Между тем у Керносовского идола имеются также хвост и звериные уши (или рога?). Данные аксессуары вполне подходят и к древнегреческому Божеству стад, лесов и полей – Пану, имеющему доэллинское и, скорее всего, общеиндоевропейское происхождение. Кстати, и имя Пан родственно имени Вишну, означая «всё». Следовательно, Прото-Вишну тождествен Прото-Пану. Другое дело, что общеиндоевропейское Божество, олицетворяющее Вселенную, постепенно видоизменяло свои первоначальные функции – по мере расщепления первичной этнической общности и миграций праэтносов по всей территории Евразии. Если в индуизме Бог Вишну сохранил и преумножил верховные и властные функции в составе великой триады Тримурти (Брахма – Вишну – Шива), то в других исторических условиях и иной идеологической доминанте – Олимпийской религии, пришедшей на смену старым, доэллинским верованиям, – Бог Пан, ранее олицетворявший «всё», превратился во второстепенное лицо Олимпийского пантеона, хотя никто не отрицал его глубоких корней, уходящих в первозданную природу. Естественно, менялись изображения или изваяния божеств. Прото-Вишну так же мало походит на классические скульптуры вишнуистского канона, как Прото-Пан – на образ скотьего Бога со свирелью в руке на известной картине Михаила Врубеля «Пан». Художественное воплощение нетождественно заложенному в него смыслу.
   Нет сомнения, что понятие «(Все)вышний» перешло в христианскую традицию из глубокой древности. Этимологи выводят слово «весна» из древнеиндийского «vasantas», («весна»); «vasar» («рано»), откуда древнеисландское «var» («весна»), латышское и литовское «vasara» («лето»). Фонетические и лексические закономерности в их историческом развитии лишь частично перекрывают закономерность формирования и передачи во времени (от поколения к поколению) смысла понятий, имеющих словесно-знаковую оформленность, но развивающихся по совершенно иным закономерностям. Филолог может и не заметить цепочку взаимосвязанных слов «Вишну» – «вешний» – «весна». Но мимо этого не сможет пройти культуролог, который оперирует не фонетическими, а смысловыми закономерностями, имеющими происхождение более высокого порядка. Что касается топонимики, то опосредованно на имя древнеарийского божества замыкается великое множество топонимов и гидронимов на карте России. От станицы Вешенской на Дону (где родился и умер великий русский писатель Михаил Шолохов) и до бывшего пригорода Москвы – Вешняков.
* * *
   Корни древнейшей истории в том невообразимо далеком прошлом, когда прапредки современных народов еще не расчленены и не разъединены, а их язык, обычаи и верования во многом совпадали. Память о той невообразимо далекой эпохе запечатлена в современных живых языках (и прежде всего в корневых основах, общих для любых наречий), в мифологии и фольклоре, орнаменте и символике, обрядах и традициях. Носители этого бесценного культурного богатства вызрели и сформировались на территории современной России, впитав в себя ее неисчерпаемый творческий потенциал. Русская земля стала и тем мостом, по которому двигались нерегулируемые миграционные потоки, когда обрушились на ничего не подозревавших людей глобальные климатические и геофизические катаклизмы.

ВСЕ НАЧАЛОСЬ С ЛАДОГИ?

   Все в мире имеет начало, кроме самого мира. Есть начало у русской истории. Есть начало и у русских рек. Истоки великих кормилиц Руси находятся в самом сердце России: Волги – на Валдае, Дона – в Тульской области, Днепра – в смоленско-тверском пограничье (по нынешнему административно-территориальному делению сам Днепр начинается в глухой смоленской украине, однако его приток Днепрец берет начало на территории Тверской губернии). Волхов вытекает из озера Ильмень, именовавшегося в старину Русским озером, и впадает в Ладожское озеро. Напротив, река Нева берет начало в Ладожском озере и завершает свой бурный бег в Балтийское море. Этот, по существу, сток ладожской воды образовался сравнительно недавно, по разным геологическим данным – от 3-го тысячелетия до новой эры до начала 1-го тысячелетия нашей эры. Как увидим дальше, данное обстоятельство, по всей вероятности, сыграло не последнюю роль в начальных шагах русской истории и определении ее исходной точки отсчета.
   Именно Приладожье и Приильменье на протяжении более чем пяти тысячи лет выступает мощной точкой притяжения для славянских племен, начиная с той эпохи, когда три с половиной тысячи лет назад русский князь Словен срубил город на Волхове и назвал его в свою честь Словенском Великим, а его брат Рус построил в Южном Приильменье город Русу, где он до сих пор и находится под названием Старая Русса (при слиянии речек Порусья и Полисть). Некоторые филологи пытаются оспорить данный факт, донесенный до наших дней путем передачи от поколения к поколению устных преданий: дескать, не принято называть города, и особенно водные объекты, по именам людей. Странная аргументация, – как раз наоборот, принято, да еще как: и города (Александрия, Ярославль, Владимир, Ленинград, Сталинград, Калининград и пр.), и улицы в них (примеров миллион), и памятные места (Аскольдова могила, Рюриково городище, Владимирская горка). Даже целые страны носят имена выдающихся исторических деятелей, например Колумбия и Боливия. То же с гидронимами: достаточно вспомнить реку Гудзон и Гудзонов залив в Северной Америке, водопады Левингстона в Южной Африке, пролив Лаперуза на Сахалине и далее на Российском Севере – моря Берингово, Лаптевых, Баренцево.
   Последующая история Словенска Великого и Русы теряется во мгле веков. Известно только, что Словенск сгорел, а Руса по сей день стоит на прежнем месте. Однако нет сомнения, что жизнь в этих очагах русской народности и государственности не прервалась ни на минуту. Об этом красноречиво свидетельствует хотя бы отмеченный в начальной летописи факт посещения этих земель апостолом Андреем Первозванным, который в 1-м веке новой эры прошел территорию современной России до самой Ладоги, благословил Русскую землю и предрек ей великое будущее. Лаврентьевская летопись повествует:
   «Когда Андрей учил в Синопе и прибыл в Корсунь, он узнал, что недалеко от Корсуни – устье Днепра, и захотел отправиться в Рим, и направился в устье Днепровское и оттуда пошел вверх по Днепру. И случилось так, что он пришел и остановился под горами на берегу. И утром поднялся и сказал бывшим с ним ученикам: «Видите ли горы эти? На этих горах воссияет благодать Божья, будет город великий и воздвигнет Бог много церквей». И поднялся на горы эти, благословил их и поставил крест, и помолился Богу, и сошел с горы этой, где впоследствии возник Киев, и пошел по Днепру вверх. И прибыл к словенам, где ныне стоит Новгород, и увидел живущих там людей – каков их обычай и как моются и хлещутся, и удивился им. И отправился в страну Варягов, и пришел в Рим, и доложил о том, как учил и что видел, и рассказал: «Удивительное видел я в Словенской земле на пути своем. Видел бани деревянные, и разожгут их сильно, и разденутся догола, и обольются квасом кожевенным, и возьмут молодые прутья, и бьют себя сами, и до того себя добьют, что вылезут еле живые, и обольются водою студеною, и так оживут. И делают это постоянно, никем не мучимые, сами себя мучат, совершая таким образом омовение себе, а не мучение». Слушавшие это – удивлялись. Андрей же, побыв в Риме, пошел в Синоп»[66].
   Эту легенду приводят и другие русские летописи; она считается соответствующей реальным событиям и фактам только в рамках истории церкви. Что касается светских историков – «профессионалов», они в один голос признают ее недостоверной, выдуманной и искусственно вставленной из конъюнктурных соображений. Такая точка зрения доминировала и считалась недискуссионной на протяжении всего времени, когда новозаветные легенды (как, впрочем, и ветхозаветные) считались мифологией чистейшей воды. Лично мы так никогда не считали. Все апостолы – такие же исторические личности, как и их Учитель. А потому и путешествие Андрея Первозванного по территории Южной и Северной Руси – вплоть до острова Валаама, древнего русского святилища, – можно считать в высшей степени вероятным.
   Во времена пришествия апостола Андрея жизнь на Руси кипела в полную силу. Всюду, где прошел по Русской земле Андрей Первозванный, он видел не живущих по-скотски, «звериньским образом» людей, как рисовалось позднейшим христианским хронографистам и историкам шлёцерско-карамзинской ориентации, а процветающие славяно-русские общины, занятые насыщенным и продуктивным трудом – строительством, хлебопашеством, охотой, рыбной ловлей, обучением ратному делу и т. д. Повсюду высились укрепленные города и крепости, окруженные мощными бревенчатыми стенами. И если не существовало еще Киева (тоже вопрос), то на берегу Волхова жизнь била ключом. При этом слова летописца о месте, где «идеже ныне Новъгородъ», вне всякого сомнения, относятся к первой русской столице – Словенску Великому, куда, собственно, и направлялся любимый ученик Иисуса Христа. Грубо говоря, с этих позиций совершенно неважно, кто именно путешествовал в ту пору по Древней Руси. Важно другое: в летописи сохранились достоверные сведения о жизни наших пращуров в те далекие времена.
   В устных преданиях Валаамского монастыря сохранились дополнительные подробности о пребывании апостола Андрея на Ладоге. Валаамская обитель подвергалась неоднократному погрому и разграблению, главным образом со стороны шведов (вплоть до Ништадтского мирного договора), до 1721 года претендовавших на Приладожье. Огню предавались хранилища и архивы. Особенно опустошительным оказался один из последних литовских набегов (еще одни претенденты на Святой остров): переправившись на остров по зимнему льду Ладожского озера, литовцы не только истребили поголовно захваченных в плен монахов, но и сожгли дотла бесценные книги и рукописи. Однако устное слово в огне не горит и в воде не тонет. Священные предания Валаама неистребимы, как и дух этого сакрального острова. В начале XIX века удалось реконструировать и записать древние предания, согласно которым апостол Андрей Первозванный «прошед Голяд, Косог, Роден, Скеф, Скиф и Словен смежных, лугами (степью) достиг Смоленска, и ополчений Скоф, и Словянска Великого и, Ладогу оставя, в лодью сев, в бурное вращающееся (?) озеро на Валаам пошел, крестя повсюду и поставляя по всем местам кресты каменные…» Ныне близ Никоновой бухты, где некогда апостол Андрей причалил к острову, построен Воскресенский скит. Монастырская братия свято чтит память о пребывании здесь почти две тысячи лет назад первого ученика Иисуса.
* * *
   Судьбоносные события разыгрывались на Ладоге и в последующие времена. Утраченная Иоакимовская летопись, известная только в пересказе Василия Никитича Татищева (1686 – 1750), рассказывает о новгородских князьях, правивших в Дорюрикову эпоху. Их имена – Вандал, Избор, Столпосвят, Владимир (не путать с Владимиром Святым!), Буривой. По сообщению летописца, последний правил на обширной северной территории, именуемой Биармией (от этого слова происходит современное название Пермь). Столь огромные владения он приобрел в результате кровопролитной войны с варягами, которую развязал на свою голову. В конечном счете варяги взяли реванш, наголову разгромили Буривого, принудили его к постыдному бегству, а Новгород обложили тяжелой данью. Отголоски этой войны и ее последствия нашли свое отражение уже на страницах Несторовой «Повести временных лет», где рассказывается о последующем изгнании варягов «за море».
   Любопытно и загадочно сообщение о столице Биармии, куда бежал Буривой. Она носит то же название, что и вся страна, и располагалась на острове, в неприступной крепости. Что это за остров, в каком море или озере он находится, какие следы далекого и великого прошлого сохранились там по сей день – можно лишь догадываться. Татищев считал, что упомянутым местом, где скрывался Буривой, можно считать остров между двумя рукавами реки Вуокса, впадающей в Ладожское озеро: здесь, согласно летописям, еще в конце XIII века построена русская крепость Корела, переименованная захватившими ее впоследствии шведами в Кексгольм, которые переиначили таким образом карело-финский топоним Кеккисаари, что переводится как Кукушкин остров. Сейчас это город Приозёрск в Ленинградской области, где и поныне возвышается древняя крепость (рис. 24).
Рис. 24. Приозёрск. Крепость Корела. (XIII в.)
   Место сие уникально по всем параметрам – не только историческим, но и геофизическим. Дело в том, что когда-то именно здесь находился сток воды из Ладожского озера в Балтийское море. Затем в результате геологического катаклизма произошло поднятие суши и вода Ладоги оказалась на непродолжительное время запертой. Вскоре она нашла выход, пробив русло и хлынув в Балтику в виде новообразованной реки Невы, коей раньше не было и в помине. Обо всем этом красноречиво свидетельствуют некоторые участки суши в районе нынешнего устья отрезанной от Балтики реки Вуоксы. Поднявшееся дно Ладоги, ставшее берегом, предстает перед глазами в виде идеально отшлифованных скальных пород, по форме напоминающих панцирь гигантской черепахи или окаменевшего кита (рис. 25).
   Сакральный участок ладожского побережья испокон веков привлекал людей. По сообщению ряда позднейших летописей, именно здесь родился князь Рюрик (рис. 26), родоначальник первой царской династии на Руси. Более того, согласно устным новгородским преданиям, записанным этнографом-самоучкой Александром Яковлевичем Артыновым (1813 – 1896), именно на острове в Ладожском озере заложил Рюрик и свою первую столицу. Так что к девяти российским столицам, перечисленным в предыдущей главе, можно добавить еще одну – десятую. Судя по всему, первоначально Рюрик никаким князем вовсе и не был. В 70-е годы XIX века известный фольклорист Елпидифор Васильевич Барсов (1836 – 1917) записал от не менее известного онежского сказителя Василия Петровича Щеголенка (1805 – 1886) устное предание о Рюрике, которое сильно отличается от версии «призвания варягов», изложенной в Несторовой «Повести временных лет». Вот это фольклорное свидетельство слово в слово:
   «В старину князьки местами жили. Кто где расширился и овладел местом, тут и жил. И приехал Юрик-новосел из северной стороны, из дальней Украины[67], и распоселился жить в Ладоге. Но тут ему место не по люби, и приезжает он в Новгород Великий, и не с голыми рукама, и в союз вступает. И живет он день ко дню, и неделя ко неделе, и год ко году – и залюбили его новгородцы, что человек он веселого нраву и хорошего разуму и повышает себя житьем-богатством, а тут и побаиваться стали. Вот зазвонили на суём – в колокол – и выступает этот Юрик-новосел:
   – Что, – говорит, – честное обчество, возьмите меня в совет к себе, и будь я над вами как домовой хозяин. Только можете ли вы за наряд платить мне половину белочьяго хвоста?
Рис. 25. Поднявшееся дно Ладожского озера в черте города Приозёрска. Фото В. Дёмина
Рис. 26. Князь Рюрик. Изображение на памятнике 1000-летию России в Великом Новгороде
   Сметили и погадали граждане новгородцы и сказали:
   – Можем, и платить будем половину белочьяго хвоста. И мало-помалу уплатили они, и им не в обиду это. Вот опять зазвенел колокол, и на сходе собрались, и говорит Юрик:
   – А что, честное обчество новгородцы, можете ли вы платить мне и весь белочий хвост?
   Подумали-погадали и опять сказали:
   – Можем. И платить стали. Прошло немного, опять в совет собрались:
   – А что, честное обчество, можете ли половину белочьей шкуры платить?
   И ответ держат:
   – Можем. Еще немного прошло – и в совете опять спрашивает Юрик:
   – А что, честное обчество, можете ли вы платить мне и всю белочью шкуру?
   Порешили платить и всю белочью шкуру, и платили долго. Видит Юрик, что платят, собрал всех на сходку и говорит:
   – За белочью шкуру хочу я наложить на вас малые деньги, можете ли вы поднять мне?
   И малые деньги они подняли – и поныне помнят этого домового хозяина и в Северной Украине, и в Олонецком крае, и в Новгороде. И после этого Юрика пуще и пуще повышали дань – с алтына на четвертину, а с четвертины на полтину, а с полтины на рубль, и так до Петра Первого, а после Петра платили и с живой души, и с мертвой и рубль, и два, и три, и четыре, и пять».
   Варяжское происхождение Рюрика также нуждается в серьезном переосмыслении и уточнении. Нам уже приходилось неоднократно высказывать свою точку зрения. Тем не менее приходится еще раз повторить основные аргументы.

ВАРЯГИ – ПОСЛЕДНИЕ ПАССИОНАРИИ СЕВЕРА

   Кто такие варяги? В XVIII—XIX веках возобладала точка зрения, согласно которой варяги – русское название знаменитых скандинавских викингов (норвежцы, шведы, датчане), терроризировавших Западную Европу на протяжении нескольких столетий. Мнение это преобладает и по сей день. Однако ни Начальная русская летопись, ни скандинавские саги и хроники достаточных оснований для подобных выводов не дают. Обратимся к Нестору. Первый раз варяги упоминаются на страницах «Повести временных лет» – на ее первых же страницах: в Лаврентьевской – на 2-м, в Ипатьевской – на обороте 3-го рукописного листа. Более того, они открывают список список из тринадцати народов, продолживших после потопа род Иафета. По-древнерусски это звучит так:
   «Афетово бо и то колено: варязи, свеи[68], урмане[69], готе[70], русь, агняне[71], галичане, волхъва[72], римляне, немци, корлязи[73], веньдици[74], фрягове[75] и прочие…»
   Какой вывод напрашивается первым из этого хрестоматийного отрывка? Прежде всего: варяги – какой-то совершенно самостоятельный этнос в ряду других народов, перечисленных Нестором. И уж никак не норманны – не шведы и не норвеги, которые были на Руси хорошо известны, но только не под именем варягов. Сами свеи и урмане также никогда себя варягами не называли (а именовались викингами), и в шведском, норвежском и датском языках такого слова вообще нет. Тем не менее на основании в основном косвенных данных в умы россиян внедрена, в общем-то, совершенно необоснованная и по существу нелепая мысль, что варяги – это не кто иные, как германоязычные викинги-скандинавы.
   Дальше – больше: поскольку в «Повести временных лет» варяги сближались с Русью («… Зваху тьи варязи русь», – говорит Нестор), постольку и этноним «Русь» первоначально относился к какому-то германоязычному скандинавскому племени, а не к славянскому. Чего-либо более абсурдного за триста лет существования русской историографии трудно придумать. Летописцы до такой глупости не додумались; они вслед за Нестором писали только то, что было на самом деле: варяги – это Русь, и от них пошло название (прозвася) Русская земля. Что сие означает? Только то, что написано: варяги были русскими, и какие бы то ни было скандинавские викинги здесь ни при чем.
   И говорили варяги по-русски или почти по-русски. Во всяком случае, переводчика для общения с полянами, древлянами, дреговичами, кривичами, вятичами и прочими им не требовалось. Образец живой варяжской речи сохранила и «Повесть временных лет». В статье под 983 годом рассказывается, как после победы Владимира Святого над литовским племенем ятвигов решено принести в Киеве человеческую жертву языческим богам (дело было за пять лет до принятия христианства). Жребий пал на двух варягов – отца и сына. Но прежде чем пролилась их кровь, состоялась перепалка между пытавшимися защититься варягами и посланниками жрецов. Экспрессивный диалог между обреченными на смерть варягами и их палачами с протокольными подробностями вопроизведен в летописи. Перед нами живая русская речь, вполне достойная того, чтобы найти отражение в Словаре Владимира Даля. И это не поздняя выдумка (как пытаются представить современные толкователи) – в таком случае придется большую часть Несторова труда объявить выдумкой.
   Почему до сих пор не выявлено и не зафиксировано ни одного варяжского слова? Ответ более чем прост: какой-то варяжской лексики не было в принципе, ибо варяжский язык мало чем отличался от русского. Впрочем, одно слово имеется: «варежка» (раньше говорилось «варяжка») – типичная часть традиционной зимней варяжской (и русской) одежды. Но данный случай в комментариях не нуждается.
   Особый разговор о варяжских именах. В летописи их приведено немало. Они во многом отличаются от традиционных русских имен (о причинах ниже). Но в такой же степени отличаются и от скандинавских имен, где не встретишь ни Рюрика, ни Трувора, ни Синеуса, ни Аскольда, ни Дира. Нет там и Олега с Ольгой, сопряжение последнего русско-варяжского имени с какой-нибудь Хельгой всего лишь искусственная натяжка, когда желаемое выдается за действительное. В договоре 945 года Игоря Старого с греками, заключенном при византийских царях Романе, Константине и Стефане, приводится целый список русских посланцев, присутствовавших при подписании документа. Большинство имен варяжские (нередко с прибавлением чисто русских прозвищ). Судите сами:
   «Мы – от рода русского послы и купцы, Ивор, посол Игоря, великого князя русского, и общие послы: Вуефаст от Святослава, сына Игоря; Искусеви от княгини Ольги; Слуды от Игоря, племянник Игорев; Улеб от Володислава; Каницар от Педславы; Шихберн Сфандр от жены Улеба; Прастен Тудоров; Либиар Фастов; Грим Сфирьков, Прастен Акун, племянник Игорев; Кары Тудков; Каршев Тудоров; Егри Евлисков; Воист Войков; Истр Аминодов; Прастен Бернов; Ятвяг Гунарев; Шибрид Алдан; Кол Клеков; Стегги Етонов; Сфирка… Алвал Гудов; Фудри Туадов; Мутур Утин; купцы Адунь, Адульб, Иггивлад, Улеб, Фрутан, Гомол, Куци, Емиг, Туробид, Фуростен, Бруны, Роальд, Гунастр, Фрастен, Игелд, Турбен, Моне, Руальд, Свень, Стир, Алдан, Тилен, Апубексарь, Вузлев, Синко, Борич, посланные от Игоря, великого князя русского, и от всякого княжья, и от всех людей Русской земли. И им поручено возобновить старый мир, нарушенный уже много лет ненавидящим добро и враждолюбцем дьяволом, и утвердить любовь между греками и русскими»[76].
   Обратите внимание, сколько раз в первом абзаце (а всего в договоре их двадцать три) повторено в разных вариантах слово «русский». Сие, надо полагать, точнейшим образом соответствовало реальному положению дел: варяги считали себя такими же русскими, как и днепровские или новгородские славяне. О том же свидетельствует и исходная формула договора: «Мы от рода русского…» Так не без гордости заявляют о себе одновременно люди, носящие как варяжские, так и чисто славянские имена. И надо полагать, сами они прекрасно осознавали свою языковую и этническую тождественность.
   А теперь пусть кто-нибудь попробует отыскать вышеперечисленные русско-варяжские имена в скандинавских хрониках или сагах среди их героев и персонажей – шведов, норвегов, датчан, исландцев. Кое-что там, конечно, есть. Но совсем не то, что обычно представляется. Дело в том, что скандинавские викинги тоже общались с варягами, более того, практически не отделяли их от новгородских или киевских славян. Во всяком случае, скандинавы прекрасно знали: у них всех язык общий, этот язык – русский, и сами они – русские. Поэтому многие имена и названия, которые традиционно встречаются в скандинавских хрониках или сагах, являясь русскими по происхождению, относятся прежде всего к варягам. Приглядимся повнимательнее под данным углом зрения к одному из наиболее известных и часто цитируемых фрагментов «Саги об Олаве Трюггвасоне» (ибо, по распространенной версии, здесь речь идет о Киевской Руси во времена правления Владимира Святого):