Потом Хуанита достала пузырек вазелина и показала мне, на что она способна. Ей было лет восемнадцать, и она не знала многого из того, что происходит в этом мире. Но Хуанита была воплощением любовной страсти и обладала способностью пробудить во мне ответное чувство.
   Она затащила меня в постель, обвила руками и прошептала все; о чем мечтала с тех пор, как Андре-старший ее покинул.
   Среди ночи ребенок заплакал, и Хуанита встала к нему. Потом она прошептала мне что-то, и я опустился на колени и молился на нее, как будто она была одновременно храмом и жрицей.
* * *
   Я проснулся снова в четыре утра и даже не сразу понял, где нахожусь. Все нежные места моего тела ныли, и, когда я взглянул на спящую рядом женщину, нет, не женщину, а скорее девочку, меня охватило чувство, похожее на благоговейный ужас.
   Занавески на окнах были сорваны. Свет уличного фонаря падал на личико спящего ребенка, он чмокал губами.
   Я огляделся. Даже в темноте было заметно, какая вокруг грязь. Хуанита никогда не мыла ни полов, ни стен. Здесь было грязно до нее, такая же грязь сохранится и после.
   Взглянув на ящички кухонного стола, я вспомнил, зачем сюда пришел.
   В нижнем ящике под рулонами оберточной бумаги лежала пачка конвертов, стянутая широкой резиновой лентой. Почтовый штемпель, который почти нельзя было разглядеть в тусклом свете, был из Риверсайда. Имя и адрес Хуаниты написаны почерком ученика начальных классов средней школы. Я оторвал верхний левый угол одного конверта и задвинул ящик.
   – Тебе что-нибудь нужно, Изи?
   – Захотелось пить, но я не стал зажигать свет, опасаясь разбудить тебя, – пробормотал я, поднимаясь.
   – Ты искал воду на полу?
   – Ушиб палец, будь он проклят! – Я попытался изобразить досаду, чтобы она поверила.
   – Стаканы в шкафчике у тебя над головой, милый. Дай мне тоже попить.
   Когда я вернулся в постель, Хуанита протянула руку к пузырьку с вазелином.
   – Я немного устал, малышка, – сказал я.
   – Ничего, Изи, я тебя взбодрю.
   Через несколько часов в комнату пробился солнечный свет. Хуанита сидела в изголовье постели. Вид у нее был такой, как будто она все поняла. Ребенок у нее на руках сосал свою бутылочку.
   – Как давно исчез отец Андре? – спросил я.
   – Слишком давно.
   Я зажег сигарету и предложил ей.
   – И ты ничего о нем не знаешь?
   – Да нет. Он просто исчез, вот и все. – Она улыбнулась мне. – Не беспокойся, милый, он сюда не придет. Его нет в городе.
   – А я думал, ты даже не знаешь, где он сейчас.
   – Я слышала, он удрал.
   – От кого?
   – Просто удрал, вот и все, – сказала она, изобразив презрение на лице.
   Я взял в руки ее ступню и поглаживал до тех пор, пока она не улыбнулась.
   – Ты хочешь, чтобы он вернулся? – спросил я.
   – Нет, – сказала она, но слова ее звучали неубедительно. Сначала она взглянула на ребенка, а потом дала мне понять, что хочет освободить свою ступню.
   Я встал и надел брюки.
   – Ты куда? – спросила Хуанита.
   – Должен встретиться с Мофассом ровно в восемь.
* * *
   Я отправился домой и вздремнул там пару часов, а потом поехал в Риверсайд.
   В те времена Риверсайд был в основном сельским районом. Переулки и дорожные знаки там отсутствовали. Мне пришлось заехать на три заправочные станции прежде, чем я узнал, как добраться до Андре.
   Мне пришлось торчать возле их дома до сумерек, прежде чем я увидел наконец уинтроповский "плимут" бирюзового цвета.
   Линда была женщина крупная, крупнее, чем Этта-Мэй, и рыхлая телом, с чувственным лицом. Ее муж, Шейкер, он же Уинтроп, в свое время прельстился скорее всего золотистым цветом ее кожи. Весь облик Линды источал сладострастие и похотливость, а у бедного Андре был такой вид, что он того и гляди рухнет под тяжестью ее руки, обвивавшей его плечи. Выбившаяся из брюк рубашка развевалась на ветру, шнурок правого ботинка развязался и волочился по земле. У Андре было желтокожее лицо с глазами навыкате. Он был не толст, но в теле. Выглядел вполне добродушным, но всегда пребывал в некоем нервном напряжении; он мог трижды пожать вам руку за один вечер.
   Я наблюдал, как они ковыляют по грязной дороге к дому. Линда пела, а Андре едва удерживался на ногах, поминутно рискуя сесть в грязь.
   Я мог бы немедленно обнаружить свое присутствие, но мне важно было с ним поговорить. А для этого нужно было его как следует напугать, но сделать это должен был кто-то другой. Поэтому я вернулся в Лос-Анджелес, в один маленький, хорошо знакомый мне бар.

Глава 16

   В этот вечер я отправился в "Кози-Рум" в Слаусоне. Это была лачужка, оштукатуренные стены которой удерживались с помощью толя, проволочной сетки и гвоздей. Она стояла посередине большого пустыря, покосившаяся и нескладная. Единственным знаком того, что лачуга обитаема, служила сосновая дощечка над дверью, на которой расплывчатыми черными буквами было написано: "Вход".
   Бар представлял собой тесную, темную комнатушку с обычной, очень простенькой стойкой и несколькими металлическими полками сзади. Роль бармена исполняла плотная женщина по имени Ула Хайна. Она отпускала джин или виски с водой или без оной и неочищенный арахис в пакетах. В комнатушке вплотную один к другому стояла дюжина столиков, за каждым из которых с трудом умещались двое. Бар "Кози-Рум" не предназначался для больших компаний, сюда приходили те, кому хотелось напиться.
   Поскольку обстановка в баре никоим образом не способствовала общению, Ула не тратила денег на музыкальный аппарат или живых исполнителей. Имелся, правда, радиоприемник, откуда доносились лихие ковбойские песни, да еще телевизор, который включался, когда показывали бокс.
   Уинтроп сидел за дальним столиком, пил, курил и выглядел неважно.
   – Привет, Шейкер, – сказал я. В Хьюстоне, когда мы были детьми, его звали Шейкер Джонс. Только после того, как он стал страховым агентом, ему пришло в голову взять себе красивое имя Уинтроп Хьюз.
   В этот вечер Шейкеру было явно не по себе, он был в стельку пьян.
   – Чего ты хочешь, Изи?
   Я удивился, что он узнал меня.
   – Меня послал Мофасс.
   – Зачем?
   – Он хочет получить страховку на дома по Магнолия-стрит.
   Шейкер засмеялся, словно умирающий, услышавший последнюю в жизни шутку.
   – Он поставил там открытые газовые нагреватели, пусть убирается к черту.
   – У него есть кое-что для тебя.
   – Нет у него ничего для меня. Ровным счетом ничего.
   – А если это связано с Линдой и Андре?
   Моя тетка Вел ненавидела пьяниц. Она считала, что они вполне могли бы не вести себя так отвратительно и глупо. "Они прекрасно все соображают", – утверждала она.
   Шейкер подтвердил правоту ее слов, когда вдруг выпрямился и спросил вполне твердым голосом:
   – Где они, Изи?
   – Мофасс велел мне взять все необходимые ему документы. Он просил, если потребуется, доставить тебя до самого дома и во что бы то ни стало получить нужные ему бумаги.
   – Плачу тебе тут же, на месте, триста долларов, и мы не станем связываться с Мофассом.
   Я засмеялся и покачал головой.
   – Увидимся завтра, Шейкер. – Я понял, что он протрезвел, раз взбрыкнул, когда я назвал его Шейкером. – Мы встретимся в восемь тридцать у страховой компании.
   Подойдя к двери, я обернулся. Он сидел прямо и глубоко дышал. Когда я посмотрел на него, мне стало ясно, что между Андре и его безвременной смертью стою только я.
* * *
   Я появился перед конторой Шейкера в назначенное время. Он уже ждал меня. На нем были двубортный пиджак жемчужно-серого цвета, белая рубашка и яркий галстук, вспыхивающий дюжинами желтых бриллиантиков. На левом мизинце сверкали золото и бриллианты, а из ленты шляпы выглядывало красное перышко. Единственной вещью не "с иголочки" у Шейкера был чемоданчик, изрядно потрепанный, с трещиной посередине. В этом был весь Шейкер. Он старательно заботился о своей внешности, а на работу ему было плевать.
   – Куда мы едем? – спросил он, еще не успев захлопнуть дверцу.
   – Скажу, когда доберемся.
   Мне было забавно видеть Шейкера в некотором замешательстве, и я с удовлетворением отметил про себя, что он абсолютно трезв.
   Я ехал на север до Пасадины, там свернул на дорогу номер 66, которая в те времена называлась Футхилл-бульвар. Мы миновали цитрусовые районы Аркадии, Монровии и направились в сторону Помоны и Онтарио. Тогда предгорья еще имели дикий вид. Белый камень и песчаная почва, а на ней – низкорослый кустарник и буйная трава. Цитрусовые сады ярко зеленели и клонились под тяжестью оранжевых и желтых плодов. А по холмам бродили койоты и дикие коты.
   Линда и Андре жили в грязном проулке, называемом Туркел, в четырех кварталах от главной улицы Алессандро-бульвар. Я остановился неподалеку.
   – Вот мы и приехали, – весело сказал я.
   – Где они?
   – А где бумаги, которые нужны Мофассу?
   Шейкер бросил на меня взгляд, полный смертельной ненависти, но я не поднял лапки кверху. Тогда он сунул руку в потрепанный чемоданчик и достал оттуда пачку бумаг листов в пятнадцать. Швырнув пачку мне на колени, перелистал несколько страниц, чтобы показать строчку, где было написано: "Страховые премии".
   – Вот чего он хотел, когда мы говорили с ним в декабре. А теперь скажи мне, где Линда и Андре?
   Я пропустил его вопрос мимо ушей и углубился в документы.
   Шейкер пыхтел от злости, но я не спешил. Официальные документы требуют внимания. В свое время я перевидел их немало.
   – Ну что ты делаешь? – завопил он. – Ты же не способен понять ничего в этих бумагах. Для этого требуется юридическое образование.
   Сам Шейкер отнюдь не был юристом. Он не закончил даже седьмого класса. А у меня за плечами были худо-бедно два курса вечернего факультета городского колледжа в Лос-Анджелесе.
   Тем не менее я озадаченно почесал в затылке, пусть думает, будто я действительно ничего не понимаю.
   – Может быть, это так, Шейкер, может быть. Но у меня есть к тебе один вопрос.
   – Не называй меня Шейкером, Изи, – предостерег он меня. – У меня теперь другое имя. Так что же ты хочешь знать?
   Я перевернул предпоследнюю страницу и показал ему пустое место внизу.
   – Что это такое?
   – Ничего, – быстро ответил он. Слишком быстро. – Здесь должна быть подпись президента страховой компании.
   – Здесь сказано – страхователь или его агент.
   Шейкер еще раз одарил меня убийственным взглядом, затем схватил бумаги и поставил свою подпись.
   – Где они? – потребовал он.
   Я не ответил, но вырулил на дорогу, которая вела туда, где обретались Андре и Линда.
   "Плимут" Шейкера стоял во дворе, глубоко увязнув в грязи.
   – Вот здесь, – сказал я, указав глазами на дом.
   – Прекрасно.
   Шейкер вылез из машины, и я последовал за ним.
   – Ты куда, Изи?
   – С тобой, Шейкер.
   Он ощетинился, когда я опять назвал его этим именем.
   – Ты получил, что хотел, – сказал он. – Теперь дело за мной.
   Я заметил, что правый карман его пиджака отвис. Меня это не очень беспокоило. В моем заднем кармане лежал револьвер 25-го калибра.
   – Я не позволю тебе никого убивать, Шейкер. Я, как ты сказал, не юрист, но знаю, как горячо полиция любит тех, кого они называют соучастниками еще до совершения преступления.
   – Уйди с дороги, – угрожающе прошипел Шейкер и зашлепал по грязи к дому.
   Я последовал за ним.
   Когда он вломился в дверь, я держался шагах в семи или восьми от него. Послышался отчаянный вопль Линды, Андре издал глухой звук, похожий на скрежет внезапно остановившегося лифта, затем затрещала ломающаяся мебель. К этому времени я уже был в дверях.
   В комнате творилось нечто невообразимое. Розовая кушетка была опрокинута на пол вместе с лежавшей на ней Линдой. Она сидела на полу, вытаращив глаза, и голосила что-то нечленораздельное. Ее жесткие волосы торчали на затылке, делая ее похожей на чудовищного цыпленка.
   В одной руке у Шейкера была дубинка, другой он держал Андре за шиворот. Бедняга Андре съежился, пытаясь защититься от сыпавшихся на него ударов.
   – Отпусти меня! – вопил Андре.
   Из раны у него на лбу текла кровь.
   Шейкер удовлетворил его просьбу. Он опустил Андре на пол, отбросил дубинку и сунул руку в карман пиджака. Но я уже стоял у него за спиной. Схватив его за руку, я выдернул пистолет у него из кармана.
   – Что? Что? Что? – зачмокал он.
   Я чуть не рассмеялся.
   – Сегодня ты никого не убьешь, Шейкер.
   – Уйди, уйди! – Его глаза остекленели. Наверное, он плохо понимал, что происходит вокруг.
   – У тебя есть виски? – спросил я у Андре.
   – На кухне. – Вытаращенные глаза Андре мигали, он пытался принять вертикальное положение, но был так потрясен, что подняться на ноги ему удалось только с третьей попытки. Кровь струилась по его синей рубахе. Вид у него был жутковатый.
   – Принеси, – сказал я.
   Линда все еще продолжала вопить. Она сорвала голос, и теперь ее вопли походили на лай старой охрипшей собаки.
   Я сжал ей плечи и грозно крикнул:
   – Заткнись, женщина!
   Но в этот миг услышал грохот и, обернувшись, увидел: Шейкер снова вцепился в Андре. На этот раз схватил его за горло.
   Я надавал Шейкеру пощечин, а потом стукнул его по черепу стволом его же собственного револьвера. Он рухнул на пол, будто подкошенный.
   – Он хотел меня убить, – удивился Андре.
   – Да, – ответил я. – Ты транжиришь его деньги, водишь его машину и трахаешь его жену. Он собирался тебя убить.
   Андре смотрел на меня, словно ничего не понимая.
   Я подошел к Линде и спросил:
   – Сколько у вас осталось денег из тех, что вы взяли у Шейкера?
   – Около половины. – Смертельный страх лишил ее возможности солгать.
   – И сколько это?
   – Восемнадцать сотен.
   – Отдай мне шестнадцать.
   – Что?
   – Отдай мне шестнадцать, возьми две и выкатывайся отсюда. В том случае, если ты, конечно, не хочешь вернуться к нему. – Я кивнул в сторону лежавшего на полу Шейкера.
   Андре принес деньги. Носок, где они хранились, был спрятан под матрасом.
   Пока я отсчитывал долю Линды, она судорожно швыряла платья в чемодан, поминутно в страхе озираясь на Шейкера, потому что он уже начал приходить в себя. Меня это не волновало. Я с удовольствием приложил бы его еще разок.
   – Поехали, милый, – сказала Линда Андре, как только упаковала вещи. На ней было манто из кролика и рыжая лисья шапка.
   – Я только что от Хуаниты, Андре, – сказал я. – Маленький Андре хочет, чтобы ты вернулся. Ты же понимаешь, этой истории пришел конец.
   Андре колебался. Одна его щека опухала на глазах, делая его похожим на собственного сына.
   – Уезжай, Линда, – сказал я. – У Андре есть семья. Да и вряд ли вы сможете прожить вдвоем на двести долларов.
   – Андре! – Голос Линды скрежетал.
   Он уставился на свои башмаки.
   – Дерьмо! – Это было последнее слово, которое она ему сказала.
   – Автобусная остановка в четырех кварталах отсюда, на Алессандро-бульваре.
   Она прокляла меня и испарилась.
   – Мой "форд" возле дома, – сказал я Андре после того, как Линда достигла конца проулка. – Залезай в машину, а я потолкую с Шейкером.
   Андре вынул сумку из чулана. Я мысленно рассмеялся – он уже готовился отчалить.
   Шейкер корчился на полу и вращал глазами, все еще не приходя в себя. Любуясь на это зрелище, я отделил триста долларов от пачки, которую мне оставила Линда. Шейкер очнулся минут через пятнадцать. Я сидел прямо перед ним, откинувшись на спинку складного стула. Он поднял на меня глаза, стоя на коленях.
   – У них осталось тринадцать сотен. Вот они, – сказал я, швырнув носок с деньгами ему в лицо.
   – Где Линда?
   – Видимо, ей есть куда пойти.
   – А Андре?
   – Андре со мной. Я отвезу его домой, к семье.
   – Я убью его, Изи.
   – Да нет, Шейкер, – сказал я. – Андре под моей защитой. Ты меня понял? Будет лучше, если ты поймешь: я убью тебя, если с ним что-нибудь случится.
   – Но мы же договорились, Изи.
   – И я выполнил свое обещание. Ты получил машину и все оставшиеся деньги, а жена тебя не хочет. И убийство Андре ничему не поможет. Так что прими все, как есть. Ты же знаешь, у тебя нет ни одного шанса на выигрыш.
   Шейкер внял моим словам, я прочитал это по его глазам. Он боялся меня, потому что считал бедняком. Вот поэтому-то я и скрывал свое богатство. Все знают – бедняку нечего терять. Бедняк способен убить человека за десять центов.

Глава 17

   Уинтроп Хьюз поднялся на ноги, я отвел его к машине. Револьвер и дубинку я на всякий случай держал при себе – вдруг он увидит Линду или решит напасть на Андре.
   Он отъехал, ругаясь и угрожая пожаловаться Мофассу. Мы с Андре двинулись примерно двадцать минут спустя.
   – Спасибо тебе, Изи, – сказал Андре, когда мы выехали на шоссе. От испуга он вдруг сделался весьма любезным. – Ты в самом деле спас меня.
   Я ничего не ответил. Андре прижимал мой носовой платок к ране на лбу и все оглядывался по сторонам, как собака, которой нужно облегчиться.
   Потом я спросил его:
   – Куда тебя отвезти, Андре?
   Он колебался.
   – Может, подбросишь меня к тетке на Флоренс?
   Я покачал головой:
   – Полиция уже засекла это место.
   – Ты что?
   Я промолчал. Мне нужно было, чтобы Андре смертельно перепугался.
   – Что ты сказал о фараонах, Изи?
   – Они тебя искали, Андре. Всех расспрашивали.
   – Кто?
   – Полиция.
   Андре расслабился.
   – И люди из ФБР.
   Последние слова подействовали на него так, словно я плеснул ему в лицо кипящее масло.
   – Не может быть!
   – Но это так, парень, – сказал я. – Шейкер попросил меня отыскать тебя, потому что хотел вернуть Линду. Он сказал, будто бы правительство готово заплатить тому, кто тебя найдет. Тебе повезло, я не играю в такие игры. Я заглянул к Хуаните. Она считает, что твоему ребенку нужен папа.
   – Спасибо, – сказал Андре.
   Он не отрывал взгляда от окна. Уж не решил ли выброситься из машины на ходу?
   – Чего хотят фараоны? – спросил я.
   – Я не знаю. Может, они просто идут по неверному следу.
   – Ты не хочешь мне об этом рассказать?
   – О чем? Не видел я никаких фараонов. Просто был с Линдой, вот и все.
   – Добиваешься, чтобы я отвез тебя к фараонам, Андре?
   – Зачем ты вмешиваешься в мои дела, Изи? Я ведь, кажется, ничего плохого тебе не сделал.
   Мы поравнялись со стадом коров, возвращавшихся с пастбища. Черно-белые животные осторожно спускались по узкой, крутой тропинке на склоне холма, смертельно рискуя при каждом неосторожном шаге. Но по сравнению с человеком с коровьими глазами, который сидел со мной рядом, они чувствовали себя куда уверенней.
   – Расскажи мне все, вдруг я смогу тебе помочь.
   – Как?
   – Я мог бы найти для тебя безопасное убежище, вернуть тебе Хуаниту и твоего ребенка. Я даже мог бы подкормить тебя до тех пор, пока вся эта история не затихнет.
   – Она не затихнет.
   – Расскажи мне все, – сказал я так убедительно, как только мог.
   Андре откинулся на спинку сиденья и вытер ладонь о штаны. Он гримасничал и стонал.
   – Меня подловили, – заорал он. – Подставили!
   – Кто?
   – Люди с "Чемпиона". Они вложили бумаги в немаркированный конверт. Он лежал в синей папке, которую обычно используют для списков увольняемых.
   – О чем ты говоришь, парень?
   – Они меня подставили! – заорал он опять. – Секретарь мистера Линдквиста разрешил мне подождать шефа в конторе. Я профсоюзный организатор и встречался с вице-президентом раз в два месяца. Но мы договаривались о стачке, потому что начальство собиралось уволить полтораста рабочих.
   Он замолчал, будто все уже было ясно.
   – Так это был список людей, которых они собирались уволить?
   – Да, я так думал. Схватил папку и удрал. Только потом разглядел печать.
   – Какую печать?
   – "Совершенно секретно". – Андре чуть не заплакал. – Совершенно секретно!
   – Но почему ты не вернул папку?
   – Клянусь тебе, я сразу же удрал оттуда, чтобы никто меня не заметил. Я обнаружил правительственную печать только дома. И не решился отнести бумаги назад.
   Андре переплел пальцы, показывая, насколько сложна ситуация, в какую он попал.
   – Но конверт был такой же, как и для списков увольняемых? – спросил я.
   – Да.
   – Возможно, тебя и подставили, – промолвил я безучастно.
   Андре посмотрел на меня с надеждой.
   – Я же говорил тебе.
   – А может, ты просто последний дурак, – сказал я. – Что ты сделал с этими бумагами?
   – Об этом я не стану говорить.
   Мы приближались к окраинам Лос-Анджелеса в самый полдень. Солнце сияло так ярко, что даже синева небес потускнела.
   Когда мы подъехали к ресторану Скипа, я дал Андре свитер, лежавший у меня в багажнике, чтобы прикрыть его окровавленную рубашку. С головой, конечно, сделать ничего было нельзя. Сначала мне даже показалось, что официантка откажется нас обслужить. Но все обошлось. Мы заказали жареных цыплят и пиво. Андре из вежливости молчал.
   Мне не хотелось слишком нажимать на него, парень был на пределе. Он получил сегодня сверх меры.
   Когда официантка принесла чек, Андре уставился на него.
   – Так что теперь будет, Андре?
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Я хочу, чтобы ты рассказал мне о Хаиме Венцлере.
   Огорошить Андре было приятно. Он вел себя как градусник, к которому поднесли спичку.
   – Откуда ты знаешь?
   – Я узнал это по своим каналам и хочу знать все о ваших с ним делах.
   – Зачем?
   – Я работаю на одного человека, понял? Расскажешь обо всем и сможешь избегнуть тюрьмы.
   Андре сжал кулаки, но мне стало ясно – он сломался.
   – Это мой знакомый, вот и все.
   – Как вы с ним познакомились?
   – Когда меня избрали профсоюзным организатором. Белый парень Мартин Вост, президент окружного совета, представил меня на ежемесячном собрании. Хаим был там советником.
   – Вот как? Значит, это он посоветовал тебе украсть секретные документы?
   – Да нет, он был просто другом. Мы с ним выпивали и болтали, а потом он пригласил меня в свою учебную группу.
   – И что же вы изучали?
   – Профсоюзные газеты и все такое прочее.
   – И он не велел тебе красть этих бумаг?
   – Он говорил, что стачка – это война. А чтобы победить, все способы хороши. Поэтому когда я увидел эту папку, сразу схватил ее. Мне казалось, он именно этого хотел от меня и как бы подтолкнул.
   – И что он сказал, когда ты принес ему папку?
   – А с чего ты взял, будто я это сделал?
   – Брось ты это, парень. У меня нет времени заниматься дерьмом.
   – Он вытаращил глаза и спросил, где я достал документы. А когда я ответил, то объяснил, что кража таких документов – государственное преступление. И посоветовал мне побыстрее исчезнуть.
   – И это все?
   – Все.
   – Нет, есть еще кое-что, – сказал я.
   – Что именно?
   – Где сейчас находятся бумаги?
   Тут только я заметил капельки пота на верхней губе Андре. Может быть, пот выступил и раньше, не знаю.
   – Поклянись никому не говорить, откуда об этом узнал.
   – Где, черт побери? – закричал я. Трусость Андре мне осточертела.
   – Ты знаешь автомобильное кладбище за кирпичной стеной в дальнем конце Вернона?
   – Знаю.
   – Мы пошли туда. Возле задней стены стоит грузовик "додж" изумрудного цвета. Мы спрятали бумаги под сиденьем.
   – Венцлер был с тобой?
   – Да, мы ходили вместе. Сказали, что ищем муфту, прошмыгнули внутрь и спрятали папку.
   – А что, если они продадут грузовик?
   – Чепуха, это сущая развалина, стоит там уже тысячу лет.
   Когда мы вернулись к машине, я пообещал Андре попытаться ему помочь.
   – Я служу у одного человека по имени Мофасс. Он управляет несколькими многоквартирными домами, – сказал я.
   – Ну и что?
   – Позвоню ему и попрошу поместить вас в одном из его мексиканских домов. А потом пошлю туда Хуаниту.
   Я достал три сотни долларов из кармана рубашки и вручил Андре.
   – Трать не спеша, парень. Тебе, похоже, придется исчезнуть надолго.
   Я оставил Андре в гостинице на Буена-Виста. Вернувшись домой, позвонил Мофассу и попросил подыскать комнату для Андре.
   – А кто будет платить? – спросил Мофасс.
   – Я.
   – Это неправильно, мистер Роулинз. Владелец не должен платить за своих постояльцев, – проворчал он.
   А потом я позвонил Хуаните.
   – Это ты, Изи? – Голос ее смягчился, как только она узнала меня.
   – Андре в гостинице в центре города, милая, – сказал я.
   Сообщив ей адрес, я добавил:
   – У него есть немного денег, и он очень напуган.
   – Ты хочешь, чтобы я к нему поехала? – спросила она так, словно вся ее дальнейшая жизнь зависела от моего решения.
   – Да, – сказал я. – И послушай, Хуанита.
   – Слушаю, Изи.
   – Пожалей парня, не рассказывай ему о нас.
   – Не беспокойся, милый, я сохраню эту тайну вот здесь.
   Я не мог ее видеть, но ясно представлял, где была ее рука.

Глава 18

   Я подъехал к своему дому под стук молотков. На крыльце орудовали трое. Двое из них плотничали. Окна, я заметил, уже перекрещивали доски, опечатанные ярко-желтыми ленточками. А теперь эти люди вбивали гвозди в свежее дерево моей передней двери.
   – Что вы здесь вытворяете, мать вашу? – заорал я.
   Все мужчины были белые, в черных костюмах. Когда троица обернулась, я узнал одного из них, и этого было вполне достаточно.
   – Мы опечатываем ваш дом, – сказал инспектор Лоуренс, – чтобы предотвратить сокрытие собственности, которая по справедливости принадлежит федеральному правительству.