- Так ты говоришь, что бежал из плена, и утверждаешь, что родом из соседней деревни?
- Так точно, господин офицер, - односложно отвечал уставший от допроса Ион. - Бежал из плена и родом из соседней деревни.
Неожиданно офицер побагровел, вскочил из-за стола и закричал:
- Запираешься, хотинский висельник?! Пленным прикидываешься?! Только не проведешь меня! Я насквозь вижу, что ты за птица!
Иона точно хлестнули по лицу. Едва сдерживая гнев, он напряг все силы, чтобы не дать волю языку и рукам. Ион закрыл воспаленные глаза, чтобы успокоиться, но неожиданно вихрем пронеслись перед ним картины только что виденного - ограбленные и униженные молдаване, - и он угрожающе сжал кулаки.
В это время дубовая дверь, ведущая в соседнюю комнату, тихо раскрылась и вошел пожилой полковник на тонких кривых ногах. Он, видимо, только что позавтракал и был в отличном настроении.
- Кто это? - спросил полковник, небрежно кивнув на Иона.
- Задержан заставой, - почтительно ответил офицер, добавив несколько слов по-французски.
- Конечно, лазутчик, - согласился полковник, отвечая по-румынски, и с ног до головы оглядел Иона. - Однако тонко задумал, каналья. Ишь ты, ухмыльнулся он и презрительно выпятил нижнюю губу. - Георгиевский кавалер, из плена бежал... Ловко!
Полковник с любопытством подошел к Иону, брезгливо, одним пальцем коснулся его плеча... В комнату вошел дежурный по штабу сержант, взял под козырек и доложил полковнику о жалобщиках-молдаванах.
Полковник оставил Иона и насупился. В раздумье он походил немного и приказал подать шинель.
Едва полковник показался в двери, как молдаване наперебой заговорили о своих бедах, стали просить заступиться и обуздать солдат.
Полковник с минуту молчал, вытирая лицо белоснежным платком, потом нахмурился, втянул большую голову в приподнятые плечи и впился руками в перила крыльца.
- Жаловаться на солдат короля?! Роптать иа своих избавителей?! Вон отсюда, большевистское отродье!
К крестьянам подбежали солдаты. Испуганные старики и женщины попятились. Какая-то старушка, крестясь, упала на колени. Со слезами стала просить о прощении.
- Ах ты, глупая! - вскрикнул Ион и припал лбом к стеклу окна. - Перед кем на колени, перед грабителем?!
И, охваченный приступом негодования, забыв об офицере, бросился к выходу. Офицер шагнул за ним следом, спустил предохранитель пистолета и закричал:
- Стой, мерзавец! Стой, каторжник! Вот когда ты сказался!
На крик офицера вбежал сержант.
- Связать негодяя! - приказал офицер, потрясая кольтом. - Запереть и держать, пока не потребую.
Упустишь мерзавца, своей головой за него поплатишься!
Всю злобу из-за незаслуженной угрозы офицера сержант выместил на Ионе. С размаху он ударил его кулаком в переносицу. В глазах Иона расплылись яркие круги, он зашатался и, хватаясь пальцами за воздух, рухнул на пол.
В эту минуту к веранде дома подскакал на взмыленной лошади гонец. Он на ходу соскочил с коня и подал полковнику конверт. Прочитав бумагу, полковник вскинул голову, выпятил грудь и напыщенным голосом приказал играть сбор эскадронов.
...Ион очнулся в каменном мешке сельской часовни.
Голова его болела, переносица нестерпимо ныла.
Со двора доносился назойливый звон колокола и резкая команда на румынском языке.
Ион вскочил на ноги и метнулся к окну, заделанному грубой железной решеткой. Он увидел сельский майдан, заполненный народом, деревянную церквушку и черноризника на ее ветхой паперти. Священник о чем-то шептался с адъютантом.
Вокруг толпы, построенные квадратом, стояли кавалеристы. По углам майдана угрожающе торчали ребристые стволы "гочкисов" со вставленными в замок патронными лентами.
Предчувствие чего-то недоброго томило молдаван.
И когда в толпу были втиснуты крестьяне, приведенные солдатами с дальней окраины села, на паперть взошел полковник. Он потрогал толстыми пальцами щеточки подстриженных на английский манер усов и крикнул толпе:
- На колени!
Молдаване испуганно повалились в снег.
- Снять шапки! - снова закричал он истошным голосом.
Сотни рук поднялись к головам.
- Хотин пал, - начал громко полковник и помахал над головой .донесением. - Солдаты королевской армии опрокинули хотинских голоштанников и угнали к Днестру. Там всех их ожидает достойный конец! Победа эта, - заключил полковник, подняв кверху указательный палец, послана румынскому оружию самим вседержителем!
Толпа затихла. Солдаты стояли торжественно и неподвижно.
Полковник кивнул священнику, и тот начал молебен. Слова его заунывной молитвы сливались с гулом артиллерии, все еще гремевшей вдали. Над парком горланило воронье.
После молебна священник обратился к своей пастве.
- Все от бога, - сказал он наставительно. - Король матери нашей Румынии - помазанник божий.
За противление ему всевышний послал вам страдания...
Речь его была нескончаема. В руках дьякона дымилась угасающая кадильница, и сизые струйки истлевающего ладана тянулись к толпе и таяли.
Когда поп умолк, полковник подал команду, и кавалеристы обнажили сабли.
- Даю на размышление пять минут, - вскричал полковник, - после чего вы назовете мне всех участников мятежа, укажете тех, чьи сыновья ушли к изменникам короля и закона!
Страх как бы сковал молдаван, они еще ниже опустили головы. Только в передних рядах тихо всхлипнула женщина, за ней другая, и обе, обессилев от ожидания, уткнулись в снег и громко заплакали.
- Чувствуете? - злорадно засмеялся полковник. - Тем лучше: будете знать, за что наказаны.
Толпа молчала. Полковник взмахнул рукой, взвод кавалеристов спешился и рассыпался в толпе.
- Читайте, батюшка, - кивнул полковник священнику.
Сотни глаз уставились на пастыря.
- Добручану Георгий, - начал поп, косясь в заложенную в молитвенник бумажку. - Леу Петре, - возвещал он неторопливо. - Балану Федор...
Некоторые поднимались. Того, кто не выходил, священник отыскивал глазами, затем указывал на него солдатам.
Кавалеристы проворно сновали в толпе и выхватывали- из нее одну жертву за другой. Несколько человек, недавних фронтовиков, поп представил полковнику как смутьянов, "одержимых большевистской заразой". Солдаты связали им руки веревками и, подталкивая прикладами, погнали на помещичий двор.
Полковник приказал виновных высечь шомполами...
Пороли жестоко. Всюду поспевал адъютант полковника. Он подбегал к месту экзекуции, назначал количество ударов и понукал умаявшихся солдат:
- Пори как следует! Пори так, чтобы мразь эта всю жизнь Хотин помнила!
Полковник аплодировал своему адъютанту.
Все это видел Ион из окна часовни.
- Звер-р-р-и-и!!! Кровопийцы, будьте вы прокляты! - кричал Сорочан. Никогда Бессарабия не простит вам этого...
Но голос Иона не дошел до слуха румынских карателей. Он заглох в каменных стенах часовни.
Потрясенный Ион отпрянул от решетки окна, с яростью ударил себя в грудь кулаком. Серебряные кресты, пришпиленные к борту шинели, мелко задрожали. Ободрав кулак об один из них, Ион с ненавистью сорвал с себя оба "Георгия" и швырнул под ноги. Большими солдатскими сапогами долго топтал ордена, пока взор его не упал на голубые, воздетые к нему очи Христа:
на сырой кирпичной стене висела большая икона с изображением Иисуса, увенчанного тернием. Терновый венок и капли крови на челе бога вызвали на губах Иона презрительную усмешку.
- - Притворщик! - захрипел Ион. - Страдаешь там, где бессилен? В Румынии небось благословляешь и улыбаешься?
И, подняв с пола опрокинутую табуретку, Ион со злобой швырнул ее в икону.
Куски разбитого стекла со звоном упали на каменный пол и рассыпались мелкими брызгами.
Последние силы оставили Иона. Он упал, ударившись головой о кирпичную стену, и потерял сознание.
Далеко за полночь пировали офицеры в доме помещика. Гремел оркестр. К дому то и дело подъезжали экипажи с гостями из соседних имений. Их сопровождали кавалеристы, высланные полковником для охраны. Дамы и кавалеры танцевали без устали. Помещики, вчера еще дрожавшие за целость имений, забыли свои недавние страхи. В льстивых высокопарных фразах они воздавали хвалу румынскому оружию, деликатно проигрывали полковнику в покер, называли его избавителем, заверяли в своей преданности престолу Румынии. Они торжествовали в эту ночь, подымая бокалы в честь победы, в полной уверенности, что с мужичьим мятежом покончено, что в Хотинском и Сорокском уездах снова наступил должный порядок.
Но офицеры и гости поторопились. Среди ночи отряд повстанцев, пробиваясь к Днестру, ворвался в село, да так неожиданно, что румынские кавалеристы растерялись и обратились в бегство. Полуодетые, сонные солдаты выбегали из крестьянских хат, вскакивали на неоседланных коней и ошалело носились по улице, стремясь вырваться из села. Но все выходы были надежно закрыты, повстанцы стреляли из-за каждой хаты, из-за каждого дерева.
Только офицеры сумели кое-как организовать сопротивление. Они забаррикадировались в помещичьем доме, заняли на чердаке слуховые окна и с помощью солдат, прорвавшихся на господский двор, отчаянно сопротивлялись.
...Ион очнулся от частой стрельбы и шума голосов.
Он долго не мог понять, где он и что с ним. Тупая боль в голове мешала собраться с мыслями. Мучила жажда.
Неожиданно заскрипела ржавая дверь, и в часовню вошли вооруженные люди. Это были повстанцы, которых привел подросток - молдаванин, житель этого селения. Кто-то из повстанцев чиркнул спичкой, осветил лицо Иона и отшатнулся. Разбитое в кровь лицо его было страшным. Повстанцы перевязали Иону голову куском рубашки, помогли выйти на улицу. Свежий ночной воздух пахнул в лицо. Ион с трудом нагнулся и, набрав полные пригоршни снега, поднес ко рту. Когда освежился, то почувствовал, как снова возвращаются к нему силы.
От повстанцев Ион узнал, что в отряде есть люди из его деревни. И он без колебаний решил примкнуть к восставшим.
"Значит, не одному мне суждено жить в разлуке с семьей, - подумал Ион и облегченно вздохнул. - Прав был командир повстанцев, когда говорил мне:
"Лежа на печи, Бессарабию не вызволишь! Чем больше фронтовиков примкнет к нам, тем скорее вышвырнем за Прут непрошеных "заступников"..."
Ион с благодарностью принял от новых товарищей оружие и, прихрамывая, решительно пошел за ними к помещичьему дому, вокруг которого гулко рвались ручные гранаты и шла перестрелка.
Глядя на черные проемы окон, на слуховые чердачные отверстия, из которых раздавались ружейные и пистолетные выстрелы, Ион вспомнил наглую и самодовольную физиономию румынского офицера, который руководил вчера расправой над молдаванами. Не забыл Ион и пастыря-черноризника, которому доверчивые и набожные молдаване поверяли самые сокровенные думы. И вскричал Ион с горечью в голосе:
- На кого тратите патроны?! Посмотрели бы вы, что они вытворяли здесь вчера! Страшно сказать, сколько народу запороли шомполами эти изверги. Не стрелять, а каленым железом надо выжигать это змеиное семя!
Сорочан резко шагнул вперед, обернулся к группе столпившихся возле него повстанцев и закричал срывающимся голосом:
- Соломы сюда! Да не мешкайте! Придет к ним подмога, тогда поздно будет сводить счеты с кровопийцами!
Подросток молдаванин, тот самый, что привел повстанцев к Иону в часовню, быстро юркнул в распахнутые ворота ближнего двора и вскоре выбежал на улицу с большой охапкой соломы. Крадучись, он проворно достиг угла дома, а оттуда, прижимаясь к стене, пробрался на деревянную веранду и бросил солому к порогу тяжелой двери.
Вслед за юношей один за другим побежали за соломой и другие. Последнюю охапку забросил на веранду через высокие перила сам Ион. Присев ча корточки, он долго высекал искры кресалом и раздувал фитиль, разжигая солому. А когда огненные языки лизнули крашеную древесину, веранда вспыхнула и затрещала, как огромный костер.
Немного погодя загорелся чердак. Сухие толстые балки и стропила долго пылали в предрассветных сумерках, и зарево пожара трепетало высоко в небе, как грозное предостережение.
Повстанцы собрали румынских лошадей, уложили на подводы оружие, патроны и тронулись к Днестру.
Вместе с ним ушел и Сорочан, готовый драться за освобождение родины до последнего вздоха.
...Пламя мятежа угасало. "Хотинская директория", возглавлявшая мятеж, под натиском превосходящих сил румынских оккупантов не в силах была сплотить разрозненные повстанческие отряды. Румыны воспользовались разобщенными действиями повстанцев, быстро наводнили Хотинский и Сорокский уезды крупными вооруженными отрядами и вскоре потеснили повстанцев, блокировав их на небольшом плацдарме у самого Днестра. Вооруженные винтовками и дробовиками, вилами и дубинами повстанцы с трудом сдерживали бешеный натиск карателей. А после падения Хотина напрягали последние силы лишь для того, чтобы дать возможность своим семьям переправиться на левый берег реки.
Тысячи украинских и молдаванских семей оставили по указанию директории родные места, решив уйти на левобережье Днестра, если исход борьбы закончится не в пользу повстанцев. Поначалу казалось, что восставшие одолеют румын и прогонят за Прут. Но силы были неравны, и вскоре повстанцы услышали пулеметную и ружейную стрельбу совсем неподалеку от своего лагеря.
- Господи! И хто тильки наклыкав на нашу голову оцю напасть? - громко вздохнул среди возов белобородый дед и стал дрожащими руками надевать ярмо на поднятых со снега волов. - Суються люды в воду, не розвидавши броду...
На деда сердито посмотрел дюжий, обвешанный румынскими гранатами повстанец. Он забежал в лагерь на минуту, чтобы взять кусок хлеба, брынзы и сделать распоряжение семье на случай отхода за Днестр.
- По хате тоскуешь, старый хрыч? - со злостью сказал повстанец. - А мне сгори та хата, когда на моем дворе орудует жандарм, а в коморе хозяйствует перчептор!
- Може, воно и так, - уклончиво ответил дед. - Бог його знае.
И, напрягая мускулы, дед стал вытягивать своих волов к берегу реки. Глядя на деда, зашевелились другие беженцы. А через час весь лагерь был вблизи Днестра.
Развязка событий была трагичной. Румынские каратели быстро нащупали слабые места в обороне повстанцев и, собрав свои силы в кулак, ударили по уязвимым местам повстанческой обороны с такой силой, словно решали на ничтожном "пятачке" судьбу самой Румынии.
Сопротивление было сломлено. Ион вместе со всем отрядом отчаянно отбивали на гребне двускатного холма яростные атаки румын. И когда ударила румынская артиллерия и над головами повстанцев завыли снаряды, Ион обернулся и оцепенел...
Первые снаряды взорвались в центре лагеря. Поднялась паника. Масса людей и повозок в беспорядке высыпала на лед реки. Румынская артиллерия усилила огонь. Десятки французских скорострельных пушек били по оврагам и перелескам и по льду Днестра. Лед во многих местах раскололся, и в разводах стали тонуть подводы, домашний скот и люди...
Неистовый рев животных, Надрывные вопли бегущих и тонущих людей вывели Иона из оцепенения. Он сорвал с себя шапку, судорожно сжал винтовку и выбе-- жал из укрытия вперед.
- Куда тебя понесло?! - закричал ему вслед командир отряда. - Вернись на место!
- К чертям такую оборону! - зло бросил в ответ Ион. - Ты обернись лучше да погляди, что делается на Днестре!
И, подняв винтовку, Ион гневно закричал повстанцам, лежавшим на снегу вдоль криво накопанных ямок:
- Земляки! Поглядите на Днестр! Неужто дадим погибнуть детям и женам, старикам родителям?! Да лучше сами сгинем, чем стерпим такое!
Ион перебросил винтовку с руки на руку и устремился вперед. Один за другим поднялись повстанцы и побежали за Ионом, затем весь отряд пошел в атаку.
Сотни людей, одетых в грубосуконные домотканые свитки и неуклюжие кожухи, в глубоко надвинутых на глаза бараньих шапках, пригибаясь и стреляя на ходу, упорно шли за своим новым вожаком. Через несколько минут морозный воздух вздрогнул от громкого боевого клича. Это повстанцы бросились на румынскую пехоту врукопашную...
Так Ион Сорочан в этот трагический час стал командиром отряда. Но ненадолго. Озлобленные румыны подтянули резервы и ударили отряду Иона во фланг.
Выдвинувшись с отрядом далеко вперед, Ион потерял связь со своими соседями и решил отойти на прежние позиции. Но там уже - оказались румынские солдаты.
До глубокой ночи блуждал Ион, натыкаясь повсюду на вражеские заслоны. И только перед рассветом отряд нашел лазейку между частями румын и благополучно ушел на левый берег реки.
Но не нашли покоя хотинские повстанцы и тысячи беженцев на левом берегу Днестра. В те дни там хозяйничали петлюровцы. Разных мастей атаманы и полковники долго уговаривали "своих бессарабских братьев" записываться в желтоблакитное войско.
- Нет, "дорогие хозяева" и "родные братья", - отвечал Ион, когда заходила речь о вступлении в ряды петлюровцев. - Дайте нам сперва прийти в себя, дайте хорошенько поразмыслить, а там видно будет, чем нам заняться.
Петлюровцы не оставляли в покое Иона. Они хотели знать, к кому решили примкнуть молдаване. Но Ион под разными предлогами уклонялся от прямого ответа.
- Большевик ты, сукин сын! - напустился как-то на Иона петлюровский есаул, вербовавший жителей Приднестровья в гайдамацкую конницу. - Если тебя не прельщает ни горилка, ни шкварка, ни добрая зброя, тогда кто ты, если не большевик?! Небось к Котовскому метишь, хотинский герой?!
- Какой еще Котовский? - с притворным равнодушием спросил Ион. - Не слыхал про такого.
На самом деле он уже слышал рассказ о Котовском.
- Вот и хорошо, что не слыхал, - сердито поглядел на Иона есаул, играя нагайкой. - Есть такой смутьян в нашем крае, - процедил он сквозь зубы, затем осклабился и сообщил доверительно: - На днях наши крепко поцапались за Бирзулой с этим разбойником...
Ион едва сдержал радость, узнав, что Котовский находится неподалеку, где-то между Днестром и Южным Бугом. И, дождавшись ночи, повел своих односельчан в сторону Бирзулы.
Так один из эскадронов Котовского вскоре пополнился бессарабцами, которых привел с собой Ион Сорочан. Это была хотя и небольшая горсть хотинских повстанцев, но сплоченная и крепкая, как одна семья.
Близость Днестра вызвала в душе Иона непреодолимое желание хотя бы краем глаза увидеть землю своей родины. Ион, как и все молдаване в бригаде, страстно рвался к Днестру в полной уверенности, что они сразу ворвутся в Бессарабию, зажгут пожар партизанской войны и вышвырнут румынских оккупантов за Прут. Но вскоре стало известно, что командование запретило Котовскому даже думать о походе в Бессарабию.
- Не время, братва, - вразумлял Котовский осаждавших его командиров-молдаван. - Точка зрения командования в этом вопросе предельно ясна: законно это или незаконно, но Бессарабия сегодня принадлежит Румынии. А Румыния - это Антанта. Легче всего развязать конфликт, да каковы будут последствия? И я разделяю эту точку зрения! В самом деле: в Крыму готовится Врангель, на западе подымает голову шляхетская Польша. Не время сейчас! Словом, запрещаю переходить Днестр!
И все же в один из погожих солнечных дней, когда берега Днестра благоухали ранним цветением садов, Ион пришел к Котовскому.
Командир бригады понимал тоску Иона. Ему самому нестерпимо хотелось побывать на Днестре, чтобы хотя издали посмотреть на Бессарабию, но сделать этого он не мог. Это послужило бы дурным примером, тем более что некоторые смельчаки уже побывали на свой страх и риск на правом берегу, за что были строго наказаны.
- Никакого сладу нет с вами, - вздохнул Котовский, напутствуя Иона. Езжай, да не задерживайся.
Только будь благоразумен и гляди в оба. Заодно поклонись там за меня и седому Днестру, и матери Бессарабии. Скажи, что сыны ее живы и сабли их остры.
Передай, что мы скоро, очень скоро вернемся на правый берег...
Ион правильно понял смысл этих слов и заверил комбрига, что никогда не позволит себе нарушить революционную дисциплину. Не мешкая оседлал коня, засыпал в переметные сумы несколько котелков овса и поскакал к Днестру.
Весь день пробыл Ион на берегу реки. Он подолгу, как зачарованный, разглядывал из укрытия правобережные села, которые террасами спускались к реке.
Внимательно глядел на извилистую дорогу, ведущую от реки к деревням. Пристально наблюдал Ион, как у самого берега реки выходили из своих блиндажей румынские солдаты и куда-то исчезали, словно проваливались сквозь землю.
Тоска по родине, жажда встречи с женой и сыном, неотразимая красота родной земли захватили Иона.
- Бессарабия... Родина... Подумать только, заграница... А по какому праву? Кто их просил сюда? - шептал Ион, глядя из прибрежных кустарников на холмистый правый берег, на столетние дубы и вязы, росшие поодаль от реки.
Точно наяву, взволнованному Иону представилась вдруг жена, а рядом с нею сын, какими видел их в последний раз, когда в августе четырнадцатого года, в дни всеобщей мобилизации, уезжал на войну против германцев.
Желание увидеть жену и сына переполнило душу.
"А что, если дождаться ночи да вместе с конем махнуть вплавь через Днестр? Ведь всего только двадцать верст... и дома. Только на один часочек и тут же назад, как сделал это Федор Балану..."
Как ни велико было искушение, но Ион превозмог соблазн. "Не годится нарушать слово. Не простит мне Котовский ослушания..." Однако оторвать взор от правого берега Днестра Ион не мог.
- Катриана! - вдруг вырвалось из груди Иона, и он от неожиданности поглядел по сторонам и прислушался.
Но вокруг было тихо. Только позади, в зарослях прибрежных верб, на голос Иона тихо заржал его конь, мелодично зазвенев трензелями.
- Где ты, Катриана, голуба моя? И ты, Джорди, мой родной малыш, надежа моя? - продолжал шептать Ион...
А вокруг в изумрудной, набирающей силы зелени неугомонно, на все лады щебетали птицы. Один за другим взлетали и медленно поднимались в бездонную высь жаворонки. Они звенели там, в лазоревой вышине, как колокольцы, восторженно воспевая весенний день, воздавая хвалу красоте и могуществу жизни...
Короткое затишье после разгрома Деникина и подавления мятежа галицийских бригад в районе Винницы было недолгим. В конце апреля Польша без объявления войны двинулась с многотысячным войском дальше в пределы Украины и Белоруссии.
На борьбу против белополяков поднялся весь рабочий класс и трудовое крестьянство. "Пролетарий, на коня!" - снова бросила клич Коммунистическая партия большевиков. Десятки тысяч питерских и московских, ивановских и тульских рабочих, шахтеры Донбасса и рудокопы Криворожья сменили молот и кайло на саблю и пришли на помощь конникам Буденного и Котовского, Примакова и Гая и других кавалерийских военачальников.
Ион Сорочан и его односельчане сражались с белополяками с беспримерным мужеством. Котовский по достоинству оценил боевые заслуги кавалеристов из взвода Сорочана. Ион и его наиболее достойные земляки были награждены за польскую кампанию ценными подарками.
В самый разгар наступления на Львов, когда котовцы вышли на берег Западного Буга и ворвались в древний галицийский городок Буек, на коротком привале у городской ратуши Ион Сорочан был принят в партию.
Отгремела гражданская война.
Приближалась четвертая весна Октябрьской революции. Весь советский народ поднялся на восстановление народного хозяйства. Один за другим вводились в строй заводы, налаживалась работа железных дорог, шла заготовка хлеба, топлива.
Котовцы в эти дни добивали остатки мелких банд на Украине, восстанавливали и охраняли сахарные заводы, зернохранилища, помогали хлеборобам пахать землю, занимались ликвидацией безграмотности.
Но недолго длился мирный труд котовцев. Трудовым усилиям советского народа в эти дни мешали антоновские мятежники на Тамбовщине. Для подавления мятежа была брошена кавбригада Котовского. Не прошло и четырех месяцев, как котовцы очистили Тамбовщину от разгулявшихся антоновцев.
С доброй славой вернулись котовцы ранней осенью двадцать первого года с Тамбовщины на Украину.
Но и на этот раз заслуженный отдых оказался недолгим. Снова, как и осенью двадцатого года, Польша нарушила условия мирного договора: в холодные ноябрьские дни в непроходимое полесье Волыни и Киевщины была заброшена крупная банда петлюровских диверсантов. Во главе банды, насчитывавшей свыше тысячи офицеров бывшей петлюровской армии, стоял тот самый атаман Тютюнник, которому посчастливилось улизнуть из рук котовцев на Збруче.
Несколько дней и ночей пробирались петлюровские диверсанты к Киеву сквозь заснеженные дремучие леса и глухие полесские деревни, чтобы нанести Советской власти удар в спину, С большим нетерпением ожидали в Киеве украинские националисты петлюровских диверсантов.
Но не суждено было осуществиться этому черному замыслу. В междуречье Жерев-Тетерев, неподалеку от местечка Базар, банда диверсантов была перехвачена котовцами и уничтожена.
Избежал возмездия только Тютюнник с десятком всадников личной охраны. Он вырвался на быстром скакуне из сабельного кольца и глухими лесными тропами умчался в Польшу.
За поимку диверсантов, за ценные и точные сведения о маршрутах и численности их Сорочан был награжден орденом Красного Знамени.
Необъятная Страна Советов вставала из руин не по дням, а по часам. Для скорейшего восстановления промышленности все больше и больше требовалось рабочих рук. Десятки тысяч красноармейцев и командиров увольнялись в запас, многие записывались в ряды трудармейцев и прямо из воинских частей уезжали на первые новостройки страны.
- Так точно, господин офицер, - односложно отвечал уставший от допроса Ион. - Бежал из плена и родом из соседней деревни.
Неожиданно офицер побагровел, вскочил из-за стола и закричал:
- Запираешься, хотинский висельник?! Пленным прикидываешься?! Только не проведешь меня! Я насквозь вижу, что ты за птица!
Иона точно хлестнули по лицу. Едва сдерживая гнев, он напряг все силы, чтобы не дать волю языку и рукам. Ион закрыл воспаленные глаза, чтобы успокоиться, но неожиданно вихрем пронеслись перед ним картины только что виденного - ограбленные и униженные молдаване, - и он угрожающе сжал кулаки.
В это время дубовая дверь, ведущая в соседнюю комнату, тихо раскрылась и вошел пожилой полковник на тонких кривых ногах. Он, видимо, только что позавтракал и был в отличном настроении.
- Кто это? - спросил полковник, небрежно кивнув на Иона.
- Задержан заставой, - почтительно ответил офицер, добавив несколько слов по-французски.
- Конечно, лазутчик, - согласился полковник, отвечая по-румынски, и с ног до головы оглядел Иона. - Однако тонко задумал, каналья. Ишь ты, ухмыльнулся он и презрительно выпятил нижнюю губу. - Георгиевский кавалер, из плена бежал... Ловко!
Полковник с любопытством подошел к Иону, брезгливо, одним пальцем коснулся его плеча... В комнату вошел дежурный по штабу сержант, взял под козырек и доложил полковнику о жалобщиках-молдаванах.
Полковник оставил Иона и насупился. В раздумье он походил немного и приказал подать шинель.
Едва полковник показался в двери, как молдаване наперебой заговорили о своих бедах, стали просить заступиться и обуздать солдат.
Полковник с минуту молчал, вытирая лицо белоснежным платком, потом нахмурился, втянул большую голову в приподнятые плечи и впился руками в перила крыльца.
- Жаловаться на солдат короля?! Роптать иа своих избавителей?! Вон отсюда, большевистское отродье!
К крестьянам подбежали солдаты. Испуганные старики и женщины попятились. Какая-то старушка, крестясь, упала на колени. Со слезами стала просить о прощении.
- Ах ты, глупая! - вскрикнул Ион и припал лбом к стеклу окна. - Перед кем на колени, перед грабителем?!
И, охваченный приступом негодования, забыв об офицере, бросился к выходу. Офицер шагнул за ним следом, спустил предохранитель пистолета и закричал:
- Стой, мерзавец! Стой, каторжник! Вот когда ты сказался!
На крик офицера вбежал сержант.
- Связать негодяя! - приказал офицер, потрясая кольтом. - Запереть и держать, пока не потребую.
Упустишь мерзавца, своей головой за него поплатишься!
Всю злобу из-за незаслуженной угрозы офицера сержант выместил на Ионе. С размаху он ударил его кулаком в переносицу. В глазах Иона расплылись яркие круги, он зашатался и, хватаясь пальцами за воздух, рухнул на пол.
В эту минуту к веранде дома подскакал на взмыленной лошади гонец. Он на ходу соскочил с коня и подал полковнику конверт. Прочитав бумагу, полковник вскинул голову, выпятил грудь и напыщенным голосом приказал играть сбор эскадронов.
...Ион очнулся в каменном мешке сельской часовни.
Голова его болела, переносица нестерпимо ныла.
Со двора доносился назойливый звон колокола и резкая команда на румынском языке.
Ион вскочил на ноги и метнулся к окну, заделанному грубой железной решеткой. Он увидел сельский майдан, заполненный народом, деревянную церквушку и черноризника на ее ветхой паперти. Священник о чем-то шептался с адъютантом.
Вокруг толпы, построенные квадратом, стояли кавалеристы. По углам майдана угрожающе торчали ребристые стволы "гочкисов" со вставленными в замок патронными лентами.
Предчувствие чего-то недоброго томило молдаван.
И когда в толпу были втиснуты крестьяне, приведенные солдатами с дальней окраины села, на паперть взошел полковник. Он потрогал толстыми пальцами щеточки подстриженных на английский манер усов и крикнул толпе:
- На колени!
Молдаване испуганно повалились в снег.
- Снять шапки! - снова закричал он истошным голосом.
Сотни рук поднялись к головам.
- Хотин пал, - начал громко полковник и помахал над головой .донесением. - Солдаты королевской армии опрокинули хотинских голоштанников и угнали к Днестру. Там всех их ожидает достойный конец! Победа эта, - заключил полковник, подняв кверху указательный палец, послана румынскому оружию самим вседержителем!
Толпа затихла. Солдаты стояли торжественно и неподвижно.
Полковник кивнул священнику, и тот начал молебен. Слова его заунывной молитвы сливались с гулом артиллерии, все еще гремевшей вдали. Над парком горланило воронье.
После молебна священник обратился к своей пастве.
- Все от бога, - сказал он наставительно. - Король матери нашей Румынии - помазанник божий.
За противление ему всевышний послал вам страдания...
Речь его была нескончаема. В руках дьякона дымилась угасающая кадильница, и сизые струйки истлевающего ладана тянулись к толпе и таяли.
Когда поп умолк, полковник подал команду, и кавалеристы обнажили сабли.
- Даю на размышление пять минут, - вскричал полковник, - после чего вы назовете мне всех участников мятежа, укажете тех, чьи сыновья ушли к изменникам короля и закона!
Страх как бы сковал молдаван, они еще ниже опустили головы. Только в передних рядах тихо всхлипнула женщина, за ней другая, и обе, обессилев от ожидания, уткнулись в снег и громко заплакали.
- Чувствуете? - злорадно засмеялся полковник. - Тем лучше: будете знать, за что наказаны.
Толпа молчала. Полковник взмахнул рукой, взвод кавалеристов спешился и рассыпался в толпе.
- Читайте, батюшка, - кивнул полковник священнику.
Сотни глаз уставились на пастыря.
- Добручану Георгий, - начал поп, косясь в заложенную в молитвенник бумажку. - Леу Петре, - возвещал он неторопливо. - Балану Федор...
Некоторые поднимались. Того, кто не выходил, священник отыскивал глазами, затем указывал на него солдатам.
Кавалеристы проворно сновали в толпе и выхватывали- из нее одну жертву за другой. Несколько человек, недавних фронтовиков, поп представил полковнику как смутьянов, "одержимых большевистской заразой". Солдаты связали им руки веревками и, подталкивая прикладами, погнали на помещичий двор.
Полковник приказал виновных высечь шомполами...
Пороли жестоко. Всюду поспевал адъютант полковника. Он подбегал к месту экзекуции, назначал количество ударов и понукал умаявшихся солдат:
- Пори как следует! Пори так, чтобы мразь эта всю жизнь Хотин помнила!
Полковник аплодировал своему адъютанту.
Все это видел Ион из окна часовни.
- Звер-р-р-и-и!!! Кровопийцы, будьте вы прокляты! - кричал Сорочан. Никогда Бессарабия не простит вам этого...
Но голос Иона не дошел до слуха румынских карателей. Он заглох в каменных стенах часовни.
Потрясенный Ион отпрянул от решетки окна, с яростью ударил себя в грудь кулаком. Серебряные кресты, пришпиленные к борту шинели, мелко задрожали. Ободрав кулак об один из них, Ион с ненавистью сорвал с себя оба "Георгия" и швырнул под ноги. Большими солдатскими сапогами долго топтал ордена, пока взор его не упал на голубые, воздетые к нему очи Христа:
на сырой кирпичной стене висела большая икона с изображением Иисуса, увенчанного тернием. Терновый венок и капли крови на челе бога вызвали на губах Иона презрительную усмешку.
- - Притворщик! - захрипел Ион. - Страдаешь там, где бессилен? В Румынии небось благословляешь и улыбаешься?
И, подняв с пола опрокинутую табуретку, Ион со злобой швырнул ее в икону.
Куски разбитого стекла со звоном упали на каменный пол и рассыпались мелкими брызгами.
Последние силы оставили Иона. Он упал, ударившись головой о кирпичную стену, и потерял сознание.
Далеко за полночь пировали офицеры в доме помещика. Гремел оркестр. К дому то и дело подъезжали экипажи с гостями из соседних имений. Их сопровождали кавалеристы, высланные полковником для охраны. Дамы и кавалеры танцевали без устали. Помещики, вчера еще дрожавшие за целость имений, забыли свои недавние страхи. В льстивых высокопарных фразах они воздавали хвалу румынскому оружию, деликатно проигрывали полковнику в покер, называли его избавителем, заверяли в своей преданности престолу Румынии. Они торжествовали в эту ночь, подымая бокалы в честь победы, в полной уверенности, что с мужичьим мятежом покончено, что в Хотинском и Сорокском уездах снова наступил должный порядок.
Но офицеры и гости поторопились. Среди ночи отряд повстанцев, пробиваясь к Днестру, ворвался в село, да так неожиданно, что румынские кавалеристы растерялись и обратились в бегство. Полуодетые, сонные солдаты выбегали из крестьянских хат, вскакивали на неоседланных коней и ошалело носились по улице, стремясь вырваться из села. Но все выходы были надежно закрыты, повстанцы стреляли из-за каждой хаты, из-за каждого дерева.
Только офицеры сумели кое-как организовать сопротивление. Они забаррикадировались в помещичьем доме, заняли на чердаке слуховые окна и с помощью солдат, прорвавшихся на господский двор, отчаянно сопротивлялись.
...Ион очнулся от частой стрельбы и шума голосов.
Он долго не мог понять, где он и что с ним. Тупая боль в голове мешала собраться с мыслями. Мучила жажда.
Неожиданно заскрипела ржавая дверь, и в часовню вошли вооруженные люди. Это были повстанцы, которых привел подросток - молдаванин, житель этого селения. Кто-то из повстанцев чиркнул спичкой, осветил лицо Иона и отшатнулся. Разбитое в кровь лицо его было страшным. Повстанцы перевязали Иону голову куском рубашки, помогли выйти на улицу. Свежий ночной воздух пахнул в лицо. Ион с трудом нагнулся и, набрав полные пригоршни снега, поднес ко рту. Когда освежился, то почувствовал, как снова возвращаются к нему силы.
От повстанцев Ион узнал, что в отряде есть люди из его деревни. И он без колебаний решил примкнуть к восставшим.
"Значит, не одному мне суждено жить в разлуке с семьей, - подумал Ион и облегченно вздохнул. - Прав был командир повстанцев, когда говорил мне:
"Лежа на печи, Бессарабию не вызволишь! Чем больше фронтовиков примкнет к нам, тем скорее вышвырнем за Прут непрошеных "заступников"..."
Ион с благодарностью принял от новых товарищей оружие и, прихрамывая, решительно пошел за ними к помещичьему дому, вокруг которого гулко рвались ручные гранаты и шла перестрелка.
Глядя на черные проемы окон, на слуховые чердачные отверстия, из которых раздавались ружейные и пистолетные выстрелы, Ион вспомнил наглую и самодовольную физиономию румынского офицера, который руководил вчера расправой над молдаванами. Не забыл Ион и пастыря-черноризника, которому доверчивые и набожные молдаване поверяли самые сокровенные думы. И вскричал Ион с горечью в голосе:
- На кого тратите патроны?! Посмотрели бы вы, что они вытворяли здесь вчера! Страшно сказать, сколько народу запороли шомполами эти изверги. Не стрелять, а каленым железом надо выжигать это змеиное семя!
Сорочан резко шагнул вперед, обернулся к группе столпившихся возле него повстанцев и закричал срывающимся голосом:
- Соломы сюда! Да не мешкайте! Придет к ним подмога, тогда поздно будет сводить счеты с кровопийцами!
Подросток молдаванин, тот самый, что привел повстанцев к Иону в часовню, быстро юркнул в распахнутые ворота ближнего двора и вскоре выбежал на улицу с большой охапкой соломы. Крадучись, он проворно достиг угла дома, а оттуда, прижимаясь к стене, пробрался на деревянную веранду и бросил солому к порогу тяжелой двери.
Вслед за юношей один за другим побежали за соломой и другие. Последнюю охапку забросил на веранду через высокие перила сам Ион. Присев ча корточки, он долго высекал искры кресалом и раздувал фитиль, разжигая солому. А когда огненные языки лизнули крашеную древесину, веранда вспыхнула и затрещала, как огромный костер.
Немного погодя загорелся чердак. Сухие толстые балки и стропила долго пылали в предрассветных сумерках, и зарево пожара трепетало высоко в небе, как грозное предостережение.
Повстанцы собрали румынских лошадей, уложили на подводы оружие, патроны и тронулись к Днестру.
Вместе с ним ушел и Сорочан, готовый драться за освобождение родины до последнего вздоха.
...Пламя мятежа угасало. "Хотинская директория", возглавлявшая мятеж, под натиском превосходящих сил румынских оккупантов не в силах была сплотить разрозненные повстанческие отряды. Румыны воспользовались разобщенными действиями повстанцев, быстро наводнили Хотинский и Сорокский уезды крупными вооруженными отрядами и вскоре потеснили повстанцев, блокировав их на небольшом плацдарме у самого Днестра. Вооруженные винтовками и дробовиками, вилами и дубинами повстанцы с трудом сдерживали бешеный натиск карателей. А после падения Хотина напрягали последние силы лишь для того, чтобы дать возможность своим семьям переправиться на левый берег реки.
Тысячи украинских и молдаванских семей оставили по указанию директории родные места, решив уйти на левобережье Днестра, если исход борьбы закончится не в пользу повстанцев. Поначалу казалось, что восставшие одолеют румын и прогонят за Прут. Но силы были неравны, и вскоре повстанцы услышали пулеметную и ружейную стрельбу совсем неподалеку от своего лагеря.
- Господи! И хто тильки наклыкав на нашу голову оцю напасть? - громко вздохнул среди возов белобородый дед и стал дрожащими руками надевать ярмо на поднятых со снега волов. - Суються люды в воду, не розвидавши броду...
На деда сердито посмотрел дюжий, обвешанный румынскими гранатами повстанец. Он забежал в лагерь на минуту, чтобы взять кусок хлеба, брынзы и сделать распоряжение семье на случай отхода за Днестр.
- По хате тоскуешь, старый хрыч? - со злостью сказал повстанец. - А мне сгори та хата, когда на моем дворе орудует жандарм, а в коморе хозяйствует перчептор!
- Може, воно и так, - уклончиво ответил дед. - Бог його знае.
И, напрягая мускулы, дед стал вытягивать своих волов к берегу реки. Глядя на деда, зашевелились другие беженцы. А через час весь лагерь был вблизи Днестра.
Развязка событий была трагичной. Румынские каратели быстро нащупали слабые места в обороне повстанцев и, собрав свои силы в кулак, ударили по уязвимым местам повстанческой обороны с такой силой, словно решали на ничтожном "пятачке" судьбу самой Румынии.
Сопротивление было сломлено. Ион вместе со всем отрядом отчаянно отбивали на гребне двускатного холма яростные атаки румын. И когда ударила румынская артиллерия и над головами повстанцев завыли снаряды, Ион обернулся и оцепенел...
Первые снаряды взорвались в центре лагеря. Поднялась паника. Масса людей и повозок в беспорядке высыпала на лед реки. Румынская артиллерия усилила огонь. Десятки французских скорострельных пушек били по оврагам и перелескам и по льду Днестра. Лед во многих местах раскололся, и в разводах стали тонуть подводы, домашний скот и люди...
Неистовый рев животных, Надрывные вопли бегущих и тонущих людей вывели Иона из оцепенения. Он сорвал с себя шапку, судорожно сжал винтовку и выбе-- жал из укрытия вперед.
- Куда тебя понесло?! - закричал ему вслед командир отряда. - Вернись на место!
- К чертям такую оборону! - зло бросил в ответ Ион. - Ты обернись лучше да погляди, что делается на Днестре!
И, подняв винтовку, Ион гневно закричал повстанцам, лежавшим на снегу вдоль криво накопанных ямок:
- Земляки! Поглядите на Днестр! Неужто дадим погибнуть детям и женам, старикам родителям?! Да лучше сами сгинем, чем стерпим такое!
Ион перебросил винтовку с руки на руку и устремился вперед. Один за другим поднялись повстанцы и побежали за Ионом, затем весь отряд пошел в атаку.
Сотни людей, одетых в грубосуконные домотканые свитки и неуклюжие кожухи, в глубоко надвинутых на глаза бараньих шапках, пригибаясь и стреляя на ходу, упорно шли за своим новым вожаком. Через несколько минут морозный воздух вздрогнул от громкого боевого клича. Это повстанцы бросились на румынскую пехоту врукопашную...
Так Ион Сорочан в этот трагический час стал командиром отряда. Но ненадолго. Озлобленные румыны подтянули резервы и ударили отряду Иона во фланг.
Выдвинувшись с отрядом далеко вперед, Ион потерял связь со своими соседями и решил отойти на прежние позиции. Но там уже - оказались румынские солдаты.
До глубокой ночи блуждал Ион, натыкаясь повсюду на вражеские заслоны. И только перед рассветом отряд нашел лазейку между частями румын и благополучно ушел на левый берег реки.
Но не нашли покоя хотинские повстанцы и тысячи беженцев на левом берегу Днестра. В те дни там хозяйничали петлюровцы. Разных мастей атаманы и полковники долго уговаривали "своих бессарабских братьев" записываться в желтоблакитное войско.
- Нет, "дорогие хозяева" и "родные братья", - отвечал Ион, когда заходила речь о вступлении в ряды петлюровцев. - Дайте нам сперва прийти в себя, дайте хорошенько поразмыслить, а там видно будет, чем нам заняться.
Петлюровцы не оставляли в покое Иона. Они хотели знать, к кому решили примкнуть молдаване. Но Ион под разными предлогами уклонялся от прямого ответа.
- Большевик ты, сукин сын! - напустился как-то на Иона петлюровский есаул, вербовавший жителей Приднестровья в гайдамацкую конницу. - Если тебя не прельщает ни горилка, ни шкварка, ни добрая зброя, тогда кто ты, если не большевик?! Небось к Котовскому метишь, хотинский герой?!
- Какой еще Котовский? - с притворным равнодушием спросил Ион. - Не слыхал про такого.
На самом деле он уже слышал рассказ о Котовском.
- Вот и хорошо, что не слыхал, - сердито поглядел на Иона есаул, играя нагайкой. - Есть такой смутьян в нашем крае, - процедил он сквозь зубы, затем осклабился и сообщил доверительно: - На днях наши крепко поцапались за Бирзулой с этим разбойником...
Ион едва сдержал радость, узнав, что Котовский находится неподалеку, где-то между Днестром и Южным Бугом. И, дождавшись ночи, повел своих односельчан в сторону Бирзулы.
Так один из эскадронов Котовского вскоре пополнился бессарабцами, которых привел с собой Ион Сорочан. Это была хотя и небольшая горсть хотинских повстанцев, но сплоченная и крепкая, как одна семья.
Близость Днестра вызвала в душе Иона непреодолимое желание хотя бы краем глаза увидеть землю своей родины. Ион, как и все молдаване в бригаде, страстно рвался к Днестру в полной уверенности, что они сразу ворвутся в Бессарабию, зажгут пожар партизанской войны и вышвырнут румынских оккупантов за Прут. Но вскоре стало известно, что командование запретило Котовскому даже думать о походе в Бессарабию.
- Не время, братва, - вразумлял Котовский осаждавших его командиров-молдаван. - Точка зрения командования в этом вопросе предельно ясна: законно это или незаконно, но Бессарабия сегодня принадлежит Румынии. А Румыния - это Антанта. Легче всего развязать конфликт, да каковы будут последствия? И я разделяю эту точку зрения! В самом деле: в Крыму готовится Врангель, на западе подымает голову шляхетская Польша. Не время сейчас! Словом, запрещаю переходить Днестр!
И все же в один из погожих солнечных дней, когда берега Днестра благоухали ранним цветением садов, Ион пришел к Котовскому.
Командир бригады понимал тоску Иона. Ему самому нестерпимо хотелось побывать на Днестре, чтобы хотя издали посмотреть на Бессарабию, но сделать этого он не мог. Это послужило бы дурным примером, тем более что некоторые смельчаки уже побывали на свой страх и риск на правом берегу, за что были строго наказаны.
- Никакого сладу нет с вами, - вздохнул Котовский, напутствуя Иона. Езжай, да не задерживайся.
Только будь благоразумен и гляди в оба. Заодно поклонись там за меня и седому Днестру, и матери Бессарабии. Скажи, что сыны ее живы и сабли их остры.
Передай, что мы скоро, очень скоро вернемся на правый берег...
Ион правильно понял смысл этих слов и заверил комбрига, что никогда не позволит себе нарушить революционную дисциплину. Не мешкая оседлал коня, засыпал в переметные сумы несколько котелков овса и поскакал к Днестру.
Весь день пробыл Ион на берегу реки. Он подолгу, как зачарованный, разглядывал из укрытия правобережные села, которые террасами спускались к реке.
Внимательно глядел на извилистую дорогу, ведущую от реки к деревням. Пристально наблюдал Ион, как у самого берега реки выходили из своих блиндажей румынские солдаты и куда-то исчезали, словно проваливались сквозь землю.
Тоска по родине, жажда встречи с женой и сыном, неотразимая красота родной земли захватили Иона.
- Бессарабия... Родина... Подумать только, заграница... А по какому праву? Кто их просил сюда? - шептал Ион, глядя из прибрежных кустарников на холмистый правый берег, на столетние дубы и вязы, росшие поодаль от реки.
Точно наяву, взволнованному Иону представилась вдруг жена, а рядом с нею сын, какими видел их в последний раз, когда в августе четырнадцатого года, в дни всеобщей мобилизации, уезжал на войну против германцев.
Желание увидеть жену и сына переполнило душу.
"А что, если дождаться ночи да вместе с конем махнуть вплавь через Днестр? Ведь всего только двадцать верст... и дома. Только на один часочек и тут же назад, как сделал это Федор Балану..."
Как ни велико было искушение, но Ион превозмог соблазн. "Не годится нарушать слово. Не простит мне Котовский ослушания..." Однако оторвать взор от правого берега Днестра Ион не мог.
- Катриана! - вдруг вырвалось из груди Иона, и он от неожиданности поглядел по сторонам и прислушался.
Но вокруг было тихо. Только позади, в зарослях прибрежных верб, на голос Иона тихо заржал его конь, мелодично зазвенев трензелями.
- Где ты, Катриана, голуба моя? И ты, Джорди, мой родной малыш, надежа моя? - продолжал шептать Ион...
А вокруг в изумрудной, набирающей силы зелени неугомонно, на все лады щебетали птицы. Один за другим взлетали и медленно поднимались в бездонную высь жаворонки. Они звенели там, в лазоревой вышине, как колокольцы, восторженно воспевая весенний день, воздавая хвалу красоте и могуществу жизни...
Короткое затишье после разгрома Деникина и подавления мятежа галицийских бригад в районе Винницы было недолгим. В конце апреля Польша без объявления войны двинулась с многотысячным войском дальше в пределы Украины и Белоруссии.
На борьбу против белополяков поднялся весь рабочий класс и трудовое крестьянство. "Пролетарий, на коня!" - снова бросила клич Коммунистическая партия большевиков. Десятки тысяч питерских и московских, ивановских и тульских рабочих, шахтеры Донбасса и рудокопы Криворожья сменили молот и кайло на саблю и пришли на помощь конникам Буденного и Котовского, Примакова и Гая и других кавалерийских военачальников.
Ион Сорочан и его односельчане сражались с белополяками с беспримерным мужеством. Котовский по достоинству оценил боевые заслуги кавалеристов из взвода Сорочана. Ион и его наиболее достойные земляки были награждены за польскую кампанию ценными подарками.
В самый разгар наступления на Львов, когда котовцы вышли на берег Западного Буга и ворвались в древний галицийский городок Буек, на коротком привале у городской ратуши Ион Сорочан был принят в партию.
Отгремела гражданская война.
Приближалась четвертая весна Октябрьской революции. Весь советский народ поднялся на восстановление народного хозяйства. Один за другим вводились в строй заводы, налаживалась работа железных дорог, шла заготовка хлеба, топлива.
Котовцы в эти дни добивали остатки мелких банд на Украине, восстанавливали и охраняли сахарные заводы, зернохранилища, помогали хлеборобам пахать землю, занимались ликвидацией безграмотности.
Но недолго длился мирный труд котовцев. Трудовым усилиям советского народа в эти дни мешали антоновские мятежники на Тамбовщине. Для подавления мятежа была брошена кавбригада Котовского. Не прошло и четырех месяцев, как котовцы очистили Тамбовщину от разгулявшихся антоновцев.
С доброй славой вернулись котовцы ранней осенью двадцать первого года с Тамбовщины на Украину.
Но и на этот раз заслуженный отдых оказался недолгим. Снова, как и осенью двадцатого года, Польша нарушила условия мирного договора: в холодные ноябрьские дни в непроходимое полесье Волыни и Киевщины была заброшена крупная банда петлюровских диверсантов. Во главе банды, насчитывавшей свыше тысячи офицеров бывшей петлюровской армии, стоял тот самый атаман Тютюнник, которому посчастливилось улизнуть из рук котовцев на Збруче.
Несколько дней и ночей пробирались петлюровские диверсанты к Киеву сквозь заснеженные дремучие леса и глухие полесские деревни, чтобы нанести Советской власти удар в спину, С большим нетерпением ожидали в Киеве украинские националисты петлюровских диверсантов.
Но не суждено было осуществиться этому черному замыслу. В междуречье Жерев-Тетерев, неподалеку от местечка Базар, банда диверсантов была перехвачена котовцами и уничтожена.
Избежал возмездия только Тютюнник с десятком всадников личной охраны. Он вырвался на быстром скакуне из сабельного кольца и глухими лесными тропами умчался в Польшу.
За поимку диверсантов, за ценные и точные сведения о маршрутах и численности их Сорочан был награжден орденом Красного Знамени.
Необъятная Страна Советов вставала из руин не по дням, а по часам. Для скорейшего восстановления промышленности все больше и больше требовалось рабочих рук. Десятки тысяч красноармейцев и командиров увольнялись в запас, многие записывались в ряды трудармейцев и прямо из воинских частей уезжали на первые новостройки страны.