Неизвестен Автор. За чистое небо (Сборник)

   А сейчас со скоростью более чем 500 километров мы стремительно пролетаем над материковой Эстонией.
   Внизу квадраты желтой стерни чередуются с ярко-зелеными пятнами свежей озими. И хотя бои тут прогремели совсем недавно, люди вышли на поля, вернулись к привычному трудовому укладу.
   Потом полет вдоль береговой черты, а в воздухе то тут, то там вспыхивают зенитные разрывы. Их все больше и больше - фашисты сопротивляются с ожесточением обреченных.
   Потом после противозенитного маневра вся эскадрилья уверенно выходит на боевой курс. Секунды под непрерывным огнем врага кажутся вечностью. И вот уже из люка ведущей машины вырываются бомбы. Пикировщик, словно почувствовав облегчение, сразу же вздымается над строем. За флагманом бомбят ведомые.
   Островной мыс закрыло шапками разрывов: цель поражена. Несмотря на многослойный огонь зениток, удар был точным. Когда мы вернулись в Таллин, гвардии капитан Александров, помощник начальника штаба полка по разведке, сообщил:
   - Только что звонили с общевойскового КП. Просили передать благодарность всем экипажам. После вашего удара пехота пошла в атаку и овладела Кюлой. Недобитые фашисты сброшены в море.
   Зимой 1943 года 34-й гвардейский Тихвинский авиаполк получил новые самолеты Пе-2. Командир полка послал Николая Антоновича Клочко вместе со штурманом Николаем Васильевичем Теренковым за пополнением.
   - Постарайся, - напутствовал подполковник Колокольцев командира третьей эскадрильи, - подобрать ребят с боевым опытом, обстрелянных. Сам знаешь: на ленинградском "пятачке" условия для молодежи неподходящие.
   На тыловом аэродроме, где в ту пору находился 3-й запасной авиационный полк, внимание Клочко среди других привлек экипаж во главе с рыжеватым лейтенантом. То ли независимая поза летчика, то ли скептически-насмешливое выражение серых глаз стрелка-радиста подсказали Клочко, что перед ним ребята тертые, повидавшие кое-что в жизни, словом, - фронтовики.
   Интуиция почти не подвела командира эскадрильи,
   - Воевали? - спросил Клочко рыжеватого.
   - Так точно, товарищ капитан. На Западном фронте.
   - А ты, штурман?
   - Не довелось...
   - Двенадцать боевых вылетов на Украине, - отрапортовал стрелок-радист и, чуть смутившись, как будто ему неприятно было сообщать, добавил: - потом ранение, госпиталь...
   - Не густо! - заключил Клочко.
   Спустя минуту, посоветовавшись о чем-то с командиром, в разговор вступил штурман Теренков, тонкий, с девичьей талией, весь затянутый в ремни капитан.
   - Мы приглашаем вас в 34-й гвардейский полк, - произнес подчеркнуто торжественно штурман. - Что представляет собой наш полк, распространяться здесь не будем. Узнаете на месте. Только хочу сказать, что о делах нашего полка знает весь Ленинград.
   - Мы готовы, - ответил за всех лейтенант Лобач. - Когда вылетать?
   - Оформляйте все расчеты. Завтра вылетаем, - предупредил Клочко новичков. - К 8.00 быть на аэродроме.
   Утром транспортный Ли-2 уже держал курс на базу, где предстояло получить новые самолеты. В пути Клочко и Теренков приглядывались к новичкам, прикидывая, кого из них зачислить в свою третью эскадрилью.
   Невысокий коренастый младший лейтенант из экипажа Лобача почти не принимал участия в разговоре. Время от времени он разглядывал землю сквозь прямоугольное окошечко.
   "Тоскует, что ли?" - подумал капитан Теренков. И ему захотелось подбодрить молоденького штурмана, познакомиться поближе.
   - Сами-то, Ролин, откуда будете? - спросил Николай Васильевич.
   - Орловский я. Из Измайловского района. Сельский учитель. В селе Пол-Успенье - не слышали про такое? - историю ребятишкам преподавал. Там и отец мой учительствовал. Если не убьют на войне, опять учить ребятишек пойду.
   - Почти земляки мы с тобой, - переходя на "ты", обрадовался Теренков.
   - А давно воюете, товарищ капитан?
   - С первого дня войны. На скоростных бомбардировщиках - СБ.
   - Сбивали?
   - Бывало всякое. И пешком домой приходил, и из госпиталя в родной полк возвращался... Но те времена, когда нас сбивали словно куропаток, прошли. Да, прошли, дорогой друг. Можешь считать, что тебе повезло: на "петлякове" воевать будет веселее. Скорость под шестьсот, от "мессера" уходит запросто, да и вооружение куда мощнее, чем на СБ. Держись бодрей, землях, двум смертям не бывать, а нам с тобой до победы дожить надо.
   Когда прилетели в полк, Ролин думал, что их сразу же пошлют в бой. Да не тут-то было! Опять, как я в запасном полку, пошли полеты да зачеты. Нужно было хорошо изучить район предстоящих боевых действий в радиусе от трехсот километров, аэродромную сеть, а самое главное - овладеть в совершенстве бомбометанием с пикирования.
   - Здесь, под Ленинградом, - сказал новичкам командир полка гвардии подполковник Михаил Николаевич Колокольцев, - мы решаем очень важную задачу: ведем контрбатарейную борьбу.
   Командир полка коротко обрисовал обстановку. Немцы по нескольку раз в день обстреливают город из дальнобойных орудий. Свои батареи они искусно маскируют, орудия размещают на тяжелых железнодорожных платформах, что позволяет им ловко маневрировать. Задача летчиков - не дать врагу разрушить город. От мастерства, выучки, слаженной работы экипажей зависит сейчас все. Но действовать предстоит не только по точечным целям, какими, скажем, являются отдельные орудия, танки или мосты. Назначение Пе-2 - многоцелевое. Тут и разведка, и удары по аэродромам противника. Особенно большие надежды возлагает он, командир полка, на третью эскадрилью. Надо, чтобы в ближайшее время она стала снайперской...
   На рассвете вылет на полигон. Спать легли пораньше, чтобы успеть выспаться. В три часа утра подъем, а через сорок минут экипажи третьей эскадрильи уже бороздили небо над импровизированным полигоном, точнее, небольшим участком болота неподалеку от Всеволожской. Самолеты пикировали чуть ли не до самой земли. Не сразу Лобач с Ролиным пришли к полному взаимопониманию. Были споры, ошибки. В горячей напряженной работе в те белые ночи родилось у них настоящее чувство товарищества или то, что у летчиков называется слетанностью.
   Однажды их подняли по тревоге.
   - Ленинград подвергается массированному артиллерийскому обстрелу! пронеслось по стоянкам.
   Ролин взглянул на часы; стрелки показывали семь утра. Там, в городе, люди сейчас спешат на работу, переполнены трамваи.
   Через несколько минут командир объявил боевой приказ: нужно срочно подавить огонь фашистских батарей в районе Дудергофских высот.
   - Дорога к цели знакомая! - предупредил Теренков. - Смотри, Коля, полетишь за нами и делай все так, будто мы на полигоне. Главное - выдержка и дисциплина строя. Нас будут сопровождать соседи - истребители 14-го гвардейского полка. Капитана Ивана Михайловича Дубовика знаешь?.. Не встречал в столовой?.. Нет. Познакомишься в воздухе. Скажу только одно: прикрытие надежное.
   Вот и настал он, первый час твоих испытаний, Ролин!
   Тяжелый воющий грохот глухо доносится с юга. Там - фронт. От волнения Петр Лобач покусывает пересохшие губы, в глазах - лихорадочный блеск. Даже стрелок-радист Николай Ляхов - двенадцать вылетов в сорок первом иногда позволяли ему похорохориться перед необстрелянными товарищами - и тот присмирел.
   Над командным пунктом взвилась зеленая ракета, и Клочко повел машину на взлет. Рядом с ним Теренков. Он склонился над пулеметом.
   Когда все три эскадрильи собрались над озерами, показались "яки". Четверка истребителей сразу ушла вверх, а остальные, как часовые, заняли свои места по сторонам и сзади, на одной высоте с пикировщиками. Вся воздушная армада из тридцати девяти самолетов начала набор высоты. Впереди - Колокольцев со штурманом Юрковым. В кабине стрелка-радиста флагманской машины - начальник связи полка краснощекий Юра Крюков. Для него, выпускника академии связи имени С. М. Буденного, нынешний вылет - боевое крещение.
   Самолеты идут над Финским заливом. Под плоскостями - белые отмели Маркизовой лужи. Слева - в белесой солнечной дымке просматривается Ленинград...
   Сколько раз читал Николай "Медного всадника" ребятишкам Пол-Успенья, когда рассказывал о петровской эпохе, об основании Петербурга, города, на улицы которого за все годы существования ни разу не вступала нога завоевателя.
   - Ты что, Коля, никак стихи шепчешь? - спрашивает Лобач. - Сейчас не до лирики. Посмотри лучше, как Колокольцев с Юрковым умно рассчитали заход на цель. Над водой нет зениток, и разворот от цели тоже на свою территорию...
   Пикировщики еще летели над Ораниенбаумским "пятачком", когда со стороны Петергофа, Стрельны, а потом и с Вороньей горы сверкнули огни. Перед самолетом что-то отрывисто грохнуло, и синие, с черным отливом клубы дыма огненными брызгами метнулись в кабину. Лобач бросил самолет в сторону, потом в другую. И все равно от этих синих дымных шапок спасенья не было. Всюду пучились косматые огненные шары - смерть неслась прямо на них. Но третья эскадрилья, маневрируя по высоте и направлению, упрямо плыла к Дудергофским высотам. В грязновато-косматом небе носились "яки".
   Ролин, несмотря на многоэтажный огонь зениток, уже ловил цель на курсовую черту. Определив, что пора переводить машину в пике, скомандовал:
   - Приготовиться! Лобач погасил скорость.
   - Боевой!
   Ролин прильнул к прицелу. Как в фотоувеличителе, увидел он на красной черте растерзанную землю; она дыбилась дымными гигантскими грибами по южному скату высоты.
   - Пошел!
   Лобач перевел машину в головокружительное пике. Две двухсотпятидесятикилограммовые фугаски скользнули вниз.
   - Ну вот, начало положено, - поздравил экипажи командир полка. Счастливых вам полетов, гвардейцы!
   - Мы еще не гвардейцы, - уточнил Лобач.
   - Обязательно будете гвардейцами, - улыбнулся Колокольцев. - Первый шаг уже сделан. Верьте всегда в удачу. Одна удача идет, а другую за собой ведет.
   - Это только легко сказать, - жаловался Ролин друзьям, вспоминая слова командира полка об удаче. - Третий месяц мы на фронте, а фортуна пока что не очень-то светит.
   - Ты о чем? - прикинувшись непонимающим, спросил Лобач.
   - Все о том же... Как будто не знаешь...
   Недели три тому назад экипаж был вызван к командиру полка. В кабинете у подполковника они увидели начальника разведки 276-й дивизии гвардии майора Аркадия Григорьева, известного острослова, балагура и весельчака. Злые языки говорили, что по ночам Григорьев пишет стихи.
   Колокольцев молча кивнул разведчику. Жест означал: начинай разговор.
   - Вот что, хлопцы, - оценивающим взглядом окинул майор Лобача, Ролина и Ляхова. - Наш командир дивизии генерал Андреев решил в каждом полку выделить экипажи, которые постоянно будут заниматься разведкой. Вылетать за линию фронта экипажи будут поодиночке, но каждому предоставляется полная инициатива и свобода действий. Представляете, какая увлекательная работа?
   - Могу предположить, - в тон разведчику иронически заметил Лобач. - Мы одни в бескрайнем небе, не считая "мессеров" и "фокке-вульфов".
   Григорьев даже поперхнулся, услышав колкую реплику, и тем не менее продолжал:
   - Из своей эскадрильи вам никуда переходить не надо. Штаб дивизии только периодически будет привлекать вас для выполнения разведывательных заданий. Командир полка поддерживает ваши кандидатуры. Слово за вами.
   Лобач переглянулся с друзьями и без слов понял, что они согласны.
   После первых вылетов Ролин с беспокойством отметил, что не может точно определить число эшелонов на станциях. Фотоаппарат каждый раз вносит поправки в наблюдения.
   "Вижу пять эшелонов", - передавал он из Тосны на КИ. А их оказалось семь. В другой раз сообщил, что видит семь эшелонов, а на самом деле их оказалось десять. Человек по натуре вдумчивый, наблюдательный, он вскоре обратил внимание на однообразие своих ошибок. Почему же он видит меньше объектов, чем фотоаппарат? Может, зрение подводит? Проверил. Глаза в порядке.
   Своими сомнениями Николай поделился с Теренковым. Они начертили схему прохождения цели, произвели расчеты.
   - А знаешь, тезка, причина твоих ошибок проста, - после некоторых раздумий вдруг сказал Теренков. - Пока ты считаешь эшелоны, самолет проскакивает станцию. Рецепт тут может быть один: надо "наметать" глаз до такой остроты, чтобы с одного взгляда определить не только число эшелонов, а даже вагонов. Проще говоря, надо тренироваться.
   Все чаще им приходилось вылетать на разведку при плохой видимости. От напряжения в этих полетах штурман каждый раз вылезал из кабины мокрый, словно побывал в парной бане.
   - А не привлечь ли для наблюдения за землей стрелка-радиста? поделился как-то Ролин с командиром экипажа своими мыслями.
   - Ляхов привык наблюдать только за воздухом, на разведку ему раньше не доводилось летать, - рассуждал вслух Лобач. - А что если?..
   И согласившись со штурманом, заключил: Ляхов у нас должен стать виртуозом: и в воздухе "мессеров" не упустить, и на землю почаще поглядывать.
   Летом войска фронта развернули активные действия в районе Синявина с целью расширения "коридора жизни", пробитого в январские дни. Наша авиация совместно с дальнобойной артиллерией наносила удары по Синявинским высотам, откуда немцы постоянно обстреливали отвоеванную у них узкую полосу земли. Здесь, на правом фланге войск, окопавшихся под Ленинградом, фашисты держали крупную группировку.
   Сюда десятки раз вылетал и экипаж Лобача.
   В один из таких вылетов, миновав линию фронта, они увидели три вражеских танка и небольшую колонну автомашин. Что-то маловато! Напряжение боя на земле таково, что немцы должны подбросить более крупные силы. Где они?
   Пе-2 Лобача со стороны солнца (маршрут, как правило, и разрабатывается, чтобы самолет заходил на цель именно с этой стороны) разворачивается на станцию.
   - Вижу девять эшелонов, - передает Ролин радисту. - Два эшелона под парами. До четырехсот вагонов. Погода шесть-семь баллов, высота облачности полторы тысячи метров.
   Пе-2 заходит на бомбометание и фотографирование. К цели они устремляются не вдоль железнодорожных путей (самолет может сместиться) и не поперек станции (возможен перелет или недолет бомб), а под небольшим углом, в 10 - 15 градусов. Так надежнее: серия бомб вероятнее всего перекроет цель. Немецкие зенитчики яростно стреляют, но машина уже на боевом курсе, цель проплывает строго по курсовой черте. Ролин включил фотоаппарат.
   30 - 40 томительных секунд, время предельного напряжения, но Лобач ведет машину уверенной рукой.
   Бомбы пошли вниз. Входные и выходные стрелки поражены.
   - Станция закупорена! - передает Ляхов.
   Через 20 - 30 минут сюда прилетят бомбардировщики или штурмовики и завершат дело, начатое воздушными разведчиками.
   Шесть раз они передавали в ходе полета сведения о противнике.
   А во второй половине дня были над Гатчиной. Облака плотно нависали над станцией, вся надежда на ветер, и Лобач, выжидая, пока откроется "окно", описал в стороне широкую петлю. Когда "окно" наконец, разрастаясь в размерах, открыло цель, Ролин сумел сфотографировать не только эшелоны, но и соседний аэродром.
   - Вижу восемь самолетов, - передал он на КП. Впрочем, снимок показал потом десять самолетов, я это опять напомнило штурману, что глаз его еще не достиг совершенства. В "окно" Ролин сбросил бомбы, и на земле взметнулся столб огня и дыма, потом последовал большой взрыв.
   - С аэродрома поднялось шесть "фокке-вульфов", - раздался тревожный голос Ляхова.
   - Спокойно! - сказал Лобач. - Полет продолжаем. "Фокке-вульфам" нас не догнать.
   Так приобретали они мастерство, мужали в жестоких боях.
   Навсегда им запомнились январские дни 1944 года. Снегопады, сплошная облачность. Но воздушные разведчики, часто рискуя жизнью, даже в такую погоду оказывали помощь наземным войскам в боях по окончательной ликвидации блокады Ленинграда.
   Январские бои измотали летчиков. Заболел Лобач. Он ходил с забинтованной шеей, но продолжал летать.
   Однажды Ролин вылетел с летчиком Александром Мукасеезым на разведку в район Нарвы. Это был 124-й вылет штурмана. А у Мукасеева их было еще очень мало.
   Под Нарвой они тогда насчитали немало немецких эшелонов. В одном месте 80 вагонов, а в другом - 40, в третьем - 30, потом на шоссе у Кохтла-Ярве обнаружили до сотни повозок. В эфир полетел вызов: для "петляковых" есть подходящая работа.
   Полет разведчиков был длительным и напряженным: летчик и штурман, да и стрелок-радист Ляхов очень устали. Однако к вечеру их снова вызвали в штаб. Колокольцев смотрел в усталые глаза штурмана и молчал. Не легко было посылать Ролина снова в бой. А посылать надо, больше некого. И никакие слова сочувствия сейчас не нужны: все равно от них бы повеяло фальшью.
   Колокольцев, однако, знал, как поддержать молодежь в трудную минуту годы инструкторской работы в авиаучилище создали ему репутацию неплохого педагога.
   - А знаете, - обратился командир полка к вошедшим в кабинет начальнику штаба и замполиту, - вчера наш Ролин летал над облачностью, в "окно" заметил на шоссе пять автоцистерн. Бомбил с шести тысяч метров. И попал! Вот снимок.
   И фотоснимок, на котором четко виднелись три горящие цистерны, пошел по рукам, вызывая одобрительные реплики начальства.
   - Так вот, Ролин, - продолжал командир полка, - вам сейчас надо отправиться по утреннему маршруту. Подвесите шесть соток. Там наверняка остались недобитые эшелоны. Для Мукасеева же каждый полет с вами - школа!
   Над землей уже сгущались сумерки, когда разведчики вернулись с задания. Лицо Ролина выражало радость, какую может испытывать человек, хорошо завершивший дело.
   Они прошли над районами, где весь день работала 276-я авиадивизия. На станциях догорали эшелоны с вражеской техникой. Лишь на отдаленном перегоне они обнаружили два состава под парами. Здесь фашисты уже ждали пикировщиков и открыли бешеный огонь из эрликонов. Чувствовалось, что за минувший день им крепко досталось.
   Ролин снова бомбил, а Мукасеев безупречно выполнял все команды на боевом курсе. Это был прекрасный урок Ролина молодому летчику, и Николай от души радовался за товарища.
   - А ты, Саша, тоже воевать умеешь. Сильно дал фашистам. Так выдержал курс и скорость, что мне просто нельзя было не попасть.
   27 марта 1944 года экипаж в составе Лобача, Ролина и Ляхова трижды вылетал на боевые задания. Утром им поручили сфотографировать аэродром в Тарту, уточнить количество эшелонов на подъездных путях станции, передвижение автоколонн в ближайшем тылу противника.
   Более полутора часов провел экипаж в воздухе. Едва машина коснулась колесами земли, как ее тут же встретил специалист фотослужбы техник Александр Синьков.
   - Штаб воздушной армии срочно ждет ваши сведения, - предупредил Синьков, снимая фотоаппарат. - Не исключено, что придется повторить съемку.
   Однако повторять съемку не потребовалось: снимки, доставленные разведчиками, оказались удачными.
   Командир полка тогда включил их в состав группы, вылетевшей на бомбежку артиллерийских позиций противника в районе Райдепуллы, где артиллерия противника еще оказывала яростное сопротивление продвижению наших войск.
   У истребителей произошла какая-то неувязка, и на этот раз сопровождения не оказалось.
   Когда самолеты были уже недалеко от цели, неожиданно появилась шестерка "Фокке-Вульфов-190".
   "Сейчас переколотят эскадрилью! Надо их как-то отвлечь", - подумал Лобач.
   Эскадрилья тем временем сомкнула строй, ощетинилась огнем. Над кабиной Лобача пронеслась огненная полоса трассирующих пуль.
   Их экипаж шел замыкающим в строю эскадрильи, имея на борту фотоаппарат для контроля за бомбометанием. Может быть, вот это положение замыкающего и подсказало Лобачу решение: принять удар "фокке-вульфов" на себя.
   В ту же минуту Петр резко потянул штурвал. Машина взмыла вверх и стремительно понеслась наперерез гитлеровцам. Увидев оторвавшийся от группы одиночный самолет, "фокке-вульфы" с разных направлений кинулись к нему. Один из фашистов зашел бомбардировщику строго в хвост.
   - Маневр! - одновременно крикнули штурман и стрелок-радист.
   Лобач бросил машину в сторону со снижением. Сразу же открылся атакующий "фокке-вульф". Дружный огонь штурмана и стрелка-радиста отбил у фашиста охоту продолжать атаку. Второй "фокке-вульф" напал сверху. Подойдя к бомбардировщику на 50 метров, открыл огонь из пушек и пулеметов.
   Маневром вниз влево Лобач опять вывел машину из-под удара. Третий гитлеровец атаковал сверху сзади, остальные наседали с боков.
   Лобач по сигналам штурмана и стрелка-радиста с завидным хладнокровием бросал машину из стороны в сторону, круто уходил то вверх, то стремительно кидался вниз. Самолет, словно заколдованный, продирался сквозь разноцветную паутину трасс.
   Наконец одному "фокке-вульфу" удалось поймать Пе-2 в прицел. Машину потряс сильный взрыв, и тотчас же синеватое облако пламени вырвалось из-под правого мотора.
   - Командир, горит правый! - крикнул Ляхов. Пилот "фокке-вульфа", выровняв скорость, нагло ухмыляясь, летел в каких-нибудь 20 метрах от кабины Лобача. Большим пальцем в кожаной краге немец показывал вниз: догорать вам, мол, на земле.
   А дальше все пошло совсем не так, как ожидали фашисты. Лобач сделал резкий разворот в сторону. Нервы гитлеровца не выдержали, и он резко бросил машину на высоту.
   Горящий бомбардировщик несся в кипящем от пуль и снарядов воздухе. Осколки рвали обшивку фюзеляжа, пули впивались в плоскости, грозили разрушить протектор бензобаков. Еще какое-то промедление - и неминуем взрыв.
   Но Лобач действовал с той холодной рассудочностью, на какую способен человек, решивший, что настал для него и его боевых друзей звездный час. Он понимал: раз за спиной гремит дробный перестук пулеметов Ролина и Ляхова, значит, они живы, значит, бой продолжается. В то мгновение он еще не знал, что после первой же атаки Николаю Ролину пулей раздробило ногу. Штурман ничем не мог помочь себе. Только до крови закусил губу, чтобы не закричать от боли.
   Шла седьмая минута, как они вступили в бой. Враги предприняли еще одну атаку, но, наткнувшись на трассы с Пе-2, отвалили в сторону.
   В ходе воздушного боя Лобачу удалось скольжением сбить пламя с правого мотора. Значит, можно идти на цель.
   - Можно, конечно, сбросить бомбы в поле, никто нас за это не осудит. А можно и к цели тянуть! - советовался Лобач с экипажем. - Что будем делать?
   - К цели! - тихо отозвался штурман: - Ведь за нами фотоконтроль. Не привезем снимков, эскадрилье не зачтут боевого вылета.
   - К Райдепулле! - поддержал штурмана Ляхов. И они повели израненную машину к цели. "Только бы не подвел мотор, - думал Лобач. - В крайнем случае дойдем на одном. Надо добраться до цели, сфотографировать разгромленные немецкие батареи у Райдепуллы и выкрутиться из этой передряги".
   "Неужели потеряю сознание? Ведь каких-нибудь две-три минуты осталось", - пронеслось в мозгу Ролина.
   Он сунул руку в правую унту: там полно крови. Разорвав индивидуальный пакет, Николай крепко перетянул ногу бинтом. Холодный пот заливал глаза, и земля с высоты двух с половиной тысяч метров казалась смутной, расплывчатой, да, и, по совести говоря, ему даже не хотелось на нее смотреть.
   Но тут же перед глазами вставали лица друзей. Что скажут товарищи, если они не дойдут до цели, если он не сфотографирует разметанные взрывами орудия фашистов? Тряпка ты, Ролин, а не боевой штурман, - вот что они скажут...
   Неимоверным напряжением сил ему удалось поймать цель на курсовую черту. Еще через мгновение, когда появились в прицеле знакомые подковки орудийных рвов, он нажал кнопку бомбосбрасывателей, одновременно включив фотоаппарат.
   Правый мотор снова загорелся. Лобач выключил зажигание, перекрыл бензиновые краны. Огонь утих. Надолго ли?
   Взяли курс к самому ближнему аэродрому, где базировались морские летчики.
   Оставался какой-нибудь десяток километров, когда летчик, обернувшись к Ролину, предупредил?
   - Сажусь на фюзеляж. Придержи меня за ремни...
   - Садись, только вряд ли я удержу тебя, Петя, - ответил штурман и только тут признался, что ранен.
   Приземлились удачно. Открыв фонарь, Лобач вытащил из кабины белого как полотно Ролина, положил его на снег.
   - Почему же не сказал, что ранен?
   - Не хотел мешать. Да и некогда было.
   Для Ролина потекли томительные дни лечения в госпитале, который находился в Ленинграде на Исаакиевской площади. Изредка навещали его друзья, чтобы сообщить полковые новости, передать скромные подарки. Часто наведывались делегаты с заводов, фабрик, институтов, школ, стремившиеся выразить благодарность защитникам ленинградского неба, поддержать их своим участием.
   Здесь Николай узнал, что на средства, собранные тружениками города в фонд обороны, построена эскадрилья пикирующих бомбардировщиков "Ленинград", что самолеты будут в торжественной обстановке вручены лучшему летному подразделению Ленинградского фронта. И надо было видеть его радость, когда он узнал, что эскадрилью принял под свое командование Герой Советского Союза Николай Клочко. Отныне с надписью "Ленинград" на боргу каждого самолета будет летать его родная третья эскадрилья.
   13 сентября Николай Ролин снова занял место в кабине бомбардировщика. В те дни наши войска стремительно наступали в Эстонии.