Мунте Аксель. Легенда о Сан-Микеле

   Кроме того, его сажали на цепь, когда его хозяйка уходила в гости к замужней сестре, которая жила по другую сторону горного озера, на расстоянии доброго часа ходьбы лесом. Помещица опасалась, что прогулка по пол ному соблазнов лесу может оказать на него дурное влияние, и предпочитала не рисковать. А мореплавателем он был плохим, и однажды так испугался внезапного порыва ветра, что перевернул лодку, и пришлось им с хозяйкой добираться до берега вплавь. Теперь он прекрасно понимал, почему по воскресеньям хозяйка сажает его на цепь, ласково похлопывает по голове и обещает угостить яблоком, если он будет хорошо себя вести во время ее отсутствия. Он грустил, но не обижался - как хорошая собака, если ее не берут на прогулку. Однажды, когда помещица посадила его, по обыкновению, на цепь и прошла уже половину лесной дороги, ей показалось, что позади нее на извилистой тропинке треснули ветки. Она обернулась и возмутилась, увидев, что медведь стремительно догоняет ее. Это только кажется, что медведь бегает медленно: на самом деле он может обогнать лошадь, идущую быстрой рысью. В одну минуту он догнал ее, пыхтя и отдуваясь, и, по своему обыкновению, потел чуть сзади, на собачий манер. Дама рассердилась. Она и так уже опаздывала к завтраку, и ей некогда было отводить его домой, но и брать его с собой она не хотела, тем более что он не послушался и самовольно сбросил с себя цепь. Строгим тоном она приказала ему возвращаться домой и погрозила зонтиком. Он остановился на миг, посмотрел на нее хитрыми глазками, но не повернул назад, а стал обнюхивать ее ноги. Тут она заметила, что оп потерял свой новый ошейник, рассердилась еще больше и ударила его зонтиком по носу так сильно, что зонтик сломался. Медведь снова остановился, покачал головой и несколько раз раскрыл свою большую пасть, как бы желая что-то сказать. Затем он повернулся и затрусил по той же дороге обратно, но, прежде чем скрыться из виду, он несколько раз останавливался и смотрел на помещицу. Вечером, когда она вернулась домой, медведь с грустным видом сидел на своем обычном месте перед будкой. Она была еще очень рассержена, подошла к нему и стала его бранить: он не получит ни яблока, ни ужина и, кроме того, два дня будет сидеть на цепи. Старая кухарка, которая любила медведя, как сына, выскочила из кухни вне себя от гнева.
   - За что вы его ругаете, барыня? - воскликнула кухарка. - Он ведь не шалил и не проказничал, умница моя! Сидел тут весь день, кроткий как ангел, только глядел на ворота да поджидал вас.
   Это был другой медведь!
   Часы на башне пробили одиннадцать.
   - Пора спать, - сказал граф. - Я приказал оседлать нам лошадей к семи часам.
   - Желаю вам хорошего сна и прекрасных грез! - сказала графиня, когда я пошел к себе в комнату.
   Я спал мало, но грезил много.
   В шесть часов утра Лео поцарапался в мою дверь, а ровно в семь мы с графом уже ехали по чудесной липовой аллее и вскоре очутились в настоящем лесу. Там и сям среди вязов и дубов вздымался могучий дуб, лесную тишину нарушали лишь ритмичный стук дятла, воркование горлинки да низкий альт дрозда, выводящего последние трели своей баллады. Затем лес остался позади, и мы выехали на залитые солнечным светом луга и поля. И тут я услышал своего любимого жаворонка - он парил на невидимых крыльях в синеве, изливая небу и земле радость, переполнявшую его сердечко. Я смотрел на маленькую птичку и снова благословлял ее, как когда-то на холодном севере, когда я, маленький мальчик, с благодарностью смотрел на серого вестника лета, зная, что зима наконец прошла.
   - Это его последний концерт, - сказал граф. - Скоро он начнет кормить птенцов и ему будет уже не до песен. А вы правы! Это самый великий артист из всех - он поет сердцем.
   - Подумать только, что есть люди, способные убивать этих маленьких безобидных певцов. Стоит пойти на парижский рынок, и вы увидите, как их сотнями продают тем, кто способен их есть. Их голоса наполняют радостью небесный свод, но их бедные мертвые тельца так малы, что могут поместиться в ручке ребенка, и все же мы жадно пожираем их, как будто нет никакой другой еды!
   - Вы идеалист, дорогой доктор. Но, может быть, вы правы, - сказал граф и еще раз взглянул на небо, когда мы поворачивали лошадей, чтобы ехать обратно в замок.
   За завтраком слуга подал графине телеграмму, она протянула ее графу, который ее прочел, не сказав ни слова.
   - Вы, кажется, знакомы с моим кузеном Морисом, - сказала графиня. - Он будет сегодня обедать у нас, если не опоздает на четырехчасовой поезд. Он со своим полком в Туре.
   Да, виконт Морис обедал с нами, этого удовольствия мне избежать не удалось. Он был высок и хорошо сложен; узкий срезанный лоб, огромные уши, тяжелый подбородок и усы а-ля генерал Галифе - вот что больше всего бросалось в глаза при взгляде на его лицо.
   - Какое неожиданное удовольствие встретить вас здесь, господин швед, я никак не ждал! - На этот раз он снизошел протянуть мне руку, маленькую, дряблую руку, пожатие которой было на редкость неприятно и сразу помогло мне его классифицировать. Оставалось только услышать его смех, и он не замедлил дать мне эту возможность. Его громкое однотонное хихиканье раздавалось во время всего обеда. Он немедленно принялся рассказывать графине не слишком пристойную историю о несчастье, постигшем одного из его товарищей, который нашел свою любовницу в кровати денщика. Аббат совсем смутился, но тут граф резко вмешался в разговор и начал через стол рассказывать жене о нашей утренней прогулке: пшеница взошла превосходно, клевер очень густ, и мы слышали концерт запоздавшего жаворонка.
   - Глупости, - сказал виконт. - Они еще поют. Нe далее как вчера я застрелил одного - великолепный выстрел, ведь эта маленькая бестия казалась не больше бабочки!
   Я покраснел до корней волос, но аббат вовремя остановил меня, положив мне руку на колено.
   - Как это жестоко, Морис, застрелить жаворонка! - сказала графиня.
   - А почему? Их тут очень много, а лучшей мишени, чтобы практиковаться в стрельбе, не найти. Кроме, конечно, ласточек. Вы знаете, милая Жюльетта, что я - лучший стрелок в полку. Но если я не буду упражняться, то утрачу меткость, К счастью, возле наших казарм всегда летает масса ласточек, сотни их вьют гнезда под крышами конюшен, а сейчас они кормят птенцов и постоянно мелькают перед моим окном. Это очень приятно - я каждое утро могу тренироваться, не выходя из спальни. Вчера я держал пари с Гастоном на тысячу франков, что убью шесть из десяти, - и убил восемь. Я всегда говорю, что стрельбу по ласточкам следует сделать обязательной в армии. - Он прервал речь и, старательно отсчитывая капли, влил в рюмку с вином какое-то лекарство. - Не будьте глупенькой, милая Жюльетта, - поезжайте завтра со мной в Париж. Вам нужно развлечься после такого долгого одиночества в этой глуши. Предстоит интереснейшее зрелище - состязание лучших стрелков Франции, и вы увидите, как президент республики вручит вашему кузену золотую медаль, не будь мое имя Морис. А потом мы мило пообедаем в "Кафе Англе", а затем я повезу вас в Пале-Рояль; там дают "Брачную ночь" - очаровательный спектакль, чрезвычайно смешной. Я видел его четыре раза, но буду очень рад посмотреть еще раз с вами. На середине сцены стоит кровать, под которой прячется любовник, а жених, старый...
   Граф, не скрывая раздражения, сделал знак жене, и мы все встали из-за стола.
   - Я бы не мог убить жаворонка, - сухо сказал граф.
   - Разумеется, милый Робер! - захохотал виконт. - Разумеется! Вы бы промахнулись.
   Я поднялся к себе в комнату, чуть не плача от душившего меня гнева и стыда, что я не дал волю этому гневу. Я начал укладывать чемодан, но тут ко мне вошел аббат. Я попросил его передать графу, что меня вызвали в Париж и я должен был уехать с ночным поездом.
   - Если я еще раз увижу этого проклятого негодяя, я разобью его наглый монокль о его пустую голову!
   - Пожалуйста, не делайте ничего подобного, не то он вас убьет на месте. Он действительно прекрасный стрелок и дрался на дуэли, право, не знаю, сколько раз: он вечно затевает ссоры и имеет привычку говорить дерзости. Прошу вас об одном - ближайшие сутки держите себя в руках. Завтра вечером он уедет в Париж на эти свои состязания, и, говоря между нами, его отъезд обрадует меня не меньше, чем вас.
   - Почему?
   Аббат ничего не ответил.
   - Ну так, господин аббат, я вам скажу почему. По тому, что он влюблен в свою кузину, а вы его не выносите и не доверяете ему.
   - Раз уж вы чудом отгадали это, то мне следует рассказать вам, что он в свое время делал ей предложение,
   но она ему отказала. К счастью, он ей не нравится.
   - Но она его боится, а это, пожалуй, еще хуже!
   - Графу неприятна его дружба с графиней. Вот поэтому он и не хотел оставить ее одну в Париже, где виконт Морис вечно привозит ей приглашения на балы и в театры.
   - Не думаю, чтобы он завтра уехал!
   - О нет, он уедет - ему слишком хочется получить золотую медаль, а получить ее у него есть все шансы, так как он правда превосходный стрелок.
   - Жаль, что я не могу сказать того же о себе! Я за стрелил бы этого скота и отомстил бы за ласточек. Вам что-нибудь известно о его родителях? Я полагаю, что там что-то было неблагополучно.
   - Его матерью была немецкая графиня, очень красивая женщина, от которой он унаследовал свою внешность. Однако брак, по-видимому, оказался неудачным. Его отец много пил, отличался некоторыми странностями и был крайне раздражителен. Под конец он почти сошел с ума, и поговаривают, будто он покончил с собой.
   - Надеюсь, сын последует примеру отца, и чем скорее, тем лучше. От сумасшествия он уже недалек.
   - Вы правы: у виконта также есть немалые странности. Например, он, как вы могли заметить, обладает цветущим здоровьем, и все же он чрезвычайно мнителен и вечно боится чем-нибудь заразиться. В прошлый раз, когда оп был здесь, сын садовника заболел тифом, и он сразу же уехал. Он без конца принимает лекарства, и вы, наверное, видели, что даже за обедом он пил какие-то капли.
   - Да. Это был единственный момент, когда он замолчал !
   - Он всегда советуется с новыми врачами. Жаль, что он вас недолюбливает, не то вы обзавелись бы новым пациентом. Но почему вы смеетесь?
   - Мне пришла в голову забавная мысль. Когда человек сердится, смех лучшее лекарство. Вы видели, в каком настроении я был, когда вы вошли. Наверное, вам будет приятно услышать, что я совсем успокоился и настроение у меня превосходное. Я передумал и сегодня не уеду. Сейчас мы спустимся в курительную. Обещаю вести себя безупречно.
   Виконт, весь красный, стоял перед зеркалом и нервно покручивал свои усы а-ля генерал Галифе. Граф читал у окна "Фигаро".
   - Какое неожиданное удовольствие видеть вас здесь, господин швед, насмешливо сказал виконт, вставляя монокль в глаз, словно чтобы получше меня рассмотреть. - Надеюсь, тут никто не заболел колитом?
   - Пока нет, но как знать, что будет дальше.
   - Насколько я слышал, вы специалист по колитам.
   - Жаль, что никто, кроме вас, ничего не знает об этом удивительном заболевании. По-видимому, вы ни с кем не желаете им делиться. Будьте так любезны, объясните мне, что такое колит? Это заразная болезнь?
   - Нет. В обычном смысле слова.
   - Она опасна?
   - Нет, если ее вовремя распознать и лечить правильно.
   - И, конечно, сделать это можете только вы?
   - Я здесь не как врач. Граф был так любезен, что пригласил меня в качестве гостя.
   - Ах, вот как? А что же будет с вашими пациентами в Париже во время вашего отсутствия?
   - Вероятно, они поправятся.
   - Не сомневаюсь! - захохотал виконт.
   Я должен был сесть рядом с аббатом и взять газету, чтобы сохранить спокойствие. Виконт раздраженно посматривал на часы на каминной полке.
   - Я пройдусь с Жюльеттой по парку. Жаль сидеть в комнатах в такую чудесную лунную ночь,
   - Моя жена легла спать, - сухо сказал граф. - Она не совсем хорошо себя чувствует.
   - Почему, черт возьми, вы мне этого не сказали? - сердито пробурчал виконт и налил себе еще стакан коньяку с содовой. Аббат был погружен в "Журпаль де деба", но я заметил, что исподтишка он наблюдает за нами.
   - Что-нибудь новенькое, господин аббат?
   - Я читаю про состязание, объявленное Стрелковым обществом Франции. Оно назначено на после завтра, и президент вручит победителю золотую медаль.
   - Держу пари на тысячу франков, что ее получу я! - крикнул виконт, ударив себя кулаком в широкую грудь. - Если только ночной парижский экспресс не сойдет с рельсов... пли я не заболею колитом, - добавил он, насмешливо поглядев на меня.
   - Перестаньте пить коньяк, Морис, - сказал граф. - Вы выпили больше, чем следует. Вы совсем пьяны.
   - Смотрите веселей, доктор Колит, - захохотал виконт. - Выпейте-ка коньяку с содовой, это разгонит ваше уныние. К сожалению, ничем не могу быть вам полезен, но почему бы вам не взяться за аббата, который постоян но жалуется на печень и пищеварение? Господин аббат, пожалейте доктора Колита, - разве вы не видите, как он жаждет посмотреть ваш язык?
   Аббат продолжал молча читать "Журналь де деба".
   - Ах, не хотите! А вы, Робер? Вы были так мрачны за обедом! Почему вы не покажете шведу ваш язык?
   У вас, наверное, колит! Так сделайте одолжение доктору. Не хотите? Что же, доктор Колит, вам не везет. Но что-бы вас развеселить, я покажу вам свой язык и попрошу внимательно его обследовать.
   С сатанинской усмешкой он высунул язык и стал похож на химеру собора Нотр-Дам. Я встал и пристально поглядел на его язык.
   - У вас скверный язык, - сказал я серьезно, - очень скверный.
   Он быстро обернулся к зеркалу и стал рассматривать свой обложенный язык завзятого курильщика. Я взял его руку и пощупал пульс, заметно участившийся после бутылки шампанского и трех стаканов коньяку с содовой.
   - Голова болит?
   - Нет.
   - Завтра утром она у вас, несомненно, будет болеть.
   Аббат опустил газету.
   - Расстегните брюки, - сказал я строго, и виконт повиновался с кротостью ягненка.
   Я постучал пальцами по диафрагме, и он начал икать.
   - А! - сказал я и, пристально глядя ему в глаза, добавил: - Благодарю, это все.
   Граф уронил "Фигаро".
   Аббат, открыв рот, поднял руки к небу.
   Виконт стоял передо мной, онемев.
   - Застегните брюки, - приказал я, - и выпейте коньяка, вам это будет полезно.
   Он машинально застегнул брюки и одним глотком выпил стакан коньяку с содовой, который я ему протянул.
   - За ваше здоровье, господин виконт, - сказал я, поднося к губам свой стакан. - За ваше здоровье.
   Он отер пот со лба, снова повернулся к зеркалу, посмотрел на свой язык и сделал отчаянную попытку рассмеяться, но она не удалась.
   - Вы хотите сказать... вы думаете, что...
   - Я ничего не хочу сказать. Я ничего не сказал. Я не ваш врач...
   - Но что я должен делать? - дрожащим голосом произнес он.
   - Лечь в постель, и чем раньше - тем лучше, не то вас отнесут в спальню на руках. Я подошел к камину и позвонил.
   - Проводите виконта в его комнату, - сказал я лакею. - И пусть его слуга сразу уложит его в постель.
   Опершись на руку лакея, виконт, шатаясь, направился к двери.
   На заре я поехал кататься верхом и вновь услышал, как жаворонок высоко в небе поет свой утренний гимн солнцу.
   - Я отомстил за убийство твоих братьев, - сказал я ему. - А за ласточек рассчитаюсь с ним позже.
   Я сидел у себя в спальне и завтракал с Лео. В дверь постучали, вошел робкий человек, невысокий и щуплый. Он поклонился мне очень почтительно. Это был сельский врач, который, как он сказал, хотел представиться своему парижскому коллеге. Я был очень польщен, попросил его сесть и предложил ему папиросу. Он рассказал о нескольких интересных случаях из своей практики, но эта тема скоро иссякла, и он встал, собираясь уйти.
   - Кстати, вчера ночью меня позвали к виконту Морису, и сейчас я как раз от него.
   Я выразил свое сожаление по поводу болезни виконта, однако предположил, что она вряд ли серьезна, так как вечером он был совсем здоров и в прекрасном настроении.
   - Не знаю, - сказал доктор. - Симптомы неясны, и я думаю, что с диагнозом торопиться не следует.
   - Вы разумны, дорогой коллега! И, несомненно, вы велели ему не вставать с постели?
   - Конечно. Неприятно, что виконту надо было ехать в Париж, но об этом, разумеется, не может быть и речи.
   По правде говоря, сначала я решил, что это просто засорение желудка, но он проснулся с ужасающей головной болью, а сейчас у него непрерывная икота. Он убежден, что у него колит. Я, признаюсь, никогда не лечил колита. Я хотел дать ему касторки - язык у него совсем обложен, но если колит похож на аппендицит, то с касторкой надо быть осторожным. Как вы думаете? Он все время проверяет свой пульс и осматривает язык. Но как ни странно, он очень голоден и рассердился, когда я не позволил ему позавтракать.
   - Вы поступили совершенно правильно. Не надо рисковать. Продержите его двое суток на одной воде.
   - Конечно. - Я нe возьму на себя смелость давать вам советы. Они вам,ни к чему, но ваше предубеждение против касторки я не разделяю. На вашем месте я дал бы ему хорошую дозу - малые дозы не имеют смысла. Три столовые ложки будут ему весьма полезны.
   - Три полные столовые ложки?
   - Да, по меньшей мере, а главное - ничего, кроме воды!
   - О да!
   Сельский врач мне очень понравился, и мы расстались большими друзьями.
   Днем графиня повезла меня к маркизе. Мы ехали по тенистым дорогам под птичий щебет и жужжание пчел.
   Графине надоело меня поддразнивать, но она была в прекрасном настроении, и болезнь кузена, казалось, ее вовсе не тревожила. Маркиза, рассказала она мне, превосходно себя чувствует, но неделю назад была страшно взволнована внезапным исчезновением Лулу, и ночью весь дом был поставлен на ноги, чтобы его искать.
   Маркиза не сомкнула глаз и лежала в полной прострации, когда днем "Лулу вернулся с разорванным ухом и поврежденным глазом. Его хозяйка тотчас вызвала телеграммой ветеринара из Тура, и теперь Лулу уже поправился. Маркиза торжественно представила нас с Лулу друг другу. Видел ли я когда-нибудь такую чудесную собаку? Нет, никогда!
   - Как же так? - укоризненно просопел Лулу. - Вы утверждаете, что любите собак, а меня не узнаете?
   Разве вы забыли, как купили меня в этой ужасной собачьей лавке...
   Чтобы перевести разговор на другую тему, я предложил Лулу обнюхать мою руку, и, умолкнув, он принялся тщательно обнюхивать один палец за другим.
   - Да, конечно, это ваш особый запах. Я запомнил его с того дня, когда познакомился с ним в собачьей лапке, и он мне очень нравится. Ах! Клянусь святым Рохом, покровителем собак, я чую кость, большую кость.
   Где она? Почему вы мне ее не дали? Эти глупые люди не дают мне костей! Они считают, что кости вредны маленьким собакам. Какие дураки, не правда ли? Кому вы отдали кость? - Он вспрыгнул ко мне на колени, продолжая меня обнюхивать. - Подумать только - другая собака! Одна ее голова! Большая собака! Громадная собака, у которой изо рта капает слюна! Может быть, сенбернар! Я маленькая собака и страдаю астмой, но сердце у меня на месте, я ничего не боюсь, и вы можете сказать этому своему слону, чтобы он не вздумал подходить ко мне или к моей хозяйке, не то я его проглочу живьем! - Он презрительно фыркнул. - Собачьи галеты! Вот что ты вчера ел, большой вульгарный зверь. От одного запаха этих твердых отвратительных галет, которыми меня угощали в собачьем магазине, меня тошнит! Нет уж! Я предпочитаю сухое печенье, пряники или ломтик вон того миндального торта. Собачьи галеты!
   И он переполз обратно на колени своей хозяйки со всей поспешностью, которую позволяли его толстые, короткие лайки.
   - Навестите меня еще раз перед вашим возвращением в Париж, - любезно сказала маркиза. - Да, зайдите еще раз, - просопел Лулу, - вы не так уж плохи! Послушайте-ка, - окликнул меня Лулу, когда я встал, собираясь откланяться, - завтра полнолуние, и меня тянет повеселиться. Не знаете, тут поблизости нет дамы моей породы? Только ни слова моей хозяйке, она этого не понимает. Впрочем, неважно, какая порода. Сойдет любая.
   Да, Лулу не ошибся, было полнолуние. Я не люблю луны. Таинственная ночная странница слишком часто отгоняла сон от моих глаз и нашептывала мне слишком много грез. Солнце не окутано тайной, - сияющий дневной бог, который принес жизнь и свет в наш темный мир и все еще хранит нас, хотя все остальные боги, царившие некогда на берегах Нила, на Олимпе и в Валгалле, ушли в мрак небытия. Но никто ничего не знает о бледной страннице луне, чье холодное недремлющее око насмешливо блестит над нами в неизмеримой высоте.
   Графу луна не мешала, лишь бы ему позволили спокойно сидеть, в курительной за послеобеденной сигарой и Фигаро. Графиня любила луну. Ей нравился ее тайнственный свет, ее обманчивые грезы. Ей нравилось молча лежать в лодке и смотреть вверх на звезды, пока я медленно погружал весла в серебристые воды озера. Еи нравилось бродить под старыми липами, где серебристый свет мешался с черной тенью, такой глубокой, что графине приходилось опираться на мою руку, чтобы найти дорогу. Ей нравилось сидеть на уединенной скамье, устремляя свои большие глаза в безмолвную ночь. Порой она роняла несколько слов, но редко, а мне ее молчание нравилось не меньше ее речей.
   - Почему вы не любите луны?
   - Не знаю. Кажется, я ее боюсь. - Но чего же?
   - Нe знаю. Сейчас так светло, что я вижу ваши глаза - две сияющие звезды, и все же так темно, что я боюсь сбиться с пути. Я новичок в этой стране грез.
   - Дайте мне руку, я покажу вам дорогу. Ваша рука казалась мне такой сильной, почему же она дрожит? Да, вы правы, это только сновидение, и надо молчать, - или оно рассеется. Слышите! Это соловей.
   - Нет, это дрозд!
   - Это, несомненно, соловей. Не говорите, слушайте, слушайте!
   Жюльетта запела нежным голосом, ласковым, как ночной ветерок в листве:
   Non, non, ce n'est pas le jour,
   Се n'est pas l'alouette,
   Dont les chants ont frappe ton oreille inquiete,
   C'est le rossignol
   Messager de l'amour [54].
   - Молчите, молчите!
   C дерева над нами раздался крик совы, зловещий, предостерегающий. Графиня испуганно вскочила. Мы молча пошли обратно.
   - Спокойной ночи, - сказала графиня. - Завтра полнолуние. До завтра!
   Лео ночевал в моей комнате - без спросу, и мы оба чувствовали себя виноватыми.
   - Где ты был и почему ты так бледен? - спросил меня Лео, когда мы тихонько проскользнули в мою спальню. - Все огни погашены, и все собаки в деревне молчат. Должно быть, очень поздно!
   - Я был очень далеко, в краю сновидений и тайн, и чуть-чуть не заблудился.
   - Я уже засыпал в конуре, но тут меня вовремя раз будила сова, и я как раз успел проскочить за тобой в замок.
   - Она и меня тоже разбудила вовремя, милый Лео!
   - А ты любишь сов?
   - Нет, - сказал Лео, - предпочитаю молодых фазанов. Я как раз такого съел. Он пробегал в лунном свете перед самым моим носом. Я знаю, что это запрещено, но я не мог противостоять искушению. Ты меня не выдашь лесничему, правда?
   - Нет, мой друг! А ты не скажешь дворецкому, что мы так поздно вернулись домой?
   - Конечно нет.
   - Лео, но тебе хоть совестно, что ты украл этого молодого фазана?
   - Я уговариваю себя, что совестно!
   - Но это не легко! - сказал я.
   Нет! - пробормотал Лео, облизываясь.
   - Лео, ты вор, и не единственный здесь, а кроме того, ты - плохой сторож. Тебя держат в замке для того, чтобы отгонять воров; почему же ты не будишь громовым лаем своего хозяина, а сидишь здесь и смотришь на меня ласковыми глазами?
   - Что поделаешь! Ты мне нравишься.
   - Лео, мой друг, во всем виноват сонливый ночной сторож там, в небесах. Вместо того чтобы освещать своим фонарем все темные уголки парка, где под липами стоят уединенные скамейки, он нахлобучил на лысую голову ночной колпак из туч и мирно спал, препоручив свои обязанности сове! Или он только представлялся спящим, а сам все время подглядывал за нами, хитрый старый греховодник, дряхлый донжуан, гуляющий среди звезд, подобно старому фланеру, который слишком изношен, чтобы любить, но рад поглядеть, как делают глупости другие.
   - Некоторые утверждают, что луна - юная красавица, - сказал Лео.
   - Не верь этому, мой друг. Луна - высохшая старая дева, которая злобно подглядывает за бессмертной трагедией смертной любви.
   - Луна - это призрак, - заявил Лео. - Призрак? Кто тебе сказал?
   - Один из моих предков в незапамятные времена слышал это от старого медведя на перевале Сен-Бернар. Тот узнал это от Атта Троля, который слышал это от Большой Медведицы, царящей над всеми медведями. Там на небе они все боятся луны. Не удивительно, что и мы, собаки, ее боимся и на нее лаем, раз даже блистательный Сириус, Небесный Пес, царящий над всеми собаками, бледнеет, едва она покидает свою могилу и из сумрака показывается ее зловещее лицо. Что же, по-твоему, на земле только ты один не можешь спать, когда встает луна? Все дикие звери, все твари, которые ползают и копошатся в лесу и в поле, - все они покидают свои убежища и мечутся в страхе под ее злокозненными лучами. Сегодня вечером в парке ты, наверное, не отрывал глаз от кого-то другого, не то ты заметил бы, что она - призрак и следит за тобой. Она любит проникать под липы старых парков, в развалины замков и церквей, любит бродить по старым кладбищам, склоняясь над каждой могилой, чтобы прочитать имя покойника. Она любит созерцать серо-стальными глазами унылую снежную пелену, саваном окутывающую мертвую землю, любит заглядывать в спальни, чтобы пугать спящих кошмарами.