Моравиа Альберто. Дом, в котором совершено преступление (Рассказы)

   Ей, видимо, было неприятно, что Сильвио так хорошо помнит каждое ее слово, сказанное во время их загородных прогулок.
   - Я не так говорила... - возразила она. - И много раз повторяла тебе, что ни в чем не уверена. Я только подозревала это... Вот и все.
   - Выходит, ты возводила на свою мать напраслину? - спросил Сильвио с раздражением.
   - Конечно, - сказала она с явным облегчением, - наверняка так оно и есть. Я часто сама не знаю, что говорю, - добавила она кротко. - Теряю голову и выдумываю бог весть что. Прошу тебя, забудь все, что я говорила про Джино и про маму. В то время я была не в себе, совсем с ума сошла и не отдавала себе отчета... Не надо было все это говорить.
   Она покачала головой, умоляюще глядя на него, потом встала и грациозно, не спеша, громко постукивая комнатными туфлями, прошла через комнату, чтобы взять сигарету из золотого ящичка, стоявшего на комоде. Она поставила ящичек на место с довольным видом, и Сильвио сразу" догадался, что это новая вещь.
   - Кто тебе его подарил? - спросил он.
   - Джино принес сегодня, - ответила она. - Правда, прелесть ?
   Сильвио все это казалось сном. Он никогда не принимал всерьез слова и желания Амелии; но его ошеломило, когда она с такой беззастенчивостью отреклась от них.
   - Значит, - невольно продолжал он настаивать, - все твои разговоры о здоровой жизни, которой ты хочешь жить, и о здоровых людях, с которыми хочешь общаться, все это было одно притворство?
   Амелия курила, поглядывая на свои ногти, и даже не соблаговолила ответить. Она только покачала головой, словно хотела сказать: "Все это глупости... Я об этом давно и думать забыла".
   Снова наступило молчание. Но Сильвио не мог теперь удовлетвориться этим, он хотел знать, каким образом Де Керини удалось так изменить душу своей дочери. Объяснения матери, так же как и объяснения Амелии, его не убедили. Тут было что-то другое. Но что? Он твердо решил не читать ей мораль, не показывать свое разочарование, не упрекать ее ни в чем. Уж это непременно. Ведь он сам ничем не лучше других. Развлекался с Амелией, и ему даже в голову не приходила мысль о женитьбе на ней. Он поступил точно так же, как Манкузо, только тот потом решил жениться и оказался в этом отношении лучше его, Сильвио. Нет, решил он, нравственности не существует, есть лишь относительные, искусственно навязанные понятия. И здесь победа, без сомнения, осталась за Де Керини.
   Но, готовый признать свое поражение, он вовсе не хотел, чтобы его утешали лицемерными разговорами. И несмотря на все свое возмущение, он с удивительным внешним спокойствием отверг философствования Амелии, которыми она, видя его задумчивость, вздумала его угощать. Она заговорила тем же тоном, как и тогда, когда рассуждала о здоровой жизни и других высоких материях; и в ее словах чувствовалась та же пошлая неискренность. Только смысл ее рассуждений был теперь прямо противоположный: надо принимать жизнь такой, какова она есть, со всеми ее достоинствами и недостатками. Бороться бесполезно, лучше быть как все люди, которые заботятся о собственных интересах и добиваются своего. Словом, это были самые старомодные и пустые образцы поверхностного салонного скептицизма, которые она преподносила как некие духовные откровения и с такой верой, что это, казалось, с лихвой возмещало ее разочарования в любви. "Вот она оборотная сторона медали, подумал он, - логическое следствие прежних чистых порывов". Вдруг раздражение его вырвалось наружу, и он всем телом подался вперед.
   - Замолчи, - сказал он тихо. - Разве ты не понимаешь, что наговорила кучу глупостей?
   Она сидела на кровати и надевала туфли. Удивленная и даже немного огорченная, она подняла на него глаза.
   - Да нет же, Сильвио, - возразила она. - Уверяю тебя, что я именно так думаю...
   "Это и плохо", - хотел сказать Сильвио, но промолчал, поняв наконец, что все возражения бессильны против таких стойких убеждений. Амелия же поняла его молчание иначе, она подумала, что он разочарован в своих желаниях, и решила утешить его. Она сказала, что они станут видеться по-прежнему, надо только сохранять благоразумие. Эти слова Амелии заставили Сильвио снова вспомнить всю ее низость так живо, что ему стало омерзительно, противно, и, пока она болтала, он думал, как бы поскорее уйти. Он решил обойтись без драматического расставания, полного упреков и сожалений. Их связь была слишком случайной и легкой, она не заслуживает такого эпилога. Так иногда люди знакомятся в поезде, после чего обмениваются раз-другой письмами, а потом переписка обрывается сама собой. Пусть же и роман с Амелией канет в болото мелкого повседневного забвения, - забвения неотправленных писем, потерянных адресов, запоздалых соболезнований и поздравлений. Он назначит ей свидание и не придет. Амелия, быть может, погрустит один день, но не больше. Так он и сделал; девушка охотно дала согласие на свидание, но все время твердила, что теперь они должны быть благоразумнее. Сильвио пообещал ей все, чего она хотела, и встал. Они наскоро простились - Амелия лишь улыбнулась и бросила на него в зеркале заговорщический взгляд, но, переступив порог, он сразу вспомнил о Де Керини и о доме, который он для нее проектирует. Не раздумывая, под влиянием естественного порыва разочарованной души, он решил сейчас же пойти к ней и под каким-нибудь предлогом отказаться от этой работы: он не хотел теперь даже косвенно иметь дело с Амелией. Кроме того, увидеть в последний раз Де Керини его побуждало жгучее любопытство, какого он в жизни не испытывал. Он не признавался себе в этом, но после всех своих противоречивых мнений он теперь считал, что эта добродушная и рассудительная женщина из всех троих самая лучшая. "Белокурая плутовка! - думал он с шутливой грустью. - Ты по крайней мере не обременяешь себя совестью и идешь прямо к цели... Кукла!" Он застал ее в гостиной одну; Манкузо, успокоенный и смирившийся, ушел. Она, как и раньше, сидела на позолоченной кушетке. На столе, возле лампы под абажуром, были разложены в четыре ряда маленькие изящные карты - она раскладывала пасьянс. Сигарета с окрашенным помадой кончиком дымилась в углу пепельницы. У ног хозяйки, свернувшись калачиком, спала уродливая лохматая собака. Время от времени Де Керини брала сигарету пухлыми пальцами и задумчиво затягивалась, прищурив черные глаза. Потом оставляла сигарету и перекладывала какую-нибудь карту. Когда Сильвио вошел, она не перестала раскладывать пасьянс и, только переложив две или три карты, подняла на него глаза.
   - Я пришел сказать вам, - начал Сильвио, сразу приступая к делу, - что по семейным обстоятельствам вынужден уехать из Рима. Поэтому мне придется отказаться от проектирования вашего особняка...
   - По семейным обстоятельствам, - повторила Де Керини, глядя на него с ласковой улыбкой. - Надеюсь, никакого несчастья не случилось?
   Ответ вырвался у Сильвио как-то сам собой:
   - Нет, совсем наоборот... Это радостное событие... Я еду жениться.
   - Подумать только, - сказала Де Керини, качая головой и глядя на него с любопытством. - Значит, вы тоже женитесь... А я и не знала, что у вас есть невеста... Что ж, от души поздравляю... Ваши родители, вероятно, будут очень рады... А как зовут вашу невесту?.. Лаура?.. Красивое имя... Сколько ей лет? Ах, так она старше вас... Правда, всего на два года, значит, ее можно считать вашей ровесницей. А кто она, студентка? Ах, учительница! Это хорошо, женщина должна работать наравне с мужчиной. Вот если б Амелия умела что-нибудь делать... Да где уж там! Я заставляла ее учиться музыке, языкам, посещать курсы медицинских сестер... Все напрасно; к сожалению, Амелия ничему не научилась... И вот теперь она выходит замуж... А вы хотите иметь детей?
   Задавая эти вопросы и выслушивая короткие, смущенные ответы Сильвио, она уже смотрела не на него, а на пасьянс, где ее проворные пальцы сложили очень удачную комбинацию.
   - Но почему вы не хотите проектировать наш дом? - спросила она вдруг, не поднимая глаз.
   - Я же сказал, - с трудом выдавил из себя Сильвио. - Я уезжаю из Рима...
   - Навсегда?
   - Нет, зимой вернусь.
   Де Керини быстро переложила несколько карт и укоризненно покачала головой; трудно было понять, относилось ли это к картам или же к Сильвио.
   - А ведь мы с вами уже договорились обо всех мелочах, - сказала она медленно. - Право, мне очень жаль.
   - Мне тоже... Но...
   - Вот что, - перебила она его. - Давайте сделаем так: вы женитесь, а потом, месяца через два или три, вернетесь и возобновите работу. Моей дочери дом не очень к спеху; отпразднуем свадьбу, они поедут в свадебное путешествие, а потом должны будут посетить всех родственников в Калабрии. На это уйдет не меньше четырех или пяти месяцев...
   Говоря это, она смотрела на него снизу вверх, улыбаясь и подмигивая блестящими бархатистыми глазами, черными, как вода в глубоком озере, где в ясную ночь отражаются звезды. Абажур отбрасывал розовые блики, окрашивая в какой-то неестественный цвет ее пышную грудь, круглую шею, пухлые щеки с родинкой; она сидела, выпрямившись и положив маленькие полные руки, унизанные кольцами, на бородатых добродушных королей, сердитых подтянутых валетов, страстных дам с хищными глазами. И удивленному Сильвио вдруг представились вместо этих королей, валетов и дам Манкузо, Амелия, он сам и многие другие люди, незнакомые ему, но, конечно, существующие на свете. Де Керини, спокойно, терпеливо прявшей путаную нить своих расчетов и страстей, до сих пор удавалось сталкивать этих людей в тонкой игре, полной неожиданностей, и выигрывать. Дамы немало пролили слез, короли гневались, валеты строили козни, мелкие карты соединялись и расходились, и она доводила свои пасьянсы до успешного конца. Как все игроки, жаждущие выиграть любой ценой, она, если какая-нибудь карта не желала ей повиноваться, конечно, не брезговала и передернуть.
   Мгновение Сильвио грезил наяву.
   - Нет, - сказал он наконец, покачав головой. - Ваше предложение очень заманчиво... но мне кажется... Право, боюсь, что это невозможно...
   Де Керини, видимо, заметила колебания Сильвио. Она улыбнулась и, по-прежнему занятая картами, не глядя на него, спросила:
   - Сколько вам лет?
   - Двадцать шесть.
   - Вот и видно, что вы еще очень молоды.
   - Почему? - спросил Сильвио, несколько обиженный.
   - Вы еще верите в красивые жесты, - ответила она, помедлив. - Как будто такие вещи имеют значение... Вы смешиваете чувства с делами... Воображаете, будто существует связь между тем и другим... Все это доказывает, как я сказала, что вы еще очень молоды...
   Сконфуженный, Сильвио некоторое время молчал. Он вспомнил, что решил не придавать серьезного значения своей связи с Амелией, не становиться в нравоучительную позу и не быть пристрастным. Но как раз теперь, когда он считал себя наиболее объективным, Де Керини неопровержимо доказала ему, что его поведение всегда было продиктовано теми самыми моральными условностями и чувствами, от которых он полагал себя свободным. Сильвио вдруг почувствовал себя робким и беспомощным, словно он предстал перед судьей.
   - Скажите, - пробормотал он, - а сами вы как поступили бы на моем месте?
   - Я, - ответила Де Керини просто, - сделала бы так, как посоветовала вам: женитесь, а потом через несколько месяцев возвращайтесь в Рим и беритесь за работу...
   - Вы так думаете? - только и мог сказать Сильвио.
   Де Керини посмотрела на него со снисходительным удивлением.
   - А как же иначе? Ведь вы архитектор.
   - Да, - согласился Сильвио, - я архитектор.
   - Так вот и будьте архитектором, а о том, что вас не касается, лучше забыть.
   Снова наступило молчание.
   "А ведь в самом деле, кто я? - подумал Сильвио. - Всего только архитектор".
   При этом он почувствовал странное разочарование, словно вдруг стал меньше, - так чувствует себя человек, который неожиданно обнаружил, что он совсем не столь могуществен и свободен, как думал.
   "Прежде всего архитектор, а потом уже человек, - подумал он. Прекрасный вывод".
   - Джино вас очень ценит, - продолжала тем временем Де Керини. - И я тоже считаю, что вы талантливы... Ваш проект нам нравится. Не вижу причин для вас бросать так успешно начатую работу...
   Сильвио вдруг решился.
   - Хорошо, - сказал он, вставая. - Я сделаю так, как вы советуете... Увидимся через два месяца...
   - Вот и прекрасно, - подхватила Де Керини. - Договорились.
   Но она уже снова впала в рассеянность и не пожала протянутую руку Сильвио.
   - Минутку, - пробормотала она, - одну минутку... Я вас сейчас провожу... Этот пасьянс очень важен... Видите... Негодный пиковый валет никак не хочет выходить...
   Сильвио улыбнулся.
   - А почему бы вам не подтасовать карты, - сказал он. - Ведь никто не увидит...
   Она подняла голову, и лампа осветила ее лицо; какая-то странная, зловещая улыбка таилась в прищуренных глазах, в жадных опущенных углах рта.
   - Несколько раз, потеряв терпение, я пробовала это делать, - сказала она медленно, глядя на него с задумчивым удивлением. - Но, в конце концов, это глупо, правда?..
   Сильвио пожал плечами. Он был смущен и не очень уверен в себе. "Надо работать, - подумал он. - Я архитектор... Работать... И забыть о том, что меня не касается". Но, несмотря на свою неудовлетворенность, он невольно почувствовал облегчение, прилив бодрости, словно с плеч у него свалился груз, тяжкая обязанность, ненужное бремя, стеснявшее его движения. И, странное дело, он не видел противоречия между своей неудовлетворенностью и этим чувством. А Де Керини тем временем опять занялась своим пасьянсом и у него на глазах сломила последнее сопротивление карт, выбрала одну за другой все картинки, даже самые непослушные и упорные. Наконец, очень довольная, она собрала карты, спрятала колоду в ящичек и встала.
   - Получилось, - сказала она. - Это было очень важно, я загадала на Амелию... Теперь, если по крайней мере верить картам, все будет хорошо...
   - Поздравляю, - пробормотал Сильвио, выходя следом за ней в прихожую.
   Но она не слышала. Они вышли в сад, дошли до калитки. Была поздняя ночь; пыльный, безветренный воздух лениво струился над землей, душный, пронизанный ароматом цветов и жужжанием насекомых; сквозь пышную поникшую зелень было видно, как порхают затерянные в теплой тьме мерцающие светлячки. Когда Де Керини открыла калитку, собака выбежала на улицу. Де Керини поспешно пожала Сильвио руку и бросилась за собакой. Сильвио показалось, что в освещенном окне наверху мелькнула стройная тень Амелии. Тем временем Де Керини исчезла на темной улице, под низкими листьями платанов, и было слышно, как она певучим голосом зовет непослушную собаку. Помедлив немного, Сильвио бодрым, решительным шагом дошел до конца улицы и свернул к реке.
   Несчастный влюбленный
   Вконец поссорившись со своей возлюбленной и не желая больше показываться в городе, где они до сих пор жили вместе, Сандро уехал на один из островов неподалеку от побережья. Стоял июнь, было еще не жарко; он знал, что на острове в это время народу немного: купальный сезон начинался в июле. Приехав, он сразу же превосходно устроился. Ему хотелось побыть одному, и он поселился не в гостинице, а в меблированных комнатах. Они были расположены в крытой галерее, которая сохранилась от древнего монастыря. Сам монастырь был разрушен, осталась лишь эта галерея, тянувшаяся по самому краю обрыва. Под ней раскинулся сад, густой и тенистый; за садом начинался спуск к морю, поросший смоковницами и оливами, среди которых белели крыши дач. Дальше виднелось море; оно было спокойное и сверкало, как стекло, в извилинах скалистого берега.
   Меблированные комнаты пока еще не были заняты, кроме одной по соседству с комнатой Сандро. В первый же день, выйдя на террасу, он увидел ее обитательницу. Это была совсем молоденькая девушка с пышными светлыми волосами и лицом, очень похожим на мордочку поросенка. Она поздоровалась с Сандро. Он кивнул ей. Она спросила, ходил ли он на море; он сказал, что ходил; потом вернулся к себе в комнату. С этого дня стоило ему выйти на террасу, как дверь соседней комнаты тут же распахивалась, появлялась девушка и пускалась с ним в разговоры. Она была очень настойчива; сухие ответы Сандро ее ничуть не смущали. Она говорила, положив руки на перила и поглядывая то на море, то на него своими маленькими, глубоко посаженными, невыразительными глазами. В конце концов Сандро решил не выходить на террасу.
   Он стал вести очень размеренный образ жизни. Рано утром спускался к морю, раздевался и ложился на камни, ожидая, пока солнце начнет припекать и можно будет выкупаться. Потом входил в воду, глядя на свои белые ноги, скользящие по крупной гальке, которой было покрыто дно. Ласковая вода постепенно закрывала живот, грудь, шею. Как только ноги переставали касаться дна, он плыл. Купаясь, он обычно делал круг около скал или же плыл на другой конец пляжа. Он заметил, что, плавая, ни о чем не думает, и это было очень приятно. Порой он ложился на спину и, раскинув руки, закрывал глаза, предоставляя легкому течению нести его по спокойному морю к неведомым берегам. Он лежал так подолгу, закрыв глаза, запрокинув голову. Потом открывал глаза и видел ярко освещенную громаду красного острова, свисающую на него с пылающего неба. Приятнее всего было купаться. Это помогало забыть почти обо всем. Выкупавшись, он шел в город, обедал один в траттории, а затем возвращался в свою комнату и старался поспать час-другой. Пока он был чем-то занят - плавал, ел, загорал, - ему еще как-то удавалось не думать о любимой женщине и о той боли, которую порождала разлука с ней. Но к вечеру, когда время тянулось медленно, томительно и бессмысленно, его охватывала нестерпимая тоска, горькая, как ожидание чего-то такого, чего, как он очень хорошо понимал, ему все равно никогда не дождаться. Он безуспешно пытался справиться с ней и, когда наступала ночь, чувствовал себя измотанным и озлобленным.
   Так прошло две недели. Потом он получил от своей возлюбленной открытку, она посылала ему привет из маленького городка, находившегося неподалеку. На открытке был обратный адрес. Это было явное предложение ответить. Сандро написал в ответ открытку, но более длинную, и через два дня получил письмо, в котором ему сообщалось о здоровье, о погоде и тому подобных вещах. Тогда, осмелев, он отправил письмо на восьми страницах, в котором просил разрешения снова встретиться с ней хотя бы на один день. Но, отослав письмо, он тут же пожалел, что написал его. Он по опыту знал, что характер у его возлюбленной таков, что она способна любить лишь тогда, когда ею пренебрегают. И действительно, никакого ответа на свое письмо он так и не получил. Прошло еще две недели; Сандро уже совсем отчаялся, когда пришла телеграмма, в которой она извещала его, что приедет на следующий день.
   Утром он проснулся внезапно и испугался, что проспал. Но, посмотрев на часы, увидел, что до прибытия катера осталось более часа. Он вышел на террасу взглянуть на море. Море казалось спокойным; можно было не опасаться, что волнение помешает катеру войти в порт. Как всегда, его соседка тотчас появилась на террасе и торопливо, словно боясь, как бы он не исчез, выпалила, что погода сегодня хорошая. Сандро ответил, что лучшей погоды трудно желать, и вернулся в комнату. Перед его глазами некоторое время стоял образ девушки, которая, опершись о перила, смотрит на море и на лице которой застыло выражение недоумения и разочарования.
   Он оделся и не спеша вышел на площадь. Начинался день. Все было озарено тем своеобразным ярким призрачным утренним светом, который в таких вот городках исходит, кажется, от моря, а не от солнца. На площади не было ни души. Столики двух-трех кафе еще не были заняты. Какие-то люди, усевшись на церковной паперти, грелись на солнце. Торговцы открывали магазины и снимали с витрин ставни. Время от времени какая-нибудь полуголая дама в темных очках и с большой матерчатой, перекинутой через руку сумкой быстро пересекала площадь и кратчайшей дорогой спускалась к морю. Сандро побродил немного по площади и вышел на бельведер.
   Отсюда открывался широкий вид на зеркальную гладь спокойного моря, испещренного кое-где белыми полосками течений, похожими на застывших стеклянных змей. В узком проливе, отделяющем остров от гористого берега материка, можно было уже разглядеть катер, на котором должна была находиться его возлюбленная. Катер шел беззвучно, оставляя за собой искрящийся след на блестящей поверхности прозрачного моря. Кое-где поднималась легкая дымка, и казалось, что там море сливается с небом; тогда возникало впечатление, будто судно скользит где-то между воздухом и водой. Сандро наклонился над обрывом и заглянул вниз. Черные рельсы фуникулера бежали по гравию и терялись в зелени виноградников, покрывавших спуск к морю. Скоро из их густой и пышной листвы медленно выплывет красный вагончик, везущий к нему его возлюбленную. Он ушел с бельведера и сел в кафе; но так, чтобы ему был виден выход из фуникулера.
   Ему казалось, что он невозмутим и совершенно спокоен, и это ему нравилось. Через несколько минут небольшими группами стали прибывать приезжие; их сразу же можно было узнать по городским костюмам - на острове все ходили в сандалиях и парусиновых брюках. Но первый вагон опустел, а его возлюбленной не было видно. Внезапно Сандро овладело беспокойство, он встал из-за столика и подошел к фуникулеру.
   Он подождал еще минут десять, говоря себе, что волноваться нечего, что раз его возлюбленная телеграфировала о своем приезде, то, конечно же, она приехала. Прибыл второй вагон, один за другим из него вышли пассажиры, а она не появилась. Сандро купил пачку сигарет и стал поджидать третий вагон. Он нервничал. Докурив сигарету до половины, он бросал ее и начинал новую.
   Поднялся третий вагон. Катер - Сандро видел это с бельведера - не был слишком переполнен. На этот раз из вагона вышло всего лишь два-три пассажира и несколько портье из гостиницы. Ее не было.
   Разочарование было столь сильным, что подействовало на него как солнечный удар. Не зная, что предпринять, расстроенный и растерянный, он машинально побрел по улице, ведущей на пляж. На полпути ему встретилась коляска. Огибая грузовик с овощами, остановившийся у магазина, извозчик выехал на обочину дороги. И тут Сандро увидел свою возлюбленную.
   Он подождал, пока коляска поравняется с ним, и громко окликнул ее по имени. Женщина обернулась. Он увидел, что она нисколько не изменилась. Она хмурилась, как будто была недовольна тем, что он ее встретил.
   - А, это ты, - сказала она и приказала извозчику остановиться.
   - Я ждал тебя у фуникулера, - сказал Сандро. Он подошел к коляске, но не сел в нее.
   - Я так и думала, - ответила она раздраженно. - Но была такая толкотня... Я предпочла взять извозчика. - Они взглянули друг на друга. Чего же ты встал? - ее приятный голос прозвучал резко. - Садись. Прежде всего мне надо добраться до гостиницы.
   Сандро сел в коляску. Лошадь пошла рысью.
   - Я снял тебе комнату, - сказал он, усаживаясь рядом с нею.
   - Спасибо, - ответила она рассеянно. Она с любопытством смотрела по сторонам. - А знаешь, тут неплохо.
   - Это очень известный курорт, - улыбнувшись, ответил Сандро. Но тут же пожалел о сказанном. Фраза показалась ему глупой, и он добавил: -Ты надолго?
   - Не знаю, - ответила она нерешительно. - Посмотрю...
   Сандро снова пожалел, что задал подобный вопрос. Он подумал: теперь она решит, что ему безумно хочется, чтобы она подольше пожила на острове.
   - Если тебе понравится, останешься, - произнес он. - А нет - уедешь.
   - Вот именно, - ответила она, ехидно усмехнувшись. - Открыл Америку!
   Сандро в кровь закусил губу и до самой площади не сказал ни слова.
   На площади они сошли, и Сандро спросил у извозчика, сколько с них причитается. Извозчик запросил тридцать лир. Сандро знал, что по таксе надо заплатить вдвое меньше, и сказал, не подумав:
   - Дорого.
   - Ладно, ладно... Нечего торговаться, - оборвала она его, озираясь по сторонам с таким видом, словно ей было стыдно.
   Сандро опять закусил губу и заплатил.
   Они пересекли площадь, прошли под узкой аркой и стали подниматься по улочке, проложенной между двумя рядами высоких, тесно прилепившихся друг к другу белых домов. Сандро нес ее чемодан, а она шла перед ним и, довольная собой, смотрела на все с нескрываемым интересом. Иногда она останавливалась и запрокидывала голову, чтобы полюбоваться необычной архитектурой. Высоко между террасами и балконами сияло лазурное небо. Улочка повернула, перешла в лестницу, нырнула в темный проход и снова устремилась вверх. Дома кончились, и теперь улочка вилась между длинными белыми стенами, густо покрытыми плющом и виноградом. Наполовину скрытые в зелени полуголые ребятишки смотрели оттуда на Сандро и его спутницу.
   - Нет, тут в самом деле прелестно, - сказала она жеманно. - Как во сне.
   Она говорит так, потому что глупа, подумал Сандро, поэтому она и пользуется избитыми выражениями. И все-таки насколько больше смысла в ее банальных словах, чем в его изысканных и отточенных фразах. Ему захотелось ответить ей в тон, и он сказал:
   - Да, как во сне... Если грезишь вдвоем.
   Она, по-видимому, не расслышала и спросила:
   - Далеко еще?
   - Мы уже пришли, - ответил Сандро.
   Он поставил чемодан, вытащил из кармана большой железный ключ и вставил его в замочную скважину позеленевшей, растрескавшейся двери старого монастыря. Они вошли в темный сырой коридор.
   - Какие толстые стены, - заметила женщина, взглянув на слуховые окна, пробитые в сводах.
   - Тут был монастырь, - сказал Сандро. Он прошел в глубь коридора и, распахнув дверь своей комнаты, добавил: - Я снял тебе комнату рядом... А пока можешь зайти ко мне.