Страница:
партии, по собственным словам, "за националистический уклон и групповую работу", М. Султан-Галиев, "ясно и твердо осознающий" необходимость "сохранения единства рядов РКП и Коминтерна как единственных руководителей сил мировой революции", считает возможным донести на своих коллег из казанской газеты "Татарстан", в передовице которой высказывалось "двусмысленное", по его мнению, отношение к резолюции X съезда РКП (б) "О единстве партии". "Моральным оправданием ...настоящего поступка" (явно нехорошего, что понимает сам Султан-Галиев) для него являются опять-таки интересы мировой революции.
Но, как и предложения "децистов" и "рабочей оппозиции", направленные на демократизацию партии и ее спасение, показались опасными для авторитарного мышления партийного руководства, такими же опасными для него оказались варианты придания республикам и их партийным органам национальной окраски, а значит -- большей самостоятельности.
Вот почему не была принята и активно разрабатываемая Т. Рыскуловым и его сторонниками концепция "мусульманского социализма" и конкретно -- идея "Коммунистической организации тюркских народов". По сути это был поиск оптимальных форм действия коммунистов в специфических условиях региона. Сегодня ясно и то, что коммунистические организации на Советском Востоке и по составу и по стоящим перед ними задачам были организациями революционно-демократического типа. По-своему это понял и Т. Рыскулов. В сентябре 1920 года, накануне съезда народов Востока в Баку, он пишет записку Г. Зиновьеву, в которой протестует против его обвинения в национальном уклоне. К ней приложена резолюция, принятая на собрании коммунистов --делегатов съезда от Туркестана по докладу Рыскулова. Суть ее состоит в осуждении действий Туркомиссии ВЦИК, которая насилием, исключительно через "Особый отдел и ЧК", путем "арестов, расстрелов" проводила в жизнь директиву центра по "классовому расслоению среди туземного населения". Иными словами, речь шла о протесте против коммунистического великодержавия.
Если мы внимательно разберем уроки "исторического опыта КПСС" в борьбе с "национализмом" в собственных рядах, то увидим, что в подавляющем большинстве там все поставлено с ног на голову.
Возьмем, например, однозначно оцениваемое в лите
ратуре как "националистический сговор" против партии совещание националов-членов ВЦИК под председательством Т. Рыскулова в ноябре 1926 г. Какие же требования "националистического характера" предъявляли его участники? Они выступали: против форсированного индустриального развития окраин; требовали производить выборы в ЦК ВКП (б) на основе национального представительства, то есть пропорционально от каждой национальной республики и области; стремились иметь при каждом наркомате в Москве особые представительства национальных республик. "Враг" Иногамов (отсюда -- целый уклон -- иногамовщина) дошел до того, что в своей книге "Узбекская интеллигенция" -- выдвигал "идеалистическую" концепцию о решающем значении национальной интеллигенции в победе революции в Туркестане, "принижая" роль рабочего класса, которого по существу там и не было.
Или возьмем заключение по делу группы лиц из "контрреволюционной троцкистской организации белорус-ских национал-демократов". Речь идет о 1927 годе. Что хотели эти "антисоветские элементы": создания условий для развития мелкой торговли и ремесла; всеобщего гражданского равенства перед законом; уничтожения сословных, национальных и всех других общественных различий и привилегий; свободы личности и слова; организации самоуправляемых общин на выборном начале; организации народного правительства путем национального собрания, выбирающего президента республики; учреждения народного сейма, избранного на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Вряд ли такие требования можно квалифицировать как националистические, более того -- они демократичны по сути.
Сегодня в опыте национальной политики первых лет Советской власти ищут положительных уроков для современности. Вспоминают о Наркомнаце, национальных секциях партии, национальных советах, районах, библиотеках, школах и т. п. Все это было, однако следует учесть, что деятельность этих учреждений была жестко завязана на коммунистической идеологии и преследовала в первую очередь интересы партии, осуществлялась под ее контролем. Многие хорошие решения оставались на бумаге -- хронически не хватало средств и компетентных работников. Характерна докладная записка Ем. Ярославского, поданная в марте 1934 года И. Сталину -- "Об искривлении партийной политики в национальных районах". В ней констатировалось плачевное положение дел в националь
ных школах, репрессии против коренного населения Севера и т. п.
В актив национальной политики Советской власти записывается возрождение и создание национальных куль-тур у ряда народов, в частности не имевших до революции своей письменности. Отрицать стремление к этому было бы по меньшей мере неисторично. Но также было бы неисторичным не сказать и о тех ошибках и искажениях, которые сопровождали "национально-культурное строительство".
Национальное так или иначе вступало в противоречие с классовым. В этом плане очевидна и борьба с религией, ибо та своими канонами противодействовала официальной идеологии. Отсюда и борьба с национальными традициями и разрушения большевиками национальных (культовых) памятников.
Показательно, что в годы гражданской войны большевики уже не очень церемонились с национальными культурно-историческими памятниками. Вероятно будут жаловаться на постой кавалерии в "Ясной Поляне", доверительно делился Калинин в письме к Сталину. Хоть и дороги реликвии, но это все-таки "реликвии".
По-моему, военный расчет должен быть решающим. Еще менее церемонились с культовыми зданиями. Однако когда было необходимо, большевики опирались на религиозный фактор как элемент национально-освободительного движения. Так, в годы гражданской войны для борьбы с белогвардейцами, которые стремились восстановить "единую и неделимую", ЦК РКП направляет письмо Шейху Дагестана с призывом вести борьбу с Деникиным на основе "славных традиций имама Шамиля, боровшегося с русскими колонизаторами". Но когда победа над белыми армиями была одержана, то уже в 1921 г. органы ВЧК проводят операцию по аресту 300 видных мусульман Кавказа. А через четверть века Шамиль надолго попадет в английские агенты.
Национальное и религиозное методично вытравляются из сознания людей, в первую очередь, подрастающего поколения. Например, когда в январе 1923 года по инициативе Наркомпроса созывается Всероссийский съезд губернских советов национальных меньшинств, то в материалах по его проведению указывалось на необходимость "бороться про-тив проникновения через национальную литературу, песню, сказку религиозного и национального элементов". Особое
внимание рекомендовалось обратить на "культивирование пролетарских и революционных праздников".
Своего апогея "интернациональная" политика в сфере духовной жизни достигла в их централистском "окультуривании" по-русски. "Преобразуя" арабскую графику, якобы отражающую мусульманско-религиозное начало, партийно-государственное руководство разрушало тем самым сложившиеся культурные традиции. "Само население называло новый алфавит "издевательством" и "кукольной комедией". Наверх шли письма, остававшиеся без внимания. "Глубокоуважаемый товарищ Сталин,-- писал в мае 1927 г. из Казани Г. Шараф,-- ... вопрос о перемене шрифта является вопросом, близко и реально касающимся каждого грамотного и полуграмотного,... для миллионов людей вопрос о перемене шрифта является вопросом о создании новых навыков в процессе письма и чтения, почти равняющийся обучению грамоте заново и потребующем затраты громадной энергии и средств".
Дальнейшее развитие Советского многонационального государства осуществлялось уже в рамках оформившейся тоталитарной системы. Человек с его индивидуальной сущностью был превращен лишь в инструмент достижения определенных целей и задач. Антигуманный пресс тоталитаризма испытали все, без исключения, народы. Разрушались трудовые навыки, опирающиеся на многовековые традиции. Была растоптана национальная культура, геноциду подверглась творческая интеллигенция. Классовый "подход" в дальнейшем дошел до клеймения целых народов на предательство, хотя на деле преданы были они. И если в первые годы Советской власти истинный характер интернационалистской идеологии и политики еще как-то камуфлировался, то последующие события наглядно продемонстрировали, что это было ее "ядром и сущностью". В полной мере ощутили это и народы, которые в пароксизме отчаяния, из-за колючей проволоки спецлагерей для "переселенцев" уже после войны тайно вынашивали мысли о "завоевании их Америкой и Англией" как последнего шанса на освобождение.
И все же страх репрессий и террор не смогли убить в людях человеческое. Сохранялось и национальное достоинство и уважение представителей различных национальностей друг к другу. Можно называть это интернационализмом, а можно -- простой порядочностью, своего рода нравственным иммунитетом, предохраняющим род человеческий от вырождения.
Одна из существенных метаморфоз интернационалист
ской политики большевиков состояла в том, что объектом партократической экспансии стал народ "метрополии". Тоталитаристское великодержавие отразилось самым пагубным образом на русской нации, России в целом. Через механизм дотаций, "братской помощи" из нее выкачивались средства -- в итоге пустели деревни, обескровливался потенциал народа. Не шло это "впрок" и коренным национальностям -- многое уходило на разбухший управленческий аппарат, в гигантские стройки, помпезные кампании -- как и российская деревня, хирели аул и кишлак. Осуществлявшаяся бюрократическими методами "корени-зация" нередко на практике оборачивалась дискриминацией граждан некоренной национальности.
В 1919 году Ленин написал одну из своих "крылатых фраз"-- "Мы хотим добровольного союза наций", ушедших в область "кремлевских мечтаний". Ход истории ставит нас перед необходимостью вернуться к этой идее на подлинно демократической основе и с учетом современных экономических и политических процессов.
ЛИТЕРАТУРА Историки спорят. М., 1989.
Pipes R. The formation of the Soviet Union. No 9, 1968. Carrere d'Encausse H L'empire eclate. Paris, 1978. Авторханов А. Империя Кремля. Вильнюс. 1990.
ГЛАВА 5
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА
РЕВОЛЮЦИОННОГО БОЛЬШЕВИЗМА
1921 -- 1927 гг.
"НЭП был в известном смысле "фальсификацией термидора". Изменение хозяйственной политики без видоизменения политического режима было лишь --политическим ходом, и все основные уступки НЭПа взяты постепенно назад. На смену "коммунизма военного" явился "коммунизм в перчатках", который был продолжением властвования той же Коммунистической партии, преследовавшей те же свои цели, но изменившей, по соображениям целесообразности, методы их достижения". (Из газеты "Возрождение".-- 1927.-2 августа)
Стратегические трудности новой экономической политики: к госкапитализму или к социализму? Реформа политического строя: замыслы и реальность.--Кризис 1923 года. --"Аппаратчики" и "демократы" в борьбе за ленинское идейно-теоретическое наследие.-- Поворот 1925 г.--"лицом к деревне".--"Тройка", "семерка"... Сталин.-- Нарастание структурных диспропорций в экономике страны. -- "Лево-правые" зигзаги сталинского режима партийно-государственной власти.-- Платформа "объединенной оппозиции".--Кризис 1927 года или "сумерки" НЭПа.
По справедливому замечанию известного американского политолога 3. Бжезинского, для многих советских людей 20-е годы "были лучшими годами той эры, начало которой возвестила революция 1917 г.", а господствовавшая в те годы новая экономическая политика (НЭП) стала по этой причине "лаконичным термином для обозначения периода экспериментирования, гибкости и умеренности".
Вместе с тем, именно через нэп, его идейно-теоретические принципы и организационно-практические выводы российский большевизм исчерпал свои реформаторские потенции, а потому и возвращение к ним, предпринятое в начале эпохи горбачевских экономических и политических реформ, вскоре повлекло за собой нарастающую поляризацию советского общества по вопросу о роли и месте КПСС в рыночной системе экономических отношений. Сумеет КПСС, сохранив себя в качестве главенствующей структуры государственной машины управления, "вписаться" в рыноч
ную экономику, и тогда перестройка будет иметь своим результатом своеобразный "рыночный социализм", сочетающий в себе элементы государственно-монополистического предпринимательства и социального протекционизма. Выполнит она только первую часть этой исторической задачи, и тогда создание рыночного механизма перейдет в руки общественно-политических сил, ориентирующихся на полную приватизацию государственной собственности и ликвидацию "социалистической перспективы" в лице монопольно правящей Коммунистической партии.
Политические и экономические противоречия, которыми ознаменовался период горбачевских реформ, достаточно серьезный повод для реконструкции исторических обстоятельств становления большевистского реформизма и его ограниченных возможностей, по поводу которых до сих пор сохраняются определенные иллюзии.
* * *
Политические решения X съезда РКП (б) запоздали ровно настолько, насколько мог быть предотвращен Кронштадт, остановлена "антоновщина" и другие массовые антибольшевистские восстания конца 1920-- начала 1921 г. Не менее трагическим в этом запаздывании было и то, что оно прервало наметившийся было политический компромисс большевиков с революционно-демократическими партиями России (социал-демократами и социалистами-революционерами) на основе признания неотложности мер по прекращению гражданской войны и переходу к мирному восстановлению народного хозяйства. Лозунги несчастных кронштадтцев --"вся власть Советам, а не партиям", "отмена продовольственной разверстки и свобода торговли"--являлись повторением положений основных программных документов партий революционной демократии периода скончания гражданской войны, с которыми большевики не были согласны, но вынуждены были относиться к ним более или менее терпимо, чтобы не терять союзников в борьбе с белогвардейцами и иностранными интервентами. Кронштадт положил конец этой терпимости, предоставив социал-демократам и социалистам-революционерам сомнительную "честь" политического руководства антибольшевистской вооруженной борьбой, на которую многие из них вовсе не претендовали.
Совпадение решений X съезда РКП (б) об отмене продовольственной разверстки и допущении свободного
товарообмена с объективными потребностями развития крестьянского сельского хозяйства не перечеркивает того обстоятельства, что именно коммунисты больше всего упорствовали с отменой продовольственной диктатуры, ибо видели в ней верный способ осуществления своей программы революционного перехода к социалистическим формам производства и распределения. "Для рабочей власти это не допустимо, и в борьбе против этого мы не остановимся ни перед какими жертвами",-- говорил Ленин в марте 1920 г. по поводу предложений о введении натурального налога и легализации свободной торговли. X съезд РКП (б) словами того же Ленина признал это упорство "ошибочным" и противопоставил ему идею постепенного превращения сельского хозяйства в социалистическое по мере того, как будет создана "материальная база, техника, применение тракторов и машин в массовом масштабе, электрификация в массовом масштабе".
Заявляя о готовности употребить власть для удовлетворения экономических интересов многомиллионного крестьянства, РКП (б) продолжала "консервировать" в ее механизме свои преобразовательные замыслы, не скрывая того, что рассматривает "нэп", выражаясь словами известного большевика Ю. Ларина, "как наше поражение, как нашу уступку, но отнюдь не как какое-то новое радостное завоевание, как необходимый и неизбежный шаг, но не как повод к пляске и танцам".
Но если для РКП (б) реформизм был допустим лишь настолько, насколько он укреплял ее монополию на власть, то для партий революционной демократии он являлся и целью, и средством политического руководства массами. Для социал-демократов и социалистов-революционеров социально-экономическая действительность страны периода окончания гражданской войны уже являлась преддверием социализма, в который оставалось лишь войти при помощи правильных экономических отношений между городом и деревней, предоставления рабочим и крестьянам права свободно распоряжаться плодами своего труда и, разумеется, путем создания Советского демократического государства, правовая основа которого зиждилась бы на единстве социально-политических устремлений рабочего класса, крестьянства и демократической интеллигенции. Своим поворотом 1921-го года к реформаторской экономической политике большевики в очередной раз разрывали органическое единство экономической и политической демократии. Впервые они сделали это, как известно, в октябре 1917 г., взяв на
вооружение эсеровскую аграрную программу социализации земли, с помощью которой смогли удержаться у власти и преградить дорогу Учредительному собранию. Блокируя своим новым экономическим курсом политическую демократию, большевики, независимо от их воли, закладывали глубокие противоречия в проводимые ими экономические мероприятия, которые, как и в предыдущий период, были чреваты гражданской войной между народом и Коммунистической партией -- государством.
Руководству РКП (б) стоило немалого труда убедить рядовых коммунистов в целесообразности нового экономического курса, встретившего на местах определенное противодействие. Несколько уездных парторганизаций усмотрели в оживлении частной торговли и в переговорах с иностранными капиталистами о концессиях "капитуляцию перед буржуазией". Практически во всех парторганизациях имели место случаи выхода из РКП (б) "за несогласие с нэпом". Весьма распространенным было и мнение о тактическом смысле решений X съезда, якобы призванных в первую очередь стабилизировать политическую обстановку в стране; в этой связи совершенно стихийно было пущено в оборот выражение "экономический Брест", намекающее не только на вынужденный характер уступок крестьянству, но и на их скорое аннулирование. Работники Наркомпрода на местах мало считались с разницей между разверсткой и натуральным налогом и ожидали не ранее, чем осенью, вернуться к политике продовольственной диктатуры.
В связи с нарастанием недовольства со стороны "низов" РКП (б) ее Центральный Комитет решил созвать в мае 1921 г. экстренную Всероссийскую партконференцию. В своих выступлениях на конференции В. И. Ленин доказывал неизбежность новой экономической политики, подтвердив, что она вводится не для обмана, а "всерьез и надолго", возможно, на 5--10 лет. "Конечно,--говорил он,-- приходится отступать, но надо самым серьезным образом, с точки зрения классовых сил относиться к этому. Усматривать в этом хитрость --значит подражать обывателям...". Суть же сложившегося соотношения классовых сил, по его мнению, было таково, что "или крестьянство должно идти с нами на соглашение, и мы делаем ему экономические уступки, или -- борьба".
Накануне X Всероссийской партконференции В. И. Ленин еще раз уточнил формулу предпринимаемого "отступления", обозначив ее понятием "госкапитализм". Эта формула вобрала в себя и концессии, и совершающийся через органы
кооперации товарообмен с крестьянством, и частную торговлю на комиссионных началах, и аренду мелких государственных предприятий. В написанной в апреле 1921 г. брошюре "О продовольственном налоге" он признал, что "еще много нужно и должно поучиться у капиталиста", что "за науку заплатить не жалко, лишь бы ученье шло толком". Прочитавший рукопись брошюры Л. Б. Каменев написал В. И. Ленину в своем отзыве, что большинству партработников она "покажется чем-то неслыханным, новым, переворачивающим всю практику", поскольку "весь аппарат (Губисполкомы, комиссары и пр. и пр.) привык работать как раз в обратном направлении".
Так оно и происходило: стремление идти на выучку к капиталистам сопровождалось боязнью капитализма, причем не только рядовыми, но и ответственными партработниками. Не исключением из правила был и В. И. Ленин. В конце 1922 г. Политбюро ЦК РКП (б) отклонило по его инициативе чрезвычайно выгодную концессию английского предпринимателя Л. Уркарта. По сведениям Г. Е. Зиновьева, "Владимир Ильич выступил против этой концессии не потому, что условия Уркарта были плохи, а потому, что в конце концов он себе сказал, он и мы с ним: лучше бедненькая, серенькая Советская Россия, медленно восстанавливающаяся, но своя, чем быстро восстанавливающаяся, но пустившая козла в огород, такого козла, как Уркарт".
Боязнью капитализма было проникнуто стремление В. И. Ленина и активно поддерживающих его Л. Д. Троцкого и Л. Б. Красина не допустить демонополизации внешней торговли, несмотря на то, что деятельность Нарком-внешторга была крайне расточительной. По мнению В. И. Ленина, даже частичное открытие границ повлекло бы за собой "беззащитность русской промышленности и переход к системе свободной торговли. Против этого мы должны бороться изо всех сил...".
В конце 1921 г. ленинская формула "госкапитализма" обогащается понятием "перевода госпредприятий на так называемый хозяйственный расчет", то есть, по его словам, "в значительной степени на коммерческие, капиталистические основания". Сама постановка вопроса о целесообразности новой формы хозяйствования и управления достаточно решительна: "Надоела,-- пишет он,--лень, разгильдяйство, мелкая спекуляция, воровство, распущенность. Почему не "хозяйственность"? Но при всем радикализме этой постановки вопроса в ней даже отсутствует
намек на возможность передачи собственности на средства производства непосредственно коллективам промышленных предприятий, чтобы они сами были заинтересованы покончить с названными Лениным пороками. Не предусматривала ленинская концепция хозрасчета и возможности заинтересовать рабочих непосредственным участием в прибылях государственных трестов. Лишь в июле 1926 г. с таким вопросом обратился в Центральный Комитет партии Л. Б. Каменев, предложив "хотя бы в виде опыта применить новые формы оплаты труда, с тем, чтобы повысить коллективную заинтересованность рабочих масс в социалистическом производстве (участие в прибылях)". Однако никаких последствий данная инициатива не имела.
Заявляя о том, что нэп вводится "всерьез и надолго", лидеры большевизма не упускали случая подчеркнуть, что все это --"не навсегда". Недаром в начале 20-х годов Политбюро ЦК обращало особое внимание на правовую сторону регулирования частнохозяйственных отношений, чтобы иметь против них наготове соответствующие юридические основания. "Величайшая ошибка думать,-- писал В. И. Ленин в марте 1922 г.,-- что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому". В сентябре 1922 г. на Политбюро ЦК РКП (б) специально, например, заслушивался вопрос о досрочном расторжении концессионных соглашений. Было решено иметь в гражданском и уголовном законодательстве такие статьи, "которые в нужный момент обосновали бы прекращение концессии".
При таком политическом подходе к развитию частнохозяйственных отношений трудно было ожидать появления цивилизованных форм государственного и частнокапиталистического предпринимательства. "Какой уж там государственный капитализм!?"-- восклицал в своей речи на 11 Всероссийской партконференции Ю. X. Лутови-нов -- известный деятель профдвижения начала 20-х годов. --"Нарождается, -- утверждал он, -- предпринимательский, нашими собственными руками выхоженный, вынянченный капитализм".
Действительно, период формирования государственных хозрасчетных трестов давал немало примеров сращивания интересов руководства трестов и спекулянтов-предпринимателей, срывавших немалые барыши с торгово-посредни-ческих услуг этим трестам, вместо того, чтобы самим заниматься организацией производства и торговли в их "цивилизованных" капиталистических формах. К 1924 г.
частный капитал держал под своим контролем уже две трети оптово-розничного товарооборота страны, усугубляя и без того вопиющую бесхозяйственность новых хозяйственных органов, руководство которых, пришедшее из ликвидированных главков и центров, научилось осуществлять функции нормированного распределения товаров, но плохо разбиралось в организации торговли и рынка. Безо всякого преувеличения можно поэтому было говорить о нарождении элементов паразитического, спекулятивно-бюрократического капитализма, не имевших ничего общего с теми образцами государственного капитализма, которые существовали в развитых капиталистических странах Европы.
Но, как и предложения "децистов" и "рабочей оппозиции", направленные на демократизацию партии и ее спасение, показались опасными для авторитарного мышления партийного руководства, такими же опасными для него оказались варианты придания республикам и их партийным органам национальной окраски, а значит -- большей самостоятельности.
Вот почему не была принята и активно разрабатываемая Т. Рыскуловым и его сторонниками концепция "мусульманского социализма" и конкретно -- идея "Коммунистической организации тюркских народов". По сути это был поиск оптимальных форм действия коммунистов в специфических условиях региона. Сегодня ясно и то, что коммунистические организации на Советском Востоке и по составу и по стоящим перед ними задачам были организациями революционно-демократического типа. По-своему это понял и Т. Рыскулов. В сентябре 1920 года, накануне съезда народов Востока в Баку, он пишет записку Г. Зиновьеву, в которой протестует против его обвинения в национальном уклоне. К ней приложена резолюция, принятая на собрании коммунистов --делегатов съезда от Туркестана по докладу Рыскулова. Суть ее состоит в осуждении действий Туркомиссии ВЦИК, которая насилием, исключительно через "Особый отдел и ЧК", путем "арестов, расстрелов" проводила в жизнь директиву центра по "классовому расслоению среди туземного населения". Иными словами, речь шла о протесте против коммунистического великодержавия.
Если мы внимательно разберем уроки "исторического опыта КПСС" в борьбе с "национализмом" в собственных рядах, то увидим, что в подавляющем большинстве там все поставлено с ног на голову.
Возьмем, например, однозначно оцениваемое в лите
ратуре как "националистический сговор" против партии совещание националов-членов ВЦИК под председательством Т. Рыскулова в ноябре 1926 г. Какие же требования "националистического характера" предъявляли его участники? Они выступали: против форсированного индустриального развития окраин; требовали производить выборы в ЦК ВКП (б) на основе национального представительства, то есть пропорционально от каждой национальной республики и области; стремились иметь при каждом наркомате в Москве особые представительства национальных республик. "Враг" Иногамов (отсюда -- целый уклон -- иногамовщина) дошел до того, что в своей книге "Узбекская интеллигенция" -- выдвигал "идеалистическую" концепцию о решающем значении национальной интеллигенции в победе революции в Туркестане, "принижая" роль рабочего класса, которого по существу там и не было.
Или возьмем заключение по делу группы лиц из "контрреволюционной троцкистской организации белорус-ских национал-демократов". Речь идет о 1927 годе. Что хотели эти "антисоветские элементы": создания условий для развития мелкой торговли и ремесла; всеобщего гражданского равенства перед законом; уничтожения сословных, национальных и всех других общественных различий и привилегий; свободы личности и слова; организации самоуправляемых общин на выборном начале; организации народного правительства путем национального собрания, выбирающего президента республики; учреждения народного сейма, избранного на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования. Вряд ли такие требования можно квалифицировать как националистические, более того -- они демократичны по сути.
Сегодня в опыте национальной политики первых лет Советской власти ищут положительных уроков для современности. Вспоминают о Наркомнаце, национальных секциях партии, национальных советах, районах, библиотеках, школах и т. п. Все это было, однако следует учесть, что деятельность этих учреждений была жестко завязана на коммунистической идеологии и преследовала в первую очередь интересы партии, осуществлялась под ее контролем. Многие хорошие решения оставались на бумаге -- хронически не хватало средств и компетентных работников. Характерна докладная записка Ем. Ярославского, поданная в марте 1934 года И. Сталину -- "Об искривлении партийной политики в национальных районах". В ней констатировалось плачевное положение дел в националь
ных школах, репрессии против коренного населения Севера и т. п.
В актив национальной политики Советской власти записывается возрождение и создание национальных куль-тур у ряда народов, в частности не имевших до революции своей письменности. Отрицать стремление к этому было бы по меньшей мере неисторично. Но также было бы неисторичным не сказать и о тех ошибках и искажениях, которые сопровождали "национально-культурное строительство".
Национальное так или иначе вступало в противоречие с классовым. В этом плане очевидна и борьба с религией, ибо та своими канонами противодействовала официальной идеологии. Отсюда и борьба с национальными традициями и разрушения большевиками национальных (культовых) памятников.
Показательно, что в годы гражданской войны большевики уже не очень церемонились с национальными культурно-историческими памятниками. Вероятно будут жаловаться на постой кавалерии в "Ясной Поляне", доверительно делился Калинин в письме к Сталину. Хоть и дороги реликвии, но это все-таки "реликвии".
По-моему, военный расчет должен быть решающим. Еще менее церемонились с культовыми зданиями. Однако когда было необходимо, большевики опирались на религиозный фактор как элемент национально-освободительного движения. Так, в годы гражданской войны для борьбы с белогвардейцами, которые стремились восстановить "единую и неделимую", ЦК РКП направляет письмо Шейху Дагестана с призывом вести борьбу с Деникиным на основе "славных традиций имама Шамиля, боровшегося с русскими колонизаторами". Но когда победа над белыми армиями была одержана, то уже в 1921 г. органы ВЧК проводят операцию по аресту 300 видных мусульман Кавказа. А через четверть века Шамиль надолго попадет в английские агенты.
Национальное и религиозное методично вытравляются из сознания людей, в первую очередь, подрастающего поколения. Например, когда в январе 1923 года по инициативе Наркомпроса созывается Всероссийский съезд губернских советов национальных меньшинств, то в материалах по его проведению указывалось на необходимость "бороться про-тив проникновения через национальную литературу, песню, сказку религиозного и национального элементов". Особое
внимание рекомендовалось обратить на "культивирование пролетарских и революционных праздников".
Своего апогея "интернациональная" политика в сфере духовной жизни достигла в их централистском "окультуривании" по-русски. "Преобразуя" арабскую графику, якобы отражающую мусульманско-религиозное начало, партийно-государственное руководство разрушало тем самым сложившиеся культурные традиции. "Само население называло новый алфавит "издевательством" и "кукольной комедией". Наверх шли письма, остававшиеся без внимания. "Глубокоуважаемый товарищ Сталин,-- писал в мае 1927 г. из Казани Г. Шараф,-- ... вопрос о перемене шрифта является вопросом, близко и реально касающимся каждого грамотного и полуграмотного,... для миллионов людей вопрос о перемене шрифта является вопросом о создании новых навыков в процессе письма и чтения, почти равняющийся обучению грамоте заново и потребующем затраты громадной энергии и средств".
Дальнейшее развитие Советского многонационального государства осуществлялось уже в рамках оформившейся тоталитарной системы. Человек с его индивидуальной сущностью был превращен лишь в инструмент достижения определенных целей и задач. Антигуманный пресс тоталитаризма испытали все, без исключения, народы. Разрушались трудовые навыки, опирающиеся на многовековые традиции. Была растоптана национальная культура, геноциду подверглась творческая интеллигенция. Классовый "подход" в дальнейшем дошел до клеймения целых народов на предательство, хотя на деле преданы были они. И если в первые годы Советской власти истинный характер интернационалистской идеологии и политики еще как-то камуфлировался, то последующие события наглядно продемонстрировали, что это было ее "ядром и сущностью". В полной мере ощутили это и народы, которые в пароксизме отчаяния, из-за колючей проволоки спецлагерей для "переселенцев" уже после войны тайно вынашивали мысли о "завоевании их Америкой и Англией" как последнего шанса на освобождение.
И все же страх репрессий и террор не смогли убить в людях человеческое. Сохранялось и национальное достоинство и уважение представителей различных национальностей друг к другу. Можно называть это интернационализмом, а можно -- простой порядочностью, своего рода нравственным иммунитетом, предохраняющим род человеческий от вырождения.
Одна из существенных метаморфоз интернационалист
ской политики большевиков состояла в том, что объектом партократической экспансии стал народ "метрополии". Тоталитаристское великодержавие отразилось самым пагубным образом на русской нации, России в целом. Через механизм дотаций, "братской помощи" из нее выкачивались средства -- в итоге пустели деревни, обескровливался потенциал народа. Не шло это "впрок" и коренным национальностям -- многое уходило на разбухший управленческий аппарат, в гигантские стройки, помпезные кампании -- как и российская деревня, хирели аул и кишлак. Осуществлявшаяся бюрократическими методами "корени-зация" нередко на практике оборачивалась дискриминацией граждан некоренной национальности.
В 1919 году Ленин написал одну из своих "крылатых фраз"-- "Мы хотим добровольного союза наций", ушедших в область "кремлевских мечтаний". Ход истории ставит нас перед необходимостью вернуться к этой идее на подлинно демократической основе и с учетом современных экономических и политических процессов.
ЛИТЕРАТУРА Историки спорят. М., 1989.
Pipes R. The formation of the Soviet Union. No 9, 1968. Carrere d'Encausse H L'empire eclate. Paris, 1978. Авторханов А. Империя Кремля. Вильнюс. 1990.
ГЛАВА 5
ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ПОЛИТИКА
РЕВОЛЮЦИОННОГО БОЛЬШЕВИЗМА
1921 -- 1927 гг.
"НЭП был в известном смысле "фальсификацией термидора". Изменение хозяйственной политики без видоизменения политического режима было лишь --политическим ходом, и все основные уступки НЭПа взяты постепенно назад. На смену "коммунизма военного" явился "коммунизм в перчатках", который был продолжением властвования той же Коммунистической партии, преследовавшей те же свои цели, но изменившей, по соображениям целесообразности, методы их достижения". (Из газеты "Возрождение".-- 1927.-2 августа)
Стратегические трудности новой экономической политики: к госкапитализму или к социализму? Реформа политического строя: замыслы и реальность.--Кризис 1923 года. --"Аппаратчики" и "демократы" в борьбе за ленинское идейно-теоретическое наследие.-- Поворот 1925 г.--"лицом к деревне".--"Тройка", "семерка"... Сталин.-- Нарастание структурных диспропорций в экономике страны. -- "Лево-правые" зигзаги сталинского режима партийно-государственной власти.-- Платформа "объединенной оппозиции".--Кризис 1927 года или "сумерки" НЭПа.
По справедливому замечанию известного американского политолога 3. Бжезинского, для многих советских людей 20-е годы "были лучшими годами той эры, начало которой возвестила революция 1917 г.", а господствовавшая в те годы новая экономическая политика (НЭП) стала по этой причине "лаконичным термином для обозначения периода экспериментирования, гибкости и умеренности".
Вместе с тем, именно через нэп, его идейно-теоретические принципы и организационно-практические выводы российский большевизм исчерпал свои реформаторские потенции, а потому и возвращение к ним, предпринятое в начале эпохи горбачевских экономических и политических реформ, вскоре повлекло за собой нарастающую поляризацию советского общества по вопросу о роли и месте КПСС в рыночной системе экономических отношений. Сумеет КПСС, сохранив себя в качестве главенствующей структуры государственной машины управления, "вписаться" в рыноч
ную экономику, и тогда перестройка будет иметь своим результатом своеобразный "рыночный социализм", сочетающий в себе элементы государственно-монополистического предпринимательства и социального протекционизма. Выполнит она только первую часть этой исторической задачи, и тогда создание рыночного механизма перейдет в руки общественно-политических сил, ориентирующихся на полную приватизацию государственной собственности и ликвидацию "социалистической перспективы" в лице монопольно правящей Коммунистической партии.
Политические и экономические противоречия, которыми ознаменовался период горбачевских реформ, достаточно серьезный повод для реконструкции исторических обстоятельств становления большевистского реформизма и его ограниченных возможностей, по поводу которых до сих пор сохраняются определенные иллюзии.
* * *
Политические решения X съезда РКП (б) запоздали ровно настолько, насколько мог быть предотвращен Кронштадт, остановлена "антоновщина" и другие массовые антибольшевистские восстания конца 1920-- начала 1921 г. Не менее трагическим в этом запаздывании было и то, что оно прервало наметившийся было политический компромисс большевиков с революционно-демократическими партиями России (социал-демократами и социалистами-революционерами) на основе признания неотложности мер по прекращению гражданской войны и переходу к мирному восстановлению народного хозяйства. Лозунги несчастных кронштадтцев --"вся власть Советам, а не партиям", "отмена продовольственной разверстки и свобода торговли"--являлись повторением положений основных программных документов партий революционной демократии периода скончания гражданской войны, с которыми большевики не были согласны, но вынуждены были относиться к ним более или менее терпимо, чтобы не терять союзников в борьбе с белогвардейцами и иностранными интервентами. Кронштадт положил конец этой терпимости, предоставив социал-демократам и социалистам-революционерам сомнительную "честь" политического руководства антибольшевистской вооруженной борьбой, на которую многие из них вовсе не претендовали.
Совпадение решений X съезда РКП (б) об отмене продовольственной разверстки и допущении свободного
товарообмена с объективными потребностями развития крестьянского сельского хозяйства не перечеркивает того обстоятельства, что именно коммунисты больше всего упорствовали с отменой продовольственной диктатуры, ибо видели в ней верный способ осуществления своей программы революционного перехода к социалистическим формам производства и распределения. "Для рабочей власти это не допустимо, и в борьбе против этого мы не остановимся ни перед какими жертвами",-- говорил Ленин в марте 1920 г. по поводу предложений о введении натурального налога и легализации свободной торговли. X съезд РКП (б) словами того же Ленина признал это упорство "ошибочным" и противопоставил ему идею постепенного превращения сельского хозяйства в социалистическое по мере того, как будет создана "материальная база, техника, применение тракторов и машин в массовом масштабе, электрификация в массовом масштабе".
Заявляя о готовности употребить власть для удовлетворения экономических интересов многомиллионного крестьянства, РКП (б) продолжала "консервировать" в ее механизме свои преобразовательные замыслы, не скрывая того, что рассматривает "нэп", выражаясь словами известного большевика Ю. Ларина, "как наше поражение, как нашу уступку, но отнюдь не как какое-то новое радостное завоевание, как необходимый и неизбежный шаг, но не как повод к пляске и танцам".
Но если для РКП (б) реформизм был допустим лишь настолько, насколько он укреплял ее монополию на власть, то для партий революционной демократии он являлся и целью, и средством политического руководства массами. Для социал-демократов и социалистов-революционеров социально-экономическая действительность страны периода окончания гражданской войны уже являлась преддверием социализма, в который оставалось лишь войти при помощи правильных экономических отношений между городом и деревней, предоставления рабочим и крестьянам права свободно распоряжаться плодами своего труда и, разумеется, путем создания Советского демократического государства, правовая основа которого зиждилась бы на единстве социально-политических устремлений рабочего класса, крестьянства и демократической интеллигенции. Своим поворотом 1921-го года к реформаторской экономической политике большевики в очередной раз разрывали органическое единство экономической и политической демократии. Впервые они сделали это, как известно, в октябре 1917 г., взяв на
вооружение эсеровскую аграрную программу социализации земли, с помощью которой смогли удержаться у власти и преградить дорогу Учредительному собранию. Блокируя своим новым экономическим курсом политическую демократию, большевики, независимо от их воли, закладывали глубокие противоречия в проводимые ими экономические мероприятия, которые, как и в предыдущий период, были чреваты гражданской войной между народом и Коммунистической партией -- государством.
Руководству РКП (б) стоило немалого труда убедить рядовых коммунистов в целесообразности нового экономического курса, встретившего на местах определенное противодействие. Несколько уездных парторганизаций усмотрели в оживлении частной торговли и в переговорах с иностранными капиталистами о концессиях "капитуляцию перед буржуазией". Практически во всех парторганизациях имели место случаи выхода из РКП (б) "за несогласие с нэпом". Весьма распространенным было и мнение о тактическом смысле решений X съезда, якобы призванных в первую очередь стабилизировать политическую обстановку в стране; в этой связи совершенно стихийно было пущено в оборот выражение "экономический Брест", намекающее не только на вынужденный характер уступок крестьянству, но и на их скорое аннулирование. Работники Наркомпрода на местах мало считались с разницей между разверсткой и натуральным налогом и ожидали не ранее, чем осенью, вернуться к политике продовольственной диктатуры.
В связи с нарастанием недовольства со стороны "низов" РКП (б) ее Центральный Комитет решил созвать в мае 1921 г. экстренную Всероссийскую партконференцию. В своих выступлениях на конференции В. И. Ленин доказывал неизбежность новой экономической политики, подтвердив, что она вводится не для обмана, а "всерьез и надолго", возможно, на 5--10 лет. "Конечно,--говорил он,-- приходится отступать, но надо самым серьезным образом, с точки зрения классовых сил относиться к этому. Усматривать в этом хитрость --значит подражать обывателям...". Суть же сложившегося соотношения классовых сил, по его мнению, было таково, что "или крестьянство должно идти с нами на соглашение, и мы делаем ему экономические уступки, или -- борьба".
Накануне X Всероссийской партконференции В. И. Ленин еще раз уточнил формулу предпринимаемого "отступления", обозначив ее понятием "госкапитализм". Эта формула вобрала в себя и концессии, и совершающийся через органы
кооперации товарообмен с крестьянством, и частную торговлю на комиссионных началах, и аренду мелких государственных предприятий. В написанной в апреле 1921 г. брошюре "О продовольственном налоге" он признал, что "еще много нужно и должно поучиться у капиталиста", что "за науку заплатить не жалко, лишь бы ученье шло толком". Прочитавший рукопись брошюры Л. Б. Каменев написал В. И. Ленину в своем отзыве, что большинству партработников она "покажется чем-то неслыханным, новым, переворачивающим всю практику", поскольку "весь аппарат (Губисполкомы, комиссары и пр. и пр.) привык работать как раз в обратном направлении".
Так оно и происходило: стремление идти на выучку к капиталистам сопровождалось боязнью капитализма, причем не только рядовыми, но и ответственными партработниками. Не исключением из правила был и В. И. Ленин. В конце 1922 г. Политбюро ЦК РКП (б) отклонило по его инициативе чрезвычайно выгодную концессию английского предпринимателя Л. Уркарта. По сведениям Г. Е. Зиновьева, "Владимир Ильич выступил против этой концессии не потому, что условия Уркарта были плохи, а потому, что в конце концов он себе сказал, он и мы с ним: лучше бедненькая, серенькая Советская Россия, медленно восстанавливающаяся, но своя, чем быстро восстанавливающаяся, но пустившая козла в огород, такого козла, как Уркарт".
Боязнью капитализма было проникнуто стремление В. И. Ленина и активно поддерживающих его Л. Д. Троцкого и Л. Б. Красина не допустить демонополизации внешней торговли, несмотря на то, что деятельность Нарком-внешторга была крайне расточительной. По мнению В. И. Ленина, даже частичное открытие границ повлекло бы за собой "беззащитность русской промышленности и переход к системе свободной торговли. Против этого мы должны бороться изо всех сил...".
В конце 1921 г. ленинская формула "госкапитализма" обогащается понятием "перевода госпредприятий на так называемый хозяйственный расчет", то есть, по его словам, "в значительной степени на коммерческие, капиталистические основания". Сама постановка вопроса о целесообразности новой формы хозяйствования и управления достаточно решительна: "Надоела,-- пишет он,--лень, разгильдяйство, мелкая спекуляция, воровство, распущенность. Почему не "хозяйственность"? Но при всем радикализме этой постановки вопроса в ней даже отсутствует
намек на возможность передачи собственности на средства производства непосредственно коллективам промышленных предприятий, чтобы они сами были заинтересованы покончить с названными Лениным пороками. Не предусматривала ленинская концепция хозрасчета и возможности заинтересовать рабочих непосредственным участием в прибылях государственных трестов. Лишь в июле 1926 г. с таким вопросом обратился в Центральный Комитет партии Л. Б. Каменев, предложив "хотя бы в виде опыта применить новые формы оплаты труда, с тем, чтобы повысить коллективную заинтересованность рабочих масс в социалистическом производстве (участие в прибылях)". Однако никаких последствий данная инициатива не имела.
Заявляя о том, что нэп вводится "всерьез и надолго", лидеры большевизма не упускали случая подчеркнуть, что все это --"не навсегда". Недаром в начале 20-х годов Политбюро ЦК обращало особое внимание на правовую сторону регулирования частнохозяйственных отношений, чтобы иметь против них наготове соответствующие юридические основания. "Величайшая ошибка думать,-- писал В. И. Ленин в марте 1922 г.,-- что нэп положил конец террору. Мы еще вернемся к террору и к террору экономическому". В сентябре 1922 г. на Политбюро ЦК РКП (б) специально, например, заслушивался вопрос о досрочном расторжении концессионных соглашений. Было решено иметь в гражданском и уголовном законодательстве такие статьи, "которые в нужный момент обосновали бы прекращение концессии".
При таком политическом подходе к развитию частнохозяйственных отношений трудно было ожидать появления цивилизованных форм государственного и частнокапиталистического предпринимательства. "Какой уж там государственный капитализм!?"-- восклицал в своей речи на 11 Всероссийской партконференции Ю. X. Лутови-нов -- известный деятель профдвижения начала 20-х годов. --"Нарождается, -- утверждал он, -- предпринимательский, нашими собственными руками выхоженный, вынянченный капитализм".
Действительно, период формирования государственных хозрасчетных трестов давал немало примеров сращивания интересов руководства трестов и спекулянтов-предпринимателей, срывавших немалые барыши с торгово-посредни-ческих услуг этим трестам, вместо того, чтобы самим заниматься организацией производства и торговли в их "цивилизованных" капиталистических формах. К 1924 г.
частный капитал держал под своим контролем уже две трети оптово-розничного товарооборота страны, усугубляя и без того вопиющую бесхозяйственность новых хозяйственных органов, руководство которых, пришедшее из ликвидированных главков и центров, научилось осуществлять функции нормированного распределения товаров, но плохо разбиралось в организации торговли и рынка. Безо всякого преувеличения можно поэтому было говорить о нарождении элементов паразитического, спекулятивно-бюрократического капитализма, не имевших ничего общего с теми образцами государственного капитализма, которые существовали в развитых капиталистических странах Европы.