"Сколько же часов она потратила на это! - сказала Энн. - И материал должен стоить гораздо больше, чем она может себе позволить. Это действительно очень мило с ее стороны".
Но Лесли была настолько внутренне сжатой, когда Энн стала благодарить ее, что все опять стало по-прежнему.
Подарок Лесли не был последним подарком в маленьком доме, где жили Энн и Гилберт.
Мисс Корнелия, закончив шить для нежеланного и нежданного восьмого ребенка, взялась за подготовку одежды для очень желанного первенца Энн. Филиппа Блайк и Диана Райт тоже прислали восхитительную одежду. Несколько платьев прислала и миссис Линда Речел. Ее подарки были украшены вышивкой и оборками. Энн и сама нашила много вещей и все без единого машинного стежка. За шитьем она провела счастливейшие часы счастливой зимы.
Капитан Джим был самым частым гостем в маленьком доме. И никто, кроме него, не был таким желанным гостем. С каждым днем Энн все больше и больше любила старого моряка с простой душой и правдивым сердцем. Он был оживленный, как морской бриз, и такой же интересный, как античная рукопись. Энн никогда не уставала слушать его истории, забавные замечания и остроумные комментарии. Капитан Джим был редким человеком. В нем удачно сочетались доброта и мудрость. Казалось, ничто не может вывести капитана Джима из душевного равновесия.
"Делать людям приятное, развлекать их вошло у меня в привычку, - сказал он как-то Энн, когда она в очередной раз начала удивляться его неистощимой жизненной энергии. - Я все воспринимаю как хорошее, даже неприятности. Мне весело думать о том, что они не могут долго продолжаться. "Ах ты старый ревматизм, - говорю я ему, когда меня сильно прихватит, - тебе придется когда-нибудь оставить меня в покое".
Однажды поздно вечером, сидя у камина на маяке, Энн увидела книгу жизни капитана Джима, его не пришлось долго уговаривать, он с гордостью взял книгу с полки и дал Энн ее почитать.
- Я написал все это, чтобы сохранить для маленького Джо, - сказал он. Мне тяжело думать о том, что все, что я делал и видел, будет забыто после того, как я отправлюсь в последнее плавание. Джо не забудет ничего. Он будет пересказывать истории моей жизни своим детям.
Это была большая книга в толстом переплете с приключениями из жизни капитана Джима. Энн подумала, каким кладом могли бы стать эти приключения для писателей. Каждое событие было просто захватывающим. Но с литературной точки зрения в книге не было никакой ценности. Талант капитана Джима-рассказчика покидал его, когда он брал в руки перо и чернила. Он мог только сформулировать основные события, факты. А описание и грамматика очень страдали. Но Энн подумала, что все равно смелые поступки старого моряка можно увидеть между строками его неуклюжих предложений. Из его книги жизни могло бы выйти неплохое произведение. Комедии и трагедии, запрятанные в этой книге, только и ждали прикосновения руки мастера, чтобы заставлять смеяться и плакать миллионы людей.
Энн поделилась своими мыслями с Гилбертом, когда они возвращались домой.
- А, почему бы тебе самой не попробовать взяться за это, Энн? Она покачала головой.
- Нет, я и мечтать об этом не могу. У меня не получится. Это выше моих способностей. Ты знаешь мои сильные стороны, Гилберт, фантастика, правдоподобная и милая. Написать истории из жизни капитана Джима как следует может исключительно талантливый человек, с тонким стилем. Он должен быть прирожденным психологом, юмористом и трагиком одновременно. Тут нужно редкое сочетание. Пол мог бы сделать это, если бы был повзрослее. В любом случае я собираюсь пригласить его к нам не следующее лето и познакомить с капитаном Джимом.
"Приезжай к нам, - написала Энн Полу. - Не могу обещать тебе здесь Норы, или Золотой леди, или близнецов-моряков. Но ты найдешь здесь старого моряка, который может рассказать тебе замечательные истории".
Однако Пол в своем ответном письме написал, извиняясь, что не сможет приехать не следующий год, так как уезжает на два года учиться за границу.
"Когда я вернусь, я приеду в Четыре Ветра, дорогая учительница", - написал Пол.
- Но к тому времени капитан Джим состарится, - промолвила Энн с грустью, и некому будет написать книгу его жизни.
Глава 18
Весенние деньки
Под мартовским солнцем лед в гавани почернел и стал таять. А в апреле уже была голубая вода, и снова берег покрылся пеной. Заработал маяк. Как-то вечером залив Четырех Ветров снова озарился его сиянием.
"Я так рада снова видеть его, - сказала Энн в первый вечер появления света на маяке. - Я скучала по нему всю зиму. Северное небо казалось мне таким одиноким и пустым".
Деревья покрылись новыми нежными светло-зелеными листочками. Над лесами гавани расстилалась изумрудная дымка. Туман лежал на равнинах у моря.
В Долине снова задули ветры, от которых пахло соленой морской пеной. Море смеялось, сверкало и прихорашивалось как завзятая кокетка. Школа и рыбацкая деревушка очнулись от зимней спячки и вернулись к работе. Просторы гавани запрудили белые паруса. На берегу моряки готовились к плаванию, чинили снасти и зашивали паруса. Вскоре открылась навигация.
- В такой весенний день, как этот, - сказала Энн, - я точно знаю, что будет чувствовать моя душа после воскресения.
- Иногда весной мне кажется, что я мог бы стать поэтом, если бы вернулась моя молодость, - заметил капитан Джим. - Я ловлю себя на том, что все время прокручиваю в голове те стихи, которые я учил со школьным директором шестьдесят лет тому назад. В другое время они меня не беспокоят. Весной же я чувствую себя обязанным взбежать на скалы или выйти в поле и закричать.
Капитан Джим пришел в тот день в маленький дом, где жили Энн и Гилберт. Он принес хозяйке дома ракушек для сада и небольшой пучок травы, которую нашел во время своих прогулок по дюнам.
- Эта трава очень редко встречается на этом берегу, - сказал он. - Когда я был мальчиком, здесь росло множество подобной зелени. А сейчас и пучочка не увидишь. А когда нужна именно эта трава, ее и вовсе не сыскать. Ее можно найти только случайно. Бродишь по берегу и вдруг спотыкаешься. И сразу воздух вокруг наполняется ароматом. Смотришь под ноги и находишь вот это. Я обожаю ее запах. Она всегда заставляет меня думать о моей матери.
- Ей, наверное, тоже очень нравилась эта трава? - спросила Энн.
- Не думаю, что она знала ее. По-моему, она никогда не встречала такую траву. Просто так пахла мамина парфюмерия. От этой травы пахнет чем-то таким... Не молодостью, нет, но... От нее веет чем-то надежным, полезным, испытанным, как от матери. Невеста школьного учителя всегда клала пучок этой травы в коробочку со своими носовыми платками. И вы можете положить немного туда, где храните свои. Мне не нравятся запахи всех этих синтетических покупных духов. Запах натуральных трав гораздо лучше.
Идея украсить края цветочных клумб ракушками сначала не вызвала у Энн большого энтузиазма. Но она не хотела ранить чувства капитана Джима. Поэтому она сделала вид, что по достоинству оценила его предложение, которое на самом деле вовсе не нравилось ей. Энн стала бурно благодарить капитана. Но когда капитан Джим, с гордостью взявшись за работу, украсил каждую клумбу большими молочно-белыми ракушками, Энн, к своему собственному удивлению, обнаружила, что эффект, произведенный ракушками, ей очень нравится. В городе или даже в Долине они не имели бы такого вида, но здесь, в старомодном прибрежном саду "дома мечты", они смотрелись прекрасно.
- Да, они действительно очень мило выглядят, - сказала Энн.
- Клумбы невесты школьного директора тоже всегда были мастерски украшены. Она была специалистом по цветам и всему, что с ними связано. Она с такой любовью смотрела на них, так нежно прикасалась к ним, что они начинали расти, как ненормальные. У некоторых людей есть такие способности. У вас, миссис Блайз, мне кажется, тоже есть.
- Вот уж не знаю! Но я люблю мой сад, люблю работать в нем. Проводить время, ухаживая за зелеными растущими созданиями, видеть каждый день новые ростки - это все равно, что иметь отношение к мирозданию, я так думаю. Мой сад, как вера, как надежда. Нужно только немного терпения.
- Я всегда удивляюсь, когда смотрю на маленькие коричневые сморщенные семена и думаю о том, что из них вырастет такая красота, - сказал капитан Джим. - Когда я размышляю над семенами, мне кажется очень понятным то, как наши души будут жить в других Мирах. Никогда не поверил бы, что в этих маленьких созданиях есть жизнь, если бы не видел собственными глазами, что получается из них в результате чудесных превращений.
Энн, которая считала дни до того момента, когда у нее будет ребенок, не могла уже совершать долгие прогулки к маяку. Но мисс Корнелия и капитан Джим часто приходили к ней в дом. Мисс Корнелия вносила много радости в жизнь Энн и Гилберта. В каждый визит они много смеялись над ее забавными репликами. Иногда, когда в маленьком доме гостила мисс Корнелия, приходил и капитан Джим. И тогда было что послушать. Они вели между собой словесную войну, вступая в конфликты. Мисс Корнелия наступала, капитан Джим защищался. Однажды Энн упрекнула капитана за его стычки с мисс Корнелией.
- Я обожаю вести с ней беседы, миссис Блайз, - усмехнулся нераскаявшийся грешник. - Это величайшее наслаждение в моей жизни. Ее язычок и столб оживит. А ведь и вы с доктором не меньше наслаждаетесь, слушая ее.
На следующий день капитан Джим принес Энн букет майских цветов. Сад был наполнен восхитительными ароматами весеннего вечера. На побережье лежал туман молочного цвета, его покрывала поцелуями серебряная луна, покоящаяся в окружении серебряных звезд, сиявших над заливом. Над землей расстилался колокольный звон, который сливался с тихим весенним гулом моря. Майские цветы, принесенные капитаном Джимом, удачно завершили очаровательную композицию, созданную волшебницей-ночью.
- Я не видела еще ни одного такого цветка этой весной. Я так соскучилась по ним, - сказала Энн, погрузив лицо в букет.
- Их невозможно найти у нас в Четырех Ветрах или где-нибудь поблизости. Они растут только очень далеко, за Долиной. Я совершил сегодня небольшое путешествие и нарвал их для вас. Я думаю, это последние весенние цветы, больше таких не увидишь. Их сезон подходит к концу.
- Какой вы добрый и заботливый, капитан Джим! Никто больше, даже Гилберт, - сказала Энн, указывая в его сторону, - не вспомнил, что я так люблю майские цветы.
- Ну, у меня было еще и другое поручение. Я должен был наловить форелей для мистера Хаварда. Он их обожает, и это единственное, что я могу сделать в ответ на его доброту, в ответ на те услуги, которые он мне оказывал. Я принес ему форель и остался на целый день. Мы с ним долго разговаривали. Он очень любит разговаривать со мной, хотя я просто старый, никому не нужный моряк, а он солидный, прекрасно образованный человек. Просто он относится к тому типу людей, которые не могут молчать, когда им плохо. А здесь не так-то легко найти того, кто тебя выслушает. Здешние жители очень недоверчиво относятся к нему, потому что считают, что он неверующий. Не думаю, что это в точности так. По-моему, на острове есть несколько неверующих, но его можно назвать еретиком. Еретики, конечно, очень безнравственные люди, но с ними очень интересно общаться. У них другой взгляд на Бога. Они как бы находятся под впечатлением, что Его трудно найти, что совсем не так. Мне кажется, большинство из них находят Его в конце концов. Не думаю, что убеждения мистера Хаварда могут причинить мне много вреда. Единственная проблема, которая возникает у меня с мистером Хавардом, это то, что он слишком умный. Он считает себя самым умным и хитрым. Он убежден, что должен жить согласно своему мировоззрению, и все время начинает обсуждать новые способы того, как попасть на небо. По его мнению, традиционные способы, практикуемые основной частью населения, никуда не годятся. Но когда-нибудь он успокоится и будет смеяться над самим собой.
- Ну, во-первых, мистер Хавард был методистом, - сказала мисс Корнелия с такой интонацией, будто между методистами и еретиками нет большой разницы.
- Знаете, мисс Корнелия, - ответил капитан Джим мрачно, - иногда мне кажется, что, не будь я пресвитерианином, я был бы методистом.
- Подумаешь, - не замолкала мисс Корнелия. - Если бы вы не были пресвитерианином, то уже не имело бы большого значения, кем бы вы были. Да, кстати, раз уж мы заговорили о ереси, я вспомнила, что принесла вам, доктор, книгу, которую вы дали мне почитать. "Естественное право в духовном миру". Я не прочла и трети этого произведения. Я могу читать глубокомысленные трактаты, я могу читать какую-нибудь бессмыслицу, но эта книга не относится ни к тому, ни к другому.
- В ней содержатся некоторые еретические идеи, - сказал Гилберт, - но я предупреждал вас об этом, прежде чем дать эту книгу, мисс Корнелия.
- О, меня не беспокоит то, что эта книга - ересь. Я могу читать безнравственные вещи, но не переношу глупость, - непримиримо заявила мисс Корнелия. На этом она сочла нужным остановиться, так как, по ее мнению, какое-то там "Естественное право" не заслуживает большого внимания.
- Раз уж мы заговорили о книгах, "Безумная любовь" наконец-то подошла к концу. Две недели назад пришло окончание, - заметил капитан Джим мечтательно. - Это продолжалось сто три главы. Книга закончилась как раз на их свадьбе. Думаю, они решили все свои проблемы. Хорошо, что хоть в книгах возможно полное решение всех проблем. Жаль, что нигде больше такое невозможно.
- Я лично никогда не читаю романы, - сказала мисс Корнелия. - Вы не слышали, как чувствует себя Джорджи Рассел, Джим?
- Да, по пути домой я заходил навестить его. С ним все нормально, хотя он, как всегда, варится в бульоне всевозможных проблем, бедняга. Правда, он сам все заварил, но от этого ведь не легче.
- Он ужасный пессимист, - сказала мисс Корнелия.
- Ничего подобного. Он просто никак не может найти то, что ему надо в жизни.
- А разве это не пессимизм?
- Нет. Пессимизм - это когда человек и не надеется что-нибудь найти, а Джорджи до этого пока еще не дошел.
- У вас и для дьявола найдется ласковое словечко, Джим Бойд.
- Слышал я историю об одной настырной пожилой леди, но для дьявола у меня нет добрых слов, мисс Корнелия.
- Да вы вообще в него хоть верите? - серьезно спросила мисс Корнелия.
- Как вы можете спрашивать у меня такое, когда знаете, что я убежденный пресвитерианин, Корнелия?
- Вы верите или нет? - настаивала мисс Корнелия.
- Я верю в то, что слышал однажды от одного священника. Он сказал, что сила зла живет и действует, - ответил капитан Джим. - Я верю, Корнелия. Можно называть это дьяволом, или силами зла, или как вам нравится. Но это существует. И все неверующие и еретики в мире не смогут доказать, что ничего подобного не существует, так же как они не могут доказать, что Бога нет.
- Кстати, раз мы завели разговор о дьяволе, - сказала мисс Корнелия. - Мне кажется, что Билли Бут продался ему. Вы слышали о его последней проделке?
- Нет. А что он натворил?
- Он вышел из себя и сжег новый коричневый костюм своей жены, который она купила в Шарлоттауне за двадцать пять долларов. Он сделал это только потому, что решил, что мужчины стали с восхищением смотреть на нее в церкви, когда она надела свой новый костюм. Как это похоже на мужчин!
- Миссис Бут очень миленькая, а коричневый цвет больше всего идет ей, согласился капитан Джим.
- Но разве это может послужить причиной для того, чтобы бросить ее новый костюм в печку? Билли Бут - последний дурак, он превращает жизнь своей жены в какой-то кошмар. Она целую неделю рыдала над этим костюмом.
- Буты все со странностями, - сказал капитан Джим. - Когда-то Билли казался самым нормальным, самым здравомыслящим среди многих жителей. Но после свадьбы все странности, унаследованные им от родителей, вышли наружу. А его брат Дэниел всегда был каким-то ненормальным.
- У "него каждый день были вспышки гнева. Его жене приходилось делать всю работу за него, пока он был не в себе. Когда он умер, друзья прислали ей письмо с соболезнованиями. Если бы мне пришлось написать ей что-нибудь по поводу смерти ее мужа, то я написала бы только поздравления. Его отец, Абрам Бут, противный старикашка, был горьким пьяницей. Он напился на похоронах своей жены, говорил заплетающимся языком и икал. "Я не пи-и-и-л много, я просто не-е-е-хорошо себя чувс-вс-вс-тву-у-ю-ю". Я хорошенько огрела его зонтиком по спине, когда он проходил мимо. Это протрезвило его на какое-то время, пока выносили гроб из дома. Молодой Джонни Бут должен был вчера бракосочетаться, но не смог, потому что, видите ли, заболел свинкой. Как это похоже на мужчин!
- А что он мог поделать, если действительно заболел, бедный парень?
- Не стала бы я сочувствовать ему, если бы была Кейт Штерн. Я не знаю, как он умудрился заболеть свинкой, но я знаю, что свадебный ужин был приготовлен, и все испортится до его выздоровления. Какие расходы! Он должен был переболеть свинкой, когда был еще ребенком.
- Мисс Корнелия, вам не кажется, что вы слишком многого хотите?
Мисс Корнелия посчитала ниже своего достоинства отвечать на эту реплику и повернулась лицом к Сьюзан Бэйкер, старой пряхе с мрачным лицом и добрым сердцем. На несколько недель ее пригласили поработать в маленьком доме. Она только что вернулась из Долины, куда ездила в гости.
- Как поживает тетя Мэнди? - спросила мисс Корнелия.
Сьюзан вздохнула.
- Очень плохо, очень плохо, Корнелия. Боюсь, скоро она будет уже на небесах, бедная.
- О, нет! Бог этого не допустит, будь уверена, - воскликнула мисс Корнелия.
Капитан Джим и Гилберт посмотрели друг на друга. Затем они неожиданно покраснели и вышли.
- Пришло время, когда не смеяться - просто грех, - сказал капитан Джим, задыхаясь от хохота. - Они обе - замечательные женщины!
Глава 19
Рассвет и сумерки
В начале июня, когда песчаные холмы покрылись огромным количеством диких роз и в Долине веяло яблочным ароматом, в маленький дом приехала Марилла. Сьюзан Бэйкер, несколько недель жившая в маленьком доме, но уже успевшая полюбить "молодую миссис доктор", так она звала Энн, открыла дверь и подозрительно посмотрела на Мариллу. Но так как Марилла не вмешивалась ни в работу Сьюзан, ни во взаимоотношения Энн со Сьюзан, то вскоре Бэйкер забыла о первой неприязни и подружилась с Мариллой.
Однажды вечером, когда заходившее солнце горело на горизонте ярко-красным шаром, а в саду выводила трели малиновка, воспевая вечерние звезды, в маленьком "доме мечты" неожиданно началась суматоха. Телефонные звонки раздались в некоторых домах в Долине. Доктор Дэйв и сестра в белом колпаке поспешно спустились вниз. Марилла металась по саду между клумбами, украшенными ракушками, и бормотала молитвы. А Сьюзан сидела на кухне с тампонами в ушах и с повязанным вокруг головы передником.
Лесли, увидев, что в окнах дома напротив горит свет, не спала всю ночь.
Та июньская ночь была короткой, но она показалась вечностью для тех, кто ждал.
- Ax, кончится ли это когда-нибудь? - сказала Марилла. Затем она увидела, как мрачно выглядят медсестра и доктор Дэйв, и не осмелилась спросить у них о чем-нибудь.
- Не говорите мне ничего, - сказала Сьюзан, отвечая на ту боль, что была в глазах Мариллы. - Как Бог может быть таким жестоким, что забирает от нас это дорогое создание, когда мы все его так любим!
- Он забирает и других, не менее любимых, - хрипло ответила Марилла.
Но на рассвете, когда поднимающееся солнце пронзило лежавшие над гаванью туманы, и над берегом повисла радуга, радость пришла в маленький дом. Энн была жива и здорова, а рядом с ней на кровати лежала крошечная белая леди с большими, как у ее матери, глазами. Лицо Гилберта было серым и измученным после ночных событий. Он спустился вниз, чтобы поговорить с Мариллой и Сьюзан.
- Слава Богу, - вздохнула Марилла. Сьюзан встала и вынула шерстяные тампоны из ушей.
- Пришло время позавтракать. Думаю, после всех волнений вы были бы не против перекусить немного. Скажите Энн, что ей ни о чем не надо волноваться, Сьюзан все приготовит. Пусть думает только о своем ребенке.
Гилберт грустно улыбнулся и вышел. Энн не надо было говорить о том, что она должна думать о ребенке. С того момента, как она стала матерью, она только о нем и думала, глядя своими большими глазами на лежавшее рядом существо. Ничто другое ее не волновало. В течение нескольких часов она наслаждалась столь острым ощущением счастья, что думала, что даже ангелы завидуют ей.
- Маленькая Джоси, - лепетала она, когда Марилла зашла в комнату, чтобы посмотреть на ребенка. - Мы планировали так назвать ребенка, если родится девочка. Мы перебрали столько имен, которыми хотели бы назвать ее в честь разных наших друзей. Было очень трудно выбрать. В конце концов мы остановились на Джоси. Для краткости мы можем называть ее Джой, это звучит очень красиво. Ах, Марилла! Я считала, что раньше была счастлива. Но теперь я поняла, что это была только мечта о счастье, сон, а теперь наступила реальность.
- Ты не должна много разговаривать, Энн. Подожди, ты еще очень слаба, предостерегающе сказала Марилла.
- Ты знаешь, как мне тяжело не разговаривать, - улыбнулась Энн.
Вначале Энн была слишком слаба и слишком счастлива, чтобы заметить мрачный вид Гилберта и печаль на лице Мариллы. Тогда в ее душу вкралось безжалостное, холодное, как морской туман, подозрение. Почему Гилберт не радуется, почему он ничего не говорит ей о ребенке? Почему они забрали от нее ребенка? Что-то было не так.
- Гилберт, - прошептала Энн, - с ребенком ведь все в порядке, правда? Скажи.
Прошло некоторое время, прежде чем Гилберт повернулся к Энн. Он нагнулся к ней и заглянул в глаза. Марилла, стоявшая под дверью, услышала жалобный душераздирающий стон и бросилась в кухню, где плакала Сьюзан.
- Ах, бедняжка, бедняжка! Как же она перенесет это, мисс Кетберг? Боюсь, это убьет ее. Она так ждала этого ребенка, была так счастлива. Неужели ничего уже нельзя сделать, мисс Кетберг?
- Боюсь, нет, Сьюзан. Гилберт сказал, что надежд нет. Он с самого начала знал, что ребенок не выживет.
- А ребеночек такой милый, - всхлипывала Сьюзан. - Я никогда не видела таких белых младенцев. Обычно они красные или желтые. Он открыл свои глазенки, как будто ему уже месяц, маленький. Бедная молодая миссис доктор!
На закате маленькое создание, которое появилось на рассвете, покинуло этот мир, оставив в нем разбитые сердца. Корнелия взяла маленькую белую леди из добрых, но сильных рук медсестры и облачила крошечное, мягкое, как воск, тело в красивое платье, которое подарила Лесли. Лесли просила об этом. Затем она положила тело рядом с убитой горем матерью. Лицо Энн было в слезах.
- Бог дал, Бог и взял, - проговорила медсестра сквозь слезы. - Да будет благословенно имя Господне!
Затем она вышла, оставив Энн и Гилберта вдвоем с их горем.
На следующий день маленькая белоснежная Джой была положена в вельветовый гробик, который Лесли отделала цветами. Ее похоронили на кладбище около церкви в Долине. Мисс Корнелия убрала всю одежду, приготовленную для младенца, и маленькую колыбельку. Затем они сели и опустили головы. Маленькая Джой никогда не будет спать здесь. Она нашла себе более холодную и узкую кроватку.
- Для меня это ужасное разочарование, - сказала мисс Корнелия с дрожью в голосе, вспоминая те роковые минуты на закате, когда умерла девочка, покинув эту землю и улетев в Долину Теней.
- Бедная Энн! Ее сердце разбито.
- Я завидую Энн, - вдруг резко сказала Лесли. - Я завидовала бы ей, даже если бы она умерла. Она была матерью в течение целого дня! Я с радостью отдала бы всю мою жизнь ради этого!
- Ты не должна говорить так, Лесли, дорогая, - сказала мисс Корнелия. Она боялась, что мисс Кетберг подумает что-то ужасное о Лесли.
Выздоровление Энн шло медленно. Многое причиняло ей боль. Цветы и солнечный свет, - все в Четырех Ветрах сильно раздражало ее. А когда шел дождь, она не находила себе места при мысли о том, что тяжелые капли падают на маленькую могилку на кладбище у церкви. А когда от ветра гремел навес крыши, Энн слышались какие-то голоса, которых раньше она никогда не слышала.
Добрые посетители, которые пытались своими несколько неуклюжими утешениями загладить боль тяжелой утраты, причиняли хозяйке дома только еще большие страдания. Письмо от Фил Блэйк было последней каплей. Фил слышала о рождении ребенка, но не слышала о смерти. Поэтому она послала письмо, полное поздравлений. Оно ранило Энн в самое сердце.
- Я так смеялась бы, читая эти поздравления и шутки, если бы у меня был ребенок, - сказала рыдающая Энн Марилле. - Но у меня нет моей малышки, и все эти поздравления кажутся мне теперь жестокой насмешкой. Хотя, я знаю, Фил не хотела причинять мне боль ни одним словом. О, Марилла, не знаю, как я буду жить дальше, как я снова смогу быть счастливой. К концу моей жизни все, вое воспоминания и окружающий меня мир будут только причинять мне боль.
- Время поможет тебе, - сказала Марилла, которая мучилась от переполнявшего ее сострадания, но никак не могла выразить его как-нибудь иначе, кроме как избитыми фразами.
- Это несправедливо, - сказала Энн. - Дети рождаются и живут там, где их совсем не ждут, где за ними никто не смотрит, Я так любила бы моего ребенка, так заботилась бы о нем, я дала бы ему все, что могла. А мне не было позволено сохранить его.
Но Лесли была настолько внутренне сжатой, когда Энн стала благодарить ее, что все опять стало по-прежнему.
Подарок Лесли не был последним подарком в маленьком доме, где жили Энн и Гилберт.
Мисс Корнелия, закончив шить для нежеланного и нежданного восьмого ребенка, взялась за подготовку одежды для очень желанного первенца Энн. Филиппа Блайк и Диана Райт тоже прислали восхитительную одежду. Несколько платьев прислала и миссис Линда Речел. Ее подарки были украшены вышивкой и оборками. Энн и сама нашила много вещей и все без единого машинного стежка. За шитьем она провела счастливейшие часы счастливой зимы.
Капитан Джим был самым частым гостем в маленьком доме. И никто, кроме него, не был таким желанным гостем. С каждым днем Энн все больше и больше любила старого моряка с простой душой и правдивым сердцем. Он был оживленный, как морской бриз, и такой же интересный, как античная рукопись. Энн никогда не уставала слушать его истории, забавные замечания и остроумные комментарии. Капитан Джим был редким человеком. В нем удачно сочетались доброта и мудрость. Казалось, ничто не может вывести капитана Джима из душевного равновесия.
"Делать людям приятное, развлекать их вошло у меня в привычку, - сказал он как-то Энн, когда она в очередной раз начала удивляться его неистощимой жизненной энергии. - Я все воспринимаю как хорошее, даже неприятности. Мне весело думать о том, что они не могут долго продолжаться. "Ах ты старый ревматизм, - говорю я ему, когда меня сильно прихватит, - тебе придется когда-нибудь оставить меня в покое".
Однажды поздно вечером, сидя у камина на маяке, Энн увидела книгу жизни капитана Джима, его не пришлось долго уговаривать, он с гордостью взял книгу с полки и дал Энн ее почитать.
- Я написал все это, чтобы сохранить для маленького Джо, - сказал он. Мне тяжело думать о том, что все, что я делал и видел, будет забыто после того, как я отправлюсь в последнее плавание. Джо не забудет ничего. Он будет пересказывать истории моей жизни своим детям.
Это была большая книга в толстом переплете с приключениями из жизни капитана Джима. Энн подумала, каким кладом могли бы стать эти приключения для писателей. Каждое событие было просто захватывающим. Но с литературной точки зрения в книге не было никакой ценности. Талант капитана Джима-рассказчика покидал его, когда он брал в руки перо и чернила. Он мог только сформулировать основные события, факты. А описание и грамматика очень страдали. Но Энн подумала, что все равно смелые поступки старого моряка можно увидеть между строками его неуклюжих предложений. Из его книги жизни могло бы выйти неплохое произведение. Комедии и трагедии, запрятанные в этой книге, только и ждали прикосновения руки мастера, чтобы заставлять смеяться и плакать миллионы людей.
Энн поделилась своими мыслями с Гилбертом, когда они возвращались домой.
- А, почему бы тебе самой не попробовать взяться за это, Энн? Она покачала головой.
- Нет, я и мечтать об этом не могу. У меня не получится. Это выше моих способностей. Ты знаешь мои сильные стороны, Гилберт, фантастика, правдоподобная и милая. Написать истории из жизни капитана Джима как следует может исключительно талантливый человек, с тонким стилем. Он должен быть прирожденным психологом, юмористом и трагиком одновременно. Тут нужно редкое сочетание. Пол мог бы сделать это, если бы был повзрослее. В любом случае я собираюсь пригласить его к нам не следующее лето и познакомить с капитаном Джимом.
"Приезжай к нам, - написала Энн Полу. - Не могу обещать тебе здесь Норы, или Золотой леди, или близнецов-моряков. Но ты найдешь здесь старого моряка, который может рассказать тебе замечательные истории".
Однако Пол в своем ответном письме написал, извиняясь, что не сможет приехать не следующий год, так как уезжает на два года учиться за границу.
"Когда я вернусь, я приеду в Четыре Ветра, дорогая учительница", - написал Пол.
- Но к тому времени капитан Джим состарится, - промолвила Энн с грустью, и некому будет написать книгу его жизни.
Глава 18
Весенние деньки
Под мартовским солнцем лед в гавани почернел и стал таять. А в апреле уже была голубая вода, и снова берег покрылся пеной. Заработал маяк. Как-то вечером залив Четырех Ветров снова озарился его сиянием.
"Я так рада снова видеть его, - сказала Энн в первый вечер появления света на маяке. - Я скучала по нему всю зиму. Северное небо казалось мне таким одиноким и пустым".
Деревья покрылись новыми нежными светло-зелеными листочками. Над лесами гавани расстилалась изумрудная дымка. Туман лежал на равнинах у моря.
В Долине снова задули ветры, от которых пахло соленой морской пеной. Море смеялось, сверкало и прихорашивалось как завзятая кокетка. Школа и рыбацкая деревушка очнулись от зимней спячки и вернулись к работе. Просторы гавани запрудили белые паруса. На берегу моряки готовились к плаванию, чинили снасти и зашивали паруса. Вскоре открылась навигация.
- В такой весенний день, как этот, - сказала Энн, - я точно знаю, что будет чувствовать моя душа после воскресения.
- Иногда весной мне кажется, что я мог бы стать поэтом, если бы вернулась моя молодость, - заметил капитан Джим. - Я ловлю себя на том, что все время прокручиваю в голове те стихи, которые я учил со школьным директором шестьдесят лет тому назад. В другое время они меня не беспокоят. Весной же я чувствую себя обязанным взбежать на скалы или выйти в поле и закричать.
Капитан Джим пришел в тот день в маленький дом, где жили Энн и Гилберт. Он принес хозяйке дома ракушек для сада и небольшой пучок травы, которую нашел во время своих прогулок по дюнам.
- Эта трава очень редко встречается на этом берегу, - сказал он. - Когда я был мальчиком, здесь росло множество подобной зелени. А сейчас и пучочка не увидишь. А когда нужна именно эта трава, ее и вовсе не сыскать. Ее можно найти только случайно. Бродишь по берегу и вдруг спотыкаешься. И сразу воздух вокруг наполняется ароматом. Смотришь под ноги и находишь вот это. Я обожаю ее запах. Она всегда заставляет меня думать о моей матери.
- Ей, наверное, тоже очень нравилась эта трава? - спросила Энн.
- Не думаю, что она знала ее. По-моему, она никогда не встречала такую траву. Просто так пахла мамина парфюмерия. От этой травы пахнет чем-то таким... Не молодостью, нет, но... От нее веет чем-то надежным, полезным, испытанным, как от матери. Невеста школьного учителя всегда клала пучок этой травы в коробочку со своими носовыми платками. И вы можете положить немного туда, где храните свои. Мне не нравятся запахи всех этих синтетических покупных духов. Запах натуральных трав гораздо лучше.
Идея украсить края цветочных клумб ракушками сначала не вызвала у Энн большого энтузиазма. Но она не хотела ранить чувства капитана Джима. Поэтому она сделала вид, что по достоинству оценила его предложение, которое на самом деле вовсе не нравилось ей. Энн стала бурно благодарить капитана. Но когда капитан Джим, с гордостью взявшись за работу, украсил каждую клумбу большими молочно-белыми ракушками, Энн, к своему собственному удивлению, обнаружила, что эффект, произведенный ракушками, ей очень нравится. В городе или даже в Долине они не имели бы такого вида, но здесь, в старомодном прибрежном саду "дома мечты", они смотрелись прекрасно.
- Да, они действительно очень мило выглядят, - сказала Энн.
- Клумбы невесты школьного директора тоже всегда были мастерски украшены. Она была специалистом по цветам и всему, что с ними связано. Она с такой любовью смотрела на них, так нежно прикасалась к ним, что они начинали расти, как ненормальные. У некоторых людей есть такие способности. У вас, миссис Блайз, мне кажется, тоже есть.
- Вот уж не знаю! Но я люблю мой сад, люблю работать в нем. Проводить время, ухаживая за зелеными растущими созданиями, видеть каждый день новые ростки - это все равно, что иметь отношение к мирозданию, я так думаю. Мой сад, как вера, как надежда. Нужно только немного терпения.
- Я всегда удивляюсь, когда смотрю на маленькие коричневые сморщенные семена и думаю о том, что из них вырастет такая красота, - сказал капитан Джим. - Когда я размышляю над семенами, мне кажется очень понятным то, как наши души будут жить в других Мирах. Никогда не поверил бы, что в этих маленьких созданиях есть жизнь, если бы не видел собственными глазами, что получается из них в результате чудесных превращений.
Энн, которая считала дни до того момента, когда у нее будет ребенок, не могла уже совершать долгие прогулки к маяку. Но мисс Корнелия и капитан Джим часто приходили к ней в дом. Мисс Корнелия вносила много радости в жизнь Энн и Гилберта. В каждый визит они много смеялись над ее забавными репликами. Иногда, когда в маленьком доме гостила мисс Корнелия, приходил и капитан Джим. И тогда было что послушать. Они вели между собой словесную войну, вступая в конфликты. Мисс Корнелия наступала, капитан Джим защищался. Однажды Энн упрекнула капитана за его стычки с мисс Корнелией.
- Я обожаю вести с ней беседы, миссис Блайз, - усмехнулся нераскаявшийся грешник. - Это величайшее наслаждение в моей жизни. Ее язычок и столб оживит. А ведь и вы с доктором не меньше наслаждаетесь, слушая ее.
На следующий день капитан Джим принес Энн букет майских цветов. Сад был наполнен восхитительными ароматами весеннего вечера. На побережье лежал туман молочного цвета, его покрывала поцелуями серебряная луна, покоящаяся в окружении серебряных звезд, сиявших над заливом. Над землей расстилался колокольный звон, который сливался с тихим весенним гулом моря. Майские цветы, принесенные капитаном Джимом, удачно завершили очаровательную композицию, созданную волшебницей-ночью.
- Я не видела еще ни одного такого цветка этой весной. Я так соскучилась по ним, - сказала Энн, погрузив лицо в букет.
- Их невозможно найти у нас в Четырех Ветрах или где-нибудь поблизости. Они растут только очень далеко, за Долиной. Я совершил сегодня небольшое путешествие и нарвал их для вас. Я думаю, это последние весенние цветы, больше таких не увидишь. Их сезон подходит к концу.
- Какой вы добрый и заботливый, капитан Джим! Никто больше, даже Гилберт, - сказала Энн, указывая в его сторону, - не вспомнил, что я так люблю майские цветы.
- Ну, у меня было еще и другое поручение. Я должен был наловить форелей для мистера Хаварда. Он их обожает, и это единственное, что я могу сделать в ответ на его доброту, в ответ на те услуги, которые он мне оказывал. Я принес ему форель и остался на целый день. Мы с ним долго разговаривали. Он очень любит разговаривать со мной, хотя я просто старый, никому не нужный моряк, а он солидный, прекрасно образованный человек. Просто он относится к тому типу людей, которые не могут молчать, когда им плохо. А здесь не так-то легко найти того, кто тебя выслушает. Здешние жители очень недоверчиво относятся к нему, потому что считают, что он неверующий. Не думаю, что это в точности так. По-моему, на острове есть несколько неверующих, но его можно назвать еретиком. Еретики, конечно, очень безнравственные люди, но с ними очень интересно общаться. У них другой взгляд на Бога. Они как бы находятся под впечатлением, что Его трудно найти, что совсем не так. Мне кажется, большинство из них находят Его в конце концов. Не думаю, что убеждения мистера Хаварда могут причинить мне много вреда. Единственная проблема, которая возникает у меня с мистером Хавардом, это то, что он слишком умный. Он считает себя самым умным и хитрым. Он убежден, что должен жить согласно своему мировоззрению, и все время начинает обсуждать новые способы того, как попасть на небо. По его мнению, традиционные способы, практикуемые основной частью населения, никуда не годятся. Но когда-нибудь он успокоится и будет смеяться над самим собой.
- Ну, во-первых, мистер Хавард был методистом, - сказала мисс Корнелия с такой интонацией, будто между методистами и еретиками нет большой разницы.
- Знаете, мисс Корнелия, - ответил капитан Джим мрачно, - иногда мне кажется, что, не будь я пресвитерианином, я был бы методистом.
- Подумаешь, - не замолкала мисс Корнелия. - Если бы вы не были пресвитерианином, то уже не имело бы большого значения, кем бы вы были. Да, кстати, раз уж мы заговорили о ереси, я вспомнила, что принесла вам, доктор, книгу, которую вы дали мне почитать. "Естественное право в духовном миру". Я не прочла и трети этого произведения. Я могу читать глубокомысленные трактаты, я могу читать какую-нибудь бессмыслицу, но эта книга не относится ни к тому, ни к другому.
- В ней содержатся некоторые еретические идеи, - сказал Гилберт, - но я предупреждал вас об этом, прежде чем дать эту книгу, мисс Корнелия.
- О, меня не беспокоит то, что эта книга - ересь. Я могу читать безнравственные вещи, но не переношу глупость, - непримиримо заявила мисс Корнелия. На этом она сочла нужным остановиться, так как, по ее мнению, какое-то там "Естественное право" не заслуживает большого внимания.
- Раз уж мы заговорили о книгах, "Безумная любовь" наконец-то подошла к концу. Две недели назад пришло окончание, - заметил капитан Джим мечтательно. - Это продолжалось сто три главы. Книга закончилась как раз на их свадьбе. Думаю, они решили все свои проблемы. Хорошо, что хоть в книгах возможно полное решение всех проблем. Жаль, что нигде больше такое невозможно.
- Я лично никогда не читаю романы, - сказала мисс Корнелия. - Вы не слышали, как чувствует себя Джорджи Рассел, Джим?
- Да, по пути домой я заходил навестить его. С ним все нормально, хотя он, как всегда, варится в бульоне всевозможных проблем, бедняга. Правда, он сам все заварил, но от этого ведь не легче.
- Он ужасный пессимист, - сказала мисс Корнелия.
- Ничего подобного. Он просто никак не может найти то, что ему надо в жизни.
- А разве это не пессимизм?
- Нет. Пессимизм - это когда человек и не надеется что-нибудь найти, а Джорджи до этого пока еще не дошел.
- У вас и для дьявола найдется ласковое словечко, Джим Бойд.
- Слышал я историю об одной настырной пожилой леди, но для дьявола у меня нет добрых слов, мисс Корнелия.
- Да вы вообще в него хоть верите? - серьезно спросила мисс Корнелия.
- Как вы можете спрашивать у меня такое, когда знаете, что я убежденный пресвитерианин, Корнелия?
- Вы верите или нет? - настаивала мисс Корнелия.
- Я верю в то, что слышал однажды от одного священника. Он сказал, что сила зла живет и действует, - ответил капитан Джим. - Я верю, Корнелия. Можно называть это дьяволом, или силами зла, или как вам нравится. Но это существует. И все неверующие и еретики в мире не смогут доказать, что ничего подобного не существует, так же как они не могут доказать, что Бога нет.
- Кстати, раз мы завели разговор о дьяволе, - сказала мисс Корнелия. - Мне кажется, что Билли Бут продался ему. Вы слышали о его последней проделке?
- Нет. А что он натворил?
- Он вышел из себя и сжег новый коричневый костюм своей жены, который она купила в Шарлоттауне за двадцать пять долларов. Он сделал это только потому, что решил, что мужчины стали с восхищением смотреть на нее в церкви, когда она надела свой новый костюм. Как это похоже на мужчин!
- Миссис Бут очень миленькая, а коричневый цвет больше всего идет ей, согласился капитан Джим.
- Но разве это может послужить причиной для того, чтобы бросить ее новый костюм в печку? Билли Бут - последний дурак, он превращает жизнь своей жены в какой-то кошмар. Она целую неделю рыдала над этим костюмом.
- Буты все со странностями, - сказал капитан Джим. - Когда-то Билли казался самым нормальным, самым здравомыслящим среди многих жителей. Но после свадьбы все странности, унаследованные им от родителей, вышли наружу. А его брат Дэниел всегда был каким-то ненормальным.
- У "него каждый день были вспышки гнева. Его жене приходилось делать всю работу за него, пока он был не в себе. Когда он умер, друзья прислали ей письмо с соболезнованиями. Если бы мне пришлось написать ей что-нибудь по поводу смерти ее мужа, то я написала бы только поздравления. Его отец, Абрам Бут, противный старикашка, был горьким пьяницей. Он напился на похоронах своей жены, говорил заплетающимся языком и икал. "Я не пи-и-и-л много, я просто не-е-е-хорошо себя чувс-вс-вс-тву-у-ю-ю". Я хорошенько огрела его зонтиком по спине, когда он проходил мимо. Это протрезвило его на какое-то время, пока выносили гроб из дома. Молодой Джонни Бут должен был вчера бракосочетаться, но не смог, потому что, видите ли, заболел свинкой. Как это похоже на мужчин!
- А что он мог поделать, если действительно заболел, бедный парень?
- Не стала бы я сочувствовать ему, если бы была Кейт Штерн. Я не знаю, как он умудрился заболеть свинкой, но я знаю, что свадебный ужин был приготовлен, и все испортится до его выздоровления. Какие расходы! Он должен был переболеть свинкой, когда был еще ребенком.
- Мисс Корнелия, вам не кажется, что вы слишком многого хотите?
Мисс Корнелия посчитала ниже своего достоинства отвечать на эту реплику и повернулась лицом к Сьюзан Бэйкер, старой пряхе с мрачным лицом и добрым сердцем. На несколько недель ее пригласили поработать в маленьком доме. Она только что вернулась из Долины, куда ездила в гости.
- Как поживает тетя Мэнди? - спросила мисс Корнелия.
Сьюзан вздохнула.
- Очень плохо, очень плохо, Корнелия. Боюсь, скоро она будет уже на небесах, бедная.
- О, нет! Бог этого не допустит, будь уверена, - воскликнула мисс Корнелия.
Капитан Джим и Гилберт посмотрели друг на друга. Затем они неожиданно покраснели и вышли.
- Пришло время, когда не смеяться - просто грех, - сказал капитан Джим, задыхаясь от хохота. - Они обе - замечательные женщины!
Глава 19
Рассвет и сумерки
В начале июня, когда песчаные холмы покрылись огромным количеством диких роз и в Долине веяло яблочным ароматом, в маленький дом приехала Марилла. Сьюзан Бэйкер, несколько недель жившая в маленьком доме, но уже успевшая полюбить "молодую миссис доктор", так она звала Энн, открыла дверь и подозрительно посмотрела на Мариллу. Но так как Марилла не вмешивалась ни в работу Сьюзан, ни во взаимоотношения Энн со Сьюзан, то вскоре Бэйкер забыла о первой неприязни и подружилась с Мариллой.
Однажды вечером, когда заходившее солнце горело на горизонте ярко-красным шаром, а в саду выводила трели малиновка, воспевая вечерние звезды, в маленьком "доме мечты" неожиданно началась суматоха. Телефонные звонки раздались в некоторых домах в Долине. Доктор Дэйв и сестра в белом колпаке поспешно спустились вниз. Марилла металась по саду между клумбами, украшенными ракушками, и бормотала молитвы. А Сьюзан сидела на кухне с тампонами в ушах и с повязанным вокруг головы передником.
Лесли, увидев, что в окнах дома напротив горит свет, не спала всю ночь.
Та июньская ночь была короткой, но она показалась вечностью для тех, кто ждал.
- Ax, кончится ли это когда-нибудь? - сказала Марилла. Затем она увидела, как мрачно выглядят медсестра и доктор Дэйв, и не осмелилась спросить у них о чем-нибудь.
- Не говорите мне ничего, - сказала Сьюзан, отвечая на ту боль, что была в глазах Мариллы. - Как Бог может быть таким жестоким, что забирает от нас это дорогое создание, когда мы все его так любим!
- Он забирает и других, не менее любимых, - хрипло ответила Марилла.
Но на рассвете, когда поднимающееся солнце пронзило лежавшие над гаванью туманы, и над берегом повисла радуга, радость пришла в маленький дом. Энн была жива и здорова, а рядом с ней на кровати лежала крошечная белая леди с большими, как у ее матери, глазами. Лицо Гилберта было серым и измученным после ночных событий. Он спустился вниз, чтобы поговорить с Мариллой и Сьюзан.
- Слава Богу, - вздохнула Марилла. Сьюзан встала и вынула шерстяные тампоны из ушей.
- Пришло время позавтракать. Думаю, после всех волнений вы были бы не против перекусить немного. Скажите Энн, что ей ни о чем не надо волноваться, Сьюзан все приготовит. Пусть думает только о своем ребенке.
Гилберт грустно улыбнулся и вышел. Энн не надо было говорить о том, что она должна думать о ребенке. С того момента, как она стала матерью, она только о нем и думала, глядя своими большими глазами на лежавшее рядом существо. Ничто другое ее не волновало. В течение нескольких часов она наслаждалась столь острым ощущением счастья, что думала, что даже ангелы завидуют ей.
- Маленькая Джоси, - лепетала она, когда Марилла зашла в комнату, чтобы посмотреть на ребенка. - Мы планировали так назвать ребенка, если родится девочка. Мы перебрали столько имен, которыми хотели бы назвать ее в честь разных наших друзей. Было очень трудно выбрать. В конце концов мы остановились на Джоси. Для краткости мы можем называть ее Джой, это звучит очень красиво. Ах, Марилла! Я считала, что раньше была счастлива. Но теперь я поняла, что это была только мечта о счастье, сон, а теперь наступила реальность.
- Ты не должна много разговаривать, Энн. Подожди, ты еще очень слаба, предостерегающе сказала Марилла.
- Ты знаешь, как мне тяжело не разговаривать, - улыбнулась Энн.
Вначале Энн была слишком слаба и слишком счастлива, чтобы заметить мрачный вид Гилберта и печаль на лице Мариллы. Тогда в ее душу вкралось безжалостное, холодное, как морской туман, подозрение. Почему Гилберт не радуется, почему он ничего не говорит ей о ребенке? Почему они забрали от нее ребенка? Что-то было не так.
- Гилберт, - прошептала Энн, - с ребенком ведь все в порядке, правда? Скажи.
Прошло некоторое время, прежде чем Гилберт повернулся к Энн. Он нагнулся к ней и заглянул в глаза. Марилла, стоявшая под дверью, услышала жалобный душераздирающий стон и бросилась в кухню, где плакала Сьюзан.
- Ах, бедняжка, бедняжка! Как же она перенесет это, мисс Кетберг? Боюсь, это убьет ее. Она так ждала этого ребенка, была так счастлива. Неужели ничего уже нельзя сделать, мисс Кетберг?
- Боюсь, нет, Сьюзан. Гилберт сказал, что надежд нет. Он с самого начала знал, что ребенок не выживет.
- А ребеночек такой милый, - всхлипывала Сьюзан. - Я никогда не видела таких белых младенцев. Обычно они красные или желтые. Он открыл свои глазенки, как будто ему уже месяц, маленький. Бедная молодая миссис доктор!
На закате маленькое создание, которое появилось на рассвете, покинуло этот мир, оставив в нем разбитые сердца. Корнелия взяла маленькую белую леди из добрых, но сильных рук медсестры и облачила крошечное, мягкое, как воск, тело в красивое платье, которое подарила Лесли. Лесли просила об этом. Затем она положила тело рядом с убитой горем матерью. Лицо Энн было в слезах.
- Бог дал, Бог и взял, - проговорила медсестра сквозь слезы. - Да будет благословенно имя Господне!
Затем она вышла, оставив Энн и Гилберта вдвоем с их горем.
На следующий день маленькая белоснежная Джой была положена в вельветовый гробик, который Лесли отделала цветами. Ее похоронили на кладбище около церкви в Долине. Мисс Корнелия убрала всю одежду, приготовленную для младенца, и маленькую колыбельку. Затем они сели и опустили головы. Маленькая Джой никогда не будет спать здесь. Она нашла себе более холодную и узкую кроватку.
- Для меня это ужасное разочарование, - сказала мисс Корнелия с дрожью в голосе, вспоминая те роковые минуты на закате, когда умерла девочка, покинув эту землю и улетев в Долину Теней.
- Бедная Энн! Ее сердце разбито.
- Я завидую Энн, - вдруг резко сказала Лесли. - Я завидовала бы ей, даже если бы она умерла. Она была матерью в течение целого дня! Я с радостью отдала бы всю мою жизнь ради этого!
- Ты не должна говорить так, Лесли, дорогая, - сказала мисс Корнелия. Она боялась, что мисс Кетберг подумает что-то ужасное о Лесли.
Выздоровление Энн шло медленно. Многое причиняло ей боль. Цветы и солнечный свет, - все в Четырех Ветрах сильно раздражало ее. А когда шел дождь, она не находила себе места при мысли о том, что тяжелые капли падают на маленькую могилку на кладбище у церкви. А когда от ветра гремел навес крыши, Энн слышались какие-то голоса, которых раньше она никогда не слышала.
Добрые посетители, которые пытались своими несколько неуклюжими утешениями загладить боль тяжелой утраты, причиняли хозяйке дома только еще большие страдания. Письмо от Фил Блэйк было последней каплей. Фил слышала о рождении ребенка, но не слышала о смерти. Поэтому она послала письмо, полное поздравлений. Оно ранило Энн в самое сердце.
- Я так смеялась бы, читая эти поздравления и шутки, если бы у меня был ребенок, - сказала рыдающая Энн Марилле. - Но у меня нет моей малышки, и все эти поздравления кажутся мне теперь жестокой насмешкой. Хотя, я знаю, Фил не хотела причинять мне боль ни одним словом. О, Марилла, не знаю, как я буду жить дальше, как я снова смогу быть счастливой. К концу моей жизни все, вое воспоминания и окружающий меня мир будут только причинять мне боль.
- Время поможет тебе, - сказала Марилла, которая мучилась от переполнявшего ее сострадания, но никак не могла выразить его как-нибудь иначе, кроме как избитыми фразами.
- Это несправедливо, - сказала Энн. - Дети рождаются и живут там, где их совсем не ждут, где за ними никто не смотрит, Я так любила бы моего ребенка, так заботилась бы о нем, я дала бы ему все, что могла. А мне не было позволено сохранить его.