холодную и влажную шершавую кору.
Он разочарованно присел на валявшийся бочонок из-под удобрений. Перед
ним стройными рядами тянулись стволы деревьев, которые еще надо было укутать
соломой, перевязать сверху веревками и сделать это не так-сяк, а на совесть
-- учитель ботаники Егор Сергеевич сам будет проверять, а у него глаза --
ой-ой! И неизвестно еще, кто раньше выполнит работу.
Рухнули сладкие мечты старосты класса, как он подходит к Ивану
Ивановичу, вскидывает вверх руку и звонким голосом рапортует о трудовой
победе коллектива.
И директор жмет ему руку, поворачивается к завучу и говорит удивленно:
-- Подумайте только, какие молодцы! Другие классы еще только начинают
работу, а эти уже закончили. Вот это темпы! И с высоким качеством.
А завуч как бы мимоходом заметит:
-- Это и не удивительно. Ведь у них староста кто -- Геннадий Лысюра!
-- Ах, да-да! -- спохватится директор. -- Как же мы его до сих пор не
замечали? Нужно немедленно...
Что именно "нужно", Лысюра представлял себе довольно смутно, но
дальнейшее рисовалось ему в самом радужном свете. Какие-то почетные грамоты,
поздравления, прикалывания к груди значков, поездки, встречи делегаций. И
музыка, музыка...
Но вот взгляд его остановился на голых черных стволах деревьев, и он в
один миг упал с облаков на землю.
-- Значит, так, -- забормотал он, ломая попавшийся под руку сучок, --
завтра же разберем этого трепача на собрании, покажем ему, где раки зимуют.
Гнать его в шею, гнать... отовсюду.
Он встал и поплелся к калитке. Ну, не попадайся, Синицын! Временами
Лысюра вскипал, словно чайник, и тогда ему казалось, что у него из ноздрей
горячий пар валит. Про воскресник он даже забыл.
В калитке он вдруг столкнулся с кем-то. И с кем же? С Синицыным,
собственной персоной!
-- Ага! -- зарычал Генка и схватил Макара за грудки. -- Ага!
-- Что ты заладил: "ага-ага", -- недовольно бросил Синицын и оторвал
его руки от своего пальто. -- Может, ты еще скажешь "агу". Только я уже
давно вышел из ясельного возраста.
-- Ты еще и насмехаешься! -- Генка потряс кулаками. -- Всех подвел,
обманул!
Синицын, однако, почему-то нахально ухмылялся, стоя перед разъяренным
приятелем. Лысюра вошел в раж.
-- Ну, Синицын, пощады не жди! Смотри -- саженцы-то голые! Голые! Где
же твое обещание?
Он уже забыл, что Синицын вчера никакого обещания не давал, а только
сказал, что подумает.
-- Ты так визжишь: голые, голые! -- пренебрежительно бросил Макар, --
что можно подумать, будто ты сам голый.
Генка только шипел от злости. Потом сказал зловеще:
-- Ладно, что с тобой разговаривать. Разберемся позже.
И он решительно зашагал прочь.
-- Постой! -- крикнул Синицын.
-- Ну чего? -- нехотя остановился Генка.
-- Зачем так сразу... "разберемся"? -- замямлил Макар. Он и так уж был
напуган вчерашним "разбирательством". -- Может, я еще и выполню...
-- Когда? Сейчас все придут...
-- Во, во! Как соберутся все, тогда и сделаю. Не веришь? В один момент
все деревья будут укутаны.
Лысюра подошел вплотную и отчеканил:
-- Я уже не верю ни одному твоему слову. Заврался ты. А когда
соберутся, потребую, чтобы тебя отстранили от воскресника.
Он, конечно, на испуг брал. Но Макар опешил.
-- Не надо! -- схватил старосту за рукав. -- Я сейчас... сделаю.
Он повернулся к шеренгам саженцев, поднял руки и замахал ими, будто
собираясь вспорхнуть и улететь.
-- Груши, яблони, вишни и сливы! -- забормотал он, тараща глаза так,
что Лысюра попятился от него. -- Слушайте меня, слушайте! Вон там солома
лежит, сейчас она вспорхнет и к вам прилетит. Обернет вас, укутает,
веревками опутает. Будете вы зимушку зимовать и горя не знать. Внимание,
внимание! По моему слову выполняйте желание!
И, напыжизшись, хриплым голосом Синицын произнес:
-- ОЗУРКНОЗНИБОР!
Лысюра от страха зажмурился, даже голову руками прикрыл. Он ожидал, что
загремит гром, засверкает молния и прилетят неизвестно откуда могущественные
джины с блестящими кольцами в носу и кривыми когтями на руках. Но ничего
такого не произошло. Только начался какой-то сильный свист и шелест вокруг.
Генка приоткрыл один глаз и увидел такое, что снова испугался и еще плотнее
зажмурился.
По саду летала солома, которая до этого спокойно лежала в кучках между
деревьями. Будто соломенная метель бушевала на пришкольном участке!
Пыль запорошила глаза Синицыну. Он протер их и увидел: в сплошной
метели показались просветы, солома с гудением завихрялась вокруг каждого
деревца, словно образовались там воздушные воронки. Все быстрее кружилась
солома в таких воронках, она цеплялась за кору деревьев, наматывалась на
стволы, окутывала их ровными пухлыми одеялами, и вот уже с разбойничьим
посвистом замелькали обрывки веревок. Они захлестывались вокруг соломенных
одеял, прижимали их к деревьям и сами же крепко связывались в узлы.
Прямо над головой Синицына одна веревка зацепилась за сучок, начала
дергаться, вытягиваясь в струнку, но ничего не получалось. Макар смотрел во
все глаза: что же будет дальше? Веревка вдруг изогнулась и другим концом
сбросила петлю с сучка -- совсем как живая змея!
Он с трудом перевел дух.
-- Вот это да! Видал, Генка, что делалось? Повернулся к Лысюре и
остолбенел. От ботинок до самых подмышек Генка был аккуратно укутан соломой,
перевязан лохматыми веревками так, что на спине и пятках у него торчали
кокетливые девчачьи бантики.
-- Генка... ты чего? -- пятясь, хрипло спросил Синицын.
Лысюра отнял руки от лица, приоткрыл один глаз, потом другой. На лице
его появилась широкая радостная улыбка.
-- Си-и-ила! -- протянул он при виде стройных рядов деревьев, аккуратно
укутанных желтой соломой. -- Уже готово? Не успел, понимаешь, чихнуть, а ты
раз-раз! -- и хоть на выставку достижений народного хозяйства. Дай пожму
твою...
Он сделал движение к Синицыну, желая пожать ему руку, но сразу же
покачнулся и упал носом в рыхлую землю.
-- Что такое? -- невнятно проворчал он и вдруг отчаянно заорал. -- Кто
меня связал?
Макар подскочил к нему и начал торопливо распутывать бантики:
-- Не волнуйся, не волнуйся! Тебя по ошибке, наверное, укутали.
-- Хороша ошибка! -- разъярился Лысюра, сдирая с себя плотно
подогнанную солому. -- Что я им -- дерево, что ли? Я староста класса, понял?
-- Да я-то знаю. А им, видать, невдомек. Ты же стоял неподвижно, как
дерево. Да еще на нашем участке. Вот они и приняли тебя за дерево.
Оба почему-то говорили "они", хотя никого не видели в саду в то время,
когда здесь летала солома. Но ведь ясно, что один "кто-то" не мог за минутку
укутать сто деревьев, да еще Лысюру впридачу!
-- А я, понимаешь, испугался, что ты в дерево превратился, -- тараторил
Синицын. -- Хорошо, если в яблоньку или вишню, хоть польза будет, а если в
дуб?
Он принялся отряхивать товарища от соломы, причем так лупил его по
спине, что заклубилась прошлогодняя пыль из подкладки.
-- Сам ты дуб, -- со злостью отпихнул его Лысюра, но при виде укутанных
саженцев снова пришел в хорошее настроение. -- Слушай, а какое волшебное
слово ты сказал, что солома сама полетела?
-- Так я тебе и признаюсь! -- присвистнул Макар. -- Тайный секрет.
Хватит и того, что я на твоих глазах чудо сделал. Я хотел при всех, чтобы
потом не говорили, что я обманщик.
-- При всех? -- ужаснулся Лысюра. -- При всех ни в коем случае не делай
чудес!
-- Это почему? -- опешил Макар. Лысюра оглянулся, как вчера, по
сторонам.
-- Сам не понимаешь? Каждый попросит тебя сделать какое-нибудь чудо
лично для него. Ну, вот Пономаренко захочет стать сильнее всех, он давно об
этом мечтает; Живцов потребует, чтобы его "Любознательный" все на свете
знал; Черепанов -- чтобы редкую марку ему достать... Да мало ли что каждый
попросит. Чудес на всех не напасешься.
-- И верно, -- растерялся Синицын.
-- А кто-то тоже захочет учиться на пятерки... Тут Генка попал в точку:
Макар не хотел, чтобы и другие учились на одни пятерки, отвечали без запинки
на любые вопросы. Тогда на него, Синицына, никто и внимания не будет
обращать.
-- Это все захотят учиться на пятерки, а уроки не готовить и в учебники
не заглядывать, -- горячо поддакнул он.
Лысюра добавил:
-- Как пишется в плакатах: "Без труда не вытащишь и рыбку из пруда",
"Кончил дело -- гуляй смело!"
-- А как же мы скажем про это? -- задумался Макар, глядя на укутанные
деревья. -- Догадаются же, что без чудес тут не обошлось: ведь еще вчера эти
деревья были голые...
-- Вот что, -- решил Генка. -- Выкрутимся так: своим ребятам скажем,
что это мы сделали, пришли на участок спозаранку, а Нине Борисовне -- что
весь класс сделал.
-- Не поверят, -- закряхтел Синицын. -- Вдвоем -- это же всю ночь надо
биться, и то не получится.
-- Не беспокойся, -- махнул рукой староста. -- Я знаю, что говорить.
-- Может, обратно их раскутать? -- неуверенно начал Синицын. -- А то
начнут допытываться, что и как, -- хлопот с этим чудом не оберешься.
-- Что ты, что ты! -- переполошился Лысюра. -- Ни в коем случае. Вот
только надо что-то сделать, а не пойму что.
Он прищурился и огляделся вокруг.
-- Что сделать? -- не понял Макар.
-- Да вот, понимаешь, здесь что-то не так. По-j смотришь на участок --
и кажется, что тут не люди работали, а какие-то волшебники-невидимки. Чисто,
понимаешь, аккуратно... Мы, когда в прошлом году укутывали деревья, так
намусорили, что Егор Сергеевич два часа потом ругался.
Подумал и добавил:
-- Два с половиной часа. Синицын догадался:
-- Надо солому рассыпать кругом!
-- Правильно! -- заорал Генка, и они вдвоем принялись за "работу".
Распотрошили не одну кучу соломы и разбросали по всему участку. Старались,
пыхтели, с ног до головы обсыпали сами себя соломенной трухой.
Вдруг из-за низенького забора послышались голоса:
-- Эй, что вы там делаете? Зачем солому разбрасываете?
Друзья испуганно замерли. Но тут же облегченно вздохнули: над забором
торчали головы одноклассников.
-- Наши...
Лысюра стал размахивать пучком соломы:
-- Заходите, ребята! Сейчас вы ахнете!
И впрямь, едва ребята появились на участке, у них вырвались крики
удивления.
-- А ведь наши деревья уже укутаны!
-- Здесь и делать нечего!
-- А мы спешили...
Лысюра сиял, словно электрическая лампочка.
-- Видали? Это я с Синицыным, -- подбоченясь, он небрежно кивнул на
Макара. Тот только хлопал глазами. -- С рассвета вкалывали в поте лица. За
вас, понимаешь, старались. Скажите спасибо, высморкайтесь и спать идите.
-- А кто вас просил? -- вдруг ощетинился Живцов.
-- Как -- кто? -- осекся Лысюра и только тут заметил, что все смотрят
на него как-то недружелюбно. -- Да вы что, ребята? Ведь вчера сами же
просили Синицына, то есть обязывали... Вынесли решение.
-- Никто его не обязывал, -- вмешался Понома-ренко, по обыкновению
зажмуриваясь, когда он говорил что-то резкое. -- Ему просто вынесли
общественное суровое порицание. Ты что, забыл?
А Зойка вдруг взвизгнула:
-- Это ты заставил его работать всю ночь! -- сжав кулачки, она
подступила к старосте. -- Ребята, он же все время талдычил вчера, помните,
чтобы Макар всю ночь работал на участке. Ах ты, рабовладелец несчастный!
Лысюра попятился:
-- Какой я тебе рабовладелец? Я, если хочешь знать, и сам работал с ним
вместе...
Он зачем-то ткнул ей под нос пучок соломы.
-- Как же, заставишь тебя! -- ехидно бросила Поспелова. -- Руководил,
наверное, а не работал. Знаем!
Живцов рубанул воздух ладонью:
-- В общем, вы как хотите, а мне чужая работа не нужна. Положено мне
укутать четыре саженца, вот я и укутаю.
И он решительно направился на соседний участок.
-- Я тоже! И я! -- раздались голоса. Все потянулись за ним.
Лысюра побледнел.
-- Да вы что, с ума сошли? Там же участок четвертого "Б"! Мы с ними
соревнуемся.
-- А куда нам идти? -- огрызнулся Черепанов. -- Участки других классов
за городом. Не поедем же мы туда?
-- Да зачем вам куда-то ехать? -- надрывался Лысюра. -- Работа наша
сделана, садись, отдыхай. В землю поплевывай.
-- Отдыхать? -- изумился Пономаренко. -- Мы еще и не работали.
-- Что мы -- тунеядцы? -- Зойка стала потрошить кучу соломы.
Все принялись за дело.
Лысюра насторожился. Издали послышались веселые голоса, шум...
-- Бэшники идут!
Первым показался длинный Пашка Многолет.
-- Эй, чего на наш участок залезли? -- еще издали гаркнул он. Его рыжая
голова в кепочке замоталась над забором -- он побежал. С налету распахнул
калитку и остолбенел:
-- Уха из петуха!
За ним толпились, напирали, заглядывали через его плечо остальные.
Спустя минуту, рассыпавшись по участку, они придирчиво ощупывали укутанные
деревья.
-- На совесть сделано!
-- Что да, то да!
Пашка Многолет прищурился:
-- Значит, свою работу сделали и нашу захватили? Хотите показать, что
мы слабаки? Втихую пораньше пришли... Мы так не уговаривались! По мордасам
захотели?
К нему подошел Зина Живцов, сказал спокойно:
-- Зачем ты так? Просто хотим помочь вам. Видишь, сегодня ночью были
заморозки. Нужно спешить, а то деревья погибнут.
Пашка заглянул в его глаза, расслабился:
-- Ну, раз так, ладно. Давайте вместе работать.
И работа закипела! Синицыну и Лысюре, стоявшим в нерешительности
поодаль, казалось, что на их глазах происходит новое чудо: так же
завихря-лась между деревьями солома, один за другим укутывались голые
стволы, только теперь в саду раздавались звонкие веселые голоса да под
плывущими по воздуху охапками соломы мелькали ноги в брюках или чулках.
Иногда охапки сталкивались, валились на землю, и тогда неудачники, хохоча от
восторга, тузили друг друга. К ним подскакивали другие, начиналась куча
мала.
Синицын подошел к Лысюре, дернул его за рукав:
-- Давай и мы...-- он кивнул, -- поработаем. А то стоим, все на нас
косятся.
-- И пусть косятся! -- мотнул головой Лысю-ра. -- Что мы -- мало
сделали? Сто штук! Пусть попробуют столько укутать, а потом говорят, -- он
скривился, передразнивая кого-то: -- "Нам чужой работы не надо, мы не
тунеядцы..." Я ведь для коллектива старался, для своего класса...
Макар с удивлением слушал Генку. "Я старался, я, я..." Получается, что
даже Синицын тут ни при чем, а чудо сотворил сам староста класса Лысюра,
один, собственными натруженными руками, и никто ему при этом не помогал.
Тут открылась калитка и вошли Нина Борисовна и Егор Сергеевич. Они
остановились в удивлении.
Нина Борисовна выглядела очень смешно: в синих спортивных брюках и
синей куртке -- совсем как старшеклассница.
-- Смотрите, что делается! -- зашумел ботаник. -- А кое-кто боялся, что
ребята еще спят. Они вон половину деревьев обработали. И как обработали! --
он ходил по "волшебному" участку. -- Идеально, просто идеально!
Нина Борисовна громко чихнула от налетевшей соломенной пыли. И увидела
стоявших перед ней Лысюру и Синицына.
-- Когда же вы успели сделать? Ведь сейчас только...-- она взглянула на
часы, -- четверть одиннадцатого.
Лысюра смутился, но ненадолго.
-- А наш класс пришел на час раньше! -- выпалил он. -- Свое задание
выполнили, теперь вот... помогаем отстающим.
-- Это же чудесно! -- восхитилась Нина Борисовна. -- А я думала, что за
сегодня не управимся. Вы и не подозреваете, какие вы молодцы, -- и она,
полуобняв, увлекла за собой озадаченных таким оборотом Генку и Макара. --
Мы-то, оказывается, опоздали! Но ничего, сейчас наверстаем.
Вечером Синицын столкнулся в подъезде нос к носу с Гошей Шурубурой. Тот
шел, волоча за собой ранец прямо по ступеням. Одна лямка у ранца совсем
оторвалась.
-- Ага, попался! -- притворно налетел на него Макар. Тот остановился,
глядя исподлобья. С тех пор, как Гоша разбил волшебный стаканчик, он
старался избегать Синицына.
-- Да ты не бойся, -- положил Макар руку ему на плечо. -- Думаешь, я
злюсь на тебя за то мороженое? Зря. У меня его сколько хочешь. Не веришь?
Гоша недоверчиво засопел.
-- Угостить? Какое ты любишь?
Гоша что-то пробурчал и попытался протиснуться слева.
-- Эскимо хочешь?
Шурубура метнулся вправо и полез вдоль перил вверх, перехватьгеаясь
руками. Но Синицын притиснул его к перилам.
-- Постой, куда ты рвешься?
Гоша, пыхтя, напирал изо всех сил. Синицын вдруг перед самым его носом
громко хлопнул в ладоши.
Тот остолбенел и не сводил глаз с раскрытой ладони Макара. А на ней
плясал и кувыркался маленький-маленький клоун в пестрой одежде и длинном
колпаке с кисточкой. Рядом с ним скакала крохотная собачонка и лаяла
писклявым голосом.
Гоша медленно протянул к диковинному человечку палец. И клоун стал бить
по пальцу длинной палкой, а собачка наскакивала на него и пыталась укусить.
Гоша чувствовал легкое щекотание от ударов лилипута и размяк от невиданного
зрелища.
-- Где достал? -- прошептал он чуть слышно. Тут послышались шаги,
заскрипела дверь подъезда. Макар сжал ладонь, и оба обернулись.
В подъезд пошла соседка Агафья Сидоровна, которую за сплетни и злой
язык прозвали Коброй.
Особенно не любила она детей, говорила, что они "крутом пакостят", и
всячески старалась им досадить. Увидев ребят, она оживилась.
-- Сейчас начнется, -- Гоша схватил уцелевшую лямку ранца.
-- Ага! -- пронзительно завопила соседка. -- Кучами в подъездах
собираются! Пройти людям не дают! Курят, бумажки жгут! Пожары разводят!
И тут же спокойным деловитым тоном спросила:
-- Ну-ка, что там спрятали? Несите сюда, показывайте.
Но видя, что ребята и не думают подходить к ней, опять перешла на
крик:!
-- Сейчас милицию позову! Мигом заарестуют! Ребята и рады были удрать
на улицу, но Агафья Сидоровна стала в двери и подбоченилась. Мимо не
проскочишь: она умела ловко и очень больно дергать за ухо.
Синицыну в голову неожиданно пришла счастливая мысль.
-- Агафья Сидоровна, -- умильно проговорил он. -- У нас скоро турнир
кавээн будет, так мы хотим пригласить вас почетным участником.
-- Кто это -- мы?
-- Мы, пионеры четвертых классов.
-- А чего мне делать там, на турнике вашем? -- сварливо спросила она.
-- Не на турнике, а на турнире, -- поправил Макар. -- Это соревнование
такое: кто больше всех знает.
-- А-а, -- протянула она, смягчаясь. -- Дело хорошее. Кто же вас
надоумил, чертенят? Я ведь действительно много знаю, поучить вас могу...
-- Вот-вот, -- подхватил с невинным видом Синицын, чинно проходя мимо
нее и держа за руку Гошу. -- Потому и говорят, что вы все на свете про всех
знаете.
-- Ах ты сморчок! -- вскипела Кобра. -- Значит, я сплетница?
Растопырив руки, она кинулась на Синицына, но было поздно. Ребята
бросились наутек. Сзади долго слышались крики Кобры.
-- Куда же ты спрятал человечка? -- спросил Гоша, отдышавшись. -- Я
тоже хочу этот фокус показывать.
-- Никакой это не фокус, -- мрачно сказал Сини-цын. -- Волшебство одно,
понимаешь?
-- Жмешься, значит? -- скривился Шурубура. -- Ладно, попросишь и ты у
меня что-нибудь. Мне отец обещал фонарик круглый достать, на сто метров
бьет, даже посмотреть тебе не дам. И мороженое твое фокусное не надо: ешь,
ешь, а в животе пусто.
-- Это потому, что ты жадный, -- упрекнул его Макар. -- А фонариков
таких я могу хоть десять штук достать.
-- Ха-ха-ха... -- начал было издевательским тоном Гоша, но поперхнулся.
Синицын протягивал ему сверкающий новый фонарик.
-- Тот самый... на три батарейки! -- Гоша вытаращил глаза. Схватил его
и начал осматривать. Нажал кнопку -- и ослепительный сноп света ударил в
сгущающуюся темноту.
-- Мечта, -- сказал Гоша унылым голосом.
-- Бери насовсем, -- разрешил Макар.
Гоша поднял на Синицына совершенно счастливые глаза.
-- Правда? Потом он вздохнул:
-- Эх, жалко, батареек нигде не достать. А эти скоро сядут...
-- Сколько надо? -- спросил Макар лениво. Шурубура зашевелил губами:
-- Шесть! И две лампочки.
Получив все это, он упрятал дары поглубже в ранец и окончательно
поверил, что Макар Синицын -- могущественный волшебник: даже батарейки
достал, а их в магазинах никогда не бывает!
-- Я волшебник Кара-Чунг, -- глухим голосом привычно говорил Синицын.
-- Что захочу, то и сделаю. Ты понял, Шурубура?
-- Понял, -- прошептал Гоша. -- Теперь я верю, что есть волшебники. А
раньше не верил, потому что никогда они не появлялись, сколько я ни просил.
Думал, брехня все это, одно кино.
Он долго молчал, вздыхая, потом начал допытываться:
-- А вот этот дом ты можешь перевернуть вверх тормашками? Сделаешь так,
чтобы у меня выросло шесть рук?
-- Зачем тебе шесть рук? -- удивился Макар.
-- А вот если Коляша полезет ко мне, я ему ка-ак дам! Пока он двумя
руками, я ему шестью.
Долго сидели в этот вечер Синицын и радостный Шурубура. Наконец с
балкона раздался певучий голос:
-- Го-оша! Где ты?
-- Я здесь! -- гаркнул Шурубура и направил прорезавшийся ослепительный
луч света на балкон. -- Мам, я тебя вижу, а ты меня нет!
-- Не балуйся! -- мама Шурубуры прикрыла глаза руками. -- Иди скорее
домой. Ужинать пора.
Гоша с грустью повернулся к Макару.
-- Ну, я пошел... Зовут.
-- Приходи ко мне завтра, а? -- предложил Синицын. -- Будем вместе
играть. У меня лото есть! И кубик Рубика...
Гоша так и подскочил.
-- Да ну! -- но тут же насупился. -- Не пустят. Пока все уроки не
выучу, не выпускают. Да еще проверяют.
-- Уроки? -- протянул Макар удивленно. -- Уроки... Хочешь никогда не
учить уроков, а знать всегда на пятерку?
-- Спрашиваешь! Еще давно, с первого класса мечтаю.
-- Ну так иди ложись спать, -- Синицын лукаво прищурился. -- Утро
вечера мудренее.
Гоша приблизил свое лицо к лицу Синицына. Его глаза блестели, как
звезды.
-- Правда? -- засопел он. -- Да я тебе... я тебе свой ножик подарю!
Смотри, четыре лезвия, во! Одно, правда, сломанное...
И он торопливо сунул в руки Синицына свой бесценный дар. Макар хотел
засмеяться и сказать, что может достать тысячи таких ножиков, но посмотрел в
большие глаза Гоши... и почему-то ничего не сказал. Только торопливо сунул
ножик в карман.
Макар не обманул Гошу. На следующий день тот уже стучался рано утром в
квартиру Синицыных. И только Макар открыл дверь, Шурубура ворвался в
прихожую, чуть не сбив его с ног.
-- Вот был концерт! -- завопил он. -- Вот удивились все!
-- Чему удивились? -- Макар заулыбался.
-- А тому, что я знаю уроки! Когда я им сказал, что уже выучил, они
подняли меня на смех...
-- Кто -- они?
-- Мама и Людка, сестренка. Налетели на меня -- ты ничего не учил,
садись за уроки! А я им говорю: спрашивайте.
-- Что спрашивать? -- давился от смеха Макар.
-- Ну, пусть погоняют, думаю, -- подмигнул Гоша. -- Сестричка моя --
косички кверху и хвать задачник! Я говорю: то-то и то-то. Посмотрела в
тетрадку, а задачка-то уже написана! И упражнение по-русскому выполнено. Вот
лица у них вытянулись! Проверяли, проверяли...
-- А я что говорил, -- важно подбоченился Макар.
-- Слушай, -- Гоша понизил голос, -- ведь упражнения и задачка в
тетрадках моим почерком написаны. Фокус-покус!
-- А что тут удивительного?
-- Ведь я-то их не писал, точно! Сам впервые увидел. Вот посмотри, даже
строчки загибаются вверх, как у меня. Как же это, а?
-- А чего смотреть? Ты что, хотел, чтобы чужим почерком у тебя в
тетрадке было написано? Тогда все сказали бы, что не ты выполнил задание.
-- Верно, -- согласился Гоша. -- Но кто же все-таки моим почерком писал
в тетрадке, а? Ты не знаешь случайно?
-- Не ломай над этим голову. У тебя своих забот мало, что ли?
Откровенно говоря, Синицын был сейчас рад не меньше, чем простодушный
Гоша. А может, даже больше. И вот почему.
В последнее время ему стало страшно скучно жить на белом свете. Уроки
учить не надо, они уже всегда заранее написаны и приготовлены, а времени
свободного хоть отбавляй. Вот тут и начиналась для Макара мука мученская.
Первое время он целыми днями болтался на улице, играя с кем попало и во что
попало. Но это было не очень интересно, потому что только с настоящими
друзьями можно увлекательно играть и путешествовать по незнакомым улицам или
просто пойти в кино, а потом оживленно обмениваться мнениями: "Тот ему кэ-эк
даст!", "А тот ему кэ-эк врежет!"
Но Синицыну не с кем было ходить в кино, спорить о прочитанной книге.
Едва только он приглашал кого-нибудь на интересный сеанс, как слышал в
ответ: "А уроки?" Правда, кое-кто находил время пойти иногда в кино с
Макаром, тем более что он всегда каким-то чудом доставал билеты, но это
случалось не каждый день, да и соглашались разделить с ним компанию не те,
кого хотелось бы Макару.
Играя с кем-нибудь во дворе, в самый разгар веселья Макар вдруг слышал:
"Ну, хватит, пойду уроки учить! А то сегодня задали -- ой-ой-ой!" И Макар
Синицын, всесильный волшебник, начинал униженно упрашивать, умолять: "Ну,
еще немножко, да успеешь ты выучить эти уроки..." Мальчишка неохотно
соглашался, но в конце концов и он уходил, и Синицын оставался один.
И вот что странно: избавившись навсегда от заботы об уроках, Синицын
ежедневно только и слышал вокруг: "Уроки! Уроки!" На переменах в школе
Макару казалось, что уж в это время никто и не заикнется об уроках, но нет!
Кому-то вдруг придет в голову решать у доски хитроумную задачку, тотчас
вокруг такого собирается толпа, шумят, спорят, каждый предлагает свое
решение и с пеной у рта отстаивает его. Сначала Макар с чувством
превосходства ввязывался в эти споры, но потом и это забросил. Он всегда
знал решение -- и самое правильное.
Постепенно Синицын заскучал. Он часто валился на диван и до одурения
смотрел в потолок. Телевизор тоже не радовал его -- что толку сидеть перед
ним в одиночку, да и передач интересных мало, все про трудовые успехи да
разные достижения. А Макар мог без всякого труда всего достигнуть. Когда
дома не было мамы, он хлопал в ладоши и требовал какую-нибудь диковинную
Он разочарованно присел на валявшийся бочонок из-под удобрений. Перед
ним стройными рядами тянулись стволы деревьев, которые еще надо было укутать
соломой, перевязать сверху веревками и сделать это не так-сяк, а на совесть
-- учитель ботаники Егор Сергеевич сам будет проверять, а у него глаза --
ой-ой! И неизвестно еще, кто раньше выполнит работу.
Рухнули сладкие мечты старосты класса, как он подходит к Ивану
Ивановичу, вскидывает вверх руку и звонким голосом рапортует о трудовой
победе коллектива.
И директор жмет ему руку, поворачивается к завучу и говорит удивленно:
-- Подумайте только, какие молодцы! Другие классы еще только начинают
работу, а эти уже закончили. Вот это темпы! И с высоким качеством.
А завуч как бы мимоходом заметит:
-- Это и не удивительно. Ведь у них староста кто -- Геннадий Лысюра!
-- Ах, да-да! -- спохватится директор. -- Как же мы его до сих пор не
замечали? Нужно немедленно...
Что именно "нужно", Лысюра представлял себе довольно смутно, но
дальнейшее рисовалось ему в самом радужном свете. Какие-то почетные грамоты,
поздравления, прикалывания к груди значков, поездки, встречи делегаций. И
музыка, музыка...
Но вот взгляд его остановился на голых черных стволах деревьев, и он в
один миг упал с облаков на землю.
-- Значит, так, -- забормотал он, ломая попавшийся под руку сучок, --
завтра же разберем этого трепача на собрании, покажем ему, где раки зимуют.
Гнать его в шею, гнать... отовсюду.
Он встал и поплелся к калитке. Ну, не попадайся, Синицын! Временами
Лысюра вскипал, словно чайник, и тогда ему казалось, что у него из ноздрей
горячий пар валит. Про воскресник он даже забыл.
В калитке он вдруг столкнулся с кем-то. И с кем же? С Синицыным,
собственной персоной!
-- Ага! -- зарычал Генка и схватил Макара за грудки. -- Ага!
-- Что ты заладил: "ага-ага", -- недовольно бросил Синицын и оторвал
его руки от своего пальто. -- Может, ты еще скажешь "агу". Только я уже
давно вышел из ясельного возраста.
-- Ты еще и насмехаешься! -- Генка потряс кулаками. -- Всех подвел,
обманул!
Синицын, однако, почему-то нахально ухмылялся, стоя перед разъяренным
приятелем. Лысюра вошел в раж.
-- Ну, Синицын, пощады не жди! Смотри -- саженцы-то голые! Голые! Где
же твое обещание?
Он уже забыл, что Синицын вчера никакого обещания не давал, а только
сказал, что подумает.
-- Ты так визжишь: голые, голые! -- пренебрежительно бросил Макар, --
что можно подумать, будто ты сам голый.
Генка только шипел от злости. Потом сказал зловеще:
-- Ладно, что с тобой разговаривать. Разберемся позже.
И он решительно зашагал прочь.
-- Постой! -- крикнул Синицын.
-- Ну чего? -- нехотя остановился Генка.
-- Зачем так сразу... "разберемся"? -- замямлил Макар. Он и так уж был
напуган вчерашним "разбирательством". -- Может, я еще и выполню...
-- Когда? Сейчас все придут...
-- Во, во! Как соберутся все, тогда и сделаю. Не веришь? В один момент
все деревья будут укутаны.
Лысюра подошел вплотную и отчеканил:
-- Я уже не верю ни одному твоему слову. Заврался ты. А когда
соберутся, потребую, чтобы тебя отстранили от воскресника.
Он, конечно, на испуг брал. Но Макар опешил.
-- Не надо! -- схватил старосту за рукав. -- Я сейчас... сделаю.
Он повернулся к шеренгам саженцев, поднял руки и замахал ими, будто
собираясь вспорхнуть и улететь.
-- Груши, яблони, вишни и сливы! -- забормотал он, тараща глаза так,
что Лысюра попятился от него. -- Слушайте меня, слушайте! Вон там солома
лежит, сейчас она вспорхнет и к вам прилетит. Обернет вас, укутает,
веревками опутает. Будете вы зимушку зимовать и горя не знать. Внимание,
внимание! По моему слову выполняйте желание!
И, напыжизшись, хриплым голосом Синицын произнес:
-- ОЗУРКНОЗНИБОР!
Лысюра от страха зажмурился, даже голову руками прикрыл. Он ожидал, что
загремит гром, засверкает молния и прилетят неизвестно откуда могущественные
джины с блестящими кольцами в носу и кривыми когтями на руках. Но ничего
такого не произошло. Только начался какой-то сильный свист и шелест вокруг.
Генка приоткрыл один глаз и увидел такое, что снова испугался и еще плотнее
зажмурился.
По саду летала солома, которая до этого спокойно лежала в кучках между
деревьями. Будто соломенная метель бушевала на пришкольном участке!
Пыль запорошила глаза Синицыну. Он протер их и увидел: в сплошной
метели показались просветы, солома с гудением завихрялась вокруг каждого
деревца, словно образовались там воздушные воронки. Все быстрее кружилась
солома в таких воронках, она цеплялась за кору деревьев, наматывалась на
стволы, окутывала их ровными пухлыми одеялами, и вот уже с разбойничьим
посвистом замелькали обрывки веревок. Они захлестывались вокруг соломенных
одеял, прижимали их к деревьям и сами же крепко связывались в узлы.
Прямо над головой Синицына одна веревка зацепилась за сучок, начала
дергаться, вытягиваясь в струнку, но ничего не получалось. Макар смотрел во
все глаза: что же будет дальше? Веревка вдруг изогнулась и другим концом
сбросила петлю с сучка -- совсем как живая змея!
Он с трудом перевел дух.
-- Вот это да! Видал, Генка, что делалось? Повернулся к Лысюре и
остолбенел. От ботинок до самых подмышек Генка был аккуратно укутан соломой,
перевязан лохматыми веревками так, что на спине и пятках у него торчали
кокетливые девчачьи бантики.
-- Генка... ты чего? -- пятясь, хрипло спросил Синицын.
Лысюра отнял руки от лица, приоткрыл один глаз, потом другой. На лице
его появилась широкая радостная улыбка.
-- Си-и-ила! -- протянул он при виде стройных рядов деревьев, аккуратно
укутанных желтой соломой. -- Уже готово? Не успел, понимаешь, чихнуть, а ты
раз-раз! -- и хоть на выставку достижений народного хозяйства. Дай пожму
твою...
Он сделал движение к Синицыну, желая пожать ему руку, но сразу же
покачнулся и упал носом в рыхлую землю.
-- Что такое? -- невнятно проворчал он и вдруг отчаянно заорал. -- Кто
меня связал?
Макар подскочил к нему и начал торопливо распутывать бантики:
-- Не волнуйся, не волнуйся! Тебя по ошибке, наверное, укутали.
-- Хороша ошибка! -- разъярился Лысюра, сдирая с себя плотно
подогнанную солому. -- Что я им -- дерево, что ли? Я староста класса, понял?
-- Да я-то знаю. А им, видать, невдомек. Ты же стоял неподвижно, как
дерево. Да еще на нашем участке. Вот они и приняли тебя за дерево.
Оба почему-то говорили "они", хотя никого не видели в саду в то время,
когда здесь летала солома. Но ведь ясно, что один "кто-то" не мог за минутку
укутать сто деревьев, да еще Лысюру впридачу!
-- А я, понимаешь, испугался, что ты в дерево превратился, -- тараторил
Синицын. -- Хорошо, если в яблоньку или вишню, хоть польза будет, а если в
дуб?
Он принялся отряхивать товарища от соломы, причем так лупил его по
спине, что заклубилась прошлогодняя пыль из подкладки.
-- Сам ты дуб, -- со злостью отпихнул его Лысюра, но при виде укутанных
саженцев снова пришел в хорошее настроение. -- Слушай, а какое волшебное
слово ты сказал, что солома сама полетела?
-- Так я тебе и признаюсь! -- присвистнул Макар. -- Тайный секрет.
Хватит и того, что я на твоих глазах чудо сделал. Я хотел при всех, чтобы
потом не говорили, что я обманщик.
-- При всех? -- ужаснулся Лысюра. -- При всех ни в коем случае не делай
чудес!
-- Это почему? -- опешил Макар. Лысюра оглянулся, как вчера, по
сторонам.
-- Сам не понимаешь? Каждый попросит тебя сделать какое-нибудь чудо
лично для него. Ну, вот Пономаренко захочет стать сильнее всех, он давно об
этом мечтает; Живцов потребует, чтобы его "Любознательный" все на свете
знал; Черепанов -- чтобы редкую марку ему достать... Да мало ли что каждый
попросит. Чудес на всех не напасешься.
-- И верно, -- растерялся Синицын.
-- А кто-то тоже захочет учиться на пятерки... Тут Генка попал в точку:
Макар не хотел, чтобы и другие учились на одни пятерки, отвечали без запинки
на любые вопросы. Тогда на него, Синицына, никто и внимания не будет
обращать.
-- Это все захотят учиться на пятерки, а уроки не готовить и в учебники
не заглядывать, -- горячо поддакнул он.
Лысюра добавил:
-- Как пишется в плакатах: "Без труда не вытащишь и рыбку из пруда",
"Кончил дело -- гуляй смело!"
-- А как же мы скажем про это? -- задумался Макар, глядя на укутанные
деревья. -- Догадаются же, что без чудес тут не обошлось: ведь еще вчера эти
деревья были голые...
-- Вот что, -- решил Генка. -- Выкрутимся так: своим ребятам скажем,
что это мы сделали, пришли на участок спозаранку, а Нине Борисовне -- что
весь класс сделал.
-- Не поверят, -- закряхтел Синицын. -- Вдвоем -- это же всю ночь надо
биться, и то не получится.
-- Не беспокойся, -- махнул рукой староста. -- Я знаю, что говорить.
-- Может, обратно их раскутать? -- неуверенно начал Синицын. -- А то
начнут допытываться, что и как, -- хлопот с этим чудом не оберешься.
-- Что ты, что ты! -- переполошился Лысюра. -- Ни в коем случае. Вот
только надо что-то сделать, а не пойму что.
Он прищурился и огляделся вокруг.
-- Что сделать? -- не понял Макар.
-- Да вот, понимаешь, здесь что-то не так. По-j смотришь на участок --
и кажется, что тут не люди работали, а какие-то волшебники-невидимки. Чисто,
понимаешь, аккуратно... Мы, когда в прошлом году укутывали деревья, так
намусорили, что Егор Сергеевич два часа потом ругался.
Подумал и добавил:
-- Два с половиной часа. Синицын догадался:
-- Надо солому рассыпать кругом!
-- Правильно! -- заорал Генка, и они вдвоем принялись за "работу".
Распотрошили не одну кучу соломы и разбросали по всему участку. Старались,
пыхтели, с ног до головы обсыпали сами себя соломенной трухой.
Вдруг из-за низенького забора послышались голоса:
-- Эй, что вы там делаете? Зачем солому разбрасываете?
Друзья испуганно замерли. Но тут же облегченно вздохнули: над забором
торчали головы одноклассников.
-- Наши...
Лысюра стал размахивать пучком соломы:
-- Заходите, ребята! Сейчас вы ахнете!
И впрямь, едва ребята появились на участке, у них вырвались крики
удивления.
-- А ведь наши деревья уже укутаны!
-- Здесь и делать нечего!
-- А мы спешили...
Лысюра сиял, словно электрическая лампочка.
-- Видали? Это я с Синицыным, -- подбоченясь, он небрежно кивнул на
Макара. Тот только хлопал глазами. -- С рассвета вкалывали в поте лица. За
вас, понимаешь, старались. Скажите спасибо, высморкайтесь и спать идите.
-- А кто вас просил? -- вдруг ощетинился Живцов.
-- Как -- кто? -- осекся Лысюра и только тут заметил, что все смотрят
на него как-то недружелюбно. -- Да вы что, ребята? Ведь вчера сами же
просили Синицына, то есть обязывали... Вынесли решение.
-- Никто его не обязывал, -- вмешался Понома-ренко, по обыкновению
зажмуриваясь, когда он говорил что-то резкое. -- Ему просто вынесли
общественное суровое порицание. Ты что, забыл?
А Зойка вдруг взвизгнула:
-- Это ты заставил его работать всю ночь! -- сжав кулачки, она
подступила к старосте. -- Ребята, он же все время талдычил вчера, помните,
чтобы Макар всю ночь работал на участке. Ах ты, рабовладелец несчастный!
Лысюра попятился:
-- Какой я тебе рабовладелец? Я, если хочешь знать, и сам работал с ним
вместе...
Он зачем-то ткнул ей под нос пучок соломы.
-- Как же, заставишь тебя! -- ехидно бросила Поспелова. -- Руководил,
наверное, а не работал. Знаем!
Живцов рубанул воздух ладонью:
-- В общем, вы как хотите, а мне чужая работа не нужна. Положено мне
укутать четыре саженца, вот я и укутаю.
И он решительно направился на соседний участок.
-- Я тоже! И я! -- раздались голоса. Все потянулись за ним.
Лысюра побледнел.
-- Да вы что, с ума сошли? Там же участок четвертого "Б"! Мы с ними
соревнуемся.
-- А куда нам идти? -- огрызнулся Черепанов. -- Участки других классов
за городом. Не поедем же мы туда?
-- Да зачем вам куда-то ехать? -- надрывался Лысюра. -- Работа наша
сделана, садись, отдыхай. В землю поплевывай.
-- Отдыхать? -- изумился Пономаренко. -- Мы еще и не работали.
-- Что мы -- тунеядцы? -- Зойка стала потрошить кучу соломы.
Все принялись за дело.
Лысюра насторожился. Издали послышались веселые голоса, шум...
-- Бэшники идут!
Первым показался длинный Пашка Многолет.
-- Эй, чего на наш участок залезли? -- еще издали гаркнул он. Его рыжая
голова в кепочке замоталась над забором -- он побежал. С налету распахнул
калитку и остолбенел:
-- Уха из петуха!
За ним толпились, напирали, заглядывали через его плечо остальные.
Спустя минуту, рассыпавшись по участку, они придирчиво ощупывали укутанные
деревья.
-- На совесть сделано!
-- Что да, то да!
Пашка Многолет прищурился:
-- Значит, свою работу сделали и нашу захватили? Хотите показать, что
мы слабаки? Втихую пораньше пришли... Мы так не уговаривались! По мордасам
захотели?
К нему подошел Зина Живцов, сказал спокойно:
-- Зачем ты так? Просто хотим помочь вам. Видишь, сегодня ночью были
заморозки. Нужно спешить, а то деревья погибнут.
Пашка заглянул в его глаза, расслабился:
-- Ну, раз так, ладно. Давайте вместе работать.
И работа закипела! Синицыну и Лысюре, стоявшим в нерешительности
поодаль, казалось, что на их глазах происходит новое чудо: так же
завихря-лась между деревьями солома, один за другим укутывались голые
стволы, только теперь в саду раздавались звонкие веселые голоса да под
плывущими по воздуху охапками соломы мелькали ноги в брюках или чулках.
Иногда охапки сталкивались, валились на землю, и тогда неудачники, хохоча от
восторга, тузили друг друга. К ним подскакивали другие, начиналась куча
мала.
Синицын подошел к Лысюре, дернул его за рукав:
-- Давай и мы...-- он кивнул, -- поработаем. А то стоим, все на нас
косятся.
-- И пусть косятся! -- мотнул головой Лысю-ра. -- Что мы -- мало
сделали? Сто штук! Пусть попробуют столько укутать, а потом говорят, -- он
скривился, передразнивая кого-то: -- "Нам чужой работы не надо, мы не
тунеядцы..." Я ведь для коллектива старался, для своего класса...
Макар с удивлением слушал Генку. "Я старался, я, я..." Получается, что
даже Синицын тут ни при чем, а чудо сотворил сам староста класса Лысюра,
один, собственными натруженными руками, и никто ему при этом не помогал.
Тут открылась калитка и вошли Нина Борисовна и Егор Сергеевич. Они
остановились в удивлении.
Нина Борисовна выглядела очень смешно: в синих спортивных брюках и
синей куртке -- совсем как старшеклассница.
-- Смотрите, что делается! -- зашумел ботаник. -- А кое-кто боялся, что
ребята еще спят. Они вон половину деревьев обработали. И как обработали! --
он ходил по "волшебному" участку. -- Идеально, просто идеально!
Нина Борисовна громко чихнула от налетевшей соломенной пыли. И увидела
стоявших перед ней Лысюру и Синицына.
-- Когда же вы успели сделать? Ведь сейчас только...-- она взглянула на
часы, -- четверть одиннадцатого.
Лысюра смутился, но ненадолго.
-- А наш класс пришел на час раньше! -- выпалил он. -- Свое задание
выполнили, теперь вот... помогаем отстающим.
-- Это же чудесно! -- восхитилась Нина Борисовна. -- А я думала, что за
сегодня не управимся. Вы и не подозреваете, какие вы молодцы, -- и она,
полуобняв, увлекла за собой озадаченных таким оборотом Генку и Макара. --
Мы-то, оказывается, опоздали! Но ничего, сейчас наверстаем.
Вечером Синицын столкнулся в подъезде нос к носу с Гошей Шурубурой. Тот
шел, волоча за собой ранец прямо по ступеням. Одна лямка у ранца совсем
оторвалась.
-- Ага, попался! -- притворно налетел на него Макар. Тот остановился,
глядя исподлобья. С тех пор, как Гоша разбил волшебный стаканчик, он
старался избегать Синицына.
-- Да ты не бойся, -- положил Макар руку ему на плечо. -- Думаешь, я
злюсь на тебя за то мороженое? Зря. У меня его сколько хочешь. Не веришь?
Гоша недоверчиво засопел.
-- Угостить? Какое ты любишь?
Гоша что-то пробурчал и попытался протиснуться слева.
-- Эскимо хочешь?
Шурубура метнулся вправо и полез вдоль перил вверх, перехватьгеаясь
руками. Но Синицын притиснул его к перилам.
-- Постой, куда ты рвешься?
Гоша, пыхтя, напирал изо всех сил. Синицын вдруг перед самым его носом
громко хлопнул в ладоши.
Тот остолбенел и не сводил глаз с раскрытой ладони Макара. А на ней
плясал и кувыркался маленький-маленький клоун в пестрой одежде и длинном
колпаке с кисточкой. Рядом с ним скакала крохотная собачонка и лаяла
писклявым голосом.
Гоша медленно протянул к диковинному человечку палец. И клоун стал бить
по пальцу длинной палкой, а собачка наскакивала на него и пыталась укусить.
Гоша чувствовал легкое щекотание от ударов лилипута и размяк от невиданного
зрелища.
-- Где достал? -- прошептал он чуть слышно. Тут послышались шаги,
заскрипела дверь подъезда. Макар сжал ладонь, и оба обернулись.
В подъезд пошла соседка Агафья Сидоровна, которую за сплетни и злой
язык прозвали Коброй.
Особенно не любила она детей, говорила, что они "крутом пакостят", и
всячески старалась им досадить. Увидев ребят, она оживилась.
-- Сейчас начнется, -- Гоша схватил уцелевшую лямку ранца.
-- Ага! -- пронзительно завопила соседка. -- Кучами в подъездах
собираются! Пройти людям не дают! Курят, бумажки жгут! Пожары разводят!
И тут же спокойным деловитым тоном спросила:
-- Ну-ка, что там спрятали? Несите сюда, показывайте.
Но видя, что ребята и не думают подходить к ней, опять перешла на
крик:!
-- Сейчас милицию позову! Мигом заарестуют! Ребята и рады были удрать
на улицу, но Агафья Сидоровна стала в двери и подбоченилась. Мимо не
проскочишь: она умела ловко и очень больно дергать за ухо.
Синицыну в голову неожиданно пришла счастливая мысль.
-- Агафья Сидоровна, -- умильно проговорил он. -- У нас скоро турнир
кавээн будет, так мы хотим пригласить вас почетным участником.
-- Кто это -- мы?
-- Мы, пионеры четвертых классов.
-- А чего мне делать там, на турнике вашем? -- сварливо спросила она.
-- Не на турнике, а на турнире, -- поправил Макар. -- Это соревнование
такое: кто больше всех знает.
-- А-а, -- протянула она, смягчаясь. -- Дело хорошее. Кто же вас
надоумил, чертенят? Я ведь действительно много знаю, поучить вас могу...
-- Вот-вот, -- подхватил с невинным видом Синицын, чинно проходя мимо
нее и держа за руку Гошу. -- Потому и говорят, что вы все на свете про всех
знаете.
-- Ах ты сморчок! -- вскипела Кобра. -- Значит, я сплетница?
Растопырив руки, она кинулась на Синицына, но было поздно. Ребята
бросились наутек. Сзади долго слышались крики Кобры.
-- Куда же ты спрятал человечка? -- спросил Гоша, отдышавшись. -- Я
тоже хочу этот фокус показывать.
-- Никакой это не фокус, -- мрачно сказал Сини-цын. -- Волшебство одно,
понимаешь?
-- Жмешься, значит? -- скривился Шурубура. -- Ладно, попросишь и ты у
меня что-нибудь. Мне отец обещал фонарик круглый достать, на сто метров
бьет, даже посмотреть тебе не дам. И мороженое твое фокусное не надо: ешь,
ешь, а в животе пусто.
-- Это потому, что ты жадный, -- упрекнул его Макар. -- А фонариков
таких я могу хоть десять штук достать.
-- Ха-ха-ха... -- начал было издевательским тоном Гоша, но поперхнулся.
Синицын протягивал ему сверкающий новый фонарик.
-- Тот самый... на три батарейки! -- Гоша вытаращил глаза. Схватил его
и начал осматривать. Нажал кнопку -- и ослепительный сноп света ударил в
сгущающуюся темноту.
-- Мечта, -- сказал Гоша унылым голосом.
-- Бери насовсем, -- разрешил Макар.
Гоша поднял на Синицына совершенно счастливые глаза.
-- Правда? Потом он вздохнул:
-- Эх, жалко, батареек нигде не достать. А эти скоро сядут...
-- Сколько надо? -- спросил Макар лениво. Шурубура зашевелил губами:
-- Шесть! И две лампочки.
Получив все это, он упрятал дары поглубже в ранец и окончательно
поверил, что Макар Синицын -- могущественный волшебник: даже батарейки
достал, а их в магазинах никогда не бывает!
-- Я волшебник Кара-Чунг, -- глухим голосом привычно говорил Синицын.
-- Что захочу, то и сделаю. Ты понял, Шурубура?
-- Понял, -- прошептал Гоша. -- Теперь я верю, что есть волшебники. А
раньше не верил, потому что никогда они не появлялись, сколько я ни просил.
Думал, брехня все это, одно кино.
Он долго молчал, вздыхая, потом начал допытываться:
-- А вот этот дом ты можешь перевернуть вверх тормашками? Сделаешь так,
чтобы у меня выросло шесть рук?
-- Зачем тебе шесть рук? -- удивился Макар.
-- А вот если Коляша полезет ко мне, я ему ка-ак дам! Пока он двумя
руками, я ему шестью.
Долго сидели в этот вечер Синицын и радостный Шурубура. Наконец с
балкона раздался певучий голос:
-- Го-оша! Где ты?
-- Я здесь! -- гаркнул Шурубура и направил прорезавшийся ослепительный
луч света на балкон. -- Мам, я тебя вижу, а ты меня нет!
-- Не балуйся! -- мама Шурубуры прикрыла глаза руками. -- Иди скорее
домой. Ужинать пора.
Гоша с грустью повернулся к Макару.
-- Ну, я пошел... Зовут.
-- Приходи ко мне завтра, а? -- предложил Синицын. -- Будем вместе
играть. У меня лото есть! И кубик Рубика...
Гоша так и подскочил.
-- Да ну! -- но тут же насупился. -- Не пустят. Пока все уроки не
выучу, не выпускают. Да еще проверяют.
-- Уроки? -- протянул Макар удивленно. -- Уроки... Хочешь никогда не
учить уроков, а знать всегда на пятерку?
-- Спрашиваешь! Еще давно, с первого класса мечтаю.
-- Ну так иди ложись спать, -- Синицын лукаво прищурился. -- Утро
вечера мудренее.
Гоша приблизил свое лицо к лицу Синицына. Его глаза блестели, как
звезды.
-- Правда? -- засопел он. -- Да я тебе... я тебе свой ножик подарю!
Смотри, четыре лезвия, во! Одно, правда, сломанное...
И он торопливо сунул в руки Синицына свой бесценный дар. Макар хотел
засмеяться и сказать, что может достать тысячи таких ножиков, но посмотрел в
большие глаза Гоши... и почему-то ничего не сказал. Только торопливо сунул
ножик в карман.
Макар не обманул Гошу. На следующий день тот уже стучался рано утром в
квартиру Синицыных. И только Макар открыл дверь, Шурубура ворвался в
прихожую, чуть не сбив его с ног.
-- Вот был концерт! -- завопил он. -- Вот удивились все!
-- Чему удивились? -- Макар заулыбался.
-- А тому, что я знаю уроки! Когда я им сказал, что уже выучил, они
подняли меня на смех...
-- Кто -- они?
-- Мама и Людка, сестренка. Налетели на меня -- ты ничего не учил,
садись за уроки! А я им говорю: спрашивайте.
-- Что спрашивать? -- давился от смеха Макар.
-- Ну, пусть погоняют, думаю, -- подмигнул Гоша. -- Сестричка моя --
косички кверху и хвать задачник! Я говорю: то-то и то-то. Посмотрела в
тетрадку, а задачка-то уже написана! И упражнение по-русскому выполнено. Вот
лица у них вытянулись! Проверяли, проверяли...
-- А я что говорил, -- важно подбоченился Макар.
-- Слушай, -- Гоша понизил голос, -- ведь упражнения и задачка в
тетрадках моим почерком написаны. Фокус-покус!
-- А что тут удивительного?
-- Ведь я-то их не писал, точно! Сам впервые увидел. Вот посмотри, даже
строчки загибаются вверх, как у меня. Как же это, а?
-- А чего смотреть? Ты что, хотел, чтобы чужим почерком у тебя в
тетрадке было написано? Тогда все сказали бы, что не ты выполнил задание.
-- Верно, -- согласился Гоша. -- Но кто же все-таки моим почерком писал
в тетрадке, а? Ты не знаешь случайно?
-- Не ломай над этим голову. У тебя своих забот мало, что ли?
Откровенно говоря, Синицын был сейчас рад не меньше, чем простодушный
Гоша. А может, даже больше. И вот почему.
В последнее время ему стало страшно скучно жить на белом свете. Уроки
учить не надо, они уже всегда заранее написаны и приготовлены, а времени
свободного хоть отбавляй. Вот тут и начиналась для Макара мука мученская.
Первое время он целыми днями болтался на улице, играя с кем попало и во что
попало. Но это было не очень интересно, потому что только с настоящими
друзьями можно увлекательно играть и путешествовать по незнакомым улицам или
просто пойти в кино, а потом оживленно обмениваться мнениями: "Тот ему кэ-эк
даст!", "А тот ему кэ-эк врежет!"
Но Синицыну не с кем было ходить в кино, спорить о прочитанной книге.
Едва только он приглашал кого-нибудь на интересный сеанс, как слышал в
ответ: "А уроки?" Правда, кое-кто находил время пойти иногда в кино с
Макаром, тем более что он всегда каким-то чудом доставал билеты, но это
случалось не каждый день, да и соглашались разделить с ним компанию не те,
кого хотелось бы Макару.
Играя с кем-нибудь во дворе, в самый разгар веселья Макар вдруг слышал:
"Ну, хватит, пойду уроки учить! А то сегодня задали -- ой-ой-ой!" И Макар
Синицын, всесильный волшебник, начинал униженно упрашивать, умолять: "Ну,
еще немножко, да успеешь ты выучить эти уроки..." Мальчишка неохотно
соглашался, но в конце концов и он уходил, и Синицын оставался один.
И вот что странно: избавившись навсегда от заботы об уроках, Синицын
ежедневно только и слышал вокруг: "Уроки! Уроки!" На переменах в школе
Макару казалось, что уж в это время никто и не заикнется об уроках, но нет!
Кому-то вдруг придет в голову решать у доски хитроумную задачку, тотчас
вокруг такого собирается толпа, шумят, спорят, каждый предлагает свое
решение и с пеной у рта отстаивает его. Сначала Макар с чувством
превосходства ввязывался в эти споры, но потом и это забросил. Он всегда
знал решение -- и самое правильное.
Постепенно Синицын заскучал. Он часто валился на диван и до одурения
смотрел в потолок. Телевизор тоже не радовал его -- что толку сидеть перед
ним в одиночку, да и передач интересных мало, все про трудовые успехи да
разные достижения. А Макар мог без всякого труда всего достигнуть. Когда
дома не было мамы, он хлопал в ладоши и требовал какую-нибудь диковинную