Нестеров Михаил. Спящий зверь

   Сдержанно поздоровавшись с Шерстневым и бросив насмешливый взгляд на хозяина, Поляков с брезгливой миной сел за стол. Он морщился от трех вещей сразу: от бардака, творившегося на террасе, от вида московского гостя и хозяина дома, приютившего его.
   Собственно, визит Шерстнева до некоторой степени был запланирован, Василий Ефимович еще на ранней стадии операции предупредил, что конечная фаза — то бишь устранение Араба — должна осуществляться под его личным контролем. Он не сказал «руководством», но и то определение невольно делало начальника милиции в его же собственных глазах каким-то дефектным. Поляков понимал: Араб — серьезный противник, но устранить его, по понятиям начальника провинциального отдела внутренних дел, труда не составит. Тем более не надо заметать следы или еще что-то: никто Араба искать не будет. А если оставлять в живых девчонку, то та до конца своих дней будет молчать. И еще дело в количестве людей. Поляков мог задействовать весь личный состав управы, даже попросить «взаймы» у соседей из ближайшего городка.
   Так что визит Шерстнева носил скорее обременительный характер. И хорошо, что Скачков лично взял на себя заботу о госте. Поляков на этот счет имел свою точку зрения: Олег подмазывается, чувствуя вину, готов заглянуть в задницу и Полякову, и его «родственнику». Надраил машину и даже не спрашивает, почему это «родственник» (напрашивается — бедный) скитается по чужим домам, вместо того чтобы с комфортом устроиться в особняке Полякова.
   Впрочем, определение «дальний родственник» ставило все на свои места. Такого можно встретить в аэропорту или на железнодорожном вокзале, помочь определиться с жильем и пожелать хорошего отдыха. А Поляков, выходит, пусть и чужими руками, дал в придачу гида с отекшим лицом, красными похмельными глазами и с личным транспортом. А если учесть, что Вадим, равно как и его жена, не славились гостеприимством, то все вопросы о неучтивости сами собой отпадали. И кому, как не Олегу, знать о «радушии» хозяина.
   Поляков отказался от вина, хотел было отослать Олега, но хозяин сам вышел из дома, присоединившись к Диме Валееву. Оперативники встали рядом с древним автобусом «Колхида», снятым с колес, который Олег приспособил под мастерскую, и о чем-то вяло переговаривались.
   Шерстнев вопрошающе приподнял бровь: «Что случилось?»
   «Падла! — обругал старика Вадим. — Не удосужился даже рот открыть».
   — К нам едет ревизор! — Поляков театрально выкатил глаза. — По фамилии Радзянский. На личном транспорте. Что скажете, Василий Ефремович?
   — Ефимович.
   — Тем более. Теперь вы тут координатор. А мы так — за водичкой сбегать, дров принести.
   Шерстнев ухмыльнулся. Но внутри ощутил холодок. Василий Ефимович затеял опасную игру со своим бывшим подчиненным, игру смертельную, по всем параметрам отдавая себе отчет, что и в одиночку Радзянский мог переиграть целую компанию под руководством опытного разведчика.
   Василий Ефимович не выдал своего настроения ни видом, ни голосом, который прозвучал обычно.
   — Ну и что?
   — Да ничего. Вы главный, — снова напомнил Поляков.
   Вот тут Шерстнев позволил себе ироничный тон.
   — Я говорил, что мое присутствие здесь необходимо. Пока рано говорить, что Радзянский задумал что-то серьезное.
   — Почему?
   — Потому, что вы знаете о его скором приезде. Если бы он, повторяю, задумал что-то серьезное, о его приезде не узнал бы никто: ни вы, ни я.
   — Ну ладно, — отмахнулся Поляков, — с этим можно согласиться. Хотя, — он в очередной раз сморщился, послав на московского, гостя пренебрежительный взгляд, — мне все эти шпионские штучки кажутся детской забавой.
   — На вашем месте я бы не говорил с таким пренебрежением. Расскажите, что вам известно о приезде Радзянского.
   Шерстнев слушал и все больше убеждался, что Лева сделал неординарный ход, через посредника заявив о своем намерении приехать в Гемлик. Это был маневр, который легко читался Шерстневым, но ускользал напрочь от внимания Полякова. Араб сделал так, чтобы его ждали, ждали в определенное время. Тогда как он...
   «Немного рискованно, — подумал Василий Ефимович, — потому что элемент неожиданности никуда не денешь». Радзянский не подозревает, кто играет первую скрипку, в первую очередь подозрение падает на Бориса Левина, а вот с ним-то, сообщником, мог и должен был посоветоваться Вадим Поляков. А Боря, некогда опытный разведчик, мог прочесть, как с листа, комбинацию Радзянского. Но только при одном условии: если он в курсе состоявшегося разговора между Поляковым и Арабом, где в адрес последнего прозвучали недвусмысленные, однако явно лишние в этой игре угрозы. Мог Радзянский просчитать этот вариант? Просто обязан. Но все же решился приехать. Значит, он знал нечто такое, что ускользнуло от Шерстнева.
   «Интересно... Очень интересно».
   Все эти мысли лежали на прочном фундаменте, который представлял собой Сергея Иванова, живого Иванова. Во всяком случае, час назад тот был живой и здоровый, заканчивающий четырехдневную поездку в Англию. Эту информацию Шерстнев получил во время телефонного разговора с Москвой. А только в случае смерти Иванова, выполнив задание, Лев мог выехать в Гемлик. Хотя имелся еще один вариант — он достал собственно документы и решил срочно их привезти, надеясь, что в этом случае Иванова могут оставить в покое.
   Полякову надоело молчание старика, за которым виделась лишь показуха активной работы серого вещества, и он, опять же не скрывая раздражения, спросил:
   — У него что, привычка ездить на машине по городам и весям?
   Опять же, если бы консультантом у Полякова был Левин, он мог сообщить о том, что Лев нередко садился за руль и покрывал большие расстояния: неважно, по делам или ехал на отдых. Вместо Бориса ответил Шерстнев, что не нарушало в целом планов Радзянского.
   — Именно привычка. Два года назад он был здесь, причем приехал из Москвы на той самой машине, на которой едет сейчас. Я уж не говорю о том, что всего несколько дней назад он приезжал на своем «БМВ». И поверьте: Лев не пустился бы в это путешествие, если бы у него не было здесь срочного дела.
   — Я одного не пойму. Его поджимает время, а он вместо того, чтобы прилететь на самолете, катит на машине.
   «Здесь ты прав, — подумал Шерстнев, — но у тебя ума не хватит продолжить эту мысль. Иначе бы сообразил, что Радзянский действительно летит на самолете, а не едет в машине».
   До хитроумной комбинации с машиной-двойником Шерстнев не додумался, он предположил более простой вариант: где-то за пределами Москвы Лев уступил свое место опытному водителю, заплатив тому и выписав доверенность на перегон машины, а сам воспользовался более быстрым транспортом — самолетом. Чтобы сделать свое дело и через несколько часов в определенном месте снова поменяться с водителем местами. Алиби ему обеспечено только в том случае, если он воспользуется поддельным паспортом и возьмет билет на самолет не на свое имя. Естественно, так он и сделает; Шерстнев с большой долей вероятности мог определить, к кому Лев в этом случае обратится за помощью, поскольку сам дал ему адрес надежного «сапожника», некогда работавшего на «контору».
   «Однако и здесь есть доля риска, — подумал старик. — На дороге всякое бывает, вдруг водитель попадет в аварию, а Радзянский, не зная о происшествии, уже совершит то, чего делать нельзя ни в коем случае».
   Лева делает серьезный, очень серьезный ход, практически вызывая на себя всю милицейскую свору этого городка и близлежащих населенных пунктов, стало быть, должен исключить любой риск. «Либо я ошибаюсь и Лев не собирается устранять Полякова, либо он придумал что-то более изощренное». Что именно — времени для анализа у Шерстнева не было, сейчас необходимо поддерживать разговор с Поляковым, играя в этот раз на Льва Радзянского. По определению, Шерстнев сейчас был двойным агентом.
   — Я думаю так, — объяснил Василий Ефимович, видя нетерпение Вадима, — в связи с отъездом Иванова в работе Радзянского наступила вынужденная длительная пауза, которой он и воспользовался, чтобы еще раз переговорить с Русланом. Не исключаю, что он попросит встречи с дочерью. Для него это очень важный момент, равно как и для всей работы. А стало быть, и для нас тоже. Если я не ошибся в своих рассуждениях, стоит устроить им короткое свидание. Это пойдет на пользу всем. Жаль, что меня не было, когда Лев приехал сюда из Самары.
   — И что бы тогда произошло?
   — А то. Я бы настоял, чтобы ему разрешили увидеться с дочерью. Так что подумайте о свидании.
   Поляков опустил настойчивость старика — довольно длинный монолог Василия Ефимовича показался ему незаконченным.
   — Есть еще причина, по которой Араб пустился в путешествие? — спросил Вадим.
   — Есть, конечно. И не одна. Меня удивляет, что вы не подумали о том, что Лев уже устранил Иванова и едет сюда забрать свою дочь. Вообще вы держите связь с Кургаевым или еще с кем-нибудь, кто мог бы сообщить о смерти Иванова? Похоже, нет.
   — Это не мое дело, а Руслана. Мне он ничего не сказал.
   — Ну конечно!.. Вы переваливаете ответственность друг на друга, распределили обязанности. А если бы послушались меня, не приставили бы к Радзянскому этого идиота, Николая Корзухина. Это по вашей вине он нарисовался где только смог: он начал переговоры с Львом, а теперь вот следит за ним, играя в героя невидимого фронта. Такое чувство, что в вашем распоряжении только один человек. И кто! Мелкий порученец постпредства Северной Осетии. И вот он, связавшись с вами по телефону, сообщает, что объект смылся из-под его опеки. Ей-богу, смешно.
   — А он не должен был сообщать об этом?
   — Обязан.
   — К чему тогда этот монолог?
   — К тому, что ни вы, ни он не поинтересовались главным. Такое чувство, что дело Иванова вас не касается. Вы недовольны моим приездом, однако первым, кто сообщит вам о том, что Араб еще не выполнил задания, буду я. Равно как и наоборот. А теперь представьте, что Иванов мертв, Лев по дороге сюда. А вы даже не чешетесь! Да, он будет долго находиться в пути, но даже на машине он опережает ваши мысли. Он не простой смертный, обязательно прихватит в дорогу сюрприз. А время тает на глазах, вы ничего не знаете, я ничего не знаю, когда же, спрашивается, готовиться к встрече?
   Шерстнев передохнул и продолжил:
   — Лично я знаю, что Лев еще не выполнил задания, но его приезд напрямую связан с ним. Я хорошо знаю Льва, он одиночка, а данная ситуации просто диктует не привлекать к этому делу посторонних лиц. Возможно, у него возникли некоторые проблемы и он решил обратиться за помощью к Руслану.
   — Ладно, все это я принимаю. Хотя должен заметить, что вы длинно, очень длинно излагаете. — Поляков сделал паузу, после чего в категоричной форме сказал: — Я против свидания Араба с дочерью. Курируйте, если вам не лень, общие вопросы, а вот что касается содержания этой потаскухи, ее безопасности — это мое дело.
   — Кстати... Как ее содержат?
   — Не как в тюрьме, не беспокойтесь. Удовлетворяют все прихоти вашей Мессалины. — Поляков замолчал, сосредоточенно нахмурив брови. — Выходит, Араб приедет только завтра к вечеру.
   — Да, если учесть, что он едет с хорошей скоростью. Если взять среднюю для такой машины, как у него, — где-то сто двадцать километров в час, — то вы не ошиблись.
   Поляков посмотрел на часы и встал с места.
   — Я сообщу вам о приезде Радзянского. У вас нет желания встретиться с ним?
   С этими словами Поляков вышел с террасы. Шерстнев наблюдал, как он спускается по ступенькам, садится в машину, как та отъезжает от дома, волоча за собой пыльное облако.
   Вскоре рядом оказался Олег.
   — Сегодня мы никуда не поедем? — спросил он, перекатывая в ладонях бутылку местной «Мацесты». — Может, пригубим?
   — Не спеши с вином, Олежек.
   Шерстнев еще раз вернулся к своим рассуждениям, не упуская ни одной мелочи. Итак, Поляков вместе с Русланом совершили ошибку, неоправданно наезжая на Льва, чем он и должен, просто обязан воспользоваться, убивая сразу двух зайцев, причем одного — в прямом смысле слова, и на время делает жизнь дочери более-менее спокойной. Коли известно о его прибытии, значит, так оно и будет.

36

   «Не спеши с вином...»
   Олег «не спешил» уже третий час, поставив бутылку на нижнюю полку холодильника.
   Гость, как всегда под вечер, удалился в ванную комнату, было слышно, как он шумно чистит зубы.
   «Почему так громко? — недоумевал Олег. — Наверное, разинул пасть на всю ширину, так, что не только его череп, но и стены ванной резонируют. И сколько у него зубов, если вот уже пять минут он скоблит их?»
   Нижняя челюсть Шерстнева была вставной, Олег видел, как перед сном гость опускает ее в стакан, бережно, словно драгоценную жемчужину; одинокая, увеличенная стенками стакана и водой, ущербно, розово и тошнотворно скалилась она изнутри.
   Эта процедура напомнила Олегу водителя элетрокара, когда он по молодости подрабатывал грузчиком в сочинском порту. Имени водителя он уже не помнил, только позорную кличку — Козел, поскольку от него постоянно пахло дикой смесью жареных семечек, немытыми ногами и затушенной плевком сигареты. Козлу было под шестьдесят. Однажды Олегу «посчастливилось» отобедать с ним в столовой за одним столиком — первый и последний раз. Козел поел и на глазах у изумленного сотрапезника вытащил изо рта вставную челюсть и... обсосал с нее остатки пищи. Потом макнул ее в стакан с компотом и водворил на место.
   В тот раз Олег едва сдержал рвоту; но все же его вывернуло, когда после смены он выпил стакан портвейна.
   С тех пор прошло много лет, но что-то общее было и во вставной челюсти старика, который драил ее, как солдатскую бляху, и в предложении Олега выпить вина.
   Пока старик не дал команды звенеть бокалами, может, куда-нибудь собирается ехать? Только ему бы положено знать, что Олег ездит на машине одинаково хорошо и с запахом от спиртного, и без оного, а спросил просто так, для пропорции.
   «Чистит наружную часть зубов... А сейчас внутреннюю», — по звуку, не уступая, опытному акустику подлодки, определял Олег.
   Василий Ефимович бросил наконец-то начищать свою челюсть, сейчас из ванной доносились фыркающие звуки и плеск воды.
   «Умывается».
   Олег понял, что потихоньку начинает сходить с ума. Полчаса в компании этого старика, и он свихнется окончательно. Нужно срочно смываться отсюда, из родного дома. Куда? Хоть куда, хоть в сарай к соседу, под навес, все равно. А почему под навес, когда можно съездить к Людмиле.
   — Василий Ефимович, мне нужно смотаться в одно место. Это ненадолго, — слукавил он.
   Шерстнев только что вышел из ванной. Его волосы были влажными и зачесаны назад, на губах остались следы от зубной пасты. Он повесил полотенце на спинку стула и с ответом не спешил.
   Хозяин молча ждал, когда старик соизволит заговорить.
   Олег и раньше довольно часто ругался с Людмилой, вот и перед приездом Шерстнева нагрубил ей. В глазах бывшей жены он стал совсем уже управляемым, окончательно подвергнутым чужой воле; и все его слова — лишь бравада.
   Вчера он позвонил Людмиле, она сказала, что занята, и повесила трубку. «Надо поговорить с ней, — решил Олег, — объяснить в конце концов, что действительно порвал отношения с Поляковым, а сейчас просто выполняет его просьбу — бытовую, не имеющую никакого отношения к прежним поручениям. Объясниться ради нее же самой, заведомо зная, что будет лгать».
   Вот только нужна ли ей его «правдивая ложь»?
   Старик безмолвствовал. Олег начал тихо ненавидеть его. Ничего себе ситуация: чтобы уйти из собственного дома, нужно испросить на то разрешения у дряхлого гостя, который вздумал играть в молчанку.
   — Алло, Василий Ефимович! — Несдержанность подталкивала Олега постучать по черепу старикашки костяшками пальцев. — Вы возьмете трубочку или мне оставить сообщение?
   «Нет, „аппарат“ старика явно вышел из строя», — удивляясь, подумал Олег, поскольку Шерстнев не отреагировал на дерзкую выходку хозяина дома и продолжал молчать.
   — Яйца в холодильнике, колбаса тоже — жарьте, варите. А мне некогда. — Олег подкинул на ладони ключи и направился к двери.
   — Погоди, — остановил его голос Шерстнева.
   Олег обернулся от двери. Хотел сказать: «Мне все равно, что вы скажете, я не намерен подчиняться. Хватит, наподчинялся», — но вместо этого довольно миролюбиво произнес:
   — Я ненадолго — от силы час.
   — Сколько времени?
   — Я же сказал: час, не больше.
   — Сейчас сколько, я спрашиваю.
   Олег бросил взгляд на настенные часы, затем на наручные.
   — Половина девятого. — Не удержался и добавил: — Вечера.
   — Кроме твоей жены, кто знает, что Поляков выгнал тебя?
   — Теперь, кажется, нет такого человека в городе — последним, кто узнал, были вы.
   — Вот это и плохо.
   — Что плохо? Что вы оказались в конце очереди?
   Шерстнев медленно опустился на стул, однако встал, ощутив спиной мокрое полотенце. Стоя спиной к хозяину дома и глядя в окно, он медленно, чуть с ленцой, нравоучительно произнес:
   — Знаешь, Олег, мне все равно, какое у тебя настроение, каким тоном ты со мной говоришь. В конце концов, мне плевать, что в ближайшие часы тебя либо арестуют, либо пустят пулю в твою дурную голову.
   Василий Ефимович обернулся. И только сейчас, чувствуя, как что-то неприятно стягивает губы, удосужился согнутым пальцем, лизнув его, стереть с губ засохшую пасту.
   — Вы не говорите загадками, — скривился Олег. — Я хочу знать, почему мне нельзя выходить из собственного дома.
   — Во-первых, скажи, куда ты собрался.
   — К жене. К бывшей. Устраивает вас такой вариант?
   — Она, как я понял, работает в горотделе. Сейчас она дома?
   — Зачем бы я поехал, если бы ее не было дома!
   «Что за ерунда тут происходит?!» — недоумевал Олег, отвечая на вопросы.
   — Ты никуда не поедешь, — тоном, не требующим возражений, сообщил Шерстнев. — Это для твоего же блага. Сделаем по-другому. Сейчас ты позвонишь жене — если мне не изменяет память, ее зовут Людмила. Я разрешаю пригласить ее в гости.
   — Даже так? — изумлению Олега не было предела. — И сколько я должен отстегнуть за этот благородный жест?
   — Ты не дослушал. Людмила должна остаться здесь на всю ночь. Если у нее есть подруга...
   Олег неудержимо рассмеялся. Его смех больше походил на ржание обкурившегося марихуаной коня. Вот это номер! Вот это отколол старикан! Видно, кроме вставной челюсти, у него имеется что-то приставное. Не его ли с таким остервенением он драил в туалете?
   Подругу!..
   Привести ему подругу!..
   Старик, наверное, незнаком с местной статистикой, что средний возраст жителей ну никак не позволяет заняться поисками пары для него. Ну нет в городе подруг подходящего возраста! Столько вообще не живут.
   Тут Олег с ненавистью и злорадством одновременно подумал о своей теще. Люда, приезжай, мол, вместе с мамой, посидим, винца попьем. И в разгар обоюдо-злостного веселья вдруг выползет из комнаты мамин искусственно-потенциальный партнер и с шутками-прибаутками: «Монах монашку еге-ге, а хрен в кармане — ого-го!» — отколет еще что-нибудь более прикольное, типа «давайте ляжемте в кровать» или «попрыгаем, кто дальше».
   Ну, клоун!
   Олег не мог остановиться, и только подобревшие вдруг глаза секс-старца и проступившая на его лице улыбка уняли наконец-то приступ смеха.
   — Спасибо вам, Василий Ефимович. За то, что вы есть. Что посетили наш город. Приезжайте еще, будем вам рады.
   — Ты о чем это подумал, стервец? — дружелюбно спросил Шерстнев.
   — А я только об одном и думаю.
   — Ну ладно, повеселились — и хватит. Я заметил: у тебя плохая манера — не выслушивать собеседника до конца. Так вот, Олежек, постарайся, очень постарайся, чтобы твоя жена пришла не одна. Наляжем...
   — "Наляжем" — это я уже понял.
   — Не лыбься! Наляжем на винцо, наладим разговор — тут мне и флаг в руки. Флаг, понял? Я умею долго и красиво говорить, ночь пройдет незаметно.
   — Зачем все это, не пойму?
   — Затем, что тебе нужно алиби. Одного меня недостаточно, как и твоей жены, поскольку она лицо заинтересованное. А вот подруга должна и обязана подтвердить, что ни ты, ни я в эту ночь из дома не отлучались. Если потребуется, затянем вечеринку — до девяти, до десяти утра.
   — Я согласен — у меня нехорошая манера перебивать и недослушивать, а вот вы все время говорите загадками. Что-то должно случиться этой ночью? С Поляковым?
   — Я обещал, что вытащу тебя из дерьма, в которое ты влип, вот и доверься мне.
   «Судя по всему, Лев уже здесь, — размышлял Василий Ефимович. — Возможно, ночью он и предпримет попытку устранить Полякова». Если бы не этот болван Скачков, Шерстнев не стал бы тревожить свою голову, изыскивая подходящее для него алиби. Впрочем, тут была обоюдная заинтересованность: Олег был нужен старику. Пока. Когда уедет, забудет о его существовании.
   И еще о Леве Радзянском. Время позволяло ему сделать свое дело и утром. Если бы Шерстнев знал о существовании некоего графика Полякова, взявшего за привычку съедать в кафе «На Тенистой» пару стейков на завтрак, и что об этой привычке осведомлен Радзянский, он бы не ломал голову, а отпустил Олега ко всем чертям.
   — Пожалуй, по телефону толкового разговора не получится, — продолжил Василий Ефимович. — Вот что, Олег, ты действительно езжай, прояви настойчивость, в крайнем случае скажи, что у тебя гостит известный писатель из Москвы. Должно сработать, женщины падки на такие вещи. Чтобы это не выглядело предложением к пошлой случке, прямо скажи о моем возрасте. Что, мол, у писателя только руки поднимаются. Не по этому ли поводу ты ржал, стервоза?
   — Как раз наоборот, Василий Ефимович. Вы больше ничего не хотите сказать? — спросил он. — Основное я понял, но вот детали...
   — Всему свое время, сынок, — уклонился от ответа Шерстнев, — ты все узнаешь, — мысленно продолжив: «Льва узнают по когтям».
   От этой мысли старику снова стало не по себе. В очередной раз он пожалел, что затеял опасную, смертельную игру навылет.

37

   Сегодняшнюю ночь вместе с Леной провел чеченец по имени Ахти. Видимо, он получил от Руслана определенные инструкции, потому что держался от пленницы на расстоянии. Он устроился в кресле, приставив его к двери, и мешал девушке спать, забрасывая ее вопросами, которые указывали на его сексуальную озабоченность.
   — Расскажи, как ЭТО было у тебя в первый раз? Что ты чувствовала? Где это произошло?
   В конце концов девушка не выдержала и рассмеялась:
   — Тебе действительно интересно или у тебя еще не было женщин?
   В окно бил свет уличного фонаря, и Лена, повернув голову в сторону оскорбленного смехом стража, отчетливо различила его перекосившееся от злобы лицо. Она знала, как окончательно вывести из себя горячего кавказского парня, стоит только сказать одну коротенькую фразу: «Спроси об этом у своей мамы».
   Когда ей было тринадцать лет, после дня рождения матери у них на ночь остались подруга именинницы тетя Зина и ее муж. Их разместили в комнате девочки, а Лене постелили на диване в зале. Ночью она встала в туалет и спросонья вернулась в свою комнату... В полутьме она не различила лиц маминой подруги и ее мужа, стоящего на коленях вплотную к кровати и вполоборота к двери, на его плечах лежали ноги жены. Он делал довольно редкие движения: резкие, глубокие, словно ввинчивался в женщину, и в конце движения надолго застывал, подтягивая ее тело к себе.
   В представлении тринадцатилетней девочки это выглядело открытием, поскольку в уме или в глубине души не созревшей или созревающей женщины все движения должны быть по крайней мере ритмичными, ибо ритм — и только он — должен дать наслаждение обоим. Оказывается, постигала она, все гораздо сложнее и... захватывающе. Лена смотрела на любовников, сжимая бедра, чувствуя, как в низу живота рождается горячая волна, и задерживала дыхание на столько, на сколько способен был этот мужчина задержаться внутри женщины.
   Девочка тихонько вышла из комнаты, надеясь, что ее неожиданного появления не заметили. Впрочем, фантазия подсказала, что ее все же видели, что это «показательное выступление» для нее и заранее спланировано дабы показать, что же такое на самом деле половая жизнь. Или секс. Несмотря на сравнительно малый возраст, девочка вывела собственную формулу, в которой половая жизнь до некоторой степени выглядела обузой, что может со временем надоесть. Много позже она укрепилась в своем мнении: секс и половая жизнь — несовместимые понятия. Секс в отличие от последней — удовольствие и радость.
   Первое время после того случая, когда приходилось сталкиваться с маминой подругой, девочка опускала глаза и невольно краснела. И только совсем недавно, где-то около полутора лет назад, встретила ее совсем другим взглядом.

* * *

   «Расскажи, как ЭТО было у тебя в первый раз? Что ты чувствовала? Где это произошло?»
   Поначалу задремавшая было пленница не сообразила, кому принадлежат эти глупые слова. Наконец до нее дошло, что это охранник вот уже на протяжении часа твердит одно и то же, сделав небольшой перерыв, когда от оскорбительных слов девушки вначале закипел как чайник, потом остывал.
   — Слушай, перестань приставать, а? Я спать хочу. Если тебе интересно, можешь спросить об этом у этой мрази, его, кажется, Вадимом зовут.