Как-то вечером пришел к ужину дядя Чеонг. Он только что вернулся из поездки по делам в Сабах. Дядя рассказывал, что Сабах напомнил ему неисследованную Малайю, какой она была лет тридцать-сорок назад. Та же нетронутость, то же стремление что-то предпринять, а руки приложить там есть к чему. Был бы он помоложе, уверял дядя, он обязательно рискнул бы попробовать свои силы в Сабахе. Страна возможностей для молодых, предприимчивых и сильных духом.
Куан Мэн размечтался. А почему бы нет? В конце концов, он из иммигрантской семьи - как чуть не каждый сингапурец. Его дед отправился когдато в путь из Срединной империи в неведомые тропики, плыл на крохотной утлой лодчонке в Южные моря, не зная, что ждет его впереди. Мысль о предприимчивых предках взбудоражила его. Он почти ощутил их горячую, неспокойную кровь в своих жилах. Однако кровь эта заметно остыла, пройдя через жилы его родителей. Впрочем, бывает же, что наследственные качества передаются через поколение. Может быть, это произошло в их семье? Может быть, он, Куан Мэн, настоящий наследник дедов - первопроходцев, сильных духом и целеустремленных? Конечно! Куан Мэн уже видел себя строителем новой страны, девственной и зеленой. Она ждет его. Решено - следующим рейсом в Джессилтон.
Сначала придется объясниться с родителями, терпеливо, но настойчиво растолковать им про зов крови и все такое, про неодолимую тягу, таинственное устремление, святой долг, наконец, предопределенный звездами. Он их уговорит. А если они не поддадутся на уговоры, если они не поймут, не сумеют уяснить себе все это - он будет непреклонен. Прежде всего он подаст заявление об уходе и возьмет расчет, потом получит разрешение работать за границей. Куан Мэн запнулся. Разрешение на работу - чтоб освоить нетронутые земли? Увы, так полагалось по закону. Куан Мэн твердо знал, что никто ему такое разрешение не даст. Вот в чем все дело. И нет у него никаких связей, и нет знакомых со связями. Вот и заминка. А ему так хотелось стать строителем Империи! Не судьба. Опять судьба?
После ужина дядя Чеонг взял его под руку и повел на балкон. Мораль читать, сообразил Куан Мэн. Опять родители жаловались на старшего сына. Куан Мэн приготовился. Два глубоких вдоха с медленными выдохами. В легких оказалось слишком много кислорода, и он закурил сигарету для противодействия избытку свежего воздуха.
Они облокотились на перила. Дядя Чеонг глубоко затянулся своей тоненькой сигаркой. Начинается, подумал Куан Мэн.
- Хороший вечер. Прохладно.
- Да, дядя.
- Куда-нибудь собираешься?
- Да, дядя.
- Как тебе нравится твоя работа, Мэн?
- Тоска зеленая! - честно доложил Куан Мэн, подумал и добавил: - Но терпеть можно.
- Представляю. Наверное, и правда скучно. Но с чего-то необходимо начать, чтобы потом выбиться наверх.
- Куда это наверх, дядя?
Дядя Чеонг сам начинал когда-то клерком и выбился в люди. Теперь у него собственное дело. Но дядя Чеонг был не из тех, кто любит приводить в пример собственный успех, - он был слишком деликатен и мягок для этого. Он повернул голову и посмотрел на племянника:
- Не знаю, Мэн. А ты как думаешь?
- Я как думаю? Я думаю, что кончу жизнь тем, с чего начал, - буду клерком.
Неожиданно Куан Мэну захотелось высказаться честно и без утайки. Хоть раз кому-то все сказать.
- Иными словами, дядя, нет у меня будущего. Никаких перспектив. Меня ждет все то же, что я имею сейчас: я клерк, всегда буду клерком, проживу жизнь клерком, моя жена будет женой клерка, у нас будет семья клерка, и умру я все тем же клерком. Будет у меня сын - его тоже ожидает такая судьба, и он тоже станет клерком. Я не знаю, как вам удалось избежать этого, легко вам было или трудно - не знаю, лучше вам сейчас или хуже - но вы сумели вырваться. А у меня ничего не выйдет, и я это знаю. У меня нет, - он хотел было сказать "таланта", заменил это словом "желание", - способностей. Нет способностей, - повторил он.
- Об этом пока рано судить, Мэн. Ты начал работать всего сколько? Год назад? Рано судить. Надо испытать свои способности. Надо быть справедливым к себе.
- К себе я совершенно справедлив. Ну ладно, я проработал меньше года, но этого вполне достаточно. Из меня ничего не выйдет.
- Глупости. Один год еще ни о чем не говорит. Надо поработать подольше. Все у тебя выйдет, выбьешься в люди. Я не говорю, что у каждого может выйти, но у тебя, по-моему, должно. Нужно только быть смелым, терпеливым, настойчивым, много трудиться, и, конечно, нужна удача. Удача обязательно нужна.
- Видите, дядя, сколько всего нужно. А что я?
- Я и не подозревал, Мэн, что ты так подавлен.
- Я не подавлен. Просто я знаю.
- Но вот то, что ты знаешь, как ты говоришь, это и давит на тебя. Ты еще слишком молод, чтобы знать такие вещи, а ты их знаешь, поэтому такое подавленное состояние.
- Вы так говорите, дядя, будто я какое-то исключение, как будто мало кто в таком положении, как я. Я думаю, таких много. Таких, как я, наверно, тысячи и тысячи. Они-то все тоже знают?
- Может быть, может быть, - раздумчиво сказал дядя.
Его глаза, оплетенные тоненькими морщинками, смотрели в неопределенную даль, может быть, высматривали лица тысяч и тысяч печальных молодых людей, таких, как Куан Мэн, таких, которые знали. По всему городу. Тысяч. Дядя, наверное, забыл, как трудно быть молодым, и теперь вспоминал свою молодость и как трудно он выбивался наверх.
Добрые глаза посмотрели на Мэна - дяде всегда нравился этот племянник, сдержанный, немногословный юноша.
- Мэн, - негромко сказал он. - Мама рассказала мне, что ты много пьешь. Она очень переживает за тебя.
Куан Мэн не успел ответить.
- Не нужно ничего объяснять. Ты уже все объяснил. Я думаю, я тебя понял.
- Спасибо, дядя.
- Не нужно благодарить меня, Мэн. Я для тебя ничего не сделал и ничего не могу сделать. Придет твое время, и ты сам во всем разберешься. Я заговорил об этом, потому что твоя мама волнуется. Ты бы постарался быть... - он запнулся, подыскивая слово, и наконец нашел его, - поаккуратней...
- Я постараюсь.
Куан Мэна не удивляло, что мать избрала именно дядю Чеонга для этого разговора с ним. Он любил дядю Чеонга, и дядя Чеонг его понял, но все равно Куан Мэну было досадно, что это был не отец. Необъяснимо - но это должен был быть отец. Связь отца и сына, что ли.
- Вот и хорошо, - сказал дядя. - Как-нибудь выберем время и выпьем вместе. А пока я скажу твоей маме, чтоб она не беспокоилась. Ей же просто надо, чтоб ее кто-то успокоил.
После дядиного ухода Куан Мэн пошел в город. Теперь он ясно понимал причину своей тоски и, чтоб забыться, выпил гораздо больше обычного. Домой он вернулся пьяный в стельку. Будто назло.
ГЛАВА 16
Начался сезон дождей. В небе клубились облака, тяжелые и темные от влаги. Они в любую минуту могли пролиться бурным ливнем. Люди все время поглядывали на небо в постоянной подозрительности, в вечной настороженности. Дожди со шквальными ветрами обрывают пожухлые листья с деревьев, несут по улицам клочья газет, пыль и мусор. Почти непрестанно грохочет гром, посверкивают молнии. Погода загоняет людей в дома. Куан Мэн посматривал на небо, будто ждал знака. Он был разлучен с морем: его лазурный мир стал серо-зеленым и чужим. Куан Мэн избегал его.
В это воскресное утро он проснулся от шума дождя и долго лежал в постели, вслушиваясь в плески и капельный стук, соображая, что дождь заставит его торчать дома все утро, а то и весь день. Надо было собраться с силами, чтоб высунуть нос на кухню. Куан Мэн завтракал один. Мать ушла к соседке на третий этаж. Он не торопясь поел, убрал со стола и составил посуду в раковину. Вынес чашку кофе на балкон и вернулся в квартиру за газетами и за плетеным креслом.
Дождь так и лил, крупные капли хлопались и на балкон. Потоки воды смазали очертания соседних домов, вода заполнила весь город, и он притих. Остался слышным только плеск дождя, который заглушил все, даже мысли Куан Мэна.
Куан Мэн отпил кофе и попытался вникнуть в смысл газетных заголовков, но дождь отвлекал его, не давал сосредоточиться.
- Как льет, а?
Это подошел сосед, мистер Лим. То есть Бун Тек.
- Да, - ответил Куан Мэн и остро почувствовал глупость своего ответа факт дождя не нуждался в подтверждении.
- До чего же плохая стоит погода, правда?
- Правда, плохая.
Бун Тек указал на пачку газет рядом с плетеным креслом.
- Что вы думаете обо всем этом, Куан Мэн?
- О чем? Я еще не прочитал.
- О территориальных притязаниях Филиппин на Сабах.
- Ах, об этом! - воскликнул Куан Мэн, не зная, что еще сказать.
Он не задумывался над территориальными претензиями и полагал, что другие поступают так же не задумываются о таких вещах.
- Новые доказательства так же несостоятельны, как все, что Филиппины заявляли раньше. У Филиппин нет никаких прав на Сабах.
Поскольку Куан Мэн понятия не имел, в чем заключаются новые доказательства, и ни за что не смог бы вспомнить, что требовали Филиппины раньше, ему пришлось ограничиться невнятным хмыканьем.
- Вот именно! - поддержал его Бун Тек, принявший междометие за точку зрения.
Куан Мэн уже давно убедился, что в серьезных разговорах вполне достаточно участвовать нечленораздельным мычанием.
- Вам не кажется - я лично считаю, что это именно так, - что президент Маркое раздувает этот вопрос, чтобы получить побольше голосов на выборах? Это искусственно созданная ситуация, которая нужна ему для отвлечения внимания народных масс от невыносимого положения внутри страны и от неспособности правительства решить ряд серьезнейших вопросов. Единственное, что нужно Маркосу, - чтобы его переизбрали еще на один срок!
- Н-да, - пробурчал Куан Мэн.
- Это трагично для едва родившегося чувства нашего регионального единства. Не исключено, что АСЕАН взорвется изнутри. И почему мы, азиаты, так глупы, что история ничему не может нас научить? О каких возможностях прогресса и модернизации Южной Азии можно говорить, если наши лидеры не в состоянии подняться над узкоместническими интересами, над мелочным национализмом? Есть от чего прийти в отчаяние.
Бун Тек любил поговорить на отвлеченные темы: о жизни, о политике, о спорте, об искусстве, но его разговоры не раздражали Куан Мэна - Бун Тек не разглагольствовал, как те, кто считает, будто собеседник глупее или наивнее их. Бун Тек не сомневался, что собеседник разделяет его заинтересованность и обеспокоенность. Поэтому его и слушать можно было.
Бун Тек изложил Куан Мэну свое толкование сабахских событий. Куан Мэн согласился с точкой зрения друга - все равно у него не было собственной. Бун Тек остался доволен и пригласил Куан Мэна пообедать у него в один из ближайших дней. Когда он ушел, Куан Мэн снова взялся за газеты с намерением разобраться в мировых событиях, но после разговора с Бун Теком ему показалось, будто он и так все знает, и он переключился на комиксы.
На балкон ворвался Куан Кэй.
- Привет! - выпалил он.
- Привет.
- Что делаешь?
- Комиксы читаю.
- А после обеда что будешь делать?
- После обеда? Посмотрим.
- А все-таки?
- Говорят тебе - посмотрим!
- В кино пойдешь? В "Капитоле" идет картина, и там полно...
- Голых баб. Знаю. Хочешь сходить, что ли?
Куан Кэй вдруг засмущался.
- Ну, вообще, я бы не против...
- Ладно, сходим.
Дождь затихал, и после обеда уже не лило, а накрапывало. Братья вышли на автобусную остановку. Пока ждали автобуса, их волосы, лица и голые по локоть руки успели покрыться мелкой водяной пылью, похожей на росу. В автобусе они начали вытираться платками. Стекла запотели от дыхания пассажиров, и Куан Кэй, севший у окна, всю дорогу рисовал пальцем на стекле.
Из-за дождя в кино было мало народу. Взяли билеты по доллару и сели в первый ряд, задирая головы к гигантскому экрану.
Выйдя на улицу после сеанса, они обнаружили, что дождь опять льет как из ведра. Серый мир. Проскочили под ливнем в кафе-мороженое и заказали по две порции. Оттого, что он опять пришел в кафе-мороженое, и оттого, что с ним был младший брат, Куан Мэну начало казаться, будто вернулись его школьные годы. Хорошо быть молодым, подумал Куан Мэн, как умудренный жизнью старик.
Воскресный ужин прошел почти весело. Хотя никто в семье не считал себя буддистом или даосистом, в доме китайские праздники всегда отмечались. Но дело было даже не в празднике - просто семья почувствовала себя дружной и счастливой. Может быть, дождь за окнами заставил оценить тепло и уют домашнего очага, в который каждый из них вносил долю и своим настроением, все вели себя так, будто вступили в тайный сговор дружелюбия. И как будто бы каждый понимал, как непрочна, почти случайна, эта обстановка тепла и любви.
Мать хлопотала на кухне, так и сияя счастьем. Сильная, терпеливая женщина, вырастившая их, готовившая им, обстирывавшая и обштопывавшая их всю жизнь, - в этот вечер она выглядела особенно сильной. Она будто говорила своим видом - вот это и есть единственное, что мне надо. Отец сидел спокойный и довольный, будто соглашаясь с матерью - это и есть единственная награда за все его труды и старания. Даже младшим детям передалось это настроение, и они вели себя свободно, но не надоедливо. И Куан Мэн, закурив после еды, почувствовал себя свободным, как сигаретный дым, который, клубясь, таял под потолком.
ГЛАВА 17
Дожди не унимались почти две недели, и город вдруг ярко зазеленел газоны на улицах, засеянные травой круги на перекрестках, тысячи садов и садиков в богатых жилых кварталах, даже деревья возле дома Куан Мэна - все напиталось водой, загустело, заблестело.
Куан Мэн чувствовал себя придавленным изобилием воды, от которой словно намок весь мир и его жизнь. Небо стало низким и тяжелым от дождевых облаков, почти скрывших собой синеву, нависших, как несушки над яйцами. Все предметы сделались как будто ниже. Куан Мэн никуда не ходил: из дома - на работу, с работы - домой.
Как-то позвонил Хок Лай и сказал, что хорошо бы всем собраться вместе с Порцией и выпить. После истории с Люси Куан Мэн избегал Порции, считая его повинным в своих неприятностях. В конце концов, думал он, я только человек. Но это было давно. Казалось, что это было очень давно, хотя в действительности миновало всего несколько недель. Изживаю собственную жизнь, думал Куан Мэн. Почему он так небрежничает со своим прошлым, отбрасывая его, как старую газету, которая теряет ценность, когда ее прочтут? Порция, Люси, покойная бабушка, друзья его детства. Это неправильно, размышлял Куан Мэн, нельзя так разбрасываться воспоминаниями. Их нельзя бросать - они невозвратимы. В этом есть что-то плохое и такое грустное.
Хок Лай не отставал - Порции самому стыдно из-за этой истории с Люси, говорил он. Порция хочет извиниться, он осознал свою вину. Неужели Куан Мэн не может простить и забыть? Тем более что Порция скоро уезжает. Забыть о ссоре во имя прошлой дружбы. Простить, как мужчина мужчину.
Куан Мэн весь день ходил будто в воду опущенный. Как всегда, он машинально выполнял свои обязанности на работе, со страхом ожидая наступления вечера и встречи с прошлым. Страх не оставлял его в автобусе, страх не смыло под душем. Куан Мэну хотелось бы проглотить страх вместе с едой, но ужин кончился, а страх остался. И только когда он снова вышел из дому, ему стало легче от сознания неизбежности встречи.
Они договорились встретиться в "Мэйфер-баре" на Армянской улице. Куан Мэну пришлось ехать с тремя пересадками, которые измучили его, и, когда он входил в бар, ему было плевать на все ровным счетом!
В первую минуту ему показалось, что Порция похудел, потом он решил нет, все такой же. Оба испытывали сильную неловкость, и каждому хотелось помочь другому поскорей преодолеть ее.
_Меа culpa, mea culpa, mea maxima culpa!
Моя вина, моя вина, моя великая вина!_
Постепенно они пришли в себя. Почти стали снова друзьями.
Когда Куан Мэн огляделся, он почувствовал себя не в своей тарелке. Здесь собирался совсем другой народ, чем в тех барах, к которым он привык. Уверенные люди, знающие свое место в жизни, люди с профессией или с собственным делом, люди, либо добившиеся успеха, либо родившиеся в преуспевающих семьях. Однако почти все они держались так, будто проводили время недостойным обра
135
зом - то ли нервничали из-за того, что пришли не с женами, то ли еще что. Они были похожи на маленьких мальчиков, которых застукали с руками в карманах.
Но после первой же бутылки пива Куан Мэн перестал обращать на них внимание.
- Счастливчик ты, Порция! - говорил Хок Лай. - Представляешь, сколько беленьких девочек ждет тебя, смуглого чужестранца. Напиши мне и подтверди точно ли, что белые девочки предпочитают черных мужчин.
- Да иди ты!
- Чего - иди ты! Ты что, не слышал?
- Если что и правда, так им, наверное, нравятся настоящие черные, негры, а не индусы вроде меня.
- Брось ты! Ты ж черней любого негра! Мы тебя еле видим в темноте, что, не так?
- Кончай дурака валять!
- Но ты же действительно везунчик, скотина! - не отставал Хок Лай.
- В чем это мне повезло? Ты тоже когда-нибудь поедешь за границу. Вот женись на этой своей курочке, которая золотые яйца несет, - на Сесилии.
Хок Лай уже успел похвалиться своей близкой помолвкой с Сесилией. В конце месяца он уходил из страховой компании в банк будущего тестя.
Хок Лай и Порция разговаривали преимущественно друг с другом, и Куан Мэн не был уверен, помнят ли они о его присутствии. Нет, наверное, думал он. А может, да. Бывает иногда, что присутствие третьего человека оживляет беседу, даже когда этот человек принимает в ней пассивное участие.
Нет, не то чтобы он играл роль буфера. Его функция многозначней, поэтому ее трудно определить. Ясно было одно - Куан Мэн чувствовал, что между ним и его друзьями появилась не вполне отчужденность, но какая-то отдаленность. Какими разными мы становимся, подумал он и тут же понял, что это началось давно, что они были разными уже в школьные годы, в самом начале их дружбы. Просто сейчас разница между ними сделалась отчетливей, а дальше будет еще отчетливей. И пути их разойдутся. Куан Мэн понимал, что вместе им осталось быть совсем недолго. Вот уедет Порция в Англию, вот женится Хок Лай.
Я один останусь неустроенным... Хотя Куан Мэн утверждал, что всю жизнь будет клерком и что его образ жизни будет точным повторением отцовского, он все-таки не мог представить себя в будущем. Невозможно повторить отцовскую жизнь - вообще ничего нельзя повторить, а если повторение будет неточным, то и сходство будет неполным. А самое важное - это разница. Куан Мэн был молод и не мог поверить, что его жизнь так и пройдет, как он предсказывал. В молодости люди бывают способны провидеть будущее, и часто правильно, но они не в силах поверить тому, что знают. Может быть, это их спасает, хотя в конечном счете ничто никого не спасет.
ГЛАВА 18
Дверь была раскрыта настежь, и Куан Мэн видел Бун Тека на диване с книгой в руках, но все равно решил постучаться.
- Заходите, заходите! Милости просим! - Бун Тек поднялся с дивана, протягивая руку. - Садитесь. Жена на кухне, производит какие-то последние операции с обедом. Мэй Ай! Куан Мэн пришел.
В комнату вошла жена в сопровождении Анны.
- Познакомься, Мэй Ай, это наш сосед Куан Мэн. А с Анной вы должны быть знакомы - она двоюродная сестра жены.
Куан Мэн поздоровался. Он много раз видел жену Бун Тека во дворе. На вид ей не было и двадцати, она была тоненькая, в таких же, как у Анны, очках. Забавно, думал он, значит, и правда близорукость у них в роду. Никак он не рассчитывал встретиться здесь с Анной.
- Вам, мужчинам, придется пока побыть в одиночестве, - сказала Мэй Ай. - Извините, Куан Мэн, но если мы не вернемся на кухню, то обеда не будет!
- Конечно, конечно, - торопливо ответил Куан Мэн.
Анна смущенно улыбалась ему, явно довольная его удивлением. Женщины исчезли за кухонной дверью.
- Выпьем перед обедом, Куан Мэн? Что вам? - спросил Бун Тек.
- Пива, если можно.
Пока Бун Тек ходил к холодильнику за пивом, Куан Мэн осматривался. Комната обставлена просто, но со вкусом. Стены окрашены в неяркий зеленый цвет, по стенам развешаны репродукции с картин Ван Гога, Сезанна и местные, сингапурские батики. Куан Мэн, привыкший к побеленным стенам, залюбовался этой зеленой комнатой. Длинные книжные полки с книгами, проигрыватель и целая стопка долгоиграющих пластинок. Жена Бун Тека повесила на окна шторы из зеленого с золотом батика, а на диван и кресла положила подушки из той же ткани. С потолка свисал японский абажур из молочно-белой бумаги, а в углу, за одним из кресел, стоял торшер под красным абажуром. Узкий, длинный кофейный столик перед диваном завален журналами, а на столике ваза со свежими цветами. Куан Мэн никогда бы не поверил, что стандартная квартира может стать такой нарядной и уютной. Их квартира была местом для жилья - и только. Никогда никто не пытался придать ей привлекательный вид. Оказывается, для этого и нужното немного! Все дело в том, заинтересован ли человек в том, чтобы сделать свое жилище, свою жизнь привлекательной.
Вернулся Бун Тек с пивом.
- Как у вас уютно, Бун Тек.
- И недорого обошлось. Всю эту мебель отыскала Мэй Ай. Она любит бродить по толкучке, знаете, которую называют "воровской базар".
Куан Мэн знал не столько толкучку, сколько нестерпимо вонючий канал, на берегу которого она располагалась. Отчаянная эта Мэй Ай, если ее даже такая вонища не останавливает. Про толкучку рассказывали, что в былые времена воры сбывали там краденое - если чей-то дом оказывался ограбленным, то можно было на другой день с утра прийти на "воровской базар" и отыскать там свое добро. Возвращали его, конечно, не даром, а за деньги, но дорого не брали.
Куан Мэн рассматривал горшочки с кактусами.
- У вас прекрасно! Моя квартира рядом с вашей - как хлев.
- Потому что это не ваша квартира. Вот женитесь, начнете жить самостоятельно и устроите все по своему вкусу. Мои родители жили в таком же хлеву, и я с ними, пока мы с Мэй Ай не поженились. Живя с родителями, я совершенно не интересовался домом. Постель застелю - и все. Теперь не так теперь я чувствую, что это мой дом.
- Очень у вас хорошо! - в третий раз восхитился Куан Мэн.
- Мне кажется, что очень важно уделять внимание обстановке, в которой живешь. Это и есть стиль жизни. Дом как жизнь - как устроишь, так и будет. Нужно об этом помнить и брать жизнь в свои руки. Хотя мне часто кажется, что даже наше поколение, которого война уже не коснулась, недостаточно сознает это. Плывем себе по течению, живем, как получится. Я и в школе всячески стараюсь внушить детям эту мысль. По-моему, это важно.
- Вы, наверное, хороший учитель, Бун Тек.
- Стараюсь. Каждый должен стараться делать все как лучше. Уж если что-то делаешь, лучше это делать хорошо.
- Даже когда твоя работа не имеет смысла?
- Все имеет смысл.
Как хотелось Куан Мэну поверить в это! Но почему-то не получалось. Он действительно хороший учитель, подумал Куан Мэн. Как он убедительно это сказал - не назидательно, а как-то так, что стало похоже на правду.
Вслух он произнес другое:
- Я не совсем согласен. Бывают вещи, работа например, - уточнил он, - в которой нет никакого смысла.
Куан Мэн вспомнил свою работу.
- Работа может казаться бессмысленной, но на самом деле она нужна. Все зависит от того, с какой точки зрения смотреть. Мне думается, что всякую деятельность следует рассматривать в контексте всего общества. Прежде всего необходимо признать, что человек - животное социальное. Он живет в обществе, а чтобы общество функционировало, в нем должна выполняться работа разного рода. Тем не менее, к какой бы категории ни относилась работа, какого бы рода она ни была, она обязательно входит, как винтик, в сложный общественный механизм. Как колесико в часах, скажем. Каждая деталь механизма важна и имеет смысл.
- Может быть. Но разве в старые времена не рассуждали точно так же, чтобы оправдать необходимость рабства для общества? Какой-то греческий философ, забыл, как зовут, что-то говорил об этом, да?
- Сейчас мы не находим оправданий рабству, - возразил Бун Тек.
- Просто называем его по-другому. Если общество заставляет человека делать бессмысленную работу, то это тоже рабство.
- Ну что вы! - мягко остановил его Бун Тек.
Куан Мэн смолк. Он вообще не любил споров. Они казались ему тоже бессмысленными, потому что почти никогда не бывало, чтоб один из спорщиков согласился с точкой зрения другого или чтоб кого-нибудь удалось переубедить. Не надо мне спорить, решил он. А то кончится тем, что я разозлюсь на Бун Тека, а он - на меня, а я не хочу на него злиться.
- Надо только понять, что современное общество - структура сложная, и чем она современней по форме, тем сложней. Естественно, что такое общество не может не иметь множества необходимых функций разного рода, от самых значительных до самых примитивных. Собственно говоря, степень дифференциации определяет уровень развития общества. - Бун Тек сделал паузу, может быть рассчитывая, что Куан Мэн продолжит спор, но, не встретив возражений, продолжал: - На первый взгляд теория водоноса и дровосека, как неизбежных членов общества, выполняющих свои функции, кажется вопиющей несправедливостью, но, как это ни парадоксально, в этом заключается смысл демократии.
А я и не спорю, все это верно, я не отрицаю, может, это и демократично, я только хочу сказать, что это очень грустно, думал Куан Мэн.
Вслух он ничего не сказал.
- Я понимаю - это грустно, - продолжал Бун Тек, будто читая его мысли, - но неизбежно. В конечном счете вопрос в том, как научить людей понимать, что, какой бы скучной ни была их работа, она имеет смысл и значение для нормального функционирования общества.
Куан Мэн размечтался. А почему бы нет? В конце концов, он из иммигрантской семьи - как чуть не каждый сингапурец. Его дед отправился когдато в путь из Срединной империи в неведомые тропики, плыл на крохотной утлой лодчонке в Южные моря, не зная, что ждет его впереди. Мысль о предприимчивых предках взбудоражила его. Он почти ощутил их горячую, неспокойную кровь в своих жилах. Однако кровь эта заметно остыла, пройдя через жилы его родителей. Впрочем, бывает же, что наследственные качества передаются через поколение. Может быть, это произошло в их семье? Может быть, он, Куан Мэн, настоящий наследник дедов - первопроходцев, сильных духом и целеустремленных? Конечно! Куан Мэн уже видел себя строителем новой страны, девственной и зеленой. Она ждет его. Решено - следующим рейсом в Джессилтон.
Сначала придется объясниться с родителями, терпеливо, но настойчиво растолковать им про зов крови и все такое, про неодолимую тягу, таинственное устремление, святой долг, наконец, предопределенный звездами. Он их уговорит. А если они не поддадутся на уговоры, если они не поймут, не сумеют уяснить себе все это - он будет непреклонен. Прежде всего он подаст заявление об уходе и возьмет расчет, потом получит разрешение работать за границей. Куан Мэн запнулся. Разрешение на работу - чтоб освоить нетронутые земли? Увы, так полагалось по закону. Куан Мэн твердо знал, что никто ему такое разрешение не даст. Вот в чем все дело. И нет у него никаких связей, и нет знакомых со связями. Вот и заминка. А ему так хотелось стать строителем Империи! Не судьба. Опять судьба?
После ужина дядя Чеонг взял его под руку и повел на балкон. Мораль читать, сообразил Куан Мэн. Опять родители жаловались на старшего сына. Куан Мэн приготовился. Два глубоких вдоха с медленными выдохами. В легких оказалось слишком много кислорода, и он закурил сигарету для противодействия избытку свежего воздуха.
Они облокотились на перила. Дядя Чеонг глубоко затянулся своей тоненькой сигаркой. Начинается, подумал Куан Мэн.
- Хороший вечер. Прохладно.
- Да, дядя.
- Куда-нибудь собираешься?
- Да, дядя.
- Как тебе нравится твоя работа, Мэн?
- Тоска зеленая! - честно доложил Куан Мэн, подумал и добавил: - Но терпеть можно.
- Представляю. Наверное, и правда скучно. Но с чего-то необходимо начать, чтобы потом выбиться наверх.
- Куда это наверх, дядя?
Дядя Чеонг сам начинал когда-то клерком и выбился в люди. Теперь у него собственное дело. Но дядя Чеонг был не из тех, кто любит приводить в пример собственный успех, - он был слишком деликатен и мягок для этого. Он повернул голову и посмотрел на племянника:
- Не знаю, Мэн. А ты как думаешь?
- Я как думаю? Я думаю, что кончу жизнь тем, с чего начал, - буду клерком.
Неожиданно Куан Мэну захотелось высказаться честно и без утайки. Хоть раз кому-то все сказать.
- Иными словами, дядя, нет у меня будущего. Никаких перспектив. Меня ждет все то же, что я имею сейчас: я клерк, всегда буду клерком, проживу жизнь клерком, моя жена будет женой клерка, у нас будет семья клерка, и умру я все тем же клерком. Будет у меня сын - его тоже ожидает такая судьба, и он тоже станет клерком. Я не знаю, как вам удалось избежать этого, легко вам было или трудно - не знаю, лучше вам сейчас или хуже - но вы сумели вырваться. А у меня ничего не выйдет, и я это знаю. У меня нет, - он хотел было сказать "таланта", заменил это словом "желание", - способностей. Нет способностей, - повторил он.
- Об этом пока рано судить, Мэн. Ты начал работать всего сколько? Год назад? Рано судить. Надо испытать свои способности. Надо быть справедливым к себе.
- К себе я совершенно справедлив. Ну ладно, я проработал меньше года, но этого вполне достаточно. Из меня ничего не выйдет.
- Глупости. Один год еще ни о чем не говорит. Надо поработать подольше. Все у тебя выйдет, выбьешься в люди. Я не говорю, что у каждого может выйти, но у тебя, по-моему, должно. Нужно только быть смелым, терпеливым, настойчивым, много трудиться, и, конечно, нужна удача. Удача обязательно нужна.
- Видите, дядя, сколько всего нужно. А что я?
- Я и не подозревал, Мэн, что ты так подавлен.
- Я не подавлен. Просто я знаю.
- Но вот то, что ты знаешь, как ты говоришь, это и давит на тебя. Ты еще слишком молод, чтобы знать такие вещи, а ты их знаешь, поэтому такое подавленное состояние.
- Вы так говорите, дядя, будто я какое-то исключение, как будто мало кто в таком положении, как я. Я думаю, таких много. Таких, как я, наверно, тысячи и тысячи. Они-то все тоже знают?
- Может быть, может быть, - раздумчиво сказал дядя.
Его глаза, оплетенные тоненькими морщинками, смотрели в неопределенную даль, может быть, высматривали лица тысяч и тысяч печальных молодых людей, таких, как Куан Мэн, таких, которые знали. По всему городу. Тысяч. Дядя, наверное, забыл, как трудно быть молодым, и теперь вспоминал свою молодость и как трудно он выбивался наверх.
Добрые глаза посмотрели на Мэна - дяде всегда нравился этот племянник, сдержанный, немногословный юноша.
- Мэн, - негромко сказал он. - Мама рассказала мне, что ты много пьешь. Она очень переживает за тебя.
Куан Мэн не успел ответить.
- Не нужно ничего объяснять. Ты уже все объяснил. Я думаю, я тебя понял.
- Спасибо, дядя.
- Не нужно благодарить меня, Мэн. Я для тебя ничего не сделал и ничего не могу сделать. Придет твое время, и ты сам во всем разберешься. Я заговорил об этом, потому что твоя мама волнуется. Ты бы постарался быть... - он запнулся, подыскивая слово, и наконец нашел его, - поаккуратней...
- Я постараюсь.
Куан Мэна не удивляло, что мать избрала именно дядю Чеонга для этого разговора с ним. Он любил дядю Чеонга, и дядя Чеонг его понял, но все равно Куан Мэну было досадно, что это был не отец. Необъяснимо - но это должен был быть отец. Связь отца и сына, что ли.
- Вот и хорошо, - сказал дядя. - Как-нибудь выберем время и выпьем вместе. А пока я скажу твоей маме, чтоб она не беспокоилась. Ей же просто надо, чтоб ее кто-то успокоил.
После дядиного ухода Куан Мэн пошел в город. Теперь он ясно понимал причину своей тоски и, чтоб забыться, выпил гораздо больше обычного. Домой он вернулся пьяный в стельку. Будто назло.
ГЛАВА 16
Начался сезон дождей. В небе клубились облака, тяжелые и темные от влаги. Они в любую минуту могли пролиться бурным ливнем. Люди все время поглядывали на небо в постоянной подозрительности, в вечной настороженности. Дожди со шквальными ветрами обрывают пожухлые листья с деревьев, несут по улицам клочья газет, пыль и мусор. Почти непрестанно грохочет гром, посверкивают молнии. Погода загоняет людей в дома. Куан Мэн посматривал на небо, будто ждал знака. Он был разлучен с морем: его лазурный мир стал серо-зеленым и чужим. Куан Мэн избегал его.
В это воскресное утро он проснулся от шума дождя и долго лежал в постели, вслушиваясь в плески и капельный стук, соображая, что дождь заставит его торчать дома все утро, а то и весь день. Надо было собраться с силами, чтоб высунуть нос на кухню. Куан Мэн завтракал один. Мать ушла к соседке на третий этаж. Он не торопясь поел, убрал со стола и составил посуду в раковину. Вынес чашку кофе на балкон и вернулся в квартиру за газетами и за плетеным креслом.
Дождь так и лил, крупные капли хлопались и на балкон. Потоки воды смазали очертания соседних домов, вода заполнила весь город, и он притих. Остался слышным только плеск дождя, который заглушил все, даже мысли Куан Мэна.
Куан Мэн отпил кофе и попытался вникнуть в смысл газетных заголовков, но дождь отвлекал его, не давал сосредоточиться.
- Как льет, а?
Это подошел сосед, мистер Лим. То есть Бун Тек.
- Да, - ответил Куан Мэн и остро почувствовал глупость своего ответа факт дождя не нуждался в подтверждении.
- До чего же плохая стоит погода, правда?
- Правда, плохая.
Бун Тек указал на пачку газет рядом с плетеным креслом.
- Что вы думаете обо всем этом, Куан Мэн?
- О чем? Я еще не прочитал.
- О территориальных притязаниях Филиппин на Сабах.
- Ах, об этом! - воскликнул Куан Мэн, не зная, что еще сказать.
Он не задумывался над территориальными претензиями и полагал, что другие поступают так же не задумываются о таких вещах.
- Новые доказательства так же несостоятельны, как все, что Филиппины заявляли раньше. У Филиппин нет никаких прав на Сабах.
Поскольку Куан Мэн понятия не имел, в чем заключаются новые доказательства, и ни за что не смог бы вспомнить, что требовали Филиппины раньше, ему пришлось ограничиться невнятным хмыканьем.
- Вот именно! - поддержал его Бун Тек, принявший междометие за точку зрения.
Куан Мэн уже давно убедился, что в серьезных разговорах вполне достаточно участвовать нечленораздельным мычанием.
- Вам не кажется - я лично считаю, что это именно так, - что президент Маркое раздувает этот вопрос, чтобы получить побольше голосов на выборах? Это искусственно созданная ситуация, которая нужна ему для отвлечения внимания народных масс от невыносимого положения внутри страны и от неспособности правительства решить ряд серьезнейших вопросов. Единственное, что нужно Маркосу, - чтобы его переизбрали еще на один срок!
- Н-да, - пробурчал Куан Мэн.
- Это трагично для едва родившегося чувства нашего регионального единства. Не исключено, что АСЕАН взорвется изнутри. И почему мы, азиаты, так глупы, что история ничему не может нас научить? О каких возможностях прогресса и модернизации Южной Азии можно говорить, если наши лидеры не в состоянии подняться над узкоместническими интересами, над мелочным национализмом? Есть от чего прийти в отчаяние.
Бун Тек любил поговорить на отвлеченные темы: о жизни, о политике, о спорте, об искусстве, но его разговоры не раздражали Куан Мэна - Бун Тек не разглагольствовал, как те, кто считает, будто собеседник глупее или наивнее их. Бун Тек не сомневался, что собеседник разделяет его заинтересованность и обеспокоенность. Поэтому его и слушать можно было.
Бун Тек изложил Куан Мэну свое толкование сабахских событий. Куан Мэн согласился с точкой зрения друга - все равно у него не было собственной. Бун Тек остался доволен и пригласил Куан Мэна пообедать у него в один из ближайших дней. Когда он ушел, Куан Мэн снова взялся за газеты с намерением разобраться в мировых событиях, но после разговора с Бун Теком ему показалось, будто он и так все знает, и он переключился на комиксы.
На балкон ворвался Куан Кэй.
- Привет! - выпалил он.
- Привет.
- Что делаешь?
- Комиксы читаю.
- А после обеда что будешь делать?
- После обеда? Посмотрим.
- А все-таки?
- Говорят тебе - посмотрим!
- В кино пойдешь? В "Капитоле" идет картина, и там полно...
- Голых баб. Знаю. Хочешь сходить, что ли?
Куан Кэй вдруг засмущался.
- Ну, вообще, я бы не против...
- Ладно, сходим.
Дождь затихал, и после обеда уже не лило, а накрапывало. Братья вышли на автобусную остановку. Пока ждали автобуса, их волосы, лица и голые по локоть руки успели покрыться мелкой водяной пылью, похожей на росу. В автобусе они начали вытираться платками. Стекла запотели от дыхания пассажиров, и Куан Кэй, севший у окна, всю дорогу рисовал пальцем на стекле.
Из-за дождя в кино было мало народу. Взяли билеты по доллару и сели в первый ряд, задирая головы к гигантскому экрану.
Выйдя на улицу после сеанса, они обнаружили, что дождь опять льет как из ведра. Серый мир. Проскочили под ливнем в кафе-мороженое и заказали по две порции. Оттого, что он опять пришел в кафе-мороженое, и оттого, что с ним был младший брат, Куан Мэну начало казаться, будто вернулись его школьные годы. Хорошо быть молодым, подумал Куан Мэн, как умудренный жизнью старик.
Воскресный ужин прошел почти весело. Хотя никто в семье не считал себя буддистом или даосистом, в доме китайские праздники всегда отмечались. Но дело было даже не в празднике - просто семья почувствовала себя дружной и счастливой. Может быть, дождь за окнами заставил оценить тепло и уют домашнего очага, в который каждый из них вносил долю и своим настроением, все вели себя так, будто вступили в тайный сговор дружелюбия. И как будто бы каждый понимал, как непрочна, почти случайна, эта обстановка тепла и любви.
Мать хлопотала на кухне, так и сияя счастьем. Сильная, терпеливая женщина, вырастившая их, готовившая им, обстирывавшая и обштопывавшая их всю жизнь, - в этот вечер она выглядела особенно сильной. Она будто говорила своим видом - вот это и есть единственное, что мне надо. Отец сидел спокойный и довольный, будто соглашаясь с матерью - это и есть единственная награда за все его труды и старания. Даже младшим детям передалось это настроение, и они вели себя свободно, но не надоедливо. И Куан Мэн, закурив после еды, почувствовал себя свободным, как сигаретный дым, который, клубясь, таял под потолком.
ГЛАВА 17
Дожди не унимались почти две недели, и город вдруг ярко зазеленел газоны на улицах, засеянные травой круги на перекрестках, тысячи садов и садиков в богатых жилых кварталах, даже деревья возле дома Куан Мэна - все напиталось водой, загустело, заблестело.
Куан Мэн чувствовал себя придавленным изобилием воды, от которой словно намок весь мир и его жизнь. Небо стало низким и тяжелым от дождевых облаков, почти скрывших собой синеву, нависших, как несушки над яйцами. Все предметы сделались как будто ниже. Куан Мэн никуда не ходил: из дома - на работу, с работы - домой.
Как-то позвонил Хок Лай и сказал, что хорошо бы всем собраться вместе с Порцией и выпить. После истории с Люси Куан Мэн избегал Порции, считая его повинным в своих неприятностях. В конце концов, думал он, я только человек. Но это было давно. Казалось, что это было очень давно, хотя в действительности миновало всего несколько недель. Изживаю собственную жизнь, думал Куан Мэн. Почему он так небрежничает со своим прошлым, отбрасывая его, как старую газету, которая теряет ценность, когда ее прочтут? Порция, Люси, покойная бабушка, друзья его детства. Это неправильно, размышлял Куан Мэн, нельзя так разбрасываться воспоминаниями. Их нельзя бросать - они невозвратимы. В этом есть что-то плохое и такое грустное.
Хок Лай не отставал - Порции самому стыдно из-за этой истории с Люси, говорил он. Порция хочет извиниться, он осознал свою вину. Неужели Куан Мэн не может простить и забыть? Тем более что Порция скоро уезжает. Забыть о ссоре во имя прошлой дружбы. Простить, как мужчина мужчину.
Куан Мэн весь день ходил будто в воду опущенный. Как всегда, он машинально выполнял свои обязанности на работе, со страхом ожидая наступления вечера и встречи с прошлым. Страх не оставлял его в автобусе, страх не смыло под душем. Куан Мэну хотелось бы проглотить страх вместе с едой, но ужин кончился, а страх остался. И только когда он снова вышел из дому, ему стало легче от сознания неизбежности встречи.
Они договорились встретиться в "Мэйфер-баре" на Армянской улице. Куан Мэну пришлось ехать с тремя пересадками, которые измучили его, и, когда он входил в бар, ему было плевать на все ровным счетом!
В первую минуту ему показалось, что Порция похудел, потом он решил нет, все такой же. Оба испытывали сильную неловкость, и каждому хотелось помочь другому поскорей преодолеть ее.
_Меа culpa, mea culpa, mea maxima culpa!
Моя вина, моя вина, моя великая вина!_
Постепенно они пришли в себя. Почти стали снова друзьями.
Когда Куан Мэн огляделся, он почувствовал себя не в своей тарелке. Здесь собирался совсем другой народ, чем в тех барах, к которым он привык. Уверенные люди, знающие свое место в жизни, люди с профессией или с собственным делом, люди, либо добившиеся успеха, либо родившиеся в преуспевающих семьях. Однако почти все они держались так, будто проводили время недостойным обра
135
зом - то ли нервничали из-за того, что пришли не с женами, то ли еще что. Они были похожи на маленьких мальчиков, которых застукали с руками в карманах.
Но после первой же бутылки пива Куан Мэн перестал обращать на них внимание.
- Счастливчик ты, Порция! - говорил Хок Лай. - Представляешь, сколько беленьких девочек ждет тебя, смуглого чужестранца. Напиши мне и подтверди точно ли, что белые девочки предпочитают черных мужчин.
- Да иди ты!
- Чего - иди ты! Ты что, не слышал?
- Если что и правда, так им, наверное, нравятся настоящие черные, негры, а не индусы вроде меня.
- Брось ты! Ты ж черней любого негра! Мы тебя еле видим в темноте, что, не так?
- Кончай дурака валять!
- Но ты же действительно везунчик, скотина! - не отставал Хок Лай.
- В чем это мне повезло? Ты тоже когда-нибудь поедешь за границу. Вот женись на этой своей курочке, которая золотые яйца несет, - на Сесилии.
Хок Лай уже успел похвалиться своей близкой помолвкой с Сесилией. В конце месяца он уходил из страховой компании в банк будущего тестя.
Хок Лай и Порция разговаривали преимущественно друг с другом, и Куан Мэн не был уверен, помнят ли они о его присутствии. Нет, наверное, думал он. А может, да. Бывает иногда, что присутствие третьего человека оживляет беседу, даже когда этот человек принимает в ней пассивное участие.
Нет, не то чтобы он играл роль буфера. Его функция многозначней, поэтому ее трудно определить. Ясно было одно - Куан Мэн чувствовал, что между ним и его друзьями появилась не вполне отчужденность, но какая-то отдаленность. Какими разными мы становимся, подумал он и тут же понял, что это началось давно, что они были разными уже в школьные годы, в самом начале их дружбы. Просто сейчас разница между ними сделалась отчетливей, а дальше будет еще отчетливей. И пути их разойдутся. Куан Мэн понимал, что вместе им осталось быть совсем недолго. Вот уедет Порция в Англию, вот женится Хок Лай.
Я один останусь неустроенным... Хотя Куан Мэн утверждал, что всю жизнь будет клерком и что его образ жизни будет точным повторением отцовского, он все-таки не мог представить себя в будущем. Невозможно повторить отцовскую жизнь - вообще ничего нельзя повторить, а если повторение будет неточным, то и сходство будет неполным. А самое важное - это разница. Куан Мэн был молод и не мог поверить, что его жизнь так и пройдет, как он предсказывал. В молодости люди бывают способны провидеть будущее, и часто правильно, но они не в силах поверить тому, что знают. Может быть, это их спасает, хотя в конечном счете ничто никого не спасет.
ГЛАВА 18
Дверь была раскрыта настежь, и Куан Мэн видел Бун Тека на диване с книгой в руках, но все равно решил постучаться.
- Заходите, заходите! Милости просим! - Бун Тек поднялся с дивана, протягивая руку. - Садитесь. Жена на кухне, производит какие-то последние операции с обедом. Мэй Ай! Куан Мэн пришел.
В комнату вошла жена в сопровождении Анны.
- Познакомься, Мэй Ай, это наш сосед Куан Мэн. А с Анной вы должны быть знакомы - она двоюродная сестра жены.
Куан Мэн поздоровался. Он много раз видел жену Бун Тека во дворе. На вид ей не было и двадцати, она была тоненькая, в таких же, как у Анны, очках. Забавно, думал он, значит, и правда близорукость у них в роду. Никак он не рассчитывал встретиться здесь с Анной.
- Вам, мужчинам, придется пока побыть в одиночестве, - сказала Мэй Ай. - Извините, Куан Мэн, но если мы не вернемся на кухню, то обеда не будет!
- Конечно, конечно, - торопливо ответил Куан Мэн.
Анна смущенно улыбалась ему, явно довольная его удивлением. Женщины исчезли за кухонной дверью.
- Выпьем перед обедом, Куан Мэн? Что вам? - спросил Бун Тек.
- Пива, если можно.
Пока Бун Тек ходил к холодильнику за пивом, Куан Мэн осматривался. Комната обставлена просто, но со вкусом. Стены окрашены в неяркий зеленый цвет, по стенам развешаны репродукции с картин Ван Гога, Сезанна и местные, сингапурские батики. Куан Мэн, привыкший к побеленным стенам, залюбовался этой зеленой комнатой. Длинные книжные полки с книгами, проигрыватель и целая стопка долгоиграющих пластинок. Жена Бун Тека повесила на окна шторы из зеленого с золотом батика, а на диван и кресла положила подушки из той же ткани. С потолка свисал японский абажур из молочно-белой бумаги, а в углу, за одним из кресел, стоял торшер под красным абажуром. Узкий, длинный кофейный столик перед диваном завален журналами, а на столике ваза со свежими цветами. Куан Мэн никогда бы не поверил, что стандартная квартира может стать такой нарядной и уютной. Их квартира была местом для жилья - и только. Никогда никто не пытался придать ей привлекательный вид. Оказывается, для этого и нужното немного! Все дело в том, заинтересован ли человек в том, чтобы сделать свое жилище, свою жизнь привлекательной.
Вернулся Бун Тек с пивом.
- Как у вас уютно, Бун Тек.
- И недорого обошлось. Всю эту мебель отыскала Мэй Ай. Она любит бродить по толкучке, знаете, которую называют "воровской базар".
Куан Мэн знал не столько толкучку, сколько нестерпимо вонючий канал, на берегу которого она располагалась. Отчаянная эта Мэй Ай, если ее даже такая вонища не останавливает. Про толкучку рассказывали, что в былые времена воры сбывали там краденое - если чей-то дом оказывался ограбленным, то можно было на другой день с утра прийти на "воровской базар" и отыскать там свое добро. Возвращали его, конечно, не даром, а за деньги, но дорого не брали.
Куан Мэн рассматривал горшочки с кактусами.
- У вас прекрасно! Моя квартира рядом с вашей - как хлев.
- Потому что это не ваша квартира. Вот женитесь, начнете жить самостоятельно и устроите все по своему вкусу. Мои родители жили в таком же хлеву, и я с ними, пока мы с Мэй Ай не поженились. Живя с родителями, я совершенно не интересовался домом. Постель застелю - и все. Теперь не так теперь я чувствую, что это мой дом.
- Очень у вас хорошо! - в третий раз восхитился Куан Мэн.
- Мне кажется, что очень важно уделять внимание обстановке, в которой живешь. Это и есть стиль жизни. Дом как жизнь - как устроишь, так и будет. Нужно об этом помнить и брать жизнь в свои руки. Хотя мне часто кажется, что даже наше поколение, которого война уже не коснулась, недостаточно сознает это. Плывем себе по течению, живем, как получится. Я и в школе всячески стараюсь внушить детям эту мысль. По-моему, это важно.
- Вы, наверное, хороший учитель, Бун Тек.
- Стараюсь. Каждый должен стараться делать все как лучше. Уж если что-то делаешь, лучше это делать хорошо.
- Даже когда твоя работа не имеет смысла?
- Все имеет смысл.
Как хотелось Куан Мэну поверить в это! Но почему-то не получалось. Он действительно хороший учитель, подумал Куан Мэн. Как он убедительно это сказал - не назидательно, а как-то так, что стало похоже на правду.
Вслух он произнес другое:
- Я не совсем согласен. Бывают вещи, работа например, - уточнил он, - в которой нет никакого смысла.
Куан Мэн вспомнил свою работу.
- Работа может казаться бессмысленной, но на самом деле она нужна. Все зависит от того, с какой точки зрения смотреть. Мне думается, что всякую деятельность следует рассматривать в контексте всего общества. Прежде всего необходимо признать, что человек - животное социальное. Он живет в обществе, а чтобы общество функционировало, в нем должна выполняться работа разного рода. Тем не менее, к какой бы категории ни относилась работа, какого бы рода она ни была, она обязательно входит, как винтик, в сложный общественный механизм. Как колесико в часах, скажем. Каждая деталь механизма важна и имеет смысл.
- Может быть. Но разве в старые времена не рассуждали точно так же, чтобы оправдать необходимость рабства для общества? Какой-то греческий философ, забыл, как зовут, что-то говорил об этом, да?
- Сейчас мы не находим оправданий рабству, - возразил Бун Тек.
- Просто называем его по-другому. Если общество заставляет человека делать бессмысленную работу, то это тоже рабство.
- Ну что вы! - мягко остановил его Бун Тек.
Куан Мэн смолк. Он вообще не любил споров. Они казались ему тоже бессмысленными, потому что почти никогда не бывало, чтоб один из спорщиков согласился с точкой зрения другого или чтоб кого-нибудь удалось переубедить. Не надо мне спорить, решил он. А то кончится тем, что я разозлюсь на Бун Тека, а он - на меня, а я не хочу на него злиться.
- Надо только понять, что современное общество - структура сложная, и чем она современней по форме, тем сложней. Естественно, что такое общество не может не иметь множества необходимых функций разного рода, от самых значительных до самых примитивных. Собственно говоря, степень дифференциации определяет уровень развития общества. - Бун Тек сделал паузу, может быть рассчитывая, что Куан Мэн продолжит спор, но, не встретив возражений, продолжал: - На первый взгляд теория водоноса и дровосека, как неизбежных членов общества, выполняющих свои функции, кажется вопиющей несправедливостью, но, как это ни парадоксально, в этом заключается смысл демократии.
А я и не спорю, все это верно, я не отрицаю, может, это и демократично, я только хочу сказать, что это очень грустно, думал Куан Мэн.
Вслух он ничего не сказал.
- Я понимаю - это грустно, - продолжал Бун Тек, будто читая его мысли, - но неизбежно. В конечном счете вопрос в том, как научить людей понимать, что, какой бы скучной ни была их работа, она имеет смысл и значение для нормального функционирования общества.