- Кусался, что ли, или кидал задом? - допытывался Охрименко.
- Если бы так, - с напускной досадой вздохнул Ксенофонтов, - а то ведь что делал, разбойник! Както раз на штабной коновязи ухватил он нашего бригадного штаб-трубача за зад, мотнул головой и швырнул парнишку через тын аж в подсолнухи!
- Эка важность какая! - рассмеялся Охрименко. - Бывают бешеные кони.
- Легко сказать: "Эка важность какая!", - хмыкнул Ксенофонтов. - А каково было трубачу, когда в этот момент на крыльцо штаба вышел комбриг и приказал трубить тревогу, а штаны горниста у коня в зубах остались?
Оглушительный хохот взорвался над взводом. Эскадронный Девятов резко оглянулся, хотел было погрозить взводу кулаком, но, глядя на смеющихся бойцов, тоже засмеялся и махнул рукой.
- Так какого ж все-таки коня и за что именно свалил с ног Котовский? спросил Иван Недбайло.
- Ох и недотепа ты, парень, - досадно развел руками рассказчик. - Вот этого самого коня, который швырнул трубача через тын, Котовский и огрел кулаком по темечку!
- Ну и что конь? - не унимался Недбайло.
- А что конь, - пожал плечами Ксенофонтов. - Получил затрещину и попятился, повалил тын и тоже угодил в подсолнухи!
И снова засмеялись бойцы, и снова град кудреватых словечек посыпался в адрес рассказчика.
Взрывы хохота в эскадроне Девятова привлекли внимание военкома первого полка Владимира Чистякова. Комиссар остановил коня на обочине дороги, а когда поравнялся с веселым и шумливым эскадроном, подъехал к Девятову.
- Отчего так весело, если не секрет? - кивнул Чистяков на взвод Яблочко, пыливший позади своего командира.
- Да тут молодежь всю дорогу осаждает служилую братву вопросами, ответил Девятов, обнажая в улыбке ровные крепкие зубы. - Все допытывается, чем знаменит наш полк, какие имеет боевые заслуги.
Чистяков поравнялся со взводом Яблочко и поглядел на молодых бойцов с одобрением:
- Это хорошо, когда боец интересуется историей своей части.
- Очень интересуемся, товарищ комиссар, - расплылся в улыбке Остап Охрименко. - Рассказали бы нам обо всем по правде, а то вот эти, - кивнул глазами на Христоню и его дружков, - разыгрывают нас.
Пока доберешься до сути дела, так насмеешься до одури.
- Смех - хорошо, смех - здоровье, - улыбнулся комиссар, догадываясь о проделках Христони. - А вот когда и где возник наш полк и как он сражался на красных фронтах против многочисленной контры, так об этом я расскажу с удовольствием.
Молодые бойцы глядели на Чистякова во все глаза.
Комиссар подумал о чем-то, ласково потрепал коня по шее и начал:
- В девятнадцатом году первый полк представлял собой конный дивизион, состоявший в основном из бессарабцев, и входил в состав второй бригады нашей Краснознаменной стрелковой дивизии. Бригадой этой командовал тогда товарищ Котовский, а во главе конного дивизиона стоял бессарабский партизан Михаил Нягу. В дни, когда Красная Армия стала решительно теснить орды деникинцев к Черному морю, нашей дивизии потребовалась конница преследования. Двенадцатого января этого года начдив Якир приказал конные дивизионы своих пехотных бригад переформировать в два кавалерийских полка. Конный дивизион Михаила Нягу был развернут в первый полк, а другие дивизионы стали основой второго полка, которым тогда командовал товарищ Макаренко. Таким образом, наша пехотная дивизия стала Иметь свою кавалерию, а командиром кавалерийской бригады был назначен товарищ Котовский.
- Вот как дело было, - крякнул Иван Недбайло и скосил осуждающе глаза на Христоню. - А вы нам про Орлика да про ведро чаю внакладку...
Бойцы зашикали на Недбайло и снова навострили уши. А комиссар продолжал:
- Весть о формировании кавалерии Котовского быстро распространилась по южным районам Правобережной Украины. Со всех сторон группами и в одиночку потянулись к нам добровольцы. Первое боевое крещение наш полк принял в боях за Вознесенск. Отсюда, с подходов к реке Южный Буг, кавалерия Котовского начала буквально творить чудеса! До сих пор не возьму в толк, как только мы управились в те студеные январские дни с ордой золотопогонников, рвавшейся на правый берег Южного Буга?! Целыми днями наши полки кружились по колено в снегу в конных атаках, громя и деморализуя противника. Не сумев прорваться на западный берег Южного Буга, противник бросился сперва на Новый Буг, затем повернул на Одессу, чтобы улизнуть к Николаеву, но Котовский разгадал замысел белых генералов и из района Щербаны и Дымовки двинул свою кавалерию на перехват противника. Второго февраля мы обошли деникинцев и стремительным ударом заняли город и станцию Березовку, вызвав в стане врага смятение и панику...
- И как только выдерживали люди и кони, - громко вздохнул Охрименко, такие концы, да все с боями...
- Энтузиазм, братишка, - оглянулся Чистяков на Охрименко. - Энтузиазм да идеи революции двигали нас вперед. Только этим и ничем другим можно объяснить наши успехи.
Молодые воины переглянулись, удовлетворенно закивали головами. А Чистяков, раскуривая новую самокрутку, повел рассказ дальше:
- Четвертого февраля догнал нас гонец из штаба дивизии и вручил Котовскому приказ начдива немедленно двинуться в рейд по тылам противника и с ходу взять Одессу. И котовцы выполнили этот нелегкий приказ. Не считаясь с усталостью людей и лошадей, к ночи седьмого февраля оба полка достигли села Кубанки, выкормили лошадей, а на рассвете скрытно подошли к Одессе со стороны Пересыпи, ворвались в конном строю в центр города и, преодолевая упорное сопротивление, наголову разбили гарнизон противника.
- А когда же отдыхали? - захлопал запыленными веками боец в первом ряду. - Ведь конь не машина, коню передышка нужна!
Военком откинулся в седле, круто повернул голову и поглядел в глубину взводной колонны.
- Передышка, конечно, нужна была, да что поделаешь, когда в день, намеченный Котовским для отдыха, был получен новый приказ - немедля взять Тирасполь. А приказ - закон, его выполнять надо!..
Не задерживаясь, тронулись наши полки дальше, разгромили по дороге в районе Маяки остатки войск генерала Бредова, затем стали теснить вражескую пехоту и конницу вверх по Днестру, а через два дня ворвались с боями в Тирасполь, прижав к реке многочисленную группировку войск Деникина.
Чистяков умолк, пытливо поглядел на молодых бойцов, на их напряженные, захваченные рассказом лица и, подумав о чем-то, продолжал:
- Три дня вышибали мы из днестровских плавней деникинцев да подсчитывали трофеи. Считали-считали и все диву давались - до чего же велика оказалась добыча: пятнадцать бронецрездов, несколько сот орудий, горы винтовок, пулеметов, а пленных тысяч пятнадцать, не меньше, в том числе полковник Мамонтов и немало других важных офицеров...
Чистякова перебил Иван Недбайло:
- Товарищ военком, в обоих полках было, дай бог, пятьсот сабель, а взяли беляков пятнадцать тысяч! Это же немыслимо!
- Мыслимо, парень, - убежденно ответил Чистяков. - Все это сущая правда! А с чего все началось - слушай внимательно. После того как взяли мы Вознесенск и разгромили конницу Стесселя, затем дроздовские и марковские офицерские полки, как тут же пошел у деникинцев слух, что против них действует не иначе как конная армия Котовского. И поднялась тогда у беляков паника, и пошли они откатываться к Черному морю по всему днепровскому Правобережью, только бы скорее добраться до Одессы да погрузиться на пароходы или убраться восвояси за Днестр, под защиту войск королевской Румынии. А наша армия знай наседает: где полком, где эскадроном, а где и всей бригадой. На том берегу Днестра у антантовских генералов глаза полезли на лоб, глядя на лихие дела Котовского. Они до того оробели тогда, что даже не пустили на бессарабский берег деникинскую офицерню, загнанную нами в днестровские плавни, не говоря уже о солдатах. Кончилось тем, что одна часть деникинцев сдалась на милость Котовского, а другая бросилась бежать вверх по Днестру аж в Польшу, хотя Румыния была совсем рядом. Вот с каким союзниками водился Деникин!
- Союзнички! - возмутился Охрименко. - Только не пойму я, товарищ военком, отчего это они, сидючи за Днестром, так напужались?
- Разумеется, отчего, - улыбнулся комиссар. - Побоялись, как бы Котовский не ворвался верхом на беляках в Бессарабию да не турнул бы оттуда всю ихнюю свору за Прут! Ясно?
- Даже очень ясно, товарищ военком, - осклабился Охрименко. - Спасибо, что так хорошо растолковали нам и про наш полк, и про всю нашу бригаду.
Побеседовав с бойцами еще немного, порасспросив, что им пишут из дому и что их волнует на службе в бригаде, Чистяков неторопливо отвернул коня на обочину дороги, легкой трусцой пустил его в голову колонны.
- Душевный человек, - вздохнул Недбайло, глядя вслед комиссару. Каждое слово, как зерно на ладони, простое, ясное. - Обернувшись, показал Христоне язык. - Не то что ты, баламутный.
Христоня не ответил на укол Недбайло. Он уснул в седле, и никто не посмел нарушить скоротечный сон дружка, трижды дежурившего в эту ночь на эскадронной коновязи.
Когда военком удалился, Иван Загоруйко, которому в этот день достался отличный трофейный конь, поглядел добродушными, улыбчивыми глазами на Ксенофоитова и кивнул на молодых кавалеристов:
- Раз мы не закончили разговора о силе Котовского, так расскажи им, Ванюша, как он на Днестре помогал батарейцам подбирать новые орудия. Может, они и поймут тогда, какая она, сила, у Котовского.
Молодые бойцы обрадовались.
- Ну-ка, ну-ка, Ваня, расскажи, пожалуйста, - заерзал в седле Охрименко. - Только не ломайся, как Тудор, не тяни за душу.
- А чего тут ломаться, - охотно согласился Ксенофонтов. - Пусть себе ломаются красные девицы, а красному бойцу ломаться не к лицу!
Ксенофонтов подумал о чем-то, глядя в солнечную даль, потом усмехнулся про себя и, тряхнув казачьим чубом, повел рассказ не торопясь, обстоятельно:
- На другой день после того, как деникинская армия на Днестре приказала долго жить, задумал командир батареи, папаша Просвирин, обменять свои трехдюймовки на новые, на трофейные. Собрал он батарейцев и приступил к осмотру деникинских пушек. А день выдался морозный, люди поеживаются, работают не ахти как проворно: пока пообтопчут снег вокруг пушки да развернут ее для осмотра - пропасть времени уходит.
А Просвирин тоже не торопится, каждой пушке вроде как коню в зубы заглядывает. Осмотрит одну. "Не годится, - говорит, - ствол изношен". Вторую осмотрит. "Никудышная! - ругается. - Станина лафета попорчена!" Глядел-глядел Котовский со стороны, как трудятся батарейцы, не утерпел и решил помочь им.
"С такой прытью, братва, - говорит, - вам до второго пришествия не подобрать орудия. Их тут вдоль Днестра понаставлено, шевелись только да пошевеливайся! - И кивает Просвирину: - А ну айда, папаша, за мной!
Я буду стволы разворачивать, а ты каналы да замки проверять!" И пошел комбриг пушки расшвыривать:
какую влево, какую вправо, только лязг да грохот кругом! Батарейцы рты разинули, глядя на работу комбрига. А Просвирин как ни старался поспевать, только после десятой пушки обмяк весь, ухватился обеими руками за ствол орудия и говорит Котовскому: "Полегче, товарищ комбриг, не успеваю я! Взопрел весь как мышь, давайте отдохнем малость".
- Замотал, значит, Котовский папашу Просвирина! - воскликнул Недбайло. - Да и сам небось упарился?
- Кто, Котовский? - скривил губы Ксенофонтов в презрительной усмешке. А нисколько! Как с гуся вода! Глядя на комбрига, взялись за дело и батарейцы.
За каких-нибудь полчаса развернули они десятка два_ орудий, разогрелись, как самовары, и решили покурить. А Просвирин отдышался, полистал свою записную книжицу, поразмыслил над чем-то и докладывает Котовскому: "Ни одно орудие не подходит, товарищ комбриг. Вороний корм, а не пушки!" - "Вот и я такого мнения, - согласился комбриг. - Антанта знала, на какую лошадь ставила, под стать ей и пушки подсуропила!.." Тем часом бойцы подводят Котовскому коня не то генерала Бредова, не то полковника Мамонтова, того самого Орлика, на котором комбриг и посейчас ездит. Глянул Котовский на красавца коня и взыграл сердцем. Вскочил в седло, прогнал его на всех аллюрах взад-вперед и передал своему коноводу. "Золото, а не конь, - говорит довольным голосом. - Поразительно чует и шенкель, и повод, и даже приказания корпусом!
Гляди за ним, Вася, - кивает на коня коноводу Чекмаку. - Береги его как зеницу ока". Говорит эдак, а сам промеж нас похаживает, по снегу сапогами поскрипывает, то одного, то другого по плечу похлопывает.
Хлопок и мне достался, да такой душевный, что я аж с ног свалился... Не верите? Право слово! Уж больно тяжела рука у комбрига!
- Неужто дерется? - изумился Охрименко.
- Чудак ты, парень! - смешливо покосился Ксенофонтов на Охрименко. Разве ему с его силищей можно драться? Человек двухпудовыми гирями крестится, а ты: "Неужто дерется"! Ежели говорить начистоту, так такой человек, как наш комбриг, муху не обидит!
Другое дело, когда в бою обнаружится трус или, скажем, заведется в эскадроне барахольщик, с таким, конечно, у него разговор короткий.
- Под трибунал, значит? - сдвинул брови Недбайло.
- Как водится, - утвердительно кивнул головой Ксенофонтов. - Рук марать не станет.
Бойцы понимающе переглянулись, притихли, призадумались.
Федор Сторчаков, помощник взводного Яблочко, поглядев на молодых бойцов, сказал:
- Что касается силы комбрига, так что ж тут удивительного! Человек не курит, ничего спиртного, окромя молока, в рот не берет, ест овощ, не брезгует фруктами, любит, конечно, и мясцо, когда заведется, а главное, по два раза на день гимнастику делает, студеной водой обливается, а от этого самого у человека и здоровья воз, и сила богатырская...
Сторчакова с жаром перебил Христоня:
- Да что ты, Федор, ему доказываешь! Мало ли еще какие богатыри водятся в нашей бригаде! Взять того же Руснака, знатного рубаку из эскадрона Скутельникова. Разве не богатырь? Первейшей статьи богатырь! Самого Илью Муромца за пояс заткнул бы, ежели б только пришлось им помериться силой!
- Эва куда хватил! - сверкнул белизной зубов Недбайло. - "За пояс заткнет!" Илья Муромец, сказывал в школе учитель, самого Соловья-Разбойника к своему стремени пристегнул да на цепь посадил! А вашего Руснака, поди, за голенище заткнет да еще так отшмагает нагайкой, что не всякой сеченой козе и во сне привидится!
Молодые бойцы рассмеялись и переглянулись: здорово, мол, Недбайло осадил Христоню!
За изгибом-дороги сверкнул стрельчатый шпиль катенбургского костела. Бригада с большого шляха свернула на проселочную дорогу - краткий путь к Катенбургу. Лошади с головой утонули в высокой ржи, и казалось издали, что над усатой гладью колосьев движутся не головы всадников, а ползет в хлебах диковинное чудище.
Неожиданно в голове колонны прозвучал сигнал тревоги и тотчас послышался громовой голос Котовского:
- Противник слева-а-а! За мной, в атаку, марш, маа-р-р-ш-ш!
Команду Котовского подхватили нараспев командиры полков и эскадронов, и растянувшаяся было бригада мгновенно сжалась, словно пружина, развернулась фронтом налево и, сверкнув сотнями обнаженных клинков, ринулась за Котовским.
Взлетев на разгоряченных конях на гребень отлогого холма, котовцы увидели крупный отряд польской конницы, настороженно пыливший навстречу котовцам по проселочной дороге. О движении противника Котовскому только что доложили прискакавшие дозорные из бокового охранения.
Зычное "ура!" взорвало знойную тишину над полями, и котовцы с гиком и посвистом обрушились с холма в долину и понеслись на противника. Отряд польских улан, вооруженных пиками, завидев атакующих котовцёв, круто повернул лошадей и, гремя оружием и снаряжением, обратился в бегство.
Проскакав около сотни саженей, Котовский взмахом клинка остановил бригаду и дал сигнал Криворучко вытягивать эскадроны обратно на катенбургскую дорогу.
Сам подъехал к полуэскадрону мадьяр и приказал командиру Иштвану Месарошу установить наблюдение за ускакавшими уланами.
- Гляди за ними в оба, - напутствовал Котовский Месароша. - Наверняка польская пехота где-то окопалась здесь и ведет разведку. И будь осторожен, Иштван, не нарвись на засаду...
Месарош понимающе кивнул, четко откозырял комбригу и, деловито развернув коня, повел своих бойцов следом за противником.
Котовский проводил мадьяр долгим взглядом, потом тронул коня вперед и дал шпоры. Орлик взмахнул передними ногами, энергично захлопал куцым хвостом и, взбочив небольшую породистую голову, широким наметом помчал Котовского вдоль гребня в сторону Катенбурга.
В голове колонны вскоре звонко и весело грянул оркестр. Котовцы вступали в Катенбург, раскаленный безжалостным солнцем.
БОЙ НА РАССВЕТЕ
Деревню Горынку белополяки защищали с дьявольским упорством. Деревня эта стояла на пригорке, и подступы к ней были видны как на ладони. Отсюда было рукой подать до Галиции, и части противника имели задачу отстаивать этот выгодный рубеж до последнего.
По ночам было слышно, как жолнеры [Солдаты (польск.).] рыли окопы и ходы сообщений, как ставили проволочные заграждения. Каждый день разведка доносила, что на помощь гарнизону подходят свежие подкрепления, подвозятся боеприпасы, продовольствие.
Атаку на Горынку каждый раз начинал пеший дивизион - немногочисленный, но надежный резерв кавбригады Котовского. Он постоянно пополнялся кавалеристами, лошади которых были убиты или ранены в боях. В двух эскадронах пешего дивизиона они воевали неделями, дожидаясь, когда посчастливится добыть коня в бою или получить подлеченного в бригадном ветеринарном лазарете.
"Лихую пехоту", как в шутку называл комбриг Котовский свой пеший дивизион, неотступно поддерживали конные эскадроны. И все же, несмотря на усилия котовцев, взять Горынку не удавалось. Плотная завеса пулеметного и ружейного огня противника не допускала пеший дивизион к проволочным заграждениям. Свинцовый шквал каждый раз прижимал пехоту к земле, а конная лава расстраивалась.
Перечитывая очередное указание начдива Якира решительно покончить с Горынкой, Котовский хмурил брови, изредка покачивал головой... "Выйти на оперативный простор!" А разве Котовский не овладел этим простором четвертого дня? Овладел! И довольно успешно!
Это его конные части смело двинулись в обход Горынки по тылам белополяков, с ходу захватили переправы на Икве, у селений Дунаев и Бережцы, и стремительно промчались дальше, до самого Почаева. Но что было делать, когда пехота не смогла продвинуться за своей конницей? Противник в те дни сдержал на внешнем фронте натиск красной пехоты, и усилия Котовского в тылу неприятеля не принесли успеха. Генерал Галлер, командир тринадцатой дивизии белополяков, бросил против конницы свежие резервы и осложнил ее маневрирование. После рейда Котовский не сидел сложа руки ни минуты. Преисполненный решимости взять Горынку во что бы то ни стало, комбриг приказал снова готовиться к наступлению.
На этот раз он решил атаковать Горынку на рассвете и просил начдива прислать на помощь хотя бы немного пехоты. Однако в помощи было отказано, и комбригу ничего другого не оставалось, как рассчитывать только на собственные силы.
Много часов Котовский работал в штабе бригады в этот день. Он то сидел с начальником штаба у настежь раскрытого окна за сводками и донесениями разведчиков, то вышагивал по комнате, обдумывая детали операции, или подолгу склонялся над картой, делая на ней пометки цветными карандашами. И только к исходу дня, перед заходом солнца, когда все было продумано и взвешено, он собрал в полевую сумку бумаги, карту и пошел к себе на квартиру, чтобы подкрепиться и отдохнуть.
В эти дни, в Катенбурге, Котовский квартировал в простой крестьянской хате, крытой соломой. Гостеприимные хозяева охотно уступили ему летнюю половину своего жилья, и он проводил там короткие часы своего отдыха.
Во дворе Котовского встретили его коневод и владелец хаты. Они давно поджидали комбрига к ужину и обрадовались его приходу.
- Добрый вечер, дидусь! - улыбнулся комбриг хозяину.
- Вечер добрый, Григорий Иванович! - радушно ответил старик и засуетился возле комбрига, не решаясь о чем-то спросить.
- Достань-ка воды, - обратился комбриг к коноводу и стал торопливо снимать ремень, гимнастерку, нательную рубаху.
- Вода готова, - ответил коновод. - Только что вытянул из колодца.
Котовский подошел к бадье с водой и запустил в нее руку по самый локоть.
- Не годится, - возразил комбриг и шутливо погрозил коноводу пальцем. Опять мудришь насчет простуды? Ну-ка живо достань свежей, студеной, чтоб была как лед!
Коновод сокрушенно вздохнул, молча выплеснул воду в водопойный желоб, ухватился обеими руками за шест скрипучего колодезного журавля и загремел бадьей.
А комбриг уже делал гимнастику, которой он занимался каждый день и утром и вечером, в любую погоду.
Закончив последнее упражнение, он дал знак коноводу, и тот с шумом и плеском окатил его крутую спину колодезной водой. Комбриг долго фыркал и кряхтел от удовольствия, разбрызгивая воду вокруг себя. Еще дольше растирал докрасна свои атлетические мышцы суровым крестьянским полотенцем.
Когда комбриг покончил с гимнастикой, подошел хозяин хаты.
- Плохи наши дела, - сказал старик глухим голосом и грустно посмотрел на Котовского.
- Ты о чем, дидусь? - спросил комбриг участливо.
- Да как же, Григорий Иванович, - продолжал хозяин. - Войне, видать, конца-краю не будет, а пшеница вот-вот вызреет. И когда ее косить будем, ума не приложишь - Что ты, дидусь. Разве мы дадим погибнуть хлебу, - стал успокаивать его комбриг. - Недолго еще осталось ждать. Вот только вытурим шляхту из Горынки, тогда и начнете косить.
- Хорошо бы так, Григорий Иванович, - закивал головой хозяин.
Котовский с сочувствием отнесся к беспокойству хозяина за судьбу своего хлеба. В тревоге старика он с новой силой ощутил всю остроту того бедствия, которое принесли на своих штыках белополяки хлеборобам Украины.
- Не дождаться, дидусь, польской шляхте хлеба с ваших полей, - вдруг твердо сказал комбриг. - Еще денек-другой, и мы непременно вышвырнем их отсюда!
Взволнованный, он с трудом застегнул непослушными пальцами воротник гимнастерки, прошелся из конца в конец двора, потом обошел вокруг колодца и бесцельно остановился у желоба с водой. И только немного погодя, когда постепенно успокоился, он подошел к накрытому столу, поставленному здесь же, на дворе, у порога хаты, чтобы поужинать, но внимание его привлек топот коня.
- Это кто еще резвится там? - насторожился комбриг и вопросительно посмотрел на коновода.
Возле ворот с коня смахнул кавалерист и быстро вошел во двор. Это был нарочный из штаба дивизии.
- Лично вам, товарищ комбриг, - сказал гонец и вручил Котовскому засургученный пакет, помеченный тремя крестами.
Комбриг вскрыл пакет, бегло прочитал полученный приказ и позвал адъютанта.
- Быстро собери командиров, - приказал адъютанту. - А парня и его коня распорядись накормить, и пусть отдыхают.
Так комбриг и не прикоснулся к ужину. Быстро собрался и ушел в штаб.
- Вот так всегда, - развел руками коновод перед хозяином хаты. - Не дают ему ни поесть, ни отдохнуть.
И как только человек на ногах держится?
- Зря ты так, - сказал старик. - Его здоровья хватит на пятерых. Ведь он у вас богатырь!
- Это верно, конечно, - согласился польщенный коновод. - Только без еды и отдыха воевать человеку никак не мыслимо...
...Командиры полков и эскадронов со всеми военкомами и политруками собирались в просторной гостиной уютного дома катенбургского ксендза, занятого под штаб бригады. Они рассаживались на длинных дубовых скамьях, расставленных вдоль парадной стены гостиной. Стена была украшена портретами кардиналов и епископов. Из позолоченных рам на командиров глядели бесстрастные, выбритые до синевы лица фанатичных слуг Ватикана.
Пока командиры собирались, комбриг наносил на полевую карту свежие пометки. Карту, развернутую на большом круглом столе, скупо освещали три стеариновых свечи, вставленных в фигурные гнезда старинного бронзового подсвечника. Бок о бок с комбригом сидели комиссар и начальник штаба бригады. Они молча и внимательно знакомились с приказом, только что полученным от начдива. Командиры на скамьях вполголоса переговаривались и курили.
Время шло. Настенные часы снова зашипели, словно простуженные, и неторопливо отсчитали одиннадцать вечера. Бой часов оторвал комбрига от карты. Он еще раз взвесил все детали задуманной операции, затем посмотрел на командиров и постучал карандашом по карте.
- Товарищи, - начал комбриг, - мною только что получен приказ. Командование одобряет наше решение снова атаковать Горынку, но требует сделать это немедленно, чтобы завтра уже овладеть переправой на Икве.
Как видите, времени у нас для размышления нет, а задача предстоит нелегкая... Атаку на этот раз начнем перед рассветом, и по-прежнему силами пешего дивизиона. Раскроем таким маневром еще раз огневые точки противника, потом введем в бой конные эскадроны. Если этого будет недостаточно, тогда бросим на помощь пехоте один из конных полков в пешем строю...
Временами комбриг умолкал, и тогда говорили командиры. Каждый из них по-своему оценивал обстановку и делал выводы.
- Горынка стоит на пригорке, а подступы к ней как на ладони, - горячо доказывал эскадронный Девятов, бережно поглаживая белоснежный бинт на раненой руке. - Наш пеший дивизион за эти дни понес большие потери. Ему не по плечу сейчас расчистить дорогу конным эскадронам сквозь колючую проволоку...
- Если бы так, - с напускной досадой вздохнул Ксенофонтов, - а то ведь что делал, разбойник! Както раз на штабной коновязи ухватил он нашего бригадного штаб-трубача за зад, мотнул головой и швырнул парнишку через тын аж в подсолнухи!
- Эка важность какая! - рассмеялся Охрименко. - Бывают бешеные кони.
- Легко сказать: "Эка важность какая!", - хмыкнул Ксенофонтов. - А каково было трубачу, когда в этот момент на крыльцо штаба вышел комбриг и приказал трубить тревогу, а штаны горниста у коня в зубах остались?
Оглушительный хохот взорвался над взводом. Эскадронный Девятов резко оглянулся, хотел было погрозить взводу кулаком, но, глядя на смеющихся бойцов, тоже засмеялся и махнул рукой.
- Так какого ж все-таки коня и за что именно свалил с ног Котовский? спросил Иван Недбайло.
- Ох и недотепа ты, парень, - досадно развел руками рассказчик. - Вот этого самого коня, который швырнул трубача через тын, Котовский и огрел кулаком по темечку!
- Ну и что конь? - не унимался Недбайло.
- А что конь, - пожал плечами Ксенофонтов. - Получил затрещину и попятился, повалил тын и тоже угодил в подсолнухи!
И снова засмеялись бойцы, и снова град кудреватых словечек посыпался в адрес рассказчика.
Взрывы хохота в эскадроне Девятова привлекли внимание военкома первого полка Владимира Чистякова. Комиссар остановил коня на обочине дороги, а когда поравнялся с веселым и шумливым эскадроном, подъехал к Девятову.
- Отчего так весело, если не секрет? - кивнул Чистяков на взвод Яблочко, пыливший позади своего командира.
- Да тут молодежь всю дорогу осаждает служилую братву вопросами, ответил Девятов, обнажая в улыбке ровные крепкие зубы. - Все допытывается, чем знаменит наш полк, какие имеет боевые заслуги.
Чистяков поравнялся со взводом Яблочко и поглядел на молодых бойцов с одобрением:
- Это хорошо, когда боец интересуется историей своей части.
- Очень интересуемся, товарищ комиссар, - расплылся в улыбке Остап Охрименко. - Рассказали бы нам обо всем по правде, а то вот эти, - кивнул глазами на Христоню и его дружков, - разыгрывают нас.
Пока доберешься до сути дела, так насмеешься до одури.
- Смех - хорошо, смех - здоровье, - улыбнулся комиссар, догадываясь о проделках Христони. - А вот когда и где возник наш полк и как он сражался на красных фронтах против многочисленной контры, так об этом я расскажу с удовольствием.
Молодые бойцы глядели на Чистякова во все глаза.
Комиссар подумал о чем-то, ласково потрепал коня по шее и начал:
- В девятнадцатом году первый полк представлял собой конный дивизион, состоявший в основном из бессарабцев, и входил в состав второй бригады нашей Краснознаменной стрелковой дивизии. Бригадой этой командовал тогда товарищ Котовский, а во главе конного дивизиона стоял бессарабский партизан Михаил Нягу. В дни, когда Красная Армия стала решительно теснить орды деникинцев к Черному морю, нашей дивизии потребовалась конница преследования. Двенадцатого января этого года начдив Якир приказал конные дивизионы своих пехотных бригад переформировать в два кавалерийских полка. Конный дивизион Михаила Нягу был развернут в первый полк, а другие дивизионы стали основой второго полка, которым тогда командовал товарищ Макаренко. Таким образом, наша пехотная дивизия стала Иметь свою кавалерию, а командиром кавалерийской бригады был назначен товарищ Котовский.
- Вот как дело было, - крякнул Иван Недбайло и скосил осуждающе глаза на Христоню. - А вы нам про Орлика да про ведро чаю внакладку...
Бойцы зашикали на Недбайло и снова навострили уши. А комиссар продолжал:
- Весть о формировании кавалерии Котовского быстро распространилась по южным районам Правобережной Украины. Со всех сторон группами и в одиночку потянулись к нам добровольцы. Первое боевое крещение наш полк принял в боях за Вознесенск. Отсюда, с подходов к реке Южный Буг, кавалерия Котовского начала буквально творить чудеса! До сих пор не возьму в толк, как только мы управились в те студеные январские дни с ордой золотопогонников, рвавшейся на правый берег Южного Буга?! Целыми днями наши полки кружились по колено в снегу в конных атаках, громя и деморализуя противника. Не сумев прорваться на западный берег Южного Буга, противник бросился сперва на Новый Буг, затем повернул на Одессу, чтобы улизнуть к Николаеву, но Котовский разгадал замысел белых генералов и из района Щербаны и Дымовки двинул свою кавалерию на перехват противника. Второго февраля мы обошли деникинцев и стремительным ударом заняли город и станцию Березовку, вызвав в стане врага смятение и панику...
- И как только выдерживали люди и кони, - громко вздохнул Охрименко, такие концы, да все с боями...
- Энтузиазм, братишка, - оглянулся Чистяков на Охрименко. - Энтузиазм да идеи революции двигали нас вперед. Только этим и ничем другим можно объяснить наши успехи.
Молодые воины переглянулись, удовлетворенно закивали головами. А Чистяков, раскуривая новую самокрутку, повел рассказ дальше:
- Четвертого февраля догнал нас гонец из штаба дивизии и вручил Котовскому приказ начдива немедленно двинуться в рейд по тылам противника и с ходу взять Одессу. И котовцы выполнили этот нелегкий приказ. Не считаясь с усталостью людей и лошадей, к ночи седьмого февраля оба полка достигли села Кубанки, выкормили лошадей, а на рассвете скрытно подошли к Одессе со стороны Пересыпи, ворвались в конном строю в центр города и, преодолевая упорное сопротивление, наголову разбили гарнизон противника.
- А когда же отдыхали? - захлопал запыленными веками боец в первом ряду. - Ведь конь не машина, коню передышка нужна!
Военком откинулся в седле, круто повернул голову и поглядел в глубину взводной колонны.
- Передышка, конечно, нужна была, да что поделаешь, когда в день, намеченный Котовским для отдыха, был получен новый приказ - немедля взять Тирасполь. А приказ - закон, его выполнять надо!..
Не задерживаясь, тронулись наши полки дальше, разгромили по дороге в районе Маяки остатки войск генерала Бредова, затем стали теснить вражескую пехоту и конницу вверх по Днестру, а через два дня ворвались с боями в Тирасполь, прижав к реке многочисленную группировку войск Деникина.
Чистяков умолк, пытливо поглядел на молодых бойцов, на их напряженные, захваченные рассказом лица и, подумав о чем-то, продолжал:
- Три дня вышибали мы из днестровских плавней деникинцев да подсчитывали трофеи. Считали-считали и все диву давались - до чего же велика оказалась добыча: пятнадцать бронецрездов, несколько сот орудий, горы винтовок, пулеметов, а пленных тысяч пятнадцать, не меньше, в том числе полковник Мамонтов и немало других важных офицеров...
Чистякова перебил Иван Недбайло:
- Товарищ военком, в обоих полках было, дай бог, пятьсот сабель, а взяли беляков пятнадцать тысяч! Это же немыслимо!
- Мыслимо, парень, - убежденно ответил Чистяков. - Все это сущая правда! А с чего все началось - слушай внимательно. После того как взяли мы Вознесенск и разгромили конницу Стесселя, затем дроздовские и марковские офицерские полки, как тут же пошел у деникинцев слух, что против них действует не иначе как конная армия Котовского. И поднялась тогда у беляков паника, и пошли они откатываться к Черному морю по всему днепровскому Правобережью, только бы скорее добраться до Одессы да погрузиться на пароходы или убраться восвояси за Днестр, под защиту войск королевской Румынии. А наша армия знай наседает: где полком, где эскадроном, а где и всей бригадой. На том берегу Днестра у антантовских генералов глаза полезли на лоб, глядя на лихие дела Котовского. Они до того оробели тогда, что даже не пустили на бессарабский берег деникинскую офицерню, загнанную нами в днестровские плавни, не говоря уже о солдатах. Кончилось тем, что одна часть деникинцев сдалась на милость Котовского, а другая бросилась бежать вверх по Днестру аж в Польшу, хотя Румыния была совсем рядом. Вот с каким союзниками водился Деникин!
- Союзнички! - возмутился Охрименко. - Только не пойму я, товарищ военком, отчего это они, сидючи за Днестром, так напужались?
- Разумеется, отчего, - улыбнулся комиссар. - Побоялись, как бы Котовский не ворвался верхом на беляках в Бессарабию да не турнул бы оттуда всю ихнюю свору за Прут! Ясно?
- Даже очень ясно, товарищ военком, - осклабился Охрименко. - Спасибо, что так хорошо растолковали нам и про наш полк, и про всю нашу бригаду.
Побеседовав с бойцами еще немного, порасспросив, что им пишут из дому и что их волнует на службе в бригаде, Чистяков неторопливо отвернул коня на обочину дороги, легкой трусцой пустил его в голову колонны.
- Душевный человек, - вздохнул Недбайло, глядя вслед комиссару. Каждое слово, как зерно на ладони, простое, ясное. - Обернувшись, показал Христоне язык. - Не то что ты, баламутный.
Христоня не ответил на укол Недбайло. Он уснул в седле, и никто не посмел нарушить скоротечный сон дружка, трижды дежурившего в эту ночь на эскадронной коновязи.
Когда военком удалился, Иван Загоруйко, которому в этот день достался отличный трофейный конь, поглядел добродушными, улыбчивыми глазами на Ксенофоитова и кивнул на молодых кавалеристов:
- Раз мы не закончили разговора о силе Котовского, так расскажи им, Ванюша, как он на Днестре помогал батарейцам подбирать новые орудия. Может, они и поймут тогда, какая она, сила, у Котовского.
Молодые бойцы обрадовались.
- Ну-ка, ну-ка, Ваня, расскажи, пожалуйста, - заерзал в седле Охрименко. - Только не ломайся, как Тудор, не тяни за душу.
- А чего тут ломаться, - охотно согласился Ксенофонтов. - Пусть себе ломаются красные девицы, а красному бойцу ломаться не к лицу!
Ксенофонтов подумал о чем-то, глядя в солнечную даль, потом усмехнулся про себя и, тряхнув казачьим чубом, повел рассказ не торопясь, обстоятельно:
- На другой день после того, как деникинская армия на Днестре приказала долго жить, задумал командир батареи, папаша Просвирин, обменять свои трехдюймовки на новые, на трофейные. Собрал он батарейцев и приступил к осмотру деникинских пушек. А день выдался морозный, люди поеживаются, работают не ахти как проворно: пока пообтопчут снег вокруг пушки да развернут ее для осмотра - пропасть времени уходит.
А Просвирин тоже не торопится, каждой пушке вроде как коню в зубы заглядывает. Осмотрит одну. "Не годится, - говорит, - ствол изношен". Вторую осмотрит. "Никудышная! - ругается. - Станина лафета попорчена!" Глядел-глядел Котовский со стороны, как трудятся батарейцы, не утерпел и решил помочь им.
"С такой прытью, братва, - говорит, - вам до второго пришествия не подобрать орудия. Их тут вдоль Днестра понаставлено, шевелись только да пошевеливайся! - И кивает Просвирину: - А ну айда, папаша, за мной!
Я буду стволы разворачивать, а ты каналы да замки проверять!" И пошел комбриг пушки расшвыривать:
какую влево, какую вправо, только лязг да грохот кругом! Батарейцы рты разинули, глядя на работу комбрига. А Просвирин как ни старался поспевать, только после десятой пушки обмяк весь, ухватился обеими руками за ствол орудия и говорит Котовскому: "Полегче, товарищ комбриг, не успеваю я! Взопрел весь как мышь, давайте отдохнем малость".
- Замотал, значит, Котовский папашу Просвирина! - воскликнул Недбайло. - Да и сам небось упарился?
- Кто, Котовский? - скривил губы Ксенофонтов в презрительной усмешке. А нисколько! Как с гуся вода! Глядя на комбрига, взялись за дело и батарейцы.
За каких-нибудь полчаса развернули они десятка два_ орудий, разогрелись, как самовары, и решили покурить. А Просвирин отдышался, полистал свою записную книжицу, поразмыслил над чем-то и докладывает Котовскому: "Ни одно орудие не подходит, товарищ комбриг. Вороний корм, а не пушки!" - "Вот и я такого мнения, - согласился комбриг. - Антанта знала, на какую лошадь ставила, под стать ей и пушки подсуропила!.." Тем часом бойцы подводят Котовскому коня не то генерала Бредова, не то полковника Мамонтова, того самого Орлика, на котором комбриг и посейчас ездит. Глянул Котовский на красавца коня и взыграл сердцем. Вскочил в седло, прогнал его на всех аллюрах взад-вперед и передал своему коноводу. "Золото, а не конь, - говорит довольным голосом. - Поразительно чует и шенкель, и повод, и даже приказания корпусом!
Гляди за ним, Вася, - кивает на коня коноводу Чекмаку. - Береги его как зеницу ока". Говорит эдак, а сам промеж нас похаживает, по снегу сапогами поскрипывает, то одного, то другого по плечу похлопывает.
Хлопок и мне достался, да такой душевный, что я аж с ног свалился... Не верите? Право слово! Уж больно тяжела рука у комбрига!
- Неужто дерется? - изумился Охрименко.
- Чудак ты, парень! - смешливо покосился Ксенофонтов на Охрименко. Разве ему с его силищей можно драться? Человек двухпудовыми гирями крестится, а ты: "Неужто дерется"! Ежели говорить начистоту, так такой человек, как наш комбриг, муху не обидит!
Другое дело, когда в бою обнаружится трус или, скажем, заведется в эскадроне барахольщик, с таким, конечно, у него разговор короткий.
- Под трибунал, значит? - сдвинул брови Недбайло.
- Как водится, - утвердительно кивнул головой Ксенофонтов. - Рук марать не станет.
Бойцы понимающе переглянулись, притихли, призадумались.
Федор Сторчаков, помощник взводного Яблочко, поглядев на молодых бойцов, сказал:
- Что касается силы комбрига, так что ж тут удивительного! Человек не курит, ничего спиртного, окромя молока, в рот не берет, ест овощ, не брезгует фруктами, любит, конечно, и мясцо, когда заведется, а главное, по два раза на день гимнастику делает, студеной водой обливается, а от этого самого у человека и здоровья воз, и сила богатырская...
Сторчакова с жаром перебил Христоня:
- Да что ты, Федор, ему доказываешь! Мало ли еще какие богатыри водятся в нашей бригаде! Взять того же Руснака, знатного рубаку из эскадрона Скутельникова. Разве не богатырь? Первейшей статьи богатырь! Самого Илью Муромца за пояс заткнул бы, ежели б только пришлось им помериться силой!
- Эва куда хватил! - сверкнул белизной зубов Недбайло. - "За пояс заткнет!" Илья Муромец, сказывал в школе учитель, самого Соловья-Разбойника к своему стремени пристегнул да на цепь посадил! А вашего Руснака, поди, за голенище заткнет да еще так отшмагает нагайкой, что не всякой сеченой козе и во сне привидится!
Молодые бойцы рассмеялись и переглянулись: здорово, мол, Недбайло осадил Христоню!
За изгибом-дороги сверкнул стрельчатый шпиль катенбургского костела. Бригада с большого шляха свернула на проселочную дорогу - краткий путь к Катенбургу. Лошади с головой утонули в высокой ржи, и казалось издали, что над усатой гладью колосьев движутся не головы всадников, а ползет в хлебах диковинное чудище.
Неожиданно в голове колонны прозвучал сигнал тревоги и тотчас послышался громовой голос Котовского:
- Противник слева-а-а! За мной, в атаку, марш, маа-р-р-ш-ш!
Команду Котовского подхватили нараспев командиры полков и эскадронов, и растянувшаяся было бригада мгновенно сжалась, словно пружина, развернулась фронтом налево и, сверкнув сотнями обнаженных клинков, ринулась за Котовским.
Взлетев на разгоряченных конях на гребень отлогого холма, котовцы увидели крупный отряд польской конницы, настороженно пыливший навстречу котовцам по проселочной дороге. О движении противника Котовскому только что доложили прискакавшие дозорные из бокового охранения.
Зычное "ура!" взорвало знойную тишину над полями, и котовцы с гиком и посвистом обрушились с холма в долину и понеслись на противника. Отряд польских улан, вооруженных пиками, завидев атакующих котовцёв, круто повернул лошадей и, гремя оружием и снаряжением, обратился в бегство.
Проскакав около сотни саженей, Котовский взмахом клинка остановил бригаду и дал сигнал Криворучко вытягивать эскадроны обратно на катенбургскую дорогу.
Сам подъехал к полуэскадрону мадьяр и приказал командиру Иштвану Месарошу установить наблюдение за ускакавшими уланами.
- Гляди за ними в оба, - напутствовал Котовский Месароша. - Наверняка польская пехота где-то окопалась здесь и ведет разведку. И будь осторожен, Иштван, не нарвись на засаду...
Месарош понимающе кивнул, четко откозырял комбригу и, деловито развернув коня, повел своих бойцов следом за противником.
Котовский проводил мадьяр долгим взглядом, потом тронул коня вперед и дал шпоры. Орлик взмахнул передними ногами, энергично захлопал куцым хвостом и, взбочив небольшую породистую голову, широким наметом помчал Котовского вдоль гребня в сторону Катенбурга.
В голове колонны вскоре звонко и весело грянул оркестр. Котовцы вступали в Катенбург, раскаленный безжалостным солнцем.
БОЙ НА РАССВЕТЕ
Деревню Горынку белополяки защищали с дьявольским упорством. Деревня эта стояла на пригорке, и подступы к ней были видны как на ладони. Отсюда было рукой подать до Галиции, и части противника имели задачу отстаивать этот выгодный рубеж до последнего.
По ночам было слышно, как жолнеры [Солдаты (польск.).] рыли окопы и ходы сообщений, как ставили проволочные заграждения. Каждый день разведка доносила, что на помощь гарнизону подходят свежие подкрепления, подвозятся боеприпасы, продовольствие.
Атаку на Горынку каждый раз начинал пеший дивизион - немногочисленный, но надежный резерв кавбригады Котовского. Он постоянно пополнялся кавалеристами, лошади которых были убиты или ранены в боях. В двух эскадронах пешего дивизиона они воевали неделями, дожидаясь, когда посчастливится добыть коня в бою или получить подлеченного в бригадном ветеринарном лазарете.
"Лихую пехоту", как в шутку называл комбриг Котовский свой пеший дивизион, неотступно поддерживали конные эскадроны. И все же, несмотря на усилия котовцев, взять Горынку не удавалось. Плотная завеса пулеметного и ружейного огня противника не допускала пеший дивизион к проволочным заграждениям. Свинцовый шквал каждый раз прижимал пехоту к земле, а конная лава расстраивалась.
Перечитывая очередное указание начдива Якира решительно покончить с Горынкой, Котовский хмурил брови, изредка покачивал головой... "Выйти на оперативный простор!" А разве Котовский не овладел этим простором четвертого дня? Овладел! И довольно успешно!
Это его конные части смело двинулись в обход Горынки по тылам белополяков, с ходу захватили переправы на Икве, у селений Дунаев и Бережцы, и стремительно промчались дальше, до самого Почаева. Но что было делать, когда пехота не смогла продвинуться за своей конницей? Противник в те дни сдержал на внешнем фронте натиск красной пехоты, и усилия Котовского в тылу неприятеля не принесли успеха. Генерал Галлер, командир тринадцатой дивизии белополяков, бросил против конницы свежие резервы и осложнил ее маневрирование. После рейда Котовский не сидел сложа руки ни минуты. Преисполненный решимости взять Горынку во что бы то ни стало, комбриг приказал снова готовиться к наступлению.
На этот раз он решил атаковать Горынку на рассвете и просил начдива прислать на помощь хотя бы немного пехоты. Однако в помощи было отказано, и комбригу ничего другого не оставалось, как рассчитывать только на собственные силы.
Много часов Котовский работал в штабе бригады в этот день. Он то сидел с начальником штаба у настежь раскрытого окна за сводками и донесениями разведчиков, то вышагивал по комнате, обдумывая детали операции, или подолгу склонялся над картой, делая на ней пометки цветными карандашами. И только к исходу дня, перед заходом солнца, когда все было продумано и взвешено, он собрал в полевую сумку бумаги, карту и пошел к себе на квартиру, чтобы подкрепиться и отдохнуть.
В эти дни, в Катенбурге, Котовский квартировал в простой крестьянской хате, крытой соломой. Гостеприимные хозяева охотно уступили ему летнюю половину своего жилья, и он проводил там короткие часы своего отдыха.
Во дворе Котовского встретили его коневод и владелец хаты. Они давно поджидали комбрига к ужину и обрадовались его приходу.
- Добрый вечер, дидусь! - улыбнулся комбриг хозяину.
- Вечер добрый, Григорий Иванович! - радушно ответил старик и засуетился возле комбрига, не решаясь о чем-то спросить.
- Достань-ка воды, - обратился комбриг к коноводу и стал торопливо снимать ремень, гимнастерку, нательную рубаху.
- Вода готова, - ответил коновод. - Только что вытянул из колодца.
Котовский подошел к бадье с водой и запустил в нее руку по самый локоть.
- Не годится, - возразил комбриг и шутливо погрозил коноводу пальцем. Опять мудришь насчет простуды? Ну-ка живо достань свежей, студеной, чтоб была как лед!
Коновод сокрушенно вздохнул, молча выплеснул воду в водопойный желоб, ухватился обеими руками за шест скрипучего колодезного журавля и загремел бадьей.
А комбриг уже делал гимнастику, которой он занимался каждый день и утром и вечером, в любую погоду.
Закончив последнее упражнение, он дал знак коноводу, и тот с шумом и плеском окатил его крутую спину колодезной водой. Комбриг долго фыркал и кряхтел от удовольствия, разбрызгивая воду вокруг себя. Еще дольше растирал докрасна свои атлетические мышцы суровым крестьянским полотенцем.
Когда комбриг покончил с гимнастикой, подошел хозяин хаты.
- Плохи наши дела, - сказал старик глухим голосом и грустно посмотрел на Котовского.
- Ты о чем, дидусь? - спросил комбриг участливо.
- Да как же, Григорий Иванович, - продолжал хозяин. - Войне, видать, конца-краю не будет, а пшеница вот-вот вызреет. И когда ее косить будем, ума не приложишь - Что ты, дидусь. Разве мы дадим погибнуть хлебу, - стал успокаивать его комбриг. - Недолго еще осталось ждать. Вот только вытурим шляхту из Горынки, тогда и начнете косить.
- Хорошо бы так, Григорий Иванович, - закивал головой хозяин.
Котовский с сочувствием отнесся к беспокойству хозяина за судьбу своего хлеба. В тревоге старика он с новой силой ощутил всю остроту того бедствия, которое принесли на своих штыках белополяки хлеборобам Украины.
- Не дождаться, дидусь, польской шляхте хлеба с ваших полей, - вдруг твердо сказал комбриг. - Еще денек-другой, и мы непременно вышвырнем их отсюда!
Взволнованный, он с трудом застегнул непослушными пальцами воротник гимнастерки, прошелся из конца в конец двора, потом обошел вокруг колодца и бесцельно остановился у желоба с водой. И только немного погодя, когда постепенно успокоился, он подошел к накрытому столу, поставленному здесь же, на дворе, у порога хаты, чтобы поужинать, но внимание его привлек топот коня.
- Это кто еще резвится там? - насторожился комбриг и вопросительно посмотрел на коновода.
Возле ворот с коня смахнул кавалерист и быстро вошел во двор. Это был нарочный из штаба дивизии.
- Лично вам, товарищ комбриг, - сказал гонец и вручил Котовскому засургученный пакет, помеченный тремя крестами.
Комбриг вскрыл пакет, бегло прочитал полученный приказ и позвал адъютанта.
- Быстро собери командиров, - приказал адъютанту. - А парня и его коня распорядись накормить, и пусть отдыхают.
Так комбриг и не прикоснулся к ужину. Быстро собрался и ушел в штаб.
- Вот так всегда, - развел руками коновод перед хозяином хаты. - Не дают ему ни поесть, ни отдохнуть.
И как только человек на ногах держится?
- Зря ты так, - сказал старик. - Его здоровья хватит на пятерых. Ведь он у вас богатырь!
- Это верно, конечно, - согласился польщенный коновод. - Только без еды и отдыха воевать человеку никак не мыслимо...
...Командиры полков и эскадронов со всеми военкомами и политруками собирались в просторной гостиной уютного дома катенбургского ксендза, занятого под штаб бригады. Они рассаживались на длинных дубовых скамьях, расставленных вдоль парадной стены гостиной. Стена была украшена портретами кардиналов и епископов. Из позолоченных рам на командиров глядели бесстрастные, выбритые до синевы лица фанатичных слуг Ватикана.
Пока командиры собирались, комбриг наносил на полевую карту свежие пометки. Карту, развернутую на большом круглом столе, скупо освещали три стеариновых свечи, вставленных в фигурные гнезда старинного бронзового подсвечника. Бок о бок с комбригом сидели комиссар и начальник штаба бригады. Они молча и внимательно знакомились с приказом, только что полученным от начдива. Командиры на скамьях вполголоса переговаривались и курили.
Время шло. Настенные часы снова зашипели, словно простуженные, и неторопливо отсчитали одиннадцать вечера. Бой часов оторвал комбрига от карты. Он еще раз взвесил все детали задуманной операции, затем посмотрел на командиров и постучал карандашом по карте.
- Товарищи, - начал комбриг, - мною только что получен приказ. Командование одобряет наше решение снова атаковать Горынку, но требует сделать это немедленно, чтобы завтра уже овладеть переправой на Икве.
Как видите, времени у нас для размышления нет, а задача предстоит нелегкая... Атаку на этот раз начнем перед рассветом, и по-прежнему силами пешего дивизиона. Раскроем таким маневром еще раз огневые точки противника, потом введем в бой конные эскадроны. Если этого будет недостаточно, тогда бросим на помощь пехоте один из конных полков в пешем строю...
Временами комбриг умолкал, и тогда говорили командиры. Каждый из них по-своему оценивал обстановку и делал выводы.
- Горынка стоит на пригорке, а подступы к ней как на ладони, - горячо доказывал эскадронный Девятов, бережно поглаживая белоснежный бинт на раненой руке. - Наш пеший дивизион за эти дни понес большие потери. Ему не по плечу сейчас расчистить дорогу конным эскадронам сквозь колючую проволоку...