Страница:
Непроизвольно он скрипнул зубами. Еще одна, очередная метаморфоза. Когда-то из обычной шлюхи Лена в его глазах перевоплотилась в чистую девушку, совершенно неожиданно оказавшись для него дочерью заказчика, «неприкасаемой», запретным и оттого сладким и более желанным плодом. А теперь обратный эффект. Он испытал ненависть к Лене — продала и его и себя, — но в то же время жалел ее. Еще неизвестными были обстоятельства, толкнувшие ее на этот грязный спектакль; Лев непроизвольно усложнял положение Елены, чтобы опять же в его глазах на ней было меньше вины или грязи. Однако не мог, просто не мог ошибиться в ее чувствах. Она не играла — ну, разве в первый день, — нет, не играла, ее чувства были написаны на ее лице. А может, она уже в то время искала у него защиты, как просит ее сейчас?
«Сволочь!» Араб сверкнул на Хачирова глазами и продолжил прерванную мысль, едва успевая за собственными словами:
— Я не знаю, где ты подобрал эту шлюху, но запомни: у меня было их немало, и ни одной из них я не переплатил ни рубля. А ты что-то бормочешь о бесплатной работе! Ущипни себя за задницу, Руслан, и проснись!
Хачиров все так же спокойно отнесся к словам собеседника.
— Очень скоро эту шлюху снимут на видеокамеру, и ты увидишь, в каком она положении. У меня много людей, они встанут в очередь, чтобы поиметь ее.
— Ты глупый? Дурак? Притворяешься? Какое мне до нее дело?! Коли ты такой озабоченный, то снимайся и застолби себе место среди своих людей.
«Вот паскуды!»
Руслан не преувеличивает — это Радзянский чуял нутром, представил, как плохо сейчас Лене. Но злость на нее не спешила покидать Льва. Он сделает все возможное, чтобы облегчить участь девушки и навсегда забыть о ее существовании, но условия нового соглашения все еще оставались смешными.
«Ладно, черт с ним, с Хачировым, в конце концов можно пожертвовать невыплаченной суммой, но ни о каком другом задании речи быть не может. Руслан, видно, совсем спятил от своей удачной проделки».
Однако «проделка» могла оказаться с продолжением: никто к Лене в очередь не стоит, это просто очередной дешевый трюк, который потерявший рассудок Радзянский принимает за чистую монету.
— Хорошо, — противным высоким голосом, который все больше раздражал Льва, ответил Хачиров, — я скажу тебе, где подобрал эту шлюху, дам тебе ее адрес, назову ее настоящих родителей.
Радзянский с шумом выдохнул, уставая от этого разговора.
— Мне нет до них никакого дела. С одним «родителем» я уже познакомился, — он ожег Руслана ненавидящим взглядом.
— Я так не думаю. Ее отец находится так близко, что ты об этом, похоже, даже не подозреваешь.
На Радзянского накатила внезапная слабость. Причиной этому послужил и насмешливый голос собеседника, и его маринованные глаза, и то, что наконец-то Хачиров подошел к главному. И пусть оно так же неясно, но почему стали ватными ноги, пересохло в горле? И Лев торопил Руслана взглядом: быстрее, быстрее, быстрее!
19
20
«Сволочь!» Араб сверкнул на Хачирова глазами и продолжил прерванную мысль, едва успевая за собственными словами:
— Я не знаю, где ты подобрал эту шлюху, но запомни: у меня было их немало, и ни одной из них я не переплатил ни рубля. А ты что-то бормочешь о бесплатной работе! Ущипни себя за задницу, Руслан, и проснись!
Хачиров все так же спокойно отнесся к словам собеседника.
— Очень скоро эту шлюху снимут на видеокамеру, и ты увидишь, в каком она положении. У меня много людей, они встанут в очередь, чтобы поиметь ее.
— Ты глупый? Дурак? Притворяешься? Какое мне до нее дело?! Коли ты такой озабоченный, то снимайся и застолби себе место среди своих людей.
«Вот паскуды!»
Руслан не преувеличивает — это Радзянский чуял нутром, представил, как плохо сейчас Лене. Но злость на нее не спешила покидать Льва. Он сделает все возможное, чтобы облегчить участь девушки и навсегда забыть о ее существовании, но условия нового соглашения все еще оставались смешными.
«Ладно, черт с ним, с Хачировым, в конце концов можно пожертвовать невыплаченной суммой, но ни о каком другом задании речи быть не может. Руслан, видно, совсем спятил от своей удачной проделки».
Однако «проделка» могла оказаться с продолжением: никто к Лене в очередь не стоит, это просто очередной дешевый трюк, который потерявший рассудок Радзянский принимает за чистую монету.
— Хорошо, — противным высоким голосом, который все больше раздражал Льва, ответил Хачиров, — я скажу тебе, где подобрал эту шлюху, дам тебе ее адрес, назову ее настоящих родителей.
Радзянский с шумом выдохнул, уставая от этого разговора.
— Мне нет до них никакого дела. С одним «родителем» я уже познакомился, — он ожег Руслана ненавидящим взглядом.
— Я так не думаю. Ее отец находится так близко, что ты об этом, похоже, даже не подозреваешь.
На Радзянского накатила внезапная слабость. Причиной этому послужил и насмешливый голос собеседника, и его маринованные глаза, и то, что наконец-то Хачиров подошел к главному. И пусть оно так же неясно, но почему стали ватными ноги, пересохло в горле? И Лев торопил Руслана взглядом: быстрее, быстрее, быстрее!
19
На оперативную работу в Каир Лев Радзянский прибыл в декабре 1976 года. Едва ли не первые инструкции, прозвучавшие из уст резидента, были примерно таковы: «Изучай город, лучше всего пешком, присматривайся к людям, врастай в новую обстановку, изучай объекты проникновения, подбирай места встреч, изучай местную прессу и журналистов, заводи знакомства — светские, нейтральные...»
Первым делом Лев отправился к пирамидам. Под впечатлением увиденного поделился с новым товарищем, что собирается устроить тайник у подножия Сфинкса. Но вскоре остыл и окунулся в оперативную рутину.
Первого «контакта» молодой оперуполномоченный каирской резидентуры КГБ заарканил в Египетском музее, расположенном неподалеку от центральной площади Каира Тахрир. Уезжая, он передал его другому сотруднику резидентуры. Что интересно, и второй объект, взятый Радзянским в разработку, также был любителем искусства, в частности, египетских древностей. Оперативный «контакт» из него получился слабеньким и не претендовал на активную роль. Этим контактом был Халед Валили.
Привычка посещать музеи, выставки, галереи вылилась для Льва Радзянского в любовь к искусству. После трех лет работы за границей он, ожидая перевода в другой отдел и выполняя при этом в Мосгорсовете поручения «конторы», с неподдельным интересом следил за тем, что происходит в мире искусства.
На Татьяну Пруткову он произвел неизгладимое впечатление при первой же встрече во вновь открытой галерее на улице Беговой. Там проходила выставка молодых художников. Татьяна была в командировке от куйбышевского объединения Гипровостокнефть и, осматривая достопримечательности столицы, решила зайти в галерею.
Она долго стояла перед картиной молодого художника с изображением седого юноши — именно седого, а не натурального или крашеного блондина. В его руках бутылка вина, глаза обращены к небу, под ногами куча хлама и посверкивающие ювелирные украшения; на заднем плане картины изображен небоскреб, у основания которого вздыбилась земля, словно поглощая высотное здание.
Картина была выписана хорошо — четкие линии, отсутствие полутонов, но замысел художника для Татьяны остался неясен. Вдруг позади она услышала тихий мягкий голос:
— "In vino veritas!"
Она обернулась. Перед ней стоял молодой человек среднего роста, одетый в пуловер с замшевыми накладками на локтях и безукоризненно отутюженные брюки. Судя по стильной одежде, но в основном по фразе, сказанной на незнакомом языке, Татьяна решила, что перед ней иностранец, заглянувший на выставку. Она улыбнулась его внимательному взгляду и обезоруживающей полуулыбке тонких губ, пожала плечами и смущенно покачала головой. Ей почему-то захотелось ответить ему на ломаном русском: «Не понимай. Ай эм сорри, извините». И едва не вздрогнула, когда незнакомец заговорил на чистом русском:
— "Истина в вине!" Это название картины. Дело в том, что я часто посещаю выставки и знаком с художником, который испортил этот некогда девственно-чистый холст. Фамилия этого молодого мастера вам ничего не скажет: Гарри Смысловский. Он попытался сказать, что подшофе материальные ценности стоят на одном уровне с хламом, попросту говоря — ничего не стоят. Может быть, кистью он владеет неплохо, но в голове у Гарри, по-моему, полно тараканов. Вы убедитесь в этом, если позволите мне проводить вас к следующей работе Смысловского. Будем знакомы, меня зовут Лев Радзянский.
Обескураженная Татьяна даже не попыталась освободиться от руки нового знакомого, которой он поддерживал женщину под локоть. Его мягкий, убаюкивающий голос не смолкал ни на минуту.
Радзянский подвел ее к картине, выполненной в том же стиле. Она была первой в ряду десятка или чуть более картин, одинаковых по размеру и представлявших собой единую композицию. Женщина не ошиблась, поскольку молодой человек, словно отвечая на ее мысли, уже давал объяснения:
— Эту композицию я назвал «Двенадцатиперстный триптих». Сам же авангардист наивно предполагает, что изобразил двенадцать русифицированных подвигов Геракла, и даже дал этому соответствующее название. Обратите внимание на первое полотно, оно называется «Битва с Январем». Видите, Геркулес довольно пассивно ведет сражение, а именно — сидит у костра и греется. Неинтересно. Зато борьба с Февралем выписана с соблюдением центрально-черноземных погодных условий: Геракл расчищает лопатой занесенные снегом дороги. Ну не идиот ли?.. Теперь взгляните, что он делает с Мартом: воткнул ему в глаз сосульку! «О темпора, о морес!» [1] А вот Апрель. Тут, как мне кажется, подвиг грека преувеличен. Я не знаю, зачем Геракл вышел на проталину с косой-литовкой, но, как бы то ни было, он скосил Апрелю ноги под самые... колени...
Так они добрались до Декабря, последней картины «двенадцатиперстного триптиха», где на высокой, украшенной праздничными гирляндами и игрушками сосне Геракл руками кровавого авангардиста Гарри Смысловского вздернул Деда Мороза. Тут же, под сосной, валялся полупустой мешок с подарками, а красная, с меховой опушкой шапка новогоднего покойника венчала голову замерзшего Геракла.
Невеселая, мрачная картина, однако Татьяна, не в силах сдерживаться, громко рассмеялась, привлекая внимание посетителей выставки. Ее смех был вызван только комментариями Радзянского к последней картине с новогодними подарками: «Бойся данайцев (греков), дары приносящих». Да еще к месту Лев привел языческое заклинание: «Если увижу на дереве труп раскачивающийся; вырежу так и руны нарисую...»
Они устроились в уютном ресторане арабских национальных блюд на Петровско-Разумовской аллее. Видя, что его новая знакомая с удивлением читает меню, Радзянский сам сделал заказ смуглолицему бею, спросив, есть ли кускус.
— Кускус? — переспросила Татьяна, когда официант удалился. — Смешное название. С чем его едят?
— Это отдельное блюдо, — пояснил Лев, знаток и любитель арабских яств, — национальное кушанье берберов и арабов. Готовится по традиционному рецепту — из бараньего мяса, овощей и манки. Почему традиционному? Вообще арабы не любят изменений. Хотя бы потому, что это слово у них заменяет другое. Например, араб никогда не скажет, что, к примеру, мясо — прошу прощения — протухло или испортилось. Он скажет: мясо изменилось. Арабы не любят изменений, сохраняют многовековые традиции, у них нет моды как таковой. Но в то же время идут в ногу со временем. Понять сложно, но тем не менее это так. Так вот, готовится кускус достаточно долго, что-то около двух часов, потому я спросил у бея, есть ли готовый. Иначе нам пришлось бы ждать до вечера. Не знаю, как вы, а я проголодался.
— Можно задать вам вопрос?
— Я весь внимание.
— Где и кем вы работаете? Мне кажется, у вас какая-то необычная, редкая профессия.
— А вы попробуйте угадать.
— Вы переводчик? С арабского, — добавила Татьяна.
Радзянский покачал головой.
— Вы журналист?
Снова отрицательное покачивание головы.
— Ну... я не знаю... Сдаюсь.
И наконец признание:
— Я разведчик.
— Кто?! — От неподдельного удивления брови женщины поползли вверх. — Мне кажется, у меня сегодня что-то со слухом...
— Разведчик, — повторил Лев. — Бывший. Потому и говорю так открыто.
Татьяна не поверила, посчитав, что молодой человек, возраст которого она определила в двадцать семь — двадцать восемь лет, намеренно напускает на себя таинственность, чтобы Татьяна растаяла перед ним в первый же вечер их знакомства. Для этого он сделал достаточно, например, угостил кускусом, который действительно оказался превосходным на вкус. Также обратила внимание на цену: пища арабов и берберов стоила весьма и весьма... «Да, — подумала она, — парень умеет не только завязывать знакомства. Билет на продолжение сегодняшнего дня, считай, лежит у него в кармане».
Лев много и довольно подробно рассказал о стране, в которой работал разведчиком, но и это не послужило для женщины доказательством. И зря она кривила душой, думая, что ей доказательства не нужны.
Радзянский проводил ее до гостиницы, назавтра предложил встретиться и записал номер телефона Татьяны. А женщина подумала, что билет в кармане Радзянского оказался на дневной сеанс.
На следующий день Лев увлек свою новую знакомую в Парк имени Горького, затем предложил продолжить вечер в ресторане. В ходе беседы он ненавязчиво задавал вопросы, и Татьяна, отвечая машинально, не придала вначале значения тому, что рассказывает о себе почти незнакомому человеку довольно подробно. Лишь позднее она поняла, что Радзянский, владея инициативой в разговоре, построил беседу умело, профессионально, словно действительно поставил себе цель завербовать гостью Первопрестольной. И она, слегка захмелев от хорошего армянского коньяка, полушутливо спросила, какой страны он шпион.
— Союза Советских, — ответил Лев. — Но это все в прошлом. А сейчас я подрабатываю помощником главы городского совета — семьдесят седьмым или семьдесят восьмым, сейчас уже точно не вспомню.
— А что конкретно входит в ваши обязанности?
Радзянский пожал плечами и умело ушел от ответа, поскольку не мог сообщить знакомой, что, кроме всего прочего, выполняет в горсовете «наказы» любимого Комитета.
— Сейчас пишу бессмысленные статьи о роли профсоюзов в нашем государстве. Когда-то я делал доклады на эту тему, работая в должности вице-консула.
— Ваша работа хорошо оплачивается?
— Согласно порядковому номеру: на семьдесят восемь пунктов ниже первого помощника.
Татьяна улыбнулась, впервые, наверное, надолго задержав взгляд на смуглом лице собеседника.
— Знаете, Лев, теперь я верю, что вы работали в разведке.
— И что же подвигло вас к этому? Мой мизерный заработок?
— Вы всегда разговариваете в полушутливой манере?
— Преимущественно.
— Вам к лицу такой тон.
— Спасибо. Так мне интересно, где я прокололся? Ежели, конечно, исключить мое чистосердечное признание.
— Я выболтала про себя все, а о вас не знаю ничего, ну разве о мизерном заработке. — Татьяна невольно стала приноравливаться к манере Радзянского вести разговор.
Много позже она поняла, что в тот момент говорила как настоящий дипломат за ужином в кругу себе подобных, давая ясно понять собеседнику, что ее до некоторой степени раскованное поведение — есть не что иное, как природная общительность. И дипломатия ее была тонкой, присущей только женщинам, поскольку она признала, что ее новый знакомый пользуется еще одним даром, данным ей богом, — ее слабостью. Иначе говоря, если бы Лев прямо сейчас обнял ее и захотел поцеловать, она бы не стала противиться, как не сказала бы тех слов, которые лишь на мгновение должны были стыдливо отпечататься в ее глазах: «Я не такая!» Тогда природная общительность скатилась бы до откровенного естества, умеет он читать по глазам или нет, так как скрытый текст шел в разрез с ее желаниями. И это не так сложно было понять. Особенно проницательному, «скрытому» дипломату или тайному агенту, что было ближе к истине. Он и так буквально выпотрошил ее, как щуку, осталось только набить фаршем и поставить на огонь. А огонь должен быть жарким, подтверждением тому — пылкие глаза Льва Радзянского.
— Вообще-то разговорить меня — дело довольно трудное (вот тут она бросила на него тот самый взгляд: «Я не такая!»). Даже не подозревала, что могу быть такой болтливой.
— Это моя вина.
— Скорее заслуга.
— Можно и так сказать.
В зашумевшей от коньяка голове родился еще один оправдательный комплимент, которым Татьяна набивала себе цену, хотя и понимала, что пора бы уже остановиться.
— Вы сделали невозможное.
Лев отреагировал сразу, словно до этого долго готовился к разговору, заранее зная, по какому руслу он пойдет.
— Невозможное я привык делать сразу.
— Даже так?.. А как насчет чуда?
«Вот дура!» — обругала она себя.
— Чудо требует гораздо большего времени.
Татьяна долго пыталась понять смысл сказанного, что ей так и не удалось. Ей было двадцать семь лет, первый неудачный брак, от которого у нее остался ребенок, так и остался первым. Жизнь не сахар — приходилось тщательно скрывать связь с женатым сослуживцем, а непродолжительные встречи с ним приносили больше обеспокоенность, нежели удовлетворение, претендующее называться мимолетным. В такие минуты она чувствовала себя самкой, бросавшей дитя для удовлетворения своей страсти.
Татьяна извинилась перед Львом и, удалившись в туалет, долго рассматривала свое порозовевшее лицо в зеркале. У нее были красивые каштановые волосы, чуть удлиненное лицо, правильной формы нос с едва приметной горбинкой, зеленоватые глаза. Иногда она думала, что месяц-другой в спортзале родного предприятия — и ее фигура снова станет как в семнадцать лет.
Этот мужчина, чья раскованность и уверенность в себе обезоружили Татьяну, понравился ей. «Командировочный роман?» — спросила себя женщина, возвращаясь уже с другими мыслями. Немного побыла наедине с собой и успокоилась. О контроле речь не шла, но теперь она по-иному воспринимала магнетический взгляд Радзянского, до некоторой степени уравняла свои шансы. Наверное, потому, что бросила играть, освободившись немного от влияния Льва, и стала сама собой — просто женщиной.
«Командировочный роман...»
«А почему бы и нет?»
«Лучше переспать с ним, — решила она, — чем мучиться потом от собственной неудовлетворенности, порожденной собственной же нерешительностью или слабостью».
Она согнала с лица улыбку, которая могла показаться странной сразу после возвращения из туалета.
Для обоих это был длинный день, он медленно склонился к вечеру, а тот — к ночи.
В том, что Радзянский опытный шпион, она убедилась в очередной раз этой же ночью. Лев без особого труда отыскал все ее эрогенные зоны, словно они были подписаны, неосмотрительно оставляя на них отпечатки своих удивительно нежных пальцев и губ.
— Я приеду к тебе в Куйбышев, — пообещал Татьяне супершпион, прощаясь с ней на перроне Казанского вокзала.
Женщина улыбнулась. Улыбка получилась неподдельно грустной. Он выведал о ней все, а сам не сообщил даже своего телефона, хотя бы рабочего. А ей хотелось однажды позвонить ему, семьдесят восьмому помощнику главы городского совета или агенту резидентуры под тем же порядковым номером...
Татьяна решила, что Лев захочет поцеловать ее на прощание. А она увернется от поцелуя, чтобы ему стало неловко — перед собой, перед ней, перед случайными свидетелями этой мелодраматической сцены... Она казалась себе обманутой. Почему? На этот вопрос у нее не было ответа, как она его ни искала. И переспала с ним, а неудовлетворенность осталась, правда, иного качества.
«Как много нужно женщине...» — подумала она.
Под мерный стук колес эта грустная и глубокая незаконченная мысль не покидала ее до родного города.
— Кто? — спросила она.
— "Молния", — отозвался голос за дверью.
— Кто?!
— Телеграмма вам, срочная, — пояснил голос.
Последний раз Татьяна получала телеграмму от бывшего мужа, когда тот возвестил о своем увольнении из армии.
«Молния»...
Обычно после этого яркого явления раздается гром.
Наложив цепочку, женщина, осторожно приоткрыла дверь. Такое поведение оказалось для почтальона привычным, она сунула в проем телеграмму, тетрадку и карандаш.
Расписавшись и отпустив почтальона, Татьяна обнаружила телеграмму местного значения. Беспокойство сменилось недоумением. Она прочла текст:
"Куйбышев, 20 февраля, 1980 г.
Прошу через ваши возможности срочно и дискретно собрать характеризующую информацию на Л.П. Радзянского, возраст тридцать лет. Особенно интересуют обстоятельства его появления в г. Куйбышеве в гостинице «Волга», комната 24.
Центр, В-4".
Словно она действительно получила шифровку из Центра, срочность которой предстала в виде искусно искаженного лица агента-почтальона нелегальной разведки, Татьяна бросилась в комнату сына.
— Сынуля, маме нужно срочно уйти. Посидишь один? Я включу тебе телевизор. Только никому не открывай!
В номере Радзянского, горячо отвечая на его поцелуи, она шептала:
— Как же ты меня напугал!.. Ты даже представить себе не можешь, как я испугалась...
Радзянский остался в Куйбышеве на два месяца, потом исчез на год с лишним. Когда он появился вновь, у Татьяны было уже два ребенка.
— Я хочу сделать тебе последний комплимент, Таня, — заявил он с порога. — Это все, что может любой мужчина, делая женщине предложение выйти за него замуж. Погоди, Таня, тебе следует знать, что я самый настоящий эгоист. Пройдет немного времени, и я стану уделять больше внимания еде, а не своей любящей жене, буду дуться по каждому поводу и без повода. Я...
Она грустно улыбнулась.
— Извини, Лева, ко мне вернулся муж. Я не хочу набивать себе цену, но ты опоздал. Вспомни, как неожиданно ты появился в моей жизни и так же стремительно ушел из нее. Я искала тебя, звонила, но ты пропал. Я не хочу сказать «словно тебя и не было», ты был и всегда останешься в моей памяти. И не только в памяти. — Она кинулась в комнату, откуда раздался детский плач.
У Радзянского пересохло во рту при виде Татьяны с ребенком на руках. Девочке было четыре месяца.
— Это... мой? — Его руки непроизвольно потянулись к ребенку.
— Мой, — ответила она и повторилась: — Ты опоздал. Подумай, Лев, незачем ломать судьбу ребенка, пусть у моих детей будет один отец. Так будет лучше для всех: и для тебя, и для меня, и для девочки.
Радзянский долго не мог выговорить ни слова. Он чуть очерствел душой, работая в «Набате». Он ничего не знал о ребенке, своем ребенке, а приехав к Татьяне, не верил, что она примет его предложение, как не верил в то, что сумеет сделать его. Лев предчувствовал, что вся его жизнь пройдет под лозунгом: «Свобода кончается там, где начинается свобода другого человека», что даже любить будет за счет другого, — но, получив краткосрочный отпуск, решил навестить женщину, о которой много и часто думал. И вот судьба сыграла с ним злую шутку.
Татьяна была совершенно права — то, что предложила она, было лучше для всех. Лев не стал ничего оспаривать.
Он так и не коснулся дочери. Когда уходил, спросил:
— Как ты ее назвала?
— Леночка.
«А отчество?» — хотел спросить он.
Татьяна взяла его за руку, в ее глазах стояли слезы.
— Обещай мне, — тихо попросила она, — что сейчас мы с тобой попрощаемся. Попрощаемся, понимаешь?
Он кивнул и молча вышел из этого дома. Навсегда. Так ему казалось. Однако он ошибся.
Первым делом Лев отправился к пирамидам. Под впечатлением увиденного поделился с новым товарищем, что собирается устроить тайник у подножия Сфинкса. Но вскоре остыл и окунулся в оперативную рутину.
Первого «контакта» молодой оперуполномоченный каирской резидентуры КГБ заарканил в Египетском музее, расположенном неподалеку от центральной площади Каира Тахрир. Уезжая, он передал его другому сотруднику резидентуры. Что интересно, и второй объект, взятый Радзянским в разработку, также был любителем искусства, в частности, египетских древностей. Оперативный «контакт» из него получился слабеньким и не претендовал на активную роль. Этим контактом был Халед Валили.
Привычка посещать музеи, выставки, галереи вылилась для Льва Радзянского в любовь к искусству. После трех лет работы за границей он, ожидая перевода в другой отдел и выполняя при этом в Мосгорсовете поручения «конторы», с неподдельным интересом следил за тем, что происходит в мире искусства.
На Татьяну Пруткову он произвел неизгладимое впечатление при первой же встрече во вновь открытой галерее на улице Беговой. Там проходила выставка молодых художников. Татьяна была в командировке от куйбышевского объединения Гипровостокнефть и, осматривая достопримечательности столицы, решила зайти в галерею.
Она долго стояла перед картиной молодого художника с изображением седого юноши — именно седого, а не натурального или крашеного блондина. В его руках бутылка вина, глаза обращены к небу, под ногами куча хлама и посверкивающие ювелирные украшения; на заднем плане картины изображен небоскреб, у основания которого вздыбилась земля, словно поглощая высотное здание.
Картина была выписана хорошо — четкие линии, отсутствие полутонов, но замысел художника для Татьяны остался неясен. Вдруг позади она услышала тихий мягкий голос:
— "In vino veritas!"
Она обернулась. Перед ней стоял молодой человек среднего роста, одетый в пуловер с замшевыми накладками на локтях и безукоризненно отутюженные брюки. Судя по стильной одежде, но в основном по фразе, сказанной на незнакомом языке, Татьяна решила, что перед ней иностранец, заглянувший на выставку. Она улыбнулась его внимательному взгляду и обезоруживающей полуулыбке тонких губ, пожала плечами и смущенно покачала головой. Ей почему-то захотелось ответить ему на ломаном русском: «Не понимай. Ай эм сорри, извините». И едва не вздрогнула, когда незнакомец заговорил на чистом русском:
— "Истина в вине!" Это название картины. Дело в том, что я часто посещаю выставки и знаком с художником, который испортил этот некогда девственно-чистый холст. Фамилия этого молодого мастера вам ничего не скажет: Гарри Смысловский. Он попытался сказать, что подшофе материальные ценности стоят на одном уровне с хламом, попросту говоря — ничего не стоят. Может быть, кистью он владеет неплохо, но в голове у Гарри, по-моему, полно тараканов. Вы убедитесь в этом, если позволите мне проводить вас к следующей работе Смысловского. Будем знакомы, меня зовут Лев Радзянский.
Обескураженная Татьяна даже не попыталась освободиться от руки нового знакомого, которой он поддерживал женщину под локоть. Его мягкий, убаюкивающий голос не смолкал ни на минуту.
Радзянский подвел ее к картине, выполненной в том же стиле. Она была первой в ряду десятка или чуть более картин, одинаковых по размеру и представлявших собой единую композицию. Женщина не ошиблась, поскольку молодой человек, словно отвечая на ее мысли, уже давал объяснения:
— Эту композицию я назвал «Двенадцатиперстный триптих». Сам же авангардист наивно предполагает, что изобразил двенадцать русифицированных подвигов Геракла, и даже дал этому соответствующее название. Обратите внимание на первое полотно, оно называется «Битва с Январем». Видите, Геркулес довольно пассивно ведет сражение, а именно — сидит у костра и греется. Неинтересно. Зато борьба с Февралем выписана с соблюдением центрально-черноземных погодных условий: Геракл расчищает лопатой занесенные снегом дороги. Ну не идиот ли?.. Теперь взгляните, что он делает с Мартом: воткнул ему в глаз сосульку! «О темпора, о морес!» [1] А вот Апрель. Тут, как мне кажется, подвиг грека преувеличен. Я не знаю, зачем Геракл вышел на проталину с косой-литовкой, но, как бы то ни было, он скосил Апрелю ноги под самые... колени...
Так они добрались до Декабря, последней картины «двенадцатиперстного триптиха», где на высокой, украшенной праздничными гирляндами и игрушками сосне Геракл руками кровавого авангардиста Гарри Смысловского вздернул Деда Мороза. Тут же, под сосной, валялся полупустой мешок с подарками, а красная, с меховой опушкой шапка новогоднего покойника венчала голову замерзшего Геракла.
Невеселая, мрачная картина, однако Татьяна, не в силах сдерживаться, громко рассмеялась, привлекая внимание посетителей выставки. Ее смех был вызван только комментариями Радзянского к последней картине с новогодними подарками: «Бойся данайцев (греков), дары приносящих». Да еще к месту Лев привел языческое заклинание: «Если увижу на дереве труп раскачивающийся; вырежу так и руны нарисую...»
Они устроились в уютном ресторане арабских национальных блюд на Петровско-Разумовской аллее. Видя, что его новая знакомая с удивлением читает меню, Радзянский сам сделал заказ смуглолицему бею, спросив, есть ли кускус.
— Кускус? — переспросила Татьяна, когда официант удалился. — Смешное название. С чем его едят?
— Это отдельное блюдо, — пояснил Лев, знаток и любитель арабских яств, — национальное кушанье берберов и арабов. Готовится по традиционному рецепту — из бараньего мяса, овощей и манки. Почему традиционному? Вообще арабы не любят изменений. Хотя бы потому, что это слово у них заменяет другое. Например, араб никогда не скажет, что, к примеру, мясо — прошу прощения — протухло или испортилось. Он скажет: мясо изменилось. Арабы не любят изменений, сохраняют многовековые традиции, у них нет моды как таковой. Но в то же время идут в ногу со временем. Понять сложно, но тем не менее это так. Так вот, готовится кускус достаточно долго, что-то около двух часов, потому я спросил у бея, есть ли готовый. Иначе нам пришлось бы ждать до вечера. Не знаю, как вы, а я проголодался.
— Можно задать вам вопрос?
— Я весь внимание.
— Где и кем вы работаете? Мне кажется, у вас какая-то необычная, редкая профессия.
— А вы попробуйте угадать.
— Вы переводчик? С арабского, — добавила Татьяна.
Радзянский покачал головой.
— Вы журналист?
Снова отрицательное покачивание головы.
— Ну... я не знаю... Сдаюсь.
И наконец признание:
— Я разведчик.
— Кто?! — От неподдельного удивления брови женщины поползли вверх. — Мне кажется, у меня сегодня что-то со слухом...
— Разведчик, — повторил Лев. — Бывший. Потому и говорю так открыто.
Татьяна не поверила, посчитав, что молодой человек, возраст которого она определила в двадцать семь — двадцать восемь лет, намеренно напускает на себя таинственность, чтобы Татьяна растаяла перед ним в первый же вечер их знакомства. Для этого он сделал достаточно, например, угостил кускусом, который действительно оказался превосходным на вкус. Также обратила внимание на цену: пища арабов и берберов стоила весьма и весьма... «Да, — подумала она, — парень умеет не только завязывать знакомства. Билет на продолжение сегодняшнего дня, считай, лежит у него в кармане».
Лев много и довольно подробно рассказал о стране, в которой работал разведчиком, но и это не послужило для женщины доказательством. И зря она кривила душой, думая, что ей доказательства не нужны.
Радзянский проводил ее до гостиницы, назавтра предложил встретиться и записал номер телефона Татьяны. А женщина подумала, что билет в кармане Радзянского оказался на дневной сеанс.
На следующий день Лев увлек свою новую знакомую в Парк имени Горького, затем предложил продолжить вечер в ресторане. В ходе беседы он ненавязчиво задавал вопросы, и Татьяна, отвечая машинально, не придала вначале значения тому, что рассказывает о себе почти незнакомому человеку довольно подробно. Лишь позднее она поняла, что Радзянский, владея инициативой в разговоре, построил беседу умело, профессионально, словно действительно поставил себе цель завербовать гостью Первопрестольной. И она, слегка захмелев от хорошего армянского коньяка, полушутливо спросила, какой страны он шпион.
— Союза Советских, — ответил Лев. — Но это все в прошлом. А сейчас я подрабатываю помощником главы городского совета — семьдесят седьмым или семьдесят восьмым, сейчас уже точно не вспомню.
— А что конкретно входит в ваши обязанности?
Радзянский пожал плечами и умело ушел от ответа, поскольку не мог сообщить знакомой, что, кроме всего прочего, выполняет в горсовете «наказы» любимого Комитета.
— Сейчас пишу бессмысленные статьи о роли профсоюзов в нашем государстве. Когда-то я делал доклады на эту тему, работая в должности вице-консула.
— Ваша работа хорошо оплачивается?
— Согласно порядковому номеру: на семьдесят восемь пунктов ниже первого помощника.
Татьяна улыбнулась, впервые, наверное, надолго задержав взгляд на смуглом лице собеседника.
— Знаете, Лев, теперь я верю, что вы работали в разведке.
— И что же подвигло вас к этому? Мой мизерный заработок?
— Вы всегда разговариваете в полушутливой манере?
— Преимущественно.
— Вам к лицу такой тон.
— Спасибо. Так мне интересно, где я прокололся? Ежели, конечно, исключить мое чистосердечное признание.
— Я выболтала про себя все, а о вас не знаю ничего, ну разве о мизерном заработке. — Татьяна невольно стала приноравливаться к манере Радзянского вести разговор.
Много позже она поняла, что в тот момент говорила как настоящий дипломат за ужином в кругу себе подобных, давая ясно понять собеседнику, что ее до некоторой степени раскованное поведение — есть не что иное, как природная общительность. И дипломатия ее была тонкой, присущей только женщинам, поскольку она признала, что ее новый знакомый пользуется еще одним даром, данным ей богом, — ее слабостью. Иначе говоря, если бы Лев прямо сейчас обнял ее и захотел поцеловать, она бы не стала противиться, как не сказала бы тех слов, которые лишь на мгновение должны были стыдливо отпечататься в ее глазах: «Я не такая!» Тогда природная общительность скатилась бы до откровенного естества, умеет он читать по глазам или нет, так как скрытый текст шел в разрез с ее желаниями. И это не так сложно было понять. Особенно проницательному, «скрытому» дипломату или тайному агенту, что было ближе к истине. Он и так буквально выпотрошил ее, как щуку, осталось только набить фаршем и поставить на огонь. А огонь должен быть жарким, подтверждением тому — пылкие глаза Льва Радзянского.
— Вообще-то разговорить меня — дело довольно трудное (вот тут она бросила на него тот самый взгляд: «Я не такая!»). Даже не подозревала, что могу быть такой болтливой.
— Это моя вина.
— Скорее заслуга.
— Можно и так сказать.
В зашумевшей от коньяка голове родился еще один оправдательный комплимент, которым Татьяна набивала себе цену, хотя и понимала, что пора бы уже остановиться.
— Вы сделали невозможное.
Лев отреагировал сразу, словно до этого долго готовился к разговору, заранее зная, по какому руслу он пойдет.
— Невозможное я привык делать сразу.
— Даже так?.. А как насчет чуда?
«Вот дура!» — обругала она себя.
— Чудо требует гораздо большего времени.
Татьяна долго пыталась понять смысл сказанного, что ей так и не удалось. Ей было двадцать семь лет, первый неудачный брак, от которого у нее остался ребенок, так и остался первым. Жизнь не сахар — приходилось тщательно скрывать связь с женатым сослуживцем, а непродолжительные встречи с ним приносили больше обеспокоенность, нежели удовлетворение, претендующее называться мимолетным. В такие минуты она чувствовала себя самкой, бросавшей дитя для удовлетворения своей страсти.
Татьяна извинилась перед Львом и, удалившись в туалет, долго рассматривала свое порозовевшее лицо в зеркале. У нее были красивые каштановые волосы, чуть удлиненное лицо, правильной формы нос с едва приметной горбинкой, зеленоватые глаза. Иногда она думала, что месяц-другой в спортзале родного предприятия — и ее фигура снова станет как в семнадцать лет.
Этот мужчина, чья раскованность и уверенность в себе обезоружили Татьяну, понравился ей. «Командировочный роман?» — спросила себя женщина, возвращаясь уже с другими мыслями. Немного побыла наедине с собой и успокоилась. О контроле речь не шла, но теперь она по-иному воспринимала магнетический взгляд Радзянского, до некоторой степени уравняла свои шансы. Наверное, потому, что бросила играть, освободившись немного от влияния Льва, и стала сама собой — просто женщиной.
«Командировочный роман...»
«А почему бы и нет?»
«Лучше переспать с ним, — решила она, — чем мучиться потом от собственной неудовлетворенности, порожденной собственной же нерешительностью или слабостью».
Она согнала с лица улыбку, которая могла показаться странной сразу после возвращения из туалета.
Для обоих это был длинный день, он медленно склонился к вечеру, а тот — к ночи.
* * *
Ночь с разведчиком... О чем еще можно мечтать?В том, что Радзянский опытный шпион, она убедилась в очередной раз этой же ночью. Лев без особого труда отыскал все ее эрогенные зоны, словно они были подписаны, неосмотрительно оставляя на них отпечатки своих удивительно нежных пальцев и губ.
— Я приеду к тебе в Куйбышев, — пообещал Татьяне супершпион, прощаясь с ней на перроне Казанского вокзала.
Женщина улыбнулась. Улыбка получилась неподдельно грустной. Он выведал о ней все, а сам не сообщил даже своего телефона, хотя бы рабочего. А ей хотелось однажды позвонить ему, семьдесят восьмому помощнику главы городского совета или агенту резидентуры под тем же порядковым номером...
Татьяна решила, что Лев захочет поцеловать ее на прощание. А она увернется от поцелуя, чтобы ему стало неловко — перед собой, перед ней, перед случайными свидетелями этой мелодраматической сцены... Она казалась себе обманутой. Почему? На этот вопрос у нее не было ответа, как она его ни искала. И переспала с ним, а неудовлетворенность осталась, правда, иного качества.
«Как много нужно женщине...» — подумала она.
Под мерный стук колес эта грустная и глубокая незаконченная мысль не покидала ее до родного города.
* * *
Прошло три месяца. Однажды вечером в квартире Татьяны раздался звонок. Прильнув к «глазку», она увидела искаженное линзой женское лицо.— Кто? — спросила она.
— "Молния", — отозвался голос за дверью.
— Кто?!
— Телеграмма вам, срочная, — пояснил голос.
Последний раз Татьяна получала телеграмму от бывшего мужа, когда тот возвестил о своем увольнении из армии.
«Молния»...
Обычно после этого яркого явления раздается гром.
Наложив цепочку, женщина, осторожно приоткрыла дверь. Такое поведение оказалось для почтальона привычным, она сунула в проем телеграмму, тетрадку и карандаш.
Расписавшись и отпустив почтальона, Татьяна обнаружила телеграмму местного значения. Беспокойство сменилось недоумением. Она прочла текст:
"Куйбышев, 20 февраля, 1980 г.
Прошу через ваши возможности срочно и дискретно собрать характеризующую информацию на Л.П. Радзянского, возраст тридцать лет. Особенно интересуют обстоятельства его появления в г. Куйбышеве в гостинице «Волга», комната 24.
Центр, В-4".
Словно она действительно получила шифровку из Центра, срочность которой предстала в виде искусно искаженного лица агента-почтальона нелегальной разведки, Татьяна бросилась в комнату сына.
— Сынуля, маме нужно срочно уйти. Посидишь один? Я включу тебе телевизор. Только никому не открывай!
В номере Радзянского, горячо отвечая на его поцелуи, она шептала:
— Как же ты меня напугал!.. Ты даже представить себе не можешь, как я испугалась...
Радзянский остался в Куйбышеве на два месяца, потом исчез на год с лишним. Когда он появился вновь, у Татьяны было уже два ребенка.
— Я хочу сделать тебе последний комплимент, Таня, — заявил он с порога. — Это все, что может любой мужчина, делая женщине предложение выйти за него замуж. Погоди, Таня, тебе следует знать, что я самый настоящий эгоист. Пройдет немного времени, и я стану уделять больше внимания еде, а не своей любящей жене, буду дуться по каждому поводу и без повода. Я...
Она грустно улыбнулась.
— Извини, Лева, ко мне вернулся муж. Я не хочу набивать себе цену, но ты опоздал. Вспомни, как неожиданно ты появился в моей жизни и так же стремительно ушел из нее. Я искала тебя, звонила, но ты пропал. Я не хочу сказать «словно тебя и не было», ты был и всегда останешься в моей памяти. И не только в памяти. — Она кинулась в комнату, откуда раздался детский плач.
У Радзянского пересохло во рту при виде Татьяны с ребенком на руках. Девочке было четыре месяца.
— Это... мой? — Его руки непроизвольно потянулись к ребенку.
— Мой, — ответила она и повторилась: — Ты опоздал. Подумай, Лев, незачем ломать судьбу ребенка, пусть у моих детей будет один отец. Так будет лучше для всех: и для тебя, и для меня, и для девочки.
Радзянский долго не мог выговорить ни слова. Он чуть очерствел душой, работая в «Набате». Он ничего не знал о ребенке, своем ребенке, а приехав к Татьяне, не верил, что она примет его предложение, как не верил в то, что сумеет сделать его. Лев предчувствовал, что вся его жизнь пройдет под лозунгом: «Свобода кончается там, где начинается свобода другого человека», что даже любить будет за счет другого, — но, получив краткосрочный отпуск, решил навестить женщину, о которой много и часто думал. И вот судьба сыграла с ним злую шутку.
Татьяна была совершенно права — то, что предложила она, было лучше для всех. Лев не стал ничего оспаривать.
Он так и не коснулся дочери. Когда уходил, спросил:
— Как ты ее назвала?
— Леночка.
«А отчество?» — хотел спросить он.
Татьяна взяла его за руку, в ее глазах стояли слезы.
— Обещай мне, — тихо попросила она, — что сейчас мы с тобой попрощаемся. Попрощаемся, понимаешь?
Он кивнул и молча вышел из этого дома. Навсегда. Так ему казалось. Однако он ошибся.
20
— Ведь ты не видел ее с самого рождения, правда? — Хачиров жмурился от удовольствия, от солнца, которое к этому времени падало на него сбоку, и походил на жирного кота. — Сколько ей было, когда ты видел ее в последний раз, четыре или пять месяцев? И вот спустя восемнадцать лет вы встретились вновь. Как показалась тебе родная дочь в постели?
Как-то незаметно в комнате появились двое южан и встали позади Радзянского, готовые пресечь любые действия, направленные против хозяина. Впрочем, Лев едва ли сумел бы привстать с места. Он сидел с закрытыми глазами и опущенной головой. Слишком чудовищно было признание Хачирова, чтобы не быть правдой. Это как раз тот случай, когда доказательств не требуется. Его переиграли вчистую. К тому же Араб в душе попал в такой круговорот вопросов, что было бессмысленно получить ответ хотя бы на один из них. Бесспорно, Хачиров знал о нем больше его самого. До него смутно доходил смысл фраз, которыми, упиваясь превосходством, бросался Хачиров, он разбирал только знакомые, родные имена: Лена, Татьяна.
На стол что-то упало. Лев поднял голову. Перед ним лежал ключ с биркой от гостиничного номера. В этом номере он провел две ночи...
— Отдохни, — посоветовал Руслан. — Когда придешь в норму, найдешь меня: либо здесь, либо в ресторане. Мои люди проводят тебя.
Один из телохранителей подхватил сумку Радзянского, другой открыл дверь. Не глядя на Хачирова, Лев вышел и вскоре очутился в той самой комнате, в которой, как ему казалось совсем недавно, он провел лучший отрезок своей жизни. Он был настолько раздавлен, что не оценил замысел своих противников: его поселили там, где он постоянно чувствовал бы свою вину.
Лев присел на кровать и дотронулся до подушки, потом опустил на нее голову и долго лежал с закрытыми глазами.
— Я ничего не буду доказывать, это скорее твое дело. Твоя дочь действительно проститутка и работает в одном из массажных салонов в Самаре. Можешь посмотреть фрагмент беседы моих людей с девушкой, только что записанный на пленку. Пока ее не трогают. Правда, кто-то перестарался, и теперь у нее, наверное, вот здесь, — Руслан указал на свой тройной подбородок, — останется шрам. Но она сама виновата.
Радзянский хорошо подготовился к разговору, на его осунувшемся лице не дрогнул ни один мускул. После непродолжительной паузы он решил напомнить о себе:
— Руслан, я знаю одну мудрую восточную поговорку: «Никогда не берись за то, чего не сможешь довести до конца». Это о тебе. Еще раз предупреждаю: я не тот человек, с которым проходят подобные вещи. Рано или поздно я убью тебя. Я умею это делать.
— Пока я жив, советую послушать меня.
Лев махнул рукой на идиотскую, претендующую на иронию фразу.
— У меня есть не очень, надо сказать, прибыльное предприятие, есть хорошая машина, квартира, есть довольно приличная сумма денег. Все это будет твоим, если ты отпустишь девушку. — Это бессмысленное предложение Араб обязан был высказать хотя бы ради того, чтобы исключить его.
— У меня такого добра навалом, — отмахнулся Руслан.
У Радзянского было время подумать, он довольно четко представил себе дальнейшие действия Хачирова. Сейчас Руслан поставит ему условия, оговорит сроки. А когда Лев справится с заданием, укажет ему место, где он сможет забрать дочь и где, собственно, его уберут или по крайней мере постараются убрать люди Хачирова. Все донельзя просто. Если не учитывать специфику работы Радзянского, его квалификацию, опыт, хладнокровие, а еще справедливую вендетту, которую Араб уже объявил Руслану Хачирову.
Как-то незаметно в комнате появились двое южан и встали позади Радзянского, готовые пресечь любые действия, направленные против хозяина. Впрочем, Лев едва ли сумел бы привстать с места. Он сидел с закрытыми глазами и опущенной головой. Слишком чудовищно было признание Хачирова, чтобы не быть правдой. Это как раз тот случай, когда доказательств не требуется. Его переиграли вчистую. К тому же Араб в душе попал в такой круговорот вопросов, что было бессмысленно получить ответ хотя бы на один из них. Бесспорно, Хачиров знал о нем больше его самого. До него смутно доходил смысл фраз, которыми, упиваясь превосходством, бросался Хачиров, он разбирал только знакомые, родные имена: Лена, Татьяна.
На стол что-то упало. Лев поднял голову. Перед ним лежал ключ с биркой от гостиничного номера. В этом номере он провел две ночи...
— Отдохни, — посоветовал Руслан. — Когда придешь в норму, найдешь меня: либо здесь, либо в ресторане. Мои люди проводят тебя.
Один из телохранителей подхватил сумку Радзянского, другой открыл дверь. Не глядя на Хачирова, Лев вышел и вскоре очутился в той самой комнате, в которой, как ему казалось совсем недавно, он провел лучший отрезок своей жизни. Он был настолько раздавлен, что не оценил замысел своих противников: его поселили там, где он постоянно чувствовал бы свою вину.
Лев присел на кровать и дотронулся до подушки, потом опустил на нее голову и долго лежал с закрытыми глазами.
* * *
По идее, Руслан должен был предоставить доказательства родства, однако Лев, поразмыслив, а вернее, промучившись два часа в номере отеля, пришел к выводу, что собирать доказательства будет сам. А чуть позже и Хачиров, сидящий на привычном месте в открытом кафе, подтвердил его мысли:— Я ничего не буду доказывать, это скорее твое дело. Твоя дочь действительно проститутка и работает в одном из массажных салонов в Самаре. Можешь посмотреть фрагмент беседы моих людей с девушкой, только что записанный на пленку. Пока ее не трогают. Правда, кто-то перестарался, и теперь у нее, наверное, вот здесь, — Руслан указал на свой тройной подбородок, — останется шрам. Но она сама виновата.
Радзянский хорошо подготовился к разговору, на его осунувшемся лице не дрогнул ни один мускул. После непродолжительной паузы он решил напомнить о себе:
— Руслан, я знаю одну мудрую восточную поговорку: «Никогда не берись за то, чего не сможешь довести до конца». Это о тебе. Еще раз предупреждаю: я не тот человек, с которым проходят подобные вещи. Рано или поздно я убью тебя. Я умею это делать.
— Пока я жив, советую послушать меня.
Лев махнул рукой на идиотскую, претендующую на иронию фразу.
— У меня есть не очень, надо сказать, прибыльное предприятие, есть хорошая машина, квартира, есть довольно приличная сумма денег. Все это будет твоим, если ты отпустишь девушку. — Это бессмысленное предложение Араб обязан был высказать хотя бы ради того, чтобы исключить его.
— У меня такого добра навалом, — отмахнулся Руслан.
У Радзянского было время подумать, он довольно четко представил себе дальнейшие действия Хачирова. Сейчас Руслан поставит ему условия, оговорит сроки. А когда Лев справится с заданием, укажет ему место, где он сможет забрать дочь и где, собственно, его уберут или по крайней мере постараются убрать люди Хачирова. Все донельзя просто. Если не учитывать специфику работы Радзянского, его квалификацию, опыт, хладнокровие, а еще справедливую вендетту, которую Араб уже объявил Руслану Хачирову.