Морозов Александр. Офицер. Сильные впечатления

все-таки затесалась постель.
Это случилось в те недели глухого отчаяния и одиночества, когда Маша
развелась с Эдиком и рассталась с Борисом Петровым, а полковника Волка еще
не встретила.
Как часто подобные мрачные периоды растягиваются в судьбе женщины на
всю оставшуюся жизнь! Это что-то вроде бега по кругу, когда в биографии
разведенной женщины вдруг начинают материализовываться и один за другим
мелькать мужчины. Начинается бесконечная череда всяческих "культурных
мероприятий" -- вечеринки, ужины, обеды, презентации, банкеты, фестивали, во
время которых около женщины выстраивается целая очередь кандидатов в
любовники, причем все они словно на одно лицо -- как бы лишенные
индивидуальности и новый кандидат еще безымяннее и скучнее своего
предшественника.
Маше, можно сказать, относительно повезло. Ей суждено было ограничиться
одним Артемом. К тому же единомышленником и настоящим товарищем по работе.
Причем их эпизодический романчик, по крайней мере для нее, запечатлелся в
памяти как случайная перебежка за грань дружеских отношений. Во-первых, они
уже успели прекрасно узнать друг друга, третий год работая бок о бок над
одной программой, а во-вторых, уж перед ним-то не требовалось оправдываться
в том сумбуре, который накладывала на личную жизнь ее профессия. Он был для
нее старшим другом. Они виделись каждый божий день, мило сплетничали,
обсуждали общих знакомых и делились интимными новостями.
Случилось так, что именно в тот период у Артема расстроились отношения
с женой -- какой-то внезапный обвал. Непонимание, ссоры, взаимное охлаждение
и обиды. Они даже перестали спать друг с другом. Он ужасно страдал. Ему
казалось, что это навсегда. Однако у него и в мыслях не было разводиться.
Как, впрочем, наверное, и у его жены. При любых обстоятельствах он не
оставил бы ни ее, ни двух своих детей.
Маша, которая сама задыхалась от тоски, внимательно и сочувственно его
выслушивала. Чисто по-дружески. А ему в какой-то момент почудилось, что он в
нее влюбился. На самом же деле просто бессознательно переносил укоренившуюся
в душе любовь к жене на другой объект. Неделю или больше он заметно боролся
со своими чувствами -- даже старался избегать доверительных бесед. Но ничего
не мог с собой поделать.
Маше тоже были нужны эти беседы. Она его искренне жалела, и ей самой
становилось легче. Она даже пришла к выводу, что, может быть, он даже
несчастнее, чем она сама. Все произошло как нельзя естественнее. Душевное
сочувствие переросло в ней в стремление утешить его не только словесно, но
успокоить и пригреть самым непосредственным образом.
Словом, когда однажды им, как обычно, пришлось засидеться в студии над
монтажом очередного репортажа, Маша с благосклонной готовностью восприняла
его робкую просьбу вместе поужинать.
-- Я не против... Вот только где? -- деловым тоном продолжала она. -- А
может, у меня? Я как раз накупила вчера куриных окорочков.
-- А это удобно? -- застенчиво спросил он и слегка коснулся ее руки.
-- О чем ты говоришь? -- удивилась Маша и дружески погладила его по
плечу. -- Я же теперь самостоятельная женщина.
С тех пор как Эдик недвусмысленно дал понять, что выставил ее за дверь,
она решила не возвращаться к родителям и стала снимать квартиру.
Таким образом, взяв в буфете бутылочку красного вина, они приехали к
ней, и дальше все развивалось без затей. Насытившись жареными куриными
окорочками и выпив по стакану подогретого вина, они как бы оказались перед
проблемой нехитрого выбора: либо продолжать обмениваться осколками своих
разбитых сердец (то есть, по сути, переливать из пустого в порожнее), то ли
утешиться более действенным способом.
В интимной обстановке Артемушка оказался так болезненно застенчив и так
невероятно наивен, что Маше не верилось, что он действительно был женат не
то двенадцать, не то тринадцать лет. Она молча начала стелить постель, решив
проявить инициативу и обращаться с ним покровительственно и с деликатной
нежностью. С трагическим вздохом он поднялся со стула и принял посильное
участие в процессе, о котором, как выяснилось, у него были свои, раз и
навсегда устоявшиеся представления. Во-первых, на простыню было постелено
чистое полотенце. Во-вторых, был выключен свет. Обнажение тел происходило
исключительно под одеялом. Потом он долго и осторожно ощупывал Машу в том
месте, которое в соответствии со всеми процессуальными нормами давным-давно
должно было быть использовано по прямому назначению. Это напоминало то, как
ребенок ест манную кашу -- до безумия долго объедая ее то с одной, то с
другой стороны. Когда же Маша не выдержала и попыталась взяться за дело
сама, оказалось, что уже слишком поздно и ему пора уходить. В результате,
безропотно проводив своего нового любовника, Маше пришлось отдраить пол во
всей квартире и перечистить все кастрюли -- только тогда она немного
успокоилась и забралась в постель. В постели она обнаружила, что для Артема,
оказывается, объедание манной каши не прошло бесполезно. По крайней мере,
полотенце было весьма увлажнено. Когда и каким образом это произошло,
осталось для Маши загадкой, над которой она безрезультатно ломала голову до
самого рассвета.
Это маленькое завихрение в их дружбе следовало бы тут же забыть и жить
дальше -- каждый своей жизнью. Маша так и сделала. К сожалению, для
совестливого Артемушки это оказалось не легко. Он был слишком привязчив и
сентиментален и вбил себе в голову, что она готова его полюбить, но этому
препятствует его брак.
-- Я люблю тебя, -- сделал он ей на следующий день героическое
признание. -- Но не знаю, как мне поступить.
-- Что ты имеешь в виду, Артемушка?
-- Я никогда не смогу оставить жену и детей.
-- Этого и не требуется. Тебе нужно с ней помириться и спокойно жить
дальше.
-- А ты?
-- Мне тоже придется позаботиться о своей личной жизни, -- пошутила
Маша.
Куда подевалось его прежнее чувство юмора? Артемушка истолковал ее
слова совсем иначе и продолжал мучаться, а перед самым ее отъездом на Кавказ
уныло приблизился к ней и, понурив голову, жалобно прошептал:
-- Я понимаю, что поступил с тобой непорядочно. Но, честное слово, я не
могу бросить семью! Наверное, мне еще придется об этом пожалеть...
У него был такой трогательно-благородный вид, что Маша не выдержала и
нежно поцеловала его в лоб.

XXXIV

-- Кстати, о деньгах, -- вдруг обратился господин Зорин к Артему, хотя
тот не упоминал о них ни жестом, ни словом. -- Тебе, к примеру, известно, во
что обошлись нашему телеканалу похороны звукооператора?
Маша едва не подавилась севрюгой.
-- А что? -- недоуменно проговорил Артем, заметив, как побледнела Маша.
-- Да то, что мы обязаны считать каждый рубль, фунт и доллар из той
суммы, которую нам любезно предоставили, -- объяснил господин Зорин, бросив
взгляд на генерального спонсора.
Спонсор сделал неопределенное движение, которое могло означать все что
угодно. Как молчаливое согласие, так и несогласие с циничным заявлением
господина Зорина.
-- Конечно, мы все работаем в одной команде, -- завздыхал господин
Зорин, холодно поглядывая то на Машу, то на Артема, -- однако формально
ответственность несет ваша программа. Вы послали туда этого мальчика. Стало
быть, формально бюджет должен быть урезан у вас.
-- Ты что, очумел?! -- возмутился Артем, кивая на Машу.
-- А сколько, кстати, это стоило? -- тихо поинтересовалась она.
-- Ладно, не беспокойся ты так, -- сказал господин Зорин. -- Мы,
конечно, как-нибудь справимся с этой проблемой. Единственное, на что я хотел
обратить ваше внимание, что все непредвиденные расходы будут напрямую
отражаться на зарплате наших сотрудников. А нынче, как вы знаете, народ
очень недоволен подобными вычетами...
Итак, похороны теперь -- это "непредвиденные расходы". Между тем,
представитель генерального спонсора продолжал все так же неопределенно
ерзать, словно решив предоставить этим телевизионщикам самим разбираться со
своими внутренними делами.
-- Побойся Бога, -- ахнул Артем, -- это уже слишком!
-- А если программу вообще закроют, что ты запоешь?
-- Погоди, Артемушка, -- вмешалась Маша. -- Пусть он скажет, сколько
это стоило.
Господин Зорин пожал плечами и, полистав записную книжку, назвал сумму.
-- Конечно, это не Бог весть какие деньги, но теперь время сами знаете
какое...
Маша едва сдержалась, чтобы не выложить этому говенному деятелю, что
она о нем думает. Во-первых, она не сомневалась, что ему и самому это
прекрасно известно, а во-вторых, у нее лично да и у всей программы могли
выйти большие неприятности. Личных выпадов на телевидении не прощали. Даже
при всей ее популярности, ее потом не то что попрут со всех телешоу и на
Кавказ не пустят, но и не дадут вести в эфире самые заурядные кулинарные
новости.
-- У меня есть предложение, -- спокойно сказала Маша, не сводя глаз с
господина Зорина.
-- Интересно? -- ухмыльнулся тот. -- Может, через Красный Крест и ОБСЕ
направить счет полевым командирам бандформирований, чей стрелок снес голову
звукооператору? А может, прямо Дудаеву?
Маша знала, что этого бездушного человека ничем не проймешь, когда речь
шла о деньгах. Он готов был резать по живому.
-- Почему бы, -- продолжала она, -- нашим уважаемым спонсорам просто не
взять и не оплатить все похоронные расходы? А может быть, даже учредить на
факультете журналистики стипендию имени Ромы Иванова? Это был бы благородный
жест. Конечно, этот жест можно было бы широко разрекламировать, и они бы
внакладе не остались...
Господина Зорина передернуло, словно она напомнила ему о его
звездно-полосатых трусах. Он даже опрокинул на скатерть бокал с шампанским.
-- ...Если же нет, -- жестко продолжала Маша, хотя на глазах у нее уже
блестели слезы, -- то я буду настаивать, чтобы деньги вычли из моих
гонораров. В конце концов, и моему рейтингу не помешает этот широкий жест!
-- Ну что вы, милая Маша! -- наконец подал голос генеральный спонсор.
-- Мы сочтем за честь рассмотреть ваше предложение...
Еще секунда, и Маша бы, наверное, зарыдала. Но в этот момент возле
столика появилась Рита Макарова. Она бросилась к Маше, как встревоженная
мать-волчица, готовая разорвать каждого, кто тронет ее детеныша.
-- Что происходит? -- грозно спросила она.
-- Ничего не происходит, -- мило улыбаясь, сказал господин Зорин. --
Маша уже начала раскручивать наших уважаемых спонсоров.
-- Все нормально, Рита, -- заверила Маша, отводя глаза.
-- Мы решим все вопросы, -- пообещал спонсор. -- Никаких проблем.
-- Что, мне больше всех надо! -- проворчал господин Зорин. -- Я тут за
всех за вас корячусь. Только и думаю, что о вашем материальном благополучии,
а на меня же еще и дуются. Я только хотел сказать, что этот звукооператор
вообще был у нас без году неделя. Пожаловал к нам из Воен-ТВ, сорвиголова,
прости Господи!..
-- На месте Господа Бога я бы тебе припомнила это жлобство! -- храбро
заявила Рита. -- Впрочем, он тебя уже наказал, лишив сердца!
-- Зато в отличие от вас он не обидел меня мозгами! -- огрызнулся
господин Зорин.
-- Поэтому ты бы с радостью похоронил нас всех за наш счет, -- вздохнул
Артем.
-- Я бы и себя с удовольствием похоронил за ваш счет! -- усмехнулся
господин Зорин. -- А вообще, давайте оставим, наконец, эту похоронную тему,
-- продолжал он. -- Сейчас принесут горячее. Все-таки у нас праздничный
ужин...
-- Праздничный ужин? -- тут же переспросила Маша.
-- По случаю твоего благополучного возвращения и начала работы над
нашим новым шоу, -- поспешно уточнил господин Зорин.
-- А еще по случаю присуждения Маше международной репортерской премии,
-- сказала Рита. -- Нечего притворяться, что тебе об этом неизвестно.
-- А ты откуда знаешь? -- уязвленно спросил господин Зорин.
-- Завтра об этом все будут знать, -- уклончиво ответила Рита.
-- Ну это еще вилами на воде писано.
-- Отнюдь нет. Это уже высекается золотыми буквами на камне, и нам
самое время обсудить с нашими спонсорами условия контракта на новое шоу!
Рита подмигнула Маше.
-- Время, увы, не самое удачное, -- подал голос спонсор. -- Нас душат
налогами и все такое. Очень трудно будет с долговременными вложениями.
-- Зато с присуждением Маше премии ее участие в проекте позволит
развернуть шоу с партнерами из Штатов и Европы.
-- Это когда еще будет, -- сказал господин Зорин, -- а пока что мы
будем вынуждены сокращать число наших сотрудников.
-- Однако будет обидно, -- многозначительно проговорила Рита, -- если
такое грандиозное информационно-развлекательное шоу у нас перехватит другой
канал.
-- Я, конечно, патриот своего канала, -- поддержал ее Артем, -- но
если...
-- Не беспокойтесь, -- снова вмешался спонсор. -- Мы не позволим, чтобы
такую великолепную творческую команду притесняли. Все вопросы можно спокойно
решить.
-- В самом деле, -- с энтузиазмом воскликнул господин Зорин, -- разве
Маша будет чувствовать себя где-нибудь так комфортно, как на нашем канале?
Здесь ее дом родной!
-- Хорош дом, где попрекают куском хлеба, -- заметила Рита, целиком
переключая на себя энергию генерального спонсора и господина Зорина, которые
в один голос начинают доказывать, что никто никого не собирается ничем
попрекать.
Короче говоря, между ними начался заурядный торг, и Маша начала заметно
скучать.
-- Как твои дела? -- шепнул ей Артем. -- Я все время думал о тебе. Мне
кажется, я поступил непорядочно. Наверное, из-за меня ты бросилась на этот
чертов Кавказ. Я исковеркал тебе жизнь...
-- Не пори чепуху, Артемушка, -- спокойно ответила она. -- Кажется, ты
немножко переоцениваешь то, что между нами было.
-- Ты так считаешь?
-- Як тебе прекрасно отношусь, Артемушка, но не более того. Если уж кто
и виноват перед тобой, так это я. У тебя прекрасная жена. Я рада, что у вас
снова все наладилось.
-- Я думал, тебя это угнетает...
-- Что ты, я просто счастлива, -- заверила его Маша. -- К тому же я
недавно встретила человека, который занял все мои мысли. Я влюбилась, Артем!
-- Поздравляю, -- пробурчал он, еще не зная, верить ей или нет. -- Ты
меня не обманываешь?
-- А разве по мне не видно? -- задорно спросила Маша.
-- Эй, что вы там шепчетесь? -- окликнул их господин Зорин. --
По-моему, самое время высказаться вам! Вот тут Рита доказывает нам, что
кто-то попрекает вас куском хлеба.
-- Не ты ли только что крохоборничал из-за копеек на похороны твоего же
товарища? -- сказал Артем.
-- Если бы я не знала так близко вашу манеру изъясняться и вас лично,
господин Зорин, -- добавила Маша, -- я бы, пожалуй, не рискнула иметь с вами
дело.
-- Нашли козла отпущения! -- наверное, впервые в жизни вышел из себя
господин Зорин. -- Я, оказывается, виноват в том, что случилось. Кажется,
нам всем стоит немного поостыть. Может быть, нам перенести этот разговор на
другой день?
-- По-моему, это очень даже дельное предложение, -- усмехнулась Рита.
-- Ни в коем случае! -- веско заявил генеральный спонсор. -- Завтра же
мы подпишем наш контракт в полном объеме, -- пообещал он.
-- Молодцы, -- хмыкнул господин Зорин, обращаясь к Маше, Рите и Артему,
-- все-таки выкрутили руки нашему уважаемому спонсору.
-- Как же без этого, -- благодушно усмехнулся спонсор.
-- Обиднее другое! -- продолжал господин Зорин. -- Меня, который
столько сделал для Маши и для ее программы, выставили здесь каким-то
бессердечным монстром.
-- Ну-ну, -- успокоила его Маша и даже погладила ладонью по щеке. --
Никто так на самом деле не думает.
-- Еще бы вы так думали! -- все еще кипятился он. -- Я забочусь о вас,
как о собственной семье. Я ночи не спал, когда она геройствовала на своем
Кавказе!.. А когда случилась эта ужасная трагедия и уже ничем нельзя было
помочь, я принялся ломать голову, как извлечь из этого хоть какую-то пользу.
Ведь нет же худа без добра. То есть я хочу сказать, что мы оперативно
разослали тот репортаж по всем главным мировым телекомпаниям, не думая о
презренном металле. Результат, по-моему, налицо. Международная премия будет
и ему, этому мальчику, в зачет. Его памяти, я хочу сказать... И всем нам
будет от этого немного легче.
-- Вот это золотые слова, -- кивнула Рита.
-- Оказывается, у него тоже есть сердце, -- добавил Артем.
-- Ну спасибо, -- вздохнул господин Зорин.
-- А вот насчет мозгов -- это еще большой вопрос, -- мстительно ввернул
Артем.
Все расхохотались, в том числе и господин Зорин.
-- Давайте на этом покончим с разговорами о делах, -- солидно предложил
генеральный спонсор, давая понять, что торг закончен и сделка состоялась.

x x x

К концу ужина явился Иван Бурденко. Как раз для того, чтобы забрать
жену и Машу. Все трое заехали к Маше выпить кофе.
-- Уф-ф! -- вздохнула Рита. -- Пришлось потрудиться на благо родного
канала. Кажется, все остались довольны? Я никого не обидела?
-- Ты была проста, как голубь, и мудра, как змий, -- улыбнулась Маша.
-- Что теперь?
-- Остались формальности. Контракт вы подпишете завтра в офисе
спонсоров. Премьера шоу намечена на конец года. Приблизительно через месяц
можно приступать к работе.
-- Значит, я еще успею съездить на Кавказ, -- вырвалось у Маши.
-- Уж и не знаю, -- проворчала Рита. -- Может быть, нужно было
выставить более близкий срок пилотной программы.
-- Почему ты так говоришь?
-- Да потому что ты помешалась на своем полковнике.
-- Вовсе нет, Рита. Просто на душе неспокойно. Он такой необыкновенный
человек...
-- Необыкновенный? Неужели?
-- Я такого, по крайней мере, не встречала. Я так боюсь -- вдруг он
меня бросит...
-- Что это тебе пришло в голову?
-- Я говорила об этом с мамой.
-- Она все-таки попыталась подлить яду. Я так и знала. Она заставила
тебя проговориться о нем, а потом..
-- Нет, Рита, совсем не то. Она действительно боится, чтобы со мной не
произошло то, что происходит с ней. Она такая жалкая, нервная. Похоже, отец
правда хочет ее бросить. Мне хотелось убедить ее в том, что даже если и так
-- ничего страшного не случится. Что она сможет пережить его уход.
-- И убедила?
-- Наверное, нет. Только сама стала мучаться такими же сомнениями. Если
бы Волк меня бросил, я бы, наверное, этого не пережила.
-- Что за ерунда, Маша! Еще как пережила бы!
-- Нет, Рита, ты не понимаешь!..
Взглянув на подругу, Маша осеклась. Ведь Рите однажды пришлось пережить
подобное.
-- Прости, Рита, -- прошептала она, прижимаясь к ней. -- Я сама не
знаю, что говорю...
-- Конечно, не знаешь, -- проворчала та. -- С чего, например, ты взяла,
что он тебя может бросить? Скорее уж ты его бросишь!
-- Когда мы не вместе, я ни в чем не уверена. А вдруг он решит, что
должен вернуться к жене?
-- Ты, наверное, сводила его с ума своей ревностью? -- улыбнулась Рита.
-- Вполне возможно! Я почему-то приходила в бешенство от одной мысли,
что он ест ее вареники! -- кивнула Маша.
-- А он убеждал, что терпеть их не может? -- сказала Рита, и обе
расхохотались.
Через полчаса Рита и Иван уехали домой, а Маша легла на софу и
поставила у изголовья телефон. Она лежала и смотрела, как за окном едва
колышется густая темная листва, подсвеченная серебристым электрическим
светом. И ей уже было совсем даже не весело.

XXXV

Ночью они лежали на новом матрасе и молча смотрели на кусочек звездного
неба, открывающегося в просвете между черными силуэтами двух ангаров. То
далеко, то близко гремели одиночные выстрелы или автоматные очереди. Но, в
целом, обстановку можно было считать на редкость спокойной.
-- Как бы мне хотелось хотя бы разок накормить тебя нормальным ужином,
-- вдруг сказала Маша. -- Я ведь хорошо готовлю. Терпеть не могу питаться
как попало...
Волк бросил на нее быстрый взгляд. Впрочем, она и сама удивилась, что
это на нее нашло.
-- Когда-нибудь, даже очень скоро, у нас все устроится, -- откликнулся
он. -- Мы заведем себе нормальную кухню и нормальную спальню. У нас вообще
все будет очень нормально. Кажется, не только ты, но и я сам устал от
кочевой жизни. Когда-нибудь нам надо будет подумать и о будущем.
Маша беспокойно поежилась, а когда он нежно обнял ее, закрыла глаза.
Волк хотел ее поцеловать, но она отвернулась.
-- Что такое, Маша Семенова? Расслабься. Считай, что ты в прямом эфире,
-- сказал он. -- Как только я произношу слово "будущее", ты паникуешь.
Неужели это такое страшное слово?
Как это ни странно, но оно действительно пугало Машу. Стоило ей
представить, как будет страдать его жена, когда он начнет "устраивать" свое
будущее с другой женщиной, у нее сжималось сердце. Можно вообразить, что за
сцена разыграется у него дома. Ведь есть же у него дом -- какой-никакой.
Пусть он действительно давно уже не живет со своей ранимой Оксаной. То есть,
так только говорится, не спит. Не занимается с ней любовью. Однако ей ли,
Маше, не знать, что значит принять окончательное решение о разводе!.. Вполне
возможно, это станет для хрупкой Оксаны настоящим ударом и она этого не
переживет. Почему-то Оксана всегда представлялась Маше бледной, безулыбчивой
женщиной в аккуратном переднике и со скалкой в руках -- раскатывающей тесто
для вареников. Эта женщина не только никогда не улыбается, но и никогда не
плачет. Но если муж нанесет ей этот последний удар, она воскликнет
что-нибудь вроде: "Кто же тебе будет лепить вареники?!" и, как свеча, истает
на глазах.
Маше было совсем не трудно представить себе подобные ужасы. Ей с
детства был знаком этот постоянный страх и ужасная фраза "папа нас
собирается бросить"... Хорошо еще, что у Волка с Оксаной не было детей.
Когда она попробовала все это ему объяснить, он перевернулся на живот и
яростно сжал руками подушку.
-- Пойми ты, -- говорила Маша. -- Мне ее действительно жалко. И ужасно,
что ты этого не понимаешь... Это только тебе кажется, что, если ей не
придется лепить для тебя вареники, она лишь облегченно вздохнет. На самом
деле...
Волк поднял глаза, и Маша в страхе отодвинулась подальше. Ей
показалось, что он взорвется. Но он медленно пригладил ладонью свои волосы
-- жест, который она так успела полюбить -- и спокойно сказал:
-- Оксана никогда в жизни не лепила никаких вареников... И она... -- Он
запнулся.
-- Что она? -- прошептала Маша. Он вздохнул.
-- И ей совсем не хочется меня удерживать.
-- Не понимаю! -- воскликнула Маша. -- Но ведь ты всегда говорил, что
ей будет тяжело с тобой расстаться. Ты мне врал?
-- Мне меньше всего хотелось, чтобы ты меня, не дай Бог, пожалела. Вот,
дескать, бедняга, он будет страдать в одиночестве.
Полковник сел на кровати и раскурил свою маленькую черную трубку.
-- Не понимаю... -- повторила она.
-- Что тут понимать! Ты такая независимая и сильная. Я боялся потерять
тебя и боялся возбуждать в тебе жалость. Я и сейчас не знаю, как мне себя с
тобой вести. Я даже не представлял себе, что могут быть такие женщины, как
ты... Что же касается Оксаны, то у нее давно своя жизнь. По образованию она
учительница и несколько лет назад снова пошла работать в школу. Я был этому
только рад. По крайней мере, у нее появилось какое-то занятие... А потом она
сблизилась с мужчиной.
-- Не может быть! -- изумилась Маша.
У нее просто в голове не укладывалось, что Оксана могла его на кого-то
променять.
-- Что тут такого? -- удивился Волк. -- Она подружилась с учителем
литературы из своей школы. Притом я верю, когда она говорит, что между ними
абсолютно ничего нет... Но ей нужно начинать новую жизнь, нужно проникнуться
убеждением, что она кому-то нужна и что я не единственный мужчина на белом
свете. И ей это нелегко дается. Она правда очень ранимая...
Внезапно Маша разозлилась. Такая ли уж она ранимая, эта его Оксана? Да
он просто хочет ее выгородить. Понятное дело, если он всю дорогу считал ее
хрупкой и ранимой, а потом вдруг узнал, что у нее имеется любовник, то стал
убеждать себя приблизительно в следующем: он, Волк, мерзавец, столько раз
изменял ей с другими женщинами, а теперь, когда ей вдруг попался мужчина,
который, может быть, действительно ее полюбит и поймет, пусть уж она
останется с ним и дай Бог ей всяческого счастья...
У Маши ситуация развивалась совершенно по иной схеме. Ее все считали не
хрупкой и ранимой, а деловой и сильной. Поэтому, когда у нее появился
любовник, ей никто и не подумал желать счастья. Напротив, все закудахтали:
"Ах она такая-сякая, шлюха неблагодарная! И это после всего того, что Эдик
для нее сделал! Да она просто дрянь, и он правильно сделал, что дал ей пинка
под зад!.."
Словом, Маша уже начала задумываться о том, что если за свою женскую
независимость и впредь придется расплачиваться подобным образом, то, может,
ну ее к черту, эту независимость?
В предрассветный час она почувствовала, что близка к тому, чтобы
впервые в жизни не создавать себе искусственных препятствий, а попробовать
просто стать счастливой.
Она потянулась и нежно коснулась его груди.
-- О чем ты подумала? -- тихо спросил он, беря ее за руку.
-- А ты о чем? -- тут же переспросила она, затаив дыхание. -- Только
честно!
-- В том, как я хочу тебя, есть что-то ненормальное... -- признался он.
-- По-моему, я просто схожу с тобой с ума! -- воскликнула она,
обхватывая его руками и ногами.
-- Да ты еще понятия не имеешь, что значит сходить с ума, -- выдохнул
он.
* **
На следующий день они уже были в Минеральных Водах. Приземлившись в
аэропорту на полосе, зарезервированной для военных самолетов, они сразу
пересели в армейский "газик", и Волк повел автомобиль прямиком в небольшой
ведомственный санаторий Министерства обороны, где офицеры высшего звена
проводили выходные и отпуска.
Вечером они сидели на балконе и смотрели на горы. Было очень тихо, и
воздух был свежим и ароматным. Никакого запаха гари, никаких выстрелов.