Морозов Александр. Офицер. Сильные впечатления

говорят, в партизанских отрядах и женщины. А поскольку ты -- журналист, то
можешь долбать врага и другими подручными средствами. Камерой, например. Или
микрофоном.
-- Надеюсь, ты говоришь в переносном смысле? -- пошутил Иван, стараясь
как-то смягчить страсти.
-- Нет, она совершенно права! -- ожесточенно воскликнула Маша. --
Иногда у меня действительно чешутся руки самой вмешаться в драку!.. Если бы
только знать, на чьей стороне... -- вздохнув, добавила она.
-- То-то и оно, -- в тон ей вздохнул Иван.
-- К этой войне привыкнут и уже привыкают, как к любой другой. Наши
уважаемые телезрители, как бы ты ни старалась, все равно начнут клевать
носом на ночных новостях...
-- Я сам иногда засыпаю, -- честно признался Иван. -- Потом приходиться
вставать и выключать телевизор.
-- И еще мне бы хотелось, чтобы ты поняла, Маша, -- начала Рита, нежно
обнимая подругу, -- эта поганая война унесла не одну жизнь журналиста. А
сколько еще погибнет!.. Война ненасытна, поверь. Она готова сожрать каждого,
кто ей себя предлагает.
-- Значит, пусть другие?.. Как Рома?.. -- подняла брови Маша.
-- Не беспокойся, киска моя, в любое время ты сможешь отдать на
заклание и себя. Тебе только спасибо скажут.
-- Ну-ну, подружки! -- попытался урезонить их Иван.
-- Дай мне высказаться! -- резко обернулась к мужу Рита, и тот умолк.
-- Я не собираюсь задевать ее высокие чувства. У меня тоже есть идеалы!.. Но
в данном случае я хочу напомнить нашей смелой девочке, что телевидение --
это тоже своего рода драка. Здесь можно либо круто подниматься вверх, либо
кубарем катиться вниз. Третьего не дано.
-- Что ты хочешь этим сказать? -- нахмурилась Маша.
-- Когда начался военный конфликт, -- не выдержав, встрял Иван, -- твои
первые и единственные кавказские репортажи действительно стали сенсацией.
Потом к войне привыкли и привыкли к репортажам.
-- В профессиональном смысле ты просто пробуксовываешь на месте... --
продолжала Рита. -- Тебе самое время переключиться на совершенно новое яркое
дело.
-- Ты делала убойные репортажи, а теперь будешь делать гениальное шоу!
-- воскликнул Иван.
-- Замолчите! -- со слезами на глазах вскричала Маша. -- Конечно, я
тварь неблагодарная, но я буду делать то, что считаю нужным. Найдите себе
более сговорчивую протеже и ее опекайте! Вам стоит только в окно крикнуть --
и сбегутся паиньки, которые будут вести ваше чертово шоу еще лучше меня!..
Рита побледнела.
-- Как ты только можешь так говорить! -- завздыхал Иван, всовывая в
руку Маше бокал с шампанским. Никакая ты не протеже. Просто мы тебя любим.
-- Ну знаешь! -- задохнулась от возмущения Рита. -- Тебя там бешеный
волк часом не покусал?
Неизвестно, чем бы кончилось дело, если бы в ту же самую секунду не
раздался телефонный звонок. Междугородка.
Последняя непреднамеренная реплика Риты о волке да еще телефон,
рассыпающий отрывистые нетерпеливые звонки, -- слишком жестокое испытание
для бедной Маши. Не в состоянии взять телефонную трубку, задыхаясь от слез,
она только слабо махнула рукой, чтобы Рита поговорила вместо нее, а сама
закрыла лицо ладонями и горько зарыдала.
Нахмурившись, Рита взяла телефон и отправилась на кухню, а Иван остался
утешать Машу.
Маше показалось, что прошла вечность. А прошло-то всего несколько
минут. Рита вернулась из кухни, села рядом и крепко-крепко обняла ее.
-- Глупенькая, -- укоризненно улыбнувшись, прошептала Рита, -- тебе
нужно было мне хотя бы намекнуть на это!
-- Прости меня, Рита... -- всхлипнула Маша.
-- Что за секреты такие? -- живо поинтересовался заинтригованный Иван.
-- Можно рассказать при нем? -- спросила Рита подругу.
-- Рассказывай... -- вздохнула та.
-- Так вот, -- многозначительно начала Рита, -- мужчина. В этом нет
никаких сомнений. Представился как Александр Волк.
-- Вовк... -- поправила Маша. -- Фамилия такая. По-украински "волк".
Только и всего.
-- Я и говорю волк, -- усмехнулась Рита. -- Между прочим, у него
выражение сексапильный голос. Мужественный то бишь. Ему бы диктором быть и
зачитывать важные правительственные заявления.
-- Прекрати! -- обиделась Маша.
-- Правда, Рита, -- строго добавил Иван, -- не хулигань!
-- Что он сказал? -- прошептала Маша.
-- Тебе это явно не безразлично, -- заметила подруга.
-- Безразлично! -- поспешно воскликнула Маша.
-- А между тем он просил тебе передать довольно странные вещи.
Во-первых, привет с Кавказа, во-вторых, что он тебя любит, а в-третьих...
ах, да! Что отправляется в поле и позвонит тебе сразу по возвращении... Я
что-то не очень поняла, какое такое поле в горах Кавказа?
-- Кажется, вы оба были правы... -- проговорила Маша, задирая
подбородок, словно хотела, чтобы слезы обратно вкатились ей в глаза. --
Наверное, мне и правда лучше заняться этим шоу-Иван расхохотался.
-- Да ты, Маша, просто вредная девчонка. В тебе сидит дух противоречия
-- еще упрямее, чем в моей жене. Ведь это прекрасно, что у тебя появился
эдакий мужчина. Теперь я вижу, что у тебя есть самые веские основания, чтобы
снова отправиться на Кавказ... Мы это обсудим с кем следует. Больше нет
проблем?
-- У него жена.
-- Вот мерзавец! -- вырвалось у Риты.
-- Как женился, так и разженится, -- преспокойно заявил Иван, словно
сам проделывал это каждый день. -- Не вижу никаких проблем... Вот только о
каком поле он говорил? Насколько я понимаю в географии, это не имеет
никакого отношения к сельскому хозяйству. Стало быть, это поле брани и ты
спуталась с человеком в погонах.
До Маши вдруг дошло, что супруги смотрят на нее почти с ужасом.
-- Кавказский сюжет... -- сказала Рита. -- Значит, на русскую классику
потянуло? Это правда?
-- Что спуталась -- да. И что он военный -- тоже. Только здесь теперь
все кажется совершенно другим... Я и сама не знаю, чего хочу и что делать.
-- Только не нужно рассказывать нам, что этот полковник (ведь он
полковник, я полагаю?) верный сын своего отечества, храбро сражается с
супостатами и достоин восхищения. Это, я думаю, само собой разумеется.
Боюсь, очень скоро у партии войны появится еще одна горячая сторонница. Если
уже не появилась...
Маша энергично замотала головой.
-- По крайней мере, не забывай своего бедного звукооператора, который
тоже достоин всяческого восхищения, -- вздохнула Рита.
-- Может, действительно Маше стоит подумать о шоу... -- начал Иван.
-- Не будь смешным, Ваня, -- оборвала мужа Рита. -- Разве ты не видишь,
что она влюблена в него самым пошлым образом. Вот только беда -- у него,
оказывается, жена.
-- Не такая уж и проблема, -- снова вставил Иван Бурденко.
-- Ишь ты какой быстрый, -- возмутилась Рита. -- Ты лучше спроси у нее
самой.
Муж и жена посмотрели на Машу.
-- Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня рушилась семья... -- выдавила
наконец та.
-- Если на то пошло, -- бесстрашно заявил Иван Бурденко, -- браки
заключаются на небесах.
-- Вот что, разлучница, -- решительно сказала Рита, гладя Машу по
голове, -- через несколько дней мы поговорим с Зориным. У тебя еще есть
время все обдумать. Но только не сегодня. На сегодня с тебя довольно. На
тебя и так жалко смотреть.
-- Ты, наверное, как всегда, права, Рита. Но что мне обдумывать?
Единственное, о чем я могу думать -- любит он меня или нет...
-- За что боролись, Маша? -- опечалилась подруга. -- Снова поставить
всю свою жизнь в зависимость от мужчины?
-- Интересная мысль, -- улыбнулся Иван. -- А если это любовь? Как
тогда?
-- Давайте сменим тему, -- попросила Маша. -- Как поживает господин
Зорин?
-- Что ему сделается, -- пожала плечами Рита. -- Живет не тужит.
-- Тебя вспоминает господин Зорин, -- пошутил Иван и тут же
почувствовал, как жена наступила ему на ногу. -- Вот, говорит, Маша
Семенова, -- поспешно сказал он, -- какой образец сочетания высокого
профессионализма и женственности!
Маша едва заметно усмехнулась.

XII

Зиму и весну Маша усердно припахивала ассистенткой у Артема Назарова.
Однажды поздно вечером, когда она отправилась за какой-то официальной
информацией в крыло здания, где располагались начальственные кабинеты, она
задержалась перевести дух в небольшой уютной приемной с двумя чудесными
аквариумами. Заглядевшись на золотых рыбок, она не заметила, как дверь
одного из кабинетов распахнулась и перед аквариумом возник мужчина в
серебристо-дымчатом костюме и принялся не спеша кормить рыбок. Чуткие ноздри
Маши уловили сладковатый аромат сухого корма -- запах, напомнивший о
детстве, и она непроизвольно улыбнулась и тут увидела, что мужчина смотрит
на нее и тоже улыбается... А через минуту Маша уже сидела в его кабинете и
мило беседовала с самим господином Зориным, одним из нынешних
"отцов-основателей" и руководителей мощной телевизионной империи.
Господин Зорин был высок, благородно-спесив и как бы слегка рассеян.
Эдакий вечный студент института международных отношений. На висках --
серебро в тон костюму. На внесезонно загорелом лице то и дело сверкала
непринужденно-демократическая улыбка, хотя отливающие никелем глаза
оставались при этом абсолютно холодными. Что понравилось Маше, так это его
аккуратный рот с безупречно выведенной линией губ. Слова господин Зорин
выговаривал исключительно внятно, а язык у него был подвешен на
грубовато-иронический американский манер. То ли естественным образом, то ли
обдуманно. Впоследствии, кстати, многие работающие в эфире переняли у шефа
эту изящную манеру и щеголяли ею даже в серьезных аналитических программах.
Так у нас изъясняются голливудские персонажи в горячечной интерпретации
синхронных переводчиков.
-- Классную хреновину вы вчера учудили у себя в программе, -- сходу
выдал он Маше, едва та успела заложить ногу на ногу. -- Те из зрителей, кто
еще не спал, должны были обмараться -- от страха или от смеха...
-- Благодарю вас, -- скромно ответила Маша.
Господин Зорин ухватил со стола какое-то хромированное канцелярское
приспособление и от нечего делать принялся перебрасывать его с одной ладони
на другую.
-- Можно откровенно? -- спросил он и, не дожидаясь разрешения, заявил:
-- У тебя, девочка, большое будущее!
При этом с откровенным восхищением рассматривал высокую Машину грудь.
Маша улыбнулась и покраснела. И принялась крутить на пальце обручальное
колечко. А господин Зорин продолжал развивать свою мысль в том духе, что,
дескать, это почти невероятный случай, что в такой топорной кузнице кадров,
как отдел новостей, обнаруживается подобное яркое дарование. Впрочем, чего в
жизни не бывает. Говорят, даже Гагарин сначала работал на комбайне...
Тут он наконец обратил внимание на ее обручальное кольцо.
-- А что, мадам, -- предложил он, -- расскажите мне, какие у вас
жизненные устремления помимо исправного исполнения супружеских обязанностей.
Маша со святой простотой начала разъяснять насчет устремлений:
-- Мне бы хотелось работать в эфире, делать материалы, касающиеся
серьезных политических и социальных проблем. Мне бы хотелось заставить
телезрителей почувствовать, что плоскость телевизионного экрана больше не
отделяет их от мира, дать им возможность по-новому взглянуть на реальность
современной жизни, на...
Маша могла бы и дальше продолжать в том же духе, если бы господин
Зорин, уже несколько многозначительно покашливающий, не прервал ее:
-- Ваш идеализм, дорогая коллега, достоин восхищения, несмотря на то
что ваши планы несбыточны... Вы и сами скоро это поймете. Все дело в том,
что ни зрителю, ни нам с вами не пойдет впрок, если телевизионный экран
перестанет быть манящим, но непреодолимым Рубиконом. Только благодаря этой
электронной броне и достигается желаемое эмоциональное напряжение. Сытый,
дремлющий на диване обыватель, возле которого телевизор, словно архангел, по
капле, в дозах сугубо гомеопатических, вливает в душу свет добра и мрак зла
-- вот идеальное положение вещей...
За неимением лучшего Маша улыбнулась. Было ясно, что, по большому
счету, господина Зорина нисколько не интересуют ее планы. Однако было в Маше
что-то такое, что потянуло его за язык. Заложив руки за спину, он принялся
расхаживать по комнате походкой журавля и, время от времени посматривая в
окно, говорил, явно импровизируя:
-- Мы тут как-то смекали, чтобы двинуть в эфир особу женского пола,
которая вела бы криминальные новости. А что, идея для нашего параличного
телевидения потрясающая. Миленькая мордашка, сообщающая леденящие душу
происшествия, сможет разжечь в телезрителях угасшую потенцию и раззадорит
рекламодателей. -- Он подмигнул Маше, продолжая вышагивать по-журавлиному
перед окном. Вдруг он остановился, круто развернулся и направил свой изящный
указательный палец прямо ей в лицо. -- Если уж я берусь за дело, Маша
Семенова, то вкладываю в это всю душу. А если я вкладываю всю душу, то,
значит, и отдача должна быть со-от-ветст-ву-ю-щей.
Естественно, не сдержавшись, Маша рассмеялась. Впрочем, сразу
извинилась.
-- А вы умеете соответствовать? -- ни мало не смутившись,
поинтересовался визави. -- То есть я хочу сказать, понимаете ли вы, что
значит делать, как говорится, настоящее дело?
-- Да, господин Зорин, -- ответила Маша, сама не понимая, откуда
взялось это не то почтительное, не то фривольное "господин".
-- Ладно, -- чуть заметно поморщившись, сказал господин Зорин и манерно
повел рукой. -- Теперь возвращайтесь к своим служебным обязанностям.
Арте-мушка вас уже, я думаю, заждался. Ну а после работы, если я вас
правильно понял, вы должны поспешить приступить к исполнению супружеских
обязанностей...
Впервые в ровном тоне господина Зорина засквозило что-то напоминающее
чувство, и Маша, на которую его болтовня относительно ее возможного
появления в эфире произвела почти гипнотическое действие, твердо взглянула
ему в глаза и скромно уточнила:
-- Последнее вовсе не обязательно.
-- А раз так, -- мечтательно предложил он, -- может быть, после работы
нам поужинать вместе и обсудить наши дела?
-- Какие дела, господин Зорин? -- так же скромно поинтересовалась она.
Даже в состоянии гипнотической покорности и транса расставить какие
возможно точки над "i" -- отнюдь не лишняя мера.
-- Ну как же, как же! -- вдруг заволновался он. -- А потрясающая идея
насчет того, чтобы вести программу криминальных новостей?..
Не дрогнув, Маша продолжала смотреть прямо в его холодные стальные
глаза.
-- Вы произвели на меня впечатление, -- медленно сказал он и одарил ее
своей безотносительной американской улыбкой. -- После работы я зайду за
вами, Маша. Надеюсь, у нас будет чисто деловое свидание.

x x x

Был уже двенадцатый час ночи, а Артем Назаров и Маша все еще трудились
в отделе новостей, составляя и переставляя куски одного трехчастного сюжета.
Материал касался работы "скорой помощи". Нужно было выбросить целых четыре
минуты, а это существенно снижало забойность репортажа. Материал уже был
назначен к эфиру, и они в поте лица прикидывали, как его сократить.
Казалось, что каждое слово и каждый кадр имеют решающее значение.
-- Женщину, удушившую младенца, которая сама же и вызвала "скорую" и
милицию, придется похерить, -- вздыхая, говорил Артем, допивая свой холодный
кофе.
-- Но ведь так и не дождавшись их приезда, она выбросилась из окна! --
воскликнула Маша.
-- Так оно так, но ведь телезрителей не очень-то удивишь
нерасторопностью наших служб, -- утверждал Артем. -- А вот парень, который
поджег себя у фонтана в ГУМе, и все-таки сильно обгоревший, смотрится куда
эффектнее.
-- Но у нас уже было одно самосожжение.
-- Тоже фиктивное, хотя и в зале суда... -- вздохнул он, закуривая. --
И это заснять не удалось...
-- Вот его и надо выбросить, -- предложила Маша.
-- Что ты, ни в коем случае! Закопченный потолок зала суда, который, к
тому же, накануне частично обвалился из-за протечки сверху, просто
прелесть... А перемазанный сажей прокурор, сетующий на бюджетный дефицит!
-- Ладно, -- согласилась Маша. -- Вырезаем душительницу, а
самосожженцев оставляем.
-- Нельзя. Ведь на ее вызов так никто и не приехал, а у тех были в
самый короткий срок...
-- Ну тогда вырежем мужика, которого покусала бешеная собака и за
которым бригада "скорой помощи" гонялась по всей Москве. Еще можно убрать
депутата, который по дороге в Думу провалился в канализационный люк. Про
политику у нас и так полно сюжетов...
-- Ну вырежем, -- снова вздохнул Артем, -- а выиграем только две с
половиной минуты. Откуда взять еще полторы?
Посмотрев на часы, Маша ужаснулась:
-- Боже! Я забыла позвонить домой! Я забыла, что договорилась с Эдиком.
Он, наверное, рвет и мечет. Я всегда старалась его предупреждать. Как бы ему
не пришлось вызывать "скорую"...
Артем Назаров раздраженно завел глаза и нервно подвинул к Маше телефон.
-- Звони! У нас до эфира всего ничего.
Она набрала номер и с нетерпением ожидала, пока Эдик ответит. После
четвертого гудка он наконец взял трубку.
-- Эдик, -- сказала Маша. -- Привет. -- Ответом ей сначала было
гробовое молчание, а потом возмущенное сопение. -- Эдик, -- повторила она,
-- это я. -- Снова гробовая тишина и сопение. -- Эдик, прошу тебя, не молчи.
Я просто хотела предупредить тебя, что жива и здорова. Мне очень жаль, но я
совсем потеряла счет времени. Я все еще на работе. Эдик, ты меня слышишь?
-- Прекрасно, -- сказал он натянуто. -- Как мило, что ты соизволила
позвонить. Я пытался разогреть себе пиццу и только что сжег микроволновую
печку.
-- Какое несчастье, Эдик... Но пиццу ты все-таки разогрел?
-- Пропади она пропадом твоя пицца! Ты знаешь, сколько стоила печка?
-- Прошу тебя, Эдик, -- зашептала Маша в трубку. -- Поешь что-нибудь. Я
не могу сейчас ссориться. Честное слово, я тоже очень огорчена, но у нас тут
тоже горит материал о скорой помощи...
-- Ах, значит, ты все-таки огорчена. Ну спасибо! А я уже думал, что
тебя ничто не в состоянии огорчить. Еще бы, ведь ты у нас теперь ассистентка
на телевидении! Зарплата, правда, "небольшая", но зато "премия и все такое"!
-- Эдик отбросил сдержанный тон и перешел на визг. -- Значит, ты собираешься
сидеть с твоей долбанной скорой помощью, а я должен сидеть голодным да еще
со сломанной печкой?! -- вопил он в полную силу своих легких. -- Зачем мне
этот гемо...
Артем нервно ходил взад вперед около молчаливого монитора и время от
времени давал раздраженный щелчок по лбу кому-нибудь из появляющихся на
экране коллег. Теперь или никогда, решила Маша и тоже завопила:
-- Да пошел ты со своим геморроем!..
И так хрястнула на рычаг телефонную трубку, что Артем едва успел
поймать подскочившую со стола чашечку из-под кофе.
-- Благодарим за внимание, дорогие москвичи и гости столицы, --
пробубнил он, поднося чашечку ко рту вместо микрофона. -- Еще одна
супружеская лодка разбилась о быт, и вы могли наблюдать это захватывающее
зрелище в прямой трансляции благодаря нашим генеральным спонсорам...

x x x

Они отправились ужинать в небольшой ночной ресторан, где, по словам
господина Зорина, "хорошо мечтается". Это и правда было весьма достойное
заведение. Бандитов минимум, а проституток еще меньше. А главное, здесь
можно было съесть порционного омара без удовольствия лицезреть при этом на
эстраде эротически обнажаемую задницу.
Маша медленно пережевывала деликатное мясо номенклатурного морского
обитателя, пила белое итальянское вино и пыталась следить за ходом мысли
собеседника, налегавшего на мартини.
-- Эта самая идея, -- говорил господин Зорин, слегка касаясь ее щеки,
-- ни что иное, как малая составная часть глобального творческого плана,
разработанного с целью полной и окончательной победы демократии на
телевидении, а значит, и во всем мире. А что может быть демократичнее, когда
женщине доверяют не лопату, не лом, а микрофон. И с этим микрофоном
внедриться в святая святых -- в область бытия, которая всегда была
заповедным полигоном мужского подсознания, а именно -- область
актуализированной агрессии... Я ясно излагаю, коллега?
Маша кивнула и продолжала жевать.
-- Эт-т хор-рошо, -- улыбнулся он и потрогал Машу за колено. -- Таким
образом мы решили поставить очаровательную, нежную и даже чувственную
женщину в эпицентр мужского волеизъявления, реализованного в виде бытового и
социального насилия, актов жестокой агрессии и тому подобного. Заметьте, нам
не нужен какой-нибудь Невзоров в юбке! Женственная женщина -- вот что нам
нужно. Тем самым мы застолбим на отечественном телевидении новый архетип и
надерем задницу конкурентам на много лет вперед. Конечно, они начнут
подражать, но что будут их топорные копии по сравнению с нашим бесценным
оригиналом!.. Словом, на повестке дня сотворение телекумира женского пола...
-- Он снова сделал паузу. Его ладонь снова легла на ее колено. -- У вас
глаза цвета индийского изумруда, девушка. Вам это известно?
-- Нет, -- ответила Маша, изобразив на лице подобие неподдельного
интереса. -- Продолжайте, господин Зорин. Все это очень любопытно не только
в разрезе минералогии.
-- Итак, мы удумали предпринять нечто действительно экстраординарное,
-- решительно заявил он. -- Мы сделаем женщину ведущей программы
криминальных новостей. Она же будет и репортером. Не всякая там женская
жуемотина, вроде прогнозов погоды. Мы пойдем до конца. Мы бросим нашу
главную драгоценность, наше хрупкое создание, нашу сексапильную богиню --
туда, где подобные женщины не появлялись и в горячечном бреду: в вонючие
подвалы и канализационные трубы, в обиталища бомжей и крыс, в пропахшие
парашей камеры предварительного заключения; на вшивые рынки, где торгуют
дынями, оружием и наркотиками; в подпольные бордели, где за несколько баксов
малолеток выворачивают наизнанку... Наша дева Мария будет брать интервью у
воров в законе, наемных убийц и террористов. Она пройдет вместе с ними по
колено в реке пролитой ими крови, а наш уважаемый среднестатистический
телезритель между рекламой женских гигиенических салфеток и жратвой для
собак и кошек будет одновременно кричать от ужаса и мастурбировать!..
-- Совершенно с вами согласна, -- вставила Маша, пока он переводил
дыхание.
Впрочем, от нее пока реплик не требовалось.
-- Мы станем первым российским каналом, который даст женщине настоящую
свободу творчества, а телезрителю фантастическую смесь криминальных новостей
и экстремальной чувственности. К черту эти приторно-тошнотворные дамские
шоу! К лешему эти постные рожи иссохших феминисток с социально-политической
тематикой! К дьяволу этих бесполых и безгрудых журналисток, от которых даже
сквозь телевизионный экран разит табачищем!.. Нет! Не-е-е-т! -- тонко
улыбнулся господин Зорин. -- Мы вернем телевидению то качество, которое ему
было дано по праву рождения, -- Красоту! Конечно, нашей новой звезде
придется предельно поднапрячься -- и сердцем, и печенкой, и мозгами. Но при
этом она должна быть красива. Вот в чем весь секрет. Красивые ноги, красивые
руки, красивое тело... Я прав?
-- Совершенно с вами согласна, -- повторила Маша, мысленно уже блуждая
по канализационным трубам и подпольным борделям.
-- Скажу вам откровенно, -- продолжал он тем же бесстрастным тоном
лектора, каким вещал и до этого, -- мы искали нашу звезду уже несколько
месяцев. Я-то вас давно заприметил. Вы очень, очень красивая девушка, Маша
Семенова. А кроме того, может быть, единственная девушка на всем
телевидении, которая при всем при том еще и кое-что сечет в самом
телевидении. Не скрою, у нас есть на эту роль еще одна претендентка. Она из
топ-моделей, не замужем, играет роль независимой женщины, но в душе,
кажется, просто ненавидит род мужской как таковой и только хочет себя
подороже продать. Меняет спонсоров как перчатки. Забрось такую в притон или
бордель -- хлопот не оберешься... Словом, она -- ну никак не может
соответствовать. Я внятно объясняю?
-- Абсолютно, -- ответила Маша.
-- Такова моя принципиальная позиция, -- сказал он, делая знак
официанту, чтобы тот открыл следующий тайм -- принес покрытую благородной
пылью бутылочку императорской мадеры.
Маша ощущала себя совершенно трезвой и отдавала полный отчет всем своим
действиям.
-- Если речь заходит о нашем общем деле, -- с видом сверхсерьезным
продолжал господин Зорин, -- то я костьми лягу за соответствие всех и
каждого! Тут послабления не может быть никому -- даже женщинам!
Маша не стала уточнять, почему в данном случае он выделил женщин в
особую категорию. Было ясно, что сделал он это по соображениям не
анатомическим, а гуманитарным.
Между тем бутылочка мадеры была незаметно оприходована, а рука
господина Зорина пригрелась у Маши под юбкой.
-- Хотя, -- продолжал сам Зорин с оттенком, напоминающим воодушевление,
-- я вовсе не сторонник тупого и формального равноправия мужчины и женщины.
Я сторонник золотой середины. По моему глубочайшему убеждению, единственное,
что может сделать женщину совершенно счастливой, -- это забота и ласка со
стороны мужчины... И наоборот... Короче, я категорически против всяческих
сексуальных революционеров. Женщине надо дать возможность соответствовать.
Она в полном праве почувствовать себя любящей женой и заботливой матерью.
Это просто, как палец... Однако телевидение это вам, милые мои, не ваша
поганая жизнь! У телевидения свои законы и правила. У нас, в конце концов,
должны таки быть спонсоры и рейтинг. Это как дух и материя -- непреходящий
дуализм... -- В этот момент господин Зорин позволил выразиться "милые мои",
поскольку обращался не только к Маше, но и к официанту, который благодарно