Неизвестен Автор. За чистое небо (Сборник)

   - Вот смотри сегодня сюда, - летать буду.
   - Как летать? - с удивлением и испугом посмотрела мать на сына. - Вот еще выдумал, страх-то какой.
   После полета он сказал ей:
   - Небо, мама, удивительное!..
   А она слушала его и все приговаривала:
   - Ой, сыну, страшно, человек рожден по земле ходить, а в небе боги живут, громы и молнии мечут...
   - Человек, мама, и есть самый главный бог, - сказал Владимир. - Он везде хозяин и может любое чудо сотворить.
   Титович не думал тогда, что пройдет совсем немного времени и враг придет на нашу землю с самой разрушительной варварской войной, сделает страшным доброе русское небо...
   - Вот мы и пришли, - неожиданно прервал мысли Титовича капитан Белов. Он зажмурился и, запрокинув голову, глубоко вдохнул густой аромат трав. По лицу скользнула мягкая улыбка:
   - Эх, косой бы сейчас размахнуться!
   Капитан повернулся к Титовичу.
   - Смотри, лейтенант, отсюда и начинается твоя дорога в небо войны.
   Перед ними расстилалась длинная ровная поляна, сплошь усеянная белыми головками ромашек.
   - Но где же аэродром? - растерянно спросил Титович, не видя поблизости ни самолетов, ни живой души.
   Капитан, видимо, никак не ожидал такого наивного вопроса. Он внимательно посмотрел на Титовича и очень серьезно сказал:
   - Ты находишься на фронте и об этом должен думать постоянно. Представляешь, что получилось бы, если вот сейчас сразу пришлось послать тебя разведать аэродром противника? Ты бы стал искать самолетную стоянку, а ее, как видишь, нет... В лесочке машины укрыты! А как же иначе? Война ведь...
   Титович смущенно молчал. И долго после этого не мог забыть о своем "конфузе". Стал внимательно ко всему присматриваться, заниматься с удвоенным усердием, стараясь не пропустить ни одного слова, ни одного замечания комэска.
   И вот наконец первый боевой вылет. Капитан Белов взял Титовича в свою шестерку, которой предстояло нанести штурмовой удар по противнику в районе Мги. Титович хорошо уяснил задание, но чувствовал себя, как первоклашка, которого впервые вызвали к доске. От волнения в голове был какой-то сумбур.
   - Вот что, Титович, - подошел к лейтенанту перед стартом Белов. - Ты сегодня ничего не поймешь... Не смущайся этим и не пытайся что-то делать самостоятельно... Твоя главная забота - крепче держаться ведущего. Делай все, что он будет делать. Увидишь, полетят бомбы, и ты их сбрасывай, начнет ведущий стрелять, и ты открывай огонь. Хорошенько эти запомни.
   Титович действительно ничего не понял в том полете. Когда группа штурмовала цели, земля сплошь полыхала пожаром, а в воздухе было тесно от разрывов зенитных снарядов. Разобраться, что к чему в этом хаосе, найти противника и самостоятельно выбрать направление атаки было выше сил новичка. И трудно сказать, как бы он себя вел, если бы не предельно четкая установка командира. Он держался за нее, как держится за руку матери малыш, пробуя свои неокрепшие ножонки. И потому перед опасностью не дрогнул, задание выполнил.
   А потом в тот день был второй полет, за ним третий...
   Из третьего полета Владимир возвратился один. А случилось вот что. Шестерка "илов", в которой он, как и в предыдущих вылетах, был замыкающим, успешно выполнила два захода. Зенитки свирепствовали вовсю, но "илы", будто заколдованные, оставались неуязвимы. Снаряды, казалось, просто чудом не задевали их. Они в третий раз стремительно пошли в атаку. И вдруг самолет Титовича будто напоролся на невидимую преграду. Резко накренившись и клюнув носом, он беспомощно заскользил вниз. Летчик рванул на себя ручку - никакой отдачи. А земля рядом, рукой подать. Прыгать? Куда? В пекло к врагу? Титович решает бороться до последнего. Так наставлял его Белов. Он тянет ручку обеими руками, жмет до отказа на педаль и старается не смотреть на прибор высоты.
   Верный добрый "ил". Он все-таки послушался его и, несмотря на страшные раны, напряг последние силы и... выровнялся.
   На аэродроме приземлившийся вскоре вместе с товарищами капитан Белов сразу поспешил к Титовичу. Пять снарядов угодило в самолет новичка. Один из них покалечил и свернул в сторону пушку, другой разворотил правый элерон, третий размочалил руль глубины...
   - А ты везучий, - осмотрев машину, произнес Белов. - Точно, везучий. Значит, долго будешь летать.
   Комэск весело улыбнулся и спокойно так, будто ничего особенного и не случилось, сказал:
   - Давай-ка, Володя, на резервный самолет, у нас ведь еще один вылет...
   Вот так с тех пор и пошло о нем в полку: везучий да везучий. Владимиру потом и самому стало казаться, что он в самом деле, наверное, удачливый. Во всяких переделках доводилось бывать - выкручивался, с заданием справлялся и оставался целехоньким.
   После этого рассказа Титович, вернувшись к моему вопросу, сказал:
   - Вот думаю: командир полка, конечно, знал, что меня считают везучим. Но главное - он понимал, что у меня прекрасный комэск, у которого я был старательным учеником. Знал Кузнецов и то, что мне чаще других приходилось бывать в разведке.
   Один против шести
   Везенье в обычном понимании - слепая удача в чем-либо и только. Но Титович никогда не полагался на волю случая. Его везение - это незаурядное мастерство, находчивость, отвага, которые он неизменно демонстрировал в каждом из ста сорока трех совершенных им за годы войны вылетов. Именно за это Родина удостоила его звания Героя Советского Союза.
   Однажды Титовичу было поручено заснять на пленку вражеские объекты после нанесения по ним массированного удара. В тот день штурмовой удар наносила мощная группа, состоявшая из нескольких полков. Штурмовик Титовича шел последним. Прорвавшись сквозь плотный огонь зениток, "илы" сбросили бомбовый груз и, торопливо развернувшись, направились к дому. Только после этого наступил черед Титовича.
   Владимир вывел машину на боевой курс, включил аппаратуру. И в этот самый момент он услышал голос стрелка Волкова:
   - Командир, на нас заходит пара истребителей.
   - Отбивайся, не жалей патронов, - ответил Титович.
   Волков понимал, что при фотографировании самолет должен идти строго по прямой и, следовательно, командир не мог ему помочь маневром. Оставшись с глазу на глаз с двумя фашистскими стервятниками, сержант не дрогнул. Хлесткими очередями он заставил истребителей отвернуть в сторону. Успешно отбил стрелок и вторую атаку. Тем временем Титович закончил фотографирование и, не медля ни секунды, бросил самолет к земле, на спасительную предельно малую высоту.
   Обозленные неудачей фашисты продолжали настойчиво наседать на штурмовик. С бреющего полета сержант Волков хорошо просматривал всю заднюю полусферу, внимательно следил за воздухом.
   - Вижу еще пару, командир, - голос стрелка оставался ровным.
   Волков ничем не выдал волнения, когда сообщил Титовичу, что их уже преследует шесть вражеских истребителей. Он в сердцах чертыхнулся только чуть позже: у него заело пулемет.
   Теперь вся надежда на пилота. И он не подвел. Меняя высоту, на предельной скорости прижимаясь к вершинам деревьев и кидаясь из стороны в сторону, штурмовик уходил от атак вражеских истребителей.
   Летчик применял маневр в тот самый момент, когда в нацеленных на "ил" вражеских стволах закипал огонь. Не раньше и не позже. И трассы вспарывали воздух там, где уже не было самолета.
   Так повторялось множество раз в этом тяжелом изнурительном бою. И только однажды прицельная очередь зацепила штурмовик. Она прошила масляный бак. Горячая липкая жидкость хлынула в кабину.
   - Плохо, командир? - опять же удивительно спокойно спросил сержант Волков.
   - Течет маленько, - также спокойно ответил Титович.
   Они летели над своей территорией. Вражеские истребители, напоровшись на меткий огонь наших зенитчиков, наконец отстали. Но положение экипажа оставалось сложным. Давление масла падало на глазах и приближалось к нулевой отметке, а температура быстро росла. Двигатель мог сдать в любую секунду.
   Но он выдержал, не сдал. А точнее, двигатель остановился, когда машина уже коснулась колесами аэродрома. И опять разговор: "везучий Титович, двигатель мог ведь отказать и минутой раньше".
   А Титович выбрался из кабины весь залитый маслом. Техник с готовностью подал ему чистую тряпку. Тщательно вытерев лицо, Владимир устало пошутил:
   - Как, гожусь теперь в женихи?
   Техник посмотрел, не осталось ли где пятен, и вдруг почему-то полез в карман.
   - Вот, гляньте-ка на себя, командир, - протянул он видавший виды осколок зеркала.
   "Мудрит что-то парень", - подумал Титович, но зеркало взял. Сначала увидел в нем одни большущие глаза. Отвел подальше, повернул голову и тут все понял: на виски будто иней сел.
   Ему тогда не было еще и двадцати трех.
   Поиск
   Все это Титович рассказал для того, чтобы объяснить, почему все-таки именно его выбрал командир полка для разведки фашистского аэродрома, прозванного "драконовой трубой".
   Вылет на поиск "трубы" был намечен ближе к вечеру.
   Старший лейтенант Титович приковал к себе всеобщее внимание. Сначала его напутствовал сам командир полка. Развернув карту, подполковник Кузнецов обвел карандашом район южнее Печор:
   - Аэродром, предположительно, должен быть где-то здесь. Подумай, как лучше выйти сюда, будь осторожней, не выдай себя раньше времени, - сказал он.
   Потом Титович вместе с начальником штаба по самым последним разведсведениям пометил на карте все огнеопасные участки в тылу противника и с их учетом наметил маршрут полета, определил его тактический рисунок.
   - Вот так и держи, - одобрил замысел летчика начальник штаба и еще раз посоветовал ни в коем случае не приближаться к сильно прикрытым Пскову и Печорам: зенитки "схарчат" сразу.
   Продумано и учтено все до самых незначительных на первый взгляд деталей. Пора на старт. Как всегда, перед самым вылетом Владимир старается немного расслабиться, отвлечься от задания. Эти минуты для него, как последний глоток свежего воздуха для опускающегося в забой шахтера, как легкая пробежка для спортсмена, готовящегося к рекордному рывку.
   Пилот шагал к самолету неторопливо, беззаботно, потихоньку, что-то насвистывая. Он весь ушел в какие-то обрывочные воспоминания и не заметил, как появился перед ним механик Алексей Шевченко.
   - Товарищ командир, машина подготовлена, все в порядке, - доложил специалист.
   - Фотоаппараты заряжены, работают надежно, - отрапортовал старший лейтенант Петр Саванович и направился за парашютом.
   К уходящим на боевое задание летчикам техники и механики были особенно предупредительны. Они трудились, не зная отдыха, и, неизменно обеспечивая надежную подготовку самолетов и вооружения, помогали товарищам одерживать победы. Но этого им казалось мало: они ведь оставались на земле, а лицом к лицу с врагом встречались летчики. Специалисты, провожая их в бой, свое внимание старались проявить в мелочах: подать планшет, поправить привязные ремни, по-своему напомнить боевым друзьям, что они мысленно в полете вместе с ними. Старший лейтенант Титович испытал сполна на себе заботу техников и механиков.
   А Алексей Шевченко на этот раз превзошел самого себя. Он откуда-то достал и незаметно протянул летчику тополиную ветку с упругими крохотными листочками:
   - Возьми. Вспомни родные края...
   Владимир молча вдохнул смолистый аромат и полез в кабину.
   Пара "илов" взлетела точно в расчетное время. После старта она взяла курс на север. Этот крюк был предусмотрен в интересах скрытного пролета линии фронта. Разрабатывая задание, Титович, по данным разведки, нашел совсем неприкрытый участок на западном побережье Псковского озера. Не воспользоваться им было бы просто ошибкой. Впрочем, Титович понимал, что в боевой обстановке возможны всякие неожиданности, противник мог здесь надежно замаскироваться. И все же логика подсказывала: тратить так нерационально силы и ждать где-то случайного пролета самолета, в то время как известны наиболее опасные направления, противник не будет.
   Расчет Титовича полностью оправдался. Разведчики, развернувшись на запад, на малой высоте и при полном радиомолчании благополучно проскочили озеро. Затем, оказавшись в тылу противника, развернулись на юг.
   Теперь надо быть предельно внимательным. Титович невольно вспомнил урок, когда-то преподанный ему капитаном Беловым на полевом аэродроме под Волховом. В том, что вражеский аэродром надежно спрятан, не приходилось сомневаться. Найти такую цель, да еще не зная ее координаты, дело очень сложное.
   Разведчиков обнадеживала отличная видимость и наступавшие сумерки. Перед закатом солнца все предметы на земле четко выделялись длинными тенями.
   Поскольку поиск желательно было вести на большой площади, Титович предусмотрительно изменил высоту полета на 700 метров. С этой высоты в любом случае можно было немедленно начать фотографирование.
   Летчики буквально цеплялись за каждую кочку. Они миновали Печоры и приближались к тому участку, о котором говорил командир полка. Титович интуитивно чувствовал, что аэродром где-то здесь впереди, но где именно и как удастся его обнаружить? "Смотреть! Смотреть в оба!" - скомандовал он себе, прогоняя холодком заползающую в душу тревогу.
   Титович едва успел накренить самолет, готовясь к очередному маневру, как неожиданно по курсу чуть левее заметил на земле две пыльные дорожки. "Мессеры! Идут прямо на нас", - разглядел Титович в следующее мгновение отрывающиеся от земли истребители.
   Ни секунды не медля, летчик довернул машину на пыльный след, передал команду ведомому и тут же включил аппаратуру. Летчик понимал: сейчас, на боевом курсе, они будут отличной мишенью для истребителей. Весь вопрос в том, как быстро они сумеют развернуться. Но Титович ничего уже не мог изменить. Он не упустил ни единого из выпавших на их долю шансов, А теперь, пока работает аппаратура, им остается только ждать, как дальше развернутся события.
   Владимир, фотографируя, внимательно рассматривал коварный аэродром. Под крылом плыл лес, мелькнула речка, населенный пункт и ничего больше. Он хорошо запомнил ориентиры, запомнил их так, как, пожалуй, еще ничего не запоминал. Несколько смущало только отсутствие самолетов на летном поле. Но, как говорил капитан Белов, на войне не всегда можно верить тому, что видишь и чего не видишь. Титович уже заканчивал съемку, когда по переговорному устройству раздался тревожный голос Волкова:
   - Командир! Атакуют два "мессера".
   Владимир невольно оглянулся. Ведомого на месте не было.
   Титович заснял обширный участок и, выключив наконец аппаратуру, нырнул к земле и передал ведомому: уходим. Ответа не было и не могло быть, потому что ведомый, обеспечивая съемку аэродрома, принял неравный бой с фашистскими стервятниками. Он дрался мужественно и погиб, до конца выполнив свой солдатский долг.
   "Мессеры" настигли Титовича сразу же, как только он закончил фотографирование. Сержант Волков, как всегда, вовремя предупредил командира об их появлении и без промедления открыл огонь. Фашисты ответили тем же. Они бросались в атаку снова и снова. Титович терпеливо выжидал и в последний момент умелым маневром уходил от огня.
   А потом огонь внезапно оборвался. "Мессеры" поравнялись с "илом" и по очереди с большим креном начали скользить прямо над самолетом Титовича. "Кончился боезапас", - облегченно вздохнул Владимир Васильевич. Летчик понимал: фашисты крутятся над ним, рассчитывая на то, что он не выдержит, начнет снижаться и... врежется в землю. Зацепить же его, таранить они ни за что не решатся: не та закваска, духу не хватит. И поэтому Титович вел машину, уже не обращая особого внимания на присутствие "мессеров". И они, покрутившись еще немного, ушли.
   Из полета Титовича встречал сам командир полка. Владимир Васильевич доложил Кузнецову о гибели товарища и о том, как удалось обнаружить аэродром. Впрочем, Титович тут же сделал оговорку, что с воздуха абсолютно ничего не было видно.
   Старший лейтенант Саванович тем временем уже "потрошил" аппаратуру. Командир полка и летчик с нетерпением ждали, когда он проявит пленку. Саванович старался вовсю. Вскоре он передал Кузнецову мокрый отпечаток. Это была отличная панорама, на которой четко просматривались замаскированные вражеские истребители.
   - Ну, Титович, не подвел гвардию, - сказал Кузнецов. - Надо поскорей доложить начальству.
   Рано утром 8 апреля полковник Греськов поднял в воздух всю дивизию. Мощным массированным ударом "илы" уничтожили логово вражеских истребителей. Среди тех, кто кончал дело с "трубой", был старший лейтенант Титович.
   Н. Алексеев
   360-й вылет
   Мы сидим с Николаем Павловичем Можаевым, полковником в отставке, в его квартире и вспоминаем наших старых знакомых, говорим об их судьбах. С юношеских лет жизнь Можаева связана с небом. После окончания авиационного училища он служил в истребительной авиации ВВС. Был рядовым летчиком, командиром звена, отряда, командовал полком.
   На столе пожелтевшие от времени газеты, фотографии, книги о войне. Николай Павлович перелистывает блокнот. Здесь множество фамилий, марки самолетов, наших и иностранных, даты памятных воздушных боев, в которых в военную пору участвовал Можаев и его однополчане.
   - Мой спутник и помощник, - говорит он. - Приглашают иногда выступить на заводе или в школе. Беру его с собой.
   - Известно ли вам что-нибудь о Николаеве? - спросил я полковника.
   - О Николаеве? - переспросил летчик-ветеран и, перебирая старые фотографии, выбрал одну из них и долго разглядывал, что-то вспоминая.
   Она была сделана более тридцати лет назад. Со снимка на нас смотрели люди, с которыми не раз приходилось встречаться. Полк Можаева входил в состав 2-го гвардейского Ленинградского истребительного авиакорпуса. В штабе этого корпуса мне довелось служить а годы Великой Отечественной войны. Собеседник передал мне снимок, показал на молодого летчика и спросил:
   - Вот он, Николаев. А вы его знаете?
   - Да, знаю. А где он теперь?
   - К сожалению, не знаю. Связующая нас ниточка оборвалась. Был на Дальнем Востоке, затем, кажется, перебрался в Москву.
   Память старого летчика, пройдя сквозь толщу лет, перенесла его на прифронтовой аэродром, к январским событиям 1943 года, когда советские войска разорвали кольцо вражеской блокады Ленинграда.
   27 января звено истребителей, которым командовал старший лейтенант Дмитрий Семенович Николаев, прикрывало подразделения наступающих войск Ленинградского фронта в районе Синявина.
   Выполнив задание, ведомые Николаева вернулись на аэродром. Но ведущий не прилетел. Летчики и техники забеспокоились: "Что же могло случиться? Подбили? Трудно поверить - боец опытный. - Горючее? По расчетному времени должно хватить!"
   День клонился к вечеру. Лучи зимнего солнца уже прятались за горизонт, освещая полоску леса багровым пламенем. Вдруг прямо над взлетно-посадочной полосой из облаков "вывалился" самолет и пошел на снижение. Бесшумно, с выключенным мотором.
   - Трудно представить, какое волнение охватило нас, когда мы увидели, что шасси у машины убрано, - говорит Николай Павлович. - Через мгновение левая стойка опустилась, а правая так и не появилась. Нервное напряжение нарастало: "Не клюнул бы винтом", "Не шлепнулся бы". Все начеку. Люди настроили себя так, чтобы быть готовыми к любым неожиданностям. Смотрю, бежит к санитарной машине полковой врач Елена Ивановна с маленьким сундучком. На местах техники, инженеры.
   К удивлению и радости всех, самолет, мягко коснувшись бетонки, накренился на левый бок и, пробежав несколько метров, привалился к снежной насыпи на краю аэродрома. Бросившиеся к машине люди застали летчика в бессознательном состоянии. Николаева осторожно положили на носилки и доставили в санитарную часть. Елена Ивановна обнаружила у него несколько ран. Из них сочилась кровь. Очнувшись, пилот попросил пить.
   - Сейчас, сейчас, - сказала врач и поднесла к запекшимся губам кружку с водой. - Ты потерпи. Приведем тебя немножко в порядок и отвезем в госпиталь.
   Позднее, уже в госпитале, Николаев рассказал товарищам, что с ним произошло в тот злосчастный день.
   Утром командир вызвал летчиков, которым предстоял вылет в зону патрулирования. Он показал на карте маршрут полета, назначил время и очередность вылетов.
   - Самолеты в полной готовности?
   - Так точно, товарищ командир, - ответил Николаев.
   - Ну, а теперь к машинам, ждите сигнала на вылет.
   В 14 часов 30 минут на аэродроме была объявлена тревога. Первой в воздух поднялась пара - Карпов, Потапов. Ведущий - Карпов. На взлетной полосе самолет Николаева. Но нет ведомого. Вылет задерживался.
   - Старший лейтенант Гусев полетит с вами, - сообщили Николаеву с КП. Он уже в капонире.
   Гусев - старший летчик соседней эскадрильи. Николаев знает его, но последнее время не приходилось летать парой. Как-то получится? Взлетели и взяли курс на Синявино, где наземные войска с нетерпением ждали помощи летчиков.
   Вскоре с земли передали по радио команду: "С юга появилась большая группа бомбардировщиков противника. Идите наперехват".
   На высоте 2 тысячи метров Карпов, Потапов, Николаев и Гусев обнаружили до двух десятков "Юнкерсов-88". Бомбардировщики готовились нанести удар по советским войскам. Во что бы то ни стало надо сорвать замысел врага. С какой стороны атаковать?
   Старший группы Николаев передал ведомым:
   - Разворачивайтесь влево. Подходите ближе. Бейте по моторам. Атакуем!
   Первым по ведущему "юнкерсу" стреляет Николаев. Бомбардировщик загорелся.
   Оказавшись выше фашистов, наши летчики стремительным ударом сломали их боевой порядок и начали расстреливать поодиночке самолеты со свастикой. Преследуемый Карповым "юнкерс" резко пошел на снижение. Николаев огнем подбил другую машину.
   Разгоряченный и увлеченный боем, Николаев не заметил, как на помощь бомбардировщикам подоспели "Мессершмитты-109". Фашисты атаковали самолет Николаева, когда рядом не было ни Карпова, ни Потапова, ни Гусева.
   "Як" Николаева затрясло, бросило в сторону. Над головой разорвался снаряд. В кабину ворвалась туча металлических осколков. Разбиты левый борт, приборная доска. На рулевое управление по руке потекли струйки крови. В груди - невыносимая боль.
   "Что это? Смерть? Нет! Бороться до последнего вздоха". Тяжело дышать. Кажется, что самолет качает. Коснулся рукой пристяжного ремня парашюта.
   Мгновения, мгновения. "Решай быстрее, Николаев, как тебе поступить. Выброситься с парашютом? Под крылом самолета родная земля, но сейчас на ней враг. Надо дотянуть до своего аэродрома".
   С большим трудом Дмитрий выровнял самолет и, не зная теперь его возможностей, не представляя, сколько осталось горючего в баках, по инерции повел машину на северо-запад. Справа белело Ладожское озеро. "Спланировать на лед? Связь не работает. Пока ищут - замерзну, - думал летчик. - Где-то здесь недалеко посадочная площадка... Да, да, знакомые ориентиры..."
   - Как видите, не заблудился, - улыбаясь, говорил Николаев друзьям, пришедшим в госпиталь навестить его.
   - Вот так было дело, - сказал Николай Павлович Можаев, собирая на столе дорогие ему фотографии, документы, книги, газетные вырезки.
   Участвуя в январских боях по прорыву блокады, летчики части сбили 21 фашистский самолет, в том числе по четыре машины тогда уничтожили Дмитрий Николаев, Ириней Беляев, Александр Карпов.
   Гвардии старший лейтенант Дмитрий Семенович Николаев в суровую военную пору выполнял различные боевые задачи: патрулировал над Ленинградом и над советскими наземными войсками, летал на разведку и штурмовку, сопровождал на задание бомбардировщики. Сколько раз он выручал товарищей в бою! Сколько раз они приходили ему на помощь!
   Однажды звено истребителей под командованием лейтенанта Георгия Жарикова сражалось с численно превосходящими силами противника. Трое отважных дрались против пятнадцати "мессершмиттов". В первые минуты боя Георгий Жариков, Дмитрий Николаев и Николай Добрецов отправили на землю два фашистских самолета. В хвост истребителю Георгия Жарикова начал пристраиваться Ме-109. Николаев метким огнем отсек врага. Пулеметная очередь прошила фюзеляж "мессера". Это была третья неприятельская машина, уничтоженная звеном за один вылет.
   Памятен Дмитрию Семеновичу первый день боев по прорыву блокады. Утром около командного пункта состоялся митинг личного состава. Выступая перед авиаторами, коммунист Николаев сказал:
   - На мою долю выпала высокая честь сражаться за родной Ленинград. Заверяю, что отдам все силы выполнению почетной боевой задачи.
   В первом же вылете отважный сокол сбил "Мессершмитт-109". Но и сам попал в трудное положение. Его обстреляли с двух самолетов. Выручил Дмитрия гвардии младший лейтенант Александр Андриянов. Меткий огонь "яка" сразил "мессера", а другого обратил в бегство.
   ...Хотя врачи успокаивали раненого, заверяли, что он еще будет летать, сам Дмитрий Семенович хорошо понимал, что тяжелые раны надолго приковали его к постели. Друзья часто приходили в госпиталь, делились новостями. Обрадовался Николаев известию о том, что его другу гвардии старшему лейтенанту Василию Николаевичу Харитонову Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 февраля 1943 года за отвагу и мужество, проявленные в боях за Родину, присвоено звание Героя Советского Союза. Охотником за бомбардировщиками называли в полку В. Н. Харитонова. В день опубликования Указа он вновь отличился. На этот раз Василий Николаевич водил пятерку истребителей наперехват вражеских бомбардировщиков, появившихся в районе Колпина. Пять "яков" навязали бой двадцати "юнкерсам". Наши летчики уничтожили четыре Ю-88. Остальные врассыпную ушли с поля боя.