---------------------------------------------------------------
"The Snow Walker"
McClelland and Stewart Limited.
Toronto, 1979
Рассказы: "Снег", "Чужак в Тарансее",
"Железные люди", "Соединенные",
"Женщина и волк", "Уводящий по Снегу",
"Доброго пути, брат мой!", "Мрачная одиссея Сузи".
Перевод с английского Михайловой Л.Г.
Автор предисловия и комментариев кандидат географических наук Черкасов
А.И.
"Следы на снегу", Москва, издательство "Мысль",
1985.
---------------------------------------------------------------
Снег
Во времена младенчества истории человек уже знал, что на лоно природы
влияют некие силы -- первоосновы. Древние греки, расположившиеся на берегах
своих теплых морей, выделяли четыре элемента: Огонь, Землю, Воздух и Воду.
Но мир греков был поначалу неширок и несколько ограничен, поэтому пятый
элемент всего сущею был им неведом.
Около 330 года до нашей эры древнегреческий математик-перипатетик Пифей
[1. А.Ч.] совершил фантастическое для тех времен путешествие на север -- до
берегов Исландии и далее, в Гренландское море. Там он познал пятый элемент
во всем застывшем белом великолепии и, вернувшись в теплое Средиземноморье,
приложил все старания, чтобы описать увиденное наилучшим образом. Сограждане
путешественника сочли его лжецом -- даже обладающие самым живым воображением
не могли постичь истинное величие и силу белого вещества, изредка
ложившегося легким покрывалом на горние дворцы богов-олимпийцев.
Но вряд ли стоит упрекать их в неспособности представить, сколь велика
сила снега. Мы, потомки и наследники древних греков, испытываем по существу
сходное затруднение и не сознаем мощи пятой первоосновы.
Как мы представляем себе снег?
Хрупкость рождественских снов, сотканных из темной синевы под перезвон
сенных колокольчиков.
Суровая реальность застрявшей в сугробах машины, когда колеса буксуют и
бесцельно крутятся, целиком разрушая мнение о значимости нашей персоны --
кувырком летят назначенные встречи, ломается строго расписанная жизнь.
Призрачный призыв запорошенных женских ресниц зимней ночью.
Решительность мамаш, когда они стягивают со шмыгающих носами ребятишек
промокшие пальто и комбинезоны.
Пленительность воспоминаний стариков, пытающихся удержать в памяти,
увидеть вновь белые дни своего детства.
Банальность телерекламы кока-колы, зазывно сверкающей на заснеженном
склоне Солнечной долины.
Изысканность полной тишины в глубине укутанного снегом леса.
Хрусткий бег лыж и воинственное тарахтение снегохода.
Таким мы видим и знаем снег, но все его образы, известные нам, --
только лежащие на поверхности черты многостороннего, калейдоскопического и
изменчивого элемента.
Снег, на нашей планете фениксом возрождающийся из собственной
растопленной влаги, бессмертен и вездесущ во всей галактике. В космической
пустоте необъятные облака снежных кристаллов целую вечность перетекают с
места на место. И все же, как доказывают умы лучших ученых и острейшие
глаза, которыми астрономы, подобно циклопам, вглядываются в межзвездные
дали, кристаллы, сверкающие в космической бездне, и снежинки, садящиеся на
наши руки и лица тихим декабрьским вечером, по существу одинаковы.
Снег -- это тоненькая пластинка снежинки, на секунду присевшая на
подоконник. Но снег также "дорожный указатель" пути к Солнечной
системе. При взгляде на Марс через телескоп планета предстает как
красноватый шар, только на полюсах сидят снежные шапки, а от них до самого
экватора местами тянутся отливающие ледяным блеском языки. Подобно тому как
антилопа сверкает своим белоснежным зеркальцем вокруг хвоста на равнинах
желто-коричневой саванны, Марс сигнализирует дальним мирам, отражая своими
снежными равнинами яркие лучи нашего общего солнца [2. А.Ч.].
Земля поступает так же.
Когда наш первый космонавт, отправляющийся к звездам, устремится прочь
из Солнечной системы, перед его взором будет бледнеть и сливаться зеленая
окраска материков и голубизна океанов на уменьшающемся земном шаре. И
последний знак, который донесется до него с исчезающей Земли, подаст ему
полярный гелиограф. Последним родным элементом, с которым он попрощается,
будет снег. И снег укажет своим блеском дорогу к нашему миру летящим к нам
инопланетянам -- если у них есть глаза, которые смогут его заметить.
Кристаллическая снежная пыль рассеяна меж звезд, но на Земле снег
предстает еще в одном обличье -- как Титан-повелитель. На юге он властвует
над целым континентом -- Антарктидой. На севере он тяжелым панцирем
покрывает горные отроги, своим весом заставляет Гренландию осесть глубоко в
воду. Ледники -- вот следующее обличье снега.
Ледники рождаются из снега, сыплющегося с неба, -- хрупких мягких
снежинок, почти бесплотных... но падающих непрерывно и никогда не тающих.
Проходят годы, десятилетия, века, а снег все падает. Там, куда одна за
другой ложились невесомые снежинки, скопилась огромная тяжесть. На
поверхности белой пустыни незаметно никаких перемен, но в застывших глубинах
кристаллы меняются: от давления искажается их структура, они соединяются,
плотно смыкаются и в конце концов сливаются в черный, тяжелый лед.
Относительно недавно по геологическим масштабам снег четыре раза
полностью покрывал Северную Америку, почти целиком Европу и большую часть
Азии. Каждый раз снег изменял облик почти половины мира. Неотвратимое
движение ледников толщиной около четырех километров, которые сползали с
огромных ледяных куполов на полюсах, сдирало с лица земли все до самого
базальтового и гранитного основания: уничтожало почву, все проявления жизни,
прорывало глубокие борозды в скальном основании, продавливало земную мантию,
отчего она проседала на сотни метров ниже первоначального уровня. А снег все
падал, ложился мягкими волнами, пока из морей не улетучились и не
превратились в льды несчетные миллионы тонн влаги, пока океаны .не отступили
от берегов континентов.
Мы не знаем другого природного явления, чья мощь превзошла бы
равнодушное движение великого ледника. Даже разрыв земной коры во время
наистрашнейшего землетрясения не может идти ни в какое сравнение. Не ровня
ему и бушующие океанские волны, что с громовым грохотом обрушиваются на
берег. Воздух, ревущий в безумии урагана, бессилен по сравнению с ним. Огонь
самого сердца Земли, взрывающий горы и затопляющий равнины реками
раскаленной лавы, потух бы, встретившись с медленным течением ледника.
Ледник -- макроскопическая форма снега. Но в своей микроскопической
форме он -- воплощение эфирной мимолетной красоты. Банальным стало
утверждение, что нельзя найти ни одной пары абсолютно одинаковых снежинок,
тем не менее каждая из бесчисленных мириад снежинок, упавших за все
существование Земли на ее поверхность, будет вовеки оставаться уникальным
творением симметрии и совершенства, сколько бы времени ни прошло.
Я знаю человека, который большую часть своей сознательной жизни
посвятил изучению этого недолговечного чуда. Он выстроил дом, оснащенный
вместо отопления системой заморозки. В крыше его дома зияет дыра. В снежные
дни и ночи этот человек одиноко сидит в своем ледяном жилище, ловит снежинки
на специально охлажденные стеклянные пластинки и спешит сфотографировать их
через линзу. Для него пятый элемент во всем его бесконечном многообразии и
неповторимости -- сама красота, которую надо боготворить.
Не многие из нас захотели бы разделить с ним эту почти средневековую
страсть. Сказать по правде, современный человек бессознательно укрепляет в
себе шизофреническое отношение к пятому элементу. Хотя многие испытывают
ностальгию по ушедшим в прошлое детским забавам в снегу, к теперешним
вторжениям снега в нашу жизнь мы чаще всего относимся с возрастающей
враждебностью. Мы не можем подчинить себе снег, заставить его работать на
нас. Тот самый снег, который благодатно покрывал зимой девственный мир наших
предков, в новом выстроенном нами мире машин творит хаос. Сильный снeгoпaд
парализует жизнь Нью-Йорка, Монреаля, Чикаго. Он сдавливает транспортные
артерии, ведущие к закоченевшим городам, заносит пути железных дорог,
парализует аэродромы, валит телефонные столбы и мачты линий электропередачи.
Даже не очень сильный снегопад вызывает значительные неудобства -- если
разбившиеся автомобили, сломанные конечности и новых клиентов для бюро
похоронных услуг можно отнести к категории неудобств.
Возможно, мы будем относиться к снегу с еще меньшей симпатией и в
совсем недалеком будущем. Рассказы о старых-добрых зимах, когда сугробы
вздымались до крыш, а санные экипажи проносились по дорогам, наметенным
вровень с вершинами деревьев, -- вовсе не небылицы. Всего сто лет назад это
было обычным явлением. Но за последний век климат потеплел, кривая
температур пошла вверх, произошло улучшение, с нашей точки зрения, в
непостоянных погодных циклах. Возможно, что повышение температуры временное,
и не за горами похолодание. Что мы тогда будем делать в нашем искусственном
мире с его тонкой структурой? Будет ли снег восхищать нас тогда? Скорее
всего само слово "снег" станет проклятием.
И все же, даже если наступит такое время, на земле могут остаться люди,
которых неотвратимое безостановочное падение мягкого белого пуха не
потревожит. Они -- настоящие люди снегов.
Живут они только в северном полушарии, потому что царство снега в южном
-- в Антарктике -- позволяет выжить лишь человеку, защищенному от внешнего
воздействия почти как космонавт.
Люди снегов окружают Северный полюс. Это алеуты, эскимосы и индейцы
атапаски в Северной Америке; гренландцы, лопари, ненцы, чукчи, якуты,
юкагиры и родственные им народы севера Европы и Сибири.
Закоснев в своем "машинном веке", мы обычно полагаем, что
эти люди, лишенные надежной защиты, которую дает наша прославленная техника,
ведут безрадостную жизнь на краю цивилизации, отдают последние силы жестокой
борьбе за выживание и не имеют никакого представления о "духовных
ценностях жизни". И хотя нашим убеждениям в том, что только
техническая . цивилизация обеспечивает человеку достойный образ жизни, будет
нанесен тяжкий удар, следует признать: многочисленные встречи с людьми
снегов доказывают ошибочность этой догматической веры. Большинство из них
вело достойную жизнь, пока наша алчность, порожденная манией величия, и
самоуверенность не заставили нас вмешаться в их дела. Разве не достойно
человека жить в мире со своей совестью и с соплеменниками, в гармонии с
природой, смеяться и любить без стеснения, чувствовать, что день прожит со
смыслом, не терять уверенности на протяжении всего жизненного пути -- от
рождения до смерти -- и гордиться пройденным путем без Заносчивости?
Снег был союзником этих людей. Он защищал и укрывал их от крайнего
холода. Эскимосы строили из снежных плит дома. Обогреваемые изнутри только
жировыми лампами, дома хранили тепло, хотя снаружи температура падала до
пятидесяти градусов ниже нуля и бушевал ветер, чей рев скрадывали толстые
снежные стены. Слежавшийся снег -- прекрасный изолятор. Его можно резать и
формовать гораздо проще, чем древесину. И в то же время он легок и прочен,
если с ним правильно обращаться. Снежный дом-иглу с внутренним диаметром
семь метров и высотой три метра два человека могут построить за два часа.
Иногда эскимосы строили иглу до двадцати метров диаметром и, соединяя
несколько таких домов-комнат, создавали настоящие снежные дворцы.
Все люди снегов так или иначе используют снег для укрытия. Если это
оседлые племена, живущие в деревянных домах, зимой они обкладывают стены
толстым слоем снега. Некоторые устраивают пещеру в высоком сугробе и
покрывают его сверху оленьими шкурами. Если снега много, обитатели Севера
редко страдают от холода.
Снег поддерживает также их транспортную систему. На собачьих и оленьих
упряжках, надев снегоступы или лыжи, можно добраться до любого нужного
места. Весь окружающий мир, засыпанный снегом, становится одной большой
дорогой. По ней можно передвигаться очень быстро. Собачья или оленья упряжка
может развить скорость до сорока километров в час и покрыть за день без
особого труда около двухсот километров.
Подвижность, которую обеспечивает им снег, вместе с изменением
поведения дичи зимой при всех прочих равных условиях уберегает людей снегов
от голода. Снег, покрывающий зимой арктический лед, дает тюленям ложное
ощущение безопасности. Они проделывают во льду дыхательные лунки, прикрытые
тонким слоем снега. Охотник-чукча или эскимос находит такую лунку и ждет
около нее, пока погруженная в снег над лункой костяная или деревянная
палочка не качнется, и быстро вонзает острогу в невидимое животное.
В поросших лесом местах глубокий снег вынуждает лосей и оленей
собираться на ограниченных участках, благодаря чему можно без особого труда
добыть их. Важнее же всего, что животные, кроме летающих и обитающих под
снегом, оставляют на его поверхности следы. Как только выпадет снег, все --
от медведя до зайца -- становятся гораздо более уязвимыми.
Люди снегов знают снег, так же как себя. Современные ученые исследуют
пятый элемент не столько из научного любопытства, сколько из-за хищного
стремления нашей цивилизации подстегнуть разорение Севера или из-за
опасения, что придется вести войну среди снегов. Тратя на исследования
огромные ресурсы денег и времени, ученые начали распознавать бесчисленные
разновидности снега и наделять их именами. Они могли бы поберечь силы,
потому что у эскимосов существует более ста составных слов, обозначающих
разновидности и состояния снега, у лопарей -- почти столько же.
Оленеводы-юкагиры, живущие на арктическом побережье Сибири, могут определить
глубину снега, его плотность и степень внутреннего оледенения, бегло
взглянув на его поверхность.
Люди Севера радуются, когда толстый слой снега покрывает землю. Они
приветствуют первый осенний снег и часто с грустью провожают его весной.
Снег -- их друг. Без его поддержки они погибли бы или, что, по их мнению,
еще хуже, давно были бы вынуждены откочевать на юг и присоединиться к нашей
безумной гонке, в которой не видят особого смысла.
Где-то сейчас идет снег. Может быть, он падает тонкой пылью на холодный
песок пустыни, покрывая его странным бледным налетом и пятная темные лица
кочевников, запрокинутые к небу Для них снег сродни чуду и конечно же являет
собой знамение, наполняющее их души благоговейным страхом, навевающее
холодок предощущения чего-то значительного.
А может, он вьется, скручиваясь в жгуты, над голыми замерзшими
равнинами степей Сибири, прерий Канады, заметая летние ориентиры, подпирая
косыми сугробами двери и окна деревенских домов. Живущие в них люди
терпеливо пережидаю г буран. Пока он бушует, люди отдыхают; работа
возобновится, когда он утихнет. А по весне талые воды помогут подняться
новым растениям из черной земли.
Где-то снег тихо опускается большими хлопьями на окутанный покровом
ночи большой город, завивается в белые коконы в лучах автомобильных фар,
засыпает раны и смягчает уродливые шрамы, нанесенные обитателями города
земле. Дети надеются, что снег будет идти всю ночь, что наутро ни школьный
автобус, ни автомобиль не сможет доставить маленьких мучеников в школу. Но
взрослые, мужчины и женщины, с нетерпением поглядывают в окна, потому что,
если снег не прекратится, он спутает все их продуманные планы, составленные
на следующий день.
А может, снег косо проносится над сгрудившимися у подножия скал
палатками в арктической тундре. Постепенно он заметает свернувшихся колечком
ездовых собак, упрятавших носы в пушистые хвосты -- под снегом им тепло, и
они засыпают. В палатках мужчины и женщины обмениваются улыбками. Завтра
снег будет уже достаточно глубок и плотен, из палаток можно будет
перебраться под купола уютных снежных домов, которые превратят зиму в пору
веселья, песен, отдыха и любви.
Где-то сейчас падает снег.
Чужак в Тарансее
Тарансей -- селение, протянувшееся вдоль сурового скалистого берега на,
одном из Гебридских островов, где выступающие в море островерхие
утесы-великаны защищают с запада земли Шотландии от неукротимой ярости
океана. Те немногие, кому довелось побывать в Тарансее, надолго запомнят
резкий запах торфяного дыма, которым приправлен летящий над холмами ветер,
вкус темного местного эля, присвистывающий гэльский говорок пастухов и
рыбаков, что собираются долгими вечерами под прокопченной крышей трактира
Крофтера.
Это единственное на много миль место, где можно потолковать за кружкой
эля; именно здесь бьется сердце Тарансея и хранится большая часть местных
преданий. С узких балок потолка свисают непонятные предметы, они заполняют и
полки бара -- это остатки затонувших в незапамятные времена судов, прибитые
к берегу волнами северных морей. Среди них выделяются искусно вырезанные из
белой кости фигурки. Они расставлены на почетном месте -- на средней полке,
где сразу бросаются в глаза и возбуждают любопытство посетителей. Там из
волн цвета слоновой кости выныривали нарвалы с длинным бивнем; крошечными
клыками моржи пронзали миниатюрный каяк; три полярных медведя щерились на
фигурку человека, чья поднятая рука заносила над головой спичечку-копье, а
над тушей мускусного быка зловеще застыла стая арктических волков.
В этих резных фигурках сразу чувствовалось неместное мастерство: вряд
ли их могло породить воображение островных пастухов, и тем не менее все они
родились в Тарансее. Их резала рука человека по имени Малькольм Накусяк --
пришельца из иных времен.
Одиссея Накусяка началась одним июльским днем в середине XIX века у
базальтовых скал фьорда на восточном побережье Баффиновой Земли. Полусотне
живших там людей это место было известно как Аувектук -- Лежбище Моржей. На
языке белого человека оно не имело названия, потому что никто из китобоев
даже не сходил здесь на берег, хотя каждый год мимо проплывали их прочно
сколоченные из дерева корабли в погоне за гренландскими китами,
встречающимися в прибрежных водах.
Жизнь людей Аувектука не зависела от этих великанов моря. Моржи давали
им все. Каждое лето, когда льды Девисова пролива начинали двигаться на юг,
мужчины, подготовив копья, гарпуны и каяки, выходили в море, в скрежещущие
льдинами воды пролива. На краях льдин они добывали тучных моржей-гигантов по
тонне весом. Животных надежно защищали доспехи из кожи дюймовой толщины и
пара клыков, которыми они без труда могли пронзить каяк или человека.
Не многие из охотников Аувектука могли по ловкости превзойти Накусяка.
Хотя ему еще не исполнилось тридцати лет, слава о его сноровке и отваге
разнеслась далеко за пределы Аувектука. Молодые женщины дарили ему теплые
улыбки -- дочери эскимосов мало отличаются от своих сестер во всем мире и,
как и они, склонны восхищаться удачливостью. Долгой зимней ночью вокруг
Накусяка частенько усаживались мужчины и подпевали ему, когда он нараспев
рассказывал о своих подвигах. Но Накусяк обладал еще одним даром. Его пальцы
искусно вырезали из кости и бивня моржа маленькие фигурки и словно наделяли
их реальной жизнью. И в самом деле, жизнь Накусяка была наполнена только
хорошим, пока одним июльским днем счастье не изменило ему и он не оказался
во власти разъяренного моря.
В то утро воды пролива окутал непроницаемый белый туман. Охотники
собрались на берегу, вслушиваясь в тоненькие посвисты первых в этом сезоне
моржей, раздававшиеся откуда-то с моря. Велик был соблазн отправиться на их
голоса, но опасность была еще большей. Густой туман в это время года
предвещал сильный западный ветер, и редко кто возвращался домой, если во
льдах его каяк застигал шторм. Как ни хотелось охотникам добыть моржового
мяса, как ни смелы и доблестны они были, никто не отважился выйти в море.
Никто, кроме одного.
Не обращая внимания на предостережения товарищей, Накусяк, надеясь на
свою удачливость, решил все же помериться силой с затаившимися за пеленой
тумана волнами. Те, кто остался на берегу, видели, как его каяк исчез среди
скрежещущих льдин.
Так как дальше носа лодки разглядеть ничего было нельзя, Накусяк с
большим трудом мог определить место нахождения моржей. Густой туман искажал
их голоса и сбивал охотника с верного направления, но все же он ни разу не
сбился с курса и, хотя ушел в море уже намного дальше, чем намеревался,
решил не сдаваться. Он так был поглощен охотой, что не заметил, как
нарастает свист западного ветра.
Спустя несколько дней норвежское китобойное судно в двух сотнях миль
юго-восточнее Аувектука пробивалось на юг сквозь льды Девисова пролива.
Почерневшее от грязи, поцарапанное льдами, деревянное судно по самую
ватерлинию было набито китовым жиром и усом. Его команда изо всех сил гнала
свое суденышко, стремясь скорее достичь свободного ото льдов моря; свежий
западный ветер натягивал все паруса, передавая им остатки мощи уже утихшего
урагана, который зародился на северо-западе.
Матрос, наблюдавший из "вороньего гнезда" за состоянием
льдов, повел подзорной трубой в надежде отыскать разводье и далеко впереди
слева по ходу заметил какую-то фигуру на льдине. Приняв ее за белого
медведя, он скомандовал рулевому на полуюте сменить курс. Матросы
засуетились на палубе: одни побежали за ружьями, другие полезли на ванты,
чтобы получше разглядеть, что там, впереди. Судно пробивалось сквозь лед к
загадочной фигуре, и команда с возрастающим интересом следила, как она
постепенно принимала очертания человека, бессильно повисшего на гребне
тороса.
Как только китобоец круто развернулся против ветра и его паруса
обвисли, двое матросов, быстро перебравшись по движущимся льдам к Накусяку,
подхватили на руки его обмякшее тело и перенесли на борт, а их третий
товарищ захватил поломанный каяк эскимоса.
Китобои не отличались особым гостеприимством, но человека за бортом
морской закон повелевает спасать, невзирая на национальность и цвет кожи.
Накусяку дали глотнуть обжигающего горло шнапса, а когда он перевел дух, его
накормили горячей едой. Вскоре охотник начал поправляться после пережитых на
льдине злоключений. И все же в первые часы своего пребывания на судне
Накусяк не раз испытал минуты замешательства и недоумения. Хотя он и видел
прежде проплывавшие мимо китобойные суда и слышал немало рассказов других
эскимосов о встречах с Каблунаит -- Большеухими [3. А.Ч.], которые охотились
на гренландских китов, сам Накусяк на борт судна никогда не поднимался и
белых людей своими глазами не видел.
Чем дальше китобоец продвигался на юго-восток, оставляя землю за кормой
и увозя Накусяка прочь от Аувектука, тем в большее смятение он приходил. У
него теплилась надежда, что судно повернет на север и пойдет вдоль побережья
на запад в свободные ото льда воды, где водились гренландские киты, но, он
обманулся, а все попытки Накусяка убедить Каблунаит отвезти его домой
оказались безрезультатными. Когда же судно вышло в чистые воды, обогнув мыс
Фарвель на южной оконечности Гренландии, и направилось далее почти прямо на
восток, Накусяк заметался. Он лихорадочно принялся чинить каяк деревянными
брусочками и обрывками брезента, которые ему дал корабельный плотник, но
работал у всех на виду, и о его намерениях догадались. Залатанный каяк у
него отобрали и принайтовили к крышке трюма, где он всегда был под надзором
рулевого и вахтенного. Так китобои позаботились о жизни Накусяка, считая,
что он неминуемо погибнет в океане на таком утлом суденышке. Поскольку,
Накусяк принадлежал к народу, умеющему стойко переносить невзгоды, он
перестал думать о побеге. Плавание ему даже стало приносить удовольствие, но
внезапно грозные ветры его родины снова настигли его.
Судно находилось на юго-востоке от Фарерских островов, когда его догнал
еще один зародившийся во льдах на северо-западе шторм. Судно было крепким и
резво бежало вперед, раскачиваясь на волнах, то и дело зарываясь в них
носом; оно мчалось впереди бури. Когда его дважды зарифленные паруса начали
лопаться с пушечным громом, команда оголила мачты совсем, а когда океанские
валы чуть было не захлестнули корабль с кормы, матросы открыли бочки с
драгоценной ворванью и выпустили ее через шпигаты [1] за борт, чтобы смирить
пенную ярость океана.
Судно вынесло бы и этот шторм, если бы вдруг не оборвались истершиеся
за многолетнее хождение во льдах ванты грот-мачты. Они растянулись и лопнули
со страшным рыком, и тут же грот-мачта обломилась, как тонкая косточка, и
упала в море. Сломанный брус мачты с обмотавшейся вокруг нее сетью веревок
такелажа сыграл роль плавучего якоря: корабль медленно развернуло в
раскрывшуюся между валами пропасть... он осел и завалился на борт.
Не осталось времени спустить баркасы. Волны накрыли и сдернули их в
мгновение ока. Накусяк едва успел вытащить нож, разрезать веревки, которыми
был привязан каяк, и скользнуть внутрь, в узкое отверстие фартука, прежде
чем следующий гигантский пенный вал обрушился на палубу и все исчезло под
толщей воды.
Накусяк на мгновение завис в своем каяке на спине вздыбленного океана.
Когда каяк заскользил вниз по волне, эскимос затаил дыхание -- спуск был так
"The Snow Walker"
McClelland and Stewart Limited.
Toronto, 1979
Рассказы: "Снег", "Чужак в Тарансее",
"Железные люди", "Соединенные",
"Женщина и волк", "Уводящий по Снегу",
"Доброго пути, брат мой!", "Мрачная одиссея Сузи".
Перевод с английского Михайловой Л.Г.
Автор предисловия и комментариев кандидат географических наук Черкасов
А.И.
"Следы на снегу", Москва, издательство "Мысль",
1985.
---------------------------------------------------------------
Снег
Во времена младенчества истории человек уже знал, что на лоно природы
влияют некие силы -- первоосновы. Древние греки, расположившиеся на берегах
своих теплых морей, выделяли четыре элемента: Огонь, Землю, Воздух и Воду.
Но мир греков был поначалу неширок и несколько ограничен, поэтому пятый
элемент всего сущею был им неведом.
Около 330 года до нашей эры древнегреческий математик-перипатетик Пифей
[1. А.Ч.] совершил фантастическое для тех времен путешествие на север -- до
берегов Исландии и далее, в Гренландское море. Там он познал пятый элемент
во всем застывшем белом великолепии и, вернувшись в теплое Средиземноморье,
приложил все старания, чтобы описать увиденное наилучшим образом. Сограждане
путешественника сочли его лжецом -- даже обладающие самым живым воображением
не могли постичь истинное величие и силу белого вещества, изредка
ложившегося легким покрывалом на горние дворцы богов-олимпийцев.
Но вряд ли стоит упрекать их в неспособности представить, сколь велика
сила снега. Мы, потомки и наследники древних греков, испытываем по существу
сходное затруднение и не сознаем мощи пятой первоосновы.
Как мы представляем себе снег?
Хрупкость рождественских снов, сотканных из темной синевы под перезвон
сенных колокольчиков.
Суровая реальность застрявшей в сугробах машины, когда колеса буксуют и
бесцельно крутятся, целиком разрушая мнение о значимости нашей персоны --
кувырком летят назначенные встречи, ломается строго расписанная жизнь.
Призрачный призыв запорошенных женских ресниц зимней ночью.
Решительность мамаш, когда они стягивают со шмыгающих носами ребятишек
промокшие пальто и комбинезоны.
Пленительность воспоминаний стариков, пытающихся удержать в памяти,
увидеть вновь белые дни своего детства.
Банальность телерекламы кока-колы, зазывно сверкающей на заснеженном
склоне Солнечной долины.
Изысканность полной тишины в глубине укутанного снегом леса.
Хрусткий бег лыж и воинственное тарахтение снегохода.
Таким мы видим и знаем снег, но все его образы, известные нам, --
только лежащие на поверхности черты многостороннего, калейдоскопического и
изменчивого элемента.
Снег, на нашей планете фениксом возрождающийся из собственной
растопленной влаги, бессмертен и вездесущ во всей галактике. В космической
пустоте необъятные облака снежных кристаллов целую вечность перетекают с
места на место. И все же, как доказывают умы лучших ученых и острейшие
глаза, которыми астрономы, подобно циклопам, вглядываются в межзвездные
дали, кристаллы, сверкающие в космической бездне, и снежинки, садящиеся на
наши руки и лица тихим декабрьским вечером, по существу одинаковы.
Снег -- это тоненькая пластинка снежинки, на секунду присевшая на
подоконник. Но снег также "дорожный указатель" пути к Солнечной
системе. При взгляде на Марс через телескоп планета предстает как
красноватый шар, только на полюсах сидят снежные шапки, а от них до самого
экватора местами тянутся отливающие ледяным блеском языки. Подобно тому как
антилопа сверкает своим белоснежным зеркальцем вокруг хвоста на равнинах
желто-коричневой саванны, Марс сигнализирует дальним мирам, отражая своими
снежными равнинами яркие лучи нашего общего солнца [2. А.Ч.].
Земля поступает так же.
Когда наш первый космонавт, отправляющийся к звездам, устремится прочь
из Солнечной системы, перед его взором будет бледнеть и сливаться зеленая
окраска материков и голубизна океанов на уменьшающемся земном шаре. И
последний знак, который донесется до него с исчезающей Земли, подаст ему
полярный гелиограф. Последним родным элементом, с которым он попрощается,
будет снег. И снег укажет своим блеском дорогу к нашему миру летящим к нам
инопланетянам -- если у них есть глаза, которые смогут его заметить.
Кристаллическая снежная пыль рассеяна меж звезд, но на Земле снег
предстает еще в одном обличье -- как Титан-повелитель. На юге он властвует
над целым континентом -- Антарктидой. На севере он тяжелым панцирем
покрывает горные отроги, своим весом заставляет Гренландию осесть глубоко в
воду. Ледники -- вот следующее обличье снега.
Ледники рождаются из снега, сыплющегося с неба, -- хрупких мягких
снежинок, почти бесплотных... но падающих непрерывно и никогда не тающих.
Проходят годы, десятилетия, века, а снег все падает. Там, куда одна за
другой ложились невесомые снежинки, скопилась огромная тяжесть. На
поверхности белой пустыни незаметно никаких перемен, но в застывших глубинах
кристаллы меняются: от давления искажается их структура, они соединяются,
плотно смыкаются и в конце концов сливаются в черный, тяжелый лед.
Относительно недавно по геологическим масштабам снег четыре раза
полностью покрывал Северную Америку, почти целиком Европу и большую часть
Азии. Каждый раз снег изменял облик почти половины мира. Неотвратимое
движение ледников толщиной около четырех километров, которые сползали с
огромных ледяных куполов на полюсах, сдирало с лица земли все до самого
базальтового и гранитного основания: уничтожало почву, все проявления жизни,
прорывало глубокие борозды в скальном основании, продавливало земную мантию,
отчего она проседала на сотни метров ниже первоначального уровня. А снег все
падал, ложился мягкими волнами, пока из морей не улетучились и не
превратились в льды несчетные миллионы тонн влаги, пока океаны .не отступили
от берегов континентов.
Мы не знаем другого природного явления, чья мощь превзошла бы
равнодушное движение великого ледника. Даже разрыв земной коры во время
наистрашнейшего землетрясения не может идти ни в какое сравнение. Не ровня
ему и бушующие океанские волны, что с громовым грохотом обрушиваются на
берег. Воздух, ревущий в безумии урагана, бессилен по сравнению с ним. Огонь
самого сердца Земли, взрывающий горы и затопляющий равнины реками
раскаленной лавы, потух бы, встретившись с медленным течением ледника.
Ледник -- макроскопическая форма снега. Но в своей микроскопической
форме он -- воплощение эфирной мимолетной красоты. Банальным стало
утверждение, что нельзя найти ни одной пары абсолютно одинаковых снежинок,
тем не менее каждая из бесчисленных мириад снежинок, упавших за все
существование Земли на ее поверхность, будет вовеки оставаться уникальным
творением симметрии и совершенства, сколько бы времени ни прошло.
Я знаю человека, который большую часть своей сознательной жизни
посвятил изучению этого недолговечного чуда. Он выстроил дом, оснащенный
вместо отопления системой заморозки. В крыше его дома зияет дыра. В снежные
дни и ночи этот человек одиноко сидит в своем ледяном жилище, ловит снежинки
на специально охлажденные стеклянные пластинки и спешит сфотографировать их
через линзу. Для него пятый элемент во всем его бесконечном многообразии и
неповторимости -- сама красота, которую надо боготворить.
Не многие из нас захотели бы разделить с ним эту почти средневековую
страсть. Сказать по правде, современный человек бессознательно укрепляет в
себе шизофреническое отношение к пятому элементу. Хотя многие испытывают
ностальгию по ушедшим в прошлое детским забавам в снегу, к теперешним
вторжениям снега в нашу жизнь мы чаще всего относимся с возрастающей
враждебностью. Мы не можем подчинить себе снег, заставить его работать на
нас. Тот самый снег, который благодатно покрывал зимой девственный мир наших
предков, в новом выстроенном нами мире машин творит хаос. Сильный снeгoпaд
парализует жизнь Нью-Йорка, Монреаля, Чикаго. Он сдавливает транспортные
артерии, ведущие к закоченевшим городам, заносит пути железных дорог,
парализует аэродромы, валит телефонные столбы и мачты линий электропередачи.
Даже не очень сильный снегопад вызывает значительные неудобства -- если
разбившиеся автомобили, сломанные конечности и новых клиентов для бюро
похоронных услуг можно отнести к категории неудобств.
Возможно, мы будем относиться к снегу с еще меньшей симпатией и в
совсем недалеком будущем. Рассказы о старых-добрых зимах, когда сугробы
вздымались до крыш, а санные экипажи проносились по дорогам, наметенным
вровень с вершинами деревьев, -- вовсе не небылицы. Всего сто лет назад это
было обычным явлением. Но за последний век климат потеплел, кривая
температур пошла вверх, произошло улучшение, с нашей точки зрения, в
непостоянных погодных циклах. Возможно, что повышение температуры временное,
и не за горами похолодание. Что мы тогда будем делать в нашем искусственном
мире с его тонкой структурой? Будет ли снег восхищать нас тогда? Скорее
всего само слово "снег" станет проклятием.
И все же, даже если наступит такое время, на земле могут остаться люди,
которых неотвратимое безостановочное падение мягкого белого пуха не
потревожит. Они -- настоящие люди снегов.
Живут они только в северном полушарии, потому что царство снега в южном
-- в Антарктике -- позволяет выжить лишь человеку, защищенному от внешнего
воздействия почти как космонавт.
Люди снегов окружают Северный полюс. Это алеуты, эскимосы и индейцы
атапаски в Северной Америке; гренландцы, лопари, ненцы, чукчи, якуты,
юкагиры и родственные им народы севера Европы и Сибири.
Закоснев в своем "машинном веке", мы обычно полагаем, что
эти люди, лишенные надежной защиты, которую дает наша прославленная техника,
ведут безрадостную жизнь на краю цивилизации, отдают последние силы жестокой
борьбе за выживание и не имеют никакого представления о "духовных
ценностях жизни". И хотя нашим убеждениям в том, что только
техническая . цивилизация обеспечивает человеку достойный образ жизни, будет
нанесен тяжкий удар, следует признать: многочисленные встречи с людьми
снегов доказывают ошибочность этой догматической веры. Большинство из них
вело достойную жизнь, пока наша алчность, порожденная манией величия, и
самоуверенность не заставили нас вмешаться в их дела. Разве не достойно
человека жить в мире со своей совестью и с соплеменниками, в гармонии с
природой, смеяться и любить без стеснения, чувствовать, что день прожит со
смыслом, не терять уверенности на протяжении всего жизненного пути -- от
рождения до смерти -- и гордиться пройденным путем без Заносчивости?
Снег был союзником этих людей. Он защищал и укрывал их от крайнего
холода. Эскимосы строили из снежных плит дома. Обогреваемые изнутри только
жировыми лампами, дома хранили тепло, хотя снаружи температура падала до
пятидесяти градусов ниже нуля и бушевал ветер, чей рев скрадывали толстые
снежные стены. Слежавшийся снег -- прекрасный изолятор. Его можно резать и
формовать гораздо проще, чем древесину. И в то же время он легок и прочен,
если с ним правильно обращаться. Снежный дом-иглу с внутренним диаметром
семь метров и высотой три метра два человека могут построить за два часа.
Иногда эскимосы строили иглу до двадцати метров диаметром и, соединяя
несколько таких домов-комнат, создавали настоящие снежные дворцы.
Все люди снегов так или иначе используют снег для укрытия. Если это
оседлые племена, живущие в деревянных домах, зимой они обкладывают стены
толстым слоем снега. Некоторые устраивают пещеру в высоком сугробе и
покрывают его сверху оленьими шкурами. Если снега много, обитатели Севера
редко страдают от холода.
Снег поддерживает также их транспортную систему. На собачьих и оленьих
упряжках, надев снегоступы или лыжи, можно добраться до любого нужного
места. Весь окружающий мир, засыпанный снегом, становится одной большой
дорогой. По ней можно передвигаться очень быстро. Собачья или оленья упряжка
может развить скорость до сорока километров в час и покрыть за день без
особого труда около двухсот километров.
Подвижность, которую обеспечивает им снег, вместе с изменением
поведения дичи зимой при всех прочих равных условиях уберегает людей снегов
от голода. Снег, покрывающий зимой арктический лед, дает тюленям ложное
ощущение безопасности. Они проделывают во льду дыхательные лунки, прикрытые
тонким слоем снега. Охотник-чукча или эскимос находит такую лунку и ждет
около нее, пока погруженная в снег над лункой костяная или деревянная
палочка не качнется, и быстро вонзает острогу в невидимое животное.
В поросших лесом местах глубокий снег вынуждает лосей и оленей
собираться на ограниченных участках, благодаря чему можно без особого труда
добыть их. Важнее же всего, что животные, кроме летающих и обитающих под
снегом, оставляют на его поверхности следы. Как только выпадет снег, все --
от медведя до зайца -- становятся гораздо более уязвимыми.
Люди снегов знают снег, так же как себя. Современные ученые исследуют
пятый элемент не столько из научного любопытства, сколько из-за хищного
стремления нашей цивилизации подстегнуть разорение Севера или из-за
опасения, что придется вести войну среди снегов. Тратя на исследования
огромные ресурсы денег и времени, ученые начали распознавать бесчисленные
разновидности снега и наделять их именами. Они могли бы поберечь силы,
потому что у эскимосов существует более ста составных слов, обозначающих
разновидности и состояния снега, у лопарей -- почти столько же.
Оленеводы-юкагиры, живущие на арктическом побережье Сибири, могут определить
глубину снега, его плотность и степень внутреннего оледенения, бегло
взглянув на его поверхность.
Люди Севера радуются, когда толстый слой снега покрывает землю. Они
приветствуют первый осенний снег и часто с грустью провожают его весной.
Снег -- их друг. Без его поддержки они погибли бы или, что, по их мнению,
еще хуже, давно были бы вынуждены откочевать на юг и присоединиться к нашей
безумной гонке, в которой не видят особого смысла.
Где-то сейчас идет снег. Может быть, он падает тонкой пылью на холодный
песок пустыни, покрывая его странным бледным налетом и пятная темные лица
кочевников, запрокинутые к небу Для них снег сродни чуду и конечно же являет
собой знамение, наполняющее их души благоговейным страхом, навевающее
холодок предощущения чего-то значительного.
А может, он вьется, скручиваясь в жгуты, над голыми замерзшими
равнинами степей Сибири, прерий Канады, заметая летние ориентиры, подпирая
косыми сугробами двери и окна деревенских домов. Живущие в них люди
терпеливо пережидаю г буран. Пока он бушует, люди отдыхают; работа
возобновится, когда он утихнет. А по весне талые воды помогут подняться
новым растениям из черной земли.
Где-то снег тихо опускается большими хлопьями на окутанный покровом
ночи большой город, завивается в белые коконы в лучах автомобильных фар,
засыпает раны и смягчает уродливые шрамы, нанесенные обитателями города
земле. Дети надеются, что снег будет идти всю ночь, что наутро ни школьный
автобус, ни автомобиль не сможет доставить маленьких мучеников в школу. Но
взрослые, мужчины и женщины, с нетерпением поглядывают в окна, потому что,
если снег не прекратится, он спутает все их продуманные планы, составленные
на следующий день.
А может, снег косо проносится над сгрудившимися у подножия скал
палатками в арктической тундре. Постепенно он заметает свернувшихся колечком
ездовых собак, упрятавших носы в пушистые хвосты -- под снегом им тепло, и
они засыпают. В палатках мужчины и женщины обмениваются улыбками. Завтра
снег будет уже достаточно глубок и плотен, из палаток можно будет
перебраться под купола уютных снежных домов, которые превратят зиму в пору
веселья, песен, отдыха и любви.
Где-то сейчас падает снег.
Чужак в Тарансее
Тарансей -- селение, протянувшееся вдоль сурового скалистого берега на,
одном из Гебридских островов, где выступающие в море островерхие
утесы-великаны защищают с запада земли Шотландии от неукротимой ярости
океана. Те немногие, кому довелось побывать в Тарансее, надолго запомнят
резкий запах торфяного дыма, которым приправлен летящий над холмами ветер,
вкус темного местного эля, присвистывающий гэльский говорок пастухов и
рыбаков, что собираются долгими вечерами под прокопченной крышей трактира
Крофтера.
Это единственное на много миль место, где можно потолковать за кружкой
эля; именно здесь бьется сердце Тарансея и хранится большая часть местных
преданий. С узких балок потолка свисают непонятные предметы, они заполняют и
полки бара -- это остатки затонувших в незапамятные времена судов, прибитые
к берегу волнами северных морей. Среди них выделяются искусно вырезанные из
белой кости фигурки. Они расставлены на почетном месте -- на средней полке,
где сразу бросаются в глаза и возбуждают любопытство посетителей. Там из
волн цвета слоновой кости выныривали нарвалы с длинным бивнем; крошечными
клыками моржи пронзали миниатюрный каяк; три полярных медведя щерились на
фигурку человека, чья поднятая рука заносила над головой спичечку-копье, а
над тушей мускусного быка зловеще застыла стая арктических волков.
В этих резных фигурках сразу чувствовалось неместное мастерство: вряд
ли их могло породить воображение островных пастухов, и тем не менее все они
родились в Тарансее. Их резала рука человека по имени Малькольм Накусяк --
пришельца из иных времен.
Одиссея Накусяка началась одним июльским днем в середине XIX века у
базальтовых скал фьорда на восточном побережье Баффиновой Земли. Полусотне
живших там людей это место было известно как Аувектук -- Лежбище Моржей. На
языке белого человека оно не имело названия, потому что никто из китобоев
даже не сходил здесь на берег, хотя каждый год мимо проплывали их прочно
сколоченные из дерева корабли в погоне за гренландскими китами,
встречающимися в прибрежных водах.
Жизнь людей Аувектука не зависела от этих великанов моря. Моржи давали
им все. Каждое лето, когда льды Девисова пролива начинали двигаться на юг,
мужчины, подготовив копья, гарпуны и каяки, выходили в море, в скрежещущие
льдинами воды пролива. На краях льдин они добывали тучных моржей-гигантов по
тонне весом. Животных надежно защищали доспехи из кожи дюймовой толщины и
пара клыков, которыми они без труда могли пронзить каяк или человека.
Не многие из охотников Аувектука могли по ловкости превзойти Накусяка.
Хотя ему еще не исполнилось тридцати лет, слава о его сноровке и отваге
разнеслась далеко за пределы Аувектука. Молодые женщины дарили ему теплые
улыбки -- дочери эскимосов мало отличаются от своих сестер во всем мире и,
как и они, склонны восхищаться удачливостью. Долгой зимней ночью вокруг
Накусяка частенько усаживались мужчины и подпевали ему, когда он нараспев
рассказывал о своих подвигах. Но Накусяк обладал еще одним даром. Его пальцы
искусно вырезали из кости и бивня моржа маленькие фигурки и словно наделяли
их реальной жизнью. И в самом деле, жизнь Накусяка была наполнена только
хорошим, пока одним июльским днем счастье не изменило ему и он не оказался
во власти разъяренного моря.
В то утро воды пролива окутал непроницаемый белый туман. Охотники
собрались на берегу, вслушиваясь в тоненькие посвисты первых в этом сезоне
моржей, раздававшиеся откуда-то с моря. Велик был соблазн отправиться на их
голоса, но опасность была еще большей. Густой туман в это время года
предвещал сильный западный ветер, и редко кто возвращался домой, если во
льдах его каяк застигал шторм. Как ни хотелось охотникам добыть моржового
мяса, как ни смелы и доблестны они были, никто не отважился выйти в море.
Никто, кроме одного.
Не обращая внимания на предостережения товарищей, Накусяк, надеясь на
свою удачливость, решил все же помериться силой с затаившимися за пеленой
тумана волнами. Те, кто остался на берегу, видели, как его каяк исчез среди
скрежещущих льдин.
Так как дальше носа лодки разглядеть ничего было нельзя, Накусяк с
большим трудом мог определить место нахождения моржей. Густой туман искажал
их голоса и сбивал охотника с верного направления, но все же он ни разу не
сбился с курса и, хотя ушел в море уже намного дальше, чем намеревался,
решил не сдаваться. Он так был поглощен охотой, что не заметил, как
нарастает свист западного ветра.
Спустя несколько дней норвежское китобойное судно в двух сотнях миль
юго-восточнее Аувектука пробивалось на юг сквозь льды Девисова пролива.
Почерневшее от грязи, поцарапанное льдами, деревянное судно по самую
ватерлинию было набито китовым жиром и усом. Его команда изо всех сил гнала
свое суденышко, стремясь скорее достичь свободного ото льдов моря; свежий
западный ветер натягивал все паруса, передавая им остатки мощи уже утихшего
урагана, который зародился на северо-западе.
Матрос, наблюдавший из "вороньего гнезда" за состоянием
льдов, повел подзорной трубой в надежде отыскать разводье и далеко впереди
слева по ходу заметил какую-то фигуру на льдине. Приняв ее за белого
медведя, он скомандовал рулевому на полуюте сменить курс. Матросы
засуетились на палубе: одни побежали за ружьями, другие полезли на ванты,
чтобы получше разглядеть, что там, впереди. Судно пробивалось сквозь лед к
загадочной фигуре, и команда с возрастающим интересом следила, как она
постепенно принимала очертания человека, бессильно повисшего на гребне
тороса.
Как только китобоец круто развернулся против ветра и его паруса
обвисли, двое матросов, быстро перебравшись по движущимся льдам к Накусяку,
подхватили на руки его обмякшее тело и перенесли на борт, а их третий
товарищ захватил поломанный каяк эскимоса.
Китобои не отличались особым гостеприимством, но человека за бортом
морской закон повелевает спасать, невзирая на национальность и цвет кожи.
Накусяку дали глотнуть обжигающего горло шнапса, а когда он перевел дух, его
накормили горячей едой. Вскоре охотник начал поправляться после пережитых на
льдине злоключений. И все же в первые часы своего пребывания на судне
Накусяк не раз испытал минуты замешательства и недоумения. Хотя он и видел
прежде проплывавшие мимо китобойные суда и слышал немало рассказов других
эскимосов о встречах с Каблунаит -- Большеухими [3. А.Ч.], которые охотились
на гренландских китов, сам Накусяк на борт судна никогда не поднимался и
белых людей своими глазами не видел.
Чем дальше китобоец продвигался на юго-восток, оставляя землю за кормой
и увозя Накусяка прочь от Аувектука, тем в большее смятение он приходил. У
него теплилась надежда, что судно повернет на север и пойдет вдоль побережья
на запад в свободные ото льда воды, где водились гренландские киты, но, он
обманулся, а все попытки Накусяка убедить Каблунаит отвезти его домой
оказались безрезультатными. Когда же судно вышло в чистые воды, обогнув мыс
Фарвель на южной оконечности Гренландии, и направилось далее почти прямо на
восток, Накусяк заметался. Он лихорадочно принялся чинить каяк деревянными
брусочками и обрывками брезента, которые ему дал корабельный плотник, но
работал у всех на виду, и о его намерениях догадались. Залатанный каяк у
него отобрали и принайтовили к крышке трюма, где он всегда был под надзором
рулевого и вахтенного. Так китобои позаботились о жизни Накусяка, считая,
что он неминуемо погибнет в океане на таком утлом суденышке. Поскольку,
Накусяк принадлежал к народу, умеющему стойко переносить невзгоды, он
перестал думать о побеге. Плавание ему даже стало приносить удовольствие, но
внезапно грозные ветры его родины снова настигли его.
Судно находилось на юго-востоке от Фарерских островов, когда его догнал
еще один зародившийся во льдах на северо-западе шторм. Судно было крепким и
резво бежало вперед, раскачиваясь на волнах, то и дело зарываясь в них
носом; оно мчалось впереди бури. Когда его дважды зарифленные паруса начали
лопаться с пушечным громом, команда оголила мачты совсем, а когда океанские
валы чуть было не захлестнули корабль с кормы, матросы открыли бочки с
драгоценной ворванью и выпустили ее через шпигаты [1] за борт, чтобы смирить
пенную ярость океана.
Судно вынесло бы и этот шторм, если бы вдруг не оборвались истершиеся
за многолетнее хождение во льдах ванты грот-мачты. Они растянулись и лопнули
со страшным рыком, и тут же грот-мачта обломилась, как тонкая косточка, и
упала в море. Сломанный брус мачты с обмотавшейся вокруг нее сетью веревок
такелажа сыграл роль плавучего якоря: корабль медленно развернуло в
раскрывшуюся между валами пропасть... он осел и завалился на борт.
Не осталось времени спустить баркасы. Волны накрыли и сдернули их в
мгновение ока. Накусяк едва успел вытащить нож, разрезать веревки, которыми
был привязан каяк, и скользнуть внутрь, в узкое отверстие фартука, прежде
чем следующий гигантский пенный вал обрушился на палубу и все исчезло под
толщей воды.
Накусяк на мгновение завис в своем каяке на спине вздыбленного океана.
Когда каяк заскользил вниз по волне, эскимос затаил дыхание -- спуск был так