4

   Издали сооружение напоминало старинную крепость: на несколько метров из земли поднимались шероховатые стены из камней, скрепленных между собой темно-красной глиной. Такие укрепления строились около двух тысяч периодов назад, когда шли еще междоусобные войны и цивилизация лишь только зарождалась. Более поздние сооружения смотрелись гораздо солиднее, ранние — почти не существовали как таковые. Дикие предки предпочитали выкапывать в земле ямы, закрывая их сверху прочными решетками; лишь в глубине сплетения подземных ходов возникали площади для собраний и общие залы. Позднее необходимость заниматься земледелием выгнала подземных обитателей наружу — и вот тогда решеткам пришлось подняться над землей, опираясь где на плотно уложенные бревна, где на такие вот каменно-глиняные стены.
   Один из углов укрепления был разрушен. Возле него, поминутно оглядываясь, копошились светлые фигуры, лишенные хитина. Двигаться без наружного скелета, тем более — поднимать камни им было нелегко, и работа продвигалась с черепашьей скоростью.
   — Ну что, Новый? — остановил бывшего Священника Вожак. — Видишь наш собственный Город? Повторяю: он существует только для настоящих мужчин, и тебе предстоит доказать свое право в нем находиться. Ты — грамотный, а это уже нечто… Кстати, как тебе нравятся эти стены?
   — Среди вас были историки, — уклончиво ответил Новый.
   Укрепления, подобные этим, оттого и не прижились, что их рано или поздно разрушали хищники, соседние племена, а то и просто дожди (вода скапливалась за стенами и заливала нижние пещеры и норы).
   — Среди нас много кто был — да не все остались, — смех и одобрительные жесты послужили дружным отзывом на эту несмешную шутку. — Так ты разбираешься в строительстве, Новый?
   — Слабо, — признался Священник. — Единственное, что я действительно знаю из необходимых в таких условиях ремесел и умений — так это медицину.
   — А медицина-то нам как раз и не нужна! — весело сообщил один из явных калек. — Кто не выжил — тот сам виноват. Этот мир не для слабаков!
   — Тише, Рваный! — остановил его Вожак. — Иногда и медики бывают полезны… Нет, это просто забавно, что Новый был Священником, — прямо скажем, редкая птица! Да, Новый, забыл предупредить тебя: Простых у нас нет. Так что щупальцами придется поворочать.
   Похоже, Вожак ожидал бурной реакции, да и не только он: двое из его компании предупредительно приняли боевые позы, — но Новый даже не был удивлен.
   — Пятьсот периодов назад деление на три категории было слабо выражено, — вспомнил он слова Шеди. — Женщины принимали решение и сражались наравне с мужчинами, мужчины не брезговали работой, да и Простые порой показывали, что их ум не умер, а только дремлет. Каждый умеет делать что-то лучше, чем другие, но это не значит, что нужно себя ограничивать… Я готов работать.
   — Ты гляди! — восхитился калека.
   — А чего ты хочешь? — толкнул его беспалый. — Священники — они все не такие, как мы.
   — Да врет он…
   — И Историк об этом говорил…
   Вожак взмахнул щупальцем — и все голоса сразу же стихли.
   — Хорошо, Новый, что тебе не надо ничего объяснять… Кривая Нога, отведи его на стройку. Рваный, твоя очередь быть надсмотрщиком. Кривой, Трещина и Битый Панцирь — на поле… Эй, Новый, если докажешь свою старательность и честность, потом тоже будешь ходить за овощами. Пока мы тебя не знаем… Всем ясно? Потрошенный остается со мной, Разные Глаза — на кухню. Все. По местам. И еще раз напомните новичку, что лентяев и непослушных мы не любим. После каждого предупреждения следует наказание, после третьего — при малейшем ослушании — смерть. Приятной вам работки!
   — Пошли, — Рваный несильно ударил щупальцем новичка — тот вздрогнул с непривычки, вызвав у окружающих новый приступ смеха.
   Кривая Нога — один из самых «целых» изгнанников — поковылял вперед. Его ноги и в самом деле не отличались прямотой, хотя зажившие царапины на боку бросались в глаза гораздо больше.
   — Ну, чего стал? — новый удар Рваного оказался чувствительней: Священник напрягся, но промолчал, трогаясь с места.
   «Да, вначале эти ребята показались мне не такими… Борьба за жизнь часто ожесточает души — мне надо все время помнить об этом. И не следует обижаться за их неуместное веселье. Я должен смириться с их правилами игры. Должен… Иначе я действительно немного стою. Будем считать, что я просто попал в прошлое — эта часть мира и впрямь находится будто бы вне времени…» — Эй, Новый… Ты чего молчишь? — снова подтолкнул его Рваный. — Расскажи что-нибудь… Ведь ты небось врал, говоря, что тебя осудили за государственную измену… Я в жизни не слышал, чтобы со Священниками такое случалось… Небось с бабой трахнулся, а потом замочил ее, чтоб скрыть следы, так? Расскажи, не стесняйся. Здесь мы все любим рассказчиков.
   — Такого не было, — сдержанно ответил Священник. — Правительство объявило розыск, а я помог скрыться этому существу. Вот и все…
   — Нет, это неинтересно, — замахал на него Рваный. — Ты бы что получше выдумал… Ну, пусть ты не убивал эту женщину — все равно расскажи… Чего тебе стоит? Я тогда дам тебе лишний перерыв в работе — с непривычки тебе будет довольно паршиво. Ну так что ты с ней сделал?
   — Спрятал, — коротко ответил Новый. — Оставил у себя.
   — А дальше? — щупальца Рваного задергались от нетерпения. — Что ты с ней делал? Как? Только давай с подробностями…
   — Мне нечего рассказывать, — отрезал Священник. Почему-то после этих слов ему стало немного не по себе — он словно только сейчас осознал, что находится в зависимости от этого болтуна и тот может поступить с ним, как захочет.
   — А если я прикажу? — уже угрожающе поинтересовался Рваный. — Ты слышал, что Вожак говорил о предупреждениях?
   — Разве ваши законы могут заставить меня придумывать никому не нужную ложь? — громко спросил Новый и почувствовал, что по его беззащитной коже пробежали мурашки.
   Нечто похожее он испытал в момент ареста, когда понял, что у его жизни и судьбы есть и другой хозяин — чужая прихоть. Не свободная воля, не Высшая — так, мелочные чувства отдельных личностей, порожденные порой темными пятнами их души. Но если их там хоть как-то ограничивали законы, то здесь…
   Здесь было прошлое. Здесь была дикость.
   — Я спрашиваю тебя последний раз! — в Рваном все сильнее закипало раздражение.
   — Отстань от Нового. Он действительно не обязан, — раздался голос Кривой Ноги, все тем же неровным шагом ковылявшего впереди.
   Рваный замолчал, и последние несколько метров они прошли молча.
   — Смена пришла! — объявил Рваный, направляясь к другому самцу, тоже одетому в пучки травы. Они обменялись приветствиями, второй передал ему лоскут ткани, ранее прицепленный к его шее.
   Новый нерешительно остановился. Кривая Нога между тем в точности так же поменялся с другим, дальним, надсмотрщиком, и оба смененных довольно резво заскользили прочь, в глубь пробоины.
   — Эй, Новый! — в руках Рваного мелькнула невесть откуда взявшаяся палка. — Будешь поднимать камни возле того уступа. Понял?
   Священник своей позой выразил покорность — он почувствовал облегчение, что больше никто не требует от него гнусных рассказов.
   — Так, — играя палкой, начал поворачиваться во все стороны Рваный, — кажется, у кого-то было сегодня второе предупреждение… Было? — конец палки несильно ткнул ближайшего работника.
   — Было у Паучьей Лапы! — вытянулся тот и тут же снова съежился.
   — Так… Прекрасно. Перерыв.
   Рваный спустился с небольшого возвышения возле строящейся стены и замахал в воздухе лоскутком.
   Все остановились; замер и подошедший было к указанному уступу Священник.
   — Что случилось? — неторопливо заковылял в сторону Рваного Кривая Нога; выглядел он весьма недовольным.
   — Кое-кто заслужил взбучку — пусть рабы передохнут и посмотрят на поучительное зрелище, — пояснил Рваный.
   Рабы? Это слово обожгло Священника сильнее страха. Неужели он не ослышался? Или и впрямь судьба забросила его в далекое прошлое?
   Он огляделся по сторонам: старинное укрепление, травяные повязки надсмотрщиков, голые тела остальных работников, палка в лапе Рваного — все говорило о том, что услышанное слово не было ни ошибкой, ни шуткой.
   — Пощадите, я не хотел! — прорезал вдруг тишину отчаянный крик, и один из строителей упал навзничь и пополз в сторону надсмотрщика. — Пощадите… Я сделаю все! Не наказывайте меня… Я не хотел!..
   — Я не знаю, в чем ты виноват, — но мой брат не стал бы врать. И твой не стал бы. А раз тебе дали предупреждение, — казалось, Рваный просто упивается своей ролью, — то все должно быть по правилам. Ложись на землю!
   Последний крик прозвучал резко, как удар. Проникший к вытоптанному участку земли провинившийся Паучья Лапа замер, вжимаясь в обнаженный, как и его кожа, грунт.
   Рваный неторопливо подошел к нему, замахнулся, но вдруг опустил свое орудие.
   — За второе предупреждение полагается не палка, — злорадно произнес он. — Дайте сюда металлический прут!
   «Этого не может быть! — от удивления Священник затрясся на месте. — Это невероятно! Да что же это происходит?!» Рассекаемый воздух противно засвистел, тотчас раздался дикий крик, полный боли.
   — Остановитесь! Что вы делаете?! — Священник не узнал свой голос. — Вы — чудовище!!!
   Он кричал что-то еще — но уже не помнил и не осознавал, что именно. Крик раба все еще стоял в его ушах, занесенный кусок арматуры чертил по воздуху путь к чужому беззащитному телу…
   — Держите его! Бунт!!!
   Вокруг стало шумно. Паучья Лапа замолк, тихо постанывая под ногами Рваного, зато все остальные пришли в суетливое движение. Замелькали щупальца и лапы, кто-то принялся колотить камнем в невесть откуда взявшийся плоский лист железа.
   — Хватайте его! Вяжите!
   Отталкивая беспорядочно возникающие на пути щупальца, Новый подбежал к лежащему и наклонился над ним; тотчас рядом раздался свист, и от боли, внезапно обрушившейся на спину, перед его глазами потемнело. Когда Рваный поднял металлический прут в третий раз, Новый был уже без сознания…

5

   Большая овальная арена с несколько приподнятыми узкими краями была ярко освещена; вокруг небольшого бордюра, поблескивая аппаратурой, суетились Сборщики новостей. Вверх и вниз уходили ряды то скамей, то перекладин — только небольшой кусок потолка оставался свободным, но и там торчали грибы мощных ламп.
   Наверное, Рипли и ее друзья затерялись бы в толпе — но по приказу Медного (его сопровождала группа Простых с толстым Посредником, взявшая на себя роль личной охраны) горожане расступились, и довольно быстро эскорт проследовал до специально отгороженной ложи.
   На Рипли было жалко смотреть — она была готова провалиться от стыда; не слишком празднично смотрелись и ее спутницы.
   — Сейчас вам будут задавать вопросы — отвечайте покороче, — наклонился к Рипли Медный, делая знак давно ждущей сигнала кучке Сборщиков новостей.
   Те сорвались с места дружно и слаженно, будто долго тренировались перед этим брать штурмом ложи и трибуны.
   — Вот, перед вами та самая инопланетянка, вокруг которой некоторые безответственные лица подняли совершенно неуместный шум, основанный на глупых суевериях и сплетнях, — пояснил Медный. — Также хорошо будет, если вы представите гражданам нашей Планеты и помогавшую ей Сестру — Шеди Вторую из семьи Бледной; про нее говорилось, что она якобы превращена в мужчину. Покажите Шеди крупным планом… Не стесняйтесь, Сестричка, — пусть все оценят, насколько вы женственны! — смущенная Шеди при этих словах невольно попробовала закрыться, и именно этот жест послужил едва ли не главным доказательством в ее пользу. В самом деле — в каких бы недостатках ни упрекали бы ее скромную внешность, в женственности ее сложения и движений можно было не сомневаться. — Также здесь присутствует и крошка Скейлси, — продолжал Медный, — поистине межпланетный ребенок, который в скором времени станет очаровательнейшей девушкой. Скейлси, скажите что-нибудь зрителям — они хотят вас слышать.
   — Скейлси, как у вас складываются отношения с матерью? — сунул ей в нос микрофон один из Сборщиков новостей. — Между вами никогда не возникало недоразумений?
   — Нет, — тихо ответила Скейлси, стараясь съежиться и сделаться совсем незаметной. — Мы друг друга любим…
   Рипли тихо вздохнула: она была готова провалиться сквозь землю, прежде чем очередь дойдет до нее.
   — Замечательно, Скейлси! — в манере конферансье средней руки продолжал выступать Медный. — А что ты любишь?
   — Ничего, — еще тише отозвалась Скейлси, принимая позу «глухой обороны».
   — Ай, как нехорошо — мы смутили девочку! — демонстративно замахал щупальцами Медный. — Но, надеюсь, Скейлси простит нас… А теперь наша гостья Рипли ответит на все ваши вопросы.
   — Рипли, почему вы решили прийти на помощь нашей цивилизации?
   — Благодарите за это Скейлси и других честных… людей, которых всегда достаточно среди любой расы на любой из планет Вселенной.
   Голос Рипли прозвучал резковато, но она и не слишком старалась оправдывать чьи-либо ожидания.
   — Скажите, а как вы попали к нам?
   — Это слишком долгая история, но во многом это произошло опять-таки благодаря Скейлси.
   — Вы выступаете сейчас в качестве посланника своей цивилизации. О ней ходят самые разнообразные слухи. Как бы вы охарактеризовали ее сами?
   Вопросы задавали разные Сборщики, но почему-то Рипли не могла избавиться от ощущения, что все они были неким единым существом, зачем-то меняющим свое обличье.
   — А как бы вы охарактеризовали свою? — щеки Рипли пылали жаром, ей казалось, что от каждого нового вопроса у нее начинает подниматься температура. — Все цивилизации схожи в одном: среди их граждан обязательно найдутся и свои герои, и свои подлецы. У каждой будет свое зло и свое добро. И мы, и вы не лишены недостатков — но они при сравнении окажутся разными, и потому каждому при желании найдется, в чем упрекнуть другого, и в то же время — за что начать другого уважать. Я бы предпочла, чтобы вместо взаимных упреков между нами возникло взаимное уважение.
   Странно, но в этот момент ей показалось вдруг, что это Священник тихо подсказывает ей верные слова. Рипли подумалось, что сама она подобрала бы совсем другие, а может, и ответила бы изначально по-другому.
   — Вы отвечаете, как профессиональный дипломат! — подхватил очередной Сборщик. — И тем не менее вы утверждаете, что попали к нам едва ли не случайно…
   — Ничто не бывает случайно в этом мире, — ответила Рипли и вновь не узнала саму себя.
   Конечно… Ведь она, она сама, ждала совсем другого вопроса — подлого, на который требовалось дать соответствующий ответ. А все, что происходило сейчас, на самом деле являлось всего лишь словесной игрой, и фразы сами выскакивали с поверхности памяти, заброшенные туда, быть может, после последних разговоров с тем же Священником или с Шеди.
   «Священник… Как он? Жив ли? Увижу ли я его когда-нибудь?»
   — Рипли, почему вы погрустнели?
   — Вы разрешаете мне не отвечать на этот вопрос? — слова действительно словно возникали сами по себе.
   — Рипли, а какого вы мнения о нашем правительстве?
   «Вот оно, началось!» — Рипли почувствовала, как ее сковывает нарастающее напряжение.
   — Я не считаю его идеальным, но не имею права высказываться о ваших внутренних делах, — Рипли осторожно посмотрела в сторону Медного — тот явно ожидал продолжения.
   «Да, — заметила Рипли про себя, — если бы настоящий посол позволил бы себе подобное заявление — оно стало бы последним для его карьеры… Неужели они не понимают, что нельзя требовать такой оценки от пришельца?» — Вы говорите вообще или имеете какие-то конкретные претензии к действиям нашего правительства?
   — Как и всякое правительство, оно не гарантировано от ошибок, — на этот раз Рипли твердо ощущала, что говорит уже сама от себя, зато стал каким-то чужим голос. — И вы сами, должно быть, оценили их количество хотя бы при переговорах с Нэигвас.
   Она замолчала, вновь бросая взгляд в сторону Медного.
   — То есть вы хотите сказать, — в группке Сборщиков новостей ее заявление вызвало немалое оживление, — что наш Правитель не справился со своими обязанностями?
   — Я хочу сказать, что это должно быть известно и вам самим, — еще резче и суше проговорила Рипли, — раз вы назначили досрочный Большой Поединок.
   — А как в таких случаях поступают у вас на Земле?
   — В крайних случаях Президент просто отзывается — но это происходит очень редко, когда его действия противоречат нашему Основному Закону.
   «Зачем они это спрашивают?» — Рипли и в самом деле не понимала, для чего Сборщикам новостей понадобилось затрагивать эту тему.
   — А если бы проводимая вашим Правителем политика привела бы к войне между цивилизациями — что бы сделали у вас?
   Рипли еле сдержала усмешку. Так вот чего они добивались! Ей вспомнились представления жителей Планеты о ее соотечественниках. Похоже, они ожидали услышать, что с несправившимся политиком земляне жестоко разделываются.
   — В таком случае было бы очень вероятно его отстранение.
   — Без нового Поединка?
   — У нас другая система: кандидаты в президенты не сражаются физически — они стараются завоевывать симпатии народа, чтобы победил набравший большее число голосов. Даже если бы такие повторные выборы были назначены — отстраненный кандидат не имел бы никаких шансов на успех. Но в подавляющем большинстве случаев подобная ситуация для Президента — конец его политической карьеры, или, если вас больше устроит такая формулировка, — его геополитическая смерть.
   Рипли замолчала — она не могла не ощутить ту бурю чувств, которая обрушилась на нее с разных сторон. Что же касается Шеди и Скейлси, то обе тут же принялись закрываться.
   — Поблагодарим Рипли и вернемся к более близким событиям, — снова вылез на первый план Медный. — Надеюсь, ваше любопытство удовлетворено…
   — Только один вопрос! — едва ли не самый мелкий из Сборщиков новостей (он же, как показалось Рипли, отличался и самой большой подвижностью) подпрыгнул и, растолкав всех своих коллег, повис на крае ложи. — Рипли, за кого вы будете болеть во время Большого Поединка?
   — За более достойного, — процедила Рипли сквозь зубы, поняв вдруг, что никакие силы не заставят ее назвать конкретное имя. Пусть толкуют ее слова, как хотят…
   — Благодарим!
   — Спасибо вам, Рипли!
   — Удачи вам!
   Гомоня на ходу, кучка Сборщиков так же быстро откатилась.
   Закашляли мегафоны, проверяя свою готовность к работе. До сих пор не включавшиеся лампы присоединились к горящим.
   Начавший утихать шум возвестил, что торжественный момент начала Большого Поединка приближается.
   И лишь когда короткие призывные сигналы незнакомых ей музыкальных инструментов раздались над самим полем, заставляя стихнуть последние голоса, Медный наклонился к Рипли и негромко прошептал:
   — Вы все сделали правильно — теперь он не может не победить! Ждите благодарности — за нас сейчас вся Планета…
   Рипли только молча опустила голову.
   Ей было очень стыдно…

6

   К вечеру начался дождь. Вначале скромный и неловкий, он за полчаса осмелел, набрался сил и принялся поливать Норы с редкостным усердием. Довольно скоро пришлось выставить конические крышки, но специально проделанные ложбинки-водостоки наполнялись с такой быстротой, что можно было не сомневаться: пройдет еще немного времени и мутные струи доберутся до нижних проходов и коридоров.
   Он пришел в себя от холода и тут же понял, что его ноги погружены в лужу, а лапы и щупальца вывернуты самым неудобным образом и стянуты где-то позади спины, по другую сторону касающегося ее столба.
   «Где я? — с трудом подумал он. — И почему?» Помельчавшие с начала ливня, но все равно еще достаточно крупные капли больно били его по спине.
   Рядом не было видно ни одной живой души, и лишь где-то вдалеке можно было угадать забившуюся под навес у пролома фигуру.
   Укрепление… Пролом… Веревки… Изгнанник вдруг понял все. Точнее — вспомнил.
   «Рваный, конечно, зверь — но это еще не причина, чтобы бунтовать, — сказал Вожак, когда Нового привели к нему на расправу. — Право же, мне жаль, что так получилось. Ты показался мне забавным хотя бы потому, что старался разговаривать с Одиноким. Но бунтовать у нас не дозволено никому. Единственное, что я могу сделать — ограничиться минимальным наказанием… сегодня. Завтра ты умрешь, но — быстро. Это я обещаю…» О том, что последовало дальше, вспоминать не хотелось. А вот об Одиноком — хотелось, и хотелось сильно, вопреки всякой логике.
   Зверь, настолько слившийся с природой, настолько органично вошедший в нее, что даже его узоры сливались с цветом травы, — разве он не был прекрасен? Как вообще прекрасно все, созданное не людьми…
   «Подожди, так нельзя думать. Это уже грех… Да что ты рассуждаешь о грехе, неправильное создание? Видно, и впрямь я виновен в непонимании мира, раз уже вторично выхожу бороться с его законами. А ведь все законы, складывающиеся сами по себе, — естественны, а потому — священны. Вожак, члены этой общины, выжившие в Диком лесу, в лишенном цивилизации мире, — могли ли они прийти к чему-то другому? Здесь зависимость их друг от друга настолько велика, что любое выступление против их правил и в самом деле преступно, как бы ни ужасны казались они для цивилизованной личности. Рваный — это так, неизбежные издержки… Я не знаю его, и не мне его судить… Но чего бы стоил я, если бы смолчал? Сегодня мы живем разными истинами, разными правдами, и, раз их правда позволила этой общине выжить — я со своей должен уйти. Как должен был уйти из Города… А раз мне нет места ни с теми, ни с этими, — мне остается уйти во Тьму. И все равно мне немного жаль, что убьет меня не Одинокий, а кому-то из разумных придется брать на душу такой грех…»
   — Эй, Новый… — раздался чуть слышный шепот. — Ты слышишь меня? Слышишь?
   Только тут бывший Священник сообразил, что давно уже слышит этот негромкий голос — но он казался ему шорохом капель, все падающих и падающих в лужи.
   Он повернулся, насколько позволяли ему веревки и распухшая после «разговора» с Вожаком шея, и увидел незнакомого подростка; говоривший отличался миниатюрными размерами, а лишенная хитина кожа делала его по-детски светлым.
   — Я слышу… Кто ты?
   — Вы меня не помните? Я — Все Равно… Мы с вами когда-то часто спорили… и я до сих пор жалею, что вам не удалось меня кое в чем переубедить, — иначе я не был бы здесь.
   — А, это ты, — всколыхнувшееся воспоминание оказалось грустным и теплым — как давно это было… И не верится, что вообще было когда-то.
   Все Равно был карликом, сильно страдал из-за этого, и однажды, как случается порой с теми, кто чувствует себя обиженным судьбой, он принялся мстить за свою ущербность всем подряд. Мстить — сильно сказано; обычно его хватало только на мелкие пакости, не причинявшие большого ущерба, но сильно раздражавшие остальных: налить краски кому-то на хвост, заклеить дверь снаружи, устроить скандал в Храме… Именно во время последнего Священник попросту сгреб безобразника в охапку, утащил в свою комнату и долго беседовал с ним о вещах, вроде бы ни малейшего отношения к делу не имевших. Как ни странно, после первой же беседы карлик заметно утих, начал приходить в Храм уже сам, но плохо поддающаяся сдерживанию натура все же брала свое. Однажды Все Равно исчез, и Священнику так и не удалось ничего разузнать о его судьбе: никто из соседей не интересовался его личной жизнью, не было у него ни друзей, ни женщины — никого, кто мог бы рассказать, что с ним произошло… Священника после этого еще долго мучила совесть: ему казалось, что это он что-то не доделал, что-то недосмотрел в чужом отчаянном одиночестве, но исправить случившееся было уже поздно…
   — Вы были единственным человеком, отнесшимся ко мне по-доброму. Единственным на всей Планете. Я смеялся над вами тогда, а теперь понял…
   — Спасибо тебе за все, — кивнул Священник.
   — Вы — благодарите меня? — поразился Все Равно. — За что?
   — За эти слова и за то, что ты не пропал, за то, что у тебя что-то осталось в душе, — разве этого мало?
   — Мало! — в порывистом нечетком жесте Все Равно можно было угадать затаенную обиду, адресованную скорее к самому себе. — Вы знаете, за что я здесь? Я стал убийцей. Устроил завал одному снобу, но в него попало двуногое… Как вы меня и предостерегали!
   — Мне очень жаль, — негромко произнес Священник.
   — А ведь двуногие никогда не делали мне ничего плохого… — поник Все Равно. — Подождите! Да что я вообще несу… Я пришел, чтобы уйти с вами.
   — Туда, куда уйду я, тебе не следует торопиться…
   — Да нет же… Смотрите! — в лапе Все Равно возник острый обломок камня. — Сейчас!
   Он довольно ловко скользнул за спину Священника и принялся перепиливать веревки.
   — Остановись! — не выдержал Священник. — Что ты делаешь? Тебе этого не простят… да они по-своему и правы…