Лицо его стало глуповатым.
-- Какой цветок расцветает раньше всех весной? -- спросил он,
поворачиваясь к своим и подмигивая.
-- Подснежник! -- хором как один отозвались "альбатросовцы".
-- Это ваш окончательный ответ? -- улыбнулась ведущая.
Все обернулись к капитану Пашке Многолету. Тот напряженно хмурился,
глядя в пол.
-- Нет, не окончательный, -- поднялся он. -- Первым зацветает горицвет.
Влада Изотовна сделала пометку в блокноте:
-- Пять очков.
Пашка сел под ликование своей команды. Не зря, видно, избрали его
капитаном. Удовлетворение было написано на его лице. Но тут же вскочил и
предложил одному из команды "любознательных" выйти к доске.
Живцов повернулся к Макару и зашипел:
-- Ну, Синицын, ты еще не отвечал. Иди, выручай команду! Наверное,
какую-нибудь задачку дадут, а ты их щелкаешь, как орешки.
Синицын, подталкиваемый многими руками, напутствуемый пожеланиями,
выбрался из рядов своей команды и на деревянных ногах побрел к стоявшей в
углу черной глянцевой доске.
Там он привычно взял мел и неожиданно почувствовал уверенность: "Уж
задачку-то я решу".
-- Нужно нарисовать, -- раздался голос Много-лета, -- капусту, огурец,
желудь, собаку, кота и коня.
-- Пустяки, это же просто! Дуй, Синицын!
-- Только, -- продолжал Многолет, -- морскую капусту, морской огурец,
морской желудь, морскую собаку, морского кота и коня.
Все это он проговорил с наслаждением, каждый раз выделяя слова
"морской", "морская"... У Сини-цына даже зубы заныли. Он повернулся к доске
с несчастным видом. Что рисовать -- он и представления не имел. Каких-то
морских собак, котов... А какие они? Может, такие же, как и сухопутные,
только побольше размером? Кот величиной с кита? А какой тогда конь? Постой,
постой... Какие-то неясные воспоминания возникли в голове. Морской конь,
морской конек... Правильно, морской конек! Макар не раз видел его в детских
книжках. Он похож на шахматного коня, только вместо гривы -- колючки.
И Синицын торопливо принялся рисовать шахматного коня. Правда,
получился он немного кривой, зато похожий. Особенно старательно вырисовал
Макар круглую подставку.
Сзади засмеялись. Синицын обернулся.
-- Это что? -- заливаясь, Пашка тыкал растопыренной рукой.
-- Морской конь! -- Синицын насупился. "Альбатросовцы" грохнули.
-- Шахматный это, а не морской, -- отрезал Многолет. -- У морского
никакой подставки нет, а хвост острый.
И тут Синицын услышал со стороны своего класса сильное шипение, в
которое сливался шепот подсказок, увидел множество устремленных на него
укоризненных, напряженных и просто сердитых глаз. Но одни глаза --
удивленные и немного презрительные -- поразили его больше всего. Глаза
Поспеловой. Она смотрела на него, то наматывая на руку свою толстую
пшеничную косу, то разматывая.
Синицын опустил голову, тихонько положил мел и поплелся на свое место.
Долго еще продолжался турнир между "Альбатросом" и "Любознательным".
Синицын в это время горько думал: "Вот и кончилось волшебство. Опять начну
двойки хватать. Наверное, пропал мышонок Тик-Так. Что делать? Что делать?"
Еле дождался он, когда закончится турнир. Даже толком не понял, кто же
кого победил. Кажется, "Альбатрос", потому что уж больно орали в их стане, а
среди "любознательных", наоборот, царило глубокое уныние. Но Макару не до
того было. Расталкивая всех, он пробирался к двери. Кто-то ткнул ему кулаком
в бок:
-- Что же ты подвел нас?
Он даже не оглянулся. Схватив с вешалки пальто, вихрем вылетел на
улицу.
Было уже темно. Рваные тучи неслись по небу, ветер хлестал по ногам
сухими листьями. Макар бежал, горестно бормоча себе под нос:
-- Бедный, несчастный... Один раз удача привалила -- не учить уроки, да
и то ненадолго. Теперь опять гни спину над учебниками, зубри -- ой-ой-ой!
Отомкнул дверь -- дома никого. Затаив дыхание, Макар стал красться по
скрипящим половицам на кухню. Откуда-то из темноты вырвался Обормот,
стукнулся об ноги и стал тереться. Наверное, колбасы просил. А может...
Синицын вздрогнул:
-- Обормот, ты?
Кот сыто и нахально замурлыкал. Макар встревожился, в душу его
закралось подозрение. Схватив кота за шиворот, он посмотрел ему в глаза:
-- Признайся, слопал Тик-Така? Говори!
Кот сучил лапами и закатывал глаза. Из-под кровати одобрительно
наблюдал Брехун, поблескивая крохотными глазками. Кот со своими пакостями
сидел ему в печенках.
-- Все ясно, -- грустно кивнул Синицын. -- Ты подкараулил маленького
беззащитного мышонка и съел его. Сожрал? Что, скажешь, не так? Эх ты! Ведь
это волшебный мышонок! Сказал бы мне, что есть хочешь, я бы тебе килограмм
колбасы приволок. Или рыбы наловил. Честное слово!
Обормот захрипел, засучил задними лапами, потом вильнул хвостом,
пытаясь царапнуть руку. Синицын отбросил его.
-- Уходи, не хочу тебя видеть.
Кот улизнул за шкаф. Макар, все еще держа портфель в руке, тихонько
открыл дверь на кухню. Прислушался. Ветер завывал за окном. Вдруг Синицын
вздрогнул: на холодильнике сидел маленький живой комочек. Вокруг него
мерцало слабое сияние.
-- Ты звал меня? Я пришел, добрый мальчик! Что-нибудь случилось?
-- Да вот, понимаешь, дорогой Тик-Так, -- начал он жалобно, -- вызвали
меня к доске, а я не мог ничего ответить. Вот и подумал, что твое волшебство
уже кончилось.
-- И ты ошибся! Знай же, мальчик, что волшебство мое сильное, потому
что это доброе волшебство. И тот, кто владеет им, не теряет эту силу.
-- Тогда почему я ничего не мог ответить?
-- Потому что ты не знал того, о чем тебя спросили.
-- Но как же так? -- недоумевал Макар. -- И на уроках я ничего не знал,
а... отвечал. Ты же обещал...
-- Я обещал тебе, -- прервал его мышонок, -- что ты будешь знать все, о
чем написано в учебниках. Значит, тебя спрашивали о том, чего в учебниках
нет.
-- Верно! Я был на турнире знатоков, там задавали специально такие
вопросы, которых ни в одном учебнике не найдешь. Это для того, чтобы ребята
читали разные книжки и больше знали.
-- Это правильно, -- одобрил мышонок. Синицын погрустнел.
-- Значит, в этих турнирах я не смогу участвовать?
-- Почему? Если почитаешь другие книги, то тоже будешь знать.
-- Но ведь их много, этих книг! -- в отчаянии воскликнул Синицын. -- А
я читаю медленно, пока все прочтешь, так состаришься, что ни в один
пионерский турнир не примут, потому что пенсионером станешь. А зачем мне
тогда турниры?
-- Значит, ты хочешь все знать, ничего не читая, безо всякого труда?
-- Вот-вот! Хочу во всех турнирах участвовать. Чтобы мог на любой
вопрос ответить. Сделай это, милый Тик-Так!
-- Пусть будет так, как ты хочешь.
-- Спасибо тебе, Тик-Так...
Макар протянул руку и хотел погладить мышонка, но тот мгновенно исчез.
-- Ну, кто победил вчера? -- радостно крикнул Синицын, когда на
следующий день увидел в раздевалке Зину Живцова.
Тот хмуро и недоуменно посмотрел на него.
-- Ты же был на турнире, чего спрашиваешь? Эх ты, трепач! Кричал: я, я!
А сам... Сколько очков из-за тебя потеряли! Если б знали...
-- Да ты не волнуйся! -- хлопнул его по плечу Синицын. -- В следующий
раз мы их на клочки разнесем.
-- Иди ты! -- сверкнул глазами Живцов. -- Не хочу слушать. В голове ни
бум-бум, хоть бы что-нибудь знал, кроме уроков. Любозна-а-тель-ный...
-- Значит, ни бум-бум? -- переспросил Макар многозначительно, и в
другой раз Живцов обязательно обратил бы внимание на его тон, да сейчас Зина
был слишком зол на Макара. -- А вот спроси меня о чем-нибудь!
-- Отвяжись! -- отмахнулся Живцов.
-- Нет, ты спроси! -- напирал Синицын. -- Попробуй, задай любой вопрос,
что вчера на турнире задавали.
-- Нашел дурака! -- хмыкнул Зина. -- Послушал там же ответы, а теперь
старается охмурить.
"Эх! -- подумал Синицын. -- Разве объяснишь, что вчера я ничегошеньки
не слышал".
-- Ладно, -- сказал он. -- Тогда задай мне какой-нибудь другой вопрос,
которого не было на турнире.
-- Где я тебе его возьму? -- буркнул Живцов. -- Ну чего ты ко мне
пристал? Я так переживаю из-за вчерашнего, а ты мне переживать не даешь.
Пономаренко! Поговори с ним.
Проходивший мимо Пономаренко остановился и, как всегда, застенчиво
улыбнулся:
-- А что?
-- Да вот, -- пожаловался ему Зина, -- лезет ко мне, требует, чтобы я
какие-то вопросы задавал. Мало его вчера позорили...
-- Никто меня не позорил, -- запыхтел Макар. -- Если бы я захотел, то
на любой вопрос ответил бы запросто. -- Айн-цвай-драй!
Пономаренко и Живцов как-то странно переглянулись.
-- Ну? Слабо? -- Макар уже закусил удила.
Живцов загадочно прищурился.
-- Любой вопрос? Хо-ро-шо. Задам-ка я один вопрос, на него ни один
человек в мире еще не ответил. Я вчера хотел шарахнуть им "альбатрос-цев",
да от расстройства забыл.
-- Давай, давай! -- оживился Макар. Понома-ренко заинтересованно
придвинулся, Зина оглянулся и зачем-то понизил голос:
-- У какой рыбы зеленые кости?
Синицын удивился: зеленые кости? Разве бывают рыбы с такими костями? Но
пока он удивлялся, губы его как-то сами собой ответили:
-- У двух морских рыб: бельдюги и саргана. Живцов и Пономаренко так и
отпрянули. Зина
даже застонал, словно от зубной боли. И оба снова выразительно
переглянулись.
-- Значит, все знаешь, -- каким-то тусклым шершавым голосом сказал
Живцов. -- Тогда скажи еще, что такое "ведьмино кольцо".
Синицын в первый раз слышал о ведьмином кольце. И он даже с
любопытством ждал, что же сам ответит:
-- Ведьмино кольцо встречается в лесу. По краям его растут грибы, а в
середине пусто, даже травы нет. В Америке, в степях Восточного Колорадо,
бывают кольца до двухсот метров в диаметре.
Зина прерывисто задышал:
-- Ага! Вот ты какой... Ну ладно, поговорим после уроков.
И оба, круто повернувшись, заспешили прочь. Макар посмотрел им вслед и
пожал плечами.
-- Завидуют... Пусть!
Тут его ухватил за локоть Генка Лысюра.
-- Синицын, привет! Знаешь, что завтра воскресник?
-- Какой воскресник?
-- А такой. На пришкольном участке надо укутать саженцы яблонь и груш.
-- Чем укутать?
-- Ясно чем: соломой. Нам выделили участок со ста деревьями, -- и
Лысюра потащил его к окну. -- Смотри: во-он от таго угла до калитки в заборе
все наши деревья. Каждый завтра должен укутать четыре-пять деревьев.
-- Зачем их укутывать? И так всю зиму простоят. Тополя вон всю зиму
голые, а эти укутывай.
-- Тополя -- деревья дикие, а эти культурные. К тому же завезенные из
теплых краев. Вот японская вишня -- са-ку-ра называется, -- выговорил по
слогам. -- Ее нам корейские друзья привезли. А там яблони из Мичуринска,
специально выведенные для наших краев. Гибрид грецкого и маньчжурского
ореха, -- загибал пальцы Генка. -- И всем им нужно ак...
акклиматизироваться! Вот!
-- А ты откуда знаешь? -- удивился Макар.
-- Оттуда, -- указал почему-то на потолок Генка. -- Мне сообщил...
-- Кто?
-- Руководитель кружка юннатов! Они там ведут переписку со всеми, кто
подарил нам саженцы в порядке шефской помощи. Под девизом "Сады -- тайге".
Понял?
Он выговорил это с такой гордостью, будто сам вел переписку.
-- И зима ожидается лютая, -- обрушил он вдруг на Макара самый веский
аргумент.
-- А ты откуда знаешь?
-- Мне в кружке "Юные борцы с плохой погодой" сообщили, -- выпятил
грудь Лысюра.
-- Да ты что, все кружки обошел?
-- Не все, -- отвел глаза Генка. -- В кружке вязания "Наша петля" не
был. Там одни девчонки, вяжут рукавички, шарфы в помощь малышам из садика
номер девятнадцать... А зачем им рукавички? Пусть закаляются.
Он презрительно сплюнул.
-- Когда я в садик ходил, нам никто не вязал. А простудишься -- по шее!
-- Правильно! -- оживился Макар. -- Пусть они тоже закаляются.
-- Кто? -- не понял Генка.
-- Деревья. Нам вон на каждом уроке физкультуры говорят: закаляйтесь,
закаляйтесь, от всего этого только польза.
-- Что бы болтаешь? Разве деревья понимают, что им надо закаляться? Они
возьмут и погибнут.
Их спор прервал звонок.
В классе Макар заметил, что все перешептывались и как-то враждебно
смотрели на него. Сначала он не придал этому особого значения. Но вот
начался урок рисования. Как всегда, Макар забыл дома циркуль. Он повернулся
к сидевшей рядом толстой Зое Чепуровой.
-- Дай циркуль.
Но та дернула плечом и промолчала.
-- Ты что, не слышишь? -- потянул ее за рукав Синицын.
Зоя вдруг сердито отодвинулась:
-- Не трогай меня! Я с тобой не разговариваю. У Синицына из рук выпала
резинка. Зойка, толстая добродушная Зойка, от которой никогда слова плохого
не услышишь, готовая поделиться последним бутербродом, не хочет вдруг с ним
разговаривать. Сначала он решил, что ослышался.
-- Это ты со мной не хочешь разговаривать?
-- А то с кем! -- она повернулась, и Макар впервые увидел злость в ее
маленьких голубых глазках. -- Ты еще набрался нахальства спрашивать?
-- Да что я тебе сделал? Учительница постучала по доске мелом.
-- Перестаньте разговаривать!
Макар затих и нахохлился. "Что сегодня происходит? Пришел в школу с
таким хорошим настроением -- и на тебе! Все стараются насолить. Что они --
не выспались?"
На перемене его настроение окончательно испортилось. Куда бы он ни
пошел -- все от него отворачивались, даже старались не замечать. Мимо
проходил Олег Черепанов, неестественно скосив глаза в сторону.
-- Алька! -- окликнул Синицын и почувствовал, что голос его стал
почему-то противным, заискивающим. -- Я тут у одного иностранную марку
видел...
Но Черепанов втянул голову в плечи и даже ускорил шаг. Это было
невероятно! При упоминании о марках он обычно становился сам не свой и
вцеплялся в человека мертвой хваткой. Он загонял его в угол и готов был
восторженно слушать самые длинные и самые нудные рассказы о марках. По
слухам, Алька собирал марки еще с ясельного возраста.
После этого Синицын совсем пал духом. Сел на свое место и уныло
уставился в пол. Но вот рядом остановились голубые ботинки с поцарапанными
мысами. Макар медленно поднял голову.
Перед ним стояла, заложив руки за спину, Даша и презрительно смотрела
сверху вниз. У Синицына тоскливо зачесался нос.
-- Так ты, оказывается, не только хвастунишка, -- Макару казалось, что
голос ее звенит на всю школу, хотя Даша говорила почти шепотом, -- но и
предатель!
-- Кто -- я? -- забормотал он, и у него глупо отвисла нижняя губа. --
Ты видела? Докажи... Я предатель?!
Даша повернулась и ушла на свое место. А Черепанов встал, смущенно
поправил очки и повернулся к классу.
-- Тихо! -- крикнул он, хотя вокруг уже давно царила тишина. -- После
уроков не расходиться: будет классное собрание. Тайное, без учительницы.
-- Почему тайное? -- крикнул кто-то.
-- Потому, -- ответил Лысюра важно, -- что будем судить предателя М. И.
Синицына.
Макар задохнулся:
-- Меня... судить?
-- А кого же еще? -- криво ухмыльнулся Живцов. -- У нас больше нет
других предателей...
Но тут же умолк: в класс вошла Нина Борисовна.
Синицын опустился на свое место. В голове его гудело, как в школьном
коридоре на большой перемене.
"Обижают, -- он вдруг шмыгнул носом, -- все меня обижают, даже Зойка и
та..."
Зойка, услышав шмыганье, повернулась, и глаза у нее были по-прежнему
добрые -- маленькие, голубые, жалостливые.
-- Ты не переживай, Синицын, -- участливо зашептала она. -- Мы сильно
судить не будем. Ну, вынесем общественное порицание. Только ты больше не
предавай, ладно?
Синицын обозлился. Мало того, что ни за что ни про что на него напали,
так его же и утешают.
-- Не твое дело, -- оборвал он Зойку, и та обиженно отвернулась.
Весь урок Синицын сидел как на иголках. Еле дождался звонка. Нина
Борисовна продиктовала домашнее задание, собрала со своего стола тетрадки,
журнал и ушла. Все тоже делали вид, что собираются, но сразу после ухода
учительницы Живцов подскочил к двери, заложил ее ножкой стула. Класс
загудел.
-- Чш-ш-ш! -- зашипел Черепанов, поднимая
-- Особенно не орите, -- добавил Лысюра. -- Будем проводить тайное
подпольное собрание.
-- Как не орать! -- взорвался Живцов. -- Если в наши ряды пробрался
шпион, предатель...
-- Кто шпион? Кто предатель? -- подскочил к нему Синицын. -- А по
сопатке хошь?
Их с трудом растащили.
-- Спокойно, спокойно! -- надрывался Черепанов. -- Объявляю собрание
открытым. Пионера Синицына прошу выйти к доске.
-- Зачем к доске? -- опешил Макар. Все заревели:
-- Иди! Иди!
Синицын послушно вышел и растерянно остановился.
-- Бери мел! -- сказал Черепанов. -- Рисуй морскую корову, морскую
уточку, морское перо.
"Да не знаю я ничего такого! -- хотел было крикнуть Синицын, но рука
его помимо воли уже рисовала на доске. Он даже сам с интересом смотрел на
то, что появляется из-под его руки.
Морская корова была похожа на моржа с толстой складчатой шеей. Морское
перо только чуть-чуть напоминало птичье перо, а уточка не имела ничего
общего с обычной уткой -- толстые короткие стебли с пучками листьев на
конце.
-- Ну, вот видите? -- вскинулся Живцов, кивая на доску. -- Он прекрасно
знает всех морских животных: коров, собак, свиней... А вчера прикинулся
Незнайкой на Луне!
Синицын вздрогнул и пробормотал, запинаясь:
-- Вчера я действительно не знал...
-- А сегодня знаешь! -- ехидно бросил Живцов. -- Вчера на пустяковые
вопросы не мог ответить, а сегодня даже рыб с зелеными костями назвал и не
моргнул глазом. Да ведь этого даже старые кавээновцы-пенсионеры мне никогда
не могли сказать!
-- Сказки для второго-третьего класса! -- поддакнул Лысюра.
Макар в отчаянии приложил руку к груди:
-- Это правда, чистая правда! Я вот только объяснить этого не могу,
поверьте... Честное слово, не вру!
Все возмущенно загудели:
-- Он еще честным словом бросается!
-- Бессовестный!
Но тут поднялся Лысюра и потребовал слова.
-- Дело нешуточное, -- он значительно обвел всех взглядом. -- Давайте
разберемся по порядку. Значит, вчера мы видели и слышали, что Синицын во
время турнира -- ни бум-бум. А сегодня он с пеной у рта доказывает, что
может ответить на любой вопрос самого опытного кавээновца, -- он кивнул на
Зину Живцова, и тот покраснел от гордости. -- Тут можно сделать один вывод:
Синицын и вчера знал, но неизвестно из-за чего предал нас, наш класс, нашу
команду...-- голос его повысился до крика, -- и сознательно подыгрывал нашим
заклятым... товарищам "альбатросовцам"...
-- Н-нет! -- вырвалось отчаянно у Синицына.
-- Он говорит, что нет, -- продолжал староста. -- И даже дает честное
слово. Верите вы ему?
-- Ни за что! -- рявкнули все, как один.
-- И правильно, -- кивнул Лысюра. -- Я бы сам не поверил, но...
Класс насторожился.
-- Но однажды я был у Синицына дома и видел такое, что сейчас даже не
знаю, верить ему или нет.
-- Что ты видел? -- крикнуло сразу несколько голосов.
-- Пока говорить не буду, вы мне тоже не поверите, -- промямлил Лысюра.
-- Да что его слушать! -- крикнул кто-то. -- Он же друг Синицына,
защищает.
Лысюра обиделся, покраснел.
-- Я? Защищаю? -- он ударил себя кулаком в грудь, но тут же почесал в
этом месте. -- Мои лова могут подтвердить еще кое-кто. Со мной были двое
и...
--... ели волшебное мороженое? -- пискнул девчоночий голосок.
Лысюра медленно повернулся и уставился пронизывающим взглядом на
Живцова.
-- Ты?!
-- Я ничего... я никому...-- забормотал тот растерянно.
Лысюра величественно махнул рукой.
-- Знаю. Ты крематорий. Это она разболтала, Поспелова.
-- И не я! -- подскочила Даша. -- Это, наверное, Иринка, я ей по
секрету только...
Но тут вмешался Черепанов.
-- О чем затеяли разговор? Мы сейчас разбираем недостойное поведение
Синицына. У кого какие предложения? Записываю.
-- Постой, -- не сдавался Генка. -- Я же еще не кончил. Чего ты не
даешь мне сказать?
-- Говори, только про Синицына, а не про какие-то дела давно минувших
дней.
-- Я про Синицына и говорю, -- огрызнулся Лысюра. -- Не перебивай.
Значит, так. Я Синицыну верю.
Класс заклокотал.
-- Объясни! -- потребовал Черепанов. -- Может, ты его как друга
защищаешь.
-- Никакой он мне не друг! -- вскипел Лысюра, но тут же спохватился. --
То есть, конечно, друг, но я его не защищаю. А верю ему и требую, чтобы он
искупил свою вину перед коллективом.
-- Как же так? -- вмешался Живцов. -- Если ты ему веришь, значит, он не
виноват. Тогда какую вину он должен искупать?
-- Да, он не виноват, -- замямлил Генка. -- Но не так, как вы думаете.
Поэтому я верю. А чтобы и вы поверили, что он не виноват, пусть он искупит
свою вину тем, что за ночь укутает все деревья на нашем участке, -- и
добавил зачем-то: -- У него есть для этого все резервы и возможности.
-- Как?! -- у Синицына даже пересохло в горле. -- Все деревья?
-- Сто штук! -- ахнул кто-то.
-- Да, сто штук, -- твердо продолжал Генка. -- И тогда вы поверите, что
вчера он, допустим, не мог ответить ни на один вопрос турнира, а сегодня
любого кавээновца заткнет за пояс.
-- Как я укутаю сто деревьев? -- заорал Синицын. -- Ты хоть что-нибудь
соображаешь, Лысюра?
-- Действительно, -- поддакнул Живцов. -- Я тоже был тогда у Синицына и
ел... гм... но при чем тут деревья? Не понимаю я что-то старосту. Тут целому
классу работы на полдня, а он должен сделать один за ночь? И почему
обязательно за ночь?
-- А он знает почему, -- подмигнул Лысюра. -- И знает как...
Синицын во все глаза смотрел на старосту класса и заметил
многозначительную ухмылочку, блуждавшую по его лицу.
-- А так, -- Генка подался вперед, глядя на Синицына, будто
гипнотизировал его, -- точно так, как он вдруг начал учиться на круглые
пятерки, как за одну ночь изучил всю "Детскую энциклопедию"...
"Вот оно! -- зазвенело в голове Макара. -- Лысюра знает про мышонка
Тик-Така... Но откуда? Я-то никому не говорил, даже маме".
-- Неясно мне, зачем староста мелет тут разную ерунду, -- недовольно
брюзжал в это время Зина Живцов. -- Наказать, конечно, мы должны Синицына за
его недостойный поступок. Но требовать, чтобы он выполнил работу целого
класса, да еще за одну ночь...
-- Ха-ха! -- крикнул кто-то.
-- Надорвется! Черепанов поднял руку.
-- Есть у кого-то конкретные предложения?
-- Общественное порицание! -- раздался вдруг голос Зойки. Все
повернулись к ней, и Зойка, смутившись до слез, опустила голову и принялась
теребить передник.
-- Еще будут предложения? Нет! Ставлю на голосование. Кто за?..
Единогласно!
Вскочил Живцов.
-- Предлагаю также не допускать больше Синицына к турнирным
соревнованиям.
-- Не надо, я... -- дернулся Макар.
-- Справедливо, -- пробасил молчавший до сих пор Пономаренко, и руки
взметнулись вверх.
Печально плелся Макар с собрания домой. Эх, и не везет ему! Вот уж
неудачник так неудачник -- даже волшебство не идет ему впрок.
Сзади послышались чьи-то шаги и тяжелое дыхание.
-- Синицын, погоди! -- Макар узнал голос Лы-сюры и нехотя остановился.
-- Ну чего? -- спросил он хмуро. Лысюра задышал ему в ухо:
-- Ну так... что ты надумал? Обработаешь весь наш участок?
-- Что ты снова мелешь? Да я пять деревьев еле-еле...
Лысюра пихнул его в плечо.
-- Я ведь тебя на собрании защищал! А ты... Он оглянулся по сторонам.
-- Да ты не бойся. Никто не узнает.
-- Про что? -- тоже почему-то перешел на шепот Макар.
-- Что ты на самом деле не Синицын, а...-- Генка набрал в грудь
побольше воздуха, -- а волшебник по фамилии Кара-Чунг!
-- Что еще за Кара-Чунг? -- опешил Макар.
-- Ну как же, как же, -- засуетился Лысюра. -- Ты ведь сам говорил,
помнишь, когда мороженое ели?
Оба смотрели друг на друга выпученными глазами. Сгущались сумерки.
Тополя протянули над ними голые ветви. В щелях забора взвизгнул ветер.
-- И все сразу тебе поверят, -- забубнил ему в воротник Лысюра. -- Еще
и прощения просить будут.
-- Прощения?
-- А то как! -- воодушевился Генка. -- На руках будут носить: ты же за
всех работу сделал, можно баклуши бить. А самое главное... самое главное --
мы раньше всех закончим воскресник, и наш класс выйдет на законное первое
место.
-- Почему закончим? Если Тик-Так...-- он поперхнулся, -- если я сделаю
всю работу за ночь, то никому и начинать не придется.
-- Вот-вот, а я что говорю! Все классы придут на участок, только
примутся за работу, а у нас -- глядь -- все готово. Нам сразу благодарность,
школьный оркестр играет туш...
-- И мы утрем нос четвертому "Б"! -- подхватил Синицын.
-- Правильно! -- и они, схватившись за руки, начали отплясывать на
тротуаре так, что какая-то старушка испугалась и, не доходя до них,
перебрела на другую сторону улицы.
-- Значит, по рукам? -- остановился Лысюра. Но Синицын замялся:
-- В общем, я подумаю... над твоим предложением.
"А вдруг Тик-Так откажется?" -- пришло ему в голову.
-- Чего там думать? -- напирал староста. -- Делай -- и с концом.
Но Синицын ответил загадочно:
-- Утро вечера мудренее.
Чуть свет Лысюра бежал по улицам города к школе.
За ночь немного подморозило, на сухой земле белели разводы инея.
Вдалеке над окраиной города покачивались пепельные столбы дыма -- наверное,
жгли опавшие листья. Отсюда, с горки, где стояла школа, их микрорайон
виднелся, как на ладони. С автобазы одна за другой выезжали тяжелые
автомашины, окутываясь сизыми облачками. Голубая пелена лежала на крышах
домов.
Каблуки Лысюры звонко стучали по асфальту. Холодный чистый воздух
обжигал щеки. Генка сжимал озябшие кулаки в карманах пальто и шептал:
-- Сделает или не сделает? Волшебник или нет? Вот уже мелькнула за
поворотом белая стена школы, сейчас пойдет забор пришкольного участка...
Лысюра ускорил шаг, и тут горестный крик вырвался у него: деревья на всем
школьном участке стояли такие же голые, как и вчера.
-- Обманул, тр-репач, -- процедил Генка. Он открыл калитку и поплелся
на свою половину участка, машинально ощупывая деревья: ладонь чувствовала
-- Какой цветок расцветает раньше всех весной? -- спросил он,
поворачиваясь к своим и подмигивая.
-- Подснежник! -- хором как один отозвались "альбатросовцы".
-- Это ваш окончательный ответ? -- улыбнулась ведущая.
Все обернулись к капитану Пашке Многолету. Тот напряженно хмурился,
глядя в пол.
-- Нет, не окончательный, -- поднялся он. -- Первым зацветает горицвет.
Влада Изотовна сделала пометку в блокноте:
-- Пять очков.
Пашка сел под ликование своей команды. Не зря, видно, избрали его
капитаном. Удовлетворение было написано на его лице. Но тут же вскочил и
предложил одному из команды "любознательных" выйти к доске.
Живцов повернулся к Макару и зашипел:
-- Ну, Синицын, ты еще не отвечал. Иди, выручай команду! Наверное,
какую-нибудь задачку дадут, а ты их щелкаешь, как орешки.
Синицын, подталкиваемый многими руками, напутствуемый пожеланиями,
выбрался из рядов своей команды и на деревянных ногах побрел к стоявшей в
углу черной глянцевой доске.
Там он привычно взял мел и неожиданно почувствовал уверенность: "Уж
задачку-то я решу".
-- Нужно нарисовать, -- раздался голос Много-лета, -- капусту, огурец,
желудь, собаку, кота и коня.
-- Пустяки, это же просто! Дуй, Синицын!
-- Только, -- продолжал Многолет, -- морскую капусту, морской огурец,
морской желудь, морскую собаку, морского кота и коня.
Все это он проговорил с наслаждением, каждый раз выделяя слова
"морской", "морская"... У Сини-цына даже зубы заныли. Он повернулся к доске
с несчастным видом. Что рисовать -- он и представления не имел. Каких-то
морских собак, котов... А какие они? Может, такие же, как и сухопутные,
только побольше размером? Кот величиной с кита? А какой тогда конь? Постой,
постой... Какие-то неясные воспоминания возникли в голове. Морской конь,
морской конек... Правильно, морской конек! Макар не раз видел его в детских
книжках. Он похож на шахматного коня, только вместо гривы -- колючки.
И Синицын торопливо принялся рисовать шахматного коня. Правда,
получился он немного кривой, зато похожий. Особенно старательно вырисовал
Макар круглую подставку.
Сзади засмеялись. Синицын обернулся.
-- Это что? -- заливаясь, Пашка тыкал растопыренной рукой.
-- Морской конь! -- Синицын насупился. "Альбатросовцы" грохнули.
-- Шахматный это, а не морской, -- отрезал Многолет. -- У морского
никакой подставки нет, а хвост острый.
И тут Синицын услышал со стороны своего класса сильное шипение, в
которое сливался шепот подсказок, увидел множество устремленных на него
укоризненных, напряженных и просто сердитых глаз. Но одни глаза --
удивленные и немного презрительные -- поразили его больше всего. Глаза
Поспеловой. Она смотрела на него, то наматывая на руку свою толстую
пшеничную косу, то разматывая.
Синицын опустил голову, тихонько положил мел и поплелся на свое место.
Долго еще продолжался турнир между "Альбатросом" и "Любознательным".
Синицын в это время горько думал: "Вот и кончилось волшебство. Опять начну
двойки хватать. Наверное, пропал мышонок Тик-Так. Что делать? Что делать?"
Еле дождался он, когда закончится турнир. Даже толком не понял, кто же
кого победил. Кажется, "Альбатрос", потому что уж больно орали в их стане, а
среди "любознательных", наоборот, царило глубокое уныние. Но Макару не до
того было. Расталкивая всех, он пробирался к двери. Кто-то ткнул ему кулаком
в бок:
-- Что же ты подвел нас?
Он даже не оглянулся. Схватив с вешалки пальто, вихрем вылетел на
улицу.
Было уже темно. Рваные тучи неслись по небу, ветер хлестал по ногам
сухими листьями. Макар бежал, горестно бормоча себе под нос:
-- Бедный, несчастный... Один раз удача привалила -- не учить уроки, да
и то ненадолго. Теперь опять гни спину над учебниками, зубри -- ой-ой-ой!
Отомкнул дверь -- дома никого. Затаив дыхание, Макар стал красться по
скрипящим половицам на кухню. Откуда-то из темноты вырвался Обормот,
стукнулся об ноги и стал тереться. Наверное, колбасы просил. А может...
Синицын вздрогнул:
-- Обормот, ты?
Кот сыто и нахально замурлыкал. Макар встревожился, в душу его
закралось подозрение. Схватив кота за шиворот, он посмотрел ему в глаза:
-- Признайся, слопал Тик-Така? Говори!
Кот сучил лапами и закатывал глаза. Из-под кровати одобрительно
наблюдал Брехун, поблескивая крохотными глазками. Кот со своими пакостями
сидел ему в печенках.
-- Все ясно, -- грустно кивнул Синицын. -- Ты подкараулил маленького
беззащитного мышонка и съел его. Сожрал? Что, скажешь, не так? Эх ты! Ведь
это волшебный мышонок! Сказал бы мне, что есть хочешь, я бы тебе килограмм
колбасы приволок. Или рыбы наловил. Честное слово!
Обормот захрипел, засучил задними лапами, потом вильнул хвостом,
пытаясь царапнуть руку. Синицын отбросил его.
-- Уходи, не хочу тебя видеть.
Кот улизнул за шкаф. Макар, все еще держа портфель в руке, тихонько
открыл дверь на кухню. Прислушался. Ветер завывал за окном. Вдруг Синицын
вздрогнул: на холодильнике сидел маленький живой комочек. Вокруг него
мерцало слабое сияние.
-- Ты звал меня? Я пришел, добрый мальчик! Что-нибудь случилось?
-- Да вот, понимаешь, дорогой Тик-Так, -- начал он жалобно, -- вызвали
меня к доске, а я не мог ничего ответить. Вот и подумал, что твое волшебство
уже кончилось.
-- И ты ошибся! Знай же, мальчик, что волшебство мое сильное, потому
что это доброе волшебство. И тот, кто владеет им, не теряет эту силу.
-- Тогда почему я ничего не мог ответить?
-- Потому что ты не знал того, о чем тебя спросили.
-- Но как же так? -- недоумевал Макар. -- И на уроках я ничего не знал,
а... отвечал. Ты же обещал...
-- Я обещал тебе, -- прервал его мышонок, -- что ты будешь знать все, о
чем написано в учебниках. Значит, тебя спрашивали о том, чего в учебниках
нет.
-- Верно! Я был на турнире знатоков, там задавали специально такие
вопросы, которых ни в одном учебнике не найдешь. Это для того, чтобы ребята
читали разные книжки и больше знали.
-- Это правильно, -- одобрил мышонок. Синицын погрустнел.
-- Значит, в этих турнирах я не смогу участвовать?
-- Почему? Если почитаешь другие книги, то тоже будешь знать.
-- Но ведь их много, этих книг! -- в отчаянии воскликнул Синицын. -- А
я читаю медленно, пока все прочтешь, так состаришься, что ни в один
пионерский турнир не примут, потому что пенсионером станешь. А зачем мне
тогда турниры?
-- Значит, ты хочешь все знать, ничего не читая, безо всякого труда?
-- Вот-вот! Хочу во всех турнирах участвовать. Чтобы мог на любой
вопрос ответить. Сделай это, милый Тик-Так!
-- Пусть будет так, как ты хочешь.
-- Спасибо тебе, Тик-Так...
Макар протянул руку и хотел погладить мышонка, но тот мгновенно исчез.
-- Ну, кто победил вчера? -- радостно крикнул Синицын, когда на
следующий день увидел в раздевалке Зину Живцова.
Тот хмуро и недоуменно посмотрел на него.
-- Ты же был на турнире, чего спрашиваешь? Эх ты, трепач! Кричал: я, я!
А сам... Сколько очков из-за тебя потеряли! Если б знали...
-- Да ты не волнуйся! -- хлопнул его по плечу Синицын. -- В следующий
раз мы их на клочки разнесем.
-- Иди ты! -- сверкнул глазами Живцов. -- Не хочу слушать. В голове ни
бум-бум, хоть бы что-нибудь знал, кроме уроков. Любозна-а-тель-ный...
-- Значит, ни бум-бум? -- переспросил Макар многозначительно, и в
другой раз Живцов обязательно обратил бы внимание на его тон, да сейчас Зина
был слишком зол на Макара. -- А вот спроси меня о чем-нибудь!
-- Отвяжись! -- отмахнулся Живцов.
-- Нет, ты спроси! -- напирал Синицын. -- Попробуй, задай любой вопрос,
что вчера на турнире задавали.
-- Нашел дурака! -- хмыкнул Зина. -- Послушал там же ответы, а теперь
старается охмурить.
"Эх! -- подумал Синицын. -- Разве объяснишь, что вчера я ничегошеньки
не слышал".
-- Ладно, -- сказал он. -- Тогда задай мне какой-нибудь другой вопрос,
которого не было на турнире.
-- Где я тебе его возьму? -- буркнул Живцов. -- Ну чего ты ко мне
пристал? Я так переживаю из-за вчерашнего, а ты мне переживать не даешь.
Пономаренко! Поговори с ним.
Проходивший мимо Пономаренко остановился и, как всегда, застенчиво
улыбнулся:
-- А что?
-- Да вот, -- пожаловался ему Зина, -- лезет ко мне, требует, чтобы я
какие-то вопросы задавал. Мало его вчера позорили...
-- Никто меня не позорил, -- запыхтел Макар. -- Если бы я захотел, то
на любой вопрос ответил бы запросто. -- Айн-цвай-драй!
Пономаренко и Живцов как-то странно переглянулись.
-- Ну? Слабо? -- Макар уже закусил удила.
Живцов загадочно прищурился.
-- Любой вопрос? Хо-ро-шо. Задам-ка я один вопрос, на него ни один
человек в мире еще не ответил. Я вчера хотел шарахнуть им "альбатрос-цев",
да от расстройства забыл.
-- Давай, давай! -- оживился Макар. Понома-ренко заинтересованно
придвинулся, Зина оглянулся и зачем-то понизил голос:
-- У какой рыбы зеленые кости?
Синицын удивился: зеленые кости? Разве бывают рыбы с такими костями? Но
пока он удивлялся, губы его как-то сами собой ответили:
-- У двух морских рыб: бельдюги и саргана. Живцов и Пономаренко так и
отпрянули. Зина
даже застонал, словно от зубной боли. И оба снова выразительно
переглянулись.
-- Значит, все знаешь, -- каким-то тусклым шершавым голосом сказал
Живцов. -- Тогда скажи еще, что такое "ведьмино кольцо".
Синицын в первый раз слышал о ведьмином кольце. И он даже с
любопытством ждал, что же сам ответит:
-- Ведьмино кольцо встречается в лесу. По краям его растут грибы, а в
середине пусто, даже травы нет. В Америке, в степях Восточного Колорадо,
бывают кольца до двухсот метров в диаметре.
Зина прерывисто задышал:
-- Ага! Вот ты какой... Ну ладно, поговорим после уроков.
И оба, круто повернувшись, заспешили прочь. Макар посмотрел им вслед и
пожал плечами.
-- Завидуют... Пусть!
Тут его ухватил за локоть Генка Лысюра.
-- Синицын, привет! Знаешь, что завтра воскресник?
-- Какой воскресник?
-- А такой. На пришкольном участке надо укутать саженцы яблонь и груш.
-- Чем укутать?
-- Ясно чем: соломой. Нам выделили участок со ста деревьями, -- и
Лысюра потащил его к окну. -- Смотри: во-он от таго угла до калитки в заборе
все наши деревья. Каждый завтра должен укутать четыре-пять деревьев.
-- Зачем их укутывать? И так всю зиму простоят. Тополя вон всю зиму
голые, а эти укутывай.
-- Тополя -- деревья дикие, а эти культурные. К тому же завезенные из
теплых краев. Вот японская вишня -- са-ку-ра называется, -- выговорил по
слогам. -- Ее нам корейские друзья привезли. А там яблони из Мичуринска,
специально выведенные для наших краев. Гибрид грецкого и маньчжурского
ореха, -- загибал пальцы Генка. -- И всем им нужно ак...
акклиматизироваться! Вот!
-- А ты откуда знаешь? -- удивился Макар.
-- Оттуда, -- указал почему-то на потолок Генка. -- Мне сообщил...
-- Кто?
-- Руководитель кружка юннатов! Они там ведут переписку со всеми, кто
подарил нам саженцы в порядке шефской помощи. Под девизом "Сады -- тайге".
Понял?
Он выговорил это с такой гордостью, будто сам вел переписку.
-- И зима ожидается лютая, -- обрушил он вдруг на Макара самый веский
аргумент.
-- А ты откуда знаешь?
-- Мне в кружке "Юные борцы с плохой погодой" сообщили, -- выпятил
грудь Лысюра.
-- Да ты что, все кружки обошел?
-- Не все, -- отвел глаза Генка. -- В кружке вязания "Наша петля" не
был. Там одни девчонки, вяжут рукавички, шарфы в помощь малышам из садика
номер девятнадцать... А зачем им рукавички? Пусть закаляются.
Он презрительно сплюнул.
-- Когда я в садик ходил, нам никто не вязал. А простудишься -- по шее!
-- Правильно! -- оживился Макар. -- Пусть они тоже закаляются.
-- Кто? -- не понял Генка.
-- Деревья. Нам вон на каждом уроке физкультуры говорят: закаляйтесь,
закаляйтесь, от всего этого только польза.
-- Что бы болтаешь? Разве деревья понимают, что им надо закаляться? Они
возьмут и погибнут.
Их спор прервал звонок.
В классе Макар заметил, что все перешептывались и как-то враждебно
смотрели на него. Сначала он не придал этому особого значения. Но вот
начался урок рисования. Как всегда, Макар забыл дома циркуль. Он повернулся
к сидевшей рядом толстой Зое Чепуровой.
-- Дай циркуль.
Но та дернула плечом и промолчала.
-- Ты что, не слышишь? -- потянул ее за рукав Синицын.
Зоя вдруг сердито отодвинулась:
-- Не трогай меня! Я с тобой не разговариваю. У Синицына из рук выпала
резинка. Зойка, толстая добродушная Зойка, от которой никогда слова плохого
не услышишь, готовая поделиться последним бутербродом, не хочет вдруг с ним
разговаривать. Сначала он решил, что ослышался.
-- Это ты со мной не хочешь разговаривать?
-- А то с кем! -- она повернулась, и Макар впервые увидел злость в ее
маленьких голубых глазках. -- Ты еще набрался нахальства спрашивать?
-- Да что я тебе сделал? Учительница постучала по доске мелом.
-- Перестаньте разговаривать!
Макар затих и нахохлился. "Что сегодня происходит? Пришел в школу с
таким хорошим настроением -- и на тебе! Все стараются насолить. Что они --
не выспались?"
На перемене его настроение окончательно испортилось. Куда бы он ни
пошел -- все от него отворачивались, даже старались не замечать. Мимо
проходил Олег Черепанов, неестественно скосив глаза в сторону.
-- Алька! -- окликнул Синицын и почувствовал, что голос его стал
почему-то противным, заискивающим. -- Я тут у одного иностранную марку
видел...
Но Черепанов втянул голову в плечи и даже ускорил шаг. Это было
невероятно! При упоминании о марках он обычно становился сам не свой и
вцеплялся в человека мертвой хваткой. Он загонял его в угол и готов был
восторженно слушать самые длинные и самые нудные рассказы о марках. По
слухам, Алька собирал марки еще с ясельного возраста.
После этого Синицын совсем пал духом. Сел на свое место и уныло
уставился в пол. Но вот рядом остановились голубые ботинки с поцарапанными
мысами. Макар медленно поднял голову.
Перед ним стояла, заложив руки за спину, Даша и презрительно смотрела
сверху вниз. У Синицына тоскливо зачесался нос.
-- Так ты, оказывается, не только хвастунишка, -- Макару казалось, что
голос ее звенит на всю школу, хотя Даша говорила почти шепотом, -- но и
предатель!
-- Кто -- я? -- забормотал он, и у него глупо отвисла нижняя губа. --
Ты видела? Докажи... Я предатель?!
Даша повернулась и ушла на свое место. А Черепанов встал, смущенно
поправил очки и повернулся к классу.
-- Тихо! -- крикнул он, хотя вокруг уже давно царила тишина. -- После
уроков не расходиться: будет классное собрание. Тайное, без учительницы.
-- Почему тайное? -- крикнул кто-то.
-- Потому, -- ответил Лысюра важно, -- что будем судить предателя М. И.
Синицына.
Макар задохнулся:
-- Меня... судить?
-- А кого же еще? -- криво ухмыльнулся Живцов. -- У нас больше нет
других предателей...
Но тут же умолк: в класс вошла Нина Борисовна.
Синицын опустился на свое место. В голове его гудело, как в школьном
коридоре на большой перемене.
"Обижают, -- он вдруг шмыгнул носом, -- все меня обижают, даже Зойка и
та..."
Зойка, услышав шмыганье, повернулась, и глаза у нее были по-прежнему
добрые -- маленькие, голубые, жалостливые.
-- Ты не переживай, Синицын, -- участливо зашептала она. -- Мы сильно
судить не будем. Ну, вынесем общественное порицание. Только ты больше не
предавай, ладно?
Синицын обозлился. Мало того, что ни за что ни про что на него напали,
так его же и утешают.
-- Не твое дело, -- оборвал он Зойку, и та обиженно отвернулась.
Весь урок Синицын сидел как на иголках. Еле дождался звонка. Нина
Борисовна продиктовала домашнее задание, собрала со своего стола тетрадки,
журнал и ушла. Все тоже делали вид, что собираются, но сразу после ухода
учительницы Живцов подскочил к двери, заложил ее ножкой стула. Класс
загудел.
-- Чш-ш-ш! -- зашипел Черепанов, поднимая
-- Особенно не орите, -- добавил Лысюра. -- Будем проводить тайное
подпольное собрание.
-- Как не орать! -- взорвался Живцов. -- Если в наши ряды пробрался
шпион, предатель...
-- Кто шпион? Кто предатель? -- подскочил к нему Синицын. -- А по
сопатке хошь?
Их с трудом растащили.
-- Спокойно, спокойно! -- надрывался Черепанов. -- Объявляю собрание
открытым. Пионера Синицына прошу выйти к доске.
-- Зачем к доске? -- опешил Макар. Все заревели:
-- Иди! Иди!
Синицын послушно вышел и растерянно остановился.
-- Бери мел! -- сказал Черепанов. -- Рисуй морскую корову, морскую
уточку, морское перо.
"Да не знаю я ничего такого! -- хотел было крикнуть Синицын, но рука
его помимо воли уже рисовала на доске. Он даже сам с интересом смотрел на
то, что появляется из-под его руки.
Морская корова была похожа на моржа с толстой складчатой шеей. Морское
перо только чуть-чуть напоминало птичье перо, а уточка не имела ничего
общего с обычной уткой -- толстые короткие стебли с пучками листьев на
конце.
-- Ну, вот видите? -- вскинулся Живцов, кивая на доску. -- Он прекрасно
знает всех морских животных: коров, собак, свиней... А вчера прикинулся
Незнайкой на Луне!
Синицын вздрогнул и пробормотал, запинаясь:
-- Вчера я действительно не знал...
-- А сегодня знаешь! -- ехидно бросил Живцов. -- Вчера на пустяковые
вопросы не мог ответить, а сегодня даже рыб с зелеными костями назвал и не
моргнул глазом. Да ведь этого даже старые кавээновцы-пенсионеры мне никогда
не могли сказать!
-- Сказки для второго-третьего класса! -- поддакнул Лысюра.
Макар в отчаянии приложил руку к груди:
-- Это правда, чистая правда! Я вот только объяснить этого не могу,
поверьте... Честное слово, не вру!
Все возмущенно загудели:
-- Он еще честным словом бросается!
-- Бессовестный!
Но тут поднялся Лысюра и потребовал слова.
-- Дело нешуточное, -- он значительно обвел всех взглядом. -- Давайте
разберемся по порядку. Значит, вчера мы видели и слышали, что Синицын во
время турнира -- ни бум-бум. А сегодня он с пеной у рта доказывает, что
может ответить на любой вопрос самого опытного кавээновца, -- он кивнул на
Зину Живцова, и тот покраснел от гордости. -- Тут можно сделать один вывод:
Синицын и вчера знал, но неизвестно из-за чего предал нас, наш класс, нашу
команду...-- голос его повысился до крика, -- и сознательно подыгрывал нашим
заклятым... товарищам "альбатросовцам"...
-- Н-нет! -- вырвалось отчаянно у Синицына.
-- Он говорит, что нет, -- продолжал староста. -- И даже дает честное
слово. Верите вы ему?
-- Ни за что! -- рявкнули все, как один.
-- И правильно, -- кивнул Лысюра. -- Я бы сам не поверил, но...
Класс насторожился.
-- Но однажды я был у Синицына дома и видел такое, что сейчас даже не
знаю, верить ему или нет.
-- Что ты видел? -- крикнуло сразу несколько голосов.
-- Пока говорить не буду, вы мне тоже не поверите, -- промямлил Лысюра.
-- Да что его слушать! -- крикнул кто-то. -- Он же друг Синицына,
защищает.
Лысюра обиделся, покраснел.
-- Я? Защищаю? -- он ударил себя кулаком в грудь, но тут же почесал в
этом месте. -- Мои лова могут подтвердить еще кое-кто. Со мной были двое
и...
--... ели волшебное мороженое? -- пискнул девчоночий голосок.
Лысюра медленно повернулся и уставился пронизывающим взглядом на
Живцова.
-- Ты?!
-- Я ничего... я никому...-- забормотал тот растерянно.
Лысюра величественно махнул рукой.
-- Знаю. Ты крематорий. Это она разболтала, Поспелова.
-- И не я! -- подскочила Даша. -- Это, наверное, Иринка, я ей по
секрету только...
Но тут вмешался Черепанов.
-- О чем затеяли разговор? Мы сейчас разбираем недостойное поведение
Синицына. У кого какие предложения? Записываю.
-- Постой, -- не сдавался Генка. -- Я же еще не кончил. Чего ты не
даешь мне сказать?
-- Говори, только про Синицына, а не про какие-то дела давно минувших
дней.
-- Я про Синицына и говорю, -- огрызнулся Лысюра. -- Не перебивай.
Значит, так. Я Синицыну верю.
Класс заклокотал.
-- Объясни! -- потребовал Черепанов. -- Может, ты его как друга
защищаешь.
-- Никакой он мне не друг! -- вскипел Лысюра, но тут же спохватился. --
То есть, конечно, друг, но я его не защищаю. А верю ему и требую, чтобы он
искупил свою вину перед коллективом.
-- Как же так? -- вмешался Живцов. -- Если ты ему веришь, значит, он не
виноват. Тогда какую вину он должен искупать?
-- Да, он не виноват, -- замямлил Генка. -- Но не так, как вы думаете.
Поэтому я верю. А чтобы и вы поверили, что он не виноват, пусть он искупит
свою вину тем, что за ночь укутает все деревья на нашем участке, -- и
добавил зачем-то: -- У него есть для этого все резервы и возможности.
-- Как?! -- у Синицына даже пересохло в горле. -- Все деревья?
-- Сто штук! -- ахнул кто-то.
-- Да, сто штук, -- твердо продолжал Генка. -- И тогда вы поверите, что
вчера он, допустим, не мог ответить ни на один вопрос турнира, а сегодня
любого кавээновца заткнет за пояс.
-- Как я укутаю сто деревьев? -- заорал Синицын. -- Ты хоть что-нибудь
соображаешь, Лысюра?
-- Действительно, -- поддакнул Живцов. -- Я тоже был тогда у Синицына и
ел... гм... но при чем тут деревья? Не понимаю я что-то старосту. Тут целому
классу работы на полдня, а он должен сделать один за ночь? И почему
обязательно за ночь?
-- А он знает почему, -- подмигнул Лысюра. -- И знает как...
Синицын во все глаза смотрел на старосту класса и заметил
многозначительную ухмылочку, блуждавшую по его лицу.
-- А так, -- Генка подался вперед, глядя на Синицына, будто
гипнотизировал его, -- точно так, как он вдруг начал учиться на круглые
пятерки, как за одну ночь изучил всю "Детскую энциклопедию"...
"Вот оно! -- зазвенело в голове Макара. -- Лысюра знает про мышонка
Тик-Така... Но откуда? Я-то никому не говорил, даже маме".
-- Неясно мне, зачем староста мелет тут разную ерунду, -- недовольно
брюзжал в это время Зина Живцов. -- Наказать, конечно, мы должны Синицына за
его недостойный поступок. Но требовать, чтобы он выполнил работу целого
класса, да еще за одну ночь...
-- Ха-ха! -- крикнул кто-то.
-- Надорвется! Черепанов поднял руку.
-- Есть у кого-то конкретные предложения?
-- Общественное порицание! -- раздался вдруг голос Зойки. Все
повернулись к ней, и Зойка, смутившись до слез, опустила голову и принялась
теребить передник.
-- Еще будут предложения? Нет! Ставлю на голосование. Кто за?..
Единогласно!
Вскочил Живцов.
-- Предлагаю также не допускать больше Синицына к турнирным
соревнованиям.
-- Не надо, я... -- дернулся Макар.
-- Справедливо, -- пробасил молчавший до сих пор Пономаренко, и руки
взметнулись вверх.
Печально плелся Макар с собрания домой. Эх, и не везет ему! Вот уж
неудачник так неудачник -- даже волшебство не идет ему впрок.
Сзади послышались чьи-то шаги и тяжелое дыхание.
-- Синицын, погоди! -- Макар узнал голос Лы-сюры и нехотя остановился.
-- Ну чего? -- спросил он хмуро. Лысюра задышал ему в ухо:
-- Ну так... что ты надумал? Обработаешь весь наш участок?
-- Что ты снова мелешь? Да я пять деревьев еле-еле...
Лысюра пихнул его в плечо.
-- Я ведь тебя на собрании защищал! А ты... Он оглянулся по сторонам.
-- Да ты не бойся. Никто не узнает.
-- Про что? -- тоже почему-то перешел на шепот Макар.
-- Что ты на самом деле не Синицын, а...-- Генка набрал в грудь
побольше воздуха, -- а волшебник по фамилии Кара-Чунг!
-- Что еще за Кара-Чунг? -- опешил Макар.
-- Ну как же, как же, -- засуетился Лысюра. -- Ты ведь сам говорил,
помнишь, когда мороженое ели?
Оба смотрели друг на друга выпученными глазами. Сгущались сумерки.
Тополя протянули над ними голые ветви. В щелях забора взвизгнул ветер.
-- И все сразу тебе поверят, -- забубнил ему в воротник Лысюра. -- Еще
и прощения просить будут.
-- Прощения?
-- А то как! -- воодушевился Генка. -- На руках будут носить: ты же за
всех работу сделал, можно баклуши бить. А самое главное... самое главное --
мы раньше всех закончим воскресник, и наш класс выйдет на законное первое
место.
-- Почему закончим? Если Тик-Так...-- он поперхнулся, -- если я сделаю
всю работу за ночь, то никому и начинать не придется.
-- Вот-вот, а я что говорю! Все классы придут на участок, только
примутся за работу, а у нас -- глядь -- все готово. Нам сразу благодарность,
школьный оркестр играет туш...
-- И мы утрем нос четвертому "Б"! -- подхватил Синицын.
-- Правильно! -- и они, схватившись за руки, начали отплясывать на
тротуаре так, что какая-то старушка испугалась и, не доходя до них,
перебрела на другую сторону улицы.
-- Значит, по рукам? -- остановился Лысюра. Но Синицын замялся:
-- В общем, я подумаю... над твоим предложением.
"А вдруг Тик-Так откажется?" -- пришло ему в голову.
-- Чего там думать? -- напирал староста. -- Делай -- и с концом.
Но Синицын ответил загадочно:
-- Утро вечера мудренее.
Чуть свет Лысюра бежал по улицам города к школе.
За ночь немного подморозило, на сухой земле белели разводы инея.
Вдалеке над окраиной города покачивались пепельные столбы дыма -- наверное,
жгли опавшие листья. Отсюда, с горки, где стояла школа, их микрорайон
виднелся, как на ладони. С автобазы одна за другой выезжали тяжелые
автомашины, окутываясь сизыми облачками. Голубая пелена лежала на крышах
домов.
Каблуки Лысюры звонко стучали по асфальту. Холодный чистый воздух
обжигал щеки. Генка сжимал озябшие кулаки в карманах пальто и шептал:
-- Сделает или не сделает? Волшебник или нет? Вот уже мелькнула за
поворотом белая стена школы, сейчас пойдет забор пришкольного участка...
Лысюра ускорил шаг, и тут горестный крик вырвался у него: деревья на всем
школьном участке стояли такие же голые, как и вчера.
-- Обманул, тр-репач, -- процедил Генка. Он открыл калитку и поплелся
на свою половину участка, машинально ощупывая деревья: ладонь чувствовала