Страница:
– Послушай меня! Я не утверждаю, что он ищет твоей погибели, возможно, Донгам сумел убедить его, что северянин выбрал именно этот путь. Не это важно. Главное – он хочет убрать тебя подальше, чтобы ты не нарушила его планов. Добудешь кристалл – хорошо, это заставит Белых Братьев раскошелиться. Нет – тоже не беда. Сам кристалл ему не нужен, но он хочет использовать похищение его в своих целях.
Принцесса Чаг недоверчиво покачала головой, и Батигар в отчаянии хлопнула себя ладонями по коленям:
– Я думаю о нас обеих! А ты не хочешь меня понять! Но… – Она закусила нижнюю губу. – Знаю! Я скажу тебе, где найти Мгала, если ты обещаешь взять меня с собой.
– Ну и где же? – спросила Чаг, тщетно пытаясь осознать сказанное Батигар. Все это не укладывалось в ее голове, но она привыкла прислушиваться к словам младшей сестры, которая давала, как правило, дельные советы и значительно лучше разбиралась во всем, что не касалось охоты и оружия.
– Надо обратиться к Бессмертному Юму. Он один может предсказать будущее. Он один скажет правду. Только у него есть единая правда для бедных и богатых, людей и файголитов, для Исфатеи и Кундалага, своих и чужих.
Лицо принцессы Чаг выражало тяжелое раздумье.
– Хорошо, – сказала она наконец. – Обратимся к Бессмертному Юму. Пусть он укажет верный путь. Пусть он рассудит нас. Если его слова подтвердят твои, ты поедешь со мной. Если же нет – вернешься во дворец. Негоже Исфатее оставаться без наследницы престола.
4
5
Глава вторая
1
Принцесса Чаг недоверчиво покачала головой, и Батигар в отчаянии хлопнула себя ладонями по коленям:
– Я думаю о нас обеих! А ты не хочешь меня понять! Но… – Она закусила нижнюю губу. – Знаю! Я скажу тебе, где найти Мгала, если ты обещаешь взять меня с собой.
– Ну и где же? – спросила Чаг, тщетно пытаясь осознать сказанное Батигар. Все это не укладывалось в ее голове, но она привыкла прислушиваться к словам младшей сестры, которая давала, как правило, дельные советы и значительно лучше разбиралась во всем, что не касалось охоты и оружия.
– Надо обратиться к Бессмертному Юму. Он один может предсказать будущее. Он один скажет правду. Только у него есть единая правда для бедных и богатых, людей и файголитов, для Исфатеи и Кундалага, своих и чужих.
Лицо принцессы Чаг выражало тяжелое раздумье.
– Хорошо, – сказала она наконец. – Обратимся к Бессмертному Юму. Пусть он укажет верный путь. Пусть он рассудит нас. Если его слова подтвердят твои, ты поедешь со мной. Если же нет – вернешься во дворец. Негоже Исфатее оставаться без наследницы престола.
4
Увидев в окно двух подъезжавших к его хижине командиров гвардейцев, Юм, прозванный жителями Исфатеи Бессмертным, нисколько не удивился. К нему часто приезжали и приходили за пророчествами, и чем беспокойнее было время, тем большее количество людей нуждалось в его услугах. Все они хотели знать свое будущее, но далеко не все, узнав его, сумели использовать пророчество себе на пользу. Происходило это, вероятно, потому, что большинство обращавшихся к Юму за предсказаниями надеялись услышать от него совершенно определенный ответ, совпадающий с их планами. И если предсказания не соответствовали их желаниям, они старались уверить себя, что прорицатель – выживший из ума старик и обращать внимание на его бредни нет смысла.
За долгую жизнь Юм не раз спрашивал себя: для чего нужно ему говорить людям правду? Угадать, чего ждет от него проситель, было нетрудно – значительно легче, чем верно предсказать затейливые повороты судьбы, и все же он никогда не лгал и не говорил обращавшимся к нему людям того, что они хотели бы от него услышать. Это было невыгодно, а порой и опасно, но таким уж он, Юм, уродился. И знание собственного страшного конца, к которому рано или поздно должны были привести его прорицания, нисколько не влияло на правдивость ответов. «В этом насквозь лживом мире кто-то должен осмелиться говорить людям правду», – так отвечал он немногим друзьям, когда они спрашивали о причинах, побудивших его вновь вызывать гнев власть имущих своими прорицаниями. Однако, почему этим «кто-то» должен был быть именно он, – Юм не мог объяснить даже самому себе.
Старинный его приятель, ученый и философ Менгер, попавший в руки Торговцев людьми и сгинувший где-то на чужбине, так определял это свойство характера Юма: «Змея создана, чтобы ползать, птица – летать, а ты – чтобы говорить правду в ущерб себе». Это признание факта мало что проясняло, однако оно-то до известной степени и позволяло Юму утверждать, что, если он не будет говорить правду, дар прорицателя покинет его. Так говорил он нищим и власть имущим, и слова эти до поры до времени служили ему чем-то вроде охранной грамоты. Ибо им-то, власть имущим, больше, чем кому-либо, нужен был человек, говорящий правду, и ради того, чтобы услышать ее, они позволяли ему жить и открывать другим то, что видел он в дымке грядущего.
Принцессы, одетые воинами, спешились и, потоптавшись в нерешительности перед крыльцом, вошли в хижину. Теперь, разглядев их вблизи, Юм понял, что это те самые женщины, которым он первый раз в жизни должен был дать ложное пророчество. Он не хотел делать этого, но двое пришедших ранним утром мужчин пригрозили ему длинными изогнутыми ножами и теперь затаились за холстиной, заменявшей дверь в соседнюю комнату. Они ждали, чтобы он исполнил их приказ и послал принцесс из рода Амаргеев по ложному следу.
Выбора не было. Ножи хорошо отточены, и пришедшие не замедлят пустить их в ход. Они ждут его слов так же, как ждут их пришедшие в одежде гвардейцев собравшиеся в дальний путь принцессы.
Разумеется, он мог бы попытаться предупредить девушек, и, вероятно, они успели бы убить сидевших в засаде незнакомцев прежде, чем те вонзили бы в него свои ножи. Всем известно, что Чаг прекрасно владеет мечом, да и Батигар время от времени берет уроки обращения с оружием, но стоило ли ссорить принцесс с Черными Магами, которые не преминули бы отомстить за убийство посланных ими людей?
– Бессмертный Юм, прости, что тревожим тебя и отрываем от размышлений, – робко начала та, что была более хрупкого сложения и обладала изящными чертами лица.
– Спрашивай, принцесса Батигар, я отвечу тебе, если это будет в моих силах, – произнес Юм намеренно слабым, старческим голосом. Он хотел, чтобы те, кто подслушивает их разговор, убедились в его немощности и покорности.
Девушки переглянулись. То, что он сразу узнал, кто они, сбило их с толку, но в то же время облегчило начало разговора и сделало ложь и всякие уловки ненужными.
– Мы пришли узнать, верно ли указал нам отец путь, по которому мы должны преследовать Мгала-похитителя, – прямо сказала Чаг.
– Куда же послал вас Владыка Исфатеи?
– Э-э, нет, задавать вопросы буду я, ты же – отвечать, а вовсе не наоборот. Итак, куда северянин направился, вырвавшись из тюрьмы?
Она говорила так, будто старый мудрый Юм обязан отвечать, будто он дешевая базарная гадалка. Двое с отточенными ножами тоже были веским аргументом, и старик подумал, что раз в жизни он может позволить себе солгать. Появление незнакомцев и странное требование их заставили его заинтересоваться судьбой северянина и принцесс из рода Амаргеев, и он знал, что девушек, если они пойдут по тому пути, который избрал Мгал, ожидает незавидная участь.
– Северянин направился в Кундалаг, – произнес Юм, и помимо воли пальцы его рук, сложенных на груди, сделали невидимый соглядатаям знак, обозначающий Чилар. – По Ромее он двинется в Ханух. – Пальцы изобразили воды Гатианы и портовый город Сагру.
Юм поднял выцветшие глаза на принцесс. Батигар благодарно кивнула – она не понимала языка жестов, знакомого кочевникам и охотникам; на лице Чаг застыло недоумение.
«Нас подслушивают», – передали пальцы старика, а нетвердый голос возвестил очередную ложь:
– От Хануха по морю Грез Мгал доберется до Эгри, а оттуда по Эристее до города Шим.
Старик помолчал, давая возможность Чаг отделить правду от лжи, и продолжал, подтверждая игрой пальцев свои слова:
– В порту он постарается нанять корабль, чтобы пересечь на нем Жемчужное море и достичь сокровищницы Маронды, расположенной близ Танабага.
«Их ждут битвы, кровь, любовь и смерть, какой бы путь они ни избрали», – подумал Юм. Причем для одной из принцесс гибельной была любая дорога…
– Благодарим тебя, Бессмертный! – Чаг бросила к ногам старика золотой и, подхватив под руку сестру, раскрывшую рот для дальнейших расспросов, торопливо увлекла ее из хижины.
Со двора донесся цокот копыт, и Юм, прозванный Бессмертным, устало потер лицо сухими ладонями.
– Молодец, старик! Умеешь беречь свою шкуру! – глухо сказал один из прятавшихся за холстиной незнакомцев и тоже кинул к ногам старика золотой.
Незнакомцы вышли из хижины, а Юм, подобрав деньги, задумался. Он знал, что не должен ни дня оставаться в Исфатее, а также надеялся, что за эту единственную ложь во спасение своей жизни он не будет лишен драгоценного в данных обстоятельствах дара Небес – с помощью заклинаний перемещаться в пространстве когда и куда захочется. Итак, он отправится в Сагру. Кто знает, может быть, ему удастся чем-нибудь помочь другу Менгера? Кроме того, Юм знал цену своему пророческому дару и не собирался искушать судьбу, хотя покидать насиженные места на старости лет очень не хотелось.
За долгую жизнь Юм не раз спрашивал себя: для чего нужно ему говорить людям правду? Угадать, чего ждет от него проситель, было нетрудно – значительно легче, чем верно предсказать затейливые повороты судьбы, и все же он никогда не лгал и не говорил обращавшимся к нему людям того, что они хотели бы от него услышать. Это было невыгодно, а порой и опасно, но таким уж он, Юм, уродился. И знание собственного страшного конца, к которому рано или поздно должны были привести его прорицания, нисколько не влияло на правдивость ответов. «В этом насквозь лживом мире кто-то должен осмелиться говорить людям правду», – так отвечал он немногим друзьям, когда они спрашивали о причинах, побудивших его вновь вызывать гнев власть имущих своими прорицаниями. Однако, почему этим «кто-то» должен был быть именно он, – Юм не мог объяснить даже самому себе.
Старинный его приятель, ученый и философ Менгер, попавший в руки Торговцев людьми и сгинувший где-то на чужбине, так определял это свойство характера Юма: «Змея создана, чтобы ползать, птица – летать, а ты – чтобы говорить правду в ущерб себе». Это признание факта мало что проясняло, однако оно-то до известной степени и позволяло Юму утверждать, что, если он не будет говорить правду, дар прорицателя покинет его. Так говорил он нищим и власть имущим, и слова эти до поры до времени служили ему чем-то вроде охранной грамоты. Ибо им-то, власть имущим, больше, чем кому-либо, нужен был человек, говорящий правду, и ради того, чтобы услышать ее, они позволяли ему жить и открывать другим то, что видел он в дымке грядущего.
Принцессы, одетые воинами, спешились и, потоптавшись в нерешительности перед крыльцом, вошли в хижину. Теперь, разглядев их вблизи, Юм понял, что это те самые женщины, которым он первый раз в жизни должен был дать ложное пророчество. Он не хотел делать этого, но двое пришедших ранним утром мужчин пригрозили ему длинными изогнутыми ножами и теперь затаились за холстиной, заменявшей дверь в соседнюю комнату. Они ждали, чтобы он исполнил их приказ и послал принцесс из рода Амаргеев по ложному следу.
Выбора не было. Ножи хорошо отточены, и пришедшие не замедлят пустить их в ход. Они ждут его слов так же, как ждут их пришедшие в одежде гвардейцев собравшиеся в дальний путь принцессы.
Разумеется, он мог бы попытаться предупредить девушек, и, вероятно, они успели бы убить сидевших в засаде незнакомцев прежде, чем те вонзили бы в него свои ножи. Всем известно, что Чаг прекрасно владеет мечом, да и Батигар время от времени берет уроки обращения с оружием, но стоило ли ссорить принцесс с Черными Магами, которые не преминули бы отомстить за убийство посланных ими людей?
– Бессмертный Юм, прости, что тревожим тебя и отрываем от размышлений, – робко начала та, что была более хрупкого сложения и обладала изящными чертами лица.
– Спрашивай, принцесса Батигар, я отвечу тебе, если это будет в моих силах, – произнес Юм намеренно слабым, старческим голосом. Он хотел, чтобы те, кто подслушивает их разговор, убедились в его немощности и покорности.
Девушки переглянулись. То, что он сразу узнал, кто они, сбило их с толку, но в то же время облегчило начало разговора и сделало ложь и всякие уловки ненужными.
– Мы пришли узнать, верно ли указал нам отец путь, по которому мы должны преследовать Мгала-похитителя, – прямо сказала Чаг.
– Куда же послал вас Владыка Исфатеи?
– Э-э, нет, задавать вопросы буду я, ты же – отвечать, а вовсе не наоборот. Итак, куда северянин направился, вырвавшись из тюрьмы?
Она говорила так, будто старый мудрый Юм обязан отвечать, будто он дешевая базарная гадалка. Двое с отточенными ножами тоже были веским аргументом, и старик подумал, что раз в жизни он может позволить себе солгать. Появление незнакомцев и странное требование их заставили его заинтересоваться судьбой северянина и принцесс из рода Амаргеев, и он знал, что девушек, если они пойдут по тому пути, который избрал Мгал, ожидает незавидная участь.
– Северянин направился в Кундалаг, – произнес Юм, и помимо воли пальцы его рук, сложенных на груди, сделали невидимый соглядатаям знак, обозначающий Чилар. – По Ромее он двинется в Ханух. – Пальцы изобразили воды Гатианы и портовый город Сагру.
Юм поднял выцветшие глаза на принцесс. Батигар благодарно кивнула – она не понимала языка жестов, знакомого кочевникам и охотникам; на лице Чаг застыло недоумение.
«Нас подслушивают», – передали пальцы старика, а нетвердый голос возвестил очередную ложь:
– От Хануха по морю Грез Мгал доберется до Эгри, а оттуда по Эристее до города Шим.
Старик помолчал, давая возможность Чаг отделить правду от лжи, и продолжал, подтверждая игрой пальцев свои слова:
– В порту он постарается нанять корабль, чтобы пересечь на нем Жемчужное море и достичь сокровищницы Маронды, расположенной близ Танабага.
«Их ждут битвы, кровь, любовь и смерть, какой бы путь они ни избрали», – подумал Юм. Причем для одной из принцесс гибельной была любая дорога…
– Благодарим тебя, Бессмертный! – Чаг бросила к ногам старика золотой и, подхватив под руку сестру, раскрывшую рот для дальнейших расспросов, торопливо увлекла ее из хижины.
Со двора донесся цокот копыт, и Юм, прозванный Бессмертным, устало потер лицо сухими ладонями.
– Молодец, старик! Умеешь беречь свою шкуру! – глухо сказал один из прятавшихся за холстиной незнакомцев и тоже кинул к ногам старика золотой.
Незнакомцы вышли из хижины, а Юм, подобрав деньги, задумался. Он знал, что не должен ни дня оставаться в Исфатее, а также надеялся, что за эту единственную ложь во спасение своей жизни он не будет лишен драгоценного в данных обстоятельствах дара Небес – с помощью заклинаний перемещаться в пространстве когда и куда захочется. Итак, он отправится в Сагру. Кто знает, может быть, ему удастся чем-нибудь помочь другу Менгера? Кроме того, Юм знал цену своему пророческому дару и не собирался искушать судьбу, хотя покидать насиженные места на старости лет очень не хотелось.
5
– Унгир Эрзам, вас хочет видеть Кодр, – доложил слуга и, дождавшись, когда хозяин, наблюдавший за плавающими в бассейне рыбами, сделал разрешающий жест, скрылся за колоннадой, окружавшей внутренний дворик.
Снаружи дом Эрзама мало чем отличался от домов других богатых купцов, но внутри являл собой полную их противоположность. Обычно дома унгиров служили им, кроме жилья, еще и складами, караван-сараями и лавками, однако Эрзам любил комфорт, и покои его походили на дворцовые залы, куда допускались только избранные. Почему скромный базарный писец был отнесен к числу этих счастливцев, слуги Эрзама не знали, но, привыкнув к странностям хозяина, не слишком задавались этим вопросом, исправно докладывая о Кодре, когда бы тот ни появлялся.
– Магистр Эрзам! – Сухонький человечек с невыразительным, словно стершаяся монета, лицом приветствовал унгира почтительным поклоном.
– Рад видеть тебя, Кодр. – Хозяин кивнул пришедшему и поманил его к бассейну: – Радужным рыбкам понравилось в моем доме, напрасно говорят, что они могут жить только в дельте Угжи. Смотри, у них скоро будет потомство.
Он указал на пестрых, размером с ладонь рыбок, жадно поглощавших плававшие на поверхности мелкие желтые семена.
– Тебе пришлось немало потрудиться, и все же ты своего добился, – признал Кодр, с уважением глядя в умное, выразительное лицо Эрзама – представителя Гроссмейстера Черного Магистрата в Исфатее и еще в пяти-шести близлежащих городах.
Высокий, широкоплечий, он, несмотря на преклонные годы, был полон сил, и, хотя роскошный халат скрывал его могучие мускулы, Кодр не сомневался, что принявший личину унгира Магистр в случае нужды в состоянии вышибить из седла любого гвардейца Бергола, а в схватке на мечах или боевых топорах уступит разве что телохранителям Владыки Исфатеи. Это он, Эрзам, полтора десятка лет назад совершил во главе Третьего экспедиционного корпуса легендарный переход по южному берегу моря Грез от Либра до Илии, в устье которой и основал город, названный его именем. Это он, спустившись по Илии в Шим, всего за три года подкупом, лестью, угрозами и тайными убийствами сумел сделать своего племянника, тоже аллата – читающего мысли на расстоянии, – Владыкой города. Он же спас Шим, когда в его гавань вошла флотилия дувианских пиратов…
– Да, я умею добиваться своего, но эти рыбки задали мне задачу. Состав воды в дельте Угжи почти не отличается от обычного, и мне пришлось повозиться, чтобы понять, что необходимым условием жизни радужных рыбок являются эти вот водоросли. – Эрзам, продолжая говорить, склонился к краю бассейна и опустил пальцы в воду.
«В этом он весь», – подумал Кодр с легким раздражением. Дипломат, стратег, воин и аллат, Эрзам был человеком безусловно незаурядным, но увлекающимся. Причем увлечения его были порой весьма странными и мешали основному делу. Последние полгода он, например, целиком посвятил разведению этих пестрых рыб, годных лишь для похлебки бедняка. И это в то время, когда вокруг происходило столько событий!
– Рыбки эти – создания и правда удивительные, – вкрадчиво начал Кодр, с трудом дождавшись паузы в рассуждениях Эрзама, – но я решился оторвать тебя от исследований, чтобы сообщить, что принцессы Чаг и Батигар выехали с отрядом гвардейцев из города.
– Они таки отправились на поиски Мгала-похитителя? – Эрзам с явной неохотой оторвал взгляд от радужных рыбок.
– Все происходило так, как мы и предполагали. Они посетили Юма, и тот передал им то, что велели ему посланные нами люди.
– Посланные тобой, – вяло уточнил Эрзам. – Меня интересует Мгал, а не принцессы. Как только мне стало известно о побеге северянина, я соединил свое сознание с аллатами Кундалага и Эостра и передал им сообщение о нем. Они пошлют гонцов в Шим, Чилар, Сагру и Манагар. Полагаю, магистр Сагры и Маги других городов примут необходимые меры и отнимут кристалл у похитителя.
– Это будет не так просто сделать, нам ведь завладеть кристаллом не удалось! – В голосе Кодра послышалась досада – Магистр ловко увел разговор от основной темы.
– Мы понадеялись на Бергола, для которого вернуть кристалл означало спасти собственную жизнь. К сожалению, мозги этого старого мугла так заплыли жиром, что он проспал северянина, а вместе с ним и трон, и собственную голову.
– Ты так уверен в Белых Братьях?
– Я знаю мастера Донгама. Он захочет договориться с файголитами и стать Владыкой Исфатеи. Кроме того, он тоже послал за Мгалом погоню.
Кодр ощутил покалывание под ложечкой. Вот тебе и рыбки! Кажется, Магистр опять сумел узнать куда больше, чем он сам.
– Да, да, он послал за Мгалом Заруга с двумя дюжинами головорезов и еще десяток человек из той тысячи воинов, что пришла из Норгона и старалась незамеченной миновать окрестности Эостра.
– Ты говоришь об этом так спокойно, будто уверен, что им не добраться до кристалла.
– Они и не доберутся. А если даже это произойдет, далеко им не уйти. Один из головорезов Заруга – мой старый знакомый. Он служил под моим началом еще в Шиме и хорошо разбирается в ядах.
Кодр опустил голову, потом снова встрепенулся:
– Ты умеешь видеть скрытое от других, не зря Совет назначил тебя Магистром – Ревнителем тайн. Однако, быть может, и мои усилия не напрасны? Я перехвачу дочерей Бергола в Кундалаге и верну сюда не позднее чем через двадцать дней. Неужели принцессы из рода Амаргеев так уж ни на что не сгодятся?
Эрзам покачал головой и устремил взгляд на радужных рыбок.
– Мы могли бы найти им мужей, преданных Черному Магистрату. Разве плохо иметь Владыкой Исфатеи своего человека? – продолжал развивать свою мысль Кодр.
– И этим человеком хочешь стать ты? Ну что ж, займись этим, хотя, насколько я знаю принцесс, их невозможно приручить. Да и мастер Донгам вряд ли уступит кому-либо престол Бергола.
– Ты мог бы подчинить их своей воле, затемнить их сознание, а убрать Донгама – не трудно.
– С такими, как эти принцессы или Юм, трудно иметь дело, – возразил Магистр. – Затемнив им сознание, я превращу их в совершенно других людей, и они будут потеряны для нас.
– Бессмертный Юм и так сделал все, как ему было велено. Жаль, что ты не позволил допросить старика и разузнать, какой путь выбрал Мгал на самом деле.
– По своей воле он ничего бы не сказал, а портить без пользы человеческий материал нет смысла, нас и так не слишком жалуют за неразборчивость в средствах. Юм может нам еще пригодиться, намерения же Мгала будут меняться в зависимости от обстоятельств, и предсказать их трудно – слишком многие принимают участие в поисках кристалла. – Эрзам опустился на край бассейна и продолжал тихо, словно разговаривал сам с собой: – Я тоже думал поначалу послать погоню за похитителем, но потом решил, что нам незачем дробить силы. Не надо отправлять людей в Кундалаг. Если принцессы прибудут туда, там найдется кому их встретить. Я позабочусь об этом.
Чувствуя, что сейчас-то Магистр и скажет самое главное, и опасаясь пропустить хоть единое слово, Кодр подобрал полы выцветшего плаща, подсел к Эрзаму, и хот, еще больше понизив голос, произнес:
– Сокровищница Маронды далеко, и добраться до Мгала у нас еще будет время. А вот убрать Донгама, свалить вину за его смерть на файголитов, стравить их с Белыми Братьями и подарить бесхозную Исфатею Черному Магистрату можно и нужно в ближайшие дни. – Магистр доверительно коснулся плеча мага: – Мы сделаем это, мы единственные останемся в барыше от сумятицы, которую учинил северянин, потому что умеем до поры до времени держаться в тени. Но для этого нам понадобятся все наши люди и все силы. Боюсь, времени у меня не найдется даже для моих рыбок. Мир меняется, и мы не должны позволять судьбе тащить нас за собой на аркане событий.
«Чтоб тебя!..» – подумал Кодр, искренне восхищаясь Магистром.
Снаружи дом Эрзама мало чем отличался от домов других богатых купцов, но внутри являл собой полную их противоположность. Обычно дома унгиров служили им, кроме жилья, еще и складами, караван-сараями и лавками, однако Эрзам любил комфорт, и покои его походили на дворцовые залы, куда допускались только избранные. Почему скромный базарный писец был отнесен к числу этих счастливцев, слуги Эрзама не знали, но, привыкнув к странностям хозяина, не слишком задавались этим вопросом, исправно докладывая о Кодре, когда бы тот ни появлялся.
– Магистр Эрзам! – Сухонький человечек с невыразительным, словно стершаяся монета, лицом приветствовал унгира почтительным поклоном.
– Рад видеть тебя, Кодр. – Хозяин кивнул пришедшему и поманил его к бассейну: – Радужным рыбкам понравилось в моем доме, напрасно говорят, что они могут жить только в дельте Угжи. Смотри, у них скоро будет потомство.
Он указал на пестрых, размером с ладонь рыбок, жадно поглощавших плававшие на поверхности мелкие желтые семена.
– Тебе пришлось немало потрудиться, и все же ты своего добился, – признал Кодр, с уважением глядя в умное, выразительное лицо Эрзама – представителя Гроссмейстера Черного Магистрата в Исфатее и еще в пяти-шести близлежащих городах.
Высокий, широкоплечий, он, несмотря на преклонные годы, был полон сил, и, хотя роскошный халат скрывал его могучие мускулы, Кодр не сомневался, что принявший личину унгира Магистр в случае нужды в состоянии вышибить из седла любого гвардейца Бергола, а в схватке на мечах или боевых топорах уступит разве что телохранителям Владыки Исфатеи. Это он, Эрзам, полтора десятка лет назад совершил во главе Третьего экспедиционного корпуса легендарный переход по южному берегу моря Грез от Либра до Илии, в устье которой и основал город, названный его именем. Это он, спустившись по Илии в Шим, всего за три года подкупом, лестью, угрозами и тайными убийствами сумел сделать своего племянника, тоже аллата – читающего мысли на расстоянии, – Владыкой города. Он же спас Шим, когда в его гавань вошла флотилия дувианских пиратов…
– Да, я умею добиваться своего, но эти рыбки задали мне задачу. Состав воды в дельте Угжи почти не отличается от обычного, и мне пришлось повозиться, чтобы понять, что необходимым условием жизни радужных рыбок являются эти вот водоросли. – Эрзам, продолжая говорить, склонился к краю бассейна и опустил пальцы в воду.
«В этом он весь», – подумал Кодр с легким раздражением. Дипломат, стратег, воин и аллат, Эрзам был человеком безусловно незаурядным, но увлекающимся. Причем увлечения его были порой весьма странными и мешали основному делу. Последние полгода он, например, целиком посвятил разведению этих пестрых рыб, годных лишь для похлебки бедняка. И это в то время, когда вокруг происходило столько событий!
– Рыбки эти – создания и правда удивительные, – вкрадчиво начал Кодр, с трудом дождавшись паузы в рассуждениях Эрзама, – но я решился оторвать тебя от исследований, чтобы сообщить, что принцессы Чаг и Батигар выехали с отрядом гвардейцев из города.
– Они таки отправились на поиски Мгала-похитителя? – Эрзам с явной неохотой оторвал взгляд от радужных рыбок.
– Все происходило так, как мы и предполагали. Они посетили Юма, и тот передал им то, что велели ему посланные нами люди.
– Посланные тобой, – вяло уточнил Эрзам. – Меня интересует Мгал, а не принцессы. Как только мне стало известно о побеге северянина, я соединил свое сознание с аллатами Кундалага и Эостра и передал им сообщение о нем. Они пошлют гонцов в Шим, Чилар, Сагру и Манагар. Полагаю, магистр Сагры и Маги других городов примут необходимые меры и отнимут кристалл у похитителя.
– Это будет не так просто сделать, нам ведь завладеть кристаллом не удалось! – В голосе Кодра послышалась досада – Магистр ловко увел разговор от основной темы.
– Мы понадеялись на Бергола, для которого вернуть кристалл означало спасти собственную жизнь. К сожалению, мозги этого старого мугла так заплыли жиром, что он проспал северянина, а вместе с ним и трон, и собственную голову.
– Ты так уверен в Белых Братьях?
– Я знаю мастера Донгама. Он захочет договориться с файголитами и стать Владыкой Исфатеи. Кроме того, он тоже послал за Мгалом погоню.
Кодр ощутил покалывание под ложечкой. Вот тебе и рыбки! Кажется, Магистр опять сумел узнать куда больше, чем он сам.
– Да, да, он послал за Мгалом Заруга с двумя дюжинами головорезов и еще десяток человек из той тысячи воинов, что пришла из Норгона и старалась незамеченной миновать окрестности Эостра.
– Ты говоришь об этом так спокойно, будто уверен, что им не добраться до кристалла.
– Они и не доберутся. А если даже это произойдет, далеко им не уйти. Один из головорезов Заруга – мой старый знакомый. Он служил под моим началом еще в Шиме и хорошо разбирается в ядах.
Кодр опустил голову, потом снова встрепенулся:
– Ты умеешь видеть скрытое от других, не зря Совет назначил тебя Магистром – Ревнителем тайн. Однако, быть может, и мои усилия не напрасны? Я перехвачу дочерей Бергола в Кундалаге и верну сюда не позднее чем через двадцать дней. Неужели принцессы из рода Амаргеев так уж ни на что не сгодятся?
Эрзам покачал головой и устремил взгляд на радужных рыбок.
– Мы могли бы найти им мужей, преданных Черному Магистрату. Разве плохо иметь Владыкой Исфатеи своего человека? – продолжал развивать свою мысль Кодр.
– И этим человеком хочешь стать ты? Ну что ж, займись этим, хотя, насколько я знаю принцесс, их невозможно приручить. Да и мастер Донгам вряд ли уступит кому-либо престол Бергола.
– Ты мог бы подчинить их своей воле, затемнить их сознание, а убрать Донгама – не трудно.
– С такими, как эти принцессы или Юм, трудно иметь дело, – возразил Магистр. – Затемнив им сознание, я превращу их в совершенно других людей, и они будут потеряны для нас.
– Бессмертный Юм и так сделал все, как ему было велено. Жаль, что ты не позволил допросить старика и разузнать, какой путь выбрал Мгал на самом деле.
– По своей воле он ничего бы не сказал, а портить без пользы человеческий материал нет смысла, нас и так не слишком жалуют за неразборчивость в средствах. Юм может нам еще пригодиться, намерения же Мгала будут меняться в зависимости от обстоятельств, и предсказать их трудно – слишком многие принимают участие в поисках кристалла. – Эрзам опустился на край бассейна и продолжал тихо, словно разговаривал сам с собой: – Я тоже думал поначалу послать погоню за похитителем, но потом решил, что нам незачем дробить силы. Не надо отправлять людей в Кундалаг. Если принцессы прибудут туда, там найдется кому их встретить. Я позабочусь об этом.
Чувствуя, что сейчас-то Магистр и скажет самое главное, и опасаясь пропустить хоть единое слово, Кодр подобрал полы выцветшего плаща, подсел к Эрзаму, и хот, еще больше понизив голос, произнес:
– Сокровищница Маронды далеко, и добраться до Мгала у нас еще будет время. А вот убрать Донгама, свалить вину за его смерть на файголитов, стравить их с Белыми Братьями и подарить бесхозную Исфатею Черному Магистрату можно и нужно в ближайшие дни. – Магистр доверительно коснулся плеча мага: – Мы сделаем это, мы единственные останемся в барыше от сумятицы, которую учинил северянин, потому что умеем до поры до времени держаться в тени. Но для этого нам понадобятся все наши люди и все силы. Боюсь, времени у меня не найдется даже для моих рыбок. Мир меняется, и мы не должны позволять судьбе тащить нас за собой на аркане событий.
«Чтоб тебя!..» – подумал Кодр, искренне восхищаясь Магистром.
Глава вторая
Джунгли
1
Проверив садки, Тофур бросил в корзину трех рыб – каждая около локтя в длину – и взялся за бечеву, привязанную к выступавшему из земли корню берро. По тому, как затянулся узел, он сразу понял, что усач проглотил живца, и зацокал от волнения языком. Хитрая и сильная рыбина трижды портила его снасти; если бы она и сегодня оборвала бечеву или поводок, пришлось бы оставить ее в покое – такой убыточной рыбной ловли он себе позволить не мог.
Юноша, замирая от волнения, потянул бечеву. Сначала она пошла свободно, потом дернулась, движение ее замедлилось, и скуластое загорелое лицо Тофура расплылось в улыбке. На этот раз усач не ушел, попался! Самонадеянный усач – самая большая, самая вкусная и сильная рыба озера – думал, что опять сможет безнаказанно сожрать белобрюхого лягушонка; он не знал, что бечеву эту, сработанную в Исфатее, Тофур прошлой весной выменял у заглянувшего в их деревню купца.
Почувствовав новый рывок, юноша отпустил бечеву и полез на берро. Скинул наземь припрятанный в его кроне обломок косы, насаженный на длинную палку, и спрыгнул сам. Острогу эту Тофур изготовил специально на усача, хотя уверенности в том, что она ему когда-нибудь понадобится, у него до сегодняшнего дня не было. Никому в деревне он не говорил, что собирается поймать усача, даже Дии, хотя она-то уж наверняка не стала бы над ним потешаться – ведь рыбина эта нужна была ему, чтобы сделать свадебный дар ее отцу. Однако, сомневаясь в успехе затеянного дела, он не говорил об этом даже ей, и если бы ему удалось вытащить усача…
Все еще улыбаясь, Тофур проверил заточку лезвия, убедился, что оно крепко держится на рукояти. Он не должен допустить ни одной оплошности – два года назад усач, может быть этот же самый, едва не отхватил старику Пайлу ногу, шрамы на ней видны до сих пор. Положив острогу рядом с собой, юноша снова взялся за бечеву и медленно и плавно потянул.
Он выбрал ее уже локтей на десять, когда слабина кончилась и стал ощутим вес огромной рыбины. Вероятно, она заглотила живца на рассвете и после тщетных попыток избавиться от ограничивающей ее движения бечевы успокоилась и стояла у самого дна. Может быть – Тофур не взялся бы ничего утверждать наверняка, – усач даже не заметил, что попался на крючок. Ход бечевы, снабженной тремя поводками и грузом, лежащим на дне, был достаточно большим.
Испытывая нарастающее сопротивление, Тофур выбрал еще локтей пять-шесть, прежде чем ощутил рывок – усач предупреждал, что игра эта перестает ему нравиться. Юноша накинул петлю на корень берро и в свою очередь дернул бечеву. Из рассказов Пайла он знал, что мелкую добычу усач заглатывает целиком, и если тот уже пытался и не смог освободиться, значит, крюк прочно засел у него в брюхе, а толстая, чуть не с мизинец, бечева выдержала испытание. Если же нет, то сейчас и наступил решающий момент…
Рыбина выдала еще несколько локтей слабины, а потом, как и ожидал Тофур, рванулась с такой силой, что он едва не полетел в воду. Дерево, на корень которого была накинута петля, содрогнулось, и юноша мысленно поблагодарил купца за прочную бечеву. Здесь, без лодки, Тофур вынужден был положиться на прочность бечевы и знание повадок усачей, которое он почерпнул из рассказов Пайла. Когда-то старику, по его словам, случалось вылавливать этих гигантских рыбин, хотя на памяти юноши никому из деревенских сделать это не удавалось. Впрочем, они и вообще-то не часто рыбачили.
Односельчане Тофура, несмотря на близость джунглей и озера, кормились преимущественно тем, что им удавалось вырастить на своих огородах и пашнях. Выкармливали они кое-какую живность в хлевах, били птиц и крупных грызунов на лугах, раскинувшихся севернее деревни, на озеро же, за рыбой, наведывались редко, а в джунгли, до которых было рукой подать, – и вовсе не ходили. Даже старик Пайл – завзятый рыболов и охотник, заменивший Тофуру рано умершую мать и неизвестного отца – не отваживался углубляться в джунгли.
Юноша подождал, пока рыбина дернет раз, другой, третий, с замиранием сердца прислушиваясь к сердитому гудению мокрой бечевы, и, улучив момент, потянул ее на себя. Еще, еще чуть-чуть… Новый рывок усача не застал его врасплох, и он не только не отдал выбранное им, но, изо всех сил упершись ногами в землю и работая руками так, что мускулы взбугрились и закаменели, сумел отвоевать еще несколько локтей. Накинув на корень следующую петлю, он проследил, чтобы первый вытащенный им поводок не запутался, и заметил, что наклон бечевы изменился. Прежде круто сбегавшая в глубину, теперь она уходила в воду более полого – усач начал подниматься со дна. Воодушевленный этим, Тофур снова взялся за резавшую руки бечеву и отыграл еще с полдюжины локтей.
Он тянул и тащил, тащил и тянул, пока сопротивление усача внезапно не прекратилось. Юноша, не удержавшись на ногах, рухнул на землю, но и лежа продолжал быстро выбирать появившуюся слабину. Длилось это недолго, последовавший за мнимой уступкой рыбины рывок подтащил Тофура к самой воде, и он едва успел упереться ногами в спасительный корень. Вытравив локтей пять, он умудрился накинуть на корень очередную петлю, смотал второй поводок и поднялся на ноги. Вытер о короткие кожаные штаны мокрые, дрожавшие от напряжения руки, смахнул застилавший глаза пот.
Глубина озерной ямы была чуть меньше ста локтей, если он соберется с силами, а усач не выкинет какого-нибудь финта, все кончится в течение получаса. Главное, выдержала бечева. Не зря купец говорил, что ее даже глегу не порвать. Правда, насчет глега полной уверенности не было – юноша вспомнил многократно слышанный им в джунглях рев и содрогнулся. Вслушиваясь в этот рев и натыкаясь на следы чудовищных животных, он понимал нежелание земляков подвергать свою жизнь риску, охотясь у подножия плато, на котором стояла деревня, и даже давал себе слово не углубляться в страшные леса больше чем на два-три полета стрелы. Но зеленые дали, открывавшиеся ему с края обрыва, манили его едва ли не сильнее, чем ямочки, появлявшиеся на щеках Дии, когда та улыбалась. Кроме того, джунгли кормили и одевали его и Пайла, и если бы он не поймал в них певуна, то не смог бы выменять у исфатейского купца эту великолепную бечеву. Певуна он ловил для Дии, но девушка испугалась взять страшную на вид перепончатокрылую тварь. Тогда Тофур обиделся, но теперь-то ему ясно, что страх этот наслан был на нее Небесным Отцом неспроста.
Хозяин лавки заглянул в свой хлебный амбар как раз в тот момент, когда юноша тискал его девчонку, и устроил жуткий скандал, а на просьбу отдать дочь замуж за Тофура заявил, что согласится на это, только если тот сумеет показать себя настоящим мужчиной. Юноша не понял, что имел в виду лавочник, и попробовал отшутиться, обещав доказать свое право называться мужчиной самым очевидным способом – наделав тестю кучу внуков и внучек. Услышав это предложение, проклятый лавочник запретил дочери встречаться с «безродным шатуном» и взялся за стоявшие поблизости вилы. Тофур не обиделся. Ко всяким прозвищам он привык, а на Сасфа и вовсе глупо было сердиться – язык у него был без костей, сгоряча и не такое мог ляпнуть. «Посмотрим, что-то он запоет, увидев усача», – думал юноша.
Руки его перестали дрожать, и он вновь взялся за бечеву. Рывок следовал за рывком, бечева впивалась в ладони, и все же после каждого рывка усача ему удавалось подтянуть рыбину чуть ближе к берегу.
Судорожно выбирая слабину, Тофур едва не пропустил момент, когда темная масса, принятая им за тень от дерева, начала двигаться, поверхность озера вздулась и спинной плавник появился над водой. Мигом позже показался и сам усач – гигантский, бурый в ржавых пятнах, сверкающий от скатывавшейся с его боков воды.
Продолжая выбирать бечеву, юноша не мог отвести глаз от поднявшегося из озерных глубин чудища. Пайл не зря говорил, что усач – отважная, хитрая и самодовольная рыба, которая всегда улыбается, – широкая морда его действительно ухмылялась, а в глазах стоял такой гнев и коварство, что в голову видевшему их невольно закрадывалась мысль: кто же кого поймал, кто тут дичь, а кто охотник? Отвага и решительность усача тоже не вызывали сомнений – он пер к берегу, как таран на ворота, неумолимый и сокрушительный.
Тофур замешкался лишь на мгновение, и усач, словно поняв, какое впечатление он должен производить на увидевшего его впервые, воспользовался этим. У самого берега он круто свернул в сторону, ударил серпообразным хвостом и ринулся прочь, используя свободный ход бечевы, чтобы набрать разгон для решающего рывка. Вытравив от неожиданности с десяток локтей, юноша начал придерживать бечеву, потом отработанным приемом, поворачиваясь спиной к воде, перекинул ее на плечо, остановил и принялся медленно выбирать.
Почувствовав внезапно появившуюся слабину, он, усвоив урок, бросил бечеву и схватил острогу. Повернулся, сделал шаг к воде и, подняв руки как можно выше, обрушил острогу на голову усача.
Лезвие ударило в покатый рыбий лоб и скользнуло, не причинив ей ни малейшего вреда. Удар только оглушил, лишил усача стремительности, и поворот вышел у него не столь быстрым и изящным, как в прошлый раз. Тофур вновь взмахнул острогой и, когда рыбина уже уходила из зоны досягаемости, ударил снова, вдогонку, левый бок, чуть выше грудного плавника. Острога выскользнула из его рук, сам он, не устояв на скользком берегу, плюхнулся в темную воду. Ужас перед усачом, которому теперь ничего не стоило расправиться с ним, придал ему сил. Юноша в мгновение ока выбрался на берег и огляделся: гигантской рыбины не было видно, бечева стремительно убегала в воду, а на месте схватки расплывалось бурое облачко крови.
Юноша, замирая от волнения, потянул бечеву. Сначала она пошла свободно, потом дернулась, движение ее замедлилось, и скуластое загорелое лицо Тофура расплылось в улыбке. На этот раз усач не ушел, попался! Самонадеянный усач – самая большая, самая вкусная и сильная рыба озера – думал, что опять сможет безнаказанно сожрать белобрюхого лягушонка; он не знал, что бечеву эту, сработанную в Исфатее, Тофур прошлой весной выменял у заглянувшего в их деревню купца.
Почувствовав новый рывок, юноша отпустил бечеву и полез на берро. Скинул наземь припрятанный в его кроне обломок косы, насаженный на длинную палку, и спрыгнул сам. Острогу эту Тофур изготовил специально на усача, хотя уверенности в том, что она ему когда-нибудь понадобится, у него до сегодняшнего дня не было. Никому в деревне он не говорил, что собирается поймать усача, даже Дии, хотя она-то уж наверняка не стала бы над ним потешаться – ведь рыбина эта нужна была ему, чтобы сделать свадебный дар ее отцу. Однако, сомневаясь в успехе затеянного дела, он не говорил об этом даже ей, и если бы ему удалось вытащить усача…
Все еще улыбаясь, Тофур проверил заточку лезвия, убедился, что оно крепко держится на рукояти. Он не должен допустить ни одной оплошности – два года назад усач, может быть этот же самый, едва не отхватил старику Пайлу ногу, шрамы на ней видны до сих пор. Положив острогу рядом с собой, юноша снова взялся за бечеву и медленно и плавно потянул.
Он выбрал ее уже локтей на десять, когда слабина кончилась и стал ощутим вес огромной рыбины. Вероятно, она заглотила живца на рассвете и после тщетных попыток избавиться от ограничивающей ее движения бечевы успокоилась и стояла у самого дна. Может быть – Тофур не взялся бы ничего утверждать наверняка, – усач даже не заметил, что попался на крючок. Ход бечевы, снабженной тремя поводками и грузом, лежащим на дне, был достаточно большим.
Испытывая нарастающее сопротивление, Тофур выбрал еще локтей пять-шесть, прежде чем ощутил рывок – усач предупреждал, что игра эта перестает ему нравиться. Юноша накинул петлю на корень берро и в свою очередь дернул бечеву. Из рассказов Пайла он знал, что мелкую добычу усач заглатывает целиком, и если тот уже пытался и не смог освободиться, значит, крюк прочно засел у него в брюхе, а толстая, чуть не с мизинец, бечева выдержала испытание. Если же нет, то сейчас и наступил решающий момент…
Рыбина выдала еще несколько локтей слабины, а потом, как и ожидал Тофур, рванулась с такой силой, что он едва не полетел в воду. Дерево, на корень которого была накинута петля, содрогнулось, и юноша мысленно поблагодарил купца за прочную бечеву. Здесь, без лодки, Тофур вынужден был положиться на прочность бечевы и знание повадок усачей, которое он почерпнул из рассказов Пайла. Когда-то старику, по его словам, случалось вылавливать этих гигантских рыбин, хотя на памяти юноши никому из деревенских сделать это не удавалось. Впрочем, они и вообще-то не часто рыбачили.
Односельчане Тофура, несмотря на близость джунглей и озера, кормились преимущественно тем, что им удавалось вырастить на своих огородах и пашнях. Выкармливали они кое-какую живность в хлевах, били птиц и крупных грызунов на лугах, раскинувшихся севернее деревни, на озеро же, за рыбой, наведывались редко, а в джунгли, до которых было рукой подать, – и вовсе не ходили. Даже старик Пайл – завзятый рыболов и охотник, заменивший Тофуру рано умершую мать и неизвестного отца – не отваживался углубляться в джунгли.
Юноша подождал, пока рыбина дернет раз, другой, третий, с замиранием сердца прислушиваясь к сердитому гудению мокрой бечевы, и, улучив момент, потянул ее на себя. Еще, еще чуть-чуть… Новый рывок усача не застал его врасплох, и он не только не отдал выбранное им, но, изо всех сил упершись ногами в землю и работая руками так, что мускулы взбугрились и закаменели, сумел отвоевать еще несколько локтей. Накинув на корень следующую петлю, он проследил, чтобы первый вытащенный им поводок не запутался, и заметил, что наклон бечевы изменился. Прежде круто сбегавшая в глубину, теперь она уходила в воду более полого – усач начал подниматься со дна. Воодушевленный этим, Тофур снова взялся за резавшую руки бечеву и отыграл еще с полдюжины локтей.
Он тянул и тащил, тащил и тянул, пока сопротивление усача внезапно не прекратилось. Юноша, не удержавшись на ногах, рухнул на землю, но и лежа продолжал быстро выбирать появившуюся слабину. Длилось это недолго, последовавший за мнимой уступкой рыбины рывок подтащил Тофура к самой воде, и он едва успел упереться ногами в спасительный корень. Вытравив локтей пять, он умудрился накинуть на корень очередную петлю, смотал второй поводок и поднялся на ноги. Вытер о короткие кожаные штаны мокрые, дрожавшие от напряжения руки, смахнул застилавший глаза пот.
Глубина озерной ямы была чуть меньше ста локтей, если он соберется с силами, а усач не выкинет какого-нибудь финта, все кончится в течение получаса. Главное, выдержала бечева. Не зря купец говорил, что ее даже глегу не порвать. Правда, насчет глега полной уверенности не было – юноша вспомнил многократно слышанный им в джунглях рев и содрогнулся. Вслушиваясь в этот рев и натыкаясь на следы чудовищных животных, он понимал нежелание земляков подвергать свою жизнь риску, охотясь у подножия плато, на котором стояла деревня, и даже давал себе слово не углубляться в страшные леса больше чем на два-три полета стрелы. Но зеленые дали, открывавшиеся ему с края обрыва, манили его едва ли не сильнее, чем ямочки, появлявшиеся на щеках Дии, когда та улыбалась. Кроме того, джунгли кормили и одевали его и Пайла, и если бы он не поймал в них певуна, то не смог бы выменять у исфатейского купца эту великолепную бечеву. Певуна он ловил для Дии, но девушка испугалась взять страшную на вид перепончатокрылую тварь. Тогда Тофур обиделся, но теперь-то ему ясно, что страх этот наслан был на нее Небесным Отцом неспроста.
Хозяин лавки заглянул в свой хлебный амбар как раз в тот момент, когда юноша тискал его девчонку, и устроил жуткий скандал, а на просьбу отдать дочь замуж за Тофура заявил, что согласится на это, только если тот сумеет показать себя настоящим мужчиной. Юноша не понял, что имел в виду лавочник, и попробовал отшутиться, обещав доказать свое право называться мужчиной самым очевидным способом – наделав тестю кучу внуков и внучек. Услышав это предложение, проклятый лавочник запретил дочери встречаться с «безродным шатуном» и взялся за стоявшие поблизости вилы. Тофур не обиделся. Ко всяким прозвищам он привык, а на Сасфа и вовсе глупо было сердиться – язык у него был без костей, сгоряча и не такое мог ляпнуть. «Посмотрим, что-то он запоет, увидев усача», – думал юноша.
Руки его перестали дрожать, и он вновь взялся за бечеву. Рывок следовал за рывком, бечева впивалась в ладони, и все же после каждого рывка усача ему удавалось подтянуть рыбину чуть ближе к берегу.
Судорожно выбирая слабину, Тофур едва не пропустил момент, когда темная масса, принятая им за тень от дерева, начала двигаться, поверхность озера вздулась и спинной плавник появился над водой. Мигом позже показался и сам усач – гигантский, бурый в ржавых пятнах, сверкающий от скатывавшейся с его боков воды.
Продолжая выбирать бечеву, юноша не мог отвести глаз от поднявшегося из озерных глубин чудища. Пайл не зря говорил, что усач – отважная, хитрая и самодовольная рыба, которая всегда улыбается, – широкая морда его действительно ухмылялась, а в глазах стоял такой гнев и коварство, что в голову видевшему их невольно закрадывалась мысль: кто же кого поймал, кто тут дичь, а кто охотник? Отвага и решительность усача тоже не вызывали сомнений – он пер к берегу, как таран на ворота, неумолимый и сокрушительный.
Тофур замешкался лишь на мгновение, и усач, словно поняв, какое впечатление он должен производить на увидевшего его впервые, воспользовался этим. У самого берега он круто свернул в сторону, ударил серпообразным хвостом и ринулся прочь, используя свободный ход бечевы, чтобы набрать разгон для решающего рывка. Вытравив от неожиданности с десяток локтей, юноша начал придерживать бечеву, потом отработанным приемом, поворачиваясь спиной к воде, перекинул ее на плечо, остановил и принялся медленно выбирать.
Почувствовав внезапно появившуюся слабину, он, усвоив урок, бросил бечеву и схватил острогу. Повернулся, сделал шаг к воде и, подняв руки как можно выше, обрушил острогу на голову усача.
Лезвие ударило в покатый рыбий лоб и скользнуло, не причинив ей ни малейшего вреда. Удар только оглушил, лишил усача стремительности, и поворот вышел у него не столь быстрым и изящным, как в прошлый раз. Тофур вновь взмахнул острогой и, когда рыбина уже уходила из зоны досягаемости, ударил снова, вдогонку, левый бок, чуть выше грудного плавника. Острога выскользнула из его рук, сам он, не устояв на скользком берегу, плюхнулся в темную воду. Ужас перед усачом, которому теперь ничего не стоило расправиться с ним, придал ему сил. Юноша в мгновение ока выбрался на берег и огляделся: гигантской рыбины не было видно, бечева стремительно убегала в воду, а на месте схватки расплывалось бурое облачко крови.