бестелесном мире, если душа моя лишена каких-либо органов чувств?» — мелькнуло в угасающем сознании Гроссмейстера, летящем, подобно пущенной из бездонного колодца стреле, к далекой звездочке-маяку…
Несведущие люди склонны отрицать у магов наличие уникальных способностей или приписывать им сказочное могущество, причем и те и другие, узнав правду, испытывали сильнейшее разочарование. Одни из-за того, что чувствовали себя обделенными чудесным даром, другие из-за того, что волшебная сказка оборачивалась прозаическими рассказами о годах прилежной учебы и тяжких тренировок, без которых полученный при рождении дар не приносил чаемых плодов, как фруктовое дерево без ухода и полива. Разочарование испытывали не только простые смертные, но и наделенные магическими способностями молодые люди, которые, вкусив тягот учебы, покидали Школы Тайных Искусств, полагая, что достигнутые результаты не окупят затраченных ими усилий.
Вартар, даже сделавшись Гроссмейстером, так и не научился понимать этих юношей. Для него было и оставалось непреложной истиной, что человек должен стремиться развивать заложенные в нем способности, каких бы трудов это ему ни стоило. Будучи сыном ювелира, он с детских лет усвоил, что настоящую ценность камень обретает после надлежащей обработки, при этом каждый должен быть обточен, огранен, отшлифован и оправлен соответствующим способом, помогающим выявить и подчеркнуть присущие ему неповторимые качества. Правило это распространялось и на людей: человек, наделенный исключительным голосом, должен петь, обладающий даром ваятеля — резать по камню или работать с бронзой. Помимо того, что подобный подход казался Вартару в высшей степени целесообразным, оправдан он был еще и тем, что ни от одного занятия человек не получает такого наслаждения, как от того, к которому имеет врожденное предрасположение.
Мысль эта представлялась помощнику Верховного Мага совершенно очевидной, и едва ли не лучшим подтверждением ее служил Тайгар. Верховный Маг, искушенный политик, дипломат и администратор — для Вартара он оставался прежде всего Гроссмейстером, достигшим вершин магического искусства. Он был рожден для соверщения сложнейших магических преобразований и в очередной раз доказал это, когда Внепространственный Кокон начал истончаться, истаивать, и Вартар приготовился произнести Восстановительное заклинание. Подпитка вышедших из астрала являлась обычной процедурой, и маги-доноры были готовы к передаче энергии, но Тайгар, похоже, не испытывал в этом никакой необходимости. Совершив двойной переход через бестелесный мир, старик выглядел лучше, чем если бы ему пришлось взбираться на верхний этаж башни Мрака. Запавшие щеки покрыл слабый румянец, глаза блестели, и, чем бы ни кончилось его астральное путешествие, он имел все основания гордиться собой — преобразование было проделано мастерски. Другой бы на его месте пластом лежал, а Гроссмейстер…
— Благодарю за содействие. Все доноры свободны, — произнес Тайгар, вставая с кресла. Подозвал Вартара и, провожая глазами покидавших Чертог Средоточия Мудрости доноров-магов, вполголоса приказал: — Вели Ширтому подготовить аллата для связи с Бай-Баланом. Я хочу, чтобы Хималь нанял судно и вместе со своим отцом отправился к Танарину. Пусть Фарах прихватит верных людей и весь свой магический арсенал. А там, глядишь, настанет время и мне отправляться на «Убервель».
— Эге! Дело близится к развязке, — пробормотал Вартар, отправляясь выполнять распоряжение Верховного Мага. Вспомнив его слова о магическом арсенале и о том, что на борту «Убервеля» находится по крайней мере один Мглистый воин, покачал головой и задумчиво произнес: — Скверно придется тому, кто встанет у старика на пути к сокровищнице. За это дело он взялся всерьез, и вряд ли кто-нибудь сможет остановить его или хоть как-то помешать добраться до цели.