Страница:
В 16.00 части берлинского гарнизона, как и предусматривалось, приступили к занятию главных правительственных зданий столицы. Однако войск было слишком мало, а части армии резерва, вызванные в Берлин, к 17.00 лишь приближались к окраинам огромного города Среди командиров частей, стягивавшихся в Берлин, почти никто не был посвящен в планы заговора.
Без войск заговорщики были бессильны.
Через полчаса после покушения в «Волчьем логове» появился извещенный о происшедшем Гиммлер, который находился в своей ставке на озере Мауэрзее, и сразу же принялся за расследование. Геббельс, который в это время был в Берлине, получил после 13 часов телефонное сообщение, что произошло покушение, но Гитлер жив. Затем всякая связь между Растенбургом и внешним миром на два часа прекратилась. Гитлер приказал установить запрет на передачу любой информации из ставки. Это обстоятельство могло бы даже сыграть на руку заговорщикам, поскольку Фельгибель и без того имел задание не допустить никакой связи со ставкой.
В 16 часов в ставку фюрера прибыл специальный поезд с Муссолини. Его встречали Геринг, Риббентроп, Дениц и другие нацистские главари. Гитлер хвастался, что спасен волей самого провидения, которое тем самым явно предназначило его для решения еще более великих задач. Остальные усердствовали в проявлениях верноподданнических чувств. Около 18 часов Гитлер проводил своего гостя на железнодорожную станцию.
После отмены запрета на информацию и после отправки из Берлина первых приказов «Валькирия» в ставку стали поступать телефонные запросы командиров различных рангов. Постепенно здесь все определеннее складывалось впечатление, что развернулась гораздо более крупная, чем предполагали поначалу, акция. Около 17 часов Гитлер назначил рейхсфюрера СС Гиммлера вместо Фромма командующим армией резерва и приказал ему немедленно вылететь в Берлин. В 17 часов 30 минут Гитлер имел телефонный разговор с Геббельсом и поручил ему подготовить чрезвычайное сообщение для радио, что покушение имело место, но сорвалось.
Вскоре сообщение о том, что Гитлер только ранен, было подтверждено. В 18 часов 30 минут по радио было передано официальное сообщение о покушении. В нем указывалось, что Гитлер получил лишь легкие ожоги и контузию.
Эта весть усилила нерешительность среди командиров войск заговорщиков и в свою очередь замедлила осуществление приказов «Валькирия».
Первоочередной задачей заговорщиков после покушения считался захват центральной правительственной радиостанции «Дейчланд зендер» для провозглашения нового правительства. Войск для этого не было. Командиры частей, получившие приказы заговорщиков, колебались. Кейтель из ставки рассылал контрприказы, отменявшие распоряжения Гепнера. Так, в Вене в соответствии с приказом «Валькирия» были арестованы руководители СС. Через короткое время их освободили по приказу ставки. То же произошло в Париже. Узнав, что Гитлер жив, Клюге в панике категорически отказался сотрудничать с заговорщиками и издал приказ о сохранении верности фюреру. В ночь на 21 июля арестованные ранее в Париже эсэсовские и гестаповские главари были выпущены на свободу и приступили к арестам членов заговора.
Главной надеждой заговорщиков в Берлине являлся танковый батальон дивизии «Гроссдейчланд». Его командир майор Ремер не был участником заговора Получив приказ занять помещение имперской канцелярии и арестовать многих видных генералов, Ремер усомнился в правомерности подобных действий и обратился к Геббельсу. Тот уже имел ясное представление о происходящем. Располагая прямым проводом со ставкой, Геббельс связал Ремера с Гитлером. Фюрер, голос которого Ремер легко узнал, приказал ему немедленно занять штаб армии резерва и расстреливать каждого, кто покажется ему подозрительным Ремер бросился выполнять приказ. Встречая на шоссе направляющиеся к центру города войска, он поворачивал их назад, ссылаясь на «личный приказ фюрера». На других дорогах метался генерал Гудериан, останавливая, подобно Ремеру, войска, двигавшиеся по вызову заговорщиков Одним из первых он повернул назад танковый батальон майора Вольфа, шедший штурмовать главный штаб войск СС. Возвратившись в Крампниц, где он был расквартирован, этот батальон подвергся жестокому обстрелу со стороны частей СС. Подобные инциденты происходили и в других местах.
Уже вечером 20 июля войска, на которые рассчитывали мятежники, шли не помогать им, а подавлять заговор. К 21.00 нацисты восстановили свой контроль над Берлином.
Но главная причина провала переворота заключалась не только в неразберихе с отдачей приказов и замедленном темпе военной операции. Руководители восстания в Берлине, как показывают все свидетельства, не имели достаточно надежных боевых групп для решения неотложных задач первого часа.
Заговорщики желали захватить власть с помощью военных, отдающих команды по телеграфу и телефону. Воззвания и призывы по радио были подготовлены, но обратиться с ними к народу руководители переворота хотели только после того, как власть уже будет крепко находиться в руках вермахта.
Преобладающее большинство генералов и офицеров службы генерального штаба столь крепко связали себя с нацистской системой, что не были способны даже на формальное осуществление военных приказов, если знали или чувствовали, что приказы эти могли оказаться направленными против системы.
Подлинные зачатки настоящих действий имелись только в Вене и Париже.
Когда около 21 часа по радио было сообщено, что вскоре выступит Гитлер (что еще больше увеличило смятение в лагере заговорщиков), войска уже собирались оставить центр города. В 21 час 30 минут последние танки покинули внутреннюю часть Берлина. Подходившие части были частично еще раньше остановлены поднятыми по тревоге эсэсовцами.
В 22 часа 30 минут Ольбрихту пришлось призвать находившихся на Бенд-лерштрассе офицеров самим взять на себя охрану здания.
Тем временем в Берлине собрались нацистские главари: у Геббельса – Гиммлер и Кальтенбруннер, в здании Службы безопасности (СД) – Шелленберг и Скорцени.
Пока на Бендлерштрассе группа офицеров собирала силы для контрудара, заговор пережил свою последнюю вспышку. Около 22 часов 40 минут для охраны здания прибыла рота оружейно-технического училища сухопутных войск. Но против нее были брошены подразделения охранного батальона. Роте училища пришлось сложить оружие.
В самом здании в это время разыгрывался последний акт драмы. Около 22 часов 45 минут начальник штаба Штюльпнагеля полковник Линстов получил в Париже от Штауфенберга телефонное известие: все пропало. В 22 часа 50 минут группа офицеров и унтер-офицеров во главе с подполковниками Хер-бером, фон Хайде, Придуном и Кубаном и майором Флисбахом, вооружившись по дороге, ворвалась в кабинет Ольбрихта В этот момент здесь находились в числе других Ольбрихт, Петер Йорк фон Вартенбург, Ойген Герстенмей-ер и Бертольд Штауфенберг Полковника Штауфенберга и Хефтена обстреляли в коридоре, Штауфенберг был ранен. Затем в течение десяти минут в коридоре и прилегающих помещениях слышались крики, выстрелы, шум рукопашной схватки. Бек, Гепнер, братья Штауфенберг, Ольбрихт, Мерц, Хефтен и другие заговорщики были схвачены; немногим, в том числе майору авиации Георги – зятю Ольбрихта, а также Кляйсту, Фриче и Людвигу фон Гаммерш-тейну, во всеобщей неразберихе удалось скрыться.
Бек попросил оставить ему пистолет для «личных целей» В ответ Фромм поторопил генерала поскорее привести свое намерение в исполнение. Приставив пистолет к виску, Бек выстрелил, но выстрел оказался несмертельным, а сам он рухнул в кресло. Немного погодя Бек слабым голосом попросил дать ему другой пистолет. Ему дали, но и второй выстрел не убил его. Тогда один фельдфебель «из сострадания» прикончил потерявшего сознание генерала.
Фромм объявил, что созвал военно-полевой суд, который приговорил к смертной казни четырех офицеров: полковника Мерца Квирнгейма, генерала Ольбрихта, полковника Штауфенберга и Хефтена.
Затем Фромм предложил Гепнеру покончить жизнь самоубийством. Но Гепнер ответил, что не знает за собой столь тяжкой вины, и дал увести себя в военную тюрьму Моабит.
Четверых приговоренных к смертной казни около полуночи вывели во двор на расстрел. Хефтен поддерживал ослабевшего от ранения Штауфенберга. Место казни освещалось фарами военного грузовика. Граф Клаус Шенк фон Штауфенберг погиб с возгласом: «Да здравствует священная Германия!» Пули оборвали жизнь Штауфенберга накануне его 37-летия.
В 0 часов 21 минуту генерал Фромм приказал отправить телеграмму всем командным инстанциям, получившим ранее приказы заговорщиков. В ней он объявлял эти приказы потерявшими силу и сообщал, что попытка путча подавлена.
Решение Фромма немедленно казнить главных заговорщиков явно объяснялось его желанием побыстрее избавиться от неприятных свидетелей. Прибывшие тем временем эсэсовские фюреры Скорцени и Кальтенбруннер приказали немедленно доставить закованных в цепи арестантов на Принц-Альбрехт-штрассе, где тотчас же начались допросы. Фромм, не имевший больше командной власти, поскольку командующим армией резерва теперь был назначен Гиммлер, отправился к Геббельсу. Но еще в ту же ночь Фромма подвергли «почетному аресту».
Около часа ночи радио передало речь Гитлера, о которой было объявлено еще четырьмя часами ранее. Магнитофонную запись речи пришлось сначала доставить из Растенбурга в Кенигсберг. Гитлер заявил: «Мизерная кучка тщеславных, бессовестных и вместе с тем преступных, глупых офицеров сколотила заговор, чтобы убрать меня, а вместе со мною уничтожить и штаб оперативного руководства вооруженных сил. Бомба, подложенная полковником графом фон Штауфенбергом, разорвалась в двух метрах справа от меня… Сам я остался совершенно невредим, если не считать совсем мелких ссадин, ушибов или ожогов. Я воспринимаю это как подтверждение воли провидения, повелевающего мне и впредь стремиться к осуществлению цели моей жизни, как я делал это по сию пору…» За дикой бранью по адресу заговорщиков последовало заявление, что они «теперь будут беспощадно истреблены». Затем Гитлер вновь благодарил «провидение» и обещал: «Я и впредь должен, а потому и буду возглавлять мой народ».
Для расследования событий и розыска остальных участников Гиммлер сразу же создал при гестапо Особую комиссию по делу 20 июля, аппарат которой состоял из 400 чиновников, подразделенных на 11 отделов. Эта особая комиссия работала вплоть до самого конца Гитлера. Общее число арестованных равнялось примерно 7000 человек. Среди жертв нацистского террора после 20 июля 1944 года насчитывалось 20 генералов, в том числе один генерал-фельдмаршал.
Некоторым из заговорщиков удалось скрыться, и их разыскивали: например, Карла Герделера (вознаграждение – миллион марок), Фрица Лйндемана (500 тысяч марок). Большинство же заговорщиков попали в руки гестапо сразу. Немедленно после 20 июля были введены усиленные меры по блокированию границ.
После провала попытки государственного переворота некоторые участники заговора покончили самоубийством, чтобы избежать ожидавших их пыток гестапо.
От хорошо известного в Германии и за ее пределами фельдмаршала Эрвина фон Роммеля нацисты избавились особым образом. 14 октября 1944 года ему по приказу Гитлера было предоставлено самому сделать выбор: либо покончить самоубийством, либо предстать перед судом. В случае самоубийства ему будут устроены торжественные похороны, а семью пощадят и не будут преследовать. Попрощавшись с женой и сыном, Роммель принял яд, переданный ему посланцем Гитлера. <
Многие из арестованных подверглись жестоким истязаниям. Гестаповцы добивались нужных показаний, избивая подследственных, вгоняя им иголки под ногти и при помощи других изощренных пыток.
Большинство обвиняемых были приговорены к смерти и казнены. Многие без всякого приговора убиты в каторжных тюрьмах и концлагерях. Последние казни продолжались еще в апреле 1945 года. Если первое время о приведении приговора в исполнение сообщалось, то впоследствии это делать перестали.
Для смертного приговора достаточно было даже того, чтобы обвиняемый всего лишь знал о существовании заговора. Так был казнен полковник Майхс-нер, хотя он и отказался осуществить покушение на Гитлера. Даже генерал Фромм, в значительной мере способствовавший провалу путча, тоже был казнен за трусость.
Из друзей и ближайших соратников Штауфенберга в живых не остался ни один.
ЗАГОВОР ПРОТИВ МУССОЛИНИ
Без войск заговорщики были бессильны.
Через полчаса после покушения в «Волчьем логове» появился извещенный о происшедшем Гиммлер, который находился в своей ставке на озере Мауэрзее, и сразу же принялся за расследование. Геббельс, который в это время был в Берлине, получил после 13 часов телефонное сообщение, что произошло покушение, но Гитлер жив. Затем всякая связь между Растенбургом и внешним миром на два часа прекратилась. Гитлер приказал установить запрет на передачу любой информации из ставки. Это обстоятельство могло бы даже сыграть на руку заговорщикам, поскольку Фельгибель и без того имел задание не допустить никакой связи со ставкой.
В 16 часов в ставку фюрера прибыл специальный поезд с Муссолини. Его встречали Геринг, Риббентроп, Дениц и другие нацистские главари. Гитлер хвастался, что спасен волей самого провидения, которое тем самым явно предназначило его для решения еще более великих задач. Остальные усердствовали в проявлениях верноподданнических чувств. Около 18 часов Гитлер проводил своего гостя на железнодорожную станцию.
После отмены запрета на информацию и после отправки из Берлина первых приказов «Валькирия» в ставку стали поступать телефонные запросы командиров различных рангов. Постепенно здесь все определеннее складывалось впечатление, что развернулась гораздо более крупная, чем предполагали поначалу, акция. Около 17 часов Гитлер назначил рейхсфюрера СС Гиммлера вместо Фромма командующим армией резерва и приказал ему немедленно вылететь в Берлин. В 17 часов 30 минут Гитлер имел телефонный разговор с Геббельсом и поручил ему подготовить чрезвычайное сообщение для радио, что покушение имело место, но сорвалось.
Вскоре сообщение о том, что Гитлер только ранен, было подтверждено. В 18 часов 30 минут по радио было передано официальное сообщение о покушении. В нем указывалось, что Гитлер получил лишь легкие ожоги и контузию.
Эта весть усилила нерешительность среди командиров войск заговорщиков и в свою очередь замедлила осуществление приказов «Валькирия».
Первоочередной задачей заговорщиков после покушения считался захват центральной правительственной радиостанции «Дейчланд зендер» для провозглашения нового правительства. Войск для этого не было. Командиры частей, получившие приказы заговорщиков, колебались. Кейтель из ставки рассылал контрприказы, отменявшие распоряжения Гепнера. Так, в Вене в соответствии с приказом «Валькирия» были арестованы руководители СС. Через короткое время их освободили по приказу ставки. То же произошло в Париже. Узнав, что Гитлер жив, Клюге в панике категорически отказался сотрудничать с заговорщиками и издал приказ о сохранении верности фюреру. В ночь на 21 июля арестованные ранее в Париже эсэсовские и гестаповские главари были выпущены на свободу и приступили к арестам членов заговора.
Главной надеждой заговорщиков в Берлине являлся танковый батальон дивизии «Гроссдейчланд». Его командир майор Ремер не был участником заговора Получив приказ занять помещение имперской канцелярии и арестовать многих видных генералов, Ремер усомнился в правомерности подобных действий и обратился к Геббельсу. Тот уже имел ясное представление о происходящем. Располагая прямым проводом со ставкой, Геббельс связал Ремера с Гитлером. Фюрер, голос которого Ремер легко узнал, приказал ему немедленно занять штаб армии резерва и расстреливать каждого, кто покажется ему подозрительным Ремер бросился выполнять приказ. Встречая на шоссе направляющиеся к центру города войска, он поворачивал их назад, ссылаясь на «личный приказ фюрера». На других дорогах метался генерал Гудериан, останавливая, подобно Ремеру, войска, двигавшиеся по вызову заговорщиков Одним из первых он повернул назад танковый батальон майора Вольфа, шедший штурмовать главный штаб войск СС. Возвратившись в Крампниц, где он был расквартирован, этот батальон подвергся жестокому обстрелу со стороны частей СС. Подобные инциденты происходили и в других местах.
Уже вечером 20 июля войска, на которые рассчитывали мятежники, шли не помогать им, а подавлять заговор. К 21.00 нацисты восстановили свой контроль над Берлином.
Но главная причина провала переворота заключалась не только в неразберихе с отдачей приказов и замедленном темпе военной операции. Руководители восстания в Берлине, как показывают все свидетельства, не имели достаточно надежных боевых групп для решения неотложных задач первого часа.
Заговорщики желали захватить власть с помощью военных, отдающих команды по телеграфу и телефону. Воззвания и призывы по радио были подготовлены, но обратиться с ними к народу руководители переворота хотели только после того, как власть уже будет крепко находиться в руках вермахта.
Преобладающее большинство генералов и офицеров службы генерального штаба столь крепко связали себя с нацистской системой, что не были способны даже на формальное осуществление военных приказов, если знали или чувствовали, что приказы эти могли оказаться направленными против системы.
Подлинные зачатки настоящих действий имелись только в Вене и Париже.
Когда около 21 часа по радио было сообщено, что вскоре выступит Гитлер (что еще больше увеличило смятение в лагере заговорщиков), войска уже собирались оставить центр города. В 21 час 30 минут последние танки покинули внутреннюю часть Берлина. Подходившие части были частично еще раньше остановлены поднятыми по тревоге эсэсовцами.
В 22 часа 30 минут Ольбрихту пришлось призвать находившихся на Бенд-лерштрассе офицеров самим взять на себя охрану здания.
Тем временем в Берлине собрались нацистские главари: у Геббельса – Гиммлер и Кальтенбруннер, в здании Службы безопасности (СД) – Шелленберг и Скорцени.
Пока на Бендлерштрассе группа офицеров собирала силы для контрудара, заговор пережил свою последнюю вспышку. Около 22 часов 40 минут для охраны здания прибыла рота оружейно-технического училища сухопутных войск. Но против нее были брошены подразделения охранного батальона. Роте училища пришлось сложить оружие.
В самом здании в это время разыгрывался последний акт драмы. Около 22 часов 45 минут начальник штаба Штюльпнагеля полковник Линстов получил в Париже от Штауфенберга телефонное известие: все пропало. В 22 часа 50 минут группа офицеров и унтер-офицеров во главе с подполковниками Хер-бером, фон Хайде, Придуном и Кубаном и майором Флисбахом, вооружившись по дороге, ворвалась в кабинет Ольбрихта В этот момент здесь находились в числе других Ольбрихт, Петер Йорк фон Вартенбург, Ойген Герстенмей-ер и Бертольд Штауфенберг Полковника Штауфенберга и Хефтена обстреляли в коридоре, Штауфенберг был ранен. Затем в течение десяти минут в коридоре и прилегающих помещениях слышались крики, выстрелы, шум рукопашной схватки. Бек, Гепнер, братья Штауфенберг, Ольбрихт, Мерц, Хефтен и другие заговорщики были схвачены; немногим, в том числе майору авиации Георги – зятю Ольбрихта, а также Кляйсту, Фриче и Людвигу фон Гаммерш-тейну, во всеобщей неразберихе удалось скрыться.
Бек попросил оставить ему пистолет для «личных целей» В ответ Фромм поторопил генерала поскорее привести свое намерение в исполнение. Приставив пистолет к виску, Бек выстрелил, но выстрел оказался несмертельным, а сам он рухнул в кресло. Немного погодя Бек слабым голосом попросил дать ему другой пистолет. Ему дали, но и второй выстрел не убил его. Тогда один фельдфебель «из сострадания» прикончил потерявшего сознание генерала.
Фромм объявил, что созвал военно-полевой суд, который приговорил к смертной казни четырех офицеров: полковника Мерца Квирнгейма, генерала Ольбрихта, полковника Штауфенберга и Хефтена.
Затем Фромм предложил Гепнеру покончить жизнь самоубийством. Но Гепнер ответил, что не знает за собой столь тяжкой вины, и дал увести себя в военную тюрьму Моабит.
Четверых приговоренных к смертной казни около полуночи вывели во двор на расстрел. Хефтен поддерживал ослабевшего от ранения Штауфенберга. Место казни освещалось фарами военного грузовика. Граф Клаус Шенк фон Штауфенберг погиб с возгласом: «Да здравствует священная Германия!» Пули оборвали жизнь Штауфенберга накануне его 37-летия.
В 0 часов 21 минуту генерал Фромм приказал отправить телеграмму всем командным инстанциям, получившим ранее приказы заговорщиков. В ней он объявлял эти приказы потерявшими силу и сообщал, что попытка путча подавлена.
Решение Фромма немедленно казнить главных заговорщиков явно объяснялось его желанием побыстрее избавиться от неприятных свидетелей. Прибывшие тем временем эсэсовские фюреры Скорцени и Кальтенбруннер приказали немедленно доставить закованных в цепи арестантов на Принц-Альбрехт-штрассе, где тотчас же начались допросы. Фромм, не имевший больше командной власти, поскольку командующим армией резерва теперь был назначен Гиммлер, отправился к Геббельсу. Но еще в ту же ночь Фромма подвергли «почетному аресту».
Около часа ночи радио передало речь Гитлера, о которой было объявлено еще четырьмя часами ранее. Магнитофонную запись речи пришлось сначала доставить из Растенбурга в Кенигсберг. Гитлер заявил: «Мизерная кучка тщеславных, бессовестных и вместе с тем преступных, глупых офицеров сколотила заговор, чтобы убрать меня, а вместе со мною уничтожить и штаб оперативного руководства вооруженных сил. Бомба, подложенная полковником графом фон Штауфенбергом, разорвалась в двух метрах справа от меня… Сам я остался совершенно невредим, если не считать совсем мелких ссадин, ушибов или ожогов. Я воспринимаю это как подтверждение воли провидения, повелевающего мне и впредь стремиться к осуществлению цели моей жизни, как я делал это по сию пору…» За дикой бранью по адресу заговорщиков последовало заявление, что они «теперь будут беспощадно истреблены». Затем Гитлер вновь благодарил «провидение» и обещал: «Я и впредь должен, а потому и буду возглавлять мой народ».
Для расследования событий и розыска остальных участников Гиммлер сразу же создал при гестапо Особую комиссию по делу 20 июля, аппарат которой состоял из 400 чиновников, подразделенных на 11 отделов. Эта особая комиссия работала вплоть до самого конца Гитлера. Общее число арестованных равнялось примерно 7000 человек. Среди жертв нацистского террора после 20 июля 1944 года насчитывалось 20 генералов, в том числе один генерал-фельдмаршал.
Некоторым из заговорщиков удалось скрыться, и их разыскивали: например, Карла Герделера (вознаграждение – миллион марок), Фрица Лйндемана (500 тысяч марок). Большинство же заговорщиков попали в руки гестапо сразу. Немедленно после 20 июля были введены усиленные меры по блокированию границ.
После провала попытки государственного переворота некоторые участники заговора покончили самоубийством, чтобы избежать ожидавших их пыток гестапо.
От хорошо известного в Германии и за ее пределами фельдмаршала Эрвина фон Роммеля нацисты избавились особым образом. 14 октября 1944 года ему по приказу Гитлера было предоставлено самому сделать выбор: либо покончить самоубийством, либо предстать перед судом. В случае самоубийства ему будут устроены торжественные похороны, а семью пощадят и не будут преследовать. Попрощавшись с женой и сыном, Роммель принял яд, переданный ему посланцем Гитлера. <
Многие из арестованных подверглись жестоким истязаниям. Гестаповцы добивались нужных показаний, избивая подследственных, вгоняя им иголки под ногти и при помощи других изощренных пыток.
Большинство обвиняемых были приговорены к смерти и казнены. Многие без всякого приговора убиты в каторжных тюрьмах и концлагерях. Последние казни продолжались еще в апреле 1945 года. Если первое время о приведении приговора в исполнение сообщалось, то впоследствии это делать перестали.
Для смертного приговора достаточно было даже того, чтобы обвиняемый всего лишь знал о существовании заговора. Так был казнен полковник Майхс-нер, хотя он и отказался осуществить покушение на Гитлера. Даже генерал Фромм, в значительной мере способствовавший провалу путча, тоже был казнен за трусость.
Из друзей и ближайших соратников Штауфенберга в живых не остался ни один.
ЗАГОВОР ПРОТИВ МУССОЛИНИ
Италия. 1943 год
23 января 1943 года части британской армии оккупировали Триполи – последнее колониальное владение итальянского королевства. Потери итальянцев на всех фронтах были огромными, и многие на Апеннинах видели спасение королевства в разрыве союза с Германией. Немцы, однако, считали, что ось Берлин – Рим – Токио незыблема, пока у власти остается Муссолини. Они явно не представляли, насколько сильны в Италии опозиционные настроения.
Уже в ноябре 1942 года, когда генерал Монтгомери в Северной Африке у Эль-Аламейна сокрушил итальянскую армию, почва для заговора вполне созрела. Вначале дело ограничивалось намеками и предложениями, тайными переговорами и встречами, в которых участвовали представители двора и офицеры генерального штаба. По мере разрастания заговора в него оказался втянуты и сам король, а также министр королевского двора герцог Пьетро д'Акваро-не, принцесса Мария и ее супруг – наследник престола Умберто.
Правда, были генералы (среди них – Витторио Амброзио), считавшие, что и король должен уйти, ибо его личность «тоже отождествлялась с фашизмом».
В то время как маршал Бадольо и Амброзио вместе с другими генералами – Кастельяно и Карбони обсуждали эти планы и взвешивали свои шансы на успех, несколько фашистских министров Муссолини также готовили заговор, направленный на свержение дуче. Наиболее влиятельными и заметными фигурами среди них были министр образования Джузеппе Боттаи и граф Дино Гранди, министр юстиции, холеный, амбициозный, импозантный интеллектуал с изысканными манерами. 3 июня Гранди приватно беседовал с королем, недвусмысленно предлагая ему избавиться от Муссолини.
Виктор Эммануил дал понять, что может воспользоваться лишь конституционными средствами, то есть решением Большого фашистского совета, дающим ему право на смещение главы кабинета. Гранди остался очень доволен разговором, решив, что новым премьер-министром станет он сам. Однако у короля были иные планы. Последний плел свою интригу.
Буффарини-Гвиди, помощник министра внутренних дел, через бывшую любовницу дуче Анджелу Курти предупредил Муссолини о заговорах, которые плели вокруг дуче Гранди и Боттаи. По секрету он сообщил, что в поведении министра иностранных дел графа Чиано и Фариначчи тоже появились признаки нелояльности.
Муссолини не очень встревожился. Дуче не верил в серьезность намерений своих приспешников. «Стоит мне свистнуть, – уверенно заявлял он, – и они мне мигом зааплодируют».
Через несколько дней после получения письма от Анджелы Курти он устроил очередную кадровую перестановку. Граф Гранди был смещен с поста министра юстиции, однако ему позволили сохранить за собой место председателя палаты депутатов. Боттаи лишился поста министра образования, однако за ним осталось его место в Большом фашистском совете. Граф Чиано и его заместитель Бастиа-нини покинули министерство иностранных дел. Чиано получил место посла при Святом престоле.
Прошла зима, наступила весна 1943 года. Заговоры – антироялистские, антифашистские, антигерманские – множились и разрастались. В действительности было очень трудно определить, как писал приехавший в Рим из посольства в Будапеште Анфузо, «кто в каком заговоре состоит», однако было очевидно, что все они преследовали одну цель – свержение дуче.
16 июля несколько крупных партийных чиновников встретились в Риме с дуче и настояли на необходимости созыва Большого фашистского совета. Поначалу Муссолини отверг эту идею, но затем согласился провести Совет в субботу 24 июля.
В полдень 21 июля Дино Гранди встретился с президентом Итальянской Академии Федерцони. Гранди познакомил его с проектом резолюции, которую он намеревался представить на рассмотрение Большого фашистского совета. В документе говорилось о необходимости передать всю полноту власти королю. Иными словами, Муссолини должен был отказаться от власти.
Федерцони одобрил резолюцию. Обрадованный Гранди затем посетил Бот-таи, Бастианини и Альбини, трех влиятельнейших членов Большого фашистского совета. Все они согласились поддержать на заседании его резолюцию.
К удивлению Гранди, секретарь партии Карло Скорца также склонялся к тому, чтобы одобрить его предложение. Однако Скорца показал копию резолюции Муссолини. Дуче, быстро прочитав документ, не выказал особой тревоги, заметив при этом, что решение это «неприемлемо и достойно презрения».
Получив поддержку влиятельных политиков, Гранди попросил о встрече с дуче, так как, по его словам, не хотел «сойти за заговорщика» и надеялся склонить его к отставке. 22 июля в пять часов вечера Гранди появился в Палаццо Венеция. Он зачитал свою резолюцию и затем привел аргументы в ее пользу. Муссолини не прерывал его, продолжая наблюдать за визитером с выражением надменного презрения. Когда же речь была окончена, он сказал: «Оставьте меня. Мы увидимся на Большом совете».
Реакция Муссолини насторожила Гранди. Он решил уступить Боттаи, предложившему вовлечь в заговор Чиано. Хотя Гранди в общем и не доверял Чиа-но, он был вынужден признать, что его поддержка привлечет многих колеблющихся, которые отдадут свои голоса в пользу этой резолюции.
Гранди не сомневался, что в случае его ареста большинство заговорщиков тут же переметнутся на сторону Муссолини. «В глубине души, – говорил он, – единственный человек, которому я абсолютно доверял, был Федерцони».
За несколько дней до решающих событий благосклонная фортуна предоставила Муссолини последний шанс изменить ситуацию. 18 июля германский посол Маккензен передал дуче срочное приглашение на встречу с Гитлером в Фельтре. Эта встреча не входила в планы заговорщиков и вызвала среди них некоторое замешательство. Ведь стоило Муссолини хотя бы намекнуть Гитлеру на необходимость вмешательства, как фюрер принял бы экстренные меры.
По дороге в Фельтре сопровождавший дуче генерал Амброзио предпринял последнюю попытку изменить ситуацию – он настоятельно убеждал Муссолини поставить Гитлера перед фактом выхода Италии из войны в течение 15 дней. Но дуче не понял внутреннего смысла этого демарша и не осмелился перечить Гитлеру. Фюрер по обыкновению много говорил, кричал, срываясь на истерику, требовал дополнительных усилий, мобилизаций и завинчивания гаек. Под шквалом сыпавшихся на него обвинений дуче угрюмо молчал. Он мысленно радовался тому, что отказался от услуг переводчика: уж очень не хотелось ему иметь лишнего свидетеля своего унижения. Наконец фюрер замолк и даже пообещал немного помочь материалами и военной техникой. На том диктаторы и расстались.
Муссолини стоял на аэродроме с поднятой в фашистском приветствии рукой до тех пор, пока самолет Гитлера не скрылся из виду, а затем повернулся к своей свите и с победным видом заявил, что фюрер обещал предоставить Италии все необходимое для продолжения войны.
Во время переговоров в Фельтре произошло еще одно событие, побудившее заговорщиков к решительным действиям, – союзническая авиация впервые бомбила Рим. За три часа на город было совершено четыре массированных налета, но ни один самолет противника не был сбит. Около 1400 римлян погибло, 6 тысяч были ранены, многие здания превратились в руины.
На следующий же день король Виктор Эммануил поручил генералам Амброзио, Карбони и Кастеллано принять меры по устранению Муссолини. Монарх спросил маршала Бадольо, готов ли он заменить Муссолини на посту главы правительства, и тот согласился, предложив нефашистскую администрацию, возглавляемую социалистом Бономи и бывшим премьер-министром Орландо. На случай сопротивления чернорубашечников Амброзио начал стягивать к Риму верные монархии войска, а бывший начальник полиции Сениз отрабатывал детали ареста диктатора.
Утром 24 июля Скорца информировал дуче о заговоре генералов и о решении короля назначить новым премьер-министром маршала Бадольо.
Муссолини механически твердил, что ему следует опасаться только американских танков, а вечером состоится лишь обычная встреча и беседа товарищей.
Обладая тонким политическим чутьем, дуче понимал, что тучи над ним сгущаются. 24 июня, выступая на Большом фашистском совете, он пытался в завуалированной форме даже угрожать заговорщикам, но скрытые угрозы остались риторикой, а утверждения, будто союзники непременно разрушат итальянскую промышленность, звучали неубедительно. Дуче говорил, что в лице Германии итальянцы нашли искреннего и постоянного союзника. Это была самая важная и самая неудачная речь великого диктатора.
Решающим было выступление Гранди.
«Я собираюсь повторить здесь, перед Большим советом, то, что я говорил дуче позавчера, – начал он. – Предлагаю следующую повестку дня». И Гранди зачитал свою резолюцию. «Вы навязали Италии диктатуру, – говорил он, – которая исторически аморальна. На протяжении долгих лет Вы держали в своих руках три ведущих министерства. И чего вы добились? Вы уничтожили дух вооруженных сил. На протяжении долгих лет Вы душили нас вот этими похоронными одеждами. На протяжении долгих лет, выбирая одного из нескольких кандидатов на важнейшие посты, Вы неизменно выбирали худшего».
Гранди говорил больше часа. Муссолини сидел и в абсолютной тишине слушал эту речь, которую он позднее называл «яростной филиппикой – речью человека, который наконец дал выход долго сдерживаемой обиде».
Затем выступил Чиано. Он обратился к истории провалившегося итало-германского альянса. Никто не сомневался, что он поддержит резолюцию Гранди. Следующий оратор, Фариначчи, попытался защитить немцев. Он предложил Совету собственную резолюцию, в которой провозглашалась солидарность фашистской Италии с национал-социалистской Германией, а главе правительства предлагалось обратиться к королю с просьбой принять командование над всеми вооруженными силами, чтобы «таким образом продемонстрировать всему миру, что все население ведет борьбу за спасение и честь Италии, объединившись под его руководством».
После полуночи, когда заседание продолжалось уже более семи часов, Муссолини предложил Скорце перенести заседание на завтра. Он сказал, что неважно себя чувствует и не может переутомлять себя.
«Раньше, – возразил жестко Гранди, – Вы держали нас здесь до пяти утра, обсуждая всякие мелочи и пустяки. Мы не уйдем отсюда, пока не будет обсуждена моя резолюция и по ней не будет проведено голосование». Он согласился на десятиминутный перерыв.
Около четверти третьего Муссолини резко прервал дискуссию. «Споры были долгими и всех утомили. На рассмотрение вынесены три предложения. Гранди был первым, поэтому его проект я выношу на голосование.»
На заседании присутствовало двадцать восемь членов Совета При голосовании из них воздержался лишь один – граф Суардо. Скорца, Полверелли, Буффарини-Гвиди и Гальбиати голосовали «против», их поддержали еще три человека Фариначчи голосовал за свою резолюцию. Девятнадцать голосов было отдано за предложение Гранди.
Муссолини быстро собрал свои бумаги и встал. В дверях он обернулся и спокойно, но с горечью в голосе, произнес: «Вы спровоцировали кризис режима».
Описание событий утра этого дня, составленное Анфузо, свидетельствует, сколь плохо заговорщики знали о планах двора и как мало они доверяли друг другу. В Монтечиторио, по словам Анфузо, «Гранди с Чиано уединились в углу и повели беседу». Вскоре они стали спорить. «Было ясно, что Гранди многое утаил от Чиано».
Немного позже Анфузо убедился, что и Чиано не знал об истинных намерениях короля. «Все готово, вот увидите, – доверительно сказал он. – Кандидатуры министров уже согласованы. Пирелли будет министром иностранных дел. Полагаю, что Витетти будет заместителем секретаря, генерал Карбони – министром пропаганды. Я на какое-то время останусь в стороне, а там посмотрим. Что касается Вас, то я не хочу говорить лишнего. Вы известный германофил. Но я поговорю с друзьями».
Гранди сообщил о результатах заседания Большого фашистского совета министру двора Аквароне, предложив, чтобы король назначил главой правительства маршала Кавилья, известного военного и антифашиста, и немедленно отправил в Мадрид для переговоров с союзниками о мире представительную делегацию. Когда Аквароне сказал, что король решил назначить главой правительства маршала Бадольо, Гранди потерял дар речи.
В шесть часов утра Аквароне разбудил короля, чтобы тот просмотрел доклад Гранди о голосовании в Совете. Через час он позвал генерала Амброзио и вместе с ним отправился к Бадольо.
Муссолини по-прежнему чувствовал себя абсолютно уверенно. Он отвергал предложения своих соратников немедленно арестовать заговорщиков. Правда, около 15 часов он подумал о предложении генерала Гальбиати ввести в Рим механизированные подразделения чернорубашечников, стоявшие в Браччано. Но было слишком поздно. За несколько часов до того дивизион «Гранатьери» получил от генерала Кастельяно приказ прибыть в Рим. В то время как приказ Гальбиати, предназначенный чернорубашечникам, был перехвачен.
23 января 1943 года части британской армии оккупировали Триполи – последнее колониальное владение итальянского королевства. Потери итальянцев на всех фронтах были огромными, и многие на Апеннинах видели спасение королевства в разрыве союза с Германией. Немцы, однако, считали, что ось Берлин – Рим – Токио незыблема, пока у власти остается Муссолини. Они явно не представляли, насколько сильны в Италии опозиционные настроения.
Уже в ноябре 1942 года, когда генерал Монтгомери в Северной Африке у Эль-Аламейна сокрушил итальянскую армию, почва для заговора вполне созрела. Вначале дело ограничивалось намеками и предложениями, тайными переговорами и встречами, в которых участвовали представители двора и офицеры генерального штаба. По мере разрастания заговора в него оказался втянуты и сам король, а также министр королевского двора герцог Пьетро д'Акваро-не, принцесса Мария и ее супруг – наследник престола Умберто.
Правда, были генералы (среди них – Витторио Амброзио), считавшие, что и король должен уйти, ибо его личность «тоже отождествлялась с фашизмом».
В то время как маршал Бадольо и Амброзио вместе с другими генералами – Кастельяно и Карбони обсуждали эти планы и взвешивали свои шансы на успех, несколько фашистских министров Муссолини также готовили заговор, направленный на свержение дуче. Наиболее влиятельными и заметными фигурами среди них были министр образования Джузеппе Боттаи и граф Дино Гранди, министр юстиции, холеный, амбициозный, импозантный интеллектуал с изысканными манерами. 3 июня Гранди приватно беседовал с королем, недвусмысленно предлагая ему избавиться от Муссолини.
Виктор Эммануил дал понять, что может воспользоваться лишь конституционными средствами, то есть решением Большого фашистского совета, дающим ему право на смещение главы кабинета. Гранди остался очень доволен разговором, решив, что новым премьер-министром станет он сам. Однако у короля были иные планы. Последний плел свою интригу.
Буффарини-Гвиди, помощник министра внутренних дел, через бывшую любовницу дуче Анджелу Курти предупредил Муссолини о заговорах, которые плели вокруг дуче Гранди и Боттаи. По секрету он сообщил, что в поведении министра иностранных дел графа Чиано и Фариначчи тоже появились признаки нелояльности.
Муссолини не очень встревожился. Дуче не верил в серьезность намерений своих приспешников. «Стоит мне свистнуть, – уверенно заявлял он, – и они мне мигом зааплодируют».
Через несколько дней после получения письма от Анджелы Курти он устроил очередную кадровую перестановку. Граф Гранди был смещен с поста министра юстиции, однако ему позволили сохранить за собой место председателя палаты депутатов. Боттаи лишился поста министра образования, однако за ним осталось его место в Большом фашистском совете. Граф Чиано и его заместитель Бастиа-нини покинули министерство иностранных дел. Чиано получил место посла при Святом престоле.
Прошла зима, наступила весна 1943 года. Заговоры – антироялистские, антифашистские, антигерманские – множились и разрастались. В действительности было очень трудно определить, как писал приехавший в Рим из посольства в Будапеште Анфузо, «кто в каком заговоре состоит», однако было очевидно, что все они преследовали одну цель – свержение дуче.
16 июля несколько крупных партийных чиновников встретились в Риме с дуче и настояли на необходимости созыва Большого фашистского совета. Поначалу Муссолини отверг эту идею, но затем согласился провести Совет в субботу 24 июля.
В полдень 21 июля Дино Гранди встретился с президентом Итальянской Академии Федерцони. Гранди познакомил его с проектом резолюции, которую он намеревался представить на рассмотрение Большого фашистского совета. В документе говорилось о необходимости передать всю полноту власти королю. Иными словами, Муссолини должен был отказаться от власти.
Федерцони одобрил резолюцию. Обрадованный Гранди затем посетил Бот-таи, Бастианини и Альбини, трех влиятельнейших членов Большого фашистского совета. Все они согласились поддержать на заседании его резолюцию.
К удивлению Гранди, секретарь партии Карло Скорца также склонялся к тому, чтобы одобрить его предложение. Однако Скорца показал копию резолюции Муссолини. Дуче, быстро прочитав документ, не выказал особой тревоги, заметив при этом, что решение это «неприемлемо и достойно презрения».
Получив поддержку влиятельных политиков, Гранди попросил о встрече с дуче, так как, по его словам, не хотел «сойти за заговорщика» и надеялся склонить его к отставке. 22 июля в пять часов вечера Гранди появился в Палаццо Венеция. Он зачитал свою резолюцию и затем привел аргументы в ее пользу. Муссолини не прерывал его, продолжая наблюдать за визитером с выражением надменного презрения. Когда же речь была окончена, он сказал: «Оставьте меня. Мы увидимся на Большом совете».
Реакция Муссолини насторожила Гранди. Он решил уступить Боттаи, предложившему вовлечь в заговор Чиано. Хотя Гранди в общем и не доверял Чиа-но, он был вынужден признать, что его поддержка привлечет многих колеблющихся, которые отдадут свои голоса в пользу этой резолюции.
Гранди не сомневался, что в случае его ареста большинство заговорщиков тут же переметнутся на сторону Муссолини. «В глубине души, – говорил он, – единственный человек, которому я абсолютно доверял, был Федерцони».
За несколько дней до решающих событий благосклонная фортуна предоставила Муссолини последний шанс изменить ситуацию. 18 июля германский посол Маккензен передал дуче срочное приглашение на встречу с Гитлером в Фельтре. Эта встреча не входила в планы заговорщиков и вызвала среди них некоторое замешательство. Ведь стоило Муссолини хотя бы намекнуть Гитлеру на необходимость вмешательства, как фюрер принял бы экстренные меры.
По дороге в Фельтре сопровождавший дуче генерал Амброзио предпринял последнюю попытку изменить ситуацию – он настоятельно убеждал Муссолини поставить Гитлера перед фактом выхода Италии из войны в течение 15 дней. Но дуче не понял внутреннего смысла этого демарша и не осмелился перечить Гитлеру. Фюрер по обыкновению много говорил, кричал, срываясь на истерику, требовал дополнительных усилий, мобилизаций и завинчивания гаек. Под шквалом сыпавшихся на него обвинений дуче угрюмо молчал. Он мысленно радовался тому, что отказался от услуг переводчика: уж очень не хотелось ему иметь лишнего свидетеля своего унижения. Наконец фюрер замолк и даже пообещал немного помочь материалами и военной техникой. На том диктаторы и расстались.
Муссолини стоял на аэродроме с поднятой в фашистском приветствии рукой до тех пор, пока самолет Гитлера не скрылся из виду, а затем повернулся к своей свите и с победным видом заявил, что фюрер обещал предоставить Италии все необходимое для продолжения войны.
Во время переговоров в Фельтре произошло еще одно событие, побудившее заговорщиков к решительным действиям, – союзническая авиация впервые бомбила Рим. За три часа на город было совершено четыре массированных налета, но ни один самолет противника не был сбит. Около 1400 римлян погибло, 6 тысяч были ранены, многие здания превратились в руины.
На следующий же день король Виктор Эммануил поручил генералам Амброзио, Карбони и Кастеллано принять меры по устранению Муссолини. Монарх спросил маршала Бадольо, готов ли он заменить Муссолини на посту главы правительства, и тот согласился, предложив нефашистскую администрацию, возглавляемую социалистом Бономи и бывшим премьер-министром Орландо. На случай сопротивления чернорубашечников Амброзио начал стягивать к Риму верные монархии войска, а бывший начальник полиции Сениз отрабатывал детали ареста диктатора.
Утром 24 июля Скорца информировал дуче о заговоре генералов и о решении короля назначить новым премьер-министром маршала Бадольо.
Муссолини механически твердил, что ему следует опасаться только американских танков, а вечером состоится лишь обычная встреча и беседа товарищей.
Обладая тонким политическим чутьем, дуче понимал, что тучи над ним сгущаются. 24 июня, выступая на Большом фашистском совете, он пытался в завуалированной форме даже угрожать заговорщикам, но скрытые угрозы остались риторикой, а утверждения, будто союзники непременно разрушат итальянскую промышленность, звучали неубедительно. Дуче говорил, что в лице Германии итальянцы нашли искреннего и постоянного союзника. Это была самая важная и самая неудачная речь великого диктатора.
Решающим было выступление Гранди.
«Я собираюсь повторить здесь, перед Большим советом, то, что я говорил дуче позавчера, – начал он. – Предлагаю следующую повестку дня». И Гранди зачитал свою резолюцию. «Вы навязали Италии диктатуру, – говорил он, – которая исторически аморальна. На протяжении долгих лет Вы держали в своих руках три ведущих министерства. И чего вы добились? Вы уничтожили дух вооруженных сил. На протяжении долгих лет Вы душили нас вот этими похоронными одеждами. На протяжении долгих лет, выбирая одного из нескольких кандидатов на важнейшие посты, Вы неизменно выбирали худшего».
Гранди говорил больше часа. Муссолини сидел и в абсолютной тишине слушал эту речь, которую он позднее называл «яростной филиппикой – речью человека, который наконец дал выход долго сдерживаемой обиде».
Затем выступил Чиано. Он обратился к истории провалившегося итало-германского альянса. Никто не сомневался, что он поддержит резолюцию Гранди. Следующий оратор, Фариначчи, попытался защитить немцев. Он предложил Совету собственную резолюцию, в которой провозглашалась солидарность фашистской Италии с национал-социалистской Германией, а главе правительства предлагалось обратиться к королю с просьбой принять командование над всеми вооруженными силами, чтобы «таким образом продемонстрировать всему миру, что все население ведет борьбу за спасение и честь Италии, объединившись под его руководством».
После полуночи, когда заседание продолжалось уже более семи часов, Муссолини предложил Скорце перенести заседание на завтра. Он сказал, что неважно себя чувствует и не может переутомлять себя.
«Раньше, – возразил жестко Гранди, – Вы держали нас здесь до пяти утра, обсуждая всякие мелочи и пустяки. Мы не уйдем отсюда, пока не будет обсуждена моя резолюция и по ней не будет проведено голосование». Он согласился на десятиминутный перерыв.
Около четверти третьего Муссолини резко прервал дискуссию. «Споры были долгими и всех утомили. На рассмотрение вынесены три предложения. Гранди был первым, поэтому его проект я выношу на голосование.»
На заседании присутствовало двадцать восемь членов Совета При голосовании из них воздержался лишь один – граф Суардо. Скорца, Полверелли, Буффарини-Гвиди и Гальбиати голосовали «против», их поддержали еще три человека Фариначчи голосовал за свою резолюцию. Девятнадцать голосов было отдано за предложение Гранди.
Муссолини быстро собрал свои бумаги и встал. В дверях он обернулся и спокойно, но с горечью в голосе, произнес: «Вы спровоцировали кризис режима».
Описание событий утра этого дня, составленное Анфузо, свидетельствует, сколь плохо заговорщики знали о планах двора и как мало они доверяли друг другу. В Монтечиторио, по словам Анфузо, «Гранди с Чиано уединились в углу и повели беседу». Вскоре они стали спорить. «Было ясно, что Гранди многое утаил от Чиано».
Немного позже Анфузо убедился, что и Чиано не знал об истинных намерениях короля. «Все готово, вот увидите, – доверительно сказал он. – Кандидатуры министров уже согласованы. Пирелли будет министром иностранных дел. Полагаю, что Витетти будет заместителем секретаря, генерал Карбони – министром пропаганды. Я на какое-то время останусь в стороне, а там посмотрим. Что касается Вас, то я не хочу говорить лишнего. Вы известный германофил. Но я поговорю с друзьями».
Гранди сообщил о результатах заседания Большого фашистского совета министру двора Аквароне, предложив, чтобы король назначил главой правительства маршала Кавилья, известного военного и антифашиста, и немедленно отправил в Мадрид для переговоров с союзниками о мире представительную делегацию. Когда Аквароне сказал, что король решил назначить главой правительства маршала Бадольо, Гранди потерял дар речи.
В шесть часов утра Аквароне разбудил короля, чтобы тот просмотрел доклад Гранди о голосовании в Совете. Через час он позвал генерала Амброзио и вместе с ним отправился к Бадольо.
Муссолини по-прежнему чувствовал себя абсолютно уверенно. Он отвергал предложения своих соратников немедленно арестовать заговорщиков. Правда, около 15 часов он подумал о предложении генерала Гальбиати ввести в Рим механизированные подразделения чернорубашечников, стоявшие в Браччано. Но было слишком поздно. За несколько часов до того дивизион «Гранатьери» получил от генерала Кастельяно приказ прибыть в Рим. В то время как приказ Гальбиати, предназначенный чернорубашечникам, был перехвачен.