Кроме работы разведывательного характера, "Информационное бюро" занималось также посылкой людей для ведения агитации и пропаганды среди сельского населения. Цель - убедить крестьянство, что Октябрьская революция и волна социализма в России не оказали никакого влияния на извечное течение жизни мужика, ее специфического уклада. Как была, мол, лапотная мужицкая Русь-матушка темной, невежественной и отсталой, такой она и осталась. Страшно хотелось Савинкову и иже с ним заставить поверить крестьянские массы в то, что социальные революции ничего не меняют в жизни простых людей и на сущности их бытия не отражаются. А если и отражаются, то в худшую сторону, ведут не вперед, а отбрасывают назад. А раз так, зачем совершать такие революции, зачем проливать за них кровь?! Крестьянам лучше вернуться на прежнюю протоптанную дорожку. Незачем свергать своих заботливых хозяев помещиков, денно и нощно пекущихся о благополучии мужика. Естественно, для подобных идей кое-где почва оказывалась благодатной: зерна "савинковщины" прорастали мятежами, восстаниями, бандитизмом и терроризмом. Пылали украинские и белорусские села. Дети оставались без отцов. Отцы - без матерей. Внуки - без дедушек и бабушек. Рекой лилась кровь. Закипала вражда. На погостах по ночам кричали совы, выли бездомные собаки и надрывно мычали чудом уцелевшие, бродячие коровы. Надвигались анархия и хаос.
   Савинков же тешил свое политическое честолюбие. Уроков из ошибок не извлекал. Упорствовал в заблуждениях. Угрожал и устно, и печатно большевикам историей. Так угрожал и устрашал, будто история была ему послушна. Будто он был на земле ее чрезвычайным уполномоченным. Он позировал перед лицом истории и продолжал совершать тяжкие преступления, считая их героическим вкладом в русскую революцию.
   ...Борис Савинков слыл среди эмигрантов тем, что изысканно одевался. Держался особняком. Во всей его натуре ощутимо и ярко проступал индивидуализм, желание всегда быть на виду, впереди, но не со всеми, а в отдалении, на расстоянии, чтобы нельзя было спутать Савинкова с кем-то другим. Это, естественно, многих задевало. Вызывало неприязнь и зависть. И вот этот человек оказался у большевиков на Лубянке. Раздумывал над тем, как следовало вести себя на предстоящем процессе. В том, что процесс состоится, - Савинков не сомневался. Возможно, то, чего не удалось ему достичь в "Коне вороном" и в "Коне белом", он добьется на процессе. Самолюбив. К тому же - удачлив. Опытный политик. Талантливый писатель. Изощренный полемист. И на скамье подсудимых не ударит в грязь лицом перед Западом.
   А вдруг большевики побоятся открытого процесса? Предпочтут избежать огласки? Савинков есть Савинков. Один из самых, самых... Проведут закрытый суд. Без лишнего шума. Без посторонних глаз. И, что бы ни говорил Савинков, навсегда будет похоронено в архивах. Со временем от них ничего не останется. Трухлявой станет бумага. Выцветут буквы и прощай-прости зажигательные речи "кавалергарда революции" - идеолога белой эмиграции.
   Вопреки прогнозам Савинкова, процесс по его делу был открытым. О суде над знаменитым террористом подробно писалось в газетах всего мира, который недоумевал: Савинкова ли допрашивали? Он ли на суде произносил такие речи? В своем ли он уме? Неужели поднял перед Советами белый флаг?
   Весьма примечательно. Савинков пояснил на процессе, что прибыл в СССР не для организации подрывной работы и шпионажа, а "чтобы узнать правду о России". Умел Борис Викторович, при случае, ввернуть нужные слова. Они останутся на его совести. Впрочем, была ли у этого человека совесть?
   Отправляясь в Советскую страну, Савинков, видимо, меньше всего думал о совести, и уж подавно не помышлял об аресте. Иначе разве бы прихватил он с собой самых близких сподвижников, верных людей? Тюрьма? Суд? Скамья подсудимых? Такое и во сне не могло присниться, тем более самому Борису Савинкову. Столько лет он держал в напряжении чекистов, слыл знатоком "русского вопроса" и вдруг - Лубянка. Как же это случилось?..
   ...Летом 1922 года ОГПУ разработало план секретной операции. Цель "выманить" Савинкова из-за границы на советскую территорию. Ф. Э. Дзержинский и В. Р. Менжинский, используя информацию задержанного адъютанта Савинкова, бывшего царского офицера Л. Д. Шешени, и бывшего эсера Григория Семенова, ставшего к этому времени уже членом РКП(б), поручили осуществить операцию контрразведывательному отделу ОГПУ, возглавляемому А. X. Артузовым.
   Под видом активного деятеля "Московской антисоветской организации" А. П. Мухина к Савинкову выехал старший оперативный уполномоченный контрразведывательного отдела ОГПУ А. П. Федоров. Роль свою он выполнил блестяще. Встречался с главарями варшавской и виленской групп "Народного союза" И. Т. Фомичевым, Д. В. Философовым, Е. С. Шевченко, М. П. Арцыбашевым. Вошел в доверие, стал своим человеком в заговорщических верхах. Убедил всех в существовании "Московской организации" и через них заинтересовал столичными "делами" Савинкова.
   В Москву "нелегально", под негласным наблюдением чекистов, наведался Фомичев - влиятельный член виленского отделения "Народного союза". Он познакомился с "руководителями московской организации" - сотрудниками ОГПУ: их представлял Фомичеву его хороший знакомый, адъютант Савинкова - Шешеня.
   Вернувшись за кордон, Фомичев встретился в Варшаве с Философовым и убедил его в реальности и солидности "московской фирмы". Философов стал рьяным сторонником установления тесных контактов "Народного союза" с "Московской организацией". Уговаривал Савинкова поехать в Россию. Возглавить "москвичей". Попытаться еще раз атаковать Советскую власть. После долгих колебаний, проверок, раздумий, после встречи в Париже с видным деятелем "Московской организации" Мухиным, Борис Савинков решился: послал в Советский Союз своего ближайшего помощника, полковника С. Э. Павловского. На территории СССР этот бандит повел себя агрессивно, был крайне враждебно настроен, представлял большую опасность для всей операции. Его арестовали. Попав в чекистскую "ловушку", Павловский решил заслужить снисхождение. Согласился помочь ОГПУ поймать Савинкова. В письмах своему шефу подтвердил наличие "Московской организации", ее жизнеспособность, действенность. Просил Савинкова приехать в Москву, где ему будет оказана "царская" встреча...
   Границу Борис Савинков прошел нелегально, с фальшивым паспортом, ночью. Спешил на встречу с руководителями "Московской организации" и других контрреволюционных групп. Вместе с Борисом Викторовичем государственную границу СССР перешли: А. А. Дикгоф-Деренталь - "мой министр иностранных дел", как называл его Савинков, и жена Дикгоф-Деренталя - Любовь Ефимовна личный секретарь Савинкова.
   Сложную и смелую операцию провели чекисты. Они позволили Савинкову и его сподвижникам добраться до Минска, здесь 16 августа 1924 года всех арестовали. Савинков не смог скрыть замешательства.
   - Чисто сделано, - сказал он подчеркнуто небрежным тоном чекистам. Разрешите продолжать завтрак?
   Преступления Савинкова были широко известны. О них много писалось в советской и зарубежной печати, причем сам Савинков в статьях, дневниках, повестях и романах, не стесняясь, поведал миру о своей подрывной и террористической деятельности против Советского государства. Крупные судебные процессы над савинковцами, прошедшие в СССР в 1921 - 1924 годах, разоблачили Савинкова как платного агента нескольких империалистических разведок.
   К удивлению Запада, Савинков не отрицал обвинений. Не пытался прятаться в эсеровские "кусты", рядиться в пресловутые ризы "народовластия". Мучительно рассказывал суду о том, что белое движение направлено против трудящихся, а иностранные империалисты, поддерживая и финансируя русскую контрреволюцию, преследуют свои собственные цели, идущие вразрез с интересами России, а на него и ему подобных "вождей" смотрят как на своих покорных слуг. "Кто платит - тот заказывает музыку".
   Савинков рассказал суду, как военный министр Англии Уинстон Черчилль, ткнув пальцем в обозначенное на карте расположение войск Деникина, сказал:
   - Вот это моя армия!
   ИЗ СТЕНОГРАММЫ СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА НАД САВИНКОВЫМ:
   - Вы что-нибудь ответили на эту фразу?
   САВИНКОВ: Я ничего не ответил... Я хотел выйти, но тогда представил себе, что вот я сижу в Париже, а там, на далеком фронте, русские добровольцы (белогвардейцы. - Н. К.) ходят разутые, и, если я хлопну дверью, выйду со скандалом из этого кабинета, они будут ходить без сапог.
   Далее материал будет даваться под заголовком: "Из стенограммы судебного процесса".
   - Что вы еще можете сказать о целях "союзников"?
   САВИНКОВ: Англичане очень упорно, очень много говорили со МНОЙ о том, что желательно образовать "независимый" юго-восточный союз из Северного Кавказа и Закавказья. Союз этот должен быть только началом. К нему должны присоединиться Азербайджан и Грузия. Я в этом чувствовал запах нефти... Они хотели видеть Россию истощенной, разоренной, своей колонией.
   Савинков признал (в который раз!), что его борьба с Советской властью субсидировалась иностранцами. Он прямо заявил:
   - Без опоры на иностранцев мы воевать не могли.
   Кто снабжал Бориса Савинкова в 1918 году деньгами? Кто помогал ему вербовать разбойничье воинство? Французский посол Нуланс первым проявил "милосердие" к террористу и выдал ему 2,5 млн. рублей за организацию кровавой авантюры в Ярославле. Будущий президент Чехословакии, "гуманный" Массарик выделил для Савинкова 200 тысяч рублей. Выделил с оговоркой: "Непременно для террористической борьбы..."
   ИЗ СТЕНОГРАММЫ СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА:
   САВИНКОВ: Я думаю, что все иностранцы, каковы бы они ни были в этом отношении, равны, - что Пуанкаре и Мильеран равны Эррио, что Черчилль и Ллойд Джордж равны Макдональду, а Муссолини - Пилсудскому. Все они очень приветствовали ослабление России, этим, собственно, и объясняется их политика по отношению тех, кто борется с большевиками.
   Я это утверждаю и очень буду счастлив, если когда-нибудь Советской власти удастся предъявить им счет. Пускай за все заплатят.
   ...Не оспаривая своей враждебной деятельности против Советской страны (с фактами спорить трудно), Савинков вместе с тем попытался найти себе оправдание с точки зрения нравственности и морали. "Я, Борис Савинков, патетически восклицал он, - бывший член боевой организации ПСР, друг и товарищ Егора Созонова и Ивана Каляева, участник убийства Плеве и великого князя Сергея Александровича, участник многих других террористических актов, человек, всю жизнь работавший только для народа и во имя его, обвиняюсь ныне рабоче-крестьянской властью в том, что шел против русских рабочих и крестьян с оружием в руках. Как могло это случиться?" Ни больше ни меньше - "слуга народа", всю жизнь работавший только для народа! А на кого списать разоренные села, города, сотни убитых партийных и советских работников, повешенных на телеграфных столбах рабочих и крестьян, взорванные мосты, эшелоны с продовольствием, разрушенные заводы и фабрики? Все эти действия террорист-литератор, квалифицировал не как тяжкие преступления, а как свои личные "прегрешения", "ошибки", да еще несознательные!
   САВИНКОВ: Моя невольная вина перед русским народом, вольной вины за мной нет.
   В показаниях Савинков пытался объяснить, почему стал бороться против новой власти. Во-первых, по своим убеждениям он пусть плохой, но эсер. Следовательно, обязан защищать Учредительное собрание. Во-вторых, думал, что преждевременно заключенный Брестский мирный договор гибелен для России. В-третьих, ему казалось, что если не бороться с коммунистами демократам, то власть захватят монархисты. И, в-четвертых, кто мог бы в 1917 году сказать, что русские рабочие и крестьяне пойдут за РКП(б)? Он-де разделял распространенное заблуждение, что Октябрьский переворот не более как захват власти горстью смелых людей, захват, возможно, только благодаря слабости и неразумению Керенского.
   САВИНКОВ: Будущее мне показало, что я был неправ во всем. Учредительное собрание выявило свою ничтожность. Мир с Германией заключила бы любая дальновидная власть. Коммунисты совершенно разбили монархистов и сделали невозможным реставрацию в каком бы то ни было виде. Наконец, - это самое главное, - РКП(б) была поддержана рабочими и крестьянами России, т. е. русским народом.
   Кличка "театральный" была дана Борису Савинкову еще полицейскими филерами в 1906 году. Луначарский, зная или не зная об этом, метко назвал знаменитого террориста "артистом авантюры". В статье под таким названием он писал: "Я не знаю, всегда ли он играет роль перед самим собою, но перед другими он всегда играет роль... Савинков влюбился в роль "слуги народа", служение которому, однако, сводилось к утолению более или менее картинными подвигами ненасытного честолюбия и стремлению постоянно привлекать к себе внимание..."
   В показаниях Савинков не жалел красок, чтобы предстать в образе эдакого разочарованного, не понятого ни белыми, ни красными, ни эсерами, ни коммунистами, всегда и во всем сомневающегося романтика, стоявшего выше грязных и кровавых дел, творимых его приспешниками, - близкими и дальними. Если верить Савинкову, то монархисты, все правые партии ненавидели его, не доверяли ему, всеми способами, вплоть до покушения, старались от него избавиться.
   Вполне возможно, что некоторым из соучастников Савинкова по общей борьбе против Советской власти бывший эсер казался даже слишком "левым". Важно другое. Может ли представитель мелкобуржуазной партии, мелкобуржуазной контрреволюции, какова бы ни была его личная смелость и честность, дерзнуть сознаться в подлинной, а не мнимой правде? Может ли эсер, да еще такой закваски, как Савинков, отказать себе в удовольствии покуражиться, поломаться, вести дьявольскую игру в прятки с самим собой? И вот начинается игра. Основной мотив известен: все виноваты в преступлениях Савинкова, кроме него самого. Правда и то, что он не отрицает, что делал пакости, совершал кровавые оргии, толкал на злодеяние десятки тысяч людей. Но все это, видите ли, внешние факты. Они лежат на поверхности - грубая действительность. Утонченная мысль интеллигента-эстета Савинкова не придает им значения. С его утонченной точки зрения эстета совсем не эти объективные поступки, решающие судьбу конкретных людей, важны, а чувства и настроения самого Савинкова, его переживания, его "-вера" и "доверие", его "шатания", его трагедия "белая" и трагедия "зеленая", его разочарование "белое" и разочарование "зеленое".
   Заветным словесным коньком Савинкова являлась его "любовь" к крестьянству. Это она, видите ли, заставила его заблуждаться, жертвовать всем и всеми. Во имя мужика он, Савинков, готов был шествовать по колено в мужицкой крови.
   Как человек наблюдательный, Савинков не мог не видеть подлинное отношение крестьянских масс к вождям контрреволюции.
   ИЗ СТЕНОГРАММЫ СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА:
   САВИНКОВ: Я помню, как зашел в белорусскую деревню, где-то в лесу, ко мне подошли крестьяне... Я задал такой вопрос: "Врангеля вы знаете?" Имейте в виду, что я-то во Врангеля верил, во Врангеля эмиграция верила, во Врангеля иностранцы верили. Я помню, стоял там седой старик, посмотрел и говорит: "Как же, Врангеля знаю". "Что же вы думаете о нем?" Он махнул рукой и говорит: "Пан..."
   И тогда для меня совершенно и безусловно стало ясно, что Врангеля нет.
   Тогда Савинков задал старику другой вопрос: "А Керенского помните?"
   - Да, - ответил старик. - Помню.
   - К Керенскому как вы относитесь?
   Старик тоже махнул рукой и сказал:
   - Пустозвон.
   - И не то меня ранило, - говорил Савинков, - что я шел походом, что я посылал русскую пулю и надо мной свистели тоже русские пули, - меня глубочайше, до конца ранили вот эти беседы с крестьянами.
   И что же? Савинков после этого сложил оружие? Прекратил борьбу против Советской России? Примирился с русским мужиком? В легкой, поистине космической фантазии Савинкова это примирение достигается очень простыми, немудреными средствами. Классическим в этом отношении является диалог, происшедший между председателем суда и подсудимым:
   - В программе "Союза защиты родины и свободы" говорится не об Учредительном собрании, а о создании твердой власти?
   САВИНКОВ: Да!
   - Вы стояли за диктатуру?
   САВИНКОВ: Да!
   - За диктатуру кого?
   САВИНКОВ: Это оставалось невыясненным...
   В программе "Союза" все было расписано как по нотам. С дьявольской последовательностью был разработан план восстания в Ярославле, Рыбинске, Муроме, Костроме. Чрезвычайно тщательно велась подготовка к покушению на В. И. Ленина и других лидеров большевистской партии и Советского правительства. Добросовестно поддерживалась связь с французской военной миссией, с эсеровской боевой организацией, с "персонально входившими" в "Национальный центр" меньшевиками. И всю эту огромную организаторскую работу проделывал Савинков. Даже для писания статей в "Русских ведомостях" находил время. А вот на суде, чтобы ответить на простой вопрос, чья готовилась диктатура мужика или помещика, - у Савинкова не нашлось времени - всего одной секунды.
   УЛЬРИХ просит Савинкова подробнее рассказать относительно восстания в Ярославле. Рыбинске и Муроме.
   САВИНКОВ: Вы задаете мне вопрос, на который очень печально отвечать...
   Долго молчит. У писателя-террориста, еще недавно бряцавшего отточенной фразой, не находится слов. Факты преступных действий давили его, они незримо присутствовали в зале суда, занимая место за столом обвинения. Признание фактов освободило его от фарисейства, беспардонности, лжи и клеветы.
   План вооруженного захвата Ярославля, Рыбинска и Мурома принимался Савинковым под прямым нажимом французского посла Нуланса, который стремился облегчить высадку англо-французского десанта в Архангельске и последующего продвижения к Москве. Непосредственное руководство мятежами должны были осуществлять ставленники Савинкова: в Ярославле - полковник Перхуров, в Рыбинске - полковник Бреде, в Муроме - меньшевик доктор Григорьев.
   В ночь на 6 июля 1918 года Савинков дал сигнал полковнику Перхурову начать выступление в Ярославле, а 7 и 8 июля, по его же распоряжению, произошли контрреволюционные мятежи в Рыбинске и Муроме. Ключом к успеху мятежа являлся Рыбинск. Здесь находилось много артиллерии. Без ее захвата нельзя было рассчитывать на серьезный успех победы в Ярославле и Муроме. Захват Рыбинска являлся главной боевой задачей "Союза защиты родины и свободы". Именно в Рыбинск для общего руководства мятежом и направился Борис Савинков.
   Честолюбивые и далеко идущие планы Савинкова провалились. В Рыбинске он первым потерпел сокрушительное поражение. Муром мятежники оставили через сутки. В Ярославле продержались больше, но в конечном итоге через 16 дней и этот город вновь стал советским.
   Савинков и его клика позорно побежали. С документами на имя члена большевистской партии Борис Викторович отправился в Казань - условленное место сбора участников "Союза защиты родины и свободы" на случай поражения мятежников. В пути Савинкова арестовали. Но вскоре его освободил председатель Ядринского городского Совета, оказавшийся в данном конкретном случае самым настоящим ротозеем и простофилей.
   ИЗ СТЕНОГРАММЫ СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА:
   САВИНКОВ: Я написал очень невинный документ. Я написал, что работал в Наркомпросе, что послан в Вятскую и Уфимскую губернии для организации колоний пролетарских детей (смех в зале). Арестовали меня случайно. Я явился сам на следующий день и просил указать, где Совет. Явился в Совет, спросил председателя Совета (фамилию его я узнал у красноармейца) и сказал, что очень рад, что у него в городе такой порядок, потому что, как только появилось неизвестное лицо, его сейчас же арестовали, что я его поздравляю с этим порядком и, когда вернусь в Петроград и Москву, доложу об этом. Он был очень доволен этим и стал читать мой документ. А в этом документе я написал, что Наркомпрос просит оказать мне всяческое содействие. Когда он дошел до этого места, он спросил меня, что именно мне надо. Я, подумав, сказал: "Видите ли, вы меня арестовали, вышло недоразумение. Я с петроградским документом. Если вы выдадите мне ваш документ, то в ближайшее время я не рискую". Он приказал выдать хороший документ. Потом по его приказанию мне помогли купить лошадь, и я уехал".
   Из Казани Савинков подался в отряд генерала Каппеля, чтобы непосредственно участвовать в боевых действиях против Красной Армии.
   КУШНИРЮК: Когда вы были в отряде Каппеля, расстреливали там пленных красноармейцев?
   САВИНКОВ: Только тех, которые были добровольцами.
   КУШНИРЮК: А как вы определяли, доброволец или нет?
   САВИНКОВ: По их сознанию.
   Ответ Савинкова не требует глубоких комментариев: каждый, кто не хотел стать в ряды белой армии, - подлежал расстрелу.
   На суде Ульрих спросил Савинкова: почему ни один из террористических актов, замышлявшихся им против Ленина, не был осуществлен?
   САВИНКОВ: Прежде всего, мы имели в виду вооруженное восстание, но не отказывались от террористических актов. Готовилось покушение на Ленина. Знал, где и как живет Ленин, но дальше этого не пошло. Не потому, что мы не хотели, а потому, что не смогли. Был случай, когда я послал Свежевского убить Ленина. Снабдил террориста оружием, деньгами, подложными документами. И все же я не верил Свежевскому. Он сказал: "Я еду". Я ответил: "Поезжай". Понятно, из этого ничего не вышло. Разве можно сделать террор при таком разложении?.. Видите ли, граждане судьи, я, старый террорист, знаю, что такое террор. На террор люди идут только тогда и только потому, когда они знают точно, что народ с ними, и именно потому, когда стоишь лицом к лицу с виселицей и когда знаешь, что своему народу послужил, то идешь. Это совершенно необходимо. Только при этих условиях может быть террор, потому что террор требует огромного напряжения душевных сил. А вот этого у нас уже не было.
   На суде Борис Савинков ни словом не обмолвился о своем личном участии в деле освобождения из варшавской тюрьмы бывшего начальника Центрального Боевого отряда ЦК ПСР Г. И. Семенова и его жены Натальи Богдановой. Оба они были арестованы при загадочных обстоятельствах польской разведкой во фронтовой полосе с поддельными документами. Им грозил неминуемый расстрел. Савинков, получив от Семенова сигнал бедствия, не побоялся взять на себя тяжкую ответственность и вступиться за "агентов ВЧК". Тем более что они на самом деле и были таковыми. Взял на поруки. И не пожалел. От Семенова впервые услышал не выдуманную, обросшую домыслами, а подлинную историю покушения эсерки Фанни Каплан на В. И. Ленина 30 августа 1918 года на заводе Михельсона в Москве. И не преминул "заслуги" Семенова присвоить себе. В книге "Борьба с большевиками" Савинков рассказал, что заслуги в тяжелом ранении вождя революции В. И. Ленина эсеркой Каплан принадлежат не кому-либо, а именно ему - Борису Викторовичу Савинкову и его законспирированной в Москве боевой организации.
   На суде Борис Савинков не сказал и о том, что вслед за Свежевским задание убить В. И. Ленина получили Григорий Семенов и Наталья Богданова. Он не стал их долго задерживать в Варшаве. Торопился подстраховать Свежевского более опытным и напористым, как ему казалось, Семеновым.
   - Если не удастся убить Ленина, - напутствовал Савинков террориста, вы должны во что бы то ни стало добыть секретные сведения о Красной Армии, о ВЧК. Найти надежного курьера, через которого сообщить в Варшаву свой новый адрес и результаты разведывательной работы.
   Савинков охотно признал, что в 1918 - 1921 годах руководимая им организация несколько раз пыталась готовить террористические акты против В. И. Ленина, вместе с тем отрицал какую-либо связь с Фанни Каплан.
   "Покушение на Ленина, - писал Савинков, - удалось лишь наполовину, так как Каплан, ныне расстрелянная, только ранила Ленина, но не убила".
   Савинков пояснил суду, с большим смущением и сдержанностью, что фраза эта не точна, брошюра писалась им наспех, фактически же он ничего не знал о готовящемся покушении на Ленина в августе 1918 года и даже не был знаком с Каплан.
   Недосуг было Савинкову вникать в дела Московского бюро ЦК ПСР. Он об этом не беспокоился: знал, что действуют они по заданию одних и тех же "хозяев" и теми же средствами. Ну, а кому выпадут "лавры" - случай удачи. Фатальная неизбежность. К тому же на плечи Савинкова давил тяжелый груз подготовка вооруженного восстания в Ярославле и других соседних с ним городах.
   Почему же Савинков решил пожать эсеровские "лавры" в деле покушения Каплан на Ленина? Вполне объяснимо. И с точки зрения террориста логично. ЦК ПСР от покушения отрекся. Публично. Через газету. Но ведь кто-то же руководил покушением? Кто-то же стоял за спиною Каплан? Почему бы не Савинков - всем известный и всеми признанный мастер провокаций и террора? Почему такому историческому акту быть безымянным? Разве не украсит его имя Бориса Савинкова? И разве кто-нибудь усомнится в этом? А польза? Выгода? Громадные! Откроются кредиты российских и европейских толстосумов. Возрастет популярность. Все остальное - спишет история. Спишет и никогда не вспомнит. История делается и пишется людьми, а люди склонны к забывчивости.
   ИЗ СТЕНОГРАММЫ СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА:
   - Убийство Мирбаха и восстание левых эсеров было с вами согласовано?
   САВИНКОВ: Нет. Это явилось для нас полной неожиданностью.
   - Но ведь время совпадает.