игрушку. Наигравшись, выбрасывал ее. Скоро все игрушки надоели ему, жизнь
стала казаться неинтересной...
И тут он опять встретился с Гошей. Правда, Гоша младше его, но
ненамного. Он и читать умеет, и писать, с ним можно в любую игру поиграть и
в кино сходить. А самое главное: он так восхищается Макаром Синицыным,
принимает его за настоящего волшебника!
Для Синицына жизнь снова стала увлекательной и веселой.
А еще больше он оживился, когда в школе появилось объявление о том, что
между командами знатоков "Альбатрос" и "Любознательный" состоится турнир на
литературную тему. Синицын с нетерпением ожидал его.
"На этот раз я вам покажу!" -- думал он радостно.
И этот день наступил. В пионерской комнате опять собрались команды и
болельщики. Еще с порога Макар увидел большой портрет Горького и плакат под
ним: "Всем хорошим во мне я обязан книгам".
Синицын уверенно направился к своей команде, но его остановил Живцов:
-- Куда? Ты не участвуешь в турнире. Макара даже в жар бросило.
-- П-почему это я не участвую?
Вид у него был такой расстроенный, что Зина замялся:
-- Ты что, забыл? Мы же постановили на собрании исключить тебя из
команды... Вообще-то ты можешь участвовать в турнире, но как болельщик.
-- Ну ладно! -- с угрозой процедил Синицын. -- Попомнишь меня...
Он круто повернулся и пошел к болельщикам -- отпетым двоечникам и
троечникам. Те встретили его удивленно, зашептались.
Скрипнув зубами, он сел и стал искать глазами Дашу. Она сидела в первых
рядах команды, щеки ее горели от возбуждения.
-- Сегодня турнир особый! -- объявила Влада Изотовна. --
Команда-победительница получает переходящий приз Клуба знатоков и
находчивых. Его изготовил специально для нас бывший ученик нашей школы, а
ныне мастер фабрики музыкальных инструментов Петр Семенович Галущак.
Она подошла к деревянной коробочке и открыла ее. Все ахнули. Среди
разбушевавшихся волн реки покачивался маленький белоснежный корабль. Влада
Изотовна нажала кнопку -- и полилась привольная мелодия: "Шуми, Амур, шуми,
наш батюшка..." Любимая песня Макара! А белоснежный корабль резал волны и
неустрашимо шел вперед...
Начался турнир.
Первым выступил Живцов и, оглядывая команду "альбатросовцев", спросил
звенящим голосом:
-- Где находится самая большая книга?
Синицын уже знал ответ. С любопытством следил он, как засуетились
"альбатросовцы", громко зашептались. Пашка Многолет пробежал по рядам и
вернулся на место.
-- В одной из библиотек Нью-Йорка. Ее высота -- три метра, толщина --
один метр, а вес -- сто центнеров. Листают ее с помощью особой
электроаппаратуры. Однако мы считаем, что величина книги определяется не ее
весом, а содержанием.
Влада Изотовна слегка покачала головой:
-- Не сто, а сто двадцать пять центнеров. Но на вопрос дан правильный
ответ. Три очка. А за дополнение еще два очка.
Пашка Многолет довольно заулыбался. Он вдруг дурашливо подмигнул и
затараторил:
... Вот столицы достигает.
Царь к царевне выбегает,
За белы руки берет,
Во дворец ее ведет
И садит за стол дубовый
И под занавес шелковый,
В глазки с нежностью глядит,
Сладки речи говорит.
Откуда эти строчки, из какой книги? Несколько голосов сразу рявкнуло:
-- Из "Сказки о рыбаке и рыбке"! Другие запротестовали:
-- Нет, из "Сказки о царе Салтане"! Синицын смотрел на Живцова. И когда
тот
утвердительно кивнул головой, Макар с места крикнул:
-- "Конек-горбунок"!
-- Болельщику Синицыну за правильный ответ три очка, -- объявила Влада
Изотовна.
Макар поймал быстрый взгляд, брошенный на него Живцовым. Многие стали
оглядываться на Синицына, а тот не упускал подходящего момента. Как на его
счастье, "Альбатрос" подобрал такие заковыристые вопросы, что редко кто мог
не то что правильно, а хотя бы приблизительно ответить. Так, например, все
удивились, когда Пашка сказал, что Робинзон Крузо существовал на самом деле,
только под другой фамилией. Требовалось ответить, сколько лет и на каком
необитаемом острове жил прототип Робинзона Крузо? Конечно, только один Макар
Синицын мог сказать, что настоящего Робинзона Крузо звали Александр Селькирк
и он четыре года жил на чилийском острове Хуан-Фернандес.
То же самое произошло, когда Пашка стал допытываться, какую последнюю
книгу в жизни написал Александр Дюма. Кто кричал: "Три мушкетера", кто --
"Граф Монте-Кристо", а Пономарен-ко даже ляпнул, что "Графиню
Рудольштадтскую". И только потом, после всех, встал Синицын и спокойно
объявил:
-- Кулинарную книгу.
-- Это что -- про приключения поваров? -- зашумели вокруг.
-- Про то, как печь блины, -- пояснил Макар под хохот болельщиков. На
его личном счету было уже двадцать очков -- больше, чем у обеих команд,
вместе взятых. Так сказала Влада Изотовна. "Вместе взятых, вместе взятых",
-- повторял Макар про себя слышанное где-то гордое выражение.
Влада Изотовна встала:
-- Теперь мой вопрос обеим командам. Все вы знаете, что на Дальнем
Востоке живет много народностей -- нанайцы, ульчи, орочи, нивхи, чукчи,
эскимосы. Среди них тоже есть писатели, поэты. Назовите их.
Сзади робко поднялась рука смуглолицей Нади Вальдю из четвертого "А".
Она встала и, потупясь, сказала:
-- У нанайцев есть писатели Григорий Хеджер и Андрей Пассар.
-- Правильно! -- подскочил Пашка Многолет. -- Мы недавно всем классом
читали...
-- А у других народностей?
Кто-то вспомнил сказки Владимира Санги, но не смог назвать его
национальность. Когда возникла заминка, поднялся Макар и принялся
перечислять: чукотский писатель Юрий Рытхеу, мансийский Юван Шесталов,
ненецкий Леонид Лапцуй, юкагирский Семен Курилов, эскимосская поэтесса Зоя
Ненлюмкина...
И вот конец турнира. Оба капитана бросают на Синицына пронизывающие
взгляды, но он только ухмыляется.
"Что, чья взяла?" -- думал Макар.
У Влады Изотовны в руках коробочка с призом:
-- Здесь, на рояле, есть пластинка с надписью: "Только дай себе волю,
начни жить, как легче, и тебя понесет так, что не выплывешь". Из какого
произведения это высказывание?
-- Ясно, из какого, -- поднимается Синицын. -- Из книги Н. Ильиной
"Четвертая высота".
Болельщики орут от восторга: вот, мол, какие герои произрастают среди
нас! Пионервожатая объявляет:
-- Команды не набрали необходимого количества очков. И вообще сегодня
они не на высоте. Про бабочек, муравьев больше знают, чем о литературе. Приз
по праву присуждается лично болельщику Синицыну из четвертого "А".
На миг он даже опешил: ему лично! Такого Макар даже не ожидал.
Подобного случая на турнирах еще не бывало...
И вот заветный приз вручен Макару. Словно в тумане, он пожимает руку
Владе Изотовне, а попросту Владке из восьмого "Г".
-- Береги этот приз, Синицын, -- говорит Влад-ка, строго хмуря
выгоревшие бровки. -- За него еще не раз будут сражаться ребята на турнирах,
поэтому нужно много знать, чтобы его удержать.
-- Пусть попробуют отобрать! -- гордо заявляет Макар.
Все расходятся. Синицын догоняет своих одноклассников и великодушно
предлагает:
-- Ну что, послушаем игрушку?
Но все его обходят с замкнутыми лицами. Кто-то бросает:
-- Ты выиграл, ты и слушай.
Только Зина Живцов остановился и серьезно сказал:
-- Это не игрушка, а приз, запомни это, Сини-Цьш. Переходящий приз. И
он недолго у тебя задержится, даю слово.
-- Ха-ха! Нос не дорос! -- Макар озлобился. Что он о себе воображает,
этот Живцов? Еле-еле на четверки вытягивает, иногда пятерочку за усидчивость
заработает... Ему ли тягаться с Макаром, который все на свете заранее знает!
-- Ну, ты показал высший класс пилотажа! -- откуда-то вынырнул Генка
Лысюра. -- Утер всем нос... Конечно, без волшебства не обошлось? -- добавил
он вкрадчиво.
Макар хотел бросить горделиво: "Обошлось!", как вдруг ему пришло в
голову: "А верно, выиграл-то не я... Если бы не волшебство, что бы я отвечал
на вопросы?" Он уже совсем забыл об этом, ему казалось, что именно он сам
завоевал приз, сам отвечал на каверзные вопросы.
Ни к селу ни к городу вдруг вспомнилось, как мямлил он на первом
турнире и даже не смог нарисовать какого-то несчастного морского конька. "А
вот Живцов смог", -- ужалила мысль.
Но Синицын постарался ее отогнать. "Нет, победил на турнире я, я один!"
-- упрямо сказал он сам себе и недружелюбно посмотрел на старосту.
-- А тебе чего?
-- Да я так просто, -- заюлил тот. -- В команде прямо ахали после
каждого твоего ответа...
Макар недоверчиво покосился на него.
-- Точно! А Поспелова... аж подпрыгивала!
-- Подпрыгивала? -- Синицын оживился, глаза его заблестели.
-- Ну! -- подтвердил Лысюра. -- А Пономаренко говорит: может,
"альбатросовцы" ему, то есть тебе, заранее все вопросы дали? Ты ведь прошлый
раз им подыгрывал... А я говорю: дураки они круглые, что ли?
-- Ну, а Поспелова, Поспелова? -- не выдержал Макар.
-- Что -- Поспелова? -- пожал плечами Лысюра. -- Подпрыгивала...
Он остановился и с подозрением посмотрел на Макара.
-- А чего ты про Поспелову спрашиваешь? Влюбился в нее, что ли?
-- Скажешь тоже! -- горячо запротестовал Макар, но покраснел так, что
на глаза его даже слезы набежали. Лысюра загоготал, тыкая пальцем:
-- Ага, все понятно! Жених и невеста замесили тесто!
-- Я тебе дам тесто! -- сжал кулаки Синицын.
Лысюра попятился. Все-таки волшебник, не стоит с ним связываться. А то
еще превратит старосту в крокодила или царевну-лягушку, и будешь всю жизнь
на кочке квакать, горючие слезы лить...
-- Да я пошутил, ты что, не понимаешь?
-- Хороши шутки, -- Макар начал остывать. -- Говори, да откусывай.
-- Не кипятись, -- успокаивал его Лысюра. -- Какая может быть любовь в
четвертом классе? Нам ведь на пионерском сборе объясняли, что среди пионеров
может быть только дружба и взаимное уважение. У тебя ведь с Дашей дружба и
взаимное уважение или только дружба без взаимного уважения?
-- Почему без уважения? -- задышал Макар. -- У нас... уважение.
-- Только уважение без дружбы? -- разочарованно протянул Генка.
-- Нет, дружба тоже есть... Уважение... с дружбой, -- Синицын
окончательно запутался и опять разозлился. -- Да что ты ко мне пристал со
своей дружбой и уважением? Иди спроси у Даши, если тебе так нужно.
Лысюра быстро огляделся.
Они стояли в вестибюле школы у большого окна. Никого уже не было, все
разошлись после турнира. Несколько человек топтались во дворе, размахивая
руками: наверное, спорили.
Глаза Генки хитро блеснули, он сказал с расстановкой:
-- Она не только подпрыгивала...
-- А что еще? -- вскинулся Макар.
-- Она сказала, что хотела бы дружить с тобой. Всю жизнь... до самой
пенсии.
Синицын остолбенел. Он хотел что-то сказать и не смог.
-- Что? -- насторожился Лысюра. Он потирал руки. Вот это эффект! Теперь
все ясно: Синицын хочет дружить с Поспеловой. И даже уважать ее. Хотя, по
мнению Лысюры, уважать девчонок было не за что. Зря их избирают в совет
отряда, не раз твердил он.
-- Врешь! -- наконец выдавил Синицын. Лысюра быстро провел по горлу
ладонью, что должно было означать: будь спокоен, никаких сомнений. -- А как,
как она сказала?
-- Ну... как, -- Генка многозначительно поднял одну бровь. -- Очень
просто. Так прямо и сказала.
-- Так и сказала? Эх, Лысюра, ну и молодец ты! Не зря тебя назначили
старостой.
Лысюра напыжился.
-- Не назначили, а выбрали. Единогласно, понял?
Но Синицын не слушал его.
-- Говори, чего хочешь? Ну! -- напирал он.
-- Як тебе, понимаешь, с общественным делом, -- многозначительно
сообщил староста. Он вытащил из кармана печенье и захрустел им.
-- С каким делом?
-- Послезавтра все классы будут брать обязательство по сбору
металлолома. Сколько, по-твоему, наш класс может собрать лома? А?
Синицын беспечно махнул рукой:
-- Сколько соберем, столько и будет.
-- Нет, так нельзя! -- у Лысюры даже крошки изо рта полетели. --
Пускать дело на самотек! Наш класс должен собрать больше всех.
-- Ну и соберем.
-- Поможешь, значит? -- обрадовался староста.
-- А как же! -- удивился Макар. -- Все будут участвовать в мероприятии.
-- Да я не об этом, -- поморщился Генка. -- Сколько тонн я могу назвать
в обязательствах?
-- Тонн? Да ведь ни один класс больше тонны никогда не собирал. Даже
старшеклассники.
-- Не мели ерунды, -- нахмурился Лысюра. -- Я думаю, если скажу, что
дадим пять тонн, не поднимут на смех? А? -- он беспокойно заглядывал в лицо
Синицыну.
-- Говори уж"-- десять! -- бросил Макар. Лысюра почесал в затылке.
-- Десять? Десять... десять...-- видно было, что цифра все больше и
больше нравится ему. -- Десять тонн! Обязуемся собрать десять тонн!
Синицын выпучил на него глаза.
-- Да ты в своем уме? Слыханное ли дело -- десять тонн! Где мы соберем
столько?
-- Как -- где? Ты же только что обещал помочь! -- он хитро подмигнул и
сделал вид, что бормочет заклинания.
До Макара только теперь дошло, на какую помощь надеется староста.
-- Вот так помощь! -- ахнул он. -- Да ведь все десять тонн мне придется
давать.
-- А тебе жалко для коллектива какого-то ржавого железа? -- сплюнул
Генка. -- Большой труд -- махнул рукой, крикнул: "тары-бары-растабары"-- и
готово!
-- Для меня, положим, труд и небольшой, -- поморщился Синицын. -- Но
ведь это будет нечестно, другие классы меньше наберут.
Лысюра подбоченился.
-- Ах, нечестно? А сам-то ты честный? -- и он кивнул на завоеванный
Макаром приз, который тот держал под мышкой.
Синицын опустил голову.
-- А если разобраться, то ничего нечестного тут нет, -- успокоил его
староста. -- Каждый собирает столько, сколько может. Верно?
-- Верно.
-- Вот ты и дашь, сколько можешь, -- он хлопнул Макара по плечу. --
Десять тонн можешь?
-- Конечно, могу. Я и двадцать...
-- Не, двадцать многовато, -- закряхтел староста. -- Заподозрят, что
дело нечисто... то есть, что нечистая сила помогла.
-- Какая я тебе нечистая сила? -- возмутился Макар. -- Каждое утро
умываюсь. С мылом. Во!
-- Да я не про тебя, -- отвел глаза в сторону Генка. -- В общем, так,
Синицын. Даем тебе, как волшебнику, общественное поручение собрать десять
тонн металлолома. Усек?
Макар махнул рукой.
-- Ладно. Получишь свои десять тонн.
Ему не хотелось сейчас спорить со старостой класса. Жалко ему, что ли,
какого-то металлолома? Да за такую новость он сколько угодно набросает
Лысюре железяк!
Поспелова Даша хочет дружить с ним...
На следующий день после уроков Лысюра объявил пятиминутное собрание
класса.
-- На повестке дня, -- важно начал он, -- сбор металлолома.
Все затихли.
-- Кто сколько может собрать и принести в школу металла? Записываю.
И он с торжественным видом сел за учительский стол с авторучкой в руке.
-- Я чайник принесу, протекает он, -- подняла руку Зойка.
-- Чугунный утюг деда, вес семь килограммов, -- отбарабанил
Пономаренко.
Лысюра одобрительно кивал головой, записывая. Со всех сторон неслись
новые обещания: кастрюли, выщербленный топор, колосники на печку,
будильник...
-- Какой будильник? -- вскипел староста.
-- "Слава"...-- растерянно протянул Олег Черепанов. -- Он только звонит
на славу, а идти не идет... Механизм не работает.
-- Это у тебя механизм не работает! -- Лысюра постучал себя авторучкой
по лбу. -- Сколько он весит, два грамма? Мне вес, вес давай!
Тогда Олег вспомнил, что в подвале у них давно стоит старая кровать.
-- Только придете помочь, а то я один не приволоку!
-- Само собой, -- заверил его Лысюра. -- Так вот, я записал все, что вы
сказали. Набирается что-то около...-- он пошевелил губами, словно
подсчитывая, -- около десяти тонн.
-- Что?! -- рявкнули почти все одновременно. Лысюра смутился:
-- Д-десять тонн как будто...
-- А ну, пересчитай, -- потребовал Живцов. -- Два чайника и кровать --
десять тонн? У тебя ведь по математике вроде четверка, Лысюра.
Генка начал читать список, оценивая в килограммах каждый предмет.
-- Чайник -- двадцать килограммов, топор -- тридцать...
-- Да ты что? -- завопили вокруг. -- Такой чайник и на стол не
поднимешь! А топор двухпудовый -- ха-ха-ха!
-- Ну, девятнадцать, -- огрызнулся староста. -- Откуда я знаю, у кого
какие чайники. Они ведь старые, ржавчиной обросли. У меня, например, чайник
весит не меньше двадцати килограммов. Тетка, как наливает воду, кряхтит...
Он обратился к Черепанову:
-- Кровать сто килограммов потянет?
-- Это ж кровать, а не бульдозер! -- отшатнулся Черепанов. -- Она хоть
старая, но красивая. И легкая. Теперь таких не делают. Отец жалеет...
-- Что нам -- фотографироваться с такой красивой? -- прищурясь,
пробурчал Лысюра.
Как ни накидывал он, как ни преувеличивал вес, еле-еле набралось
полторы тонны.
-- Думаю, что мы возьмем обязательство собрать не меньше пяти тонн, --
твердо заявил староста.
-- Пять тонн? Да мы надорвемся, а столько ни в жизнь не наберем! --
недоумевал Зина.
Лысюра укоризненно покачал головой:
-- А ты, оказывается, лентяй, Живцов! Еще не работал, а уже:
надорвемся... Нюни распустил: ни в жизнь не наберем. Эх ты!
Живцов смутился, что-то забормотал.
-- Словом, подумать надо, пошевелить мозгами, ясно? -- староста
неопределенно пошевелил пальцами в воздухе.
Когда все разошлись, староста порвал листок, на котором записывал
обязательство каждого, и повернулся к понуро сидевшему Синицыну.
-- Порядок! А теперь идем со мной.
Смеркалось. Холодный ветер рвал полы их паль-то. Они подошли к
школьному сараю, и Лысюра отомкнул громадный висячий замок, откинул железную
петлю.
-- Ключ я у деда Цыбули взял.
В сарае пахло досками, пылью и тряпками. В углу были свалены поломанные
стулья, парты, указки, стояли ведра, бочки из-под краски, накрытые мешком.
-- Тут, -- указал пальцем на середину староста.
-- Что? -- не понял Макар.
-- Сгружай свои десять тонн. При мне будешь или я выйду? -- глазки
Лысюры забегали.
-- Оставайся, чего там...-- Синицын не любил творить чудеса в одиночку.
Когда кто-то рядом -- веселее.
Он хлопнул в ладоши:
-- Десять тонн металлолома чтобы были здесь как дома!
И удивился несказанно: ничего.
-- Н-нету, -- прошептал Генка. Толкнул плечом Синицына: -- Может, что
неправильно сказал в заклинаниях?
-- Да нет, все правильно! -- запротестовал Макар. И опять с
остервенением хлопнул в ладоши, так, что они заныли.
-- Чтобы не моргнул и глазом, было десять тонн здесь разом!
Снова пусто. У Синицына волосы зашевелились на голове. Значит, он уже
больше не волшебник? Кончилось все... В отчаянии привычно крикнул:
-- Две порции мороженого!
Тут он перевел дух с облегчением: в руках, как всегда, ощутил вафельные
стаканчики, наполненные снежно-белым мороженым, -- как он любил, с верхом.
Один стаканчик протянул Генке, и оба начали нервно лизать ледяное лакомство,
почти не замечая его вкуса.
-- Металлолом почему-то не появляется, -- констатировал Генка. --
Может, волшебники сами его собирают?
-- Ну да! -- Синицын поперхнулся. -- Что они -- пионеры, что ли?
-- И не комсомольцы, -- поддакнул Лысюра. Некоторое время хрустели
стаканчиками в молчании, переминаясь с ноги на ногу.
Лысюра кивнул с кислым видом:
-- Ладно, давай хоть одну тонну... И Синицын хлопнул в ладоши:
-- Появись-ка здесь хоть тонна металлического лома!
-- Даже тонну пожалели! -- ударил в отчаянии шапкой о землю староста.
-- Жмоты несчастные, а не волшебники!
Он ехидно прищурился:
-- А чайник, один-единственный, вы дадите? Синицын вяло запросил
чайник. И вдруг оба испуганно отпрыгнули в сторону: на землю упал и
покатился чайник.
Лысюра схватил его и жадно ощупал.
-- Новенький, никелированный, -- и заорал почему-то в угол сарая: --
Эй, нам новые не нужны, только старые, с дырками!
И эта просьба была удовлетворена: появился старый, весь в ржавчине и с
дыркой на боку чайник. Синицын осмелел:
-- Еще три чайника!
-- Есть! -- взвизгнул Генка. -- Давай, проси десять.
Он еле успел отскочить, как сверху посыпались чайники.
-- Ур-ра! -- вошел в азарт Лысюра. -- Требуй двадцать!
-- Может, чайников хватит? -- повернулся к нему Макар. -- Попросим
другое что-нибудь, утюги, например.
-- Можно утюги, -- согласился Генка. -- Они тяжелее.
-- Двадцать утюгов! -- хлопнул в ладоши Синицын, и в ту же секунду
раздался отчаянный вопль Лысюры: -- Ай-яй-яй!
Он прыгал на одной ноге, задрав лицо с зажмуренными глазами к потолку и
держа двумя руками другую ногу. Утюги посыпались градом, и один из них
угодил ему прямо на ботинок.
-- Смотреть надо! -- орал Лысюра невидимым волшебникам. -- Швыряете
куда попало! Так и пришибить недолго...
Синицын утешал его:
-- Скажи спасибо, что по голове не трахнули. Тогда совсем ополоумел
бы...
Лысюра заковылял в угол, сорвал парусину, перевернул набок бочку и
залез внутрь:
-- Теперь проси хоть танки.
-- Нет, я кастрюль попрошу, -- решил Синицын. В самый разгар "сбора
лома" заскрипела дверь, и в сарай заглянул дед Цыбуля. Его жидкая бороденка
озадаченно задвигалась, глазки блестели.
-- Иду мимо, слышу -- в сарае шум, -- прошепелявил он, тут же по
привычке сворачивая самокрутку. -- То вроде в ладоши хлопают, то по крыше
бегают. Перебираете металлолом?
Семеня, прошел взад-вперед, приглядываясь к лому.
-- Много нанесли, много... Молодцы. Подобрал с земли чайник, который
"прилетел" самым первым.
-- А этот чайник послужит еще, да-а... Ты чего в бочку залез? --
напустился он на Лысюру. -- Там еще краски наскрести можно, а ты боками все
вытрешь.
И ушел, пообещав принести взамен чайника двуручную пилу без ручек.
-- "Еще послужит"! -- передразнил Генка. -- Совсем новенький чайник!
Поживился дед...
-- Надо было сразу спрятать, -- поддакнул Макар.
Они стояли перед горой -- до самого потолка -- разного металлического
хлама. Генка пнул ногой кастрюли, и те противно задребезжали.
-- Хватит, наверное, -- решил Синицын. -- Здесь уже больше десяти тонн
наберется.
Запирая замок на сарае, Лысюра ломал голову:
-- Почему же они сразу не дали десять тонн, а по частям дали?
Макар догадался:
-- А у них, наверное, весов не было!
И оба захохотали над простаками-волшебниками, которые не смогли
определить на глазок, сколько металлолома потребуется на десять тонн.
... Четвертый "Б" обязался собрать семьсот пятьдесят килограммов. А
когда Лысюра сообщил о том, что их класс обязался собрать десять тонн,
наступила полная тишина. Никто не кричал, не протестовал. Все с каким-то
недоумением рассматривали старосту, словно видели его впервые.
-- Ну что глядите? -- не выдержал он. -- Рога у меня, что ли?
И тут посыпался град вопросов:
-- Ты спятил, что ли, Лысюра?
-- Даже если чайники будут в полцентнера...
-- Десять тонн, с ума сойти!
-- Сам будешь собирать! Лысюра огрызнулся:
-- Ну и соберу, чего испугались? -- и, так как шум не утихал, добавил:
-- Тише, тише, после все объясню.
-- Нет, ты сейчас отвечай! -- подступил к нему Живцов. -- Зачем
пообещал от имени класса сдать десять тонн? Где их возьмем?
-- Без паники, -- успокаивал всех Лысюра. -- Ну, чего засуетились?
Пойдемте, кое-что покажу.
Он стал пробираться к выходу, все повалили за ним.
У сарая Генка остановился.
-- Здесь все свои? -- он встал на цыпочки. В задних рядах топталось
несколько третьеклассников, из любопытства увязавшихся следом. -- Гоните их
в шею.
Когда приказание было выполнено, староста широко распахнул дверь сарая:
-- Смотрите! Вот наши десять тонн. Передние оцепенели у входа, но под
напором задних влетели в сарай. Загремела жесть -- все трогали, пинали
металлолом, вытаскивали из кучи то утюг, то кастрюлю и бросали обратно.
-- Кто это собрал? Кто? -- слышались то и дело восклицания.
Лысюра выпятил грудь.
-- Много будете знать, скоро на пенсию выйдете. Самое главное -- наш
металлолом, наш, понимаете?
Под его нахальным взглядом кое-кто опустил глаза или отвел их в
сторону.
-- Чего же, понятно, -- хмуро бросил Живцов. -- Только никто из наших
ребят его не собирал, и мы не будем считать эту кучу своей.
Лысюра побледнел от злости:
-- А ты чего лезешь всюду, Живцов? Чего лезешь? Ты собрал хоть
килограмм металлолома? А? Собери столько, а потом будешь лезть.
-- И соберу, -- насупился Живцов, в волнении снимая очки. -- Столько,
правда, не соберу, но зато это будет наш металлолом.
-- И верно, -- поддакнул Черепанов. -- Кто же это... собрал столько?
-- Мы собрали, -- вмешался Синицын, почувствовав обиду. -- Я и Генка.
Так это наш металлолом или нет?
Черепанов молчал, ковыряя ботинком землю. Живцов оторопело снял, а
потом напялил очки.
-- К-конечно, н-наш, -- выдавил он. -- Если вы собрали... Только не
верится что-то. Вдвоем -- и столько!
Все удивленно зашумели.
-- Ах, не верится? -- взвился Лысюра. -- Какое ты имеешь право не
верить мне, старосте класса? Что я, по-твоему, украл этот лом? Украл?
Зина смутился под таким натиском, виновато шмыгнул носом. Многие
опустили головы.
-- Да что там...-- раздались голоса.
-- Вдвоем, втроем -- какая разница?
-- Может, они где-то нашли эту кучу?
-- А перетаскал кто? -- послышался ехидный голосок.
Генка прищурился:
-- А может, нам помогали? В порядке шефской помощи.
-- Ну, если шефы... Тогда все понятно.
-- Так бы сразу и сказал.
Вперед протиснулся Игорь Ступак и положил пухлую руку на плечо Макару.
-- И чего спорите, одноклассники? -- повернулся он к толпе. -- Перед
нами кто? Мо-о...-- он по-дирижерски взмахнул руками. -- Ну? Вместе, хором!
Мо-о...
--... лод-цы! -- грянули все. Сзади кто-то крикнул:
-- Шайбу!
-- От имени класса выношу благодарность! Это ж надо... Постарались...
для всех нас, -- он всхлипнул, смахнул воображаемую слезу. -- Ребята! Это же
прекрасно. Не надо теперь лазить по дворам, выискивать, вынюхивать, где
плохо лежат... эти железки ржавые. Надрываться!
-- Много ты надрывался! -- перебила его Даша. -- Всегда твой отец
стала казаться неинтересной...
И тут он опять встретился с Гошей. Правда, Гоша младше его, но
ненамного. Он и читать умеет, и писать, с ним можно в любую игру поиграть и
в кино сходить. А самое главное: он так восхищается Макаром Синицыным,
принимает его за настоящего волшебника!
Для Синицына жизнь снова стала увлекательной и веселой.
А еще больше он оживился, когда в школе появилось объявление о том, что
между командами знатоков "Альбатрос" и "Любознательный" состоится турнир на
литературную тему. Синицын с нетерпением ожидал его.
"На этот раз я вам покажу!" -- думал он радостно.
И этот день наступил. В пионерской комнате опять собрались команды и
болельщики. Еще с порога Макар увидел большой портрет Горького и плакат под
ним: "Всем хорошим во мне я обязан книгам".
Синицын уверенно направился к своей команде, но его остановил Живцов:
-- Куда? Ты не участвуешь в турнире. Макара даже в жар бросило.
-- П-почему это я не участвую?
Вид у него был такой расстроенный, что Зина замялся:
-- Ты что, забыл? Мы же постановили на собрании исключить тебя из
команды... Вообще-то ты можешь участвовать в турнире, но как болельщик.
-- Ну ладно! -- с угрозой процедил Синицын. -- Попомнишь меня...
Он круто повернулся и пошел к болельщикам -- отпетым двоечникам и
троечникам. Те встретили его удивленно, зашептались.
Скрипнув зубами, он сел и стал искать глазами Дашу. Она сидела в первых
рядах команды, щеки ее горели от возбуждения.
-- Сегодня турнир особый! -- объявила Влада Изотовна. --
Команда-победительница получает переходящий приз Клуба знатоков и
находчивых. Его изготовил специально для нас бывший ученик нашей школы, а
ныне мастер фабрики музыкальных инструментов Петр Семенович Галущак.
Она подошла к деревянной коробочке и открыла ее. Все ахнули. Среди
разбушевавшихся волн реки покачивался маленький белоснежный корабль. Влада
Изотовна нажала кнопку -- и полилась привольная мелодия: "Шуми, Амур, шуми,
наш батюшка..." Любимая песня Макара! А белоснежный корабль резал волны и
неустрашимо шел вперед...
Начался турнир.
Первым выступил Живцов и, оглядывая команду "альбатросовцев", спросил
звенящим голосом:
-- Где находится самая большая книга?
Синицын уже знал ответ. С любопытством следил он, как засуетились
"альбатросовцы", громко зашептались. Пашка Многолет пробежал по рядам и
вернулся на место.
-- В одной из библиотек Нью-Йорка. Ее высота -- три метра, толщина --
один метр, а вес -- сто центнеров. Листают ее с помощью особой
электроаппаратуры. Однако мы считаем, что величина книги определяется не ее
весом, а содержанием.
Влада Изотовна слегка покачала головой:
-- Не сто, а сто двадцать пять центнеров. Но на вопрос дан правильный
ответ. Три очка. А за дополнение еще два очка.
Пашка Многолет довольно заулыбался. Он вдруг дурашливо подмигнул и
затараторил:
... Вот столицы достигает.
Царь к царевне выбегает,
За белы руки берет,
Во дворец ее ведет
И садит за стол дубовый
И под занавес шелковый,
В глазки с нежностью глядит,
Сладки речи говорит.
Откуда эти строчки, из какой книги? Несколько голосов сразу рявкнуло:
-- Из "Сказки о рыбаке и рыбке"! Другие запротестовали:
-- Нет, из "Сказки о царе Салтане"! Синицын смотрел на Живцова. И когда
тот
утвердительно кивнул головой, Макар с места крикнул:
-- "Конек-горбунок"!
-- Болельщику Синицыну за правильный ответ три очка, -- объявила Влада
Изотовна.
Макар поймал быстрый взгляд, брошенный на него Живцовым. Многие стали
оглядываться на Синицына, а тот не упускал подходящего момента. Как на его
счастье, "Альбатрос" подобрал такие заковыристые вопросы, что редко кто мог
не то что правильно, а хотя бы приблизительно ответить. Так, например, все
удивились, когда Пашка сказал, что Робинзон Крузо существовал на самом деле,
только под другой фамилией. Требовалось ответить, сколько лет и на каком
необитаемом острове жил прототип Робинзона Крузо? Конечно, только один Макар
Синицын мог сказать, что настоящего Робинзона Крузо звали Александр Селькирк
и он четыре года жил на чилийском острове Хуан-Фернандес.
То же самое произошло, когда Пашка стал допытываться, какую последнюю
книгу в жизни написал Александр Дюма. Кто кричал: "Три мушкетера", кто --
"Граф Монте-Кристо", а Пономарен-ко даже ляпнул, что "Графиню
Рудольштадтскую". И только потом, после всех, встал Синицын и спокойно
объявил:
-- Кулинарную книгу.
-- Это что -- про приключения поваров? -- зашумели вокруг.
-- Про то, как печь блины, -- пояснил Макар под хохот болельщиков. На
его личном счету было уже двадцать очков -- больше, чем у обеих команд,
вместе взятых. Так сказала Влада Изотовна. "Вместе взятых, вместе взятых",
-- повторял Макар про себя слышанное где-то гордое выражение.
Влада Изотовна встала:
-- Теперь мой вопрос обеим командам. Все вы знаете, что на Дальнем
Востоке живет много народностей -- нанайцы, ульчи, орочи, нивхи, чукчи,
эскимосы. Среди них тоже есть писатели, поэты. Назовите их.
Сзади робко поднялась рука смуглолицей Нади Вальдю из четвертого "А".
Она встала и, потупясь, сказала:
-- У нанайцев есть писатели Григорий Хеджер и Андрей Пассар.
-- Правильно! -- подскочил Пашка Многолет. -- Мы недавно всем классом
читали...
-- А у других народностей?
Кто-то вспомнил сказки Владимира Санги, но не смог назвать его
национальность. Когда возникла заминка, поднялся Макар и принялся
перечислять: чукотский писатель Юрий Рытхеу, мансийский Юван Шесталов,
ненецкий Леонид Лапцуй, юкагирский Семен Курилов, эскимосская поэтесса Зоя
Ненлюмкина...
И вот конец турнира. Оба капитана бросают на Синицына пронизывающие
взгляды, но он только ухмыляется.
"Что, чья взяла?" -- думал Макар.
У Влады Изотовны в руках коробочка с призом:
-- Здесь, на рояле, есть пластинка с надписью: "Только дай себе волю,
начни жить, как легче, и тебя понесет так, что не выплывешь". Из какого
произведения это высказывание?
-- Ясно, из какого, -- поднимается Синицын. -- Из книги Н. Ильиной
"Четвертая высота".
Болельщики орут от восторга: вот, мол, какие герои произрастают среди
нас! Пионервожатая объявляет:
-- Команды не набрали необходимого количества очков. И вообще сегодня
они не на высоте. Про бабочек, муравьев больше знают, чем о литературе. Приз
по праву присуждается лично болельщику Синицыну из четвертого "А".
На миг он даже опешил: ему лично! Такого Макар даже не ожидал.
Подобного случая на турнирах еще не бывало...
И вот заветный приз вручен Макару. Словно в тумане, он пожимает руку
Владе Изотовне, а попросту Владке из восьмого "Г".
-- Береги этот приз, Синицын, -- говорит Влад-ка, строго хмуря
выгоревшие бровки. -- За него еще не раз будут сражаться ребята на турнирах,
поэтому нужно много знать, чтобы его удержать.
-- Пусть попробуют отобрать! -- гордо заявляет Макар.
Все расходятся. Синицын догоняет своих одноклассников и великодушно
предлагает:
-- Ну что, послушаем игрушку?
Но все его обходят с замкнутыми лицами. Кто-то бросает:
-- Ты выиграл, ты и слушай.
Только Зина Живцов остановился и серьезно сказал:
-- Это не игрушка, а приз, запомни это, Сини-Цьш. Переходящий приз. И
он недолго у тебя задержится, даю слово.
-- Ха-ха! Нос не дорос! -- Макар озлобился. Что он о себе воображает,
этот Живцов? Еле-еле на четверки вытягивает, иногда пятерочку за усидчивость
заработает... Ему ли тягаться с Макаром, который все на свете заранее знает!
-- Ну, ты показал высший класс пилотажа! -- откуда-то вынырнул Генка
Лысюра. -- Утер всем нос... Конечно, без волшебства не обошлось? -- добавил
он вкрадчиво.
Макар хотел бросить горделиво: "Обошлось!", как вдруг ему пришло в
голову: "А верно, выиграл-то не я... Если бы не волшебство, что бы я отвечал
на вопросы?" Он уже совсем забыл об этом, ему казалось, что именно он сам
завоевал приз, сам отвечал на каверзные вопросы.
Ни к селу ни к городу вдруг вспомнилось, как мямлил он на первом
турнире и даже не смог нарисовать какого-то несчастного морского конька. "А
вот Живцов смог", -- ужалила мысль.
Но Синицын постарался ее отогнать. "Нет, победил на турнире я, я один!"
-- упрямо сказал он сам себе и недружелюбно посмотрел на старосту.
-- А тебе чего?
-- Да я так просто, -- заюлил тот. -- В команде прямо ахали после
каждого твоего ответа...
Макар недоверчиво покосился на него.
-- Точно! А Поспелова... аж подпрыгивала!
-- Подпрыгивала? -- Синицын оживился, глаза его заблестели.
-- Ну! -- подтвердил Лысюра. -- А Пономаренко говорит: может,
"альбатросовцы" ему, то есть тебе, заранее все вопросы дали? Ты ведь прошлый
раз им подыгрывал... А я говорю: дураки они круглые, что ли?
-- Ну, а Поспелова, Поспелова? -- не выдержал Макар.
-- Что -- Поспелова? -- пожал плечами Лысюра. -- Подпрыгивала...
Он остановился и с подозрением посмотрел на Макара.
-- А чего ты про Поспелову спрашиваешь? Влюбился в нее, что ли?
-- Скажешь тоже! -- горячо запротестовал Макар, но покраснел так, что
на глаза его даже слезы набежали. Лысюра загоготал, тыкая пальцем:
-- Ага, все понятно! Жених и невеста замесили тесто!
-- Я тебе дам тесто! -- сжал кулаки Синицын.
Лысюра попятился. Все-таки волшебник, не стоит с ним связываться. А то
еще превратит старосту в крокодила или царевну-лягушку, и будешь всю жизнь
на кочке квакать, горючие слезы лить...
-- Да я пошутил, ты что, не понимаешь?
-- Хороши шутки, -- Макар начал остывать. -- Говори, да откусывай.
-- Не кипятись, -- успокаивал его Лысюра. -- Какая может быть любовь в
четвертом классе? Нам ведь на пионерском сборе объясняли, что среди пионеров
может быть только дружба и взаимное уважение. У тебя ведь с Дашей дружба и
взаимное уважение или только дружба без взаимного уважения?
-- Почему без уважения? -- задышал Макар. -- У нас... уважение.
-- Только уважение без дружбы? -- разочарованно протянул Генка.
-- Нет, дружба тоже есть... Уважение... с дружбой, -- Синицын
окончательно запутался и опять разозлился. -- Да что ты ко мне пристал со
своей дружбой и уважением? Иди спроси у Даши, если тебе так нужно.
Лысюра быстро огляделся.
Они стояли в вестибюле школы у большого окна. Никого уже не было, все
разошлись после турнира. Несколько человек топтались во дворе, размахивая
руками: наверное, спорили.
Глаза Генки хитро блеснули, он сказал с расстановкой:
-- Она не только подпрыгивала...
-- А что еще? -- вскинулся Макар.
-- Она сказала, что хотела бы дружить с тобой. Всю жизнь... до самой
пенсии.
Синицын остолбенел. Он хотел что-то сказать и не смог.
-- Что? -- насторожился Лысюра. Он потирал руки. Вот это эффект! Теперь
все ясно: Синицын хочет дружить с Поспеловой. И даже уважать ее. Хотя, по
мнению Лысюры, уважать девчонок было не за что. Зря их избирают в совет
отряда, не раз твердил он.
-- Врешь! -- наконец выдавил Синицын. Лысюра быстро провел по горлу
ладонью, что должно было означать: будь спокоен, никаких сомнений. -- А как,
как она сказала?
-- Ну... как, -- Генка многозначительно поднял одну бровь. -- Очень
просто. Так прямо и сказала.
-- Так и сказала? Эх, Лысюра, ну и молодец ты! Не зря тебя назначили
старостой.
Лысюра напыжился.
-- Не назначили, а выбрали. Единогласно, понял?
Но Синицын не слушал его.
-- Говори, чего хочешь? Ну! -- напирал он.
-- Як тебе, понимаешь, с общественным делом, -- многозначительно
сообщил староста. Он вытащил из кармана печенье и захрустел им.
-- С каким делом?
-- Послезавтра все классы будут брать обязательство по сбору
металлолома. Сколько, по-твоему, наш класс может собрать лома? А?
Синицын беспечно махнул рукой:
-- Сколько соберем, столько и будет.
-- Нет, так нельзя! -- у Лысюры даже крошки изо рта полетели. --
Пускать дело на самотек! Наш класс должен собрать больше всех.
-- Ну и соберем.
-- Поможешь, значит? -- обрадовался староста.
-- А как же! -- удивился Макар. -- Все будут участвовать в мероприятии.
-- Да я не об этом, -- поморщился Генка. -- Сколько тонн я могу назвать
в обязательствах?
-- Тонн? Да ведь ни один класс больше тонны никогда не собирал. Даже
старшеклассники.
-- Не мели ерунды, -- нахмурился Лысюра. -- Я думаю, если скажу, что
дадим пять тонн, не поднимут на смех? А? -- он беспокойно заглядывал в лицо
Синицыну.
-- Говори уж"-- десять! -- бросил Макар. Лысюра почесал в затылке.
-- Десять? Десять... десять...-- видно было, что цифра все больше и
больше нравится ему. -- Десять тонн! Обязуемся собрать десять тонн!
Синицын выпучил на него глаза.
-- Да ты в своем уме? Слыханное ли дело -- десять тонн! Где мы соберем
столько?
-- Как -- где? Ты же только что обещал помочь! -- он хитро подмигнул и
сделал вид, что бормочет заклинания.
До Макара только теперь дошло, на какую помощь надеется староста.
-- Вот так помощь! -- ахнул он. -- Да ведь все десять тонн мне придется
давать.
-- А тебе жалко для коллектива какого-то ржавого железа? -- сплюнул
Генка. -- Большой труд -- махнул рукой, крикнул: "тары-бары-растабары"-- и
готово!
-- Для меня, положим, труд и небольшой, -- поморщился Синицын. -- Но
ведь это будет нечестно, другие классы меньше наберут.
Лысюра подбоченился.
-- Ах, нечестно? А сам-то ты честный? -- и он кивнул на завоеванный
Макаром приз, который тот держал под мышкой.
Синицын опустил голову.
-- А если разобраться, то ничего нечестного тут нет, -- успокоил его
староста. -- Каждый собирает столько, сколько может. Верно?
-- Верно.
-- Вот ты и дашь, сколько можешь, -- он хлопнул Макара по плечу. --
Десять тонн можешь?
-- Конечно, могу. Я и двадцать...
-- Не, двадцать многовато, -- закряхтел староста. -- Заподозрят, что
дело нечисто... то есть, что нечистая сила помогла.
-- Какая я тебе нечистая сила? -- возмутился Макар. -- Каждое утро
умываюсь. С мылом. Во!
-- Да я не про тебя, -- отвел глаза в сторону Генка. -- В общем, так,
Синицын. Даем тебе, как волшебнику, общественное поручение собрать десять
тонн металлолома. Усек?
Макар махнул рукой.
-- Ладно. Получишь свои десять тонн.
Ему не хотелось сейчас спорить со старостой класса. Жалко ему, что ли,
какого-то металлолома? Да за такую новость он сколько угодно набросает
Лысюре железяк!
Поспелова Даша хочет дружить с ним...
На следующий день после уроков Лысюра объявил пятиминутное собрание
класса.
-- На повестке дня, -- важно начал он, -- сбор металлолома.
Все затихли.
-- Кто сколько может собрать и принести в школу металла? Записываю.
И он с торжественным видом сел за учительский стол с авторучкой в руке.
-- Я чайник принесу, протекает он, -- подняла руку Зойка.
-- Чугунный утюг деда, вес семь килограммов, -- отбарабанил
Пономаренко.
Лысюра одобрительно кивал головой, записывая. Со всех сторон неслись
новые обещания: кастрюли, выщербленный топор, колосники на печку,
будильник...
-- Какой будильник? -- вскипел староста.
-- "Слава"...-- растерянно протянул Олег Черепанов. -- Он только звонит
на славу, а идти не идет... Механизм не работает.
-- Это у тебя механизм не работает! -- Лысюра постучал себя авторучкой
по лбу. -- Сколько он весит, два грамма? Мне вес, вес давай!
Тогда Олег вспомнил, что в подвале у них давно стоит старая кровать.
-- Только придете помочь, а то я один не приволоку!
-- Само собой, -- заверил его Лысюра. -- Так вот, я записал все, что вы
сказали. Набирается что-то около...-- он пошевелил губами, словно
подсчитывая, -- около десяти тонн.
-- Что?! -- рявкнули почти все одновременно. Лысюра смутился:
-- Д-десять тонн как будто...
-- А ну, пересчитай, -- потребовал Живцов. -- Два чайника и кровать --
десять тонн? У тебя ведь по математике вроде четверка, Лысюра.
Генка начал читать список, оценивая в килограммах каждый предмет.
-- Чайник -- двадцать килограммов, топор -- тридцать...
-- Да ты что? -- завопили вокруг. -- Такой чайник и на стол не
поднимешь! А топор двухпудовый -- ха-ха-ха!
-- Ну, девятнадцать, -- огрызнулся староста. -- Откуда я знаю, у кого
какие чайники. Они ведь старые, ржавчиной обросли. У меня, например, чайник
весит не меньше двадцати килограммов. Тетка, как наливает воду, кряхтит...
Он обратился к Черепанову:
-- Кровать сто килограммов потянет?
-- Это ж кровать, а не бульдозер! -- отшатнулся Черепанов. -- Она хоть
старая, но красивая. И легкая. Теперь таких не делают. Отец жалеет...
-- Что нам -- фотографироваться с такой красивой? -- прищурясь,
пробурчал Лысюра.
Как ни накидывал он, как ни преувеличивал вес, еле-еле набралось
полторы тонны.
-- Думаю, что мы возьмем обязательство собрать не меньше пяти тонн, --
твердо заявил староста.
-- Пять тонн? Да мы надорвемся, а столько ни в жизнь не наберем! --
недоумевал Зина.
Лысюра укоризненно покачал головой:
-- А ты, оказывается, лентяй, Живцов! Еще не работал, а уже:
надорвемся... Нюни распустил: ни в жизнь не наберем. Эх ты!
Живцов смутился, что-то забормотал.
-- Словом, подумать надо, пошевелить мозгами, ясно? -- староста
неопределенно пошевелил пальцами в воздухе.
Когда все разошлись, староста порвал листок, на котором записывал
обязательство каждого, и повернулся к понуро сидевшему Синицыну.
-- Порядок! А теперь идем со мной.
Смеркалось. Холодный ветер рвал полы их паль-то. Они подошли к
школьному сараю, и Лысюра отомкнул громадный висячий замок, откинул железную
петлю.
-- Ключ я у деда Цыбули взял.
В сарае пахло досками, пылью и тряпками. В углу были свалены поломанные
стулья, парты, указки, стояли ведра, бочки из-под краски, накрытые мешком.
-- Тут, -- указал пальцем на середину староста.
-- Что? -- не понял Макар.
-- Сгружай свои десять тонн. При мне будешь или я выйду? -- глазки
Лысюры забегали.
-- Оставайся, чего там...-- Синицын не любил творить чудеса в одиночку.
Когда кто-то рядом -- веселее.
Он хлопнул в ладоши:
-- Десять тонн металлолома чтобы были здесь как дома!
И удивился несказанно: ничего.
-- Н-нету, -- прошептал Генка. Толкнул плечом Синицына: -- Может, что
неправильно сказал в заклинаниях?
-- Да нет, все правильно! -- запротестовал Макар. И опять с
остервенением хлопнул в ладоши, так, что они заныли.
-- Чтобы не моргнул и глазом, было десять тонн здесь разом!
Снова пусто. У Синицына волосы зашевелились на голове. Значит, он уже
больше не волшебник? Кончилось все... В отчаянии привычно крикнул:
-- Две порции мороженого!
Тут он перевел дух с облегчением: в руках, как всегда, ощутил вафельные
стаканчики, наполненные снежно-белым мороженым, -- как он любил, с верхом.
Один стаканчик протянул Генке, и оба начали нервно лизать ледяное лакомство,
почти не замечая его вкуса.
-- Металлолом почему-то не появляется, -- констатировал Генка. --
Может, волшебники сами его собирают?
-- Ну да! -- Синицын поперхнулся. -- Что они -- пионеры, что ли?
-- И не комсомольцы, -- поддакнул Лысюра. Некоторое время хрустели
стаканчиками в молчании, переминаясь с ноги на ногу.
Лысюра кивнул с кислым видом:
-- Ладно, давай хоть одну тонну... И Синицын хлопнул в ладоши:
-- Появись-ка здесь хоть тонна металлического лома!
-- Даже тонну пожалели! -- ударил в отчаянии шапкой о землю староста.
-- Жмоты несчастные, а не волшебники!
Он ехидно прищурился:
-- А чайник, один-единственный, вы дадите? Синицын вяло запросил
чайник. И вдруг оба испуганно отпрыгнули в сторону: на землю упал и
покатился чайник.
Лысюра схватил его и жадно ощупал.
-- Новенький, никелированный, -- и заорал почему-то в угол сарая: --
Эй, нам новые не нужны, только старые, с дырками!
И эта просьба была удовлетворена: появился старый, весь в ржавчине и с
дыркой на боку чайник. Синицын осмелел:
-- Еще три чайника!
-- Есть! -- взвизгнул Генка. -- Давай, проси десять.
Он еле успел отскочить, как сверху посыпались чайники.
-- Ур-ра! -- вошел в азарт Лысюра. -- Требуй двадцать!
-- Может, чайников хватит? -- повернулся к нему Макар. -- Попросим
другое что-нибудь, утюги, например.
-- Можно утюги, -- согласился Генка. -- Они тяжелее.
-- Двадцать утюгов! -- хлопнул в ладоши Синицын, и в ту же секунду
раздался отчаянный вопль Лысюры: -- Ай-яй-яй!
Он прыгал на одной ноге, задрав лицо с зажмуренными глазами к потолку и
держа двумя руками другую ногу. Утюги посыпались градом, и один из них
угодил ему прямо на ботинок.
-- Смотреть надо! -- орал Лысюра невидимым волшебникам. -- Швыряете
куда попало! Так и пришибить недолго...
Синицын утешал его:
-- Скажи спасибо, что по голове не трахнули. Тогда совсем ополоумел
бы...
Лысюра заковылял в угол, сорвал парусину, перевернул набок бочку и
залез внутрь:
-- Теперь проси хоть танки.
-- Нет, я кастрюль попрошу, -- решил Синицын. В самый разгар "сбора
лома" заскрипела дверь, и в сарай заглянул дед Цыбуля. Его жидкая бороденка
озадаченно задвигалась, глазки блестели.
-- Иду мимо, слышу -- в сарае шум, -- прошепелявил он, тут же по
привычке сворачивая самокрутку. -- То вроде в ладоши хлопают, то по крыше
бегают. Перебираете металлолом?
Семеня, прошел взад-вперед, приглядываясь к лому.
-- Много нанесли, много... Молодцы. Подобрал с земли чайник, который
"прилетел" самым первым.
-- А этот чайник послужит еще, да-а... Ты чего в бочку залез? --
напустился он на Лысюру. -- Там еще краски наскрести можно, а ты боками все
вытрешь.
И ушел, пообещав принести взамен чайника двуручную пилу без ручек.
-- "Еще послужит"! -- передразнил Генка. -- Совсем новенький чайник!
Поживился дед...
-- Надо было сразу спрятать, -- поддакнул Макар.
Они стояли перед горой -- до самого потолка -- разного металлического
хлама. Генка пнул ногой кастрюли, и те противно задребезжали.
-- Хватит, наверное, -- решил Синицын. -- Здесь уже больше десяти тонн
наберется.
Запирая замок на сарае, Лысюра ломал голову:
-- Почему же они сразу не дали десять тонн, а по частям дали?
Макар догадался:
-- А у них, наверное, весов не было!
И оба захохотали над простаками-волшебниками, которые не смогли
определить на глазок, сколько металлолома потребуется на десять тонн.
... Четвертый "Б" обязался собрать семьсот пятьдесят килограммов. А
когда Лысюра сообщил о том, что их класс обязался собрать десять тонн,
наступила полная тишина. Никто не кричал, не протестовал. Все с каким-то
недоумением рассматривали старосту, словно видели его впервые.
-- Ну что глядите? -- не выдержал он. -- Рога у меня, что ли?
И тут посыпался град вопросов:
-- Ты спятил, что ли, Лысюра?
-- Даже если чайники будут в полцентнера...
-- Десять тонн, с ума сойти!
-- Сам будешь собирать! Лысюра огрызнулся:
-- Ну и соберу, чего испугались? -- и, так как шум не утихал, добавил:
-- Тише, тише, после все объясню.
-- Нет, ты сейчас отвечай! -- подступил к нему Живцов. -- Зачем
пообещал от имени класса сдать десять тонн? Где их возьмем?
-- Без паники, -- успокаивал всех Лысюра. -- Ну, чего засуетились?
Пойдемте, кое-что покажу.
Он стал пробираться к выходу, все повалили за ним.
У сарая Генка остановился.
-- Здесь все свои? -- он встал на цыпочки. В задних рядах топталось
несколько третьеклассников, из любопытства увязавшихся следом. -- Гоните их
в шею.
Когда приказание было выполнено, староста широко распахнул дверь сарая:
-- Смотрите! Вот наши десять тонн. Передние оцепенели у входа, но под
напором задних влетели в сарай. Загремела жесть -- все трогали, пинали
металлолом, вытаскивали из кучи то утюг, то кастрюлю и бросали обратно.
-- Кто это собрал? Кто? -- слышались то и дело восклицания.
Лысюра выпятил грудь.
-- Много будете знать, скоро на пенсию выйдете. Самое главное -- наш
металлолом, наш, понимаете?
Под его нахальным взглядом кое-кто опустил глаза или отвел их в
сторону.
-- Чего же, понятно, -- хмуро бросил Живцов. -- Только никто из наших
ребят его не собирал, и мы не будем считать эту кучу своей.
Лысюра побледнел от злости:
-- А ты чего лезешь всюду, Живцов? Чего лезешь? Ты собрал хоть
килограмм металлолома? А? Собери столько, а потом будешь лезть.
-- И соберу, -- насупился Живцов, в волнении снимая очки. -- Столько,
правда, не соберу, но зато это будет наш металлолом.
-- И верно, -- поддакнул Черепанов. -- Кто же это... собрал столько?
-- Мы собрали, -- вмешался Синицын, почувствовав обиду. -- Я и Генка.
Так это наш металлолом или нет?
Черепанов молчал, ковыряя ботинком землю. Живцов оторопело снял, а
потом напялил очки.
-- К-конечно, н-наш, -- выдавил он. -- Если вы собрали... Только не
верится что-то. Вдвоем -- и столько!
Все удивленно зашумели.
-- Ах, не верится? -- взвился Лысюра. -- Какое ты имеешь право не
верить мне, старосте класса? Что я, по-твоему, украл этот лом? Украл?
Зина смутился под таким натиском, виновато шмыгнул носом. Многие
опустили головы.
-- Да что там...-- раздались голоса.
-- Вдвоем, втроем -- какая разница?
-- Может, они где-то нашли эту кучу?
-- А перетаскал кто? -- послышался ехидный голосок.
Генка прищурился:
-- А может, нам помогали? В порядке шефской помощи.
-- Ну, если шефы... Тогда все понятно.
-- Так бы сразу и сказал.
Вперед протиснулся Игорь Ступак и положил пухлую руку на плечо Макару.
-- И чего спорите, одноклассники? -- повернулся он к толпе. -- Перед
нами кто? Мо-о...-- он по-дирижерски взмахнул руками. -- Ну? Вместе, хором!
Мо-о...
--... лод-цы! -- грянули все. Сзади кто-то крикнул:
-- Шайбу!
-- От имени класса выношу благодарность! Это ж надо... Постарались...
для всех нас, -- он всхлипнул, смахнул воображаемую слезу. -- Ребята! Это же
прекрасно. Не надо теперь лазить по дворам, выискивать, вынюхивать, где
плохо лежат... эти железки ржавые. Надрываться!
-- Много ты надрывался! -- перебила его Даша. -- Всегда твой отец