Страница:
Наступление реакционного правительственного курса в 1820 - 1825 гг. обозначалось во всех направлениях. Были отменены все указы, изданные в первые годы царствования Александра I и несколько сдерживавшие произвол помещиков по отношению к крестьянам; вновь подтверждалось право помещиков ссылать крестьян в Сибирь "за предерзостные поступки"; крестьянам запрещалось жаловаться на жестокость. Усилились гонения на просвещение и печать. Цензура беспощадно преследовала всякую свободную мысль. В 1819 г. в Казанский университет для "ревизии" был послан М. Л. Магницкий. Он обнаружил там "дух вольнодумства и безбожия" и потребовал в своем докладе царю "публичного разрушения" университета. "Зачем разрушать, можно исправить", написал в своей резолюции на докладе Александр I. "Исправлять" он поручил тому же Магницкому, назначив его попечителем Казанского учебного округа. Из университета было уволено более половины профессоров, из его библиотеки изъяты все книги, отличавшиеся, по мнению Магницкого, "вредным направлением", находившиеся в анатомическом театре препараты человеческого тела были преданы "христианскому погребению". Попечитель самовольно отдавал "неугодных" ему студентов в солдаты и ввел в университете казарменный режим, доложив императору: "Яд вольнодумства окончательно оставил университет, где обитает ныне страх божий". В 1821 г. назначенный попечителем Петербургского учебного округа Д. П. Рунич подверг разгрому столичный университет. Он начал с доноса о том, что науки преподаются там "в противном христианству духе", и возбудил судебный процесс против лучших профессоров: К. И. Арсеньева, А. И. Галича, К. Ф. Германа и Э. В. Раупаха. Процесс тянулся до 1827 г., когда был прекращен за недоказанностью "преступления".
Это было время господства религиозного обскурантизма и мистицизма, поощряемых Александром I. Увлечение царя мистицизмом заметно проявилось с 1814 года. До этого, как свидетельствовала Александра Федоровна (жена Николая I), он в вопросах религии был весьма "фриволен и легкомыслен". В 1814 г. Александр I встретился в Париже с "европейской пифией" - баронессой В. Ю. Крюденер и вел с ней долгие беседы о религии. Беседы продолжились и в России. Он покровительствует духовным собраниям фанатичной Е. Ф. Татариновой, обращается к разного рода "пророкам" и "пророчицам". Вызванного к нему музыканта Никитушку Федорова, слывшего "юродивым" и "пророком", производит в чиновники. Впоследствии он приблизил к себе известного своим изуверством архимандрита Фотия, близкого друга Аракчеева. А. С. Шишков составляет для Александра выписки из библейских текстов.
В 1814 г., по возвращении из Парижа, Александр берет под свое покровительство российское Библейское общество, вступив в число его членов и пожертвовав ему значительные денежные суммы. В это общество вошел "цвет" тогдашней аристократической реакции. Председателем его был поставлен А. Н. Голицын. К 1824 г. оно имело уже 89 отделений в России и издало 876 тыс. экземпляров Библии на 40 языках народов России. Деятельность Библейского общества была связана с Министерством духовных дел и народного просвещения, во главе которого находился тот же Голицын. Однако деятельность Библейского общества и голицынского ведомства нарушала прерогативы православной церкви, что вызвало недовольство и противодействие высшего духовенства. В 1824 г. оно при поддержке Аракчеева и Фотия добилось упразднения "духовного" министерства, отставки Голицына и роспуска Библейского общества (официально оно было закрыто указом 12 апреля 1826 г.). Несмотря на увлечение мистицизмом, царь не терпел вмешательства своих "пророков" в дела управления государством, и когда, например, баронесса Крюденер попыталась вторгнуться в вопросы политики, она была немедленно выслана из России.
В 1819 г. Александр I занялся вопросом о своем преемнике на престоле. Родившиеся у него и Елизаветы Алексеевны в 1797 и 1806 гг. дочери Елизавета и Мария умерли в младенчестве. Состояние здоровья жены царя больше не давало надежды на появление у них детей. Хотя в коронационном манифесте от 15 сентября 1801 г. и не был назван наследник, но согласно "Общему акту о престолонаследии" и "Учреждению об императорской фамилии" Павла I от 5 апреля 1797 г. законным преемником Александра считался следующий по старшинству брат Константин, получивший еще в 1799 г. от отца титул цесаревича. Однако и Константин находился "в тех же самых семейных обстоятельствах", что и Александр, т. е. был бездетным, а со своей женой фактически разошелся в 1801 году. Рождение в 1818 г. у другого брата царя, Николая Павловича, сына Александра (будущего Александра II) определило выбор. Летом 1819 г. Александр I предупредил Николая и его жену, что они "призываются в будущем к императорскому сану".
В том же году Александр нанес визит Константину в Варшаву, где тот находился в качестве наместника царя. Во время этой встречи Александр дал Константину устную санкцию на развод с женой и разрешение вступить в морганатический брак с польской дворянкой Иоанной Грудзинской при условии передачи своих прав на престол Николаю. Позднее, в 1825 г., Константин говорил, что он сам отрекся от своих прав в пользу Николая. Рассказывали, что и ранее в семейном кругу Константин говорил о своем нежелании когда-либо царствовать ("удушат, как отца удушили"). Однако документы, связанные с отречением Константина (да и само его поведение в дни междуцарствия 1825 г.), позволяют прийти к выводу, что отречение едва ли было с его стороны вполне добровольным жестом.
20 марта 1820 г. был издан манифест "О расторжении брака великого князя цесаревича Константина Павловича с великою княгинею Анною Федоровною и о дополнительном постановлении об императорской фамилии". Манифест давал разрешение Константину на развод с женой, а в дополнительном постановлении указывалось, что член царской семьи при вступлении в брак "с лицом не из владетельного дома, не может сообщить ему прав, принадлежащих членам императорской фамилии, и рождаемые от такого союза дети не имеют права на наследование престола". Хотя манифест формально и не лишал Константина прав на российский престол, но ставил в такие условия, которые вынуждали его отречься от этих прав. 14 января 1822 г. Константин вынужден был обратиться к Александру с письмом об отказе от своих прав на престол. Характерно, что оно было написано под диктовку Александра, который правил и текст письма. 2 февраля Александр дал письменное "согласие" на отречение Константина, а 16 августа 1823 г. последовал манифест, в котором Александр, ссылаясь на письмо Константина, передавал права на престол Николаю.
Все эти акты составлялись и хранились в глубокой тайне. О манифесте знали только сам Александр, Голицын, Аракчеев и составитель текста митрополит московский Филарет. Манифест был положен на хранение в Успенском соборе в Кремле, а три его копии, заверенные подписями Александра, - в Синоде, Сенате и Государственном совете, с собственноручными надписями царя: "Хранить с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть прежде всякого другого действия". Можно предполагать, судя по этой надписи Александра, что свое решение он не считал окончательным и мог его переменить ("востребовать" для пересмотра).
Манифестом нарушался изданный Павлом I закон о престолонаследии, о чем говорил петербургский генерал-губернатор М. А. Милорадович, когда было получено известие о смерти Александра I, и его секретный манифест был оглашен в присутствии членов Сената, Синода и Государственного совета. Милорадович указывал, что воля покойного императора, "изъявленная в запечатанной бумаге, не может служить законом, потому что русский государь не может располагать наследством престола по духовной". Николай вынужден был первым принести присягу своему брату как императору. Константин в своих письмах заявлял об отказе от престола. Но, чтобы Николай мог объявить себя императором, Константин должен был обнародовать официальный манифест о своем отречении. Константин же по сути дела отказался сделать это, ограничившись частными письмами. Такое поведение его до сих пор остается загадкой. Оно создало династический кризис, которым, как известно, и воспользовались декабристы.
Нарастало недовольство самим Александром I, который уже не мог "прикрыться" Аракчеевым. Д. И. Завалишин вспоминал, что в последние годы царствования Александра I "раздражение против него было значительно, не было очевиднее факта, до какой степени государь потерял в последнее время уважение и расположение народа". Об "общем негодовании" против Александра I в эти годы свидетельствовал и П. Г. Каховский.
Приближенные Александра I отмечали, что в последние годы он становился все мрачнее, чаще стал уединяться. Разумеется, он не мог не знать о растущем ропоте в народе и различных общественных кругах, был убежден в существовании тайных обществ и готовящемся против него заговоре, подозревал в этом многих влиятельных лиц из военной среды. В 1826 г. при разборе его бумаг была обнаружена записка, датируемая 1824 годом, в которой говорилось о росте "пагубного духа вольномыслия" в войсках, о существовании "по разным местам тайных обществ или клубов", с которыми якобы были связаны влиятельные лица из военных - А. П. Ермолов, Н. Н. Раевский, П. Д. Киселев, М. Ф. Орлов и др.
В середине июля 1825 г. Александр получил достоверные сведения о том, что против него зреет заговор в войсках, расквартированных на юге России. Унтер-офицер южных военных поселений И. В. Шервуд случайно узнал о тайном обществе и немедленно донес об этом царю. Однако только одного сведения о существовании заговора, без знания конкретных его участников, было недостаточно, чтобы начать репрессии. По личному указанию Александра I был разработан план выявления членов и руководителей тайной организации. Возглавить это расследование было поручено Аракчееву. Известия о заговоре в войсках, расположенных на юге России, заставили Александра I отменить намеченный на осень 1825 г. смотр войск в Белой Церкви. Впоследствии из показаний декабристов, членов Южного общества, стало известно, что они замышляли использовать этот смотр для своего выступления.
1 сентября 1825 г. Александр выехал на юг, намереваясь посетить там военные поселения, Крым и Кавказ (поездка предпринималась под предлогом поправления здоровья императрицы). 14 сентября царь был уже в Таганроге. Через 9 дней туда приехала Елизавета Алексеевна. С нею Александр посетил Азов и устье Дона, а 20 октября отправился в Крым, где посетил Симферополь, Алупку, Ливадию, Ялту, Балаклаву, Севастополь, Бахчисарай, Евпаторию. 27 октября на пути из Балаклавы в Георгиевский монастырь царь сильно простудился, ибо ехал верхом в одном мундире при сыром, пронизывающем ветре. 5 ноября он возвратился в Таганрог уже тяжелобольным, о чем написал своей матери в Петербург. Лейб-медики констатировали лихорадку. Ранее в Таганрог прибыл начальник южных военных поселений граф И. О. Витт с докладом о состоянии поселений и с новым доносом на тайное общество. Витт возглавлял также и систему политического сыска на юге России и через своего агента А. К. Бошняка получил сведения о существовании Южного общества декабристов. В доносе Витта значились имена некоторых из членов тайного общества, в том числе и его руководителя П. И. Пестеля. Еще до своей поездки в Крым Александр вызвал в Таганрог Аракчеева, но тот не приехал в виду постигшего его несчастья (убийства дворовыми людьми его любовницы Настасьи Минкиной).
7 ноября болезнь императора обострилась. В Петербург и Варшаву были отправлены тревожные бюллетени о состоянии его здоровья. 9 ноября наступило временное облегчение. 10 ноября Александр отдал приказ арестовать выявленных членов тайной организации. Это было последнее распоряжение Александра: вскоре он окончательно слег, и все дело по раскрытию тайной организации и аресту ее членов взял на себя начальник Главного штаба, находившийся при Александре в Таганроге, И. И. Дибич. Приступы болезни царя делались все сильнее и продолжительнее. 14 ноября царь впал в беспамятство. Врачебный консилиум установил, что надежд на выздоровление нет. В бреду Александр несколько раз повторял по адресу заговорщиков: "Чудовища! Неблагодарные!" 16 ноября царь "впал в летаргический сон", который сменился в последующие дни конвульсиями и агонией. 19 ноября в 11 часов утра он скончался.
Неожиданная смерть Александра I, ранее почти никогда не болевшего, отличавшегося отменным здоровьем, еще не старого (ему не было и 48 лет), породила слухи и легенды. Фантастические рассказы о таганрогских событиях появились в начале 1826 г. в зарубежных газетах. В дальнейшем среди многочисленных слухов наиболее широкое распространение получила легенда о "таинственном старце Федоре Кузьмиче", под именем которого долгие годы (до 1864 года) якобы скрывался император Александр I. Легенда породила обширную литературу, включая и известную повесть Л. Н. Толстого "Записки Федора Кузьмича". Великий князь Николай Михайлович Романов, биограф Александра I, имевший доступ к секретным материалам императорской семьи, в специальном исследовании "Легенда о кончине императора Александра I в Сибири в образе старца Федора Кузьмича" (СПб., 1907), опроверг эту нелепою "версию". Он имел также несколько бесед со знаменитым писателем, который не настаивал на достоверности легенды, рассматривая ее лишь как материал для художественного произведения. Аргументированное опровержение дано и в книге К. В. Кудряшова "Александр I и тайна Федора Кузьмича" (Петроград, 1923), в которой собраны и всесторонне проанализированы все данные по этому вопросу. Однако в последнее время вновь делаются попытки отстаивать "подлинность" легенды о "старце Федоре Кузьмиче". Подчеркнем, что все версии о "перевоплощении" Александра I в "старца" основаны исключительно на слухах, зафиксированных мемуаристами. При этом игнорируются или без всякого основания ставятся под сомнение такие документальные материалы, как подробнейшие бюллетени о ходе болезни Александра I, акты вскрытия его тела, официальные донесения из Таганрога находившихся при умирающем императоре лиц, генералов царской свиты П. М. Волконского и И. И. Дибича. Наконец, имеются письма императрицы Елизаветы Алексеевны, находившейся при муже до самой его кончины, а также письма придворных дам - княгини С. Волконской и камер-фрейлины Е. Валуевой. Значительная часть этих материалов опубликована в свое время историками Н. К. Шильдером и вел. кн. Николаем Михайловичем Романовым.
...В истории царствования и биографии императора Александра I имеется еще немало спорных и неизученных проблем. Так, до сих пор не выяснено до конца, чем были вызваны в 1821 г. отказ Александра I от открытого судебного преследования, выявленного по доносам, декабристского тайного общества "Союза благоденствия" или решение не обнародовать такой важный документ, как манифест 1823 г. о передаче престола Николаю, минуя Константина. Биографами так и не объяснены причины "душевной депрессии" Александра в последние годы его царствования. Недостаточно изучена сущность "правительственного либерализма" в начале царствования Александра I, характер его социальной политики. В литературе весьма разноречивы оценки его позиции в "польском", "финляндском" и "греческом" вопросах. Жизнь и деятельность этого, несомненно, незаурядного монарха России ждет обстоятельного монографического исследования.
Андрей Шолохов
Генерал от инфантерии Скобелев
Смерть, потрясшая Россию
Утром 26 июня (8 июля) 1882 года Москва напоминала растревоженный улей. На улицах собрались группы что-то горячо обсуждавших людей, местами они сливались в гудящие толпы. Всех потрясло трагическое известие: ночью при таинственных обстоятельствах в номере девицы легкого поведения скончался народный герой Михаил Дмитриевич Скобелев, прозванный за свое пристрастие к белым лошадям и кителям "белым генералом" .
"Кто-то в толпе, - вспоминал писатель В. И. Немирович-Данченко, (брат известного театрального деятеля, друживший с военачальником. - А. Ш.), стал было рассказывать о последних часах жизни М. Д. Скобелева.
Слушал, слушал старик какой-то. Крестьянин по одежде...
- Прости ему, господи, за все, что он сделал для России. За любовь его к нам, прости, за наши слезы!
- Не вмени ему во грех. И он человек был, как мы все. Только своих-то больше любил и изводил себя за нас.
И вся окружающая толпа закрестилась - и если молитва уносится в недосягаемую высоту неба, - эта была услышана там, услышана богом правды и милости, иначе понимающим и наши добродетели, и наши преступления...
В другой толпе рассказ шепотом.
- Был я у Тестова... Вдруг входит он и садится с каким-то своим знакомым... Я не выдержал, подхожу к нему... Позвольте, говорю, узнать, не доблестного ли Скобелева вижу? Дозвольте поклониться вам. Он вежливо так встал тоже... С кем имею честь говорить? - спрашивает. - Бронницкий крестьянин такой-то, говорю. Подал он мне руку и так задушевно, по-дружески пожал мне мою... Ушел я, заплакал даже!
- Он простых любил, сказывают.
- Сам ведь из простых был.
И целый ряд рассказов, один за другим, слышался в толпе. Появились солдаты, лично знавшие покойного...
Невольно думалось, сколько с ним похоронено надежд и желаний... Какие думы, какие яркие замыслы рождались под этим выпуклым лбом... В бесконечность уходили поля сражений, где должно было высоко подняться русское знамя... Невольно казалось, что еще не отлетевшие мысли, как пчелы, роятся вокруг его головы. И какие мысли, каким блеском полным были они... Вот те мечты о всемирном могуществе родины, о ее силе и славе, о счастье и свободе народов, - дружных с нею, родственных ей. Сотни битв, оглушительный стихийный ураган залпов, десятки тысяч жертв, распростертых на мокрой земле... Радостное "ура", торжество победы, мирное преуспеяние будущего... Грезы о славянской независимости.
- Отчего он умер? - слышится рядом.
- Говорят, от паралича сердца...
- Ну, а когда мы с вами умрем... У нас будет ведь тоже паралич сердца?
- Тоже!
- Следовательно, это все равно, что умер от смерти?
- Да!
Вот и те, которые всю жизнь клеветали на него, вставляли ему палки в колеса, интриговали при дворе...
Один из них говорит лицемерные слова, а с лица у него не сходит улыбка. Едва сдерживает ее...
- Это ужасно... ужасно... Народный герой и такая смерть. Такая смерть, что скажут немцы. И вообще иностранцы. Ай-ай-ай.
К нему подходит бледный, взбешенный скобелевский ординарец.
- Ваше высокопревосходительство...
- Что вам угодно?
- Предлагаю вам от лица боевых товарищей покойного, собравшихся здесь, - выйти отсюда.
Наконец отворили дверь на площадь. В ее просвет народ увидел в цветах венков лицо Скобелева. Раздалось многотысячное рыдание.
- Москва плачет... - доносилось отовсюду.
- Народные похороны... - говорили в толпе.
И действительно, траурная процессия со всех сторон была охвачена целым морем голов. Кругом виднелись заплаканные лица, десятки тысяч рук поднимались, чтобы издали перекрестить своего любимца. Черные сюртуки, изящные дамские платья - и тут же грязная потная рубаха рабочего сибиряка, крестьянина.
Гроб Скобелева был перенесен в церковь Трех Святителей, что у Красных Ворот, заложенную его дедом Иваном Никитичем (И. Н. Скобелев в сражениях потерял руку, но дослужился до генерала, одно время являлся комендантом Петропавловской крепости, был известен также как способный литератор. Генералом стал и его сын Дмитрий Иванович, отец нашего героя. - А. Ш.). Епископ Амвросий свою речь перед гробом Скобелева закончил следующими словами: "Ради любви его к нашему православному отечеству, ради любви к нему народа твоего, ради слез наших и сердечной молитвы нашей о нем, паче же ради твоей бесконечной любви, благоволительно приемлющей чистую любовь человеческую во всех ее видах и проявлениях, будь к нему милостив на суде твоем праведном".
На другой день вся церковь была окружена войсками.
На панихиду съехались высшие воинские чины: у гроба Скобелева стояли известнейшие русские генералы Радецкий, Ганецкий, Дохтуров... Черняев, заплаканный, положил серебряный венок от туркестанцев... Кругом, сплошною стеною сомкнулись депутаты от разных частей армии, от полков, которыми командовал Скобелев. Гроб утопал в цветах и венках. Один из них от Академии Генерального штаба. На нем надпись: "Герою Скобелеву, полководцу, Суворову равному". Александр III прислал сестре М. Д. Скобелева телеграмму: "Страшно поражен и огорчен внезапной смертью вашего брата. Потеря для русской армии незаменимая, и, конечно, всеми истинно военными людьми сильно оплакиваемая. Грустно, очень грустно, терять столь полезных и преданных своему делу деятелей".
Чем же заслужил такую популярность Михаил Дмитриевич Скобелев и почему его смерть породила множество слухов? Ответить на эти вопросы нам помогут факты и только факты. Вспомним, что война - всегда трагедия, но нет народа, который не гордился бы своими военными героями, не вспоминал бы их подвиги и не стремился им подражать. Да, слава Скобелева связана как с русско-турецкой войной 1877 - 1878 гг., освободившей балканских славян от почти пятивекового турецкого ига, так и с присоединением Туркестана (Средней Азии) к России процессом хотя и прогрессивным, но не лишенным жестокостей. Да, в характере этого сложного человека тесно переплелись отвага и честолюбие, доходившие до авантюризма; либеральные убеждения и консерватизм, вера в славянскую идею и бонапартизм. Это был типичный представитель российского дворянства с известной долей европейского космополитизма, и в то же время пламенный патриот, глубоко любящий и понимающий свой народ с его добротой и жертвенностью, терпением и неприхотливостью.
М. Д. Скобелев являлся не только важным субъектом общественно-политической жизни России 70 - 80-х годов прошлого века, но и игрушкой в чьих-то руках, жертвой закулисных сил, куда более мощных, чем даже самодержавие. Гибель 39-летнего генерала в расцвете сил и по сей день таит в себе загадку.
Разобраться во всем этом трудно, порой невозможно. И все же, думается, сложность и противоречивость жизни и деятельности М. Д. Скобелева ни в коей мере не должны служить поводом для замалчивания его недолгой, но яркой роли в отечественной истории.
Еще об одном хотелось бы предупредить читателя. Те, кто стремится внедрить в сознание народов национализм, действуя по принципу "разделяй и властвуй", спешат обвинить Скобелева в "имперском мышлении", причислить к панславистам. При этом намеренно забывается, что сам термин "панславизм" возник в начале 40-х годов XIX века в кругах немецкой и венгерской националистической буржуазии, опасавшейся национально-освободительного движения славян. Применялся термин по отношению ко всякому национально-освободительному движению, направленному против немецкого господства в Австро-Венгрии и турецкого гнета. Изначально он служил жупелом, с помощью которого немецкий шовинизм запугивал собственных обывателей и общественность других стран мнимой славянской и русской угрозой. Между прочим борьбой с "панславизмом" оправдывал свою агрессию Гитлер. О "советском панславизме" неизменно кричат и нынешние поборники "атлантической солидарности" в США и Европе.
Если уж использовать понятие "панславизм", то, как справедливо отмечает советский историк и публицист Аполлон Кузьмин, нужно помнить, что под него подводилось много идейных течений - от радикальных до консервативных. Разновидностью его было и русское славянофильство, имеющее перед отечественной историей немалые заслуги. Разумеется, и в славянофильстве, и в западничестве были крайности, присущие российской интеллигенции. Реальная же политика чаще всего выбирала золотую середину, тем самым подвергаясь нападкам и "слева" и "справа", и отнюдь не всегда оправдываясь будущим.
Что касается Михаила Дмитриевича Скобелева, то он мечтал об объединении славян под эгидой России на основе общности крови, веры, языка и культуры, но не противопоставлял их другим народам. Отечество виделось ему как мощный естественный союз европейских и азиатских народов, давно сожительствующих на сопредельных территориях, образованный с целью защиты своих исконных интересов.
В последние годы жизни Михаил Дмитриевич называл главным врагом славянства немецкий национализм. И внешний ход последующих событий вроде бы подтвердил эту его мысль. Но нельзя не видеть за разразившимися двумя мировыми войнами интересов других стран, желавших поживиться за счет ослабления России и Германии. Стоит задуматься: не оказывается ли в конечном счете всякий национализм лишь орудием в руках мощных космополитических сил, рвущихся к мировому господству? На этот вопрос не так-то просто найти убедительный ответ. Думается, не все здесь понимал и Скобелев.
Зенит славы М. Д. Скобелева совпал с переломным для России временем рубежа царствования Александра II и Александра III, когда до предела обострилась борьба либеральных и консервативных сил, централистов и децентралистов, славянофилов и западников, а реформы в который уже раз сменились контрреформами. Из таких исторических точек обычно протягиваются нити и к прошлому и к будущему. Здесь есть над чем задуматься любознательному читателю.
Мы не ставили своей целью подробно описывать, безусловно, яркую военную деятельность Скобелева, расскажем лишь о некоторых боевых эпизодах и наиболее насыщенном политическими событиями годе его жизни, который предшествовал загадочной смерти, потрясшей Россию.
Это было время господства религиозного обскурантизма и мистицизма, поощряемых Александром I. Увлечение царя мистицизмом заметно проявилось с 1814 года. До этого, как свидетельствовала Александра Федоровна (жена Николая I), он в вопросах религии был весьма "фриволен и легкомыслен". В 1814 г. Александр I встретился в Париже с "европейской пифией" - баронессой В. Ю. Крюденер и вел с ней долгие беседы о религии. Беседы продолжились и в России. Он покровительствует духовным собраниям фанатичной Е. Ф. Татариновой, обращается к разного рода "пророкам" и "пророчицам". Вызванного к нему музыканта Никитушку Федорова, слывшего "юродивым" и "пророком", производит в чиновники. Впоследствии он приблизил к себе известного своим изуверством архимандрита Фотия, близкого друга Аракчеева. А. С. Шишков составляет для Александра выписки из библейских текстов.
В 1814 г., по возвращении из Парижа, Александр берет под свое покровительство российское Библейское общество, вступив в число его членов и пожертвовав ему значительные денежные суммы. В это общество вошел "цвет" тогдашней аристократической реакции. Председателем его был поставлен А. Н. Голицын. К 1824 г. оно имело уже 89 отделений в России и издало 876 тыс. экземпляров Библии на 40 языках народов России. Деятельность Библейского общества была связана с Министерством духовных дел и народного просвещения, во главе которого находился тот же Голицын. Однако деятельность Библейского общества и голицынского ведомства нарушала прерогативы православной церкви, что вызвало недовольство и противодействие высшего духовенства. В 1824 г. оно при поддержке Аракчеева и Фотия добилось упразднения "духовного" министерства, отставки Голицына и роспуска Библейского общества (официально оно было закрыто указом 12 апреля 1826 г.). Несмотря на увлечение мистицизмом, царь не терпел вмешательства своих "пророков" в дела управления государством, и когда, например, баронесса Крюденер попыталась вторгнуться в вопросы политики, она была немедленно выслана из России.
В 1819 г. Александр I занялся вопросом о своем преемнике на престоле. Родившиеся у него и Елизаветы Алексеевны в 1797 и 1806 гг. дочери Елизавета и Мария умерли в младенчестве. Состояние здоровья жены царя больше не давало надежды на появление у них детей. Хотя в коронационном манифесте от 15 сентября 1801 г. и не был назван наследник, но согласно "Общему акту о престолонаследии" и "Учреждению об императорской фамилии" Павла I от 5 апреля 1797 г. законным преемником Александра считался следующий по старшинству брат Константин, получивший еще в 1799 г. от отца титул цесаревича. Однако и Константин находился "в тех же самых семейных обстоятельствах", что и Александр, т. е. был бездетным, а со своей женой фактически разошелся в 1801 году. Рождение в 1818 г. у другого брата царя, Николая Павловича, сына Александра (будущего Александра II) определило выбор. Летом 1819 г. Александр I предупредил Николая и его жену, что они "призываются в будущем к императорскому сану".
В том же году Александр нанес визит Константину в Варшаву, где тот находился в качестве наместника царя. Во время этой встречи Александр дал Константину устную санкцию на развод с женой и разрешение вступить в морганатический брак с польской дворянкой Иоанной Грудзинской при условии передачи своих прав на престол Николаю. Позднее, в 1825 г., Константин говорил, что он сам отрекся от своих прав в пользу Николая. Рассказывали, что и ранее в семейном кругу Константин говорил о своем нежелании когда-либо царствовать ("удушат, как отца удушили"). Однако документы, связанные с отречением Константина (да и само его поведение в дни междуцарствия 1825 г.), позволяют прийти к выводу, что отречение едва ли было с его стороны вполне добровольным жестом.
20 марта 1820 г. был издан манифест "О расторжении брака великого князя цесаревича Константина Павловича с великою княгинею Анною Федоровною и о дополнительном постановлении об императорской фамилии". Манифест давал разрешение Константину на развод с женой, а в дополнительном постановлении указывалось, что член царской семьи при вступлении в брак "с лицом не из владетельного дома, не может сообщить ему прав, принадлежащих членам императорской фамилии, и рождаемые от такого союза дети не имеют права на наследование престола". Хотя манифест формально и не лишал Константина прав на российский престол, но ставил в такие условия, которые вынуждали его отречься от этих прав. 14 января 1822 г. Константин вынужден был обратиться к Александру с письмом об отказе от своих прав на престол. Характерно, что оно было написано под диктовку Александра, который правил и текст письма. 2 февраля Александр дал письменное "согласие" на отречение Константина, а 16 августа 1823 г. последовал манифест, в котором Александр, ссылаясь на письмо Константина, передавал права на престол Николаю.
Все эти акты составлялись и хранились в глубокой тайне. О манифесте знали только сам Александр, Голицын, Аракчеев и составитель текста митрополит московский Филарет. Манифест был положен на хранение в Успенском соборе в Кремле, а три его копии, заверенные подписями Александра, - в Синоде, Сенате и Государственном совете, с собственноручными надписями царя: "Хранить с государственными актами до востребования моего, а в случае моей кончины открыть прежде всякого другого действия". Можно предполагать, судя по этой надписи Александра, что свое решение он не считал окончательным и мог его переменить ("востребовать" для пересмотра).
Манифестом нарушался изданный Павлом I закон о престолонаследии, о чем говорил петербургский генерал-губернатор М. А. Милорадович, когда было получено известие о смерти Александра I, и его секретный манифест был оглашен в присутствии членов Сената, Синода и Государственного совета. Милорадович указывал, что воля покойного императора, "изъявленная в запечатанной бумаге, не может служить законом, потому что русский государь не может располагать наследством престола по духовной". Николай вынужден был первым принести присягу своему брату как императору. Константин в своих письмах заявлял об отказе от престола. Но, чтобы Николай мог объявить себя императором, Константин должен был обнародовать официальный манифест о своем отречении. Константин же по сути дела отказался сделать это, ограничившись частными письмами. Такое поведение его до сих пор остается загадкой. Оно создало династический кризис, которым, как известно, и воспользовались декабристы.
Нарастало недовольство самим Александром I, который уже не мог "прикрыться" Аракчеевым. Д. И. Завалишин вспоминал, что в последние годы царствования Александра I "раздражение против него было значительно, не было очевиднее факта, до какой степени государь потерял в последнее время уважение и расположение народа". Об "общем негодовании" против Александра I в эти годы свидетельствовал и П. Г. Каховский.
Приближенные Александра I отмечали, что в последние годы он становился все мрачнее, чаще стал уединяться. Разумеется, он не мог не знать о растущем ропоте в народе и различных общественных кругах, был убежден в существовании тайных обществ и готовящемся против него заговоре, подозревал в этом многих влиятельных лиц из военной среды. В 1826 г. при разборе его бумаг была обнаружена записка, датируемая 1824 годом, в которой говорилось о росте "пагубного духа вольномыслия" в войсках, о существовании "по разным местам тайных обществ или клубов", с которыми якобы были связаны влиятельные лица из военных - А. П. Ермолов, Н. Н. Раевский, П. Д. Киселев, М. Ф. Орлов и др.
В середине июля 1825 г. Александр получил достоверные сведения о том, что против него зреет заговор в войсках, расквартированных на юге России. Унтер-офицер южных военных поселений И. В. Шервуд случайно узнал о тайном обществе и немедленно донес об этом царю. Однако только одного сведения о существовании заговора, без знания конкретных его участников, было недостаточно, чтобы начать репрессии. По личному указанию Александра I был разработан план выявления членов и руководителей тайной организации. Возглавить это расследование было поручено Аракчееву. Известия о заговоре в войсках, расположенных на юге России, заставили Александра I отменить намеченный на осень 1825 г. смотр войск в Белой Церкви. Впоследствии из показаний декабристов, членов Южного общества, стало известно, что они замышляли использовать этот смотр для своего выступления.
1 сентября 1825 г. Александр выехал на юг, намереваясь посетить там военные поселения, Крым и Кавказ (поездка предпринималась под предлогом поправления здоровья императрицы). 14 сентября царь был уже в Таганроге. Через 9 дней туда приехала Елизавета Алексеевна. С нею Александр посетил Азов и устье Дона, а 20 октября отправился в Крым, где посетил Симферополь, Алупку, Ливадию, Ялту, Балаклаву, Севастополь, Бахчисарай, Евпаторию. 27 октября на пути из Балаклавы в Георгиевский монастырь царь сильно простудился, ибо ехал верхом в одном мундире при сыром, пронизывающем ветре. 5 ноября он возвратился в Таганрог уже тяжелобольным, о чем написал своей матери в Петербург. Лейб-медики констатировали лихорадку. Ранее в Таганрог прибыл начальник южных военных поселений граф И. О. Витт с докладом о состоянии поселений и с новым доносом на тайное общество. Витт возглавлял также и систему политического сыска на юге России и через своего агента А. К. Бошняка получил сведения о существовании Южного общества декабристов. В доносе Витта значились имена некоторых из членов тайного общества, в том числе и его руководителя П. И. Пестеля. Еще до своей поездки в Крым Александр вызвал в Таганрог Аракчеева, но тот не приехал в виду постигшего его несчастья (убийства дворовыми людьми его любовницы Настасьи Минкиной).
7 ноября болезнь императора обострилась. В Петербург и Варшаву были отправлены тревожные бюллетени о состоянии его здоровья. 9 ноября наступило временное облегчение. 10 ноября Александр отдал приказ арестовать выявленных членов тайной организации. Это было последнее распоряжение Александра: вскоре он окончательно слег, и все дело по раскрытию тайной организации и аресту ее членов взял на себя начальник Главного штаба, находившийся при Александре в Таганроге, И. И. Дибич. Приступы болезни царя делались все сильнее и продолжительнее. 14 ноября царь впал в беспамятство. Врачебный консилиум установил, что надежд на выздоровление нет. В бреду Александр несколько раз повторял по адресу заговорщиков: "Чудовища! Неблагодарные!" 16 ноября царь "впал в летаргический сон", который сменился в последующие дни конвульсиями и агонией. 19 ноября в 11 часов утра он скончался.
Неожиданная смерть Александра I, ранее почти никогда не болевшего, отличавшегося отменным здоровьем, еще не старого (ему не было и 48 лет), породила слухи и легенды. Фантастические рассказы о таганрогских событиях появились в начале 1826 г. в зарубежных газетах. В дальнейшем среди многочисленных слухов наиболее широкое распространение получила легенда о "таинственном старце Федоре Кузьмиче", под именем которого долгие годы (до 1864 года) якобы скрывался император Александр I. Легенда породила обширную литературу, включая и известную повесть Л. Н. Толстого "Записки Федора Кузьмича". Великий князь Николай Михайлович Романов, биограф Александра I, имевший доступ к секретным материалам императорской семьи, в специальном исследовании "Легенда о кончине императора Александра I в Сибири в образе старца Федора Кузьмича" (СПб., 1907), опроверг эту нелепою "версию". Он имел также несколько бесед со знаменитым писателем, который не настаивал на достоверности легенды, рассматривая ее лишь как материал для художественного произведения. Аргументированное опровержение дано и в книге К. В. Кудряшова "Александр I и тайна Федора Кузьмича" (Петроград, 1923), в которой собраны и всесторонне проанализированы все данные по этому вопросу. Однако в последнее время вновь делаются попытки отстаивать "подлинность" легенды о "старце Федоре Кузьмиче". Подчеркнем, что все версии о "перевоплощении" Александра I в "старца" основаны исключительно на слухах, зафиксированных мемуаристами. При этом игнорируются или без всякого основания ставятся под сомнение такие документальные материалы, как подробнейшие бюллетени о ходе болезни Александра I, акты вскрытия его тела, официальные донесения из Таганрога находившихся при умирающем императоре лиц, генералов царской свиты П. М. Волконского и И. И. Дибича. Наконец, имеются письма императрицы Елизаветы Алексеевны, находившейся при муже до самой его кончины, а также письма придворных дам - княгини С. Волконской и камер-фрейлины Е. Валуевой. Значительная часть этих материалов опубликована в свое время историками Н. К. Шильдером и вел. кн. Николаем Михайловичем Романовым.
...В истории царствования и биографии императора Александра I имеется еще немало спорных и неизученных проблем. Так, до сих пор не выяснено до конца, чем были вызваны в 1821 г. отказ Александра I от открытого судебного преследования, выявленного по доносам, декабристского тайного общества "Союза благоденствия" или решение не обнародовать такой важный документ, как манифест 1823 г. о передаче престола Николаю, минуя Константина. Биографами так и не объяснены причины "душевной депрессии" Александра в последние годы его царствования. Недостаточно изучена сущность "правительственного либерализма" в начале царствования Александра I, характер его социальной политики. В литературе весьма разноречивы оценки его позиции в "польском", "финляндском" и "греческом" вопросах. Жизнь и деятельность этого, несомненно, незаурядного монарха России ждет обстоятельного монографического исследования.
Андрей Шолохов
Генерал от инфантерии Скобелев
Смерть, потрясшая Россию
Утром 26 июня (8 июля) 1882 года Москва напоминала растревоженный улей. На улицах собрались группы что-то горячо обсуждавших людей, местами они сливались в гудящие толпы. Всех потрясло трагическое известие: ночью при таинственных обстоятельствах в номере девицы легкого поведения скончался народный герой Михаил Дмитриевич Скобелев, прозванный за свое пристрастие к белым лошадям и кителям "белым генералом" .
"Кто-то в толпе, - вспоминал писатель В. И. Немирович-Данченко, (брат известного театрального деятеля, друживший с военачальником. - А. Ш.), стал было рассказывать о последних часах жизни М. Д. Скобелева.
Слушал, слушал старик какой-то. Крестьянин по одежде...
- Прости ему, господи, за все, что он сделал для России. За любовь его к нам, прости, за наши слезы!
- Не вмени ему во грех. И он человек был, как мы все. Только своих-то больше любил и изводил себя за нас.
И вся окружающая толпа закрестилась - и если молитва уносится в недосягаемую высоту неба, - эта была услышана там, услышана богом правды и милости, иначе понимающим и наши добродетели, и наши преступления...
В другой толпе рассказ шепотом.
- Был я у Тестова... Вдруг входит он и садится с каким-то своим знакомым... Я не выдержал, подхожу к нему... Позвольте, говорю, узнать, не доблестного ли Скобелева вижу? Дозвольте поклониться вам. Он вежливо так встал тоже... С кем имею честь говорить? - спрашивает. - Бронницкий крестьянин такой-то, говорю. Подал он мне руку и так задушевно, по-дружески пожал мне мою... Ушел я, заплакал даже!
- Он простых любил, сказывают.
- Сам ведь из простых был.
И целый ряд рассказов, один за другим, слышался в толпе. Появились солдаты, лично знавшие покойного...
Невольно думалось, сколько с ним похоронено надежд и желаний... Какие думы, какие яркие замыслы рождались под этим выпуклым лбом... В бесконечность уходили поля сражений, где должно было высоко подняться русское знамя... Невольно казалось, что еще не отлетевшие мысли, как пчелы, роятся вокруг его головы. И какие мысли, каким блеском полным были они... Вот те мечты о всемирном могуществе родины, о ее силе и славе, о счастье и свободе народов, - дружных с нею, родственных ей. Сотни битв, оглушительный стихийный ураган залпов, десятки тысяч жертв, распростертых на мокрой земле... Радостное "ура", торжество победы, мирное преуспеяние будущего... Грезы о славянской независимости.
- Отчего он умер? - слышится рядом.
- Говорят, от паралича сердца...
- Ну, а когда мы с вами умрем... У нас будет ведь тоже паралич сердца?
- Тоже!
- Следовательно, это все равно, что умер от смерти?
- Да!
Вот и те, которые всю жизнь клеветали на него, вставляли ему палки в колеса, интриговали при дворе...
Один из них говорит лицемерные слова, а с лица у него не сходит улыбка. Едва сдерживает ее...
- Это ужасно... ужасно... Народный герой и такая смерть. Такая смерть, что скажут немцы. И вообще иностранцы. Ай-ай-ай.
К нему подходит бледный, взбешенный скобелевский ординарец.
- Ваше высокопревосходительство...
- Что вам угодно?
- Предлагаю вам от лица боевых товарищей покойного, собравшихся здесь, - выйти отсюда.
Наконец отворили дверь на площадь. В ее просвет народ увидел в цветах венков лицо Скобелева. Раздалось многотысячное рыдание.
- Москва плачет... - доносилось отовсюду.
- Народные похороны... - говорили в толпе.
И действительно, траурная процессия со всех сторон была охвачена целым морем голов. Кругом виднелись заплаканные лица, десятки тысяч рук поднимались, чтобы издали перекрестить своего любимца. Черные сюртуки, изящные дамские платья - и тут же грязная потная рубаха рабочего сибиряка, крестьянина.
Гроб Скобелева был перенесен в церковь Трех Святителей, что у Красных Ворот, заложенную его дедом Иваном Никитичем (И. Н. Скобелев в сражениях потерял руку, но дослужился до генерала, одно время являлся комендантом Петропавловской крепости, был известен также как способный литератор. Генералом стал и его сын Дмитрий Иванович, отец нашего героя. - А. Ш.). Епископ Амвросий свою речь перед гробом Скобелева закончил следующими словами: "Ради любви его к нашему православному отечеству, ради любви к нему народа твоего, ради слез наших и сердечной молитвы нашей о нем, паче же ради твоей бесконечной любви, благоволительно приемлющей чистую любовь человеческую во всех ее видах и проявлениях, будь к нему милостив на суде твоем праведном".
На другой день вся церковь была окружена войсками.
На панихиду съехались высшие воинские чины: у гроба Скобелева стояли известнейшие русские генералы Радецкий, Ганецкий, Дохтуров... Черняев, заплаканный, положил серебряный венок от туркестанцев... Кругом, сплошною стеною сомкнулись депутаты от разных частей армии, от полков, которыми командовал Скобелев. Гроб утопал в цветах и венках. Один из них от Академии Генерального штаба. На нем надпись: "Герою Скобелеву, полководцу, Суворову равному". Александр III прислал сестре М. Д. Скобелева телеграмму: "Страшно поражен и огорчен внезапной смертью вашего брата. Потеря для русской армии незаменимая, и, конечно, всеми истинно военными людьми сильно оплакиваемая. Грустно, очень грустно, терять столь полезных и преданных своему делу деятелей".
Чем же заслужил такую популярность Михаил Дмитриевич Скобелев и почему его смерть породила множество слухов? Ответить на эти вопросы нам помогут факты и только факты. Вспомним, что война - всегда трагедия, но нет народа, который не гордился бы своими военными героями, не вспоминал бы их подвиги и не стремился им подражать. Да, слава Скобелева связана как с русско-турецкой войной 1877 - 1878 гг., освободившей балканских славян от почти пятивекового турецкого ига, так и с присоединением Туркестана (Средней Азии) к России процессом хотя и прогрессивным, но не лишенным жестокостей. Да, в характере этого сложного человека тесно переплелись отвага и честолюбие, доходившие до авантюризма; либеральные убеждения и консерватизм, вера в славянскую идею и бонапартизм. Это был типичный представитель российского дворянства с известной долей европейского космополитизма, и в то же время пламенный патриот, глубоко любящий и понимающий свой народ с его добротой и жертвенностью, терпением и неприхотливостью.
М. Д. Скобелев являлся не только важным субъектом общественно-политической жизни России 70 - 80-х годов прошлого века, но и игрушкой в чьих-то руках, жертвой закулисных сил, куда более мощных, чем даже самодержавие. Гибель 39-летнего генерала в расцвете сил и по сей день таит в себе загадку.
Разобраться во всем этом трудно, порой невозможно. И все же, думается, сложность и противоречивость жизни и деятельности М. Д. Скобелева ни в коей мере не должны служить поводом для замалчивания его недолгой, но яркой роли в отечественной истории.
Еще об одном хотелось бы предупредить читателя. Те, кто стремится внедрить в сознание народов национализм, действуя по принципу "разделяй и властвуй", спешат обвинить Скобелева в "имперском мышлении", причислить к панславистам. При этом намеренно забывается, что сам термин "панславизм" возник в начале 40-х годов XIX века в кругах немецкой и венгерской националистической буржуазии, опасавшейся национально-освободительного движения славян. Применялся термин по отношению ко всякому национально-освободительному движению, направленному против немецкого господства в Австро-Венгрии и турецкого гнета. Изначально он служил жупелом, с помощью которого немецкий шовинизм запугивал собственных обывателей и общественность других стран мнимой славянской и русской угрозой. Между прочим борьбой с "панславизмом" оправдывал свою агрессию Гитлер. О "советском панславизме" неизменно кричат и нынешние поборники "атлантической солидарности" в США и Европе.
Если уж использовать понятие "панславизм", то, как справедливо отмечает советский историк и публицист Аполлон Кузьмин, нужно помнить, что под него подводилось много идейных течений - от радикальных до консервативных. Разновидностью его было и русское славянофильство, имеющее перед отечественной историей немалые заслуги. Разумеется, и в славянофильстве, и в западничестве были крайности, присущие российской интеллигенции. Реальная же политика чаще всего выбирала золотую середину, тем самым подвергаясь нападкам и "слева" и "справа", и отнюдь не всегда оправдываясь будущим.
Что касается Михаила Дмитриевича Скобелева, то он мечтал об объединении славян под эгидой России на основе общности крови, веры, языка и культуры, но не противопоставлял их другим народам. Отечество виделось ему как мощный естественный союз европейских и азиатских народов, давно сожительствующих на сопредельных территориях, образованный с целью защиты своих исконных интересов.
В последние годы жизни Михаил Дмитриевич называл главным врагом славянства немецкий национализм. И внешний ход последующих событий вроде бы подтвердил эту его мысль. Но нельзя не видеть за разразившимися двумя мировыми войнами интересов других стран, желавших поживиться за счет ослабления России и Германии. Стоит задуматься: не оказывается ли в конечном счете всякий национализм лишь орудием в руках мощных космополитических сил, рвущихся к мировому господству? На этот вопрос не так-то просто найти убедительный ответ. Думается, не все здесь понимал и Скобелев.
Зенит славы М. Д. Скобелева совпал с переломным для России временем рубежа царствования Александра II и Александра III, когда до предела обострилась борьба либеральных и консервативных сил, централистов и децентралистов, славянофилов и западников, а реформы в который уже раз сменились контрреформами. Из таких исторических точек обычно протягиваются нити и к прошлому и к будущему. Здесь есть над чем задуматься любознательному читателю.
Мы не ставили своей целью подробно описывать, безусловно, яркую военную деятельность Скобелева, расскажем лишь о некоторых боевых эпизодах и наиболее насыщенном политическими событиями годе его жизни, который предшествовал загадочной смерти, потрясшей Россию.