- Эй, ты в коброглаза играешь?
Я обернулся. Карл Бирскин разглядывал меня с нескрываемым любопытством.
- Мы знакомы?
- Э-ээ... нет.
- Как тебя зовут?
- Расс Тобин.
- Ты с кем здесь, Тобин?
- Э-ээ... с Каролиной. Она... привела меня.
Темные глаза Карла засверкали, а на губах заиграла презрительная усмешка. Он повернулся к остальным игрокам и провозгласил:
- Его зовут Расс Тобин, и его привела сюда Каролина.
Рыжий и Усатый осмотрели меня - с некоторым интересом, как мне показалось, - потом переглянулись. Теперь все трое усмехались одинаково. Надменно и презрительно.
- Ясно, - проронил Рыжий. - В коброглаза сгоняем, Тобин?
- Э-ээ, да, с удовольствием.
Что за коброглаз такой, черт побери?
Усатый-Гаучо сказал:
- Мы играем по голубку за кон - нормально?
- Да, замечательно...
Хоть убей, не знаю, что такое "голубок".
- Как, говоришь, тебя зовут? - переспросил Усатый.
- Тобин. Расс Тобин.
- Хватит с нас и Тобина. Я - Д'Арблэ. Это - Бирскин... А этот вот Писбоди. Выбрасывай, кому начинать, Тобин.
Я принял у него из рук стаканчик с двумя костями. Перед нами на столе стоял ящичек длиной в фут, шириной дюймов в девять и в пару дюймов глубиной. Он был разделен на два отделения. Одно из них предназначалось для того, чтобы выбрасывать кости. Второе занимал ряд цифр, от единицы до девяти - каждая помещалась в отдельной рамочке. Со стороны игра показалась мне исключительно простой. После каждого броска вычисляли выброшенную сумму и соответствующую цифру выводили из игры, накрывая её пластмассовым кружочком. Когда кружочек снимали, под ним приоткрывалась какая-то буква. Я предположил, что эти буквы и составляли слово "коброглаз". Я также догадался, что цель игры заключалась в том, чтобы поочередно выбросить все нужные числа.
Я сделал первый бросок. Два и два.
- Четыре, - возвестил Бирскин, забирая стаканчик.
Он выбросил пять. Д'Арблэ - семь. Рыжий Писбоди - девять.
Писбоди открыл игру.
Первым броском он набрал девять очков и накрыл кружком девятку, приоткрыв букву "з" в "коброглазе". Затем он выкинул семерку и обнажил букву "л". Выбросив затем девять, он накрыл кружками сразу две цифры четверку и пятерку, - открыв "р" и "о". Он продолжал бросать, пока в "коброглазе" не остались всего две буквы - вторая и третья. Бросок. Шесть очков. На очко больше, чем требовалось. Ему осталось набрать пять.
- О, черт, - сплюнул Рыжий.
- Писбоди... пять очков, - провозгласил Бирскин, записывая его результат шариковой ручкой прямо на столе. - Д'Арблэ, ты следующий.
Д'Арблэ кидал здорово. Мне уже показалось, что он очистит всего "коброглаза", но он остановился на последней букве.
- Д'Арблэ... два, - записал Бирскин. - Теперь моя очередь.
Он сделал всего два результативных броска, накрыв девятку и восьмерку, а вот после третьего хода на костях выпали две единицы. Это и оказался пресловутый коброглаз - несчастливый бросок в данной игре.
- Тьфу, блин! - прогремел Бирскин. - Что за невезуха!
Оказалось, что после такого хода право на бросок переходит к следующему игроку.
Я встряхнул кости и выкинул их на игровое поле. Дьвольщина - коброглаз с первого же броска!
- Не повезло! - гоготнул Д'Арблэ. - Я выиграл. Запиши, Бирскин.
Мы сыграли ещё раз. Д'Арблэ снова взял верх.
В третьей игре победителем вышел Бирскин.
В четвертой пальма первенства досталась Писбоди.
Счастье решительно отвернулось от меня. Я проиграл четыре голубка кряду.
Подкатил Мустафа.
- Еще выпьете, сэр?
Он произнес это так, словно я и впрямь нуждался в том, чтобы промочить горло.
Д'Арблэ выиграл в пятой партии, Бирскин - в шестой. У меня не получалось ровным счетом ничего. Три моих броска закончились коброглазом уже после двух или трех попыток. Мне это уже начало надоедать - да и в голове немного зашумело. Мустафа наливал мне практически чистую водку.
- Твой черед, Тобин, - сказал Бирскин.
Это был седьмой раунд и вдруг, словно по мановению волшебной палочки, все изменилось. Недаром говорят, что новичкам везет. В этом раунде фортуна улыбнулась мне: все остальные выбросили коброглаза, и я вышел победителем всего лишь с одним удачным броском. Затем я выиграл следующий тур, а за ним ещё один, обойдя Бирскина лишь на одно очко. После этого разок отличился Д'Арблэ, а потом настал нескончаемый тобинозой - эра Тобина. Фартило мне совершенно бессовестно, ведь до этого я играл в кости всего раз в жизни. Клянусь, что я ничего не делал - просто тряс кости в стаканчике, но всякий раз выпадало нужное число. Мы уже играли больше часа, но вот, после моей десятой подряд победы, Бирскин отбросил в сторону ручку и процедил:
- Ну и прет же, блин, этому парню! Все, с меня хватит. Он разделал нас под орех - на десять конов. Расплатитесь с ним - с каждого по три тридцать три.
Черт побери - я обставил каждого из них на три доллара и тридцать три цента. Десять долларов... почти четыре фунта! Пожалуй, свожу Патрика в ресторан...
Плюх... плюх... плюх... Передо мной выросли три стопочки зеленых бумажек.
- Спасибо большое, - произнес я, но моих партнеров уже и след простыл; расплатившись со мной, они дружно устремились к распростертому на подушках Стиву Реммику, окруженному гурьбой девиц.
Я сложил доллары вместе, немного смущенный своим выигрышем. И тут мой взгляд впервые упал на них. Перед глазами вдруг все поплыло. Сердце екнуло. Сверху лежала стодолларовая купюра!
Первая мысль - кто-то из игроков ошибся. Все они давно были под мухой. Должно быть, один из них по ошибке достал стодолларовую бумажку.
Я отодвинул её, чтобы проверить остальные банкноты и - едва не упал с табурета. Еще одна сотня! И еще! Затем двадцатка... десятка... три однодолларовых бумажки... и опять сотня! И ещё одна! И еще!.. Черт побери, на что же я играл!
Я осторожно огляделся по сторонам, ожидая, что взгляды всех присутствующих прикованы ко мне, но увидел, что все заняты своими делами, не обращая на меня ни малейшего внимания. Даже Ибрагим куда-то отлучился. Я распихал деньги по карманам, дрожащими пальцами вынул сигарету и закурил. Мне вдруг показалось, что я очутился в каком-то нереальном мире. Неужели это и впрямь я? Я потянулся к своему стакану и едва осушил его, как подкатил Ахмед - он, оказывается, ходил за льдом.
- Игра закончена? Хотите ещё выпить, сэр?
- Да, пожалуйста... А где здесь гальюн?
- "Гальюн", сэр?
Как называется уборная у этих чертовых янки?
- Этот... как его - сортир?
- В углу, сэр, за раздвижной ширмой.
Я слез с табурета и нетвердой поступью проковылял через огромную гостиную. Пора, пожалуй, завязывать с коктейлями, решил я, чувствуя, как заиграл в голове хмель, и, завернув за ажурную ширму, увитую лианами, вошел в туалет. Господи, ну и заведение - настоящий чертог с белоснежными и раззолоченными стенами. Впрочем, любоваться на пышный декор я не стал, а, уединившись в кабинке и заперев дверцу, дрожащими руками извлек из карманов свой выигрыш и снова воззрился на него. Я пересчитал деньги трижды, прежде чем окончательно убедился, что это не сон. Да, я выиграл тысячу долларов, или, чтобы быть точным - девятьсот девяносто девять. Четыреста фунтов!
При мысли о том, что я ставил на кон по сорок фунтов, мне едва не стало дурно. "Голубком" эти чертовы снобы именовали сотню зеленых. Подумать только - после первых шести раундов я проигрывал шестьсот баксов! А вдруг бы я проиграл, и не десять конов, а двадцать... Или тридцать!
Что ж, поделом тебе, Тобин. В следующий раз потрудись хотя бы узнать, какова ставка, прежде чем ввязываться в игру. И что за голубок такой? Собственная выдумка? Студенческий жаргон? Воистину говорят: век живи - век учись. Интересно, чему ещё я научусь, пока не покину эту яхту. Если честно, то грызть гранит науки меня вовсе не тянуло. Я мечтал только об одном - как бы дать деру.
Я вернулся в бар в состоянии полуоцепенения. В гостиной, казалось, стало ещё более шумно, весело и накурено. Две пары кружились в интимном танце. Стив Реммик избавился от рубашки, а одна из девиц, распростершись у его ног, вылизывала ему грудь, покусывая за волоски. Д'Арблэ, Бирскин и Писбоди валялись неподалеку в окружении других шаловливых красоток в разном состоянии раздетости. Все они совершенно беззастенчиво целовались и лапались. Похоже, наклевывалась настоящая оргия.
Я взгромодился на прежний насест у стойки бара, недоумевая, куда пропали Каролина и Кларенс. Впрочем, по большому счету, мне было на них наплевать. Абдулла добился своего: голова кружилась, ноги предательски отяжелели. Я взглянул на часы; было почти одиннадцать. Меня нестерпимо тянуло домой. Я решил, что прикончу последний стакан и отправлюсь на поиски матроса, ответственного за катер. Попытаюсь уговорить его переправить меня на берег. В Пальме возьму такси. Хватит с меня этих аристократов - я сыт ими по горло.
Отвернувшись к стойке, чтобы допить свою последнюю на сегодня водку, я взглянул в огромное зеркало и... стакан замер на полпути к моим губам.
Должно быть, она уже давно стояла за моей спиной, разглядывая меня. Боже - ну и глазищи! А личико! Невыразимая прелесть! Оливковая кожа, облегающее леопардовое платье тончайшего шелка... Самое сексуальное существо, что я когда-либо видел.
- Что-то я вас прежде не встречала, - улыбнулась незнакомка. Голос низкий, грудной, обволакивающий. Американский Юг, решил я. От её пристального взгляда во мне взыграла тобинская кровь. Сердце колотилось так, что грозило перевернуть яхту вверх килем.
- Да, верно, - проквакал я.
- Как это приятно. Я - Ханичайл Лэзер.
- А я - Расс Тобин.
Она улыбнулась, ослепив меня сверкающими ровными зубками.
- Мне кажется, для начала это неплохо - а тебе?
- Лучше не бывает.
Не сводя с меня томного, гипнотизирующего взгляда, она обратилась к Мустафе:
- Али, сооруди-ка нам с Рассом парочку твоих самых особых коктейлей, да побыстрей. Нам ведь с ним предстоит срочно наверстать упущенное.
Прихватив по здоровенному стакану "особого", наполненному таинственной бледно-зеленой жидкостью, мы с Ханичайл присели на диванчик. Говоря "присели", я имею в виду "провалились" - я и впрямь почти утонул в мягчайшей подушке.
На возлежавшую рядом Ханичайл стоило посмотреть, скажу я вам. Леопардовое платьице казалось невероятно коротким, когда девушка стояла; в горизонтальном положении оно выглядело просто абсурдным. И не только из-за длины (оно едва прикрывало пупок), но и по причине абсолютной прозрачности. Иными словами, если бы не крохотные трусики, могло бы запросто показаться, что рядом со мной лежит совершенно голая девушка. Длинные стройные ножки, казалось, тянулись в бесконечность; не менее сладостные мучения причинял мне её очаровательный животик, то вздымавшийся, то опадавший в нескольких дюймах от моего лица. Я не мог оторвать глаз от этого зрелища.
Повернувшись ко мне, Ханичайл приподняла стакан и, игриво улыбнувшись мне, спросила:
- Как тебе коктейль нашего Али, милый?
Я пригубил стакан.
- Приятно. Немного отдает анисом.
- В основе здесь перно; что ещё добавляет туда этот хитрый прохвост знает лишь он сам. Но эта штука действует, можешь мне поверить.
Я отважился на изрядный глоток.
- А кажется вполне безобидной.
Девушка негромко рассмеялась. Немного удивленно и многозначительно. Уже тогда мне следовало насторожиться.
- Откуда ты, Ханичайл?
Она небрежно махнула стаканом.
- Отовсюду... В последний раз - из Танжера.
- Откуда ты знаешь Кларенса Хорнета?
Ханичайл странно улыбнулась и сказала:
- Ты, похоже, и впрямь новичок здесь. Сам-то ты как тут оказался? Мне кажется, ты не из их компании.
- Я сегодня днем познакомился с Каролиной Куртни...
Ее глаза изумленно расширились, и она устремила на меня заинтригованный взгляд.
- Так ты тот самый "Инглиш"? Курьер? И у тебя хватает духа сидеть здесь? Ты хоть представляешь, какую бучу ты учинил?
Что-то творилось с моим зрением. Ханичайл вдруг покачнулась и поплыла. Даже музыку куда-то повело. Я слышал слова Ханичайл, слышал и собственный голос, хотя говорил за меня, по-моему, кто-то другой, со стороны.
Вдруг Ханичайл рассмеялась; смех её донесся с другого конца гостиной.
- Кларенс там брызгает слюной, кипятится и грозится растереть тебя в пыль, а ты тут преспокойно развлекаешься...
- А в чем дело? - услышал я собственный голос. - Я не понимаю...
- Брось, не придуривайся. Мало того, что ты так нахально оттрахал его невесту, так ты ещё и приперся сюда вместе с ней. Кларенс, когда разойдется, готов на все. Поверь мне, я уже насмотрелась, на что он способен!
- Черт побери, - я судорожно сглотнул. - Но Каролина сказала, что ему наплевать... что она ему совершенно безразлична...
Ханичайл замотала прелестной головкой.
- Если малышу надоедает любимая игрушка, это вовсе не значит, что он готов отдать её первому встречному. А Кларенс - тот же малыш, хотя и великовозрастный. И характер у него прескверный, можешь мне поверить...
- Как... откуда ты знаешь про нас с Каролиной?
- Я была в соседней каюте и все слышала. Господи, как они орали! Ты и в самом деле трахнул её, Инглиш? Ты отважный парень! - Она ослепила меня улыбкой. - Слышал бы ты, как она расписала твои способности! Да после такой рекламы ты за одно лето станешь миллионером!
- Но я вовсе... Я хочу сказать...
- Слушай, Инглиш, на этой посудине найдется по меньшей мере полдюжины голодных баб, включая меня, которые отдадут половину состояния за то, чтобы с тобой перепихнуться! Не представляешь, какое счастье увидеть новую и такую симпатичную мордашку после до смерти надоевших рыл этих слащавых импотентов. Допивай свой коктейль, пропустим ещё по стаканчику, а потом уже посмотрим, на что ты в самом деле способен!
Следующие четверть часа напрочь вычеркнулись из моей жизни, словно кадры, вырезанные из фильма. После этого я помню лишь одно: как Ханичайл танцевала на краю бассейна. Впрочем, "танцевала" - не то слово. Настоящий леопард по сравнению с ней показался бы неуклюжим бегемотом!
Над залом плыла какая-то дикая, первобытная музыка. Все мелькало в калейдоскопе стробоскопического света. В этом гипнотическом мелькании извивающаяся фигура Ханичайл то появлялась, то пропадала, оставляя у зрителей иллюзию полной нереальности происходящего. Вдруг руки девушки исчезли за спиной, а в следующий миг леопардовое платье свалилось к её ногам. Я остолбенел. Ханичайл осталась абсолютно голой! Ни крохотных трусиков, ни набедренной ниточки стриптизерш - ничего! Она продолжала танцевать в чередующихся вспышках магического света, олицетворение дикой и первобытной Африки, прекрасное создание природы.
Я почувствовал, как меня засасывает желание, увлекая в темный пульсирующий туннель, безжалостно швыряя в бездонный водоворот, воронку дикой, необузданной страсти. Я был жутко пьян или одурманен, но меня это нисколько не беспокоило. Я просто плыл по течению. Ханичайл уже больше не танцевала - она судорожно извивалась, словно одержимая. То и дело дрожь пробегала по её гибкому телу, на котором проступили капельки пота. Движения Ханичайл с каждой секундой становились все более раскованными и эротичными. Извивающиеся бедра стали подергиваться, имитируя соитие с невидимым любовником. Вот она расставила стройные ножки в стороны, и её длинные пальцы бабочками замелькали в завитках черного треугольничка. Ее таз начал дергаться сильнее и ритмичнее, в такт музыке, темп которой нагнетался с каждым мгновением. Глаза Ханичайл были закрыты, зубы оскалились. Музыка звучала громче и громче... Мой одурманенный мозг совсем затуманился, глаза обволокло пеленой, в ноздри шибанул пряный аромат... Я вдруг осознал, что повсюду вокруг меня на полу и на подушках извиваются обнаженные тела, мелькают голые конечности... Голова моя закружилась и мне показалось, что я теряю сознание...
Гостиную внезапно заполнил странный звук - низкий гортанный, постепенно нарастающий вой. Я с ужасом понял, что он исходит от Ханичайл. Он доносился через её плотно стиснутые губы, предвещая наступление оргазма. Ее бедра дергались в бешеном ритме, а пальцы нервно теребили набухшие соски прекрасных грудей. Внезапно рот Ханичайл широко открылся и из её горла вырвался дикий крик. Звериный вопль. Она рухнула на подушки, где продолжала метаться и извиваться в пароксизмах раздирающего экстаза под оглушающую музыку, достигшую крещендо.
Я сидел ошеломленный, купаясь в собственном поту и почти не осознавая, что происходит. Стробоскопические вспышки выхватывали из темноты фантасмагорические картинки, казавшиеся скорее снами больного разума, нежели реальностью. В ушах витали непонятные звуки - смесь музыки, вздохов, криков, рычания и барабанной дроби.
Мне вдруг показалось, что я соткан из воздуха и парю над безбрежным океаном. На самом деле я просто наклюкался до чертиков. Дьявольское зелье Али-Мустафы сработало на всю катушку.
Ханичайл, вдруг подумал я. Что случилось с Ханичайл? Где она? И куда подевались все остальные? Неужели я остался на яхте один? На какой яхте? С какой стати я решил, что нахожусь на яхте? Где она? Бред какой-то. Но ведь я был... Где я, черт возьми, нахожусь?
Нет, это, конечно, сон. Когда-то мне уже пригрезилось нечто подобное в кресле у дантиста. Очнувшись, я тогда решил, что меня похитили и усадили в это кресло - я никак не мог вспомнить, каким образом попал туда. Я вдруг с интересом подумал, где окажусь, когда проснусь на сей раз. Хорошо бы в постели с Самантой. Саманта? Господи, ведь это было два года назад. В Ливерпуле* (*См. С.Морган "Продавец швейных машинок").
Господи - ещё в Ливерпуле! И с какой стати мне это вдруг в башку втемяшилось? Где я - в Лондоне? Господи, до чего же мне плохо...
Вдруг я почувствовал что-то другое - рядом со мной кто-то был. От страха у меня заныл затылок. Я судорожно обернулся. В каких-то дюймах от моего лица пурпурная ночь сложилась в подобие человеческого лица. Оно придвинулось ко мне, обдав мою щеку жарким дыханием. Невидимая рука поползла по моему бедру.
- Ты один... - услышал я шепот Али. - Женщины тебя не интересуют...
Я охнул.
- Может быть, я предложу тебе кое-что особенное? - пылко выдохнул он.
Внезапно я пришел в себя и стряхнул со своей ширинки его липкую паучью лапу.
- Пошел в задницу, Мустафа! - выпалил я, срываясь с места.
- Сука! - прошипел он мне вслед.
С колотящимся сердцем я примостился на ближайшем диване. Господи, что за вывихнутая компания! Тобин, старина, пора и честь знать. Катись-ка домой, малыш!
Я перевернулся и попытался встать. Мне это уже почти удалось, когда на потолке вспыхнул экран и начался какой-то фильм. Я замер на месте. Чертовски странно - я был убежден, что потолок совсем не там. Я крутанул головой, пытаясь определить, в каком измерении нахожусь, и - отрубился.
Очнулся я, должно быть, довольно скоро - порнофильм был в самом разгаре и на меня надвигался гигантский, футов под двадцать, негр с угрожающе торчащим членом в полтора человеческих роста и толщиной со слоновью ногу. Монстр явно намеревался пустить в ход свой чудовищный инструмент. Я перепуганно попятился и снова провалился в небытие.
Придя в себя, я обнаружил, что надо мной заботливо склонилась Ханичайл. Я знал, что это она, по экзотическому мускусному аромату её духов. Ее мягкое дыхание ласкало мое лицо, а тело источало жар. Я протянул руку и коснулся упругой атласной груди. Ханичайл вздохнула.
- Эй, курьер, ты меня бросил, да? - промурлыкала она. - А ведь обещал...
- Что? - прохрипел я.
- Обещал, - настойчиво повторила она, ища мой рот жаркими влажными губами. Ее язычок змейкой скользнул ко мне в рот, обследуя, как мне показалось, самую внутренность моего черепа. В следующее мгновение я почувствовал её руки на своем животе и догадался, что Ханичайл пытается расстегнуть пряжку моего ремня. Несколько секунд спустя она проникла внутрь и жадно сграбастав то, что искала.
- Давай же... иди ко мне! - нетерпеливо понукала она.
- Постой минутку... Дай мне встать...
Я обнял её за обнаженную талию, но Ханичайл только крепче впилась в меня, покрывая мое лицо поцелуями. Затем она ловко перевернула меня на спину, а сама взгромоздилась сверху. Впрочем, долго она не усидела.
- Я так не хочу, - не скрывая нетерпения, произнесла она. - Сними свою идиотскую одежду...
Она скатилась с меня. Я покатился вместе с ней и - очутился на полу. Тут я её потерял. Немудрено - тьма стояла, хоть глаз выколи. Но Ханичайл сама отыскала меня, притянув к себе. Я споткнулся и упал прямо на нее, оказавшись между её широко расставленными бедрами. Самое удивительное, что я был по-прежнему полностью одет.
- Проклятье! - прошипела она.
Пожалуй, моя репутация несколько пошатнулась, но что я мог поделать голова кружилась, и я ни черта не видел в этой дурацкой темноте. Я попытался выпрямиться, но тут же запутался в собственных ногах и упал. Потом никак не мог сообразить, где оставил Ханичайл.
- Эй, ты ещё здесь? - шепотом спросил я.
- Черт, ты что там ковыряешься? Сними же свои проклятые портки!
Больше я её не видел. Внезапно меня подхватили под мышками и уволокли прочь. Ни слова, ни звука. Знал я одно: тащили меня крепкие парни, которые знали свое дело. Я не боялся; я впал в оцепенение. В моей голове беспорядочно роились мысли, сводившиеся к одному: не сказать ли Ханичайл, что меня похитили. Меня больше всего беспокоило, что она напрасно ждет легендарного Тобина.
Внезапно меня выволокли на свет Божий. Во всяком случае, оказавшись в ярко освещенном коридоре, я моментально ослеп. Затем меня протащили по какому-то коридору и внесли в незнакомую комнату. Не столь большую, как гостиная-бар, и довольно тускло освещенную. В глаза мне сразу бросился бледно-желтый освещенный круг посреди комнаты, вокруг которого на стульях сидели какие-то типы с жутковато-мертвенными физиономиями. Падавший снизу свет придавал им сходство с вурдалаками. По мере того, как мои глаза привыкали к свету, я начал узнавать некоторые лица, хотя других видел впервые.
Кларенс... и ещё Бирскин, и Писбоди. Все они таращились на меня, а я во все глаза смотрел на Кларенса. Внезапно я полностью протрезвел, и ещё не на шутку струхнул.
- Садись, Тобин, - предложил Кларенс. Голос его прозвучал вежливо и спокойно - слишком уж спокойно, - напомнив мне шелест приближающейся гремучей змеи.
Я заколебался.
- Если не подойдешь сам, тебя заставят, - все так же спокойно и миролюбиво произнес Кларенс.
Я оглянулся. Двум гориллам за моей спиной явно не терпелось применить свою силу.
Я подошел. Что за нелепость? Почему я должен опасаться этих типов? Мы, как-никак, находимся в Пальме, а не в Чикаго, и на дворе 1972-й год, а не 1932-й. Я свободный человек, гражданин свободной страны. Все законы на моей стороне. Нет, они не имеют права причинить мне зло. Увы, уговоры не помогали - я дрожал, как осиновый лист. Мне невольно припомнились слова Ханичайл. Да, Кларенс и вправду производил угрожающее впечатление. Водянистые рыбьи глаза обдавали льдом. Я внутренне поежился - мало ли какие фантазии взбредут в голову этому капризному и взбалмошному сумасброду.
Усевшись на стул слева от Кларенса, я впервые заметил Каролину. Она сидела чуть в стороне. Вид её поразил меня. Сгорбившись на стуле, она смотрела перед собой невидящими глазами. Выглядела она измученной и безразличной, почти безжизненной. Я думал, что, увидев меня, она хотя бы поднимет голову, но Каролина даже бровью не повела. Как будто впала в транс.
- Что ж, Тобин, будь как дома, - усмехнулся Кларенс. - Понаслаждайся жизнью, пока можешь.
Эта реплика пробудила во мне прежние страхи, но и разозлила меня. Я устремил взгляд на круг света, и то, что я там увидел, мгновенно заставило меня позабыть обо всем на свете.
Свет проникал через окошко. Особое окошко. Через него была видна другая комната, в которой я почти сразу узнал гостиную, где и сам находился ещё несколько минут назад. Каким-то загадочным образом гостиная была освещена, хотя - я готов был поклясться - находившиеся в ней люди были уверены, что она погружена в темноту, перемешанную с призрачным пурпурным сиянием. Должно быть, фокус с этим сиянием и позволял нам следить за тем, что творилось внизу.
А творилось там нечто невообразимое. Две дюжины участников барахтались в разнузданной оргии, которая составила бы честь фантазии самого развращенного римского патриция. По двое, по трое, и даже по пятеро... Это было настоящее торжество обнаженной плоти, клубок извивающихся и сливающихся в экстазе тел и перепутанных конечностей.
Я украдкой осмотрелся вокруг. Включая меня и Кларенса, всего нас, зрителей было девять. Все они сейчас следили за тем, что происходит в гостиной. Не пыхтели, не задыхались и не утирали вспотевшие лбы - просто глядели.
Я покосился на Каролину, надеясь получить от неё хоть какой-то знак или увидеть мимолетную ободряющую улыбку. Но нет - Каролина сидела с отсутствующим видом, упорно не замечая меня. Ее состояние напугало меня даже больше, чем присутствие Кларенса.
А о нем я не забывал ни на секунду. От Кларенса исходил какой-то зловещий дух. Да, втянула меня в историю Каролина. Кларенс совсем не походил на "полного мудака". Он почему-то напомнил мне актера Брэдфорда Диллмана в совершенно жутком и кошмарном фильме "Принуждение". Диллман сыграл в нем убийцу-психопата - внешне мягкого, учтивого и обходительного. Но - безнадежно больного. Кларенс де Курси Хорнет был таким же больным. Впрочем, все они были чокнутыми. Включая и Каролину.
Я обернулся. Карл Бирскин разглядывал меня с нескрываемым любопытством.
- Мы знакомы?
- Э-ээ... нет.
- Как тебя зовут?
- Расс Тобин.
- Ты с кем здесь, Тобин?
- Э-ээ... с Каролиной. Она... привела меня.
Темные глаза Карла засверкали, а на губах заиграла презрительная усмешка. Он повернулся к остальным игрокам и провозгласил:
- Его зовут Расс Тобин, и его привела сюда Каролина.
Рыжий и Усатый осмотрели меня - с некоторым интересом, как мне показалось, - потом переглянулись. Теперь все трое усмехались одинаково. Надменно и презрительно.
- Ясно, - проронил Рыжий. - В коброглаза сгоняем, Тобин?
- Э-ээ, да, с удовольствием.
Что за коброглаз такой, черт побери?
Усатый-Гаучо сказал:
- Мы играем по голубку за кон - нормально?
- Да, замечательно...
Хоть убей, не знаю, что такое "голубок".
- Как, говоришь, тебя зовут? - переспросил Усатый.
- Тобин. Расс Тобин.
- Хватит с нас и Тобина. Я - Д'Арблэ. Это - Бирскин... А этот вот Писбоди. Выбрасывай, кому начинать, Тобин.
Я принял у него из рук стаканчик с двумя костями. Перед нами на столе стоял ящичек длиной в фут, шириной дюймов в девять и в пару дюймов глубиной. Он был разделен на два отделения. Одно из них предназначалось для того, чтобы выбрасывать кости. Второе занимал ряд цифр, от единицы до девяти - каждая помещалась в отдельной рамочке. Со стороны игра показалась мне исключительно простой. После каждого броска вычисляли выброшенную сумму и соответствующую цифру выводили из игры, накрывая её пластмассовым кружочком. Когда кружочек снимали, под ним приоткрывалась какая-то буква. Я предположил, что эти буквы и составляли слово "коброглаз". Я также догадался, что цель игры заключалась в том, чтобы поочередно выбросить все нужные числа.
Я сделал первый бросок. Два и два.
- Четыре, - возвестил Бирскин, забирая стаканчик.
Он выбросил пять. Д'Арблэ - семь. Рыжий Писбоди - девять.
Писбоди открыл игру.
Первым броском он набрал девять очков и накрыл кружком девятку, приоткрыв букву "з" в "коброглазе". Затем он выкинул семерку и обнажил букву "л". Выбросив затем девять, он накрыл кружками сразу две цифры четверку и пятерку, - открыв "р" и "о". Он продолжал бросать, пока в "коброглазе" не остались всего две буквы - вторая и третья. Бросок. Шесть очков. На очко больше, чем требовалось. Ему осталось набрать пять.
- О, черт, - сплюнул Рыжий.
- Писбоди... пять очков, - провозгласил Бирскин, записывая его результат шариковой ручкой прямо на столе. - Д'Арблэ, ты следующий.
Д'Арблэ кидал здорово. Мне уже показалось, что он очистит всего "коброглаза", но он остановился на последней букве.
- Д'Арблэ... два, - записал Бирскин. - Теперь моя очередь.
Он сделал всего два результативных броска, накрыв девятку и восьмерку, а вот после третьего хода на костях выпали две единицы. Это и оказался пресловутый коброглаз - несчастливый бросок в данной игре.
- Тьфу, блин! - прогремел Бирскин. - Что за невезуха!
Оказалось, что после такого хода право на бросок переходит к следующему игроку.
Я встряхнул кости и выкинул их на игровое поле. Дьвольщина - коброглаз с первого же броска!
- Не повезло! - гоготнул Д'Арблэ. - Я выиграл. Запиши, Бирскин.
Мы сыграли ещё раз. Д'Арблэ снова взял верх.
В третьей игре победителем вышел Бирскин.
В четвертой пальма первенства досталась Писбоди.
Счастье решительно отвернулось от меня. Я проиграл четыре голубка кряду.
Подкатил Мустафа.
- Еще выпьете, сэр?
Он произнес это так, словно я и впрямь нуждался в том, чтобы промочить горло.
Д'Арблэ выиграл в пятой партии, Бирскин - в шестой. У меня не получалось ровным счетом ничего. Три моих броска закончились коброглазом уже после двух или трех попыток. Мне это уже начало надоедать - да и в голове немного зашумело. Мустафа наливал мне практически чистую водку.
- Твой черед, Тобин, - сказал Бирскин.
Это был седьмой раунд и вдруг, словно по мановению волшебной палочки, все изменилось. Недаром говорят, что новичкам везет. В этом раунде фортуна улыбнулась мне: все остальные выбросили коброглаза, и я вышел победителем всего лишь с одним удачным броском. Затем я выиграл следующий тур, а за ним ещё один, обойдя Бирскина лишь на одно очко. После этого разок отличился Д'Арблэ, а потом настал нескончаемый тобинозой - эра Тобина. Фартило мне совершенно бессовестно, ведь до этого я играл в кости всего раз в жизни. Клянусь, что я ничего не делал - просто тряс кости в стаканчике, но всякий раз выпадало нужное число. Мы уже играли больше часа, но вот, после моей десятой подряд победы, Бирскин отбросил в сторону ручку и процедил:
- Ну и прет же, блин, этому парню! Все, с меня хватит. Он разделал нас под орех - на десять конов. Расплатитесь с ним - с каждого по три тридцать три.
Черт побери - я обставил каждого из них на три доллара и тридцать три цента. Десять долларов... почти четыре фунта! Пожалуй, свожу Патрика в ресторан...
Плюх... плюх... плюх... Передо мной выросли три стопочки зеленых бумажек.
- Спасибо большое, - произнес я, но моих партнеров уже и след простыл; расплатившись со мной, они дружно устремились к распростертому на подушках Стиву Реммику, окруженному гурьбой девиц.
Я сложил доллары вместе, немного смущенный своим выигрышем. И тут мой взгляд впервые упал на них. Перед глазами вдруг все поплыло. Сердце екнуло. Сверху лежала стодолларовая купюра!
Первая мысль - кто-то из игроков ошибся. Все они давно были под мухой. Должно быть, один из них по ошибке достал стодолларовую бумажку.
Я отодвинул её, чтобы проверить остальные банкноты и - едва не упал с табурета. Еще одна сотня! И еще! Затем двадцатка... десятка... три однодолларовых бумажки... и опять сотня! И ещё одна! И еще!.. Черт побери, на что же я играл!
Я осторожно огляделся по сторонам, ожидая, что взгляды всех присутствующих прикованы ко мне, но увидел, что все заняты своими делами, не обращая на меня ни малейшего внимания. Даже Ибрагим куда-то отлучился. Я распихал деньги по карманам, дрожащими пальцами вынул сигарету и закурил. Мне вдруг показалось, что я очутился в каком-то нереальном мире. Неужели это и впрямь я? Я потянулся к своему стакану и едва осушил его, как подкатил Ахмед - он, оказывается, ходил за льдом.
- Игра закончена? Хотите ещё выпить, сэр?
- Да, пожалуйста... А где здесь гальюн?
- "Гальюн", сэр?
Как называется уборная у этих чертовых янки?
- Этот... как его - сортир?
- В углу, сэр, за раздвижной ширмой.
Я слез с табурета и нетвердой поступью проковылял через огромную гостиную. Пора, пожалуй, завязывать с коктейлями, решил я, чувствуя, как заиграл в голове хмель, и, завернув за ажурную ширму, увитую лианами, вошел в туалет. Господи, ну и заведение - настоящий чертог с белоснежными и раззолоченными стенами. Впрочем, любоваться на пышный декор я не стал, а, уединившись в кабинке и заперев дверцу, дрожащими руками извлек из карманов свой выигрыш и снова воззрился на него. Я пересчитал деньги трижды, прежде чем окончательно убедился, что это не сон. Да, я выиграл тысячу долларов, или, чтобы быть точным - девятьсот девяносто девять. Четыреста фунтов!
При мысли о том, что я ставил на кон по сорок фунтов, мне едва не стало дурно. "Голубком" эти чертовы снобы именовали сотню зеленых. Подумать только - после первых шести раундов я проигрывал шестьсот баксов! А вдруг бы я проиграл, и не десять конов, а двадцать... Или тридцать!
Что ж, поделом тебе, Тобин. В следующий раз потрудись хотя бы узнать, какова ставка, прежде чем ввязываться в игру. И что за голубок такой? Собственная выдумка? Студенческий жаргон? Воистину говорят: век живи - век учись. Интересно, чему ещё я научусь, пока не покину эту яхту. Если честно, то грызть гранит науки меня вовсе не тянуло. Я мечтал только об одном - как бы дать деру.
Я вернулся в бар в состоянии полуоцепенения. В гостиной, казалось, стало ещё более шумно, весело и накурено. Две пары кружились в интимном танце. Стив Реммик избавился от рубашки, а одна из девиц, распростершись у его ног, вылизывала ему грудь, покусывая за волоски. Д'Арблэ, Бирскин и Писбоди валялись неподалеку в окружении других шаловливых красоток в разном состоянии раздетости. Все они совершенно беззастенчиво целовались и лапались. Похоже, наклевывалась настоящая оргия.
Я взгромодился на прежний насест у стойки бара, недоумевая, куда пропали Каролина и Кларенс. Впрочем, по большому счету, мне было на них наплевать. Абдулла добился своего: голова кружилась, ноги предательски отяжелели. Я взглянул на часы; было почти одиннадцать. Меня нестерпимо тянуло домой. Я решил, что прикончу последний стакан и отправлюсь на поиски матроса, ответственного за катер. Попытаюсь уговорить его переправить меня на берег. В Пальме возьму такси. Хватит с меня этих аристократов - я сыт ими по горло.
Отвернувшись к стойке, чтобы допить свою последнюю на сегодня водку, я взглянул в огромное зеркало и... стакан замер на полпути к моим губам.
Должно быть, она уже давно стояла за моей спиной, разглядывая меня. Боже - ну и глазищи! А личико! Невыразимая прелесть! Оливковая кожа, облегающее леопардовое платье тончайшего шелка... Самое сексуальное существо, что я когда-либо видел.
- Что-то я вас прежде не встречала, - улыбнулась незнакомка. Голос низкий, грудной, обволакивающий. Американский Юг, решил я. От её пристального взгляда во мне взыграла тобинская кровь. Сердце колотилось так, что грозило перевернуть яхту вверх килем.
- Да, верно, - проквакал я.
- Как это приятно. Я - Ханичайл Лэзер.
- А я - Расс Тобин.
Она улыбнулась, ослепив меня сверкающими ровными зубками.
- Мне кажется, для начала это неплохо - а тебе?
- Лучше не бывает.
Не сводя с меня томного, гипнотизирующего взгляда, она обратилась к Мустафе:
- Али, сооруди-ка нам с Рассом парочку твоих самых особых коктейлей, да побыстрей. Нам ведь с ним предстоит срочно наверстать упущенное.
Прихватив по здоровенному стакану "особого", наполненному таинственной бледно-зеленой жидкостью, мы с Ханичайл присели на диванчик. Говоря "присели", я имею в виду "провалились" - я и впрямь почти утонул в мягчайшей подушке.
На возлежавшую рядом Ханичайл стоило посмотреть, скажу я вам. Леопардовое платьице казалось невероятно коротким, когда девушка стояла; в горизонтальном положении оно выглядело просто абсурдным. И не только из-за длины (оно едва прикрывало пупок), но и по причине абсолютной прозрачности. Иными словами, если бы не крохотные трусики, могло бы запросто показаться, что рядом со мной лежит совершенно голая девушка. Длинные стройные ножки, казалось, тянулись в бесконечность; не менее сладостные мучения причинял мне её очаровательный животик, то вздымавшийся, то опадавший в нескольких дюймах от моего лица. Я не мог оторвать глаз от этого зрелища.
Повернувшись ко мне, Ханичайл приподняла стакан и, игриво улыбнувшись мне, спросила:
- Как тебе коктейль нашего Али, милый?
Я пригубил стакан.
- Приятно. Немного отдает анисом.
- В основе здесь перно; что ещё добавляет туда этот хитрый прохвост знает лишь он сам. Но эта штука действует, можешь мне поверить.
Я отважился на изрядный глоток.
- А кажется вполне безобидной.
Девушка негромко рассмеялась. Немного удивленно и многозначительно. Уже тогда мне следовало насторожиться.
- Откуда ты, Ханичайл?
Она небрежно махнула стаканом.
- Отовсюду... В последний раз - из Танжера.
- Откуда ты знаешь Кларенса Хорнета?
Ханичайл странно улыбнулась и сказала:
- Ты, похоже, и впрямь новичок здесь. Сам-то ты как тут оказался? Мне кажется, ты не из их компании.
- Я сегодня днем познакомился с Каролиной Куртни...
Ее глаза изумленно расширились, и она устремила на меня заинтригованный взгляд.
- Так ты тот самый "Инглиш"? Курьер? И у тебя хватает духа сидеть здесь? Ты хоть представляешь, какую бучу ты учинил?
Что-то творилось с моим зрением. Ханичайл вдруг покачнулась и поплыла. Даже музыку куда-то повело. Я слышал слова Ханичайл, слышал и собственный голос, хотя говорил за меня, по-моему, кто-то другой, со стороны.
Вдруг Ханичайл рассмеялась; смех её донесся с другого конца гостиной.
- Кларенс там брызгает слюной, кипятится и грозится растереть тебя в пыль, а ты тут преспокойно развлекаешься...
- А в чем дело? - услышал я собственный голос. - Я не понимаю...
- Брось, не придуривайся. Мало того, что ты так нахально оттрахал его невесту, так ты ещё и приперся сюда вместе с ней. Кларенс, когда разойдется, готов на все. Поверь мне, я уже насмотрелась, на что он способен!
- Черт побери, - я судорожно сглотнул. - Но Каролина сказала, что ему наплевать... что она ему совершенно безразлична...
Ханичайл замотала прелестной головкой.
- Если малышу надоедает любимая игрушка, это вовсе не значит, что он готов отдать её первому встречному. А Кларенс - тот же малыш, хотя и великовозрастный. И характер у него прескверный, можешь мне поверить...
- Как... откуда ты знаешь про нас с Каролиной?
- Я была в соседней каюте и все слышала. Господи, как они орали! Ты и в самом деле трахнул её, Инглиш? Ты отважный парень! - Она ослепила меня улыбкой. - Слышал бы ты, как она расписала твои способности! Да после такой рекламы ты за одно лето станешь миллионером!
- Но я вовсе... Я хочу сказать...
- Слушай, Инглиш, на этой посудине найдется по меньшей мере полдюжины голодных баб, включая меня, которые отдадут половину состояния за то, чтобы с тобой перепихнуться! Не представляешь, какое счастье увидеть новую и такую симпатичную мордашку после до смерти надоевших рыл этих слащавых импотентов. Допивай свой коктейль, пропустим ещё по стаканчику, а потом уже посмотрим, на что ты в самом деле способен!
Следующие четверть часа напрочь вычеркнулись из моей жизни, словно кадры, вырезанные из фильма. После этого я помню лишь одно: как Ханичайл танцевала на краю бассейна. Впрочем, "танцевала" - не то слово. Настоящий леопард по сравнению с ней показался бы неуклюжим бегемотом!
Над залом плыла какая-то дикая, первобытная музыка. Все мелькало в калейдоскопе стробоскопического света. В этом гипнотическом мелькании извивающаяся фигура Ханичайл то появлялась, то пропадала, оставляя у зрителей иллюзию полной нереальности происходящего. Вдруг руки девушки исчезли за спиной, а в следующий миг леопардовое платье свалилось к её ногам. Я остолбенел. Ханичайл осталась абсолютно голой! Ни крохотных трусиков, ни набедренной ниточки стриптизерш - ничего! Она продолжала танцевать в чередующихся вспышках магического света, олицетворение дикой и первобытной Африки, прекрасное создание природы.
Я почувствовал, как меня засасывает желание, увлекая в темный пульсирующий туннель, безжалостно швыряя в бездонный водоворот, воронку дикой, необузданной страсти. Я был жутко пьян или одурманен, но меня это нисколько не беспокоило. Я просто плыл по течению. Ханичайл уже больше не танцевала - она судорожно извивалась, словно одержимая. То и дело дрожь пробегала по её гибкому телу, на котором проступили капельки пота. Движения Ханичайл с каждой секундой становились все более раскованными и эротичными. Извивающиеся бедра стали подергиваться, имитируя соитие с невидимым любовником. Вот она расставила стройные ножки в стороны, и её длинные пальцы бабочками замелькали в завитках черного треугольничка. Ее таз начал дергаться сильнее и ритмичнее, в такт музыке, темп которой нагнетался с каждым мгновением. Глаза Ханичайл были закрыты, зубы оскалились. Музыка звучала громче и громче... Мой одурманенный мозг совсем затуманился, глаза обволокло пеленой, в ноздри шибанул пряный аромат... Я вдруг осознал, что повсюду вокруг меня на полу и на подушках извиваются обнаженные тела, мелькают голые конечности... Голова моя закружилась и мне показалось, что я теряю сознание...
Гостиную внезапно заполнил странный звук - низкий гортанный, постепенно нарастающий вой. Я с ужасом понял, что он исходит от Ханичайл. Он доносился через её плотно стиснутые губы, предвещая наступление оргазма. Ее бедра дергались в бешеном ритме, а пальцы нервно теребили набухшие соски прекрасных грудей. Внезапно рот Ханичайл широко открылся и из её горла вырвался дикий крик. Звериный вопль. Она рухнула на подушки, где продолжала метаться и извиваться в пароксизмах раздирающего экстаза под оглушающую музыку, достигшую крещендо.
Я сидел ошеломленный, купаясь в собственном поту и почти не осознавая, что происходит. Стробоскопические вспышки выхватывали из темноты фантасмагорические картинки, казавшиеся скорее снами больного разума, нежели реальностью. В ушах витали непонятные звуки - смесь музыки, вздохов, криков, рычания и барабанной дроби.
Мне вдруг показалось, что я соткан из воздуха и парю над безбрежным океаном. На самом деле я просто наклюкался до чертиков. Дьявольское зелье Али-Мустафы сработало на всю катушку.
Ханичайл, вдруг подумал я. Что случилось с Ханичайл? Где она? И куда подевались все остальные? Неужели я остался на яхте один? На какой яхте? С какой стати я решил, что нахожусь на яхте? Где она? Бред какой-то. Но ведь я был... Где я, черт возьми, нахожусь?
Нет, это, конечно, сон. Когда-то мне уже пригрезилось нечто подобное в кресле у дантиста. Очнувшись, я тогда решил, что меня похитили и усадили в это кресло - я никак не мог вспомнить, каким образом попал туда. Я вдруг с интересом подумал, где окажусь, когда проснусь на сей раз. Хорошо бы в постели с Самантой. Саманта? Господи, ведь это было два года назад. В Ливерпуле* (*См. С.Морган "Продавец швейных машинок").
Господи - ещё в Ливерпуле! И с какой стати мне это вдруг в башку втемяшилось? Где я - в Лондоне? Господи, до чего же мне плохо...
Вдруг я почувствовал что-то другое - рядом со мной кто-то был. От страха у меня заныл затылок. Я судорожно обернулся. В каких-то дюймах от моего лица пурпурная ночь сложилась в подобие человеческого лица. Оно придвинулось ко мне, обдав мою щеку жарким дыханием. Невидимая рука поползла по моему бедру.
- Ты один... - услышал я шепот Али. - Женщины тебя не интересуют...
Я охнул.
- Может быть, я предложу тебе кое-что особенное? - пылко выдохнул он.
Внезапно я пришел в себя и стряхнул со своей ширинки его липкую паучью лапу.
- Пошел в задницу, Мустафа! - выпалил я, срываясь с места.
- Сука! - прошипел он мне вслед.
С колотящимся сердцем я примостился на ближайшем диване. Господи, что за вывихнутая компания! Тобин, старина, пора и честь знать. Катись-ка домой, малыш!
Я перевернулся и попытался встать. Мне это уже почти удалось, когда на потолке вспыхнул экран и начался какой-то фильм. Я замер на месте. Чертовски странно - я был убежден, что потолок совсем не там. Я крутанул головой, пытаясь определить, в каком измерении нахожусь, и - отрубился.
Очнулся я, должно быть, довольно скоро - порнофильм был в самом разгаре и на меня надвигался гигантский, футов под двадцать, негр с угрожающе торчащим членом в полтора человеческих роста и толщиной со слоновью ногу. Монстр явно намеревался пустить в ход свой чудовищный инструмент. Я перепуганно попятился и снова провалился в небытие.
Придя в себя, я обнаружил, что надо мной заботливо склонилась Ханичайл. Я знал, что это она, по экзотическому мускусному аромату её духов. Ее мягкое дыхание ласкало мое лицо, а тело источало жар. Я протянул руку и коснулся упругой атласной груди. Ханичайл вздохнула.
- Эй, курьер, ты меня бросил, да? - промурлыкала она. - А ведь обещал...
- Что? - прохрипел я.
- Обещал, - настойчиво повторила она, ища мой рот жаркими влажными губами. Ее язычок змейкой скользнул ко мне в рот, обследуя, как мне показалось, самую внутренность моего черепа. В следующее мгновение я почувствовал её руки на своем животе и догадался, что Ханичайл пытается расстегнуть пряжку моего ремня. Несколько секунд спустя она проникла внутрь и жадно сграбастав то, что искала.
- Давай же... иди ко мне! - нетерпеливо понукала она.
- Постой минутку... Дай мне встать...
Я обнял её за обнаженную талию, но Ханичайл только крепче впилась в меня, покрывая мое лицо поцелуями. Затем она ловко перевернула меня на спину, а сама взгромоздилась сверху. Впрочем, долго она не усидела.
- Я так не хочу, - не скрывая нетерпения, произнесла она. - Сними свою идиотскую одежду...
Она скатилась с меня. Я покатился вместе с ней и - очутился на полу. Тут я её потерял. Немудрено - тьма стояла, хоть глаз выколи. Но Ханичайл сама отыскала меня, притянув к себе. Я споткнулся и упал прямо на нее, оказавшись между её широко расставленными бедрами. Самое удивительное, что я был по-прежнему полностью одет.
- Проклятье! - прошипела она.
Пожалуй, моя репутация несколько пошатнулась, но что я мог поделать голова кружилась, и я ни черта не видел в этой дурацкой темноте. Я попытался выпрямиться, но тут же запутался в собственных ногах и упал. Потом никак не мог сообразить, где оставил Ханичайл.
- Эй, ты ещё здесь? - шепотом спросил я.
- Черт, ты что там ковыряешься? Сними же свои проклятые портки!
Больше я её не видел. Внезапно меня подхватили под мышками и уволокли прочь. Ни слова, ни звука. Знал я одно: тащили меня крепкие парни, которые знали свое дело. Я не боялся; я впал в оцепенение. В моей голове беспорядочно роились мысли, сводившиеся к одному: не сказать ли Ханичайл, что меня похитили. Меня больше всего беспокоило, что она напрасно ждет легендарного Тобина.
Внезапно меня выволокли на свет Божий. Во всяком случае, оказавшись в ярко освещенном коридоре, я моментально ослеп. Затем меня протащили по какому-то коридору и внесли в незнакомую комнату. Не столь большую, как гостиная-бар, и довольно тускло освещенную. В глаза мне сразу бросился бледно-желтый освещенный круг посреди комнаты, вокруг которого на стульях сидели какие-то типы с жутковато-мертвенными физиономиями. Падавший снизу свет придавал им сходство с вурдалаками. По мере того, как мои глаза привыкали к свету, я начал узнавать некоторые лица, хотя других видел впервые.
Кларенс... и ещё Бирскин, и Писбоди. Все они таращились на меня, а я во все глаза смотрел на Кларенса. Внезапно я полностью протрезвел, и ещё не на шутку струхнул.
- Садись, Тобин, - предложил Кларенс. Голос его прозвучал вежливо и спокойно - слишком уж спокойно, - напомнив мне шелест приближающейся гремучей змеи.
Я заколебался.
- Если не подойдешь сам, тебя заставят, - все так же спокойно и миролюбиво произнес Кларенс.
Я оглянулся. Двум гориллам за моей спиной явно не терпелось применить свою силу.
Я подошел. Что за нелепость? Почему я должен опасаться этих типов? Мы, как-никак, находимся в Пальме, а не в Чикаго, и на дворе 1972-й год, а не 1932-й. Я свободный человек, гражданин свободной страны. Все законы на моей стороне. Нет, они не имеют права причинить мне зло. Увы, уговоры не помогали - я дрожал, как осиновый лист. Мне невольно припомнились слова Ханичайл. Да, Кларенс и вправду производил угрожающее впечатление. Водянистые рыбьи глаза обдавали льдом. Я внутренне поежился - мало ли какие фантазии взбредут в голову этому капризному и взбалмошному сумасброду.
Усевшись на стул слева от Кларенса, я впервые заметил Каролину. Она сидела чуть в стороне. Вид её поразил меня. Сгорбившись на стуле, она смотрела перед собой невидящими глазами. Выглядела она измученной и безразличной, почти безжизненной. Я думал, что, увидев меня, она хотя бы поднимет голову, но Каролина даже бровью не повела. Как будто впала в транс.
- Что ж, Тобин, будь как дома, - усмехнулся Кларенс. - Понаслаждайся жизнью, пока можешь.
Эта реплика пробудила во мне прежние страхи, но и разозлила меня. Я устремил взгляд на круг света, и то, что я там увидел, мгновенно заставило меня позабыть обо всем на свете.
Свет проникал через окошко. Особое окошко. Через него была видна другая комната, в которой я почти сразу узнал гостиную, где и сам находился ещё несколько минут назад. Каким-то загадочным образом гостиная была освещена, хотя - я готов был поклясться - находившиеся в ней люди были уверены, что она погружена в темноту, перемешанную с призрачным пурпурным сиянием. Должно быть, фокус с этим сиянием и позволял нам следить за тем, что творилось внизу.
А творилось там нечто невообразимое. Две дюжины участников барахтались в разнузданной оргии, которая составила бы честь фантазии самого развращенного римского патриция. По двое, по трое, и даже по пятеро... Это было настоящее торжество обнаженной плоти, клубок извивающихся и сливающихся в экстазе тел и перепутанных конечностей.
Я украдкой осмотрелся вокруг. Включая меня и Кларенса, всего нас, зрителей было девять. Все они сейчас следили за тем, что происходит в гостиной. Не пыхтели, не задыхались и не утирали вспотевшие лбы - просто глядели.
Я покосился на Каролину, надеясь получить от неё хоть какой-то знак или увидеть мимолетную ободряющую улыбку. Но нет - Каролина сидела с отсутствующим видом, упорно не замечая меня. Ее состояние напугало меня даже больше, чем присутствие Кларенса.
А о нем я не забывал ни на секунду. От Кларенса исходил какой-то зловещий дух. Да, втянула меня в историю Каролина. Кларенс совсем не походил на "полного мудака". Он почему-то напомнил мне актера Брэдфорда Диллмана в совершенно жутком и кошмарном фильме "Принуждение". Диллман сыграл в нем убийцу-психопата - внешне мягкого, учтивого и обходительного. Но - безнадежно больного. Кларенс де Курси Хорнет был таким же больным. Впрочем, все они были чокнутыми. Включая и Каролину.