Страница:
— Пятнадцати? — удивилась я. — Тогда, значит, он отошел от дел в двенадцать лет. Мужчина, которого я видела наверху, был молодым.
— Правда? — сказал озадаченный Германолд. — Тогда кто бы это мог быть?
— Высокий стройный мужчина, очень бледный. Привлекательный, но холодный…
— О, это Алекс, — рассмеялся Германолд.
— Алекс?
— Александр Соларин, — сказала Лили. — Ты знаешь, дорогая, это один из тех, кого ты до смерти хотела увидеть. «Мегатонная бомба»!
— Расскажите о нем побольше, — попросила я.
— Боюсь, что не могу, — признался Германолд. — Я не знал даже, как он выглядит, до тех пор, пока он не появился и не попытался зарегистрироваться на турнире. Человек-загадка. Он не встречается с людьми, не разрешает делать свои фотографии. Мы вынуждены убрать камеры из комнаты, где проходит игра. В конце концов по моему настоянию он дал пресс-конференцию. Иначе какой смысл иметь его на турнире, если газеты ничего не напишут?
Лили пристально взглянула на него и издала громкий стон.
— Спасибо за выпивку, Джон,—сказала она, накидывая меха на плечи.
Я поднялась на ноги вместе с ней, и вместе мы прогулялись по залу и лестнице.
— Я не стала говорить при Германолде, — прошептала я, когда мы оказались на балконе, — но что касается этого парня, Соларина… здесь творится что-то странное.
— Я вижу это все время, — сказала Лили. — В мире шахмат попадаются люди, которые или занозы, или дырки в заднице. Или и то и другое вместе. Я уверена, этот Соларин не исключение. Они не могут перенести присутствия женщин на игре…
— Это совсем не то, о чем я толкую, — перебила Я. — Соларин сказал, чтобы я уходила, не потому, что не переносит женщин. Он сказал, что я в большой опасности.
Я схватила Лили за руку, и мы остановились у перил. Толпа внизу все росла.
— Что он тебе наплел? — фыркнула Лили. — Ты что, разыгрываешь меня? Какая может быть угроза на шахматном матче? Здесь только одна опасность — заснуть от скуки. Фиске любит поддевать противника язвительными репликами.
— Я говорю, он предупредил меня об опасности, — повторила я, прижав Лили спиной к стене, чтобы люди могли пройти. Я понизила голос: — Помнишь предсказательницу, к которой ты отправила нас с Гарри в Новый год?
— О нет! — простонала Лили. — Только не говори мне, что веришь в потусторонние силы!
Люди начали двигаться вниз и проходили мимо нас в комнату для игры. Мы присоединились к потоку, и Лили выбрала
места сбоку, откуда был хороший обзор и где мы не привлекали внимания, насколько это было возможно при наряде Лили. Когда мы уселись, я придвинулась к ней и зашептала:
— Соларин использовал те же выражения, что и предсказательница. Разве Гарри не говорил, что она мне сказала?
— Я никогда не видела ее, — ответила Лили, доставая маленькую шахматную доску из кармана своей накидки и устраивая ее на коленях. — Ее рекомендовал мне один знакомый, но я совсем не верю во все это дерьмо. Вот почему я не пришла тогда.
Люди вокруг занимали места, на Лили было обращено множество взглядов. Группа репортеров вошла в комнату, у одного на груди висела камера. Они заметили Лили и двинулись к нам. Она склонилась над своей доской и тихо шепнула:
— Мы с тобой ведем серьезный разговор на тему шахмат. Кто-нибудь их остановит.
В комнату вошел Джон Германолд. Он быстро подошел к репортерам и перехватил того с камерой, который уже направлялся к нам.
— Извините, но я должен забрать камеру, — сказал он. — Гроссмейстеру Соларину не нравятся камеры в зале, где проходит турнир. Пожалуйста, займите места сзади, чтобы мы могли начать. После игры будет время для интервью.
Репортер нехотя отдал свою камеру Германолду и вместе с коллегами двинулся к местам, которые указал им распорядитель.
Комната наполнилась тихим шепотом. Появились судьи и заняли свои места. За ними быстро вошли мой давешний незнакомец — теперь я знала, что это и есть Соларин, — и седой человек в возрасте, про которого я решила, что это Фиске.
Фиске выглядел взвинченным. Он щурил один глаз и постоянно дергал ртом, словно сгонял муху с усов. У него были редкие седые волосы, зачесанные назад, но несколько прядей выбились и неряшливо упали на лоб. Бархатный темно-красный жакет Фиске, подпоясанный будто банный халат, знавал лучшие времена и нуждался в чистке. Мешковатые коричневые брюки были измяты. Мне стало жалко Фиске. Казалось, он чувствовал себя совершенно не в своей тарелке.
Рядом с ним Соларин выглядел как античный дискобол, изваянный из алебастра. Он был на голову выше сутулившегося Фиске. Двигаясь со сдержанной грацией, Соларин шагнул в сторону, пододвинул сопернику стул и помог тому усесться.
— Ублюдок, — прошипела Лили. — Он пытается добиться расположения Фиске, заставить его сдаться до того, как игра началась.
— А может, ты слишком строга к нему? — громко спросила я.
Несколько человек с заднего ряда зашикали на меня.
Пришел мальчик с шахматами и принялся расставлять фигуры, перед Солариным — белые. Лили объяснила, что церемония жеребьевки прошла накануне. Еще несколько человек зашикали, чтобы мы замолчали.
Пока один из судей зачитывал правила, Соларин осматривал публику. Он сидел ко мне в профиль, и у меня была возможность рассмотреть его. Теперь он не казался таким напряженным, как перед игрой. Он был в своей стихии и выглядел молодым и напористым, как атлет перед стартом. Но затем его взгляд упал сначала на Лили, а потом и на меня, и его лицо окаменело, только глаза продолжали сверлить меня.
— Фу-у! — сморщилась Лили. — Теперь я понимаю, что ты имела в виду, когда говорила, что он какой-то холодный. Даже хорошо, что я увидела его сейчас. Когда мы встретимся за шахматной доской, это уже не будет для меня сюрпризом.
Соларин смотрел на меня так, словно не мог поверить, что я все еще здесь, словно собирался вскочить и выволочь меня из комнаты. Внезапно я почувствовала, что совершила ужасную ошибку, оставшись.
Фигуры были расставлены, часы Соларина включены, так что ему в конце концов пришлось перевести взгляд на шахматную доску. Он двинул вперед королевскую пешку. Я заметила, что Лили повторила его ход на своей доске. Мальчик, стоявший рядом с табло, записал ход: е2—е4.
Какое-то время игра шла своим чередом. Противники потеряли по пешке и коню. Соларин выдвинул вперед королевского слона. Несколько человек из публики что-то забормотали. Один или два встали, чтобы пойти пить кофе.
— Похоже, это giuoco piano, — отметила Лили. — Такая игра может быть очень долгой. Подобной защиты никогда не разыгрывали на турнирах, она стара как мир. Черт возьми, да giuoco piano упоминалось еще в Геттингенском манускрипте!
Для девушки вроде меня, которая не прочла ни слова о шахматах, Лили была просто кладезем премудрости.
— Оно позволяет черным развивать фигуры, но медленно, медленно, очень медленно. Соларин облегчает Фиске эту задачу: дает тому возможность сделать несколько ходов, перед тем как уничтожить его. Сообщи, если что-нибудь произойдет в течение следующего часа.
— Как ты полагаешь, я узнаю, если что-нибудь произойдет? — прошептала я.
И тут Фиске сделал ход и выключил часы. В толпе раздалось легкое бормотание, и те, кто собирался уйти, остановились и обернулись на табло. Я взглянула вовремя, чтобы заметить улыбку Соларина. Это была странная улыбка.
— Что случилось? — спросила я у Лили.
— Фиске играет более рискованно, чем я думала. Вместо того чтобы пойти слоном, он предпринял «защиту двух коней». Русский ее любит. Она гораздо более опасна. Удивляюсь, что Фиске выбрал ее против Соларина, который известен…
Лили прикусила язык: ведь она же никогда не изучает стили других игроков. Никогда!
Соларин двинул своего коня, а Фиске — королевскую пешку. Соларин забрал ее, затем Фиске съел конем пешку Соларина. Теперь их силы были равны. Мне казалось, что Фиске в лучшей позиции, со своими фигурами в центре доски, в то время как фигуры Соларина располагались на задней линии. Но тут Соларин взял конем слона Фиске. По комнате прокатился гул. Несколько человек, которые вышли, ринулись обратно вместе с кофе и уставились на табло, где мальчик записывал ходы.
— Fegatello! — воскликнула Лили, и на этот раз никто на Нее не зашикал. — Поверить не могу!
— Что такое fegatello?
Оказывается, в шахматах есть термины гораздо более таинственные, чем в процессорах.
— Это означает «жареная печенка». И печенка Фиске поджарится, если он зайдет с короля, чтобы съесть коня Соларина, — Нервно покусывая палец, Лили глядела на доску, лежащую у нее на коленях, словно игра шла там. — Он точно что-то теряет. Его ферзь и ладья попали в «вилку». Он не может взять коня другой фигурой.
Мне ход Соларина казался нелогичным. Неужели он выторговывал коня за слона только для того, чтобы король сдвинулся на одну клетку?
— Раз Фиске двинул короля, значит, он лишился возможности сделать рокировку, — заметила Лили, словно прочитав мои мысли. — Король выдвинется в центр доски и окажется запертым там до конца игры. Лучше бы Фиске пошел ферзем и отдал ладью.
Но он все-таки взял коня королем. Соларин выдвинул вперед своего ферзя и объявил шах. Фиске прикрыл короля пешками, и Соларин двинул ферзя обратно, угрожая черному коню. Ситуация изменялась, но я не понимала, в какую сторону. Лили тоже выглядела неуверенной.
— Творится что-то странное, — шепнула она. — Это не похоже на стиль игры Фиске.
И в самом деле, происходило что-то странное. Наблюдая за Фиске, я заметила, что он не отводил глаз от доски даже после того, как делал ход. Его нервозность возрастала. Он сильно потел, большие темные круги выступили под мышками его жакета. Он казался больным, и хотя был ход Соларина, Фиске сконцентрировался на доске, как будто это была его последняя надежда на райские кущи.
Часы Соларина шли, но он тоже наблюдал за Фиске..Казалось, он забыл, что игра продолжается, так пристально рассматривал он своего оппонента. По прошествии довольно продолжительного времени Фиске поднял глаза на Соларина, затем его взгляд снова скользнул на доску. Глаза Соларина сузились. Он взял фигуру и двинул ее вперед.
Я больше не обращала внимания на ходы, просто наблюдала за противниками, стараясь определить, что между ними происходит. Лили сидела рядом и с открытым ртом изучала шахматную доску.
Внезапно Соларин поднялся с места и отодвинул стул. В зале началось волнение, люди перешептывались со своими соседями. Соларин нажал кнопки и остановил часы свои и Фиске, затем наклонился к сопернику и что-то сказал ему. Один из судей быстро подошел к их столу. Они с русским обменялись несколькими словами, и судья покачал головой.
Фиске сидел повесив голову и не отводил взгляда от доски. Руки он держал на коленях. Соларин что-то снова сказал ему. Судья вернулся к своему столу. Арбитры посовещались между собой, и тот, что сидел в середине, встал.
— Леди и джентльмены, — сказал он. — Гроссмейстер Фиске почувствовал себя плохо. Из любезности гроссмейстер Соларин остановил часы и согласился на короткий перерыв, чтобы мистер Фиске смог подышать воздухом. Мистер Фиске, запишите для судей свой следующий ход, и через тридцать минут мы продолжим игру.
Фиске дрожащей рукой записал свой ход и положил бумагу в конверт, запечатал его и вручил судье. Соларин упругим шагом вышел из комнаты, прежде чем репортеры сумели его задержать. В комнате начался ажиотаж, все были озадачены и перешептывались, собираясь небольшими группками. Я повернулась к Лили:
— Что случилось? Что здесь происходит?
— Это невероятно! — сказала она. — Соларин не мог останавливать часы. Это делает судья. То, что он сделал, совершенно против правил, они должны были прервать игру. Судья останавливает часы, если все согласны сделать перерыв, но только после того, как Фиске запишет свой следующий ход.
— Значит, Соларин дал ему больше времени. Интересно, зачем он это сделал?
Лили посмотрела на меня. Ее серые глаза стали почти бесцветными. Казалось, она удивляется своим собственным выводам.
— Он знал, что этот стиль игры нехарактерен для Фиске, — сказала Лили. Она помолчала немного, затем продолжила, словно отвечая своим мыслям: — Соларин навязал ему размен ферзями. С точки зрения стратегии игры в этом не было никакой необходимости. Он словно проверял Фиске. Все знают, как Фиске ненавидит терять ферзя.
— И что, Фиске пошел на это? — спросила я.
— Нет, — ответила Лили, по-прежнему напряженно размышляя. — Нет. Он взялся за своего ферзя, но потом поставил на место. Он попытался представить это как j’adoube.
— Что это значит?
— «Я дотрагиваюсь, я примеряюсь». Это вполне законно — коснуться фигуры в середине игры.
— Тогда что было не так? — спросила я.
— Один пустяк,—ответила Лили.—Ты должен сказать «j’adoube» перед тем , как коснуться фигуры, не после.
— Может, Фиске не осознавал…
— Он гроссмейстер, — ответила Лили. Она посмотрела на меня долгим взглядом. — Он все осознавал.
Лили сидела, глядя на свою шахматную доску. Мне не хотелось беспокоить ее, но к этому времени все уже вышли из комнаты и мы остались одни. Я сидела и пыталась, насколько это позволяли мои ограниченные познания в шахматах, разгадать, что же все это значит.
— Хочешь знать, что я думаю? — наконец сказала Лили. — Я думаю, гроссмейстер Фиске жульничал. Я думаю, он пользовался передатчиком.
Если бы я знала тогда, насколько права была Лили, это смогло бы повлиять на события, которые вскоре последовали. Но откуда мне было тогда знать, что происходит в десяти футах от меня, пока русский шахматист изучает позицию на шахматной доске?
Соларин смотрел на шахматную доску, когда впервые заметил это. Поначалу это было просто едва уловимое движение на периферии поля зрения. Но на третий раз ему удалось засечь, что это было: Фиске клал руки на колени каждый раз, когда Соларин отключал часы и ход переходил к англичанину. В следующий раз, когда Фиске делал ход, Александр пристально посмотрел на его руки. На пальце гроссмейстера было кольцо. Прежде Фиске никогда не носил колец.
Фиске играл безрассудно. Он словно уповал на удачу. В итоге он играл интересней, чем обычно, но Соларин обратил внимание на лицо Фиске. В те минуты, когда англичанин шел на риск, в его глазах не мелькало и тени азарта. Тогда-то Александр и заметил кольцо.
У Фиске был передатчик, это без вопросов. Получалось, что противником Соларина был вовсе не Фиске, а кто-то другой, кого в комнате не было. Русский шахматист покосился на сотрудника КГБ, сидящего у противоположной стены. Соларин знал: если он сейчас пойдет на риск и проиграет эту чертову игру, то вылетит из турнира. Однако ему необходимо было узнать, кто стоит за Фиске. И зачем им понадобилось жульничать.
И тогда Соларин повел опасную игру, пытаясь вычислить стиль истинного противника. Этим он совершенно вывел Фиске из равновесия, тот разве что на стену не лез. Затем Александру пришла идея обменяться ферзями, что шло совершенно вразрез с развитием партии. С беспечным видом он двинул королеву на позицию, предлагая ее и открывая. Он заставит англичанина играть в его собственную игру или признаться, что тот жульничает. Фиске понял, что попался.
Какое-то время казалось, что он действительно решится на размен и возьмет ферзя Соларина. Тогда русский сможет позвать судей и отказаться от игры. Он не станет играть против машины или кто там суфлирует Фиске. Но англичанин уклонился и вместо размена объявил «j’adoube». Соларин вскочил и наклонился к Фиске.
— Какого черта вы вытворяете? — прошипел он. — Сейчас мы прервемся, пока вы не придете в чувство. Вы что, не понимаете, что здесь КГБ? Одно слово о том, что здесь происходит, и ваша шахматная карьера закончится навсегда.
Соларин одной рукой отключил часы, а другой сделал знак судьям. Он объяснил судье, что Фиске плохо себя чувствует и запишет свой следующий ход.
— Лучше бы это была королева, сэр, — негромко сказал Соларин, снова наклонившись к гроссмейстеру.
Тот и не взглянул на него, он молча вертел на пальце кольцо, словно оно было тесно ему. Соларин ринулся из комнаты.
Кагэбэшник встретил его в холле вопросительным взглядом. Это был бледный мужчина невысокого роста с густыми бровями. Его фамилия была Гоголь.
— Идите выпейте сливовицы, — сказал Соларин. — Я сам обо всем позабочусь.
— Что случилось? — спросил Гоголь. — Почему он объявил «j’adoube»? Это нелогично. Вы не должны были останавливать часы, вас могут дисквалифицировать.
— У Фиске передатчик. Я должен узнать, с кем он связан и почему. Вы только еще больше его напугаете. Ступайте и сделайте вид, что ничего не знаете. Я смогу сам позаботиться об этом.
— Но здесь Бродский, — прошептал Гоголь. Бродский служил в высшем эшелоне секретной службы и мог отстранить телохранителя.
— Тогда пригласите его присоединиться к вам, — предложил Соларин. — Просто держите его подальше от меня в ближайшие полчаса. И ничего не предпринимайте. Ничего, вы поняли меня, Гоголь?
Телохранитель выглядел испуганным, но зашагал в сторону лестницы. Соларин прошел вслед за ним до самого конца балкона, затем замер в дверном проеме, ожидая, пока Фиске покинет комнату для игры.
Фиске быстро прошел вдоль балкона, спустился вниз по широкой лестнице и заторопился через фойе. Он не оглядывался и потому не мог видеть Соларина, который следил за ним сверху. Фиске вышел наружу, пересек дворик и прошел через массивные кованые ворота. В углу дворика, по диагонали к входу в клуб, была дверь, ведущая в маленький канадский клуб. Фиске вошел в нее и поднялся по ступенькам.
Соларин тихо прошел через двор и толкнул стеклянную дверь канадского клуба, успев заметить, как захлопывается за его соперником дверь в мужской туалет. Александр немного выждал, затем крадучись поднялся по низким ступенькам, ведущим к туалету, прошмыгнул внутрь и замер. Фиске стоял у стены с писсуарами, прижавшись к ней спиной. Глаза его были закрыты. Соларин молча наблюдал, как Фиске упал на колени. Он зарыдал, издавая короткие сухие всхлипы, затем склонился над писсуаром и опорожнил желудок. Когда все закончилось, он прислонился к писсуару спиной в совершенном изнеможении.
Краем глаза Соларин заметил, как Фиске вскинул голову, услышав звуки поворачивающегося вентиля. Соларин неподвижно стоял рядом с раковиной, глядя, как она наполняется холодной водой. Фиске был англичанином; если бы Соларин дал понять, что видел его приступ рвоты, это было бы унизительно для гроссмейстера.
— Вам понадобится это, — громко сказал Соларин, не поворачивая головы от раковины.
Фиске огляделся, словно не веря, что обращаются к нему. Однако, кроме них двоих, в туалете никого не было. Он нерешительно поднялся с колен и подошел к Соларину. Русский намочил в воде бумажное полотенце, сразу же запахшее овсяной мукой, и вытер сопернику лоб и виски.
— Если вы погрузите кисти в воду, это охладит кровь во всем теле, — сказал он, расстегивая Фиске манжеты.
Он бросил мокрое бумажное полотенце в корзину для мусора. Фиске безропотно опустил в холодную воду запястья, стараясь при этом не намочить пальцы.
Соларин нацарапал что-то карандашом на обратной стороне сухого бумажного полотенца. Фиске покосился на него, не отходя от раковины. Русский показал ему, что написал: «Связь односторонняя или двусторонняя?»
Фиске прочитал, и его лицо снова налилось кровью. Соларин напряженно ждал ответа. Не дождавшись, он снова склонился над полотенцем и добавил для ясности: «Они могут нас слышать?»
Фиске сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Затем отрицательно покачал головой. Он вынул руку из воды и потянулся к бумажному полотенцу, но Соларин вручил ему другое.
— Не это.
Русский достал маленькую золотую зажигалку и поджег полотенце, на котором делал записи. Он дал прогореть ему почти полностью, затем бросил в унитаз и спустил воду.
— Вы уверены? — спросил он, возвратившись к раковине. — Это очень важно.
— Да…— смущенно промямлил Фиске. — Это… мне объяснили.
— Прекрасно, тогда мы можем поговорить. — Александр все еще держал в руках золотую зажигалку. — В какое ухо э вставлено, в правое или левое?
Фиске дотронулся до левого уха. Соларин кивнул, открыл низ зажигалки и вытащил оттуда какую-то миниатюрную вещицу. Это оказались щипчики, похожие на пинцет.
— Ложитесь на пол и пристройте голову так, чтобы она не двигалась, левым ухом ко мне. Не дернитесь случайно. Я не хочу порвать вам барабанную перепонку.
Фиске все сделал, как ему велели. Казалось, он почувствовал облегчение, отдавшись в руки своего соперника. Он даже не стал спрашивать этого парня, откуда он, шахматист, знает, как вытаскивать спрятанные передатчики. Соларин склонился над ухом Фиске. Через мгновение он вытащил какой-то маленький предмет и повертел его, держа пинцетом. Тот был чуть больше булавочной головки.
— Н-да, несколько больше, чем наши, — хмыкнул русский. — Теперь скажите мне, мой дорогой Фиске, кто это сделал? Кто стоит за всем этим?
Он положил маленький передатчик на ладонь. Фиске резко сел и посмотрел на него. Казалось, он только теперь осознал, кем был Соларин: не просто шахматистом, но русским шахматистом. И у этого русского был под рукой эскорт от КГБ, что делало его еще более устрашающим. Фиске застонал, схватившись за голову. — Вы должны сказать мне. Вы понимаете это? Соларин взглянул на кольцо Фиске. Потом взял соперника за руку и принялся пристально изучать передатчик. Фиске глядел на него с испугом.
Кольцо было чуть крупнее обычного перстня-печатки, на поверхности его выделялся рельефный крест, сделанный из золота или очень похожего на него металла. Соларин нажал на вставку, и раздался тихий щелчок, который не был слышен даже на очень близком расстоянии. Фиске мог надавливать на кольцо определенным образом, сообщая о ходе, который был сделан, а его сообщники присылали ему следующий ход через передатчик в ухе.
— Вас предупредили, что кольцо нельзя снимать? — строил Соларин. — Оно достаточно большое, чтобы вместить взрывчатку и детонатор.
— Взрывчатку?! — пришел в ужас Фиске.
— Ее хватит, чтобы разнести большую часть этой комнаты, — заявил, улыбаясь, Соларин. — По крайней мере ту часть, где мы с вами находимся. Вы что, ирландский боевик? Они прекрасно делают маленькие бомбы, например для писем. Насколько мне известно, большинство из них прошли подготовку в России.
Фиске позеленел, а Соларин продолжал:
— Я не имею понятия, что у вас за друзья, дорогой Фиске. Но когда агент предает наше правительство, как это сделали вы с пославшими вас людьми, то оно находит способы заставить его замолчать быстро и навсегда.
— Но… я не агент! — вскричал Фиске.
Соларин какое-то время изучал его лицо, потом улыбнулся.
— Да, я не верю, что вы агент. Господи, как же схалтурили ваши наниматели!
Фиске нервно заломил руки. Соларин помолчал, потом заговорил снова:
— Послушайте, мой дорогой Фиске, вы играете в опасную игру. Нас могут застать здесь в любой момент, и тогда наши жизни сильно понизятся в цене. Людей, которые попросили вас оказать им небольшую услугу, приятными не назовешь. Вы понимаете? Вы должны все рассказать мне о них, и быстро. Только тогда я смогу помочь вам.
Соларин встал и протянул руку Фиске, помогая ему подняться на ноги. Англичанин уставился в пол, словно собирался расплакаться. Соларин мягко положил ему руку на плечо.
— К вам пришли те, кто хочет, чтобы вы выиграли эту игру. Вы должны сказать мне, кто и почему.
— Заведующий…— промямлил Фиске дрожащим голосом. — Когда я… Много лет тому назад я заболел и больше не мог играть в шахматы. Британское правительство дало мне место преподавателя математики в университете, назначило стипендию. Месяц назад заведующий кафедрой пришел ко, мне и попросил встретиться с какими-то людьми. Я не знаю кто это был. Они сказали, что в интересах национальной безопасности я должен участвовать в этом турнире. Сказали, чт мне не придется волноваться на этой игре…
Фиске принялся смеяться и дико озираться по сторонам При этом он нервно вертел кольцо на пальце. Соларин перехва тил его за кисть, продолжая держать Фиске за плечо.
— Вам не пришлось волноваться, — спокойно проговори^ Соларин, — потому что в действительности вы не играли. Вы получали инструкции от кого-то?
Фиске кивнул, на глаза его навернулись слезы, он несколько раз с трудом сглотнул, прежде чем продолжить. Прямо на глазах у Соларина он превратился в старую развалину. Он заговорил громче, в голосе его появились истеричные нотки.
— Я говорил им, что не могу это сделать, не выбирайте меня. Я упрашивал их не заставлять меня играть… Но у них больше никого не было. Я был полностью в их власти. Они могли прекратить выплату моей стипендии в любой момент. Они говорили мне, что…
Он поперхнулся, и Соларин встревожился. Фиске не мог сконцентрироваться, он крутил кольцо так, словно оно жгло ему руку. Взгляд его стал диким.
— Они не слушали меня. Сказали, что должны получить формулу во что бы то ни стало. Они сказали…
— Формулу! — воскликнул Александр, с силой сжимая плечо Фиске. — Они сказали, формулу?
— Да, да! Проклятая формула, именно она была им нужна!
— Правда? — сказал озадаченный Германолд. — Тогда кто бы это мог быть?
— Высокий стройный мужчина, очень бледный. Привлекательный, но холодный…
— О, это Алекс, — рассмеялся Германолд.
— Алекс?
— Александр Соларин, — сказала Лили. — Ты знаешь, дорогая, это один из тех, кого ты до смерти хотела увидеть. «Мегатонная бомба»!
— Расскажите о нем побольше, — попросила я.
— Боюсь, что не могу, — признался Германолд. — Я не знал даже, как он выглядит, до тех пор, пока он не появился и не попытался зарегистрироваться на турнире. Человек-загадка. Он не встречается с людьми, не разрешает делать свои фотографии. Мы вынуждены убрать камеры из комнаты, где проходит игра. В конце концов по моему настоянию он дал пресс-конференцию. Иначе какой смысл иметь его на турнире, если газеты ничего не напишут?
Лили пристально взглянула на него и издала громкий стон.
— Спасибо за выпивку, Джон,—сказала она, накидывая меха на плечи.
Я поднялась на ноги вместе с ней, и вместе мы прогулялись по залу и лестнице.
— Я не стала говорить при Германолде, — прошептала я, когда мы оказались на балконе, — но что касается этого парня, Соларина… здесь творится что-то странное.
— Я вижу это все время, — сказала Лили. — В мире шахмат попадаются люди, которые или занозы, или дырки в заднице. Или и то и другое вместе. Я уверена, этот Соларин не исключение. Они не могут перенести присутствия женщин на игре…
— Это совсем не то, о чем я толкую, — перебила Я. — Соларин сказал, чтобы я уходила, не потому, что не переносит женщин. Он сказал, что я в большой опасности.
Я схватила Лили за руку, и мы остановились у перил. Толпа внизу все росла.
— Что он тебе наплел? — фыркнула Лили. — Ты что, разыгрываешь меня? Какая может быть угроза на шахматном матче? Здесь только одна опасность — заснуть от скуки. Фиске любит поддевать противника язвительными репликами.
— Я говорю, он предупредил меня об опасности, — повторила я, прижав Лили спиной к стене, чтобы люди могли пройти. Я понизила голос: — Помнишь предсказательницу, к которой ты отправила нас с Гарри в Новый год?
— О нет! — простонала Лили. — Только не говори мне, что веришь в потусторонние силы!
Люди начали двигаться вниз и проходили мимо нас в комнату для игры. Мы присоединились к потоку, и Лили выбрала
места сбоку, откуда был хороший обзор и где мы не привлекали внимания, насколько это было возможно при наряде Лили. Когда мы уселись, я придвинулась к ней и зашептала:
— Соларин использовал те же выражения, что и предсказательница. Разве Гарри не говорил, что она мне сказала?
— Я никогда не видела ее, — ответила Лили, доставая маленькую шахматную доску из кармана своей накидки и устраивая ее на коленях. — Ее рекомендовал мне один знакомый, но я совсем не верю во все это дерьмо. Вот почему я не пришла тогда.
Люди вокруг занимали места, на Лили было обращено множество взглядов. Группа репортеров вошла в комнату, у одного на груди висела камера. Они заметили Лили и двинулись к нам. Она склонилась над своей доской и тихо шепнула:
— Мы с тобой ведем серьезный разговор на тему шахмат. Кто-нибудь их остановит.
В комнату вошел Джон Германолд. Он быстро подошел к репортерам и перехватил того с камерой, который уже направлялся к нам.
— Извините, но я должен забрать камеру, — сказал он. — Гроссмейстеру Соларину не нравятся камеры в зале, где проходит турнир. Пожалуйста, займите места сзади, чтобы мы могли начать. После игры будет время для интервью.
Репортер нехотя отдал свою камеру Германолду и вместе с коллегами двинулся к местам, которые указал им распорядитель.
Комната наполнилась тихим шепотом. Появились судьи и заняли свои места. За ними быстро вошли мой давешний незнакомец — теперь я знала, что это и есть Соларин, — и седой человек в возрасте, про которого я решила, что это Фиске.
Фиске выглядел взвинченным. Он щурил один глаз и постоянно дергал ртом, словно сгонял муху с усов. У него были редкие седые волосы, зачесанные назад, но несколько прядей выбились и неряшливо упали на лоб. Бархатный темно-красный жакет Фиске, подпоясанный будто банный халат, знавал лучшие времена и нуждался в чистке. Мешковатые коричневые брюки были измяты. Мне стало жалко Фиске. Казалось, он чувствовал себя совершенно не в своей тарелке.
Рядом с ним Соларин выглядел как античный дискобол, изваянный из алебастра. Он был на голову выше сутулившегося Фиске. Двигаясь со сдержанной грацией, Соларин шагнул в сторону, пододвинул сопернику стул и помог тому усесться.
— Ублюдок, — прошипела Лили. — Он пытается добиться расположения Фиске, заставить его сдаться до того, как игра началась.
— А может, ты слишком строга к нему? — громко спросила я.
Несколько человек с заднего ряда зашикали на меня.
Пришел мальчик с шахматами и принялся расставлять фигуры, перед Солариным — белые. Лили объяснила, что церемония жеребьевки прошла накануне. Еще несколько человек зашикали, чтобы мы замолчали.
Пока один из судей зачитывал правила, Соларин осматривал публику. Он сидел ко мне в профиль, и у меня была возможность рассмотреть его. Теперь он не казался таким напряженным, как перед игрой. Он был в своей стихии и выглядел молодым и напористым, как атлет перед стартом. Но затем его взгляд упал сначала на Лили, а потом и на меня, и его лицо окаменело, только глаза продолжали сверлить меня.
— Фу-у! — сморщилась Лили. — Теперь я понимаю, что ты имела в виду, когда говорила, что он какой-то холодный. Даже хорошо, что я увидела его сейчас. Когда мы встретимся за шахматной доской, это уже не будет для меня сюрпризом.
Соларин смотрел на меня так, словно не мог поверить, что я все еще здесь, словно собирался вскочить и выволочь меня из комнаты. Внезапно я почувствовала, что совершила ужасную ошибку, оставшись.
Фигуры были расставлены, часы Соларина включены, так что ему в конце концов пришлось перевести взгляд на шахматную доску. Он двинул вперед королевскую пешку. Я заметила, что Лили повторила его ход на своей доске. Мальчик, стоявший рядом с табло, записал ход: е2—е4.
Какое-то время игра шла своим чередом. Противники потеряли по пешке и коню. Соларин выдвинул вперед королевского слона. Несколько человек из публики что-то забормотали. Один или два встали, чтобы пойти пить кофе.
— Похоже, это giuoco piano, — отметила Лили. — Такая игра может быть очень долгой. Подобной защиты никогда не разыгрывали на турнирах, она стара как мир. Черт возьми, да giuoco piano упоминалось еще в Геттингенском манускрипте!
Для девушки вроде меня, которая не прочла ни слова о шахматах, Лили была просто кладезем премудрости.
— Оно позволяет черным развивать фигуры, но медленно, медленно, очень медленно. Соларин облегчает Фиске эту задачу: дает тому возможность сделать несколько ходов, перед тем как уничтожить его. Сообщи, если что-нибудь произойдет в течение следующего часа.
— Как ты полагаешь, я узнаю, если что-нибудь произойдет? — прошептала я.
И тут Фиске сделал ход и выключил часы. В толпе раздалось легкое бормотание, и те, кто собирался уйти, остановились и обернулись на табло. Я взглянула вовремя, чтобы заметить улыбку Соларина. Это была странная улыбка.
— Что случилось? — спросила я у Лили.
— Фиске играет более рискованно, чем я думала. Вместо того чтобы пойти слоном, он предпринял «защиту двух коней». Русский ее любит. Она гораздо более опасна. Удивляюсь, что Фиске выбрал ее против Соларина, который известен…
Лили прикусила язык: ведь она же никогда не изучает стили других игроков. Никогда!
Соларин двинул своего коня, а Фиске — королевскую пешку. Соларин забрал ее, затем Фиске съел конем пешку Соларина. Теперь их силы были равны. Мне казалось, что Фиске в лучшей позиции, со своими фигурами в центре доски, в то время как фигуры Соларина располагались на задней линии. Но тут Соларин взял конем слона Фиске. По комнате прокатился гул. Несколько человек, которые вышли, ринулись обратно вместе с кофе и уставились на табло, где мальчик записывал ходы.
— Fegatello! — воскликнула Лили, и на этот раз никто на Нее не зашикал. — Поверить не могу!
— Что такое fegatello?
Оказывается, в шахматах есть термины гораздо более таинственные, чем в процессорах.
— Это означает «жареная печенка». И печенка Фиске поджарится, если он зайдет с короля, чтобы съесть коня Соларина, — Нервно покусывая палец, Лили глядела на доску, лежащую у нее на коленях, словно игра шла там. — Он точно что-то теряет. Его ферзь и ладья попали в «вилку». Он не может взять коня другой фигурой.
Мне ход Соларина казался нелогичным. Неужели он выторговывал коня за слона только для того, чтобы король сдвинулся на одну клетку?
— Раз Фиске двинул короля, значит, он лишился возможности сделать рокировку, — заметила Лили, словно прочитав мои мысли. — Король выдвинется в центр доски и окажется запертым там до конца игры. Лучше бы Фиске пошел ферзем и отдал ладью.
Но он все-таки взял коня королем. Соларин выдвинул вперед своего ферзя и объявил шах. Фиске прикрыл короля пешками, и Соларин двинул ферзя обратно, угрожая черному коню. Ситуация изменялась, но я не понимала, в какую сторону. Лили тоже выглядела неуверенной.
— Творится что-то странное, — шепнула она. — Это не похоже на стиль игры Фиске.
И в самом деле, происходило что-то странное. Наблюдая за Фиске, я заметила, что он не отводил глаз от доски даже после того, как делал ход. Его нервозность возрастала. Он сильно потел, большие темные круги выступили под мышками его жакета. Он казался больным, и хотя был ход Соларина, Фиске сконцентрировался на доске, как будто это была его последняя надежда на райские кущи.
Часы Соларина шли, но он тоже наблюдал за Фиске..Казалось, он забыл, что игра продолжается, так пристально рассматривал он своего оппонента. По прошествии довольно продолжительного времени Фиске поднял глаза на Соларина, затем его взгляд снова скользнул на доску. Глаза Соларина сузились. Он взял фигуру и двинул ее вперед.
Я больше не обращала внимания на ходы, просто наблюдала за противниками, стараясь определить, что между ними происходит. Лили сидела рядом и с открытым ртом изучала шахматную доску.
Внезапно Соларин поднялся с места и отодвинул стул. В зале началось волнение, люди перешептывались со своими соседями. Соларин нажал кнопки и остановил часы свои и Фиске, затем наклонился к сопернику и что-то сказал ему. Один из судей быстро подошел к их столу. Они с русским обменялись несколькими словами, и судья покачал головой.
Фиске сидел повесив голову и не отводил взгляда от доски. Руки он держал на коленях. Соларин что-то снова сказал ему. Судья вернулся к своему столу. Арбитры посовещались между собой, и тот, что сидел в середине, встал.
— Леди и джентльмены, — сказал он. — Гроссмейстер Фиске почувствовал себя плохо. Из любезности гроссмейстер Соларин остановил часы и согласился на короткий перерыв, чтобы мистер Фиске смог подышать воздухом. Мистер Фиске, запишите для судей свой следующий ход, и через тридцать минут мы продолжим игру.
Фиске дрожащей рукой записал свой ход и положил бумагу в конверт, запечатал его и вручил судье. Соларин упругим шагом вышел из комнаты, прежде чем репортеры сумели его задержать. В комнате начался ажиотаж, все были озадачены и перешептывались, собираясь небольшими группками. Я повернулась к Лили:
— Что случилось? Что здесь происходит?
— Это невероятно! — сказала она. — Соларин не мог останавливать часы. Это делает судья. То, что он сделал, совершенно против правил, они должны были прервать игру. Судья останавливает часы, если все согласны сделать перерыв, но только после того, как Фиске запишет свой следующий ход.
— Значит, Соларин дал ему больше времени. Интересно, зачем он это сделал?
Лили посмотрела на меня. Ее серые глаза стали почти бесцветными. Казалось, она удивляется своим собственным выводам.
— Он знал, что этот стиль игры нехарактерен для Фиске, — сказала Лили. Она помолчала немного, затем продолжила, словно отвечая своим мыслям: — Соларин навязал ему размен ферзями. С точки зрения стратегии игры в этом не было никакой необходимости. Он словно проверял Фиске. Все знают, как Фиске ненавидит терять ферзя.
— И что, Фиске пошел на это? — спросила я.
— Нет, — ответила Лили, по-прежнему напряженно размышляя. — Нет. Он взялся за своего ферзя, но потом поставил на место. Он попытался представить это как j’adoube.
— Что это значит?
— «Я дотрагиваюсь, я примеряюсь». Это вполне законно — коснуться фигуры в середине игры.
— Тогда что было не так? — спросила я.
— Один пустяк,—ответила Лили.—Ты должен сказать «j’adoube» перед тем , как коснуться фигуры, не после.
— Может, Фиске не осознавал…
— Он гроссмейстер, — ответила Лили. Она посмотрела на меня долгим взглядом. — Он все осознавал.
Лили сидела, глядя на свою шахматную доску. Мне не хотелось беспокоить ее, но к этому времени все уже вышли из комнаты и мы остались одни. Я сидела и пыталась, насколько это позволяли мои ограниченные познания в шахматах, разгадать, что же все это значит.
— Хочешь знать, что я думаю? — наконец сказала Лили. — Я думаю, гроссмейстер Фиске жульничал. Я думаю, он пользовался передатчиком.
Если бы я знала тогда, насколько права была Лили, это смогло бы повлиять на события, которые вскоре последовали. Но откуда мне было тогда знать, что происходит в десяти футах от меня, пока русский шахматист изучает позицию на шахматной доске?
Соларин смотрел на шахматную доску, когда впервые заметил это. Поначалу это было просто едва уловимое движение на периферии поля зрения. Но на третий раз ему удалось засечь, что это было: Фиске клал руки на колени каждый раз, когда Соларин отключал часы и ход переходил к англичанину. В следующий раз, когда Фиске делал ход, Александр пристально посмотрел на его руки. На пальце гроссмейстера было кольцо. Прежде Фиске никогда не носил колец.
Фиске играл безрассудно. Он словно уповал на удачу. В итоге он играл интересней, чем обычно, но Соларин обратил внимание на лицо Фиске. В те минуты, когда англичанин шел на риск, в его глазах не мелькало и тени азарта. Тогда-то Александр и заметил кольцо.
У Фиске был передатчик, это без вопросов. Получалось, что противником Соларина был вовсе не Фиске, а кто-то другой, кого в комнате не было. Русский шахматист покосился на сотрудника КГБ, сидящего у противоположной стены. Соларин знал: если он сейчас пойдет на риск и проиграет эту чертову игру, то вылетит из турнира. Однако ему необходимо было узнать, кто стоит за Фиске. И зачем им понадобилось жульничать.
И тогда Соларин повел опасную игру, пытаясь вычислить стиль истинного противника. Этим он совершенно вывел Фиске из равновесия, тот разве что на стену не лез. Затем Александру пришла идея обменяться ферзями, что шло совершенно вразрез с развитием партии. С беспечным видом он двинул королеву на позицию, предлагая ее и открывая. Он заставит англичанина играть в его собственную игру или признаться, что тот жульничает. Фиске понял, что попался.
Какое-то время казалось, что он действительно решится на размен и возьмет ферзя Соларина. Тогда русский сможет позвать судей и отказаться от игры. Он не станет играть против машины или кто там суфлирует Фиске. Но англичанин уклонился и вместо размена объявил «j’adoube». Соларин вскочил и наклонился к Фиске.
— Какого черта вы вытворяете? — прошипел он. — Сейчас мы прервемся, пока вы не придете в чувство. Вы что, не понимаете, что здесь КГБ? Одно слово о том, что здесь происходит, и ваша шахматная карьера закончится навсегда.
Соларин одной рукой отключил часы, а другой сделал знак судьям. Он объяснил судье, что Фиске плохо себя чувствует и запишет свой следующий ход.
— Лучше бы это была королева, сэр, — негромко сказал Соларин, снова наклонившись к гроссмейстеру.
Тот и не взглянул на него, он молча вертел на пальце кольцо, словно оно было тесно ему. Соларин ринулся из комнаты.
Кагэбэшник встретил его в холле вопросительным взглядом. Это был бледный мужчина невысокого роста с густыми бровями. Его фамилия была Гоголь.
— Идите выпейте сливовицы, — сказал Соларин. — Я сам обо всем позабочусь.
— Что случилось? — спросил Гоголь. — Почему он объявил «j’adoube»? Это нелогично. Вы не должны были останавливать часы, вас могут дисквалифицировать.
— У Фиске передатчик. Я должен узнать, с кем он связан и почему. Вы только еще больше его напугаете. Ступайте и сделайте вид, что ничего не знаете. Я смогу сам позаботиться об этом.
— Но здесь Бродский, — прошептал Гоголь. Бродский служил в высшем эшелоне секретной службы и мог отстранить телохранителя.
— Тогда пригласите его присоединиться к вам, — предложил Соларин. — Просто держите его подальше от меня в ближайшие полчаса. И ничего не предпринимайте. Ничего, вы поняли меня, Гоголь?
Телохранитель выглядел испуганным, но зашагал в сторону лестницы. Соларин прошел вслед за ним до самого конца балкона, затем замер в дверном проеме, ожидая, пока Фиске покинет комнату для игры.
Фиске быстро прошел вдоль балкона, спустился вниз по широкой лестнице и заторопился через фойе. Он не оглядывался и потому не мог видеть Соларина, который следил за ним сверху. Фиске вышел наружу, пересек дворик и прошел через массивные кованые ворота. В углу дворика, по диагонали к входу в клуб, была дверь, ведущая в маленький канадский клуб. Фиске вошел в нее и поднялся по ступенькам.
Соларин тихо прошел через двор и толкнул стеклянную дверь канадского клуба, успев заметить, как захлопывается за его соперником дверь в мужской туалет. Александр немного выждал, затем крадучись поднялся по низким ступенькам, ведущим к туалету, прошмыгнул внутрь и замер. Фиске стоял у стены с писсуарами, прижавшись к ней спиной. Глаза его были закрыты. Соларин молча наблюдал, как Фиске упал на колени. Он зарыдал, издавая короткие сухие всхлипы, затем склонился над писсуаром и опорожнил желудок. Когда все закончилось, он прислонился к писсуару спиной в совершенном изнеможении.
Краем глаза Соларин заметил, как Фиске вскинул голову, услышав звуки поворачивающегося вентиля. Соларин неподвижно стоял рядом с раковиной, глядя, как она наполняется холодной водой. Фиске был англичанином; если бы Соларин дал понять, что видел его приступ рвоты, это было бы унизительно для гроссмейстера.
— Вам понадобится это, — громко сказал Соларин, не поворачивая головы от раковины.
Фиске огляделся, словно не веря, что обращаются к нему. Однако, кроме них двоих, в туалете никого не было. Он нерешительно поднялся с колен и подошел к Соларину. Русский намочил в воде бумажное полотенце, сразу же запахшее овсяной мукой, и вытер сопернику лоб и виски.
— Если вы погрузите кисти в воду, это охладит кровь во всем теле, — сказал он, расстегивая Фиске манжеты.
Он бросил мокрое бумажное полотенце в корзину для мусора. Фиске безропотно опустил в холодную воду запястья, стараясь при этом не намочить пальцы.
Соларин нацарапал что-то карандашом на обратной стороне сухого бумажного полотенца. Фиске покосился на него, не отходя от раковины. Русский показал ему, что написал: «Связь односторонняя или двусторонняя?»
Фиске прочитал, и его лицо снова налилось кровью. Соларин напряженно ждал ответа. Не дождавшись, он снова склонился над полотенцем и добавил для ясности: «Они могут нас слышать?»
Фиске сделал глубокий вдох и закрыл глаза. Затем отрицательно покачал головой. Он вынул руку из воды и потянулся к бумажному полотенцу, но Соларин вручил ему другое.
— Не это.
Русский достал маленькую золотую зажигалку и поджег полотенце, на котором делал записи. Он дал прогореть ему почти полностью, затем бросил в унитаз и спустил воду.
— Вы уверены? — спросил он, возвратившись к раковине. — Это очень важно.
— Да…— смущенно промямлил Фиске. — Это… мне объяснили.
— Прекрасно, тогда мы можем поговорить. — Александр все еще держал в руках золотую зажигалку. — В какое ухо э вставлено, в правое или левое?
Фиске дотронулся до левого уха. Соларин кивнул, открыл низ зажигалки и вытащил оттуда какую-то миниатюрную вещицу. Это оказались щипчики, похожие на пинцет.
— Ложитесь на пол и пристройте голову так, чтобы она не двигалась, левым ухом ко мне. Не дернитесь случайно. Я не хочу порвать вам барабанную перепонку.
Фиске все сделал, как ему велели. Казалось, он почувствовал облегчение, отдавшись в руки своего соперника. Он даже не стал спрашивать этого парня, откуда он, шахматист, знает, как вытаскивать спрятанные передатчики. Соларин склонился над ухом Фиске. Через мгновение он вытащил какой-то маленький предмет и повертел его, держа пинцетом. Тот был чуть больше булавочной головки.
— Н-да, несколько больше, чем наши, — хмыкнул русский. — Теперь скажите мне, мой дорогой Фиске, кто это сделал? Кто стоит за всем этим?
Он положил маленький передатчик на ладонь. Фиске резко сел и посмотрел на него. Казалось, он только теперь осознал, кем был Соларин: не просто шахматистом, но русским шахматистом. И у этого русского был под рукой эскорт от КГБ, что делало его еще более устрашающим. Фиске застонал, схватившись за голову. — Вы должны сказать мне. Вы понимаете это? Соларин взглянул на кольцо Фиске. Потом взял соперника за руку и принялся пристально изучать передатчик. Фиске глядел на него с испугом.
Кольцо было чуть крупнее обычного перстня-печатки, на поверхности его выделялся рельефный крест, сделанный из золота или очень похожего на него металла. Соларин нажал на вставку, и раздался тихий щелчок, который не был слышен даже на очень близком расстоянии. Фиске мог надавливать на кольцо определенным образом, сообщая о ходе, который был сделан, а его сообщники присылали ему следующий ход через передатчик в ухе.
— Вас предупредили, что кольцо нельзя снимать? — строил Соларин. — Оно достаточно большое, чтобы вместить взрывчатку и детонатор.
— Взрывчатку?! — пришел в ужас Фиске.
— Ее хватит, чтобы разнести большую часть этой комнаты, — заявил, улыбаясь, Соларин. — По крайней мере ту часть, где мы с вами находимся. Вы что, ирландский боевик? Они прекрасно делают маленькие бомбы, например для писем. Насколько мне известно, большинство из них прошли подготовку в России.
Фиске позеленел, а Соларин продолжал:
— Я не имею понятия, что у вас за друзья, дорогой Фиске. Но когда агент предает наше правительство, как это сделали вы с пославшими вас людьми, то оно находит способы заставить его замолчать быстро и навсегда.
— Но… я не агент! — вскричал Фиске.
Соларин какое-то время изучал его лицо, потом улыбнулся.
— Да, я не верю, что вы агент. Господи, как же схалтурили ваши наниматели!
Фиске нервно заломил руки. Соларин помолчал, потом заговорил снова:
— Послушайте, мой дорогой Фиске, вы играете в опасную игру. Нас могут застать здесь в любой момент, и тогда наши жизни сильно понизятся в цене. Людей, которые попросили вас оказать им небольшую услугу, приятными не назовешь. Вы понимаете? Вы должны все рассказать мне о них, и быстро. Только тогда я смогу помочь вам.
Соларин встал и протянул руку Фиске, помогая ему подняться на ноги. Англичанин уставился в пол, словно собирался расплакаться. Соларин мягко положил ему руку на плечо.
— К вам пришли те, кто хочет, чтобы вы выиграли эту игру. Вы должны сказать мне, кто и почему.
— Заведующий…— промямлил Фиске дрожащим голосом. — Когда я… Много лет тому назад я заболел и больше не мог играть в шахматы. Британское правительство дало мне место преподавателя математики в университете, назначило стипендию. Месяц назад заведующий кафедрой пришел ко, мне и попросил встретиться с какими-то людьми. Я не знаю кто это был. Они сказали, что в интересах национальной безопасности я должен участвовать в этом турнире. Сказали, чт мне не придется волноваться на этой игре…
Фиске принялся смеяться и дико озираться по сторонам При этом он нервно вертел кольцо на пальце. Соларин перехва тил его за кисть, продолжая держать Фиске за плечо.
— Вам не пришлось волноваться, — спокойно проговори^ Соларин, — потому что в действительности вы не играли. Вы получали инструкции от кого-то?
Фиске кивнул, на глаза его навернулись слезы, он несколько раз с трудом сглотнул, прежде чем продолжить. Прямо на глазах у Соларина он превратился в старую развалину. Он заговорил громче, в голосе его появились истеричные нотки.
— Я говорил им, что не могу это сделать, не выбирайте меня. Я упрашивал их не заставлять меня играть… Но у них больше никого не было. Я был полностью в их власти. Они могли прекратить выплату моей стипендии в любой момент. Они говорили мне, что…
Он поперхнулся, и Соларин встревожился. Фиске не мог сконцентрироваться, он крутил кольцо так, словно оно жгло ему руку. Взгляд его стал диким.
— Они не слушали меня. Сказали, что должны получить формулу во что бы то ни стало. Они сказали…
— Формулу! — воскликнул Александр, с силой сжимая плечо Фиске. — Они сказали, формулу?
— Да, да! Проклятая формула, именно она была им нужна!