Страница:
Площадь Тавра оказалась только промежуточной остановкой.
У аккуратного постамента, сложенного из дорогого румийского [44]гранита, чиновник, сопровождающий процессию, зачитал народу перечень прегрешений осужденных и объявил о назначенном им наказании. Плебс встретил приговор бурей ликования. «Полочан» не просто приговорили к смерти – их везли по той самой дороге, по которой доставляли к месту казни государственных преступников, вызвавших гнев самого кесаря. Все это еще перед выездом им тихо прошептал возчик. Тогда Сомохов еще сумел перевести услышанное на русский язык. Теперь профессор не смог бы сказать ни слова – все его лицо закрывала маска из полуразложившихся капустных листьев.
Малышева охватила звериная ярость. Будь руки свободными, он и без оружия сейчас пошел бы на окружающую толпу. Одетые в лохмотья маргиналы и люмпены, составляющие ее, изливали недовольство собственной долей, измываясь над «врагами народа». Тощие, в рваных тогах, измученные болячками и житейскими проблемами граждане величайшего города пробовали отыграться на тех, кто уже не мог им ответить.
Костя рванулся. Он видел слабо, саднило и болело все тело, зато проснулся и потребовал выхода гнев, дикое животное чувство. Тут же копье ближайшего стражника описало дугу, отбрасывая не в меру активного смертника обратно в глубину загаженной повозки.
На площади процессия не остановилась.
Следом за приговоренными к смерти иноземцами уже катилась целая толпа. Кричали, бросали камни и куски кирпича. Повозка пошла вверх по заметно сузившейся улице. Многие из тех, кого на площади вегилы-охранники еще держали подальше, в толчее подобрались к «кельтам»: чья-то клюка врезалась в спину Захара, вскрикнул Улугбек, когда двадцатисантиметровая медная заколка для волос воткнулась ему в бедро. Толстая неряха радостно заверещала и, потрясая окровавленным импровизированным оружием, растворилась в толпе.
– Стоять! – крик, прозвучавший из-за спин, был достаточно властен, но командовавший процессией офицер даже не удостоил его вниманием.
– Стоять, я сказал! – Четверка греков в коротких кожаных варварских штанах и простых накидках прокладывала путь вослед въезжающей в узкую арку повозке смертников. Передний грек размахивал грамотой с печатью, но ни мавр, ни сопровождающие не обращали на это никакого внимания.
Начальник конвоя даже демонстративно хлестнул лошадь, тянущую повозку, рядовые стражники быстрее заработали тупыми кончиками копий.
В арке их уже ждали. Высокий, забранный в доспехи усатый варвар на громадном черном жеребце в окружении десятка «кельтов» выглядел слишком грозно для скромных служителей порядка: передовые стражники столпились перед лошадью франка, перегородившей не самую широкую улочку. У всех латинян было расчехлено оружие и сняты верхние плащи, открывая любопытствующим дорогие кольчуги и обшитые бляхами стеганые куртки.
Рядом с варваром на небольшом мерине демонстративно скучал немолодой грек в плаще с цветами военно-морского флота.
– Да кто вы такие? – заревел мавр, подлетая к людям, преграждающим дорогу. – С дороги! Не то обвиню в попытке мятежа!
Варвар даже не двинулся с места, только плюнул из-под нависшей над глазами боевой маски под ноги негодующему командиру охранников.
Тот взбеленился. По знаку толстяка-командира из оцепления к месту задержки процессии потянулись пелтасты, вооруженные щитами и мечами. Перед горсткой варваров через минуту выросла уже стена щитов.
– С дороги, бунтовщики, или мне придется убрать вас силой оружия!
«Кельты» не сдвинулись с места. Только несколько пеших латинян откинули крышки тулов, открывая передним воинам кесаря ровные ряды плотно уложенных стрел, да вытянули из-за спин длинные луки с уже натянутыми тетивами.
– Отряд! – Мавр отступил чуть назад. – За басилевса, на врагов Византии…
Но его эмоциональную речь прервал оторвавшийся от собственных ногтей грек в одежде моряка. Он окинул ленивым взглядом разом побелевшего от гнева мавра и флегматично ткнул пальцем за его спину:
– Может, лучше посмотришь назад, любезный?
Вегил не оглядываясь выпалил:
– Да ты кто такой? – Он уточнил: – Кто ты, чтобы указывать мне?
Кто-то потянул мавра за край тоги, и когда негодующий и сочащийся злобой командир полицейской команды, перевозящей осужденных, обернулся, ему в глаза ткнули грамоту. Слова замерли в устах толстяка – перед его глазами, на расстоянии вытянутой руки, плясала на пергаменте багряная печать самого басилевса.
– Это помилование осужденным за вчерашний разбой! – четко выговорил вновь вернувшийся к своим ногтям моряк. – И снизу печать самого самодержца!
Возражать вегил не стал. Пока его глаза пробегали одну за другой строчки грамоты, пелтасты медленно разошлись, открывая варварам и морякам великого дуки доступ к повозке со смертниками. «Полочане» были без сознания, и суровое лицо предводителя варваров перекосила страшная гримаса.
– Проезжай, проезжай пока! – рявкнул на замершего возницу уже держащий в руке грамоту мавр. – Я прочитаю и разберусь. Если здесь все верно, то всех их, конечно, освободят. – Не задерживайте дорогу, а то вам понадобиться еще одно помилование! – заревел он на все так же стоящих на проходе «кельтов».
Воины латинян начали расходиться. Возница снова взялся за кнут, но его остановил офицер дуки:
– Я – проэдр Георгий Тансадис, порученец великого дуки Мануила Вутумита! Кто ты, что осмеливаешься ослушаться приказа самого кесаря? Я хочу знать, потому что собираюсь обвинить тебя в измене! – Он наклонился с седла к самому лицу побелевшего от страха грузного вегила. – Там ясно сказано: при получении послания отпустить! Так?
Мавр попробовал оправдаться:
– Я и не думал противиться указаниям басилевса! Все будет исполнено. – Его глазки при этом подозрительно бегали. – Только мне надо разобраться с печатью и подписью. Бели все сойдется, то тогда, конечно, все, кого касается это письмо, будут отпущены и…
Но его опять прервал представитель главы военного флота Империи. Он нетерпеливо подогнал своего мерина под бок толстяка и заревел тому прямо в ухо:
– Именем кесаря немедленно освободить заключенных!
Конвойный струхнул. Он подал коня слегка назад и обреченно махнул вегилам. Те расступились. Тут же к повозке метнулись воины Горового. Через полминуты кавалькада с переброшенными через седла смертниками-латинянами уже скрылась в узких улочках верхнего города. Вслед ей задумчиво смотрел посеревший от переживаний начальник охраны.
…Когда между вегилами и русичами осталось не менее десяти кварталов, Тимофей Михайлович, убедившийся, что товарищи его начинают подавать признаки жизни, спросил скачущего справа Тансадиса:
– На кой ты на рожон лез? Сказал мне не пускать повозки дальше той улочки? Все равно ж мы б успели с помилованием до того места, где рубят головы? Ну, как у вас та площадь называется?
Держащий своего мерина у бока казачьего коня грек нехорошо усмехнулся:
– Даже у помилования багрянородного бывают ограничения… Если бы повозка прошла «руки», где ты их остановил, то дальше грамота басилевса стала бы никчемной бумажкой. [45]
Казак скрипнул зубами:
– Шо?! И та курва знала то?
Проэдр, неплохо знавший русинскую речь, понял смысл эмоциональной реплики и согласно кивнул. Подъесаул грязно выругался.
Георгий оглянулся через плечо на пустую улицу и задумчиво произнес:
– Интересно, где это вы нажили себе таких влиятельных врагов?
Глава 4
1
И сейчас люди народа пакалакака мучались большими сомнениями, рассматривая то, что лежало перед ними. Легко было бы назвать это человеком, ибо это больше всего походило на взрослого мужчину. Походило во всем, практически во всем, кроме одного: это было белым. Не легкого кофейного оттенка, не красного цвета и даже не розового – ослепительно, неестественно белым.
Жрец, немедленно вызванный из деревушки, окурил дымом существо, вынесенное на сушу богом подводного мира, страшным крабом Базузуликавой, и отступил в сторону. Дальше он был бессилен. Существо дышало, но было ли оно по-настоящему живым, не знал никто. Если тени подводного мира и не тронули его дыхания, то душу могли взять. А без души…
Охотники племени сгрудились вокруг диковины, лежащей на песке, и оживленно делились впечатлениями. Кто-то из них даже несильно кольнул ногу пришельца копьем, но, получив затрещину от старейшины, отпрянул.
Тело зашевелилось.
Очнулся незнакомец сразу, рывком оперся на мускулистые руки и поднялся.
Детвора и женщины прыснули в сторону ближайшего леска, мужчины загудели и ощетинились оружием – мало ли что. Все замерли.
Белокожий стоял и смотрел.
Его еще покачивало. Видно было, что ноги дивного пришельца слегка дрожат, но его глаза, полные голубой бездны моря, все больше наполнялись сознанием, а руки, еще недавно бессильно болтающиеся, теперь зашарили по поясу, кроме которого на нем был еще только шикарный блестящий шлем.
Отсутствие одежды не смущало людей племени. У большинства собравшихся весь гардероб заключался в набедренной повязке. Но вот шлем и пояс были уникальны – такого материала не видел никто из жителей деревушки. Пока подарок моря лежал без сознания, пара смельчаков попробовала присвоить себе яркие украшения белокожего, что стоило им обожженных рук – одежда выброшенного на берег незнакомца могла постоять за себя. Сейчас все напряженно ожидали, что же произойдет дальше.
Белокожий потянулся, огляделся, его взгляд упал на направленные на него копья и короткие боевые дубинки стоящих впереди воинов селения. Небесно-голубой взгляд подернула пелена гнева, рука пришельца метнулась к поясу. Защитники деревушки напряглись, но белокожий не делал опасных движений. Только что-то жал на пряжке. Его взгляд метался между воинами пакалакака.
У существа, выброшенного на берег, что-то не получалось, и это придало смелости жителям деревушки. Кольцо вокруг белокожего пришельца начало сужаться.
Лицо под шлемом исказила гримаса, он еще раз ткнул пальцем в пояс, убедился, что это бесполезно, и взглянул на воинов, которые уже находились на расстоянии трех шагов от него.
И тут произошло чудо. Силуэт пришельца начал расплываться, меняться. Через несколько мгновений вместо существа, ничем не отличающегося от человека, не считая цвета кожи, перед замершими в изумлении жителями деревни уже стояло нечто невообразимое. Жители благодатной долины великой реки Нил опознали бы в нем крокодила, пусть и не совсем правильной формы. Но люди маленького селения, затерянного на берегу Карибского моря, не знали такого животного. Они видели ужасного змея, вставшего на длинные лапы, покрытого легкими птичьими перьями, с коротким мощным хвостом, яростно отбивающим дробь по земле. Ужас сковал воинов народа пакалакака.
Кто-то рванулся в сторону близкого леса, кто-то завизжал, некоторые в прострации осели на землю, и только один из воинов, видавший многое Тхана, замахнулся копьем… И упал бездыханный. Змей, бывший мгновения назад белокожим человеком, только поднял лапу – и опытный воин в судорогах свалился под ноги своим односельчанам.
Как кролики перед удавом сидели маленькие краснокожие туземцы перед осматривавшимся в поисках других врагов змеем. Сидели молча, затравленно посматривая то на труп Тхана, то на все так же блестевшие в лучах яркого солнца пояс и шлем… Пока кто-то из них не догадался склонить голову. Минуту спустя уже все племя возносило молитвы живому божеству, почтившему их своим присутствием.
Они молились.
И тогда им явилось второе чудо. В головах каждого, кто вымаливал пощаду у страшного, покрытого перьями выходца подводного мира, зазвучала речь. Чужая, громкая, мелодичная:
– Привет вам, люди! Я пришел с миром!
2
Следом доставили всю их одежду и оружие, конфискованные при аресте.
Небольшая быстрая диера перевезла «полочан» через неспокойный пролив. Вещи из гостиницы, где они останавливались, подъесаул предусмотрительно забрал еще до того, как пустился освобождать товарищей, так что русичей больше ничего не задерживало. Весь отряд вместе с лошадьми поместился на одном судне.
В качестве временного жилья великий дука предложил комнаты в своей собственной вилле, находившейся недалеко от Руфинианского дворца императора на азиатской стороне пролива. Здесь бывшие узники должны были поднабраться сил и прийти в себя. Для скорейшего выздоровления глава византийского флота прислал в их распоряжение двух лекарей из числа самых известных в столице.
Примочки ли медикусов или бочонок Костиковой настойки сделал свое дело, но «полочане» быстро пошли на поправку. Промозглый ветер с моря не внушал особых симпатий, так что уже через неделю они попросили Вутумита лишить их своего гостеприимства, с тем чтобы отбыть к основному скоплению крестоносных сил под Пелекан. Дука не был против, только настоял, чтобы с ними же отбыл и проэдр Георгий Тансадис. Официально грек был придан отряду в качестве переводчика, но по мере сил должен был исполнять и обязанности охраны в случае, если возникнут новые проблемы. Флотоводец дорожил новоприобретенным союзником.
3
4
Телега, нагруженная бочками с водой, которую эта животина тянула по мере сил, опасно накренилась и перекрыла половину дороги, отчего седоусый ветеран и ярился.
– Что ты кричишь, Иоганн? – Подъехавший грузный рыцарь постарался оттеснить беснующегося крестоносца от погонщиков, понуро повесивших носы.
Сзади столпились конные лучники и пара здоровенных оруженосцев.
– Мессир Тимо, с утра это уже четвертая телега, У которой ломается ось. – Пожилой крестоносец с возмущением замахнулся на погонщиков-тюрков, явно намереваясь применить плетку. – Да тут нехристи эти… суки… специально ломают нам обоз!
Подъехавший рыцарь перехватил уже занесенную руку и что-то зашептал. Пожилой крестоносец заметно остыл, еще раз окинул гневным взглядом ссутулившихся обозников и погнал лошадь в конец обоза.
Один из оруженосцев спрыгнул на землю и подлез под телегу, перекрывшую движение. Вылез он почти сразу.
– Как и на предыдущих!.. Пересушенное дерево. – Юноша отряхнул пыль с колен и легко вскочил в седло. – Эти бочки слишком тяжелы для таких повозок.
Грузный рыцарь скрипнул зубами.
– Де ж я новые-то возьму? – тихо прошипел он.
Тимофей Михайлович с трудом сдерживал гнев, понимая, что ковыряющиеся у повозки крещеные тюрки непричастны к проблемам вверенного ему каравана – главные виновники сейчас далеко отсюда, во главе колонн паломников. За покупку отвечали казначеи папского прелата, находящиеся рядом со своим господином. Отвечали они, а расхлебывать приходилось ему. Подъесаул сплюнул. Вернее, попробовал сплюнуть сгустком пыли, которая забивала рот, нос и толстым слоем покрывала все открытые части тела.
Войска графа Тулузского вышли из Пелекана в сторону мусульманской Никеи два дня назад. Толпы христианских паломников, собравшихся на этой стороне Босфора, с трудом сохраняли некое подобие порядка, и лишь авторитет руководителей похода сумел удержать тысячи разрозненных отрядов суверенных сеньоров в некоем подобии атакующих колонн. Дальше медлить было опасно, такое воинство просто не могло долго оставаться на месте – вонь выгребных ям и перебои в снабжении продовольствием делали кнехтов все менее управляемыми.
Предводитель провансальского войска оказался крепким орешком для императора ромеев. Старый граф, соглашаясь принести клятву наподобие той, которую уже дали басилевсу Готфрид Бульонский и Боэмунд, требовал себе в помощь греческую армию.
А давать войска император не спешил.
Потому и пришлось единому лагерю крестоносцев на время разделиться. Большая часть, которой руководил Готфрид Бульонский, двигалась в сторону Никеи через Вифинию, Никомидию и Кивотский пролив, а все провансальцы и некоторая часть норманнов все еще оставались в лагере. Граф Тулузский надеялся уговорить Алексея Комнина присоединиться к походу, а Боэмунд дожидался титула доместика Востока, «обещанного» ему лукавым императором. Следить за тем, чтобы переговоры между ними не закончились сварой, остался и легат папы Урбана епископ Адемар.
Путем длительных переговоров, обещаний и подарков басилевсу удалось сдвинуть с места несговорчивого предводителя южнофранцузского ополчения, но времени на это ушло немало.
Пыль, которую подняли сотни тысяч ног двинувшихся к Иерусалиму пилигримов, теперь доставалась тем, кто вышел из лагеря во вторую очередь: мирным монахам, торговцам и, конечно, обозу.
Полгода назад по предложению рыцаря из Полоцка Тимо папский легат епископ Адемар де Пюи заказал полторы сотни бочек, обитых изнутри посеребренной жестью. Эти емкости должны были обеспечить воинство влагой в засушливых районах Малой Азии во время паломничества. Бочки прошли самую строгую проверку, но при этом никто и не вспомнил об одной мелочи. На чем эти бочки перевозить? В результате казначей епископа прикупил на азиатском берегу Босфора полторы сотни повозок, обычных телег, приспособленных для хозяйственных нужд крестьянского подворья.
Теперь же оказалось, что большинство повозок просто неспособно выдержать долгий путь с таким нелегким грузом. Лопались оси, ломались колесные ободья, проваливались стенки. Май в этой части Византийской империи был достаточно прохладен, и как таковой нужды в запасах воды для армии не было. Но уже скоро утренняя прохлада и тенистые рощи никейского побережья должны были смениться степями Каппадокии и Анатолии, где каждая капля воды на вес золота. Потому руководители похода и обязали Тимофея Михайловича наполнить всю запасенную тару питьевой водой. Адемар желал проверить, нет ли скрытых дефектов. У самих бочек их пока не нашлось, зато стала очевидной полная непригодность транспортных средств, закупленных для выполнения этой важнейшей задачи.
Обоз с водой, должный двигаться в хвосте основного отряда провансальской армии, безнадежно отставал. И посланный командовать обозом рыцарь Тимо чувствовал себя виноватым в этом.
– Кляты византийцы! – не сдержавшись, Горовой чертыхнулся.
Ехавший рядом кучерявый грек удивленно поднял брови. Казак спохватился и извиняюще поднял руку.
– К тебе это, конечно, не относится, Георгий. – Он еще раз глянул на крещеных тюрок из вспомогательного отряда, приспосабливающих к телеге новую ось. – И к ним это не относится. Цэ я про тых поганцев, шо нам вдули гэты возы.
Тансадис покачал головой:
– Воин должен сдерживать эмоции, товарищ. – Белые зубы эмиссара великого дуки сверкнули в улыбке. – Особенно командир.
Подъесаул молча пустил коня рысью.
Полторы сотни повозок растянулись почти на версту, воины епископского отряда, приданные для их охраны, старались держаться во главе колонны, так что о состоянии дел в хвосте непомерно разросшегося обоза рыцарю частенько приходилось только догадываться.
За спиной казака на бойких местных лошадках летели Костя и Захар, честно исполнявшие роль его оруженосцев, а еще дальше держались воины собственного рыцарского отряда. Это были лучники-валлийцы, горбоносый арбалетчик-итальянец и суровые бородачи-норманны с секирами, переброшенными через луку седла. Тансадис, оценив эмоциональное состояние представителя папского легата, предпочел остаться на прежнем месте.
За вчерашние сутки отряд потерял две повозки. У одной из них треснула ось, у второй – дышло и обод на колесе. Поначалу Горовой требовал чинить все поломки, но, когда к полудню развалилась еще пара телег, подъесаул просто приказал вылить на землю воду из пяти бочек. Пустые емкости можно было везти по три на одной повозке.
У аккуратного постамента, сложенного из дорогого румийского [44]гранита, чиновник, сопровождающий процессию, зачитал народу перечень прегрешений осужденных и объявил о назначенном им наказании. Плебс встретил приговор бурей ликования. «Полочан» не просто приговорили к смерти – их везли по той самой дороге, по которой доставляли к месту казни государственных преступников, вызвавших гнев самого кесаря. Все это еще перед выездом им тихо прошептал возчик. Тогда Сомохов еще сумел перевести услышанное на русский язык. Теперь профессор не смог бы сказать ни слова – все его лицо закрывала маска из полуразложившихся капустных листьев.
Малышева охватила звериная ярость. Будь руки свободными, он и без оружия сейчас пошел бы на окружающую толпу. Одетые в лохмотья маргиналы и люмпены, составляющие ее, изливали недовольство собственной долей, измываясь над «врагами народа». Тощие, в рваных тогах, измученные болячками и житейскими проблемами граждане величайшего города пробовали отыграться на тех, кто уже не мог им ответить.
Костя рванулся. Он видел слабо, саднило и болело все тело, зато проснулся и потребовал выхода гнев, дикое животное чувство. Тут же копье ближайшего стражника описало дугу, отбрасывая не в меру активного смертника обратно в глубину загаженной повозки.
На площади процессия не остановилась.
Следом за приговоренными к смерти иноземцами уже катилась целая толпа. Кричали, бросали камни и куски кирпича. Повозка пошла вверх по заметно сузившейся улице. Многие из тех, кого на площади вегилы-охранники еще держали подальше, в толчее подобрались к «кельтам»: чья-то клюка врезалась в спину Захара, вскрикнул Улугбек, когда двадцатисантиметровая медная заколка для волос воткнулась ему в бедро. Толстая неряха радостно заверещала и, потрясая окровавленным импровизированным оружием, растворилась в толпе.
– Стоять! – крик, прозвучавший из-за спин, был достаточно властен, но командовавший процессией офицер даже не удостоил его вниманием.
– Стоять, я сказал! – Четверка греков в коротких кожаных варварских штанах и простых накидках прокладывала путь вослед въезжающей в узкую арку повозке смертников. Передний грек размахивал грамотой с печатью, но ни мавр, ни сопровождающие не обращали на это никакого внимания.
Начальник конвоя даже демонстративно хлестнул лошадь, тянущую повозку, рядовые стражники быстрее заработали тупыми кончиками копий.
В арке их уже ждали. Высокий, забранный в доспехи усатый варвар на громадном черном жеребце в окружении десятка «кельтов» выглядел слишком грозно для скромных служителей порядка: передовые стражники столпились перед лошадью франка, перегородившей не самую широкую улочку. У всех латинян было расчехлено оружие и сняты верхние плащи, открывая любопытствующим дорогие кольчуги и обшитые бляхами стеганые куртки.
Рядом с варваром на небольшом мерине демонстративно скучал немолодой грек в плаще с цветами военно-морского флота.
– Да кто вы такие? – заревел мавр, подлетая к людям, преграждающим дорогу. – С дороги! Не то обвиню в попытке мятежа!
Варвар даже не двинулся с места, только плюнул из-под нависшей над глазами боевой маски под ноги негодующему командиру охранников.
Тот взбеленился. По знаку толстяка-командира из оцепления к месту задержки процессии потянулись пелтасты, вооруженные щитами и мечами. Перед горсткой варваров через минуту выросла уже стена щитов.
– С дороги, бунтовщики, или мне придется убрать вас силой оружия!
«Кельты» не сдвинулись с места. Только несколько пеших латинян откинули крышки тулов, открывая передним воинам кесаря ровные ряды плотно уложенных стрел, да вытянули из-за спин длинные луки с уже натянутыми тетивами.
– Отряд! – Мавр отступил чуть назад. – За басилевса, на врагов Византии…
Но его эмоциональную речь прервал оторвавшийся от собственных ногтей грек в одежде моряка. Он окинул ленивым взглядом разом побелевшего от гнева мавра и флегматично ткнул пальцем за его спину:
– Может, лучше посмотришь назад, любезный?
Вегил не оглядываясь выпалил:
– Да ты кто такой? – Он уточнил: – Кто ты, чтобы указывать мне?
Кто-то потянул мавра за край тоги, и когда негодующий и сочащийся злобой командир полицейской команды, перевозящей осужденных, обернулся, ему в глаза ткнули грамоту. Слова замерли в устах толстяка – перед его глазами, на расстоянии вытянутой руки, плясала на пергаменте багряная печать самого басилевса.
– Это помилование осужденным за вчерашний разбой! – четко выговорил вновь вернувшийся к своим ногтям моряк. – И снизу печать самого самодержца!
Возражать вегил не стал. Пока его глаза пробегали одну за другой строчки грамоты, пелтасты медленно разошлись, открывая варварам и морякам великого дуки доступ к повозке со смертниками. «Полочане» были без сознания, и суровое лицо предводителя варваров перекосила страшная гримаса.
– Проезжай, проезжай пока! – рявкнул на замершего возницу уже держащий в руке грамоту мавр. – Я прочитаю и разберусь. Если здесь все верно, то всех их, конечно, освободят. – Не задерживайте дорогу, а то вам понадобиться еще одно помилование! – заревел он на все так же стоящих на проходе «кельтов».
Воины латинян начали расходиться. Возница снова взялся за кнут, но его остановил офицер дуки:
– Я – проэдр Георгий Тансадис, порученец великого дуки Мануила Вутумита! Кто ты, что осмеливаешься ослушаться приказа самого кесаря? Я хочу знать, потому что собираюсь обвинить тебя в измене! – Он наклонился с седла к самому лицу побелевшего от страха грузного вегила. – Там ясно сказано: при получении послания отпустить! Так?
Мавр попробовал оправдаться:
– Я и не думал противиться указаниям басилевса! Все будет исполнено. – Его глазки при этом подозрительно бегали. – Только мне надо разобраться с печатью и подписью. Бели все сойдется, то тогда, конечно, все, кого касается это письмо, будут отпущены и…
Но его опять прервал представитель главы военного флота Империи. Он нетерпеливо подогнал своего мерина под бок толстяка и заревел тому прямо в ухо:
– Именем кесаря немедленно освободить заключенных!
Конвойный струхнул. Он подал коня слегка назад и обреченно махнул вегилам. Те расступились. Тут же к повозке метнулись воины Горового. Через полминуты кавалькада с переброшенными через седла смертниками-латинянами уже скрылась в узких улочках верхнего города. Вслед ей задумчиво смотрел посеревший от переживаний начальник охраны.
…Когда между вегилами и русичами осталось не менее десяти кварталов, Тимофей Михайлович, убедившийся, что товарищи его начинают подавать признаки жизни, спросил скачущего справа Тансадиса:
– На кой ты на рожон лез? Сказал мне не пускать повозки дальше той улочки? Все равно ж мы б успели с помилованием до того места, где рубят головы? Ну, как у вас та площадь называется?
Держащий своего мерина у бока казачьего коня грек нехорошо усмехнулся:
– Даже у помилования багрянородного бывают ограничения… Если бы повозка прошла «руки», где ты их остановил, то дальше грамота басилевса стала бы никчемной бумажкой. [45]
Казак скрипнул зубами:
– Шо?! И та курва знала то?
Проэдр, неплохо знавший русинскую речь, понял смысл эмоциональной реплики и согласно кивнул. Подъесаул грязно выругался.
Георгий оглянулся через плечо на пустую улицу и задумчиво произнес:
– Интересно, где это вы нажили себе таких влиятельных врагов?
Глава 4
НА НИКЕЮ!
1
2753 год до новой эры
Маленькие люди народа пакалакака были очень испуганы. Бывало так, что их сети приносили из бескрайнего океана что-то необычное: большого кальмара, мать-черепаху, весом превосходящую трех мужчин, страшную лупоглазую тварь с когтями длиной в человеческую руку. Бывало и так, что утром на побережье находилось то, чему никто из жителей прибрежной деревушки не мог дать имя.И сейчас люди народа пакалакака мучались большими сомнениями, рассматривая то, что лежало перед ними. Легко было бы назвать это человеком, ибо это больше всего походило на взрослого мужчину. Походило во всем, практически во всем, кроме одного: это было белым. Не легкого кофейного оттенка, не красного цвета и даже не розового – ослепительно, неестественно белым.
Жрец, немедленно вызванный из деревушки, окурил дымом существо, вынесенное на сушу богом подводного мира, страшным крабом Базузуликавой, и отступил в сторону. Дальше он был бессилен. Существо дышало, но было ли оно по-настоящему живым, не знал никто. Если тени подводного мира и не тронули его дыхания, то душу могли взять. А без души…
Охотники племени сгрудились вокруг диковины, лежащей на песке, и оживленно делились впечатлениями. Кто-то из них даже несильно кольнул ногу пришельца копьем, но, получив затрещину от старейшины, отпрянул.
Тело зашевелилось.
Очнулся незнакомец сразу, рывком оперся на мускулистые руки и поднялся.
Детвора и женщины прыснули в сторону ближайшего леска, мужчины загудели и ощетинились оружием – мало ли что. Все замерли.
Белокожий стоял и смотрел.
Его еще покачивало. Видно было, что ноги дивного пришельца слегка дрожат, но его глаза, полные голубой бездны моря, все больше наполнялись сознанием, а руки, еще недавно бессильно болтающиеся, теперь зашарили по поясу, кроме которого на нем был еще только шикарный блестящий шлем.
Отсутствие одежды не смущало людей племени. У большинства собравшихся весь гардероб заключался в набедренной повязке. Но вот шлем и пояс были уникальны – такого материала не видел никто из жителей деревушки. Пока подарок моря лежал без сознания, пара смельчаков попробовала присвоить себе яркие украшения белокожего, что стоило им обожженных рук – одежда выброшенного на берег незнакомца могла постоять за себя. Сейчас все напряженно ожидали, что же произойдет дальше.
Белокожий потянулся, огляделся, его взгляд упал на направленные на него копья и короткие боевые дубинки стоящих впереди воинов селения. Небесно-голубой взгляд подернула пелена гнева, рука пришельца метнулась к поясу. Защитники деревушки напряглись, но белокожий не делал опасных движений. Только что-то жал на пряжке. Его взгляд метался между воинами пакалакака.
У существа, выброшенного на берег, что-то не получалось, и это придало смелости жителям деревушки. Кольцо вокруг белокожего пришельца начало сужаться.
Лицо под шлемом исказила гримаса, он еще раз ткнул пальцем в пояс, убедился, что это бесполезно, и взглянул на воинов, которые уже находились на расстоянии трех шагов от него.
И тут произошло чудо. Силуэт пришельца начал расплываться, меняться. Через несколько мгновений вместо существа, ничем не отличающегося от человека, не считая цвета кожи, перед замершими в изумлении жителями деревни уже стояло нечто невообразимое. Жители благодатной долины великой реки Нил опознали бы в нем крокодила, пусть и не совсем правильной формы. Но люди маленького селения, затерянного на берегу Карибского моря, не знали такого животного. Они видели ужасного змея, вставшего на длинные лапы, покрытого легкими птичьими перьями, с коротким мощным хвостом, яростно отбивающим дробь по земле. Ужас сковал воинов народа пакалакака.
Кто-то рванулся в сторону близкого леса, кто-то завизжал, некоторые в прострации осели на землю, и только один из воинов, видавший многое Тхана, замахнулся копьем… И упал бездыханный. Змей, бывший мгновения назад белокожим человеком, только поднял лапу – и опытный воин в судорогах свалился под ноги своим односельчанам.
Как кролики перед удавом сидели маленькие краснокожие туземцы перед осматривавшимся в поисках других врагов змеем. Сидели молча, затравленно посматривая то на труп Тхана, то на все так же блестевшие в лучах яркого солнца пояс и шлем… Пока кто-то из них не догадался склонить голову. Минуту спустя уже все племя возносило молитвы живому божеству, почтившему их своим присутствием.
Они молились.
И тогда им явилось второе чудо. В головах каждого, кто вымаливал пощаду у страшного, покрытого перьями выходца подводного мира, зазвучала речь. Чужая, громкая, мелодичная:
– Привет вам, люди! Я пришел с миром!
2
1096 год. Константинополь
Узнав, в каком виде достались посланнику папского легата его товарищи, Вутумит справедливо решил, что оставлять их в Константинополе – дурная политика. Прибывавшим латинянам не понравится, как их товарищей встречает народ, чьи земли они собирались отвоевать. Потому великий дука распорядился в тот же день переправить находившихся в полубессознательном состоянии русичей в лагерь крестоносного воинства по ту сторону Босфора. Даже клятвы верности императору не спрашивал. Только попросил впредь не ввязываться в трения с местными властями.Следом доставили всю их одежду и оружие, конфискованные при аресте.
Небольшая быстрая диера перевезла «полочан» через неспокойный пролив. Вещи из гостиницы, где они останавливались, подъесаул предусмотрительно забрал еще до того, как пустился освобождать товарищей, так что русичей больше ничего не задерживало. Весь отряд вместе с лошадьми поместился на одном судне.
В качестве временного жилья великий дука предложил комнаты в своей собственной вилле, находившейся недалеко от Руфинианского дворца императора на азиатской стороне пролива. Здесь бывшие узники должны были поднабраться сил и прийти в себя. Для скорейшего выздоровления глава византийского флота прислал в их распоряжение двух лекарей из числа самых известных в столице.
Примочки ли медикусов или бочонок Костиковой настойки сделал свое дело, но «полочане» быстро пошли на поправку. Промозглый ветер с моря не внушал особых симпатий, так что уже через неделю они попросили Вутумита лишить их своего гостеприимства, с тем чтобы отбыть к основному скоплению крестоносных сил под Пелекан. Дука не был против, только настоял, чтобы с ними же отбыл и проэдр Георгий Тансадис. Официально грек был придан отряду в качестве переводчика, но по мере сил должен был исполнять и обязанности охраны в случае, если возникнут новые проблемы. Флотоводец дорожил новоприобретенным союзником.
3
Возможно, к такому событию, как помилование кесарем варваров, осужденных на смертную казнь, жители столицы величайшего государства мира отнеслись бы с большим вниманием, если бы не непрекращающийся поток новостей. Не успела переправиться на азиатскую сторону Босфора армия Боэмунда, как у стен города появился отряд графа Тулузского.
Провансальская армия прибыла третьей по счету. Раймунд Сен-Жиль, граф Тулузы и маркграф Прованса, был первым крупным феодалом, который поддержал планы понтифика. Потому он вскоре стал ревниво следить за остальными латинскими военачальниками. Его войска, набранные в Лангедоке и Провансе, выступили в поход в октябре 1096 года, но потратили всю зиму на переходы через Северную Италию, Хорватию и Далмацию. Продвигаясь вдоль побережья, они дошли до Дураццо [46]и направились по Эгнатиевой дороге, по которой перед ними прошли норманны. За крестоносцами следили византийские наемники, с которыми иногда случались достаточно серьезные столкновения. Жители города Роцца [47]так враждебно встретили армию Тулузы, что воины не выдержали. С криками «Тулуза, Тулуза!» горячие южане кинулись в атаку, овладели городом и разграбили его. По иронии судьбы это был тот самый город, жители которого за десять дней до этого встречали армию Боэмунда торжественной процессией.
Через несколько дней у города Родосто [48]ромеи попытались отомстить, но неудачно – греки были отброшены и рассеяны. Именно тогда император призвал Раймунда Сен-Жиля оставить своих воинов и прибыть в Константинополь. Как только граф Тулузский уехал, византийцы опять напали на его армию и на этот раз одержали победу. Франкский полководец, взбешенный подобным предательством, дерзко разговаривал с басилевсом, не обращая никакого внимания ни на сановников его двора, изумленных подобным хамством, ни на смущенные лица собственных придворных. Даже сама мысль о присяге Алексею привела в ярость владетеля Тулузы. Не для того взял он крест, говорил граф, чтобы найти себе другого господина вместо Того, ради Которого он оставил свою страну и владения!
С другой стороны, предложил граф, если бы Алексей со своими силами присоединился к походу на Иерусалим, предводитель провансальского войска охотно признал бы его главенство.
На такое прямое и дерзкое заявление Комнин не мог ответить столь же конкретно и отделался всего лишь типичным восточным словоблудием, говоря о том, что он не может присоединиться к крестоносцам именно сейчас.
Категорический отказ графа Сен-Жиля принести присягу сильно уменьшал значимость клятв других графов.
Как только провансальские войска прибыли в Константинополь, тулузец принялся искать подходящего случая, чтобы отплатить имперским войскам за предательство в Родосто. Потребовались вся ловкость баронов и вся мудрость епископа Адемара Монтейльского, прибывшего вместе с южанами, чтобы заставить немолодого графа отказаться от мести. После длительных переговоров послы кесаря добились от Раймунда простого обещания не причинять вреда жителям Империи.
Последними на территорию Византийской империи вошли французские крестоносные войска. В отсутствие своего главного претендента на роль предводителя, Гуго де Вермандуа, который вот уже около года пользовался императорским гостеприимством, поход возглавили Роберт Коротконогий, герцог Нормандии, и его шурин Стефан Блуасский. Они пришли в Италию, получили в Риме благословение понтифика, а затем через Бриндизи добрались до Дураццо. После этого французы, следуя за норманнами Боэмунда и тулузцами, направились по Эгнатиевой дороге к Константинополю. Ни одно происшествие не помешало продвижению французской армии, а отношения с греческим населением были настолько хорошими, что до ушей императора не дошел ни один упрек. Французским крестоносцам было даже позволено посещать константинопольские церкви, хотя и небольшими группами и в строго определенное время. Бароны тоже могли получить награду в виде денег или разнообразных подарков после того, как они принесут клятву верности.
Провансальская армия прибыла третьей по счету. Раймунд Сен-Жиль, граф Тулузы и маркграф Прованса, был первым крупным феодалом, который поддержал планы понтифика. Потому он вскоре стал ревниво следить за остальными латинскими военачальниками. Его войска, набранные в Лангедоке и Провансе, выступили в поход в октябре 1096 года, но потратили всю зиму на переходы через Северную Италию, Хорватию и Далмацию. Продвигаясь вдоль побережья, они дошли до Дураццо [46]и направились по Эгнатиевой дороге, по которой перед ними прошли норманны. За крестоносцами следили византийские наемники, с которыми иногда случались достаточно серьезные столкновения. Жители города Роцца [47]так враждебно встретили армию Тулузы, что воины не выдержали. С криками «Тулуза, Тулуза!» горячие южане кинулись в атаку, овладели городом и разграбили его. По иронии судьбы это был тот самый город, жители которого за десять дней до этого встречали армию Боэмунда торжественной процессией.
Через несколько дней у города Родосто [48]ромеи попытались отомстить, но неудачно – греки были отброшены и рассеяны. Именно тогда император призвал Раймунда Сен-Жиля оставить своих воинов и прибыть в Константинополь. Как только граф Тулузский уехал, византийцы опять напали на его армию и на этот раз одержали победу. Франкский полководец, взбешенный подобным предательством, дерзко разговаривал с басилевсом, не обращая никакого внимания ни на сановников его двора, изумленных подобным хамством, ни на смущенные лица собственных придворных. Даже сама мысль о присяге Алексею привела в ярость владетеля Тулузы. Не для того взял он крест, говорил граф, чтобы найти себе другого господина вместо Того, ради Которого он оставил свою страну и владения!
С другой стороны, предложил граф, если бы Алексей со своими силами присоединился к походу на Иерусалим, предводитель провансальского войска охотно признал бы его главенство.
На такое прямое и дерзкое заявление Комнин не мог ответить столь же конкретно и отделался всего лишь типичным восточным словоблудием, говоря о том, что он не может присоединиться к крестоносцам именно сейчас.
Категорический отказ графа Сен-Жиля принести присягу сильно уменьшал значимость клятв других графов.
Как только провансальские войска прибыли в Константинополь, тулузец принялся искать подходящего случая, чтобы отплатить имперским войскам за предательство в Родосто. Потребовались вся ловкость баронов и вся мудрость епископа Адемара Монтейльского, прибывшего вместе с южанами, чтобы заставить немолодого графа отказаться от мести. После длительных переговоров послы кесаря добились от Раймунда простого обещания не причинять вреда жителям Империи.
Последними на территорию Византийской империи вошли французские крестоносные войска. В отсутствие своего главного претендента на роль предводителя, Гуго де Вермандуа, который вот уже около года пользовался императорским гостеприимством, поход возглавили Роберт Коротконогий, герцог Нормандии, и его шурин Стефан Блуасский. Они пришли в Италию, получили в Риме благословение понтифика, а затем через Бриндизи добрались до Дураццо. После этого французы, следуя за норманнами Боэмунда и тулузцами, направились по Эгнатиевой дороге к Константинополю. Ни одно происшествие не помешало продвижению французской армии, а отношения с греческим населением были настолько хорошими, что до ушей императора не дошел ни один упрек. Французским крестоносцам было даже позволено посещать константинопольские церкви, хотя и небольшими группами и в строго определенное время. Бароны тоже могли получить награду в виде денег или разнообразных подарков после того, как они принесут клятву верности.
4
12 мая 1097 года
– Левей! Левей забирай, скотина! – Пожилой рыцарь в накинутом на кольчугу легком плаще с ярким красным крестом огрел плеткой вяло плетущуюся кобылку.Телега, нагруженная бочками с водой, которую эта животина тянула по мере сил, опасно накренилась и перекрыла половину дороги, отчего седоусый ветеран и ярился.
– Что ты кричишь, Иоганн? – Подъехавший грузный рыцарь постарался оттеснить беснующегося крестоносца от погонщиков, понуро повесивших носы.
Сзади столпились конные лучники и пара здоровенных оруженосцев.
– Мессир Тимо, с утра это уже четвертая телега, У которой ломается ось. – Пожилой крестоносец с возмущением замахнулся на погонщиков-тюрков, явно намереваясь применить плетку. – Да тут нехристи эти… суки… специально ломают нам обоз!
Подъехавший рыцарь перехватил уже занесенную руку и что-то зашептал. Пожилой крестоносец заметно остыл, еще раз окинул гневным взглядом ссутулившихся обозников и погнал лошадь в конец обоза.
Один из оруженосцев спрыгнул на землю и подлез под телегу, перекрывшую движение. Вылез он почти сразу.
– Как и на предыдущих!.. Пересушенное дерево. – Юноша отряхнул пыль с колен и легко вскочил в седло. – Эти бочки слишком тяжелы для таких повозок.
Грузный рыцарь скрипнул зубами.
– Де ж я новые-то возьму? – тихо прошипел он.
Тимофей Михайлович с трудом сдерживал гнев, понимая, что ковыряющиеся у повозки крещеные тюрки непричастны к проблемам вверенного ему каравана – главные виновники сейчас далеко отсюда, во главе колонн паломников. За покупку отвечали казначеи папского прелата, находящиеся рядом со своим господином. Отвечали они, а расхлебывать приходилось ему. Подъесаул сплюнул. Вернее, попробовал сплюнуть сгустком пыли, которая забивала рот, нос и толстым слоем покрывала все открытые части тела.
Войска графа Тулузского вышли из Пелекана в сторону мусульманской Никеи два дня назад. Толпы христианских паломников, собравшихся на этой стороне Босфора, с трудом сохраняли некое подобие порядка, и лишь авторитет руководителей похода сумел удержать тысячи разрозненных отрядов суверенных сеньоров в некоем подобии атакующих колонн. Дальше медлить было опасно, такое воинство просто не могло долго оставаться на месте – вонь выгребных ям и перебои в снабжении продовольствием делали кнехтов все менее управляемыми.
Предводитель провансальского войска оказался крепким орешком для императора ромеев. Старый граф, соглашаясь принести клятву наподобие той, которую уже дали басилевсу Готфрид Бульонский и Боэмунд, требовал себе в помощь греческую армию.
А давать войска император не спешил.
Потому и пришлось единому лагерю крестоносцев на время разделиться. Большая часть, которой руководил Готфрид Бульонский, двигалась в сторону Никеи через Вифинию, Никомидию и Кивотский пролив, а все провансальцы и некоторая часть норманнов все еще оставались в лагере. Граф Тулузский надеялся уговорить Алексея Комнина присоединиться к походу, а Боэмунд дожидался титула доместика Востока, «обещанного» ему лукавым императором. Следить за тем, чтобы переговоры между ними не закончились сварой, остался и легат папы Урбана епископ Адемар.
Путем длительных переговоров, обещаний и подарков басилевсу удалось сдвинуть с места несговорчивого предводителя южнофранцузского ополчения, но времени на это ушло немало.
Пыль, которую подняли сотни тысяч ног двинувшихся к Иерусалиму пилигримов, теперь доставалась тем, кто вышел из лагеря во вторую очередь: мирным монахам, торговцам и, конечно, обозу.
Полгода назад по предложению рыцаря из Полоцка Тимо папский легат епископ Адемар де Пюи заказал полторы сотни бочек, обитых изнутри посеребренной жестью. Эти емкости должны были обеспечить воинство влагой в засушливых районах Малой Азии во время паломничества. Бочки прошли самую строгую проверку, но при этом никто и не вспомнил об одной мелочи. На чем эти бочки перевозить? В результате казначей епископа прикупил на азиатском берегу Босфора полторы сотни повозок, обычных телег, приспособленных для хозяйственных нужд крестьянского подворья.
Теперь же оказалось, что большинство повозок просто неспособно выдержать долгий путь с таким нелегким грузом. Лопались оси, ломались колесные ободья, проваливались стенки. Май в этой части Византийской империи был достаточно прохладен, и как таковой нужды в запасах воды для армии не было. Но уже скоро утренняя прохлада и тенистые рощи никейского побережья должны были смениться степями Каппадокии и Анатолии, где каждая капля воды на вес золота. Потому руководители похода и обязали Тимофея Михайловича наполнить всю запасенную тару питьевой водой. Адемар желал проверить, нет ли скрытых дефектов. У самих бочек их пока не нашлось, зато стала очевидной полная непригодность транспортных средств, закупленных для выполнения этой важнейшей задачи.
Обоз с водой, должный двигаться в хвосте основного отряда провансальской армии, безнадежно отставал. И посланный командовать обозом рыцарь Тимо чувствовал себя виноватым в этом.
– Кляты византийцы! – не сдержавшись, Горовой чертыхнулся.
Ехавший рядом кучерявый грек удивленно поднял брови. Казак спохватился и извиняюще поднял руку.
– К тебе это, конечно, не относится, Георгий. – Он еще раз глянул на крещеных тюрок из вспомогательного отряда, приспосабливающих к телеге новую ось. – И к ним это не относится. Цэ я про тых поганцев, шо нам вдули гэты возы.
Тансадис покачал головой:
– Воин должен сдерживать эмоции, товарищ. – Белые зубы эмиссара великого дуки сверкнули в улыбке. – Особенно командир.
Подъесаул молча пустил коня рысью.
Полторы сотни повозок растянулись почти на версту, воины епископского отряда, приданные для их охраны, старались держаться во главе колонны, так что о состоянии дел в хвосте непомерно разросшегося обоза рыцарю частенько приходилось только догадываться.
За спиной казака на бойких местных лошадках летели Костя и Захар, честно исполнявшие роль его оруженосцев, а еще дальше держались воины собственного рыцарского отряда. Это были лучники-валлийцы, горбоносый арбалетчик-итальянец и суровые бородачи-норманны с секирами, переброшенными через луку седла. Тансадис, оценив эмоциональное состояние представителя папского легата, предпочел остаться на прежнем месте.
За вчерашние сутки отряд потерял две повозки. У одной из них треснула ось, у второй – дышло и обод на колесе. Поначалу Горовой требовал чинить все поломки, но, когда к полудню развалилась еще пара телег, подъесаул просто приказал вылить на землю воду из пяти бочек. Пустые емкости можно было везти по три на одной повозке.