Страница:
Мгал знал смысл этого танца, этого развоплощения единого целого, но вспомнить, извлечь это знание из глубины души не мог, пока откуда-то извне не пришла к нему фраза, сказанная голосом Менгера: «Триединому Времени поклонялись последние мудрецы государства Уберту: Умершему-но-живому, Текущему-с-нами-и-мимо-нас и Грядущему-с-нашей-помощью. Умершее, затянутое малиновым маревом беды, скрывает горе и ошибки. Сквозь текущее в лилово-голубом сумраке не разглядеть врагов и друзей, не различить Добро и Зло. Золотисто-зеленое Грядущее откроет тайны, излечит язвы и превратит язвящую сталь в благоухающий цветок».
Мгал открыл глаза, потер лицо руками, словно пробуждаясь от долгого сна. Взглянул в проем арок, где зеленый свет успел смениться голубым и уже переходил в густо-синий.
– Стойте! Стойте, пока не вспыхнет золотисто-зеленый огонь, иначе нас ждет гибель!
– Да мы и так стоим, это ты что-то не в себе: то плачешь, то смеешься. Спишь, что ли, с открытыми глазами? – Эмрик смотрел на Мгала с недоумением и тревогой, да и Гиль поглядывал на него с опаской.
– Тебя что, посетили духи, посланцы Самаата?
– Ну-у-у… Некоторым образом, – уклончиво ответил северянин, в ушах которого все еще звучал голос Менгера. – И они подали мне хороший совет.
Густо-синий свет сменился лиловым, потом малиновым, алым, оранжевым, и, лишь когда в золотистом пламени, клубящемся в глубине арок, появилась прозелень, Мгал в последний раз взглянул на нетронутую полосу многолетней пыли впереди и, кивнув своим товарищам, сказал:
– Теперь можно. Пошли.
Он первым шагнул под левую арку и не ощутил жара – огонь был и вправду холодным. Сначала он окружил Мгала плотной светящейся стеной, сквозь которую решительно ничего не было видно, затем интенсивность его стала уменьшаться, золотисто-зеленая пелена начала редеть по краям, стягиваться к середине центральной арки.
– Клянусь Усатой змеей, выглядит это забавно. – Вступив под арку, Эмрик протянул руки, пытаясь поймать клочья огненного тумана, но тот бесследно таял на его ладонях, словно живой расползался в разные стороны.
– Велики чары древних! Многое умел Горбия, о многом рассказывал, но тут бы и он изумился, – тихонько проговорил Гиль, закончив бормотать заклинания.
Огненный туман между тем собрался за центральной аркой; пульсируя и мерцая, он уплотнялся и уплотнялся, пока не превратился в подобие пригрезившейся Мгалу танцовщицы. Северянину казалось, что он видит ее пребывающие в постоянном движении руки и ноги, крутые бедра, точеную талию, щедрую грудь и гордо приподнятую голову, увенчанную замысловатой высокой прической. Он хотел было спросить у Эмрика, видит ли тот огненную танцовщицу или нет, но тут Гиль неожиданно опустился на колени перед колышащимся сгустком холодного пламени и громко запел на незнакомом Мгалу языке.
– Чего это он? О чем? Мне казалось, что барра давно уже говорят на языке южан. Ты что-нибудь понимаешь?
Эмрик прислушался и неуверенно покачал головой:
– Это древний язык Строителей Городов, а песней этой барра приветствуют и восхваляют предводительницу добрых духов, жену Самаата. Хотя мне сдается, что Строители Городов никогда не поклонялись Создателю племен и народов.
– Значит, Гиль тоже видит танцовщицу. А ты?
– Танцовщицу?.. Скорее уж какую-то богиню древних. Быть может, это и есть Амайгерасса, о которой ты нам говорил?
– А кроме Вечно Возрождающейся Жизни, может Амайгерасса олицетворять и Триединое Время? Или одно из его воплощений?
– Откуда мне знать? Я и об этой-то богине сегодня от тебя в первый раз услышал.
Мужчины замолчали, наслаждаясь танцем огненной женщины. Долго смотрели они на нее и еще дольше любовались бы прекрасной танцовщицей, пляшущей в золотисто-зеленом пламени, если бы не окликнул их Гиль:
– Мгал, Эмрик! Где кристалл, за которым мы пришли? Я не знаком с магией древних, но чувствую, что лучше здесь не задерживаться. И так уж немало времени смотрите вы на Небесную жену, как бы не прогневался Самаат, пора и честь знать.
– Верно. – Мгал с трудом оторвал взгляд от Негасимого Холодного огня и, оглядываясь по сторонам, пробормотал: – «Как жемчужины в раковинах»… Жабья слюна! Авторы древнего манускрипта были точны, а Менгер ошибся – это вовсе не красочное сравнение!
Небольшое пространство за арками было ограничено тремя плоскими нишами, и в крайних на высоте человеческого роста висели две огромные, похожие на круглые щиты раковины, которые, вероятно, сразу привлекли бы внимание Мгала, не будь он так поражен сгустившейся из Холодного огня красавицей. Врезанные в черную стену центральной ниши металлические полосы образовывали чудной изломанный рисунок, показавшийся северянину чем-то знакомым, однако изучением его он решил заняться попозже. Нежно-розовые двухстворчатые раковины, очертаниями и рельефом своим напоминавшие стилизованное изображение восходящего солнца, были, без сомнения, именно теми шкатулками, в которых должен храниться кристалл Калиместиара – символ Знания, и еще нечто символизирующее Силу.
– Эмрик, Гиль, вот то, ради чего мы пришли сюда! Помогите мне снять раковины со стены.
Вдвоем с Эмриком им без труда удалось снять сначала одну раковину с поддерживающего ее крюка, потом вторую. Они положили их около Негасимого Холодного огня – женщина, сотканная из пламени, все еще продолжала свой неповторимый танец – и попытались разомкнуть створки, но из этого ничего не вышло. Безуспешно подсовывали они в мелкие щели лезвия ножей – раковины не раскрывались. Дело кончилось тем, что широкий клинок Мгала сломался у самого основания, и северянин, в раздражении отбросив рукоять ножа, проворчал:
– Колдовство и чары, быть может, вещи и полезные, но тут древние явно перестарались. Гиль, не сумеешь ли ты пропеть над этими шкатулками что-нибудь этакое, от чего они разведут створки?
– Попробую, – без особой уверенности согласился чернокожий мальчишка, положил руки на лежащую у его ног раковину и забормотал что-то невразумительное.
Оставив свою раковину, Эмрик спрятал нож и решительно направился в зал.
– Постой… – позвал было его Мгал, но, видя, что ничего плохого с его товарищем не случилось, когда тот вышел из-под арки, повернулся к центральной нише, чтобы получше рассмотреть показавшийся ему знакомым рисунок.
Долго всматривался он в причудливые изгибы серебристых линий, в мерцавшее разноцветие драгоценных камней, тут и там яркими точками вкрапленных в полированную поверхность черной стены, в мелкие золотые надписи, составленные вроде бы из знакомых букв, но полностью лишенные смысла, пока блестящие желтые паучки не начали складываться в слова: Юш, Уберту, Мондараг… «Это же карта!» – догадался Мгал, и, словно по волшебству, всплыли в его памяти рисунки, нацарапанные Менгером на клочках коры, начертанные на земле. Несмотря на прошедшие годы, он вспомнил их и теперь с новым интересом стал вглядываться в значки, обозначавшие границы государств, города, озера, моря. Вот Облачные горы, река Угжа, южное побережье, архипелаг Намба-Боту… А это что же – Земля Колдунов? А это?.. Мгал потер подбородок – местами карта явно не совпадала с рисунками Менгера, и объяснялось это скорее всего тем, что здание, называемое ныне храмом рода Амаргеев, было возведено прежде, чем на людей обрушился гнев Небесного Отца, изменивший лицо земли. Хранители древнего святилища пережили беды, потрясшие мир, повесили раковины-шкатулки, ограничили доступ непосвященных в зал, снабдив его бронзовыми дверьми с хитрым замком, а карту переделывать не стали. Хотя… Вот оно, так и есть! Мгал коснулся пальцем алого камня, рядом с которым было написано название столицы Уберту. Здесь, в Танабаге, жил Последний Верховный Владыка этого государства, и крупный золотисто-зеленый камень, вставленный чуть ниже – и, вероятно, значительно позднее алого, – мог означать только одно: тут, как и рассказывал ему Менгер, находится сокровищница Маронды.
Мгал еще раз взглянул на карту и, не найдя других камней-городов, лишенных названий, удовлетворенно хмыкнул.
– Над чем задумался, что обрадовало тебя? – спросил Эмрик.
– Посмотри, вот карта мира, созданная еще до того, как ушла под воду Земля Колдунов.
– Если это так, то храму этому немало веков! Мы с Гилем обязательно взглянем на карту древнего мира и послушаем твои пояснения, но прежде мне хотелось бы вскрыть хоть одну раковину. Глянь, какие инструменты я отыскал в зале, среди священной ветоши.
– О, жертвенные мечи! – оживился Мгал, взял один из клинков и, осмотрев его, с видом знатока заметил: – Такой не сломается. Сильно почитает Бергол своих предков, раз посвятил им столь превосходное оружие.
Оба меча, принесенные Эмриком, были действительно великолепны, однако, даже вооружившись ими, мужчины не смогли разомкнуть крепко сжатые, словно сросшиеся, створки раковины. Гиль перебрал все известные ему заклинания, но тоже не добился успеха и, оседлав свою раковину, с сочувствием наблюдал за тщетными усилиями Мгала и Эмрика.
– Мне кажется, тут использовано не колдовство, а какая-то простенькая хитрость, – сказал он, выждав момент, когда его товарищи, исцарапав руки и ноги о шероховатую поверхность створок, остановились отдохнуть.
– Ясно, что хитрость! Но вот какая – хоть убей, не знаю!
– Хитрость? – переспросил Эмрик, щурясь. – Но может, как раз тут никакой хитрости и нет, а?
Взмахнув мечом, он обрушил его на край раковины. Раздался громкий хруст, и бело-розовая скорлупа пошла трещинами. Следующий удар расколол сцементировавшиеся створки на множество черепков, среди которых тускло блеснул какой-то удлиненный отдаленно напоминавший малый ритуальный жезл.
– На кристалл это не похоже, – сказал Мгал, поднимая тяжелый жезл из черного металла, усеянный всевозможными рычажками и кольцами разных диаметров, снабженный изогнутой, чрезвычайно удобной ребристой рукоятью и похожим на арбалетный спусковым крючком. – Стало быть, мы добыли не что иное, как «символ Силы». Хотя, быть может, я неправильно понял слова Менгера, и это «Сила, охраняющая символ Знания»?
Он покрутил странный жезл в руках, направил его конец на основание арки и нажал на спуск, однако ничего не произошло.
Эмрик тем временем снова взмахнул мечом, в три удара разбил вторую раковину и склонился над осколками.
– Вот он, кристалл Калиместиара! – На ладони Эмрика блеснул прозрачный куб, преломляясь в котором золотисто-зеленый свет, испускаемый Негасимым Холодным огнем, играл всеми оттенками радуги.
– Кристалл – ключ к Сокровищнице Знаний, – повторил Эмрик, всматриваясь в глубину тяжелого прозрачного куба, пронизанного тончайшими металлическими волосками, подобно струнам, натянутым между его ребрами.
Мгал передал Гилю черный жезл и принял из рук Эмрика хрустальный куб. Покрутил перед глазами, разочарованно протянул:
– М-да-а-а… Я ожидал чего-то более эффектного. Если не знать, что кубик этот – ключ к сокровищнице Маронды, то можно принять его за искусно сработанную безделушку. А как тебе этот кристалл? – обратился он к Гилю.
Мальчишка заглянул ему через плечо:
– Да никак. Вот жезл – это вещь, сразу видно.
– Ну и ладно. С ним ты еще наиграешься, а пока пойдем посмотрим на карту древнего мира и будем отсюда выбираться.
Следом за Мгалом Гиль и Эмрик подошли к центральной нише, и северянин, вглядевшись в изломанные металлические линии, сказал:
– Разумеется, Исфатеи на этой карте нет, но, если Угжа не слишком изменила русло, мы сейчас находимся где-то тут. Западнее простираются земли, принадлежавшие некогда государству Юш. На северо-востоке были владения Мондарага, оттуда-то и совершают свои набеги Белые Братья. Сейчас мы находимся в северной части бывшей державы ассунов – Стране Дивных городов, а на юго-востоке от нее некогда располагалось самое большое и могучее государство нашего мира – Уберту. Смотрите, этот золотисто-зеленый камень обозначает местонахождение сокровищницы Маронды.
– Далековато, если идти по суше, да и по Внутреннему морю путь не близкий. – Эмрик с любопытством взглянул на Мгала: – Так ты решил пробираться к Сокровищнице Знаний?
– Я еще ничего не решил. Я не знаю, ходят ли по этому морю корабли, не знаю, что за земли лежат между Исфатеей и сокровищницей Маронды, что за племена и народы обитают на них. Я, честно говоря, даже не знаю, смогут ли принести пользу нашему миру знания древних, и порой мне думается, что мои грезы о Дивных городах – это просто томление по несбывшемуся, которое знакомо, наверное, каждому человеку. Сейчас, когда кристалл Калиместиара у меня в руках, когда сделано дело, замысленное Менгером и казавшееся мне, да и ему тоже, почти невыполнимым, я чувствую смятение и разочарование. – Мгал нахмурился, левая бровь его поползла вверх, широкий лоб избороздили морщины. – Цель оказалась всего лишь средством. Но если в руках ключ и где-то есть шкатулка, хранящая секреты – как сделать сталь тверже, стекло прозрачнее, кожу мягче, как научить человека летать подобно птице и плавать подобно рыбе, слышать и видеть то, что происходит на расстоянии десятков дней пути, – тогда…
– Но сделают ли эти тайны людей счастливее?
– Не знаю. До сих пор я был всего лишь стрелой, пущенной в цель рукой Менгера. Понимаешь, я был уверен, что у нас впереди еще много времени, чтобы поговорить и о кристалле, и о сокровенных знаниях. Но его убили, и мне никогда уже не услышать ответы на все те вопросы, которые хотел я ему задать тогда – их было так много, – и на те, которые возникли у меня теперь и которых со временем становится все больше и больше. Я не сумел защитить и спасти Менгера и потому должен был выполнить его заветное желание – отыскать кристалл. – Мгал поднял хрустальный кубик на уровень глаз и едва ли не с отвращением уставился в его мерцающую глубину. – Что делать с ним, Эмрик? Быть может, достаточно перепрятать его? Быть может, путь наш лежит вовсе не к сокровищнице Маронды? Что скажешь, красноречивый и хитроумный?
– Мне нечего сказать тебе. Я не мудрец и не стремлюсь стать обладателем мудрости древних. Я не верю, что знания их, навлекшие беду на великие государства прошлого, осчастливят нас или наш мир. Но я хорошо представляю, сколько горя они могут принести, если попадут в руки Черных Магов или Белых Братьев, в руки таких людей, как Заруг или Старший караванщик. Ты должен был взять кристалл, чтобы он не достался им, однако, что с ним делать дальше, я не знаю. Уничтожить его я бы не решился, но и идти к сокровищнице Маронды…
– Гиль, а как бы ты поступил с кристаллом?
Мальчишка оторвался от карты, которую он внимательно разглядывал, и повернулся к друзьям:
– Слыхали вы когда-нибудь песню барра о Семи волшебных жемчужинах, Семи чудесных талисманах Самаата, при помощи которых он спас людей от гибели?
– Нет, не слыхали.
– Это женская песня, исполняют ее редко, я сам слышал всего два или три раза, так что не только спеть, даже пересказать точно не смогу. Зато я отчетливо помню ее конец, потому, наверное, что он удивил меня. Там поется, что все Семь волшебных жемчужин, при помощи которых Самаат спас мир, он раздал потом людям, живущим в разных землях, чтобы они берегли их как зеницу ока; и что, если миру снова будет угрожать опасность, он возьмет свои чудесные талисманы у Оберегателей жемчужин для борьбы с грозящим людям злом. Песня старая и местами малопонятная, – зачем Самаату надо было раздавать людям волшебные жемчужины? Но если под жемчужинами понимать кристаллы Калиместиара…
– Кристаллы?!
– Ну да. Смотри-ка, если мы находимся здесь, то оранжевый этот камень вполне может обозначать не город, а древнее святилище, вот это самое, переименованное в храм Дарителя Жизни. И тогда остальные оранжевые камни – тоже святилища, в которых хранятся Семь волшебных жемчужин. Взгляните, я нашел еще шесть камней такого же цвета.
– Менгер допускал, что ключей к сокровищнице было изготовлено несколько, но жители Исфатеи рассказывают, что на склонах Гангози до сих пор стоят руины древнего города. Он-то скорее всего…
– А может, его вот этот камешек обозначает! – не сдавался Гиль.
– Нет, все равно не получается, – покачал головой Мгал. – Посмотри, камень, обозначающий сокровищницу Маронды, вставлен позднее, чем остальные, и под ним нет надписи. Хотя… Погоди-ка, погоди! Может, ты и прав: если кристаллы были переданы в святилища, выстроенные некогда для совершенно иной цели… Храмы, посвященные Вечно Возрождающейся Жизни, имелись, вероятно, и в других государствах и были весьма почитаемы, а это значит…
– Стало быть, древние изготовили семь ключей к сокровищнице Маронды, и добраться до них Черным Магам не так уж трудно. Клянусь Усатой змеей, это мне совсем не нравится! Тогда нам действительно надо попытаться попасть в сокровищницу раньше Магов и воспользоваться древними знаниями, чтобы преградить им путь к ней.
– Но сумеем ли мы этими знаниями воспользоваться? Я едва умею читать…
– А мы с Гилем и вовсе не умеем. Однако думаю, что если хотя бы часть рассказов о сокровищнице Маронды правда, мудрость древних хранится там в доступной для нас форме. Иначе ценность ее будет меньше базарной цены этого кристалла.
– Менгер тоже был уверен в этом. Ну ладно, все это мы еще успеем обсудить, а пока давайте-ка выбираться отсюда. – Мгал в последний раз посмотрел на карту, запоминая расположение древних городов, озер и рек, и, скользнув взглядом по танцующей огненной женщине, вышел из-под арки.
Эмрик последовал за Мгалом, за ним двинулся Гиль, и, как только он вышел из-под арки, за спиной его разлилось золотисто-зеленое сияние. Друзья невольно обернулись: огненный туман вновь заполнял межарочное пространство.
– Прощай, Танцовщица Холодного пламени! – пробормотал Эмрик и зажег свечу.
Гиль оглянулся по сторонам:
– Мгал, может, нам взять с собой несколько золотых посудин? Будет с чем начинать долгий путь, а тут они все равно без пользы пылятся.
– Нет, не гоже нам уподобляться грабителям храмов. Кристалл Калиместиара и черный жезл не принадлежат Берголу, а ритуальные сосуды – собственность рода Амаргеев.
– А мечи? Вы ведь не собираетесь их возвращать? – лукаво спросил чернокожий мальчишка.
– Мечи?.. Хм-м-м… С таким оружием трудно расстаться воину, и мы… Мы возьмем их на время, для охраны своих жизней и кристалла. С копьем, арбалетом или луком мы были бы слишком заметны на улицах Исфатеи, мечи же можно спрятать под плащом, и они не будут видны.
Мгал усмехнулся, подумав, что Солнечный Диск послал ему славных спутников, и шагнул в широкий низкий коридор. Пересек его и, взявшись за округлые, в виде птичьих голов, ручки двери, потянул их на себя.
Створки легко разошлись ему навстречу, в лицо ударил свет солнечного дня, лишь едва пригашенный тенью от нависающего лба здания, поддерживаемого галереей. Северянин полной грудью вдохнул воздух, показавшийся ему особенно свежим после долгого пребывания в пропитанном благовониями и ароматными курениями зале, сделал шаг, другой, чтобы поскорее выбраться на солнце, полыхавшее отчаянным полуденным жаром, и замер.
Из-за ближайшей колонны слева выступил коренастый воин в блестящем панцире, сияющем шлеме с рыжим гребнем и с обнаженным мечом в руках. Следом за ним появился второй, третий… Справа из-за колоннады вышло полдюжины воинов дворцовой гвардии Бергола, а со стороны улочки, ведшей на базар, скорым шагом двигался отряд по меньшей мере из трех десятков рослых стражников.
Мгал и Эмрик разом обнажили мечи – было в угрюмом молчании воинов Бергола что-то не оставлявшее сомнений в их намерениях, да и проникновение в родовой храм строго каралось во всех известных друзьям городах. Случайно ли кто-то увидел, как Мгал и его товарищи пробрались в храм Дарителя Жизни, и поспешил донести об этом блюстителям порядка, или то были козни Заруга – сейчас это не имело значения. Мгновенно оценив обстановку, северянин понял, что единственный их шанс – укрыться в святилище, и, не задумываясь о том, что это даст им в дальнейшем, сорвал с шеи монету Маронды, обернулся и бросил ее Гилю:
– Отворяй двери!
Мальчишка с обезьяньей ловкостью схватил на лету золотой кружок и прыгнул ко входу в храм.
Молча, подобно цепным псам, гвардейцы бросились на друзей, зазвенели мечи. Один из противников Мгала сразу же отпрянул в сторону, плечо его окрасилось кровью. Меч другого, лязгнув, упал на каменные плиты, остальные подались назад, устрашенные столь яростным и удачным отпором, однако Эмрик действовал далеко не так успешно. Великолепный стрелок из лука и арбалета, мечом он владел хуже северянина. Удары его были сильны и точны, но навалившиеся на него воины парировали их без особого труда. Кровь уже в нескольких местах проступила сквозь его одежду, когда Мгал, заметив бедственное положение товарища, обрушился на гвардейцев.
Он колол и рубил с изумительной ловкостью, ухитряясь не только наносить, но и отражать сыпавшиеся со всех сторон удары так, словно на затылке у него была еще пара глаз, и все же ясно было, что долго ему не продержаться. Северянин знал это, когда схватка еще не началась, и ждал лишь секундной передышки, чтобы осуществить свой план, суливший спасение если не ему самому, то хотя бы его друзьям и кристаллу Калиместиара.
С грозным ревом бросаясь из стороны в сторону, он сумел в то же время извлечь из складок плаща хрустальный кубик и, улучив момент, сунул его в руку продолжавшего отбиваться от врагов Эмрика.
– В храм! – рявкнул Мгал хрипло, обрушил меч на панцирь коренастого воина, того самого, что первым появился из-за колонны, и ринулся к воротам святилища.
Утвердившись в распахнутых дверях, Эмрик, невзирая на раны, успешно рубился с прорвавшимся к ним стражником; Мгал был уже в двух-трех шагах от товарища, и казалось, остановить его теперь никому не под силу. Рассыпая удары направо и налево, он был скорее эффектен, чем опасен, и это объяснялось тем, что цель его была не уничтожить противников, а, напугав их, отступить и суметь укрыться в храме. Удивительнее было то, что и гвардейцы как будто не желали его смерти и удары их приносили ему несравнимо меньше вреда, чем могли бы. Причина этому могла быть только одна: нападающие, вероятно, получили приказ взять его живым.
Догадка эта придала Мгалу уверенности, и он пропустил момент, когда один из воинов – круглый, маленький и юркий, как мышь – проскользнул под занесенным над ним мечом и ринулся ему под ноги. Северянин пошатнулся, сделал отчаянную попытку удержать равновесие, но сокрушительный удар, который он едва сумел парировать, окончательно сбил его с ног. Тут же груда тел навалилась на него, кто-то вышиб оружие из рук, кто-то ударил ногой в живот, вцепился в горло…
«Задавят ведь, шерстоморды проклятые!» – подумал Мгал и, теряя сознание, услышал скрежет захлопывающихся бронзовых дверей.
2
Мгал открыл глаза, потер лицо руками, словно пробуждаясь от долгого сна. Взглянул в проем арок, где зеленый свет успел смениться голубым и уже переходил в густо-синий.
– Стойте! Стойте, пока не вспыхнет золотисто-зеленый огонь, иначе нас ждет гибель!
– Да мы и так стоим, это ты что-то не в себе: то плачешь, то смеешься. Спишь, что ли, с открытыми глазами? – Эмрик смотрел на Мгала с недоумением и тревогой, да и Гиль поглядывал на него с опаской.
– Тебя что, посетили духи, посланцы Самаата?
– Ну-у-у… Некоторым образом, – уклончиво ответил северянин, в ушах которого все еще звучал голос Менгера. – И они подали мне хороший совет.
Густо-синий свет сменился лиловым, потом малиновым, алым, оранжевым, и, лишь когда в золотистом пламени, клубящемся в глубине арок, появилась прозелень, Мгал в последний раз взглянул на нетронутую полосу многолетней пыли впереди и, кивнув своим товарищам, сказал:
– Теперь можно. Пошли.
Он первым шагнул под левую арку и не ощутил жара – огонь был и вправду холодным. Сначала он окружил Мгала плотной светящейся стеной, сквозь которую решительно ничего не было видно, затем интенсивность его стала уменьшаться, золотисто-зеленая пелена начала редеть по краям, стягиваться к середине центральной арки.
– Клянусь Усатой змеей, выглядит это забавно. – Вступив под арку, Эмрик протянул руки, пытаясь поймать клочья огненного тумана, но тот бесследно таял на его ладонях, словно живой расползался в разные стороны.
– Велики чары древних! Многое умел Горбия, о многом рассказывал, но тут бы и он изумился, – тихонько проговорил Гиль, закончив бормотать заклинания.
Огненный туман между тем собрался за центральной аркой; пульсируя и мерцая, он уплотнялся и уплотнялся, пока не превратился в подобие пригрезившейся Мгалу танцовщицы. Северянину казалось, что он видит ее пребывающие в постоянном движении руки и ноги, крутые бедра, точеную талию, щедрую грудь и гордо приподнятую голову, увенчанную замысловатой высокой прической. Он хотел было спросить у Эмрика, видит ли тот огненную танцовщицу или нет, но тут Гиль неожиданно опустился на колени перед колышащимся сгустком холодного пламени и громко запел на незнакомом Мгалу языке.
– Чего это он? О чем? Мне казалось, что барра давно уже говорят на языке южан. Ты что-нибудь понимаешь?
Эмрик прислушался и неуверенно покачал головой:
– Это древний язык Строителей Городов, а песней этой барра приветствуют и восхваляют предводительницу добрых духов, жену Самаата. Хотя мне сдается, что Строители Городов никогда не поклонялись Создателю племен и народов.
– Значит, Гиль тоже видит танцовщицу. А ты?
– Танцовщицу?.. Скорее уж какую-то богиню древних. Быть может, это и есть Амайгерасса, о которой ты нам говорил?
– А кроме Вечно Возрождающейся Жизни, может Амайгерасса олицетворять и Триединое Время? Или одно из его воплощений?
– Откуда мне знать? Я и об этой-то богине сегодня от тебя в первый раз услышал.
Мужчины замолчали, наслаждаясь танцем огненной женщины. Долго смотрели они на нее и еще дольше любовались бы прекрасной танцовщицей, пляшущей в золотисто-зеленом пламени, если бы не окликнул их Гиль:
– Мгал, Эмрик! Где кристалл, за которым мы пришли? Я не знаком с магией древних, но чувствую, что лучше здесь не задерживаться. И так уж немало времени смотрите вы на Небесную жену, как бы не прогневался Самаат, пора и честь знать.
– Верно. – Мгал с трудом оторвал взгляд от Негасимого Холодного огня и, оглядываясь по сторонам, пробормотал: – «Как жемчужины в раковинах»… Жабья слюна! Авторы древнего манускрипта были точны, а Менгер ошибся – это вовсе не красочное сравнение!
Небольшое пространство за арками было ограничено тремя плоскими нишами, и в крайних на высоте человеческого роста висели две огромные, похожие на круглые щиты раковины, которые, вероятно, сразу привлекли бы внимание Мгала, не будь он так поражен сгустившейся из Холодного огня красавицей. Врезанные в черную стену центральной ниши металлические полосы образовывали чудной изломанный рисунок, показавшийся северянину чем-то знакомым, однако изучением его он решил заняться попозже. Нежно-розовые двухстворчатые раковины, очертаниями и рельефом своим напоминавшие стилизованное изображение восходящего солнца, были, без сомнения, именно теми шкатулками, в которых должен храниться кристалл Калиместиара – символ Знания, и еще нечто символизирующее Силу.
– Эмрик, Гиль, вот то, ради чего мы пришли сюда! Помогите мне снять раковины со стены.
Вдвоем с Эмриком им без труда удалось снять сначала одну раковину с поддерживающего ее крюка, потом вторую. Они положили их около Негасимого Холодного огня – женщина, сотканная из пламени, все еще продолжала свой неповторимый танец – и попытались разомкнуть створки, но из этого ничего не вышло. Безуспешно подсовывали они в мелкие щели лезвия ножей – раковины не раскрывались. Дело кончилось тем, что широкий клинок Мгала сломался у самого основания, и северянин, в раздражении отбросив рукоять ножа, проворчал:
– Колдовство и чары, быть может, вещи и полезные, но тут древние явно перестарались. Гиль, не сумеешь ли ты пропеть над этими шкатулками что-нибудь этакое, от чего они разведут створки?
– Попробую, – без особой уверенности согласился чернокожий мальчишка, положил руки на лежащую у его ног раковину и забормотал что-то невразумительное.
Оставив свою раковину, Эмрик спрятал нож и решительно направился в зал.
– Постой… – позвал было его Мгал, но, видя, что ничего плохого с его товарищем не случилось, когда тот вышел из-под арки, повернулся к центральной нише, чтобы получше рассмотреть показавшийся ему знакомым рисунок.
Долго всматривался он в причудливые изгибы серебристых линий, в мерцавшее разноцветие драгоценных камней, тут и там яркими точками вкрапленных в полированную поверхность черной стены, в мелкие золотые надписи, составленные вроде бы из знакомых букв, но полностью лишенные смысла, пока блестящие желтые паучки не начали складываться в слова: Юш, Уберту, Мондараг… «Это же карта!» – догадался Мгал, и, словно по волшебству, всплыли в его памяти рисунки, нацарапанные Менгером на клочках коры, начертанные на земле. Несмотря на прошедшие годы, он вспомнил их и теперь с новым интересом стал вглядываться в значки, обозначавшие границы государств, города, озера, моря. Вот Облачные горы, река Угжа, южное побережье, архипелаг Намба-Боту… А это что же – Земля Колдунов? А это?.. Мгал потер подбородок – местами карта явно не совпадала с рисунками Менгера, и объяснялось это скорее всего тем, что здание, называемое ныне храмом рода Амаргеев, было возведено прежде, чем на людей обрушился гнев Небесного Отца, изменивший лицо земли. Хранители древнего святилища пережили беды, потрясшие мир, повесили раковины-шкатулки, ограничили доступ непосвященных в зал, снабдив его бронзовыми дверьми с хитрым замком, а карту переделывать не стали. Хотя… Вот оно, так и есть! Мгал коснулся пальцем алого камня, рядом с которым было написано название столицы Уберту. Здесь, в Танабаге, жил Последний Верховный Владыка этого государства, и крупный золотисто-зеленый камень, вставленный чуть ниже – и, вероятно, значительно позднее алого, – мог означать только одно: тут, как и рассказывал ему Менгер, находится сокровищница Маронды.
Мгал еще раз взглянул на карту и, не найдя других камней-городов, лишенных названий, удовлетворенно хмыкнул.
– Над чем задумался, что обрадовало тебя? – спросил Эмрик.
– Посмотри, вот карта мира, созданная еще до того, как ушла под воду Земля Колдунов.
– Если это так, то храму этому немало веков! Мы с Гилем обязательно взглянем на карту древнего мира и послушаем твои пояснения, но прежде мне хотелось бы вскрыть хоть одну раковину. Глянь, какие инструменты я отыскал в зале, среди священной ветоши.
– О, жертвенные мечи! – оживился Мгал, взял один из клинков и, осмотрев его, с видом знатока заметил: – Такой не сломается. Сильно почитает Бергол своих предков, раз посвятил им столь превосходное оружие.
Оба меча, принесенные Эмриком, были действительно великолепны, однако, даже вооружившись ими, мужчины не смогли разомкнуть крепко сжатые, словно сросшиеся, створки раковины. Гиль перебрал все известные ему заклинания, но тоже не добился успеха и, оседлав свою раковину, с сочувствием наблюдал за тщетными усилиями Мгала и Эмрика.
– Мне кажется, тут использовано не колдовство, а какая-то простенькая хитрость, – сказал он, выждав момент, когда его товарищи, исцарапав руки и ноги о шероховатую поверхность створок, остановились отдохнуть.
– Ясно, что хитрость! Но вот какая – хоть убей, не знаю!
– Хитрость? – переспросил Эмрик, щурясь. – Но может, как раз тут никакой хитрости и нет, а?
Взмахнув мечом, он обрушил его на край раковины. Раздался громкий хруст, и бело-розовая скорлупа пошла трещинами. Следующий удар расколол сцементировавшиеся створки на множество черепков, среди которых тускло блеснул какой-то удлиненный отдаленно напоминавший малый ритуальный жезл.
– На кристалл это не похоже, – сказал Мгал, поднимая тяжелый жезл из черного металла, усеянный всевозможными рычажками и кольцами разных диаметров, снабженный изогнутой, чрезвычайно удобной ребристой рукоятью и похожим на арбалетный спусковым крючком. – Стало быть, мы добыли не что иное, как «символ Силы». Хотя, быть может, я неправильно понял слова Менгера, и это «Сила, охраняющая символ Знания»?
Он покрутил странный жезл в руках, направил его конец на основание арки и нажал на спуск, однако ничего не произошло.
Эмрик тем временем снова взмахнул мечом, в три удара разбил вторую раковину и склонился над осколками.
– Вот он, кристалл Калиместиара! – На ладони Эмрика блеснул прозрачный куб, преломляясь в котором золотисто-зеленый свет, испускаемый Негасимым Холодным огнем, играл всеми оттенками радуги.
– Кристалл – ключ к Сокровищнице Знаний, – повторил Эмрик, всматриваясь в глубину тяжелого прозрачного куба, пронизанного тончайшими металлическими волосками, подобно струнам, натянутым между его ребрами.
Мгал передал Гилю черный жезл и принял из рук Эмрика хрустальный куб. Покрутил перед глазами, разочарованно протянул:
– М-да-а-а… Я ожидал чего-то более эффектного. Если не знать, что кубик этот – ключ к сокровищнице Маронды, то можно принять его за искусно сработанную безделушку. А как тебе этот кристалл? – обратился он к Гилю.
Мальчишка заглянул ему через плечо:
– Да никак. Вот жезл – это вещь, сразу видно.
– Ну и ладно. С ним ты еще наиграешься, а пока пойдем посмотрим на карту древнего мира и будем отсюда выбираться.
Следом за Мгалом Гиль и Эмрик подошли к центральной нише, и северянин, вглядевшись в изломанные металлические линии, сказал:
– Разумеется, Исфатеи на этой карте нет, но, если Угжа не слишком изменила русло, мы сейчас находимся где-то тут. Западнее простираются земли, принадлежавшие некогда государству Юш. На северо-востоке были владения Мондарага, оттуда-то и совершают свои набеги Белые Братья. Сейчас мы находимся в северной части бывшей державы ассунов – Стране Дивных городов, а на юго-востоке от нее некогда располагалось самое большое и могучее государство нашего мира – Уберту. Смотрите, этот золотисто-зеленый камень обозначает местонахождение сокровищницы Маронды.
– Далековато, если идти по суше, да и по Внутреннему морю путь не близкий. – Эмрик с любопытством взглянул на Мгала: – Так ты решил пробираться к Сокровищнице Знаний?
– Я еще ничего не решил. Я не знаю, ходят ли по этому морю корабли, не знаю, что за земли лежат между Исфатеей и сокровищницей Маронды, что за племена и народы обитают на них. Я, честно говоря, даже не знаю, смогут ли принести пользу нашему миру знания древних, и порой мне думается, что мои грезы о Дивных городах – это просто томление по несбывшемуся, которое знакомо, наверное, каждому человеку. Сейчас, когда кристалл Калиместиара у меня в руках, когда сделано дело, замысленное Менгером и казавшееся мне, да и ему тоже, почти невыполнимым, я чувствую смятение и разочарование. – Мгал нахмурился, левая бровь его поползла вверх, широкий лоб избороздили морщины. – Цель оказалась всего лишь средством. Но если в руках ключ и где-то есть шкатулка, хранящая секреты – как сделать сталь тверже, стекло прозрачнее, кожу мягче, как научить человека летать подобно птице и плавать подобно рыбе, слышать и видеть то, что происходит на расстоянии десятков дней пути, – тогда…
– Но сделают ли эти тайны людей счастливее?
– Не знаю. До сих пор я был всего лишь стрелой, пущенной в цель рукой Менгера. Понимаешь, я был уверен, что у нас впереди еще много времени, чтобы поговорить и о кристалле, и о сокровенных знаниях. Но его убили, и мне никогда уже не услышать ответы на все те вопросы, которые хотел я ему задать тогда – их было так много, – и на те, которые возникли у меня теперь и которых со временем становится все больше и больше. Я не сумел защитить и спасти Менгера и потому должен был выполнить его заветное желание – отыскать кристалл. – Мгал поднял хрустальный кубик на уровень глаз и едва ли не с отвращением уставился в его мерцающую глубину. – Что делать с ним, Эмрик? Быть может, достаточно перепрятать его? Быть может, путь наш лежит вовсе не к сокровищнице Маронды? Что скажешь, красноречивый и хитроумный?
– Мне нечего сказать тебе. Я не мудрец и не стремлюсь стать обладателем мудрости древних. Я не верю, что знания их, навлекшие беду на великие государства прошлого, осчастливят нас или наш мир. Но я хорошо представляю, сколько горя они могут принести, если попадут в руки Черных Магов или Белых Братьев, в руки таких людей, как Заруг или Старший караванщик. Ты должен был взять кристалл, чтобы он не достался им, однако, что с ним делать дальше, я не знаю. Уничтожить его я бы не решился, но и идти к сокровищнице Маронды…
– Гиль, а как бы ты поступил с кристаллом?
Мальчишка оторвался от карты, которую он внимательно разглядывал, и повернулся к друзьям:
– Слыхали вы когда-нибудь песню барра о Семи волшебных жемчужинах, Семи чудесных талисманах Самаата, при помощи которых он спас людей от гибели?
– Нет, не слыхали.
– Это женская песня, исполняют ее редко, я сам слышал всего два или три раза, так что не только спеть, даже пересказать точно не смогу. Зато я отчетливо помню ее конец, потому, наверное, что он удивил меня. Там поется, что все Семь волшебных жемчужин, при помощи которых Самаат спас мир, он раздал потом людям, живущим в разных землях, чтобы они берегли их как зеницу ока; и что, если миру снова будет угрожать опасность, он возьмет свои чудесные талисманы у Оберегателей жемчужин для борьбы с грозящим людям злом. Песня старая и местами малопонятная, – зачем Самаату надо было раздавать людям волшебные жемчужины? Но если под жемчужинами понимать кристаллы Калиместиара…
– Кристаллы?!
– Ну да. Смотри-ка, если мы находимся здесь, то оранжевый этот камень вполне может обозначать не город, а древнее святилище, вот это самое, переименованное в храм Дарителя Жизни. И тогда остальные оранжевые камни – тоже святилища, в которых хранятся Семь волшебных жемчужин. Взгляните, я нашел еще шесть камней такого же цвета.
– Менгер допускал, что ключей к сокровищнице было изготовлено несколько, но жители Исфатеи рассказывают, что на склонах Гангози до сих пор стоят руины древнего города. Он-то скорее всего…
– А может, его вот этот камешек обозначает! – не сдавался Гиль.
– Нет, все равно не получается, – покачал головой Мгал. – Посмотри, камень, обозначающий сокровищницу Маронды, вставлен позднее, чем остальные, и под ним нет надписи. Хотя… Погоди-ка, погоди! Может, ты и прав: если кристаллы были переданы в святилища, выстроенные некогда для совершенно иной цели… Храмы, посвященные Вечно Возрождающейся Жизни, имелись, вероятно, и в других государствах и были весьма почитаемы, а это значит…
– Стало быть, древние изготовили семь ключей к сокровищнице Маронды, и добраться до них Черным Магам не так уж трудно. Клянусь Усатой змеей, это мне совсем не нравится! Тогда нам действительно надо попытаться попасть в сокровищницу раньше Магов и воспользоваться древними знаниями, чтобы преградить им путь к ней.
– Но сумеем ли мы этими знаниями воспользоваться? Я едва умею читать…
– А мы с Гилем и вовсе не умеем. Однако думаю, что если хотя бы часть рассказов о сокровищнице Маронды правда, мудрость древних хранится там в доступной для нас форме. Иначе ценность ее будет меньше базарной цены этого кристалла.
– Менгер тоже был уверен в этом. Ну ладно, все это мы еще успеем обсудить, а пока давайте-ка выбираться отсюда. – Мгал в последний раз посмотрел на карту, запоминая расположение древних городов, озер и рек, и, скользнув взглядом по танцующей огненной женщине, вышел из-под арки.
Эмрик последовал за Мгалом, за ним двинулся Гиль, и, как только он вышел из-под арки, за спиной его разлилось золотисто-зеленое сияние. Друзья невольно обернулись: огненный туман вновь заполнял межарочное пространство.
– Прощай, Танцовщица Холодного пламени! – пробормотал Эмрик и зажег свечу.
Гиль оглянулся по сторонам:
– Мгал, может, нам взять с собой несколько золотых посудин? Будет с чем начинать долгий путь, а тут они все равно без пользы пылятся.
– Нет, не гоже нам уподобляться грабителям храмов. Кристалл Калиместиара и черный жезл не принадлежат Берголу, а ритуальные сосуды – собственность рода Амаргеев.
– А мечи? Вы ведь не собираетесь их возвращать? – лукаво спросил чернокожий мальчишка.
– Мечи?.. Хм-м-м… С таким оружием трудно расстаться воину, и мы… Мы возьмем их на время, для охраны своих жизней и кристалла. С копьем, арбалетом или луком мы были бы слишком заметны на улицах Исфатеи, мечи же можно спрятать под плащом, и они не будут видны.
Мгал усмехнулся, подумав, что Солнечный Диск послал ему славных спутников, и шагнул в широкий низкий коридор. Пересек его и, взявшись за округлые, в виде птичьих голов, ручки двери, потянул их на себя.
Створки легко разошлись ему навстречу, в лицо ударил свет солнечного дня, лишь едва пригашенный тенью от нависающего лба здания, поддерживаемого галереей. Северянин полной грудью вдохнул воздух, показавшийся ему особенно свежим после долгого пребывания в пропитанном благовониями и ароматными курениями зале, сделал шаг, другой, чтобы поскорее выбраться на солнце, полыхавшее отчаянным полуденным жаром, и замер.
Из-за ближайшей колонны слева выступил коренастый воин в блестящем панцире, сияющем шлеме с рыжим гребнем и с обнаженным мечом в руках. Следом за ним появился второй, третий… Справа из-за колоннады вышло полдюжины воинов дворцовой гвардии Бергола, а со стороны улочки, ведшей на базар, скорым шагом двигался отряд по меньшей мере из трех десятков рослых стражников.
Мгал и Эмрик разом обнажили мечи – было в угрюмом молчании воинов Бергола что-то не оставлявшее сомнений в их намерениях, да и проникновение в родовой храм строго каралось во всех известных друзьям городах. Случайно ли кто-то увидел, как Мгал и его товарищи пробрались в храм Дарителя Жизни, и поспешил донести об этом блюстителям порядка, или то были козни Заруга – сейчас это не имело значения. Мгновенно оценив обстановку, северянин понял, что единственный их шанс – укрыться в святилище, и, не задумываясь о том, что это даст им в дальнейшем, сорвал с шеи монету Маронды, обернулся и бросил ее Гилю:
– Отворяй двери!
Мальчишка с обезьяньей ловкостью схватил на лету золотой кружок и прыгнул ко входу в храм.
Молча, подобно цепным псам, гвардейцы бросились на друзей, зазвенели мечи. Один из противников Мгала сразу же отпрянул в сторону, плечо его окрасилось кровью. Меч другого, лязгнув, упал на каменные плиты, остальные подались назад, устрашенные столь яростным и удачным отпором, однако Эмрик действовал далеко не так успешно. Великолепный стрелок из лука и арбалета, мечом он владел хуже северянина. Удары его были сильны и точны, но навалившиеся на него воины парировали их без особого труда. Кровь уже в нескольких местах проступила сквозь его одежду, когда Мгал, заметив бедственное положение товарища, обрушился на гвардейцев.
Он колол и рубил с изумительной ловкостью, ухитряясь не только наносить, но и отражать сыпавшиеся со всех сторон удары так, словно на затылке у него была еще пара глаз, и все же ясно было, что долго ему не продержаться. Северянин знал это, когда схватка еще не началась, и ждал лишь секундной передышки, чтобы осуществить свой план, суливший спасение если не ему самому, то хотя бы его друзьям и кристаллу Калиместиара.
С грозным ревом бросаясь из стороны в сторону, он сумел в то же время извлечь из складок плаща хрустальный кубик и, улучив момент, сунул его в руку продолжавшего отбиваться от врагов Эмрика.
– В храм! – рявкнул Мгал хрипло, обрушил меч на панцирь коренастого воина, того самого, что первым появился из-за колонны, и ринулся к воротам святилища.
Утвердившись в распахнутых дверях, Эмрик, невзирая на раны, успешно рубился с прорвавшимся к ним стражником; Мгал был уже в двух-трех шагах от товарища, и казалось, остановить его теперь никому не под силу. Рассыпая удары направо и налево, он был скорее эффектен, чем опасен, и это объяснялось тем, что цель его была не уничтожить противников, а, напугав их, отступить и суметь укрыться в храме. Удивительнее было то, что и гвардейцы как будто не желали его смерти и удары их приносили ему несравнимо меньше вреда, чем могли бы. Причина этому могла быть только одна: нападающие, вероятно, получили приказ взять его живым.
Догадка эта придала Мгалу уверенности, и он пропустил момент, когда один из воинов – круглый, маленький и юркий, как мышь – проскользнул под занесенным над ним мечом и ринулся ему под ноги. Северянин пошатнулся, сделал отчаянную попытку удержать равновесие, но сокрушительный удар, который он едва сумел парировать, окончательно сбил его с ног. Тут же груда тел навалилась на него, кто-то вышиб оружие из рук, кто-то ударил ногой в живот, вцепился в горло…
«Задавят ведь, шерстоморды проклятые!» – подумал Мгал и, теряя сознание, услышал скрежет захлопывающихся бронзовых дверей.
2
Светлый высокий зал был почти пуст: за длинным столом сидело всего пятеро мужчин – Владыка Исфатеи Бергол и его советники, а также две девушки – принцессы из рода Амаргеев.
«Стало быть, Чаг уже успели выкупить у рыкарей», – подумал Мгал с облегчением – смутное чувство вины перед оставленной им в пещере Утерянных голосов девушкой не покидало его даже в дворцовой тюрьме, и присутствие ее здесь показалось ему добрым предзнаменованием.
Остановившись в торце стола и скрестив на груди скованные руки, северянин с любопытством разглядывал собравшихся в зале. Советники и дочери Бергола тоже смотрели на него с нескрываемым интересом. Судя по всему, они только что отобедали – со стола, застеленного белой скатертью, испятнанной кое-где вином и жирными подливками, расторопные служанки успели уже убрать блюда с остатками трапезы и теперь ловко расставляли между высокими серебряными кувшинами и кубками вазочки со сластями и ажурные корзинки с ярко горящими апельсинами, лимонами, персиками, грушами и гранатами. Над фруктами, источавшими аромат, от которого у голодного северянина, несколько дней питавшегося исключительно лепешками, желудок подступал к горлу, вились мухи и пчелы. Сидящие за столом отмахивались от них пестрыми веерами.
Наконец бесшумно снующие служанки удалились из зала, и Владыка Исфатеи, вдоволь насмотревшись на своего пленника, потребовал:
– Расскажи, как очутился ты в родовом храме Амаргеев. Что привело тебя туда, что побудило нарушить запрет на его посещение.
Бергол – тучный пожилой мужчина с низким лбом, коротким толстым носом и обвисшими щеками – очень походил на свою старшую дочь, и, если бы не умный, хитрый блеск маленьких бегающих глазок его, Мгал, пожалуй, удивился бы, как удается этому сонному борову в кричаще-ярких одеждах, столь долгие годы управляя Исфатеей, снискать если не любовь, то уважение своих подданных. Правда, в мирное время титул Владыки города значил не слишком много, и уважение, с которым горожане относились к Берголу, вызвано было не столько его мудрым правлением, сколько тем, что он слыл самым богатым купцом Исфатеи и Кундалага.
– Я охотник, – начал Мгал, – родился у подножия Облачных гор и забрался так далеко на юг, привлеченный рассказами и преданиями о Дивных городах. Более полугода жил я в богатых дичью окрестностях Исфатеи с двумя товарищами, лишившимися по воле Небесного Отца крова и родных. Случайно довелось нам стать свидетелями того, как дерзкие оборванцы захватили старшую принцессу из рода Амаргеев…
«Стало быть, Чаг уже успели выкупить у рыкарей», – подумал Мгал с облегчением – смутное чувство вины перед оставленной им в пещере Утерянных голосов девушкой не покидало его даже в дворцовой тюрьме, и присутствие ее здесь показалось ему добрым предзнаменованием.
Остановившись в торце стола и скрестив на груди скованные руки, северянин с любопытством разглядывал собравшихся в зале. Советники и дочери Бергола тоже смотрели на него с нескрываемым интересом. Судя по всему, они только что отобедали – со стола, застеленного белой скатертью, испятнанной кое-где вином и жирными подливками, расторопные служанки успели уже убрать блюда с остатками трапезы и теперь ловко расставляли между высокими серебряными кувшинами и кубками вазочки со сластями и ажурные корзинки с ярко горящими апельсинами, лимонами, персиками, грушами и гранатами. Над фруктами, источавшими аромат, от которого у голодного северянина, несколько дней питавшегося исключительно лепешками, желудок подступал к горлу, вились мухи и пчелы. Сидящие за столом отмахивались от них пестрыми веерами.
Наконец бесшумно снующие служанки удалились из зала, и Владыка Исфатеи, вдоволь насмотревшись на своего пленника, потребовал:
– Расскажи, как очутился ты в родовом храме Амаргеев. Что привело тебя туда, что побудило нарушить запрет на его посещение.
Бергол – тучный пожилой мужчина с низким лбом, коротким толстым носом и обвисшими щеками – очень походил на свою старшую дочь, и, если бы не умный, хитрый блеск маленьких бегающих глазок его, Мгал, пожалуй, удивился бы, как удается этому сонному борову в кричаще-ярких одеждах, столь долгие годы управляя Исфатеей, снискать если не любовь, то уважение своих подданных. Правда, в мирное время титул Владыки города значил не слишком много, и уважение, с которым горожане относились к Берголу, вызвано было не столько его мудрым правлением, сколько тем, что он слыл самым богатым купцом Исфатеи и Кундалага.
– Я охотник, – начал Мгал, – родился у подножия Облачных гор и забрался так далеко на юг, привлеченный рассказами и преданиями о Дивных городах. Более полугода жил я в богатых дичью окрестностях Исфатеи с двумя товарищами, лишившимися по воле Небесного Отца крова и родных. Случайно довелось нам стать свидетелями того, как дерзкие оборванцы захватили старшую принцессу из рода Амаргеев…