Страница:
Объясняя, какой ценой обходилась народу бериевская популярность, один из подручных Лаврентия Павловича, Савицкий, сообщил, что созданная в 1937 году (год смерти Серго Орджоникидзе) обстановка позволяла самому "вождю", а также Гоглидзе и Кобулову арестовывать любое неугодное им лицо. И не только арестовывать, но и расправляться с ним, добывая от других различные компрометирующие показания угрозами и избиениями. В то же время подобная обстановка обеспечивала сохранность людей, преданных Берии. Аналогичные показания дали Кобулов, Гоглидзе, Хазан, Парамонов. Они подтвердили, что в период пребывания Берии на посту секретаря ЦК КП(б) Грузии он не только всесторонне знакомился с работой следственных органов Народного комиссариата внутренних дел республики, знал в деталях почти каждое "преступление", в первую очередь особо интересующее его, но и лично отдавал распоряжения об аресте неугодных ему же лиц, участвовал в допросах. Нередко допрашиваемых избивали в его присутствии, в некоторых случаях он и себе позволял "показать мужскую силу и сноровку".
Как руководители преступной группы во главе с Берией, так и большинство следователей до того свыклись с беззаконием и безнаказанностью, что жестокое обращение с арестованными, не говоря уже о незаконном задержании и аресте, стало нормой. Безнравственность и произвол превращались в обычное явление. По словам бериевского подручного Хазана, в то время считалось, что ведение следствия с соблюдением норм уголовно-процессуального кодекса (УПК) являлось вредительской практикой, а потому по указанию Берии перешли к так называемым острым методам ведения следствия.
При просмотре 300 архивных дел в архиве МВД Грузинской ССР прокуратурой СССР обнаружено более 120 резолюций Берии на отдельных протоколах допросов и на бланках служебных записок. Они подтверждают, что в 1937 - 1938 гг. именно Берия выступил инициатором применения массовых незаконных арестов и незаконных методов следствия. Вот некоторые образчики его резолюций: "крепко излупить Жужанава Л. Б.", "всех проходящих арестовать", "основательно допросить", "допросить крепко", "взять крепко в работу", "взять в работу... и выжать все", "арестовать... и взять в работу", "взять его еще в работу, крутит, знает многое, а скрывает", "т. Гоглидзе надо взять крепко в работу. Он знает очень многое, но почти ничего не говорит", "надо его крепко размотать", "арестовать всех и крепко ими заняться", "надо нажать", "крепко прощупать", "надо разложить" и много других циничных указаний. Из многочисленных показаний арестованных по делу Берии видно, что резолюции типа "крепко допросить" или "основательно взять в работу" означали приказ о применении избиений и пыток. Так, Кобулов откровенно объяснил, что следователи, читая упомянутые выше бериевские распоряжения, а также зная о возможном приезде в НКВД "самого", боялись отклониться от строгого соблюдения этих распоряжений. Они рьяно проявляли исполнительность, потом сочувственно говорил о своих приспешниках и подручных Кобулов, совершенно "забыв" о тех, кто действительно нуждался в сочувствии и сострадании, "чтобы не получить клейма "примиренца", "двурушника" и не быть самим привлеченным к ответственности. Настоящего советского суда, видимо, поверив во всемогущество своего главаря, они уже не боялись и творили неправое дело во имя раздувания популярности и авторитета Берии.
Особенно старался в создании культа нового "вождя народов" Меркулов, можно сказать, личный биограф Лаврентия Павловича. Он не только составлял публичные выступления и доклады как для "вождя", так и о нем, но и писал брошюры, восхвалявшие "героическую жизнь" и "революционные подвиги" Берии. К материалам следствия приобщена одна из них, подготовленная в том же злополучном и драматическом для Серго Орджоникидзе году, тридцать седьмом, озаглавленная бесхитростно и вполне ясно: "Верный сын партии Ленина Сталина". По признанию самого же Меркулова, эта брошюра написана в духе "неумеренного восхваления" заслуг Берии в достижениях грузинского народа и в социалистическом переустройстве Грузии. Берия представлялся как выдающийся деятель подпольного коммунистического движения в годы интервенции и гражданской войны, один из организаторов вооруженного восстания в Грузии против меньшевиков.
Так что негласную борьбу с Серго Орджоникидзе Лаврентий Берия начал, можно сказать, во всеоружии, создав широко разветвленный и надежный силовой и идеологический аппарат. Дело оставалось, конечно, не за малым, а за самым решительным, ответственным и опасным шагом - дискредитировать и убрать Серго с дороги. И он сделал этот шаг, поставив на карту все то, чего уже смог достичь. Началась страшная месть Берии.
В 1937 году Берия дает своим "опричникам" задание - получить компрометирующие показания на Орджоникидзе. В ход пошел уже испытанный метод: арестовывались ни в чем не повинные люди, когда-то встречавшиеся или просто знавшие Серго, а также те, кто не знал и не встречался, но имел контакты с теми, кто мог что-то наговорить, из кого можно было что-то выбить. Причем месть зашла настолько далеко, что и после смерти своей "высокой" и, быть может, главной жертвы, клеветнические показания продолжались добываться с той же изуверской и последовательной настойчивостью.
К следственным материалам приобщен протокол осмотра уголовного дела по обвинению бывшего секретаря ЦК КП(б) Грузии Мамулии, подтверждающего, какие именно показания выбивались из арестованных, попавших в круг бериевских интересов по отношению к Орджоникидзе. И Мамулию, и тех, кого он назвал, допрашивали с применением пыток.
На основании показаний Мамулии арестовали бывшего секретаря Закрайкома ВКП(б) Орахелашвили, работавшего на момент ареста заведующим отделом Института Маркса - Энгельса - Ленина при ЦК ВКП(б). Применив к последнему методы "устрашения", т. е. избиение и пытки, Кобулов и Кримян получили от него клеветнические сведения об Орджоникидзе и других. О том свидетельствует выписка из показаний И. Д. Орахелашвили от 9 сентября 1937 года. А о том, что "авторство" этих показаний принадлежат Кобулову и Кримяну, свидетельствуют их личные "автографы".
Вот что говорил под пытками Орахелашвили, а если сказать точнее, то согласился с тем, что хотелось услышать его мучителям:
"Лично я очень много обязан Серго Орджоникидзе, но даже чувство благодарности и преданности к нему не мешает мне осветить его действительную роль в событиях, при которых зарождались враждебные ВКП(б) и сов[етской] власти группировки и контрреволюционные организации...
Надо со всей откровенностью признать, что Серго Орджоникидзе фактически вдохновлял нашу контрреволюционную борьбу против партийного руководства Грузии и лично секретаря ЦК КП(б) Грузии - Лаврентия Берии, хотя организационно с нами по контрреволюционной работе связан не был...
Из прямых антипартийных высказываний Серго Орджоникидзе я припоминаю следующее. Как-то он мне рассказал, что в Грузии якобы ходят слухи, что в 1924 году во время подавления августовской меньшевистской авантюры Орджоникидзе хотел обезглавить грузинский народ и что только Берия спас обострившееся в Грузии положение. "Эти белогвардейские разговоры, - сказал Орджоникидзе, - ведутся, вероятно, не без ведома Берии, которому Сталин дал много воли..."
Мне стало известно, что Серго Орджоникидзе вкупе с Леваном Гогоберидзе, Петре Аниашвили и Нестором Лакоба ведут самую активную борьбу против секретаря ЦК КП(б) Грузии Лаврентия Берии, распространяя по его адресу заведомо клеветнические и возмутительные домыслы.
...Серго Орджоникидзе дал мне задание смазать роль Лаврентия Берии по работе парторганизации Закавказья и Грузии, прямо заявив мне: "О нем не распространяться".
А вот еще показания, приписываемые в свое время Орахелашвили:
"С самого же начала я клеветнически отзывался о Сталине, как о диктаторе партии, а его политику считал чрезмерно жестокой. В этом отношении большое влияние на меня оказал Серго Орджоникидзе, который еще в 1936 г., говоря со мной об отношении Сталина к тогдашним лидерам Ленинградской оппозиции (Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Залуцкий), доказывал, что Сталин своей чрезмерной жестокостью доводит партию до раскола и, в конце концов, заведет страну в тупик... Прежде всего, будучи очень тесно связан с Серго Орджоникидзе, я был свидетелем его покровительственного и примиренческого отношения к носителям антипартийных и контрреволюционных настроений. Это, главным образом, относится к Бесо Ломинадзе. Однажды на квартире у Серго Орджоникидзе Бесо Ломинадзе в моем присутствии после ряда контрреволюционных выпадов по адресу партийного руководства допустил в отношении Сталина исключительно оскорбительный и хулиганский выпад. К моему удивлению, в ответ на эту контрреволюционную наглость Ломинадзе Орджоникидзе с улыбкой, обращаясь ко мне, сказал: "Посмотри ты на него!" - продолжая после этого в мирных тонах беседу с Ломинадзе. Примерно в таком же духе Серго Орджоникидзе относился и к Левану Гогоберидзе. Вообще я должен сказать, что приемная в квартире Серго Орджоникидзе, а по выходным дням его дача (в Волынском, а затем в Сосновке) являлись зачастую местом сборищ участников нашей контрреволюционной организации, которые в ожидании Серго Орджоникидзе вели самые откровенные контрреволюционные разговоры, которые ни в какой мере не прекращались даже при появлении самого Орджоникидзе. В частности, я был свидетелем того, как Буду Мдивани в беседе с Серго Орджоникидзе высказывал недовольство партийным руководством, допускал контрреволюционные провокационные выводы по адресу секретаря ЦК КП(б) Грузии Лаврентия Берии. Кроме того, я не однократно был также свидетелем и участником подобных же контрреволюционных разговоров Орджоникидзе с Л. Гогоберидзе и Г. Куруповым..."
После дачи таких показаний Орахелашвили расстреляли - убирались не только "достойные" соперники, но и опасные свидетели.
Как уже отмечалось, подобные клеветнические сведения о Серго Орджоникидзе собирались и после его смерти. По признанию Гоглидзе, они были необходимы для того, чтобы "послать протокол И. В. Сталину и скомпрометировать Орджоникидзе хотя бы посмертно", ну, и, естественно, оправдать в глазах Сталина преследование Орджоникидзе, придать этому видимость оправдательной и законной меры.
Еще не успев отпраздновать победу над одним из главных конкурентов в дальнейшем усилении своего влияния, Берия принялся сводить счеты с его родственниками. В показаниях Багирова сообщалось, что Серго Папулия подвергся аресту еще при жизни своего влиятельного брата. Но такой жест Берии в то время являлся скорее всего робкой попыткой узнать "реакцию" не только Орджоникидзе, но и Сталина, а также проверить на прочность свое "могущество". Папулия явился лишь приманкой для более крупной дичи. Но вскоре за него принялись всерьез.
Арестовал Папулию, проживавшего, как сообщил на суде Гоглидзе, в одном доме с Берией и работавшего на железной дороге, Рапава в 1937 году. Дело по обвинению находилось под личным контролем Берии. Особый интерес "самого" объяснялся мотивами мести, а также тем, что от Папулии добивались показаний в подготовке террористического акта против "вождя закавказских народов". И он дал такие показания.
Обвинительное заключение по делу Папулии Орджоникидзе утвердил Гоглидзе 9 ноября 1937 года и в тот же день по решению "особой тройки" под председательством Гоглидзе приговор о расстреле привели в исполнение.
Пытаясь смыть хотя бы частично с себя это позорное пятно, Гоглидзе в последующем всю вину свалил на Берию. "Я считаю, - утверждал он в ходе следствия, - что Берия к делам Папулии Орджоникидзе, Бедии, Дарахвелидзе проявлял личную заинтересованность и мстительность". Кобулов в объяснениях по этому поводу оказался не менее усерден: "В Грузии широко было известно, что Папулия Орджоникидзе был человеком болтливым и на организацию какой-либо серьезной вражеской работы не был способен. Это не могло не быть известно и Берии. Тем не менее по его указанию Папулия Орджоникидзе был арестован и расстрелян. Этот факт сам по себе наглядно свидетельствует об отношениях Берии к Серго Орджоникидзе и далеко идущих замыслах Берии".
Но месть за поддержку, помощь и благородство на этом не прекратилась. Берия считал себя человеком масштабным и проявлял соответствующую мстительность. Вслед за Папулией Орджоникидзе в числе врагов народа и... Берии оказалась жена Папулии - Нина. Формальным поводом для ареста послужила наскоро состряпанная справка, в соответствии с которой Н. Д. Орджоникидзе, как жена государственного преступника, осужденного Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере, подвергалась на полном законном основании репрессиям. Фальшивость справки обнаружилась, конечно же, спустя годы. Ложь заключалась в том, что П. К. Орджоникидзе расстреляли не по решению Военной коллегии Верховного суда, а по преступному уговору "особой тройки".
Так или иначе, но Н. Д. Орджоникидзе предъявили ордер на арест, подписанный Б. 3. Кобуловым, и она оказалась в застенках НКВД. Нина проявила настоящее мужество и стойкость. Как ни старались "опричники", сломить ее волю не смогли. Она не давала показаний ни в принадлежности к контрреволюционной организации, ни в антисоветской деятельности, ни в участии подготовки покушения на Л. П. Берию. Более того, она всеми силами отстаивала невиновность и честь своего покойного мужа. Кстати, последнее и послужило "главной уликой" ее "контрреволюционности". Главной и единственной. 29 марта 1938 года цело Нины Орджоникидзе рассмотрела "тройка" и вынесла решение заключить "контрреволюционерку" в исправительно-трудовой лагерь сроком на десять лет. Но этой мести Берии хватило только на два месяца. 14 июня того же года "особая тройка" под председательством Гоглидзе вторично рассмотрела дело Н. Д. Орджоникидзе и вынесла окончательное решение - расстрел. На следующий день приговор привели в исполнение.
Став наркомом внутренних дел СССР, Берия получил возможность удовлетворить свой мстительный замысел до конца и расправиться со вторым братом Серго - К. К. Орджоникидзе, работавшим в Москве. Арестовали его 5 мая 1941 года. На всем протяжении следствия, длившегося более трех лет, его допрашивали три раза, не добившись от него никаких признаний. Тем не менее 24 августа 1944 года К. К. Орджоникидзе осудило Особое совещание при НКГБ СССР к пяти годам лишения свободы. Формулировка - "социально вредный элемент". Правда, повод нашелся: арестованный хранил два пистолета, один из них - подарок брата. За такое преступление его поместили в одиночную камеру особой тюрьмы. В ноябре 1946 года К. К. Орджоникидзе, уже отбывший срок наказания, вновь предстает перед Особым совещанием за те же "грехи" и снова водворяется в тюрьму. В марте 1953 года - то же самое. Таким образом он содержался по прихоти Берии 12 лет в тюремных застенках. Но, как видно, Берия к нему оказался более благосклонен, а скорее всего просто не успел довести свое черное дело до логического конца.
В материалах, которые мы исследовали, содержится немало доказательств того, что задачу "втирания в доверие" к Сталину Берия считал одной из основных. Начал ее выполнение он, можно сказать, на дальних подступах. Перебравшись в 1923 году из Баку в Тбилиси (сначала на должность начальника секретно-оперативного отдела ЧК Грузии, затем заместителя председателя и председателя ГПУ республики), он стал проявлять особую заботу о матери Сталина. Сперва это были просто знаки повышенного внимания, позже учреждение привилегий и почти что царских почестей. Мать Иосифа Виссарионовича определили на жительство в апартаменты по проспекту Руставели, где помещался совнарком; каждый ее выход в город превращался в шумное триумфальное шествие. Одновременно с этим Берия сконцентрировал свои недюжинные энергию и изворотливость на организации дома-музея И. В. Сталина в Гори, всячески пропагандируя это "общенациональное дело" и раздувая костер славословия так, чтоб искры от него заметили в Москве. Но наибольшего успеха он достиг, издав под своим именем чужой труд "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье", непомерно преувеличивая заслуги Сталина в революционной борьбе. "Как известно, - откровенничал его подручный Шария, - Берия стал политической фигурой большого масштаба благодаря известной книге "К вопросу о развитии большевистских организаций в Закавказье", хотя не принимал участия в составлении этой работы... между тем люди, непосредственно составлявшие работу, должны были оставаться неизвестными. Более того, часть из них была репрессирована в 1937 году..."
О том, что книга сыграла значительную роль в дальнейшей карьере Берии и обратила на себя внимание того, кому в основном адресовалась, свидетельствуют не только показания очевидцев, но и общественный резонанс в стране, конечно же, организованный сталинским пропагандистским аппаратом. Ее массово изучали и обсуждали, по ней проходили читательские конференции в трудовых коллективах и воинских частях. И с годами ажиотаж вокруг нее не утих. Так, издательство "Московский рабочий" в декабре 1947 года выпустило листовку, приуроченную к выборам в местные Советы. В ней отмечалось: "...товарищ Берия - один из виднейших руководителей большевистской партии, ближайших учеников и соратников товарища Сталина... Книга Л. П. Берии "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье" является большим вкладом в научную историю партии большевиков".
О том, что Берия, торя дорогу к сердцу Сталина, возлагал большие надежды и делал ставку на указанную книгу, убедительно доказывает его расправа над действительным автором труда Ермолаем (Эриком) Алексеевичем Бедней. Чтобы эту расправу выдать за законную казнь, в срочном порядке была "организована" контрреволюционная группа, в которую "водворили" Бедию. В материалах подшит протокол осмотра архивно-следственного дела № 25899 (НКВД Грузии № 12545) по обвинению Владимира Владимировича Мирцхулавы, в котором имеется копия протокола допроса Е. А. Бедии. Последний показал, конечно под нажимом, что в контрреволюционную организацию правых его завербовал Амберкий Кекелия еще в 1931 году. Члены организации якобы занимались диверсионно-вредительской деятельностью в республике и готовили "теракт", т. е. убийство Берии. Сам Бедия будто бы осуществлял вербовку новых членов и "обрабатывал в контрреволюционном правом духе" менее податливых лиц, например Владимира Мирцхулаву - секретаря Орджоникидзевского районного комитета. "С Мирцхулавой Владимиром я имел к[онтр]р[еволюционного] содержания беседы в тот период времени, когда он работал инструктором культпродотдела закрайкома ВКП(б), - сообщал Бедия. - В разговорах с ним я подвергал правой критике политику руководства ВКП(б) и откровенно выражал свое озлобление в отношении секретаря ЦК КП(б) Грузии - Берии. С моими высказываниями он обычно солидаризировался... Я сказал Мирцхулаве о существовании группы лиц во главе с Кекелией, ведущих борьбу против руководства КП(б) Грузии, в основном против Берии..."
Мирцхулава в свою очередь на первом допросе (4 ноября 1937 г.; его допрашивали Хазан и его помощник Тверачрелидзе) "сознался", что в контрреволюционную организацию правых завербован в сентябре или октябре 1936 года Эриком Бедней. Последний в числе членов организации назвал Германа Мгалоблишвили, Шалву Матикашвили, Амберикия Кекелию, Акакия Татаришвили, Василия Дарахвелидзе, Ермолая Горделадзе, Владимира Гогешвили, Константина Деметрадзе, Карло Орагвелидзе.
Хотя Мирцхулава "чистосердечно" и "искренне" покаялся, заявив, что "решил прекратить к[онтр]р[еволюционное] сопротивление, разоружиться окончательно и правдиво изложить следствию о совершенном преступлении", его, как и Бедию, расстреляли. Последнего за то, что имел неосторожность заявить публично о своем авторстве и сказать, что, дескать, он, Бедия, работает, а награды и ордена получают другие, т. е. Берия. Мирцхулава же поплатился жизнью по воле случая, оказавшись в одной компании с врагом Берии.
Преследовались и те, кто распространял слухи о подлоге с книгой.
29 июля 1953 года свидетель Г. С. Доценко передал следствию свой разговор с бывшим начальником СПО ЧК Азербайджана Львом Абрамовичем Цыльманом. "В 1951 г. в 5-м лаготделении горного лагеря в Норильске, вспоминал Доценко, - где мы с ним отбывали наказание и работали (я прорабом, а он у меня бригадиром), Цыльман спросил меня: "А ты знаешь, кто такой Берия в прошлом?" Я ответил: "Знаю". Цыльман продолжил: "Так вот, знай, что Берия... не писал брошюры "О некоторых вопросах к истории большевистской организации Закавказья", а писал ее другой человек..." Я думаю, что Цыльман об этом рассказывал и другим лицам, в частности, он мог рассказать заключенному 5-го лаготделения горного лагеря Кричману Семену Александровичу, бывшему капитану государственной безопасности, работавшему последнее время (1938 г.) в Свердловске начальником 3-го отдела. Цыльман с Кричманом был тесно связан и был долгое время с ним в Дудинке, где они отбывали наказание до приезда в Норильск в 1949 г. В 1952 г., в марте, Цыльман погиб при несчастном случае на производстве на площадке горстроя, попав под вагон..."
Для сближения со Сталиным Берия искал и другие пути. Так, двоюродная сестра жены Берии - Александра Накашидзе длительное время работала хозяйкой в доме Сталина. Об этом сообщила следствию Нина Теймуразовна (жена Берии; протокол допроса от 24 июля 1953 г.). "Она после войны, - рассказывала Нина Теймуразовна об Александре Накашидзе, - вышла замуж и уехала в Тбилиси. Ее мужа я знала, фамилия его Циклаури Илья..." Располагая многочисленными фактами о том, с какой настойчивостью Берия стремился иметь везде своих людей, трудно предположить, что присутствие близкого ему "агента" в сталинских апартаментах - простая случайность. Внедрив родственницу в штат "дворцовой челяди" вождя, Берия таким образом установил постоянный, почти что прямой контакт со Сталиным. Если раньше встречи с Иосифом Виссарионовичем происходили эпизодически да и то чаще всего в официальной обстановке, то теперь Лаврентий Павлович во время своих приездов в Москву по вызову мог, точно узнав, что Сталин дома, навестить родственницу, передать ей многочисленные приветы и подарки от родни и, естественно, рассчитывая на известное кавказское гостеприимство, остаться отобедать или отужинать. А там - разговор совершенно иной, чем в кабинете: там можно более выгодно показать себя и попутно, как бы невзначай, подпортить репутацию соперника, скажем, Нестора Лакобы или Орджоникидзе. Кроме того, благодаря должности свояченицы появилась возможность воздействовать на Сталина в свою пользу непосредственно через нее: день изо дня утверждать собственную репутацию как незаурядного работника, надежного и преданного помощника, а также получать свежую информацию о реакции на подобное восхваление, чтобы в следующий раз сделать более умный и эффективный ход. Пристроить же Александру Накашидзе в дом Сталина Берия мог через его мать, которую он окружил повышенным вниманием и заботой и перед которой угодничал. А благо просто так он никогда не делал. Как бы там ни было, но вот такие размышления полностью соответствуют наблюдению одного из его самых близких приспешников Гоглидзе, заявившему: "...мне было известно, что Берия довольно прочно вторгся в доверие Сталина и таким образом ему... прощались серьезные проступки..."
Нет, не мог Берия покушаться при жизни Сталина ни на его должность, ни на его авторитет. Это произошло уже после смерти главного его покровителя и филантропа. Хотя... хотя, если быть до конца точными и объективными, одно покушение все-таки произошло значительно раньше марта 1953 года. Правда, в чекистских кругах бытовало прочное мнение, что это был всего лишь умело организованный спектакль, режиссером-постановщиком которого являлся Лаврентий Берия, сумевший извлечь из этого случая максимум выгоды: заслужить еще большее доверие Сталина, "раскрыв преступную группу", покушавшуюся на него; скомпрометировать в глазах вождя Ягоду, а быть может, и ускорить его арест и уничтожение; рассчитаться с одним из самых опасных конкурентов в борьбе за сталинскую благосклонность - Лакобой, вернее отомстить за участие в этой борьбе, скомпрометировав того после смерти (не исключено, что Берия, как причастный к этой смерти, заметал тем самым свои следы).
А произошло вот что.
В сентябре 1933 года начальник пограничных войск НКВД Закавказья Гоглидзе был срочно вызван в Гагру, на правительственную дачу. О причине столь экстренного вызова он догадывался. Ему уже доложили, что катер, на котором был Сталин, обстреляли пограничники. Догадка подтвердилась. На даче, где находились председатель Совнаркома Абхазии Нестор Лакоба, первый секретарь Закавказского крайкома ВКП(б) Лаврентий Берия, а также Иосиф Сталин, Сергей Гоглидзе получил задачу незамедлительно, сохраняя полную секретность, расследовать чрезвычайное происшествие. Вскоре Гоглидзе представил Берии отчет о расследованном им лично деле. Вероятнее всего, что с самого начала эта акция планировалась как покушение. Согласно сценарию готовился и отчет. Но тут вмешался Ягода, который убедил Берию представить все происшествие как недоразумение, оплошность или разгильдяйство отдельных лиц. Ягода, как нарком внутренних дел страны, конечно же, боялся за свою репутацию. Ведь если не он непосредственно, то его люди не сумели обеспечить безопасный отдых вождя. В определенной степени вина ложилась и на Берию, но он, находясь на партийной работе, а также сопровождая Сталина, все-таки мог быть привлеченным к ответственности меньше других. Да и в случае крайней нужды сумел бы найти подставных лиц, на которых удалось бы свалить обвинение. Если не на своего ставленника Гоглидзе, то на других начальников, рангом поменьше: председателя ГПУ Абхазии, начальника пограничной заставы... Не говоря уже о непосредственных участниках инцидента. Ведь они-то, не ведая о хитроумно задуманном плане и о том, что катер со Сталиным отсутствует в представленной им заявке на прохождение судов в охраняемой зоне, действовали, надо полагать, по инструкции. Но Гоглидзе, лично допросивший командира отделения пограничников Лаврова, сделал иное заключение. Лавров дал такое объяснение: увидев движущийся катер, пересекавший подведомственную ему зону, т. е. погранзаставы "Пицунда", он сигналами повелел катеру пристать к берегу; поскольку тот продолжал двигаться прежним курсом, произвел несколько выстрелов вверх. Гоглидзе же нашел свидетелей, которые показали, что стрельба велась в сторону моря, т. е. по катеру.
Как руководители преступной группы во главе с Берией, так и большинство следователей до того свыклись с беззаконием и безнаказанностью, что жестокое обращение с арестованными, не говоря уже о незаконном задержании и аресте, стало нормой. Безнравственность и произвол превращались в обычное явление. По словам бериевского подручного Хазана, в то время считалось, что ведение следствия с соблюдением норм уголовно-процессуального кодекса (УПК) являлось вредительской практикой, а потому по указанию Берии перешли к так называемым острым методам ведения следствия.
При просмотре 300 архивных дел в архиве МВД Грузинской ССР прокуратурой СССР обнаружено более 120 резолюций Берии на отдельных протоколах допросов и на бланках служебных записок. Они подтверждают, что в 1937 - 1938 гг. именно Берия выступил инициатором применения массовых незаконных арестов и незаконных методов следствия. Вот некоторые образчики его резолюций: "крепко излупить Жужанава Л. Б.", "всех проходящих арестовать", "основательно допросить", "допросить крепко", "взять крепко в работу", "взять в работу... и выжать все", "арестовать... и взять в работу", "взять его еще в работу, крутит, знает многое, а скрывает", "т. Гоглидзе надо взять крепко в работу. Он знает очень многое, но почти ничего не говорит", "надо его крепко размотать", "арестовать всех и крепко ими заняться", "надо нажать", "крепко прощупать", "надо разложить" и много других циничных указаний. Из многочисленных показаний арестованных по делу Берии видно, что резолюции типа "крепко допросить" или "основательно взять в работу" означали приказ о применении избиений и пыток. Так, Кобулов откровенно объяснил, что следователи, читая упомянутые выше бериевские распоряжения, а также зная о возможном приезде в НКВД "самого", боялись отклониться от строгого соблюдения этих распоряжений. Они рьяно проявляли исполнительность, потом сочувственно говорил о своих приспешниках и подручных Кобулов, совершенно "забыв" о тех, кто действительно нуждался в сочувствии и сострадании, "чтобы не получить клейма "примиренца", "двурушника" и не быть самим привлеченным к ответственности. Настоящего советского суда, видимо, поверив во всемогущество своего главаря, они уже не боялись и творили неправое дело во имя раздувания популярности и авторитета Берии.
Особенно старался в создании культа нового "вождя народов" Меркулов, можно сказать, личный биограф Лаврентия Павловича. Он не только составлял публичные выступления и доклады как для "вождя", так и о нем, но и писал брошюры, восхвалявшие "героическую жизнь" и "революционные подвиги" Берии. К материалам следствия приобщена одна из них, подготовленная в том же злополучном и драматическом для Серго Орджоникидзе году, тридцать седьмом, озаглавленная бесхитростно и вполне ясно: "Верный сын партии Ленина Сталина". По признанию самого же Меркулова, эта брошюра написана в духе "неумеренного восхваления" заслуг Берии в достижениях грузинского народа и в социалистическом переустройстве Грузии. Берия представлялся как выдающийся деятель подпольного коммунистического движения в годы интервенции и гражданской войны, один из организаторов вооруженного восстания в Грузии против меньшевиков.
Так что негласную борьбу с Серго Орджоникидзе Лаврентий Берия начал, можно сказать, во всеоружии, создав широко разветвленный и надежный силовой и идеологический аппарат. Дело оставалось, конечно, не за малым, а за самым решительным, ответственным и опасным шагом - дискредитировать и убрать Серго с дороги. И он сделал этот шаг, поставив на карту все то, чего уже смог достичь. Началась страшная месть Берии.
В 1937 году Берия дает своим "опричникам" задание - получить компрометирующие показания на Орджоникидзе. В ход пошел уже испытанный метод: арестовывались ни в чем не повинные люди, когда-то встречавшиеся или просто знавшие Серго, а также те, кто не знал и не встречался, но имел контакты с теми, кто мог что-то наговорить, из кого можно было что-то выбить. Причем месть зашла настолько далеко, что и после смерти своей "высокой" и, быть может, главной жертвы, клеветнические показания продолжались добываться с той же изуверской и последовательной настойчивостью.
К следственным материалам приобщен протокол осмотра уголовного дела по обвинению бывшего секретаря ЦК КП(б) Грузии Мамулии, подтверждающего, какие именно показания выбивались из арестованных, попавших в круг бериевских интересов по отношению к Орджоникидзе. И Мамулию, и тех, кого он назвал, допрашивали с применением пыток.
На основании показаний Мамулии арестовали бывшего секретаря Закрайкома ВКП(б) Орахелашвили, работавшего на момент ареста заведующим отделом Института Маркса - Энгельса - Ленина при ЦК ВКП(б). Применив к последнему методы "устрашения", т. е. избиение и пытки, Кобулов и Кримян получили от него клеветнические сведения об Орджоникидзе и других. О том свидетельствует выписка из показаний И. Д. Орахелашвили от 9 сентября 1937 года. А о том, что "авторство" этих показаний принадлежат Кобулову и Кримяну, свидетельствуют их личные "автографы".
Вот что говорил под пытками Орахелашвили, а если сказать точнее, то согласился с тем, что хотелось услышать его мучителям:
"Лично я очень много обязан Серго Орджоникидзе, но даже чувство благодарности и преданности к нему не мешает мне осветить его действительную роль в событиях, при которых зарождались враждебные ВКП(б) и сов[етской] власти группировки и контрреволюционные организации...
Надо со всей откровенностью признать, что Серго Орджоникидзе фактически вдохновлял нашу контрреволюционную борьбу против партийного руководства Грузии и лично секретаря ЦК КП(б) Грузии - Лаврентия Берии, хотя организационно с нами по контрреволюционной работе связан не был...
Из прямых антипартийных высказываний Серго Орджоникидзе я припоминаю следующее. Как-то он мне рассказал, что в Грузии якобы ходят слухи, что в 1924 году во время подавления августовской меньшевистской авантюры Орджоникидзе хотел обезглавить грузинский народ и что только Берия спас обострившееся в Грузии положение. "Эти белогвардейские разговоры, - сказал Орджоникидзе, - ведутся, вероятно, не без ведома Берии, которому Сталин дал много воли..."
Мне стало известно, что Серго Орджоникидзе вкупе с Леваном Гогоберидзе, Петре Аниашвили и Нестором Лакоба ведут самую активную борьбу против секретаря ЦК КП(б) Грузии Лаврентия Берии, распространяя по его адресу заведомо клеветнические и возмутительные домыслы.
...Серго Орджоникидзе дал мне задание смазать роль Лаврентия Берии по работе парторганизации Закавказья и Грузии, прямо заявив мне: "О нем не распространяться".
А вот еще показания, приписываемые в свое время Орахелашвили:
"С самого же начала я клеветнически отзывался о Сталине, как о диктаторе партии, а его политику считал чрезмерно жестокой. В этом отношении большое влияние на меня оказал Серго Орджоникидзе, который еще в 1936 г., говоря со мной об отношении Сталина к тогдашним лидерам Ленинградской оппозиции (Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Залуцкий), доказывал, что Сталин своей чрезмерной жестокостью доводит партию до раскола и, в конце концов, заведет страну в тупик... Прежде всего, будучи очень тесно связан с Серго Орджоникидзе, я был свидетелем его покровительственного и примиренческого отношения к носителям антипартийных и контрреволюционных настроений. Это, главным образом, относится к Бесо Ломинадзе. Однажды на квартире у Серго Орджоникидзе Бесо Ломинадзе в моем присутствии после ряда контрреволюционных выпадов по адресу партийного руководства допустил в отношении Сталина исключительно оскорбительный и хулиганский выпад. К моему удивлению, в ответ на эту контрреволюционную наглость Ломинадзе Орджоникидзе с улыбкой, обращаясь ко мне, сказал: "Посмотри ты на него!" - продолжая после этого в мирных тонах беседу с Ломинадзе. Примерно в таком же духе Серго Орджоникидзе относился и к Левану Гогоберидзе. Вообще я должен сказать, что приемная в квартире Серго Орджоникидзе, а по выходным дням его дача (в Волынском, а затем в Сосновке) являлись зачастую местом сборищ участников нашей контрреволюционной организации, которые в ожидании Серго Орджоникидзе вели самые откровенные контрреволюционные разговоры, которые ни в какой мере не прекращались даже при появлении самого Орджоникидзе. В частности, я был свидетелем того, как Буду Мдивани в беседе с Серго Орджоникидзе высказывал недовольство партийным руководством, допускал контрреволюционные провокационные выводы по адресу секретаря ЦК КП(б) Грузии Лаврентия Берии. Кроме того, я не однократно был также свидетелем и участником подобных же контрреволюционных разговоров Орджоникидзе с Л. Гогоберидзе и Г. Куруповым..."
После дачи таких показаний Орахелашвили расстреляли - убирались не только "достойные" соперники, но и опасные свидетели.
Как уже отмечалось, подобные клеветнические сведения о Серго Орджоникидзе собирались и после его смерти. По признанию Гоглидзе, они были необходимы для того, чтобы "послать протокол И. В. Сталину и скомпрометировать Орджоникидзе хотя бы посмертно", ну, и, естественно, оправдать в глазах Сталина преследование Орджоникидзе, придать этому видимость оправдательной и законной меры.
Еще не успев отпраздновать победу над одним из главных конкурентов в дальнейшем усилении своего влияния, Берия принялся сводить счеты с его родственниками. В показаниях Багирова сообщалось, что Серго Папулия подвергся аресту еще при жизни своего влиятельного брата. Но такой жест Берии в то время являлся скорее всего робкой попыткой узнать "реакцию" не только Орджоникидзе, но и Сталина, а также проверить на прочность свое "могущество". Папулия явился лишь приманкой для более крупной дичи. Но вскоре за него принялись всерьез.
Арестовал Папулию, проживавшего, как сообщил на суде Гоглидзе, в одном доме с Берией и работавшего на железной дороге, Рапава в 1937 году. Дело по обвинению находилось под личным контролем Берии. Особый интерес "самого" объяснялся мотивами мести, а также тем, что от Папулии добивались показаний в подготовке террористического акта против "вождя закавказских народов". И он дал такие показания.
Обвинительное заключение по делу Папулии Орджоникидзе утвердил Гоглидзе 9 ноября 1937 года и в тот же день по решению "особой тройки" под председательством Гоглидзе приговор о расстреле привели в исполнение.
Пытаясь смыть хотя бы частично с себя это позорное пятно, Гоглидзе в последующем всю вину свалил на Берию. "Я считаю, - утверждал он в ходе следствия, - что Берия к делам Папулии Орджоникидзе, Бедии, Дарахвелидзе проявлял личную заинтересованность и мстительность". Кобулов в объяснениях по этому поводу оказался не менее усерден: "В Грузии широко было известно, что Папулия Орджоникидзе был человеком болтливым и на организацию какой-либо серьезной вражеской работы не был способен. Это не могло не быть известно и Берии. Тем не менее по его указанию Папулия Орджоникидзе был арестован и расстрелян. Этот факт сам по себе наглядно свидетельствует об отношениях Берии к Серго Орджоникидзе и далеко идущих замыслах Берии".
Но месть за поддержку, помощь и благородство на этом не прекратилась. Берия считал себя человеком масштабным и проявлял соответствующую мстительность. Вслед за Папулией Орджоникидзе в числе врагов народа и... Берии оказалась жена Папулии - Нина. Формальным поводом для ареста послужила наскоро состряпанная справка, в соответствии с которой Н. Д. Орджоникидзе, как жена государственного преступника, осужденного Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере, подвергалась на полном законном основании репрессиям. Фальшивость справки обнаружилась, конечно же, спустя годы. Ложь заключалась в том, что П. К. Орджоникидзе расстреляли не по решению Военной коллегии Верховного суда, а по преступному уговору "особой тройки".
Так или иначе, но Н. Д. Орджоникидзе предъявили ордер на арест, подписанный Б. 3. Кобуловым, и она оказалась в застенках НКВД. Нина проявила настоящее мужество и стойкость. Как ни старались "опричники", сломить ее волю не смогли. Она не давала показаний ни в принадлежности к контрреволюционной организации, ни в антисоветской деятельности, ни в участии подготовки покушения на Л. П. Берию. Более того, она всеми силами отстаивала невиновность и честь своего покойного мужа. Кстати, последнее и послужило "главной уликой" ее "контрреволюционности". Главной и единственной. 29 марта 1938 года цело Нины Орджоникидзе рассмотрела "тройка" и вынесла решение заключить "контрреволюционерку" в исправительно-трудовой лагерь сроком на десять лет. Но этой мести Берии хватило только на два месяца. 14 июня того же года "особая тройка" под председательством Гоглидзе вторично рассмотрела дело Н. Д. Орджоникидзе и вынесла окончательное решение - расстрел. На следующий день приговор привели в исполнение.
Став наркомом внутренних дел СССР, Берия получил возможность удовлетворить свой мстительный замысел до конца и расправиться со вторым братом Серго - К. К. Орджоникидзе, работавшим в Москве. Арестовали его 5 мая 1941 года. На всем протяжении следствия, длившегося более трех лет, его допрашивали три раза, не добившись от него никаких признаний. Тем не менее 24 августа 1944 года К. К. Орджоникидзе осудило Особое совещание при НКГБ СССР к пяти годам лишения свободы. Формулировка - "социально вредный элемент". Правда, повод нашелся: арестованный хранил два пистолета, один из них - подарок брата. За такое преступление его поместили в одиночную камеру особой тюрьмы. В ноябре 1946 года К. К. Орджоникидзе, уже отбывший срок наказания, вновь предстает перед Особым совещанием за те же "грехи" и снова водворяется в тюрьму. В марте 1953 года - то же самое. Таким образом он содержался по прихоти Берии 12 лет в тюремных застенках. Но, как видно, Берия к нему оказался более благосклонен, а скорее всего просто не успел довести свое черное дело до логического конца.
В материалах, которые мы исследовали, содержится немало доказательств того, что задачу "втирания в доверие" к Сталину Берия считал одной из основных. Начал ее выполнение он, можно сказать, на дальних подступах. Перебравшись в 1923 году из Баку в Тбилиси (сначала на должность начальника секретно-оперативного отдела ЧК Грузии, затем заместителя председателя и председателя ГПУ республики), он стал проявлять особую заботу о матери Сталина. Сперва это были просто знаки повышенного внимания, позже учреждение привилегий и почти что царских почестей. Мать Иосифа Виссарионовича определили на жительство в апартаменты по проспекту Руставели, где помещался совнарком; каждый ее выход в город превращался в шумное триумфальное шествие. Одновременно с этим Берия сконцентрировал свои недюжинные энергию и изворотливость на организации дома-музея И. В. Сталина в Гори, всячески пропагандируя это "общенациональное дело" и раздувая костер славословия так, чтоб искры от него заметили в Москве. Но наибольшего успеха он достиг, издав под своим именем чужой труд "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье", непомерно преувеличивая заслуги Сталина в революционной борьбе. "Как известно, - откровенничал его подручный Шария, - Берия стал политической фигурой большого масштаба благодаря известной книге "К вопросу о развитии большевистских организаций в Закавказье", хотя не принимал участия в составлении этой работы... между тем люди, непосредственно составлявшие работу, должны были оставаться неизвестными. Более того, часть из них была репрессирована в 1937 году..."
О том, что книга сыграла значительную роль в дальнейшей карьере Берии и обратила на себя внимание того, кому в основном адресовалась, свидетельствуют не только показания очевидцев, но и общественный резонанс в стране, конечно же, организованный сталинским пропагандистским аппаратом. Ее массово изучали и обсуждали, по ней проходили читательские конференции в трудовых коллективах и воинских частях. И с годами ажиотаж вокруг нее не утих. Так, издательство "Московский рабочий" в декабре 1947 года выпустило листовку, приуроченную к выборам в местные Советы. В ней отмечалось: "...товарищ Берия - один из виднейших руководителей большевистской партии, ближайших учеников и соратников товарища Сталина... Книга Л. П. Берии "К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье" является большим вкладом в научную историю партии большевиков".
О том, что Берия, торя дорогу к сердцу Сталина, возлагал большие надежды и делал ставку на указанную книгу, убедительно доказывает его расправа над действительным автором труда Ермолаем (Эриком) Алексеевичем Бедней. Чтобы эту расправу выдать за законную казнь, в срочном порядке была "организована" контрреволюционная группа, в которую "водворили" Бедию. В материалах подшит протокол осмотра архивно-следственного дела № 25899 (НКВД Грузии № 12545) по обвинению Владимира Владимировича Мирцхулавы, в котором имеется копия протокола допроса Е. А. Бедии. Последний показал, конечно под нажимом, что в контрреволюционную организацию правых его завербовал Амберкий Кекелия еще в 1931 году. Члены организации якобы занимались диверсионно-вредительской деятельностью в республике и готовили "теракт", т. е. убийство Берии. Сам Бедия будто бы осуществлял вербовку новых членов и "обрабатывал в контрреволюционном правом духе" менее податливых лиц, например Владимира Мирцхулаву - секретаря Орджоникидзевского районного комитета. "С Мирцхулавой Владимиром я имел к[онтр]р[еволюционного] содержания беседы в тот период времени, когда он работал инструктором культпродотдела закрайкома ВКП(б), - сообщал Бедия. - В разговорах с ним я подвергал правой критике политику руководства ВКП(б) и откровенно выражал свое озлобление в отношении секретаря ЦК КП(б) Грузии - Берии. С моими высказываниями он обычно солидаризировался... Я сказал Мирцхулаве о существовании группы лиц во главе с Кекелией, ведущих борьбу против руководства КП(б) Грузии, в основном против Берии..."
Мирцхулава в свою очередь на первом допросе (4 ноября 1937 г.; его допрашивали Хазан и его помощник Тверачрелидзе) "сознался", что в контрреволюционную организацию правых завербован в сентябре или октябре 1936 года Эриком Бедней. Последний в числе членов организации назвал Германа Мгалоблишвили, Шалву Матикашвили, Амберикия Кекелию, Акакия Татаришвили, Василия Дарахвелидзе, Ермолая Горделадзе, Владимира Гогешвили, Константина Деметрадзе, Карло Орагвелидзе.
Хотя Мирцхулава "чистосердечно" и "искренне" покаялся, заявив, что "решил прекратить к[онтр]р[еволюционное] сопротивление, разоружиться окончательно и правдиво изложить следствию о совершенном преступлении", его, как и Бедию, расстреляли. Последнего за то, что имел неосторожность заявить публично о своем авторстве и сказать, что, дескать, он, Бедия, работает, а награды и ордена получают другие, т. е. Берия. Мирцхулава же поплатился жизнью по воле случая, оказавшись в одной компании с врагом Берии.
Преследовались и те, кто распространял слухи о подлоге с книгой.
29 июля 1953 года свидетель Г. С. Доценко передал следствию свой разговор с бывшим начальником СПО ЧК Азербайджана Львом Абрамовичем Цыльманом. "В 1951 г. в 5-м лаготделении горного лагеря в Норильске, вспоминал Доценко, - где мы с ним отбывали наказание и работали (я прорабом, а он у меня бригадиром), Цыльман спросил меня: "А ты знаешь, кто такой Берия в прошлом?" Я ответил: "Знаю". Цыльман продолжил: "Так вот, знай, что Берия... не писал брошюры "О некоторых вопросах к истории большевистской организации Закавказья", а писал ее другой человек..." Я думаю, что Цыльман об этом рассказывал и другим лицам, в частности, он мог рассказать заключенному 5-го лаготделения горного лагеря Кричману Семену Александровичу, бывшему капитану государственной безопасности, работавшему последнее время (1938 г.) в Свердловске начальником 3-го отдела. Цыльман с Кричманом был тесно связан и был долгое время с ним в Дудинке, где они отбывали наказание до приезда в Норильск в 1949 г. В 1952 г., в марте, Цыльман погиб при несчастном случае на производстве на площадке горстроя, попав под вагон..."
Для сближения со Сталиным Берия искал и другие пути. Так, двоюродная сестра жены Берии - Александра Накашидзе длительное время работала хозяйкой в доме Сталина. Об этом сообщила следствию Нина Теймуразовна (жена Берии; протокол допроса от 24 июля 1953 г.). "Она после войны, - рассказывала Нина Теймуразовна об Александре Накашидзе, - вышла замуж и уехала в Тбилиси. Ее мужа я знала, фамилия его Циклаури Илья..." Располагая многочисленными фактами о том, с какой настойчивостью Берия стремился иметь везде своих людей, трудно предположить, что присутствие близкого ему "агента" в сталинских апартаментах - простая случайность. Внедрив родственницу в штат "дворцовой челяди" вождя, Берия таким образом установил постоянный, почти что прямой контакт со Сталиным. Если раньше встречи с Иосифом Виссарионовичем происходили эпизодически да и то чаще всего в официальной обстановке, то теперь Лаврентий Павлович во время своих приездов в Москву по вызову мог, точно узнав, что Сталин дома, навестить родственницу, передать ей многочисленные приветы и подарки от родни и, естественно, рассчитывая на известное кавказское гостеприимство, остаться отобедать или отужинать. А там - разговор совершенно иной, чем в кабинете: там можно более выгодно показать себя и попутно, как бы невзначай, подпортить репутацию соперника, скажем, Нестора Лакобы или Орджоникидзе. Кроме того, благодаря должности свояченицы появилась возможность воздействовать на Сталина в свою пользу непосредственно через нее: день изо дня утверждать собственную репутацию как незаурядного работника, надежного и преданного помощника, а также получать свежую информацию о реакции на подобное восхваление, чтобы в следующий раз сделать более умный и эффективный ход. Пристроить же Александру Накашидзе в дом Сталина Берия мог через его мать, которую он окружил повышенным вниманием и заботой и перед которой угодничал. А благо просто так он никогда не делал. Как бы там ни было, но вот такие размышления полностью соответствуют наблюдению одного из его самых близких приспешников Гоглидзе, заявившему: "...мне было известно, что Берия довольно прочно вторгся в доверие Сталина и таким образом ему... прощались серьезные проступки..."
Нет, не мог Берия покушаться при жизни Сталина ни на его должность, ни на его авторитет. Это произошло уже после смерти главного его покровителя и филантропа. Хотя... хотя, если быть до конца точными и объективными, одно покушение все-таки произошло значительно раньше марта 1953 года. Правда, в чекистских кругах бытовало прочное мнение, что это был всего лишь умело организованный спектакль, режиссером-постановщиком которого являлся Лаврентий Берия, сумевший извлечь из этого случая максимум выгоды: заслужить еще большее доверие Сталина, "раскрыв преступную группу", покушавшуюся на него; скомпрометировать в глазах вождя Ягоду, а быть может, и ускорить его арест и уничтожение; рассчитаться с одним из самых опасных конкурентов в борьбе за сталинскую благосклонность - Лакобой, вернее отомстить за участие в этой борьбе, скомпрометировав того после смерти (не исключено, что Берия, как причастный к этой смерти, заметал тем самым свои следы).
А произошло вот что.
В сентябре 1933 года начальник пограничных войск НКВД Закавказья Гоглидзе был срочно вызван в Гагру, на правительственную дачу. О причине столь экстренного вызова он догадывался. Ему уже доложили, что катер, на котором был Сталин, обстреляли пограничники. Догадка подтвердилась. На даче, где находились председатель Совнаркома Абхазии Нестор Лакоба, первый секретарь Закавказского крайкома ВКП(б) Лаврентий Берия, а также Иосиф Сталин, Сергей Гоглидзе получил задачу незамедлительно, сохраняя полную секретность, расследовать чрезвычайное происшествие. Вскоре Гоглидзе представил Берии отчет о расследованном им лично деле. Вероятнее всего, что с самого начала эта акция планировалась как покушение. Согласно сценарию готовился и отчет. Но тут вмешался Ягода, который убедил Берию представить все происшествие как недоразумение, оплошность или разгильдяйство отдельных лиц. Ягода, как нарком внутренних дел страны, конечно же, боялся за свою репутацию. Ведь если не он непосредственно, то его люди не сумели обеспечить безопасный отдых вождя. В определенной степени вина ложилась и на Берию, но он, находясь на партийной работе, а также сопровождая Сталина, все-таки мог быть привлеченным к ответственности меньше других. Да и в случае крайней нужды сумел бы найти подставных лиц, на которых удалось бы свалить обвинение. Если не на своего ставленника Гоглидзе, то на других начальников, рангом поменьше: председателя ГПУ Абхазии, начальника пограничной заставы... Не говоря уже о непосредственных участниках инцидента. Ведь они-то, не ведая о хитроумно задуманном плане и о том, что катер со Сталиным отсутствует в представленной им заявке на прохождение судов в охраняемой зоне, действовали, надо полагать, по инструкции. Но Гоглидзе, лично допросивший командира отделения пограничников Лаврова, сделал иное заключение. Лавров дал такое объяснение: увидев движущийся катер, пересекавший подведомственную ему зону, т. е. погранзаставы "Пицунда", он сигналами повелел катеру пристать к берегу; поскольку тот продолжал двигаться прежним курсом, произвел несколько выстрелов вверх. Гоглидзе же нашел свидетелей, которые показали, что стрельба велась в сторону моря, т. е. по катеру.