Страница:
Вот загадка! Как это, почему? Ее же и на «субботники» вывозили – хором имели, издевались изощренно, хотя и платили потом, ее и дурили все кому не лень, били страшно, взятки она платила и тогдашним коллегам моим, и врачам, и сутенеру отстегивала, а как ее имели – это никакому де Саду не снилось. Словом, в свои четырнадцать только грязь и видела. А в дневнике – «солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная!».
А потом дошло – это она так от жизни своей поганой пряталась. Дневник ей был и мамой родной, и подругой лучшей, верной, и любовью чистой, вечной.
Но тут– то хоть человек сам себя защищал таким странным образом. А у коммунистов и фашистов романтика -как маскировка грязи и крови…
М– да… О чем это я? Ах да, о плане «Кристалл».
Теперь получается такая схема. План тот давно накрылся медным тазом. Так все думали. Хотя, возможно, о плане том и не знали ничего. Ну как-то пощекотали нервишки буржуям, да и бросили. Но тут опять начинаются всякие скандалы на добропорядочном мировом рынке бриллиантов. Почему? Кто? Что?
Оказывается, государство мое родное Российское каким-то краем в этом плане замаралось. Ну, не все государство, но кто-то очень крупный. Решили провернуть его через «Голден АД». Но как-то неумело начали, пришлось давать обратный ход. До президентов США и России дело дошло. Круто. Завернули все, прикрыли, ищут теперь эту «Голден», снова с «Марс» заигрывают. (Хотя, отмечу в скобках, все-таки несправедливо. Мы-то алмазов добываем – дай Бог каждому, а пенки снимают другие.)
А планчик сам исходил от Цирева. Малинов его подхватил – и к Чабрецу. Тому глянулось. Поговорил с кем надо – закрутили… Стоп. Вот тут первая неувязочка. Зачем было затевать этот липовый прииск на Кулойском плато? Абсурд. Алмазов там не было, сами завозили, чтобы… Чтобы государство и подставить… Ни фига себе! А зачем?"
Солонин и не заметил, как сполз с нар и стал прохаживаться – если короткие два шага туда и два обратно можно назвать проходкой – по узкому пространству камеры, забитой потными телами подследственных.
«Зачем было подставлять себя же самих? Ведь знали же, что сегодня из космоса можно газету читать, не то что обнаружить целый алмазный прииск. Или… Ах ты, мама родная! Именно – „или“! Расклад такой – государство начинает, стыдливо умалчивая, раскручивать старый план „Кристалл“, ну, конечно, безо всякой там уголовщины и терроризма, так, только на торгово-дипломатическом уровне. Вполне законно. В любой момент отступится, если что не так пойдет, дескать, мы просто пытаемся спасти российскую экономику, извините нас, цивилизованные страны, мы маленько перестарались. Но рядом с этими почти пристойными попытками – алмазодобыча на Кулойском плато. А из этого следует, что рядом с государственными интересами кто-то прокручивал свои. А всю государственную машину просто использовал, как ту несчастную проститутку. И с самого начала этому кому-то было ясно, что кинет он государственных мужей. И не просто кинет, а подставит. Чтобы скандал был погромче. Чтобы с треском и грохотом. Чтобы именно страшным надувательством этих самых цивилизованных стран запахло, чтобы завоняло терроризмом и уголовщиной. Чтобы государство за чужие грехи оправдывалось, а затем – отскочило в сторону. Оно и отскочило…»
– Слышь, паря, не трись тут, и так дышать нечем, – встал на коротком пути Солонина «комод» с бритым затылком.
Солонин только сфокусировал свой рассеянный взгляд на «комоде», как тот вдруг сник, отступил куда-то в сторону. Видно, бешено горели глаза у Виктора.
"Государство отскочило, а план дальше крутится! Теперь уже Кулойское плато никому не нужно. Никто там по-настоящему алмазов и не искал с пятидесятых годов. Все, путь свободен – крути план дальше. Вот в чем дело! И крутит его не кто иной, как Малинов! Ах ты, юрист продажный! Ах ты, мальчик-мажор! Ах ты, сука! Он же теперь еще и следователя Генпрокуратуры Сомова обработал… И теперь уже не государство, не страна, а Малинов с компанией выходит на рынок бриллиантов.
Погодите, господа-товарищи! А что, если Малинов только пешка? А что, если Чабрец?"
Солонин незаметно для себя остановился прямо напротив «комода» и уставился на него невидящими глазами. «Комод» начисто сник и чуть не заскулил от страха.
«Да, боюсь, Малинову, при всей его изворотливости, такая махина не под силу. Это надо самые высокие государственные связи иметь. Выйти на рынок бриллиантов – это же целую империю надо иметь! Целую армию! Кучу денег! (Может, туда и улетели сто восемьдесят миллионов?) И чтобы было не три телефона, а тридцать три, и все с гербами. Чтобы по первому слову – в бой, не обсуждая приказы, а исполняя их с рвением. Это надо такие убедительные слова знать, чтобы беспрекословно…»
Солонин ждал вызова Сомова.
Его не трогали. Почему-то здешнему сброду было абсолютно ясно – среди них очень сильный человек. Зверье чует вожака, хотя Солонин никаким вожаком быть не собирался.
В запале собственных мыслей он взлетел снова на нары, случайно разбудил мирного соседа и сказал весело:
– От тюрьмы и от сумы…
– Да, это очень русская пословица, – сонно заметил сосед.
– Бывали за границей, – констатировал Солонин.
– Можно сказать, не вылезал, – с грустью отозвался сосед.
– И там в тюрьму не сажают? – улыбнулся Солонин.
– Там – за дело.
– А! – Солонин преувеличенно согласно кивнул. – А вы, стало быть, не за дело?
– А вы? – в свою очередь спросил сосед.
– Я – за дело. Пробрался в частные владения. При себе имел оружие.
– Грабитель, что ли? – не очень поверил Солонину сосед.
– Вроде того, только меня интересуют не материальные ценности, а информация.
– Это с пистолетом вы информацию добывали? – все еще подозрительно косился сосед.
– Так ведь по доброй воле не отдают!
Сосед отвернулся. Солонин ему не нравился, он не любил грубых людей.
– А вы за что? – поинтересовался Солонин.
– Знаете, мне тут сразу сказали – и стены имеют уши. Но я, честно говоря, ничего и не собираюсь скрывать. Только вот у меня вы информацию не получите. Даже с пистолетом.
– А спорим, что получу? – вдруг ни с того ни с сего завелся Солонин.
– Как это? Бить будете?
– Да бросьте вы, я же по поводу пистолета пошутил. Информацию так не добывают. И вас я бить не собираюсь. Я просто посмотрю вам в глаза – и все.
– Интересно, – усмехнулся сосед. И уставился в глаза Солонину.
Это была, конечно, игра. Ничего путного про соседа Солонин сказать не мог. Но он знал, как работают гадалки. Их этому учили тоже. Есть некий набор фраз, которые касаются любого и каждого, хотя кажутся сокровенными и очень личными.
– Ну что ж, – начал Солонин, – вы человек честный и открытый. Только вот за эту свою открытость и пострадали.
Это была как раз одна из таких универсальных фраз. Ну кто же не думает про себя, что он честный и тем более открытый? И кто из сидящих в тюрьме не считает, что именно за прямоту свою и пострадал?
– Ну? – уже не так иронично спросил сосед.
– Были вы человеком видным, но слишком болели за дело…
Собственно, об этом Солонину рассказал сам сосед, когда обмолвился о частых поездках за границу.
– Положим…
– В общем, вас подставили…
Эта весьма туманная фраза, однако, подействовала.
– Как вы это делаете? – спросил сосед.
– Смотрю вам в глаза, – пожал плечами Солонин.
– А ведь правда, – покачал головой сосед. – Меня Евгением Ивановичем зовут. А вас?
– Виктор, – еле выговорил Солонин. В такую удачу он и поверить не мог. – Коровьев, если не ошибаюсь?
Вот на этот раз сосед удивился по-настоящему.
– Вы слышали? Нет, меня не вызывали еще… Откуда вы знаете?…
– Смотрю вам в глаза…
Через полчаса оба арестанта лежали на нарах и горячо шептались о том, что их волновало больше всего в эту минуту.
– Я вижу, вы действительно что-то знаете. Вполне возможно, что вы подсадная утка, мне говорили, что здесь даже стены слышат, но я не боюсь. Мне нечего скрывать. Я выполнял задание правительства…
– А кто конкретно разрабатывал план?
– Да особого-то плана и не было. Как говорит наш премьер: хотели, как лучше, а получилось, как всегда. Вы же понимаете, что «Марс» нас просто грабит. Целые десятилетия грабит. Неужели у нас нет мастеров, которые смогли бы гранить алмазы. Да, уверяю вас – есть! Они у меня на учете! И высочайшего класса! Левши! Почему же мы должны из года в год соблюдать эти кабальные условия?
– Ну так не идите на них…
– Сказать просто. Рынок-то весь в руках Аффенгеймера. Он и блоху туда не пропустит, даже если ее сам Левша подкует.
– Ну, – поторопил Солонин.
– Вот и решено было – создать эту несчастную компанию, «Голден АД», чтобы она выступила на рынке самостоятельно. Конечно, что-то пришлось бы отстегнуть «Марс», но у нас был бы свой канал сбыта.
– Однако все пошло не по сценарию, – подсказал Солонин.
– Именно. Именно не по сценарию. Кто-то закрутил какую-то другую пластинку…
– Кто? – как бы ненароком спросил Солонин.
И этот вопрос вдруг заставил Коровьева мучительно скривиться, закрыть глаза и замотать головой, словно он отмахивался от страшного наваждения.
– Нет-нет, даже не спрашивайте… Мне и думать боязно…
– Малинов? – пошел ва-банк Солонин.
Коровьев вскинулся.
– Вы и о нем знаете?
– О нем кто только не знает…
Коровьев помотал головой.
– Ой, боюсь, не он…
Солонин прижал свои губы к уху Коровьева и прошептал еле слышно:
– Чабрец?
Коровьев не ответил, только прикрыл утвердительно глаза.
Глава 45. Германия, Гармиш-Партенкирхен
Глава 46. Москва
Глава 47. Германия, Гармиш-Партенкирхен
А потом дошло – это она так от жизни своей поганой пряталась. Дневник ей был и мамой родной, и подругой лучшей, верной, и любовью чистой, вечной.
Но тут– то хоть человек сам себя защищал таким странным образом. А у коммунистов и фашистов романтика -как маскировка грязи и крови…
М– да… О чем это я? Ах да, о плане «Кристалл».
Теперь получается такая схема. План тот давно накрылся медным тазом. Так все думали. Хотя, возможно, о плане том и не знали ничего. Ну как-то пощекотали нервишки буржуям, да и бросили. Но тут опять начинаются всякие скандалы на добропорядочном мировом рынке бриллиантов. Почему? Кто? Что?
Оказывается, государство мое родное Российское каким-то краем в этом плане замаралось. Ну, не все государство, но кто-то очень крупный. Решили провернуть его через «Голден АД». Но как-то неумело начали, пришлось давать обратный ход. До президентов США и России дело дошло. Круто. Завернули все, прикрыли, ищут теперь эту «Голден», снова с «Марс» заигрывают. (Хотя, отмечу в скобках, все-таки несправедливо. Мы-то алмазов добываем – дай Бог каждому, а пенки снимают другие.)
А планчик сам исходил от Цирева. Малинов его подхватил – и к Чабрецу. Тому глянулось. Поговорил с кем надо – закрутили… Стоп. Вот тут первая неувязочка. Зачем было затевать этот липовый прииск на Кулойском плато? Абсурд. Алмазов там не было, сами завозили, чтобы… Чтобы государство и подставить… Ни фига себе! А зачем?"
Солонин и не заметил, как сполз с нар и стал прохаживаться – если короткие два шага туда и два обратно можно назвать проходкой – по узкому пространству камеры, забитой потными телами подследственных.
«Зачем было подставлять себя же самих? Ведь знали же, что сегодня из космоса можно газету читать, не то что обнаружить целый алмазный прииск. Или… Ах ты, мама родная! Именно – „или“! Расклад такой – государство начинает, стыдливо умалчивая, раскручивать старый план „Кристалл“, ну, конечно, безо всякой там уголовщины и терроризма, так, только на торгово-дипломатическом уровне. Вполне законно. В любой момент отступится, если что не так пойдет, дескать, мы просто пытаемся спасти российскую экономику, извините нас, цивилизованные страны, мы маленько перестарались. Но рядом с этими почти пристойными попытками – алмазодобыча на Кулойском плато. А из этого следует, что рядом с государственными интересами кто-то прокручивал свои. А всю государственную машину просто использовал, как ту несчастную проститутку. И с самого начала этому кому-то было ясно, что кинет он государственных мужей. И не просто кинет, а подставит. Чтобы скандал был погромче. Чтобы с треском и грохотом. Чтобы именно страшным надувательством этих самых цивилизованных стран запахло, чтобы завоняло терроризмом и уголовщиной. Чтобы государство за чужие грехи оправдывалось, а затем – отскочило в сторону. Оно и отскочило…»
– Слышь, паря, не трись тут, и так дышать нечем, – встал на коротком пути Солонина «комод» с бритым затылком.
Солонин только сфокусировал свой рассеянный взгляд на «комоде», как тот вдруг сник, отступил куда-то в сторону. Видно, бешено горели глаза у Виктора.
"Государство отскочило, а план дальше крутится! Теперь уже Кулойское плато никому не нужно. Никто там по-настоящему алмазов и не искал с пятидесятых годов. Все, путь свободен – крути план дальше. Вот в чем дело! И крутит его не кто иной, как Малинов! Ах ты, юрист продажный! Ах ты, мальчик-мажор! Ах ты, сука! Он же теперь еще и следователя Генпрокуратуры Сомова обработал… И теперь уже не государство, не страна, а Малинов с компанией выходит на рынок бриллиантов.
Погодите, господа-товарищи! А что, если Малинов только пешка? А что, если Чабрец?"
Солонин незаметно для себя остановился прямо напротив «комода» и уставился на него невидящими глазами. «Комод» начисто сник и чуть не заскулил от страха.
«Да, боюсь, Малинову, при всей его изворотливости, такая махина не под силу. Это надо самые высокие государственные связи иметь. Выйти на рынок бриллиантов – это же целую империю надо иметь! Целую армию! Кучу денег! (Может, туда и улетели сто восемьдесят миллионов?) И чтобы было не три телефона, а тридцать три, и все с гербами. Чтобы по первому слову – в бой, не обсуждая приказы, а исполняя их с рвением. Это надо такие убедительные слова знать, чтобы беспрекословно…»
Солонин ждал вызова Сомова.
Его не трогали. Почему-то здешнему сброду было абсолютно ясно – среди них очень сильный человек. Зверье чует вожака, хотя Солонин никаким вожаком быть не собирался.
В запале собственных мыслей он взлетел снова на нары, случайно разбудил мирного соседа и сказал весело:
– От тюрьмы и от сумы…
– Да, это очень русская пословица, – сонно заметил сосед.
– Бывали за границей, – констатировал Солонин.
– Можно сказать, не вылезал, – с грустью отозвался сосед.
– И там в тюрьму не сажают? – улыбнулся Солонин.
– Там – за дело.
– А! – Солонин преувеличенно согласно кивнул. – А вы, стало быть, не за дело?
– А вы? – в свою очередь спросил сосед.
– Я – за дело. Пробрался в частные владения. При себе имел оружие.
– Грабитель, что ли? – не очень поверил Солонину сосед.
– Вроде того, только меня интересуют не материальные ценности, а информация.
– Это с пистолетом вы информацию добывали? – все еще подозрительно косился сосед.
– Так ведь по доброй воле не отдают!
Сосед отвернулся. Солонин ему не нравился, он не любил грубых людей.
– А вы за что? – поинтересовался Солонин.
– Знаете, мне тут сразу сказали – и стены имеют уши. Но я, честно говоря, ничего и не собираюсь скрывать. Только вот у меня вы информацию не получите. Даже с пистолетом.
– А спорим, что получу? – вдруг ни с того ни с сего завелся Солонин.
– Как это? Бить будете?
– Да бросьте вы, я же по поводу пистолета пошутил. Информацию так не добывают. И вас я бить не собираюсь. Я просто посмотрю вам в глаза – и все.
– Интересно, – усмехнулся сосед. И уставился в глаза Солонину.
Это была, конечно, игра. Ничего путного про соседа Солонин сказать не мог. Но он знал, как работают гадалки. Их этому учили тоже. Есть некий набор фраз, которые касаются любого и каждого, хотя кажутся сокровенными и очень личными.
– Ну что ж, – начал Солонин, – вы человек честный и открытый. Только вот за эту свою открытость и пострадали.
Это была как раз одна из таких универсальных фраз. Ну кто же не думает про себя, что он честный и тем более открытый? И кто из сидящих в тюрьме не считает, что именно за прямоту свою и пострадал?
– Ну? – уже не так иронично спросил сосед.
– Были вы человеком видным, но слишком болели за дело…
Собственно, об этом Солонину рассказал сам сосед, когда обмолвился о частых поездках за границу.
– Положим…
– В общем, вас подставили…
Эта весьма туманная фраза, однако, подействовала.
– Как вы это делаете? – спросил сосед.
– Смотрю вам в глаза, – пожал плечами Солонин.
– А ведь правда, – покачал головой сосед. – Меня Евгением Ивановичем зовут. А вас?
– Виктор, – еле выговорил Солонин. В такую удачу он и поверить не мог. – Коровьев, если не ошибаюсь?
Вот на этот раз сосед удивился по-настоящему.
– Вы слышали? Нет, меня не вызывали еще… Откуда вы знаете?…
– Смотрю вам в глаза…
Через полчаса оба арестанта лежали на нарах и горячо шептались о том, что их волновало больше всего в эту минуту.
– Я вижу, вы действительно что-то знаете. Вполне возможно, что вы подсадная утка, мне говорили, что здесь даже стены слышат, но я не боюсь. Мне нечего скрывать. Я выполнял задание правительства…
– А кто конкретно разрабатывал план?
– Да особого-то плана и не было. Как говорит наш премьер: хотели, как лучше, а получилось, как всегда. Вы же понимаете, что «Марс» нас просто грабит. Целые десятилетия грабит. Неужели у нас нет мастеров, которые смогли бы гранить алмазы. Да, уверяю вас – есть! Они у меня на учете! И высочайшего класса! Левши! Почему же мы должны из года в год соблюдать эти кабальные условия?
– Ну так не идите на них…
– Сказать просто. Рынок-то весь в руках Аффенгеймера. Он и блоху туда не пропустит, даже если ее сам Левша подкует.
– Ну, – поторопил Солонин.
– Вот и решено было – создать эту несчастную компанию, «Голден АД», чтобы она выступила на рынке самостоятельно. Конечно, что-то пришлось бы отстегнуть «Марс», но у нас был бы свой канал сбыта.
– Однако все пошло не по сценарию, – подсказал Солонин.
– Именно. Именно не по сценарию. Кто-то закрутил какую-то другую пластинку…
– Кто? – как бы ненароком спросил Солонин.
И этот вопрос вдруг заставил Коровьева мучительно скривиться, закрыть глаза и замотать головой, словно он отмахивался от страшного наваждения.
– Нет-нет, даже не спрашивайте… Мне и думать боязно…
– Малинов? – пошел ва-банк Солонин.
Коровьев вскинулся.
– Вы и о нем знаете?
– О нем кто только не знает…
Коровьев помотал головой.
– Ой, боюсь, не он…
Солонин прижал свои губы к уху Коровьева и прошептал еле слышно:
– Чабрец?
Коровьев не ответил, только прикрыл утвердительно глаза.
Глава 45. Германия, Гармиш-Партенкирхен
– Кривое не может сделаться прямым… Кривое не может сделаться прямым. – Мамонтов метался по комнате, как недавно метался по камере старик. – Он уже готов и ничего не расскажет. Ничего. Все, что мог, уже рассказал. Думай, Гоша, думай…
– Алло, Джек. – Он набрал телефон Фрэнки. – Ты никогда не слышал такой поговорки – кривое не может сделаться прямым?
– Нет, никогда. – Джек засмеялся. – Это что, Кати твой пенис увидела?
– Попробуй выяснить. – Мамонтов даже не улыбнулся шутке. – Что хочешь делай, но к вечеру выясни. По компьютеру прокрути, в энциклопедиях полистай. Это какое-то изречение. Давай дерзай!
Когда– то Турецкий учил их, что все нити преступления есть уже на месте этого преступления. Нужно только уметь их увидеть и вытащить. Даже подлинную историю можно учить по газетам. Собрать издания за один год и вычленять одни факты. Не комментарии, не интервью, а только факты. По фактам видна вся картина.
– Вся картина… Вся картина. Факты. – Гоша подошел к столу, на котором лежали личные вещи Дронова и его дело. – Факты… – Он взял книгу. «Дети капитана Гранта». «Егору от папы с мамой в день двадцатипятилетия. 11 июля 1956 года».
– Егору от папы и мамы. – Мамонтов схватил папку и начал читать дело. Дронов Егор Петрович, год рождения тридцать второй, в сорок восьмом поступил в общевойсковое училище, которое закончил… Стоп! – Мамонтов вдруг хлопнул себя по лбу. – Тридцать два плюс двадцать пять будет пятьдесят семь. – Опять схватил книгу и прочел надпись. – Одиннадцатое июля пятьдесят шестого! Есть!
Это была явная нестыковка. Разница на год. Не могли же ошибиться папа с мамой. Да и не будет взрослый человек всю жизнь возить с собой детский приключенческий роман. Значит, это не просто книга, а нечто большее.
– Алло, Марио! – Гоша позвонил по телефону. – Заскочи ко мне и отдай книгу экспертам на анализ. Пусть исследуют все, что только можно. Страницы, которые читались больше других, следы от подчеркиваний, скрытый текст – короче, все.
Когда Марио заскочил за книгой, Гоша даже не заметил его, продолжая метаться по комнате, держа в руках папку с делом Дронова и бормоча в диктофон:
– До шестидесятого проходил службу в Архангельске. До шестидесятого. Кулойское плато как раз под Архангельском. – Гоша вдруг вспомнил старый сейф. – Ну конечно! Этим делом он начал еще тогда заниматься. План «Кристалл», как же я забыл?! Военный инженер, информации о том, что строил, никакой, секретный план, Архангельск. Он же там, на этих приисках, и работал, пока его в Уганду не отправили… в шестьдесят втором. Сталин помер, план еще немного поработал и прикрылся. Ну и что? И что дальше? А дальше, уйдя на пенсию, он взялся за старое. Это уже кое-что. Уганда, Уганда… Чунга-Чанга, синий небосвод… Уганда…
Тут запищал телефон.
– Алло, это я! – закричал Джек в трубку. – Вычислил.
– Так быстро? – обрадовался Мамонтов.
– Да! Это не про твой пенис. Это изречение из Библии. Только не полностью. А полностью оно звучит так: «Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать».
– И чего нет, того нельзя считать, – машинально повторил Гоша. Это было последнее, что прошептал старик. Гоша почти угадал конец фразы. – Отлично! – Мамонтов захлопнул папку. – Собирай всех.
Все собрались через десять минут. Слетелись в кабинет, будто должны были выдавать чеки за месяц.
– Ну что? – строго спросил Реддвей, стараясь скрыть надежду в глазах. – Что расскажешь?
– Отгадайте загадку, – хитро улыбнулся Мамонтов. – Большой, страшный, всех пугает, а его никто не боится.
– Как дам больно. – Полковник рассмеялся.
– Значит, так, – начал Георгий. – Есть у нас несколько фактов. Первый – Дронов родился восьмого мая тридцать второго года. Второй – первым местом службы его был Архангельск. Третий – книга с дарственной надписью, где в пятьдесят шестом году ему почему-то не двадцать четыре, а двадцать пять лет. «Егору от папы с мамой в день двадцатипятилетия. 11 июля 1956 года…» Четвертый факт – вторым и последним местом службы был закрытый военный полигон в Уганде. Он и сейчас ведь существует?
– И для этого ты нас собрал? – тихо разочаровался Реддвей.
– Подождите! – досадливо перебил его Гоша. – Не сбивайте с мысли. Так, был человек, который что-то делал в Архангельске, потом уехал советником в Африку, потом вернулся и стал вести незаконную добычу алмазов. Нельзя ли предположить, что и с пятьдесят второго по шестидесятый он занимался тем же? Только раньше это был план «Кристалл», а теперь подпольные махинации с драгоценными камнями.
– Раньше это действительно был прииск, а теперь банальное прикрытие, – в тон ему сказал Реддвей.
Мамонтов посмотрел на него и улыбнулся.
– А теперь скажите, кто помнит, откуда был наш белый человек среди арабских террористов?
– Из МИ-5, – ответил Барагин.
– А как мы его вычислили, что он оттуда? – спросил Мамонтов и сам же ответил: – По формуле ДНК. А где отыскалась эта формула – в госпитале в Уганде. А что он делал в Уганде – участвовал в секретной операции. А теперь скажите мне, бывает такое, чтобы два секретных агента дважды пересекались по одному делу, и это оказалось бы случайностью?
– Уганда?! – Реддвей даже со стула вскочил. – Ну конечно, Уганда! Его туда и посылали, потому что здесь месторождение истощилось!
– Так! – в комнату ворвался Марио. – Проверил я твою книжонку. Никаких пометок, никаких скрытых текстов, ничего.
– Вообще ничего? – удивился Гоша.
– Почти. – Гарджулло загадочно улыбнулся. – Есть лишь один интересный момент. Я заложил в компьютер почерк Дронова и почерк на книжке. Оказалось, что он сам себе ее подарил.
– Шифр! – воскликнул Турецкий. – Это какой-то шифр. А фраза из Библии – пароль.
– Но какой шифр? – Кати задумалась.
– Числовой. – Реддвей почесал затылок. – Допустим, что это не определенная дата, а какие-нибудь параметры выхода на связь. Двадцать пять, одиннадцать, июль – это семь, и пятьдесят шесть. Что это может быть?
– Время или место, – размышлял Турецкий… – Скорее всего, время. Семь пятьдесят шесть – похоже на часы и минуты. А вот что такое двадцать пять? И одиннадцать? Кто-нибудь может мне это сказать? А какой способ связи?
– И что это за изречение? – спросил Джек. – Зачем я за компьютером час торчал?
– Ах да! – Гоша хлопнул себя по лбу. – «Прямое не может сделаться кривым, и чего нет, того нельзя считать». Это, наверное, пароль. Вернее, первая половина – пароль, а вторая – ответ. Хотя для чего он повторял его все время? Чтобы не забыть? Странно.
– Постойте… – встала с места Кати. – «Считать»… Это же и террористы сказали, кажется… По-русски. Помните?
В комнату тут же притащили запись последних минут разговора террористов, и сквозь шум стрельбы услышали вполне явственно:
– …нельзя считать…
– Ага! – завопил Гоша. – Поняли?
– Нет, – остановил его эйфорию Реддвей. – Что мы должны понять?
– Он тоже сказал эту фразу.
– Кому, интересно, он говорил отклик на пароль? – Реддвей сложил руки на груди. – С кем он там в эти секунды встречался?
Гоша виновато опустил голову.
– Главное мы знаем. – Реддвей хлопнул кулаком по столу. – Уганда. Всем быть готовыми завтра к шести утра. Я пока свяжусь с местными властями и с русским армейским командованием, чтобы накладок не получилось. Есть у меня там люди…
– Алло, Джек. – Он набрал телефон Фрэнки. – Ты никогда не слышал такой поговорки – кривое не может сделаться прямым?
– Нет, никогда. – Джек засмеялся. – Это что, Кати твой пенис увидела?
– Попробуй выяснить. – Мамонтов даже не улыбнулся шутке. – Что хочешь делай, но к вечеру выясни. По компьютеру прокрути, в энциклопедиях полистай. Это какое-то изречение. Давай дерзай!
Когда– то Турецкий учил их, что все нити преступления есть уже на месте этого преступления. Нужно только уметь их увидеть и вытащить. Даже подлинную историю можно учить по газетам. Собрать издания за один год и вычленять одни факты. Не комментарии, не интервью, а только факты. По фактам видна вся картина.
– Вся картина… Вся картина. Факты. – Гоша подошел к столу, на котором лежали личные вещи Дронова и его дело. – Факты… – Он взял книгу. «Дети капитана Гранта». «Егору от папы с мамой в день двадцатипятилетия. 11 июля 1956 года».
– Егору от папы и мамы. – Мамонтов схватил папку и начал читать дело. Дронов Егор Петрович, год рождения тридцать второй, в сорок восьмом поступил в общевойсковое училище, которое закончил… Стоп! – Мамонтов вдруг хлопнул себя по лбу. – Тридцать два плюс двадцать пять будет пятьдесят семь. – Опять схватил книгу и прочел надпись. – Одиннадцатое июля пятьдесят шестого! Есть!
Это была явная нестыковка. Разница на год. Не могли же ошибиться папа с мамой. Да и не будет взрослый человек всю жизнь возить с собой детский приключенческий роман. Значит, это не просто книга, а нечто большее.
– Алло, Марио! – Гоша позвонил по телефону. – Заскочи ко мне и отдай книгу экспертам на анализ. Пусть исследуют все, что только можно. Страницы, которые читались больше других, следы от подчеркиваний, скрытый текст – короче, все.
Когда Марио заскочил за книгой, Гоша даже не заметил его, продолжая метаться по комнате, держа в руках папку с делом Дронова и бормоча в диктофон:
– До шестидесятого проходил службу в Архангельске. До шестидесятого. Кулойское плато как раз под Архангельском. – Гоша вдруг вспомнил старый сейф. – Ну конечно! Этим делом он начал еще тогда заниматься. План «Кристалл», как же я забыл?! Военный инженер, информации о том, что строил, никакой, секретный план, Архангельск. Он же там, на этих приисках, и работал, пока его в Уганду не отправили… в шестьдесят втором. Сталин помер, план еще немного поработал и прикрылся. Ну и что? И что дальше? А дальше, уйдя на пенсию, он взялся за старое. Это уже кое-что. Уганда, Уганда… Чунга-Чанга, синий небосвод… Уганда…
Тут запищал телефон.
– Алло, это я! – закричал Джек в трубку. – Вычислил.
– Так быстро? – обрадовался Мамонтов.
– Да! Это не про твой пенис. Это изречение из Библии. Только не полностью. А полностью оно звучит так: «Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать».
– И чего нет, того нельзя считать, – машинально повторил Гоша. Это было последнее, что прошептал старик. Гоша почти угадал конец фразы. – Отлично! – Мамонтов захлопнул папку. – Собирай всех.
Все собрались через десять минут. Слетелись в кабинет, будто должны были выдавать чеки за месяц.
– Ну что? – строго спросил Реддвей, стараясь скрыть надежду в глазах. – Что расскажешь?
– Отгадайте загадку, – хитро улыбнулся Мамонтов. – Большой, страшный, всех пугает, а его никто не боится.
– Как дам больно. – Полковник рассмеялся.
– Значит, так, – начал Георгий. – Есть у нас несколько фактов. Первый – Дронов родился восьмого мая тридцать второго года. Второй – первым местом службы его был Архангельск. Третий – книга с дарственной надписью, где в пятьдесят шестом году ему почему-то не двадцать четыре, а двадцать пять лет. «Егору от папы с мамой в день двадцатипятилетия. 11 июля 1956 года…» Четвертый факт – вторым и последним местом службы был закрытый военный полигон в Уганде. Он и сейчас ведь существует?
– И для этого ты нас собрал? – тихо разочаровался Реддвей.
– Подождите! – досадливо перебил его Гоша. – Не сбивайте с мысли. Так, был человек, который что-то делал в Архангельске, потом уехал советником в Африку, потом вернулся и стал вести незаконную добычу алмазов. Нельзя ли предположить, что и с пятьдесят второго по шестидесятый он занимался тем же? Только раньше это был план «Кристалл», а теперь подпольные махинации с драгоценными камнями.
– Раньше это действительно был прииск, а теперь банальное прикрытие, – в тон ему сказал Реддвей.
Мамонтов посмотрел на него и улыбнулся.
– А теперь скажите, кто помнит, откуда был наш белый человек среди арабских террористов?
– Из МИ-5, – ответил Барагин.
– А как мы его вычислили, что он оттуда? – спросил Мамонтов и сам же ответил: – По формуле ДНК. А где отыскалась эта формула – в госпитале в Уганде. А что он делал в Уганде – участвовал в секретной операции. А теперь скажите мне, бывает такое, чтобы два секретных агента дважды пересекались по одному делу, и это оказалось бы случайностью?
– Уганда?! – Реддвей даже со стула вскочил. – Ну конечно, Уганда! Его туда и посылали, потому что здесь месторождение истощилось!
– Так! – в комнату ворвался Марио. – Проверил я твою книжонку. Никаких пометок, никаких скрытых текстов, ничего.
– Вообще ничего? – удивился Гоша.
– Почти. – Гарджулло загадочно улыбнулся. – Есть лишь один интересный момент. Я заложил в компьютер почерк Дронова и почерк на книжке. Оказалось, что он сам себе ее подарил.
– Шифр! – воскликнул Турецкий. – Это какой-то шифр. А фраза из Библии – пароль.
– Но какой шифр? – Кати задумалась.
– Числовой. – Реддвей почесал затылок. – Допустим, что это не определенная дата, а какие-нибудь параметры выхода на связь. Двадцать пять, одиннадцать, июль – это семь, и пятьдесят шесть. Что это может быть?
– Время или место, – размышлял Турецкий… – Скорее всего, время. Семь пятьдесят шесть – похоже на часы и минуты. А вот что такое двадцать пять? И одиннадцать? Кто-нибудь может мне это сказать? А какой способ связи?
– И что это за изречение? – спросил Джек. – Зачем я за компьютером час торчал?
– Ах да! – Гоша хлопнул себя по лбу. – «Прямое не может сделаться кривым, и чего нет, того нельзя считать». Это, наверное, пароль. Вернее, первая половина – пароль, а вторая – ответ. Хотя для чего он повторял его все время? Чтобы не забыть? Странно.
– Постойте… – встала с места Кати. – «Считать»… Это же и террористы сказали, кажется… По-русски. Помните?
В комнату тут же притащили запись последних минут разговора террористов, и сквозь шум стрельбы услышали вполне явственно:
– …нельзя считать…
– Ага! – завопил Гоша. – Поняли?
– Нет, – остановил его эйфорию Реддвей. – Что мы должны понять?
– Он тоже сказал эту фразу.
– Кому, интересно, он говорил отклик на пароль? – Реддвей сложил руки на груди. – С кем он там в эти секунды встречался?
Гоша виновато опустил голову.
– Главное мы знаем. – Реддвей хлопнул кулаком по столу. – Уганда. Всем быть готовыми завтра к шести утра. Я пока свяжусь с местными властями и с русским армейским командованием, чтобы накладок не получилось. Есть у меня там люди…
Глава 46. Москва
Солонина вызвали на допрос ровно в тот момент, когда уставший от бурного объяснения Коровьев закрыл глаза и тихо всхлипнул.
– Ничего, Евгений Иванович, – еще успел его успокоить Солонин, – не все так безнадежно. Спасибо вам, вы очень помогли нашей работе.
– Какой работе? Что вы вообще делаете? – вскинулся испуганный Коровьев.
– Ну хотя бы пытаюсь узнать правду. Правда, это ведь тоже информация, да?
По коридорам тюрьмы Солонин почти бежал. Он не знал, что почти так же весело бежал поначалу на допросы Коровьев. Однако его энтузиазм ни к чему не привел.
Сомов ждал его в маленьком кабинетике, уже даже налил из термоса свой любимый «Липтон».
– Итак? – скучно начал следователь.
– Да, – решил повеселиться Солонин.
– Что – да? – легко попался Сомов.
– В том смысле, что согласен.
– С чем согласен?
– Да.
– Успокойтесь, Солонин, объясните спокойно, с чем вы согласны? – уже по уши увяз в розыгрыше Сомов.
– Да. Честное слово, да, – уже вовсю разошелся Солонин. – Вы только спросили, а я сразу говорю – да, честное слово.
Он мог так морочить голову часами. Этому тоже учили в школе. Но сейчас ему что-то надоело.
Сомов моргал непонимающими глазами.
– Ладно, Вадим Сергеевич, – сжалился Виктор. – Действительно, нельзя время на пустяки тратить. Иногда, конечно, хочется предаться философским размышлениям типа: ни одно доброе дело не останется безнаказанным. Но это потом, для мемуаров, а сейчас жду благодарности.
Сомов заморгал еще чаще.
– Какой благодарности?
– Да за то, что я вам жизнь спас, Вадим Сергеевич.
– Как это? – недоверчиво скривился Сомов.
– Вы же меня уже встречали, не правда ли? Я вас на дачу Чабреца отвозил, помните?
Сомов недоверчиво уставился на Солонина, потом взгляд его прояснился, кажется, он узнал его.
– Так вот, вместо меня приехал к вам совсем другой водитель. Странный такой, знаете ли. Ездит на госмашине, а ни в одном госгараже не числится. Из милиции, куда я его переправил, сбежал, никак найти не могут. И еще – сиденья в машине, их всего два было… Помните?
– Да, – завороженно кивнул Сомов.
– Не показалось странным?
– Показалось.
– Ну и что? – задал в свою очередь вопрос Виктор.
– А вы кто? – Сомов придвинул чашку Солонину.
– На вас так много всяких тайн навалилось, Вадим Сергеевич, что еще одна не перегрузит. Я работаю на Организацию Объединенных Наций. Это секретная служба ООН.
– Очень приятно, а я как раз Наполеон, – тяжело пошутил Сомов.
– Ясно, – улыбнулся Виктор. – В КВН играть не буду. Разминка закончена. Я серьезно. Мы боремся против терроризма, мафии, наркотиков…
– Наркотиков?… – уже не так недоверчиво спросил Сомов.
– Наверное, в вашем случае это не имеет места, но тут тоже недешево – алмазы…
– Я все знаю, я все понимаю. Я же сам задерживал Коровьева… Но потом…
– А потом вам сказали, что это в интересах государства? – перебил Солонин.
– Именно, сам Чабрец.
– А Малинов? Он ведь вам не нравится, Вадим Сергеевич. Вы чуете, что мальчик гребет под себя, да?
Сомов отвел глаза.
– Так вот, – быстро заговорил Солонин. – Малинов лежал в клинике вместе с зампредом КГБ генералом Георгием Карловичем Циревым. Есть все основания полагать, что Цирев был очень хорошо знаком с планом бериевского МГБ под названием «Кристалл». Во всех подробностях, вы понимаете? Возможно, Цирев поделился с Димой этой интересной информацией. В конце июня он умер, а Дима решил продолжить его дело.
– Ну, кое-что и я знаю. Только это ведь было по заданию правительства.
– Конечно! – улыбнулся Солонин. – Он такой хитрый, этот юрист-мажор. Он, понимаете ли, государство к этому плану подключил. Я же сам только что с Коровьевым беседовал.
– Ну, Коровьев вам наговорит…
– А я верю этому мужику. – Виктор посмотрел Сомову прямо в глаза.
– Малинов? – как бы пробуя на вкус эту фамилию, проговорил Сомов.
– Чабрец, – утвердил Солонин. – Там такое закручено – Малинов не вытянул бы.
Сомов отшатнулся от приблизившегося лица Солонина.
– Ох, как все красиво…
Солонин его потерял. Сомов вдруг почему-то Солонину не поверил.
– Слушайте, Вадим Сергеевич, мне неохота в который уже раз перемалывать всю эту историю. Но я скажу одно – Коровьев ни про какое Кулойское плато и слыхом не слыхивал.
– Я – тоже, – все еще язвительно улыбался Сомов.
– Да и плато это все – липа. Но ведь откуда-то они брали алмазы…
Солонин сам себя прервал. Этих подробностей Сомов никак не мог знать. Его вообще кто-то держал за болванчика. Но сейчас было не до психологических игр, сейчас надо было выпутываться самому и распутывать эту историю до конца.
– Какие алмазы?
– Ладно, это все потом. Слушайте, Вадим Сергеевич, вы звоните по одному телефону, а там вам дают самые точные разъяснения. Потом мы продолжим.
– Ерунда, – отмахнулся Сомов. – По телефону все можно сказать.
– Это телефон Меркулова, – выдал последний козырь Солонин.
– Константина Дмитриевича? – не поверил своим ушам Сомов.
– Да, а мой шеф – Турецкий.
Через час Солонин и Сомов покинули Лефортово. Теперь их путь лежал к Малинову.
– Ничего, Евгений Иванович, – еще успел его успокоить Солонин, – не все так безнадежно. Спасибо вам, вы очень помогли нашей работе.
– Какой работе? Что вы вообще делаете? – вскинулся испуганный Коровьев.
– Ну хотя бы пытаюсь узнать правду. Правда, это ведь тоже информация, да?
По коридорам тюрьмы Солонин почти бежал. Он не знал, что почти так же весело бежал поначалу на допросы Коровьев. Однако его энтузиазм ни к чему не привел.
Сомов ждал его в маленьком кабинетике, уже даже налил из термоса свой любимый «Липтон».
– Итак? – скучно начал следователь.
– Да, – решил повеселиться Солонин.
– Что – да? – легко попался Сомов.
– В том смысле, что согласен.
– С чем согласен?
– Да.
– Успокойтесь, Солонин, объясните спокойно, с чем вы согласны? – уже по уши увяз в розыгрыше Сомов.
– Да. Честное слово, да, – уже вовсю разошелся Солонин. – Вы только спросили, а я сразу говорю – да, честное слово.
Он мог так морочить голову часами. Этому тоже учили в школе. Но сейчас ему что-то надоело.
Сомов моргал непонимающими глазами.
– Ладно, Вадим Сергеевич, – сжалился Виктор. – Действительно, нельзя время на пустяки тратить. Иногда, конечно, хочется предаться философским размышлениям типа: ни одно доброе дело не останется безнаказанным. Но это потом, для мемуаров, а сейчас жду благодарности.
Сомов заморгал еще чаще.
– Какой благодарности?
– Да за то, что я вам жизнь спас, Вадим Сергеевич.
– Как это? – недоверчиво скривился Сомов.
– Вы же меня уже встречали, не правда ли? Я вас на дачу Чабреца отвозил, помните?
Сомов недоверчиво уставился на Солонина, потом взгляд его прояснился, кажется, он узнал его.
– Так вот, вместо меня приехал к вам совсем другой водитель. Странный такой, знаете ли. Ездит на госмашине, а ни в одном госгараже не числится. Из милиции, куда я его переправил, сбежал, никак найти не могут. И еще – сиденья в машине, их всего два было… Помните?
– Да, – завороженно кивнул Сомов.
– Не показалось странным?
– Показалось.
– Ну и что? – задал в свою очередь вопрос Виктор.
– А вы кто? – Сомов придвинул чашку Солонину.
– На вас так много всяких тайн навалилось, Вадим Сергеевич, что еще одна не перегрузит. Я работаю на Организацию Объединенных Наций. Это секретная служба ООН.
– Очень приятно, а я как раз Наполеон, – тяжело пошутил Сомов.
– Ясно, – улыбнулся Виктор. – В КВН играть не буду. Разминка закончена. Я серьезно. Мы боремся против терроризма, мафии, наркотиков…
– Наркотиков?… – уже не так недоверчиво спросил Сомов.
– Наверное, в вашем случае это не имеет места, но тут тоже недешево – алмазы…
– Я все знаю, я все понимаю. Я же сам задерживал Коровьева… Но потом…
– А потом вам сказали, что это в интересах государства? – перебил Солонин.
– Именно, сам Чабрец.
– А Малинов? Он ведь вам не нравится, Вадим Сергеевич. Вы чуете, что мальчик гребет под себя, да?
Сомов отвел глаза.
– Так вот, – быстро заговорил Солонин. – Малинов лежал в клинике вместе с зампредом КГБ генералом Георгием Карловичем Циревым. Есть все основания полагать, что Цирев был очень хорошо знаком с планом бериевского МГБ под названием «Кристалл». Во всех подробностях, вы понимаете? Возможно, Цирев поделился с Димой этой интересной информацией. В конце июня он умер, а Дима решил продолжить его дело.
– Ну, кое-что и я знаю. Только это ведь было по заданию правительства.
– Конечно! – улыбнулся Солонин. – Он такой хитрый, этот юрист-мажор. Он, понимаете ли, государство к этому плану подключил. Я же сам только что с Коровьевым беседовал.
– Ну, Коровьев вам наговорит…
– А я верю этому мужику. – Виктор посмотрел Сомову прямо в глаза.
– Малинов? – как бы пробуя на вкус эту фамилию, проговорил Сомов.
– Чабрец, – утвердил Солонин. – Там такое закручено – Малинов не вытянул бы.
Сомов отшатнулся от приблизившегося лица Солонина.
– Ох, как все красиво…
Солонин его потерял. Сомов вдруг почему-то Солонину не поверил.
– Слушайте, Вадим Сергеевич, мне неохота в который уже раз перемалывать всю эту историю. Но я скажу одно – Коровьев ни про какое Кулойское плато и слыхом не слыхивал.
– Я – тоже, – все еще язвительно улыбался Сомов.
– Да и плато это все – липа. Но ведь откуда-то они брали алмазы…
Солонин сам себя прервал. Этих подробностей Сомов никак не мог знать. Его вообще кто-то держал за болванчика. Но сейчас было не до психологических игр, сейчас надо было выпутываться самому и распутывать эту историю до конца.
– Какие алмазы?
– Ладно, это все потом. Слушайте, Вадим Сергеевич, вы звоните по одному телефону, а там вам дают самые точные разъяснения. Потом мы продолжим.
– Ерунда, – отмахнулся Сомов. – По телефону все можно сказать.
– Это телефон Меркулова, – выдал последний козырь Солонин.
– Константина Дмитриевича? – не поверил своим ушам Сомов.
– Да, а мой шеф – Турецкий.
Через час Солонин и Сомов покинули Лефортово. Теперь их путь лежал к Малинову.
Глава 47. Германия, Гармиш-Партенкирхен
Марго не вышла на связь, отключив радар. А может, у нее отобрали электронную заколку. Узнав об этом, Реддвей встревожился и поднял на ноги всю свою лондонскую резидентуру. За короткий срок узнать о местонахождении и функциональном состоянии Марго было просто невозможно, а на раскачку времени не оставалось. Когда с агентом теряется связь, это может означать лишь одно – он в беде.
– Мы должны ее вытащить оттуда любыми средствами, – безапелляционно произнес Турецкий, отвечая на вопрос Питера «как нам быть?». – Если она провалилась, то это наша вина. Только наша. Значит, мы что-то не предусмотрели. А Марго полностью зависела от нас.
– Это скандал… – мрачно пробурчал Реддвей.
– Не первый и не последний. Что вам дороже? Репутация или все-таки жизнь близкого, почти родного человека?
– Репутация, – отводя взгляд в сторону, признался Питер. – Но из каждого правила есть исключение. Агентом Ляффон я жертвовать не собираюсь.
Наверное, не стоит скрывать, что старина Реддвей испытывал к Марго определенную слабость. Нет, это не была в чистом виде платоническая любовь. Скорее, это больше походило на отцовскую заботу…
И Питер поступил так, как должен поступать настоящий мужчина в самые экстренные моменты. Он во всех красках представил себе взбучку, которую обязательно получит от вышестоящего командования. Не исключено, что его вежливо попросят подать в отставку…
Теперь другого ничего не оставалось, и Реддвей решился на контакт с «конкурирующей фирмой». Когда его соединили с Силлитоу, Питер без всякого предисловия заявил:
– Я буду с вами предельно откровенен и надеюсь на взаимность. Давайте поговорим как разведчик с разведчиком. Начну с того, что Лидо – наш агент, но, поверьте, мы не хотели причинить вреда вашему ведомству. Я сейчас постараюсь вам все объяснить…
Но Патрик категорически отказался обсуждать столь пикантную тему по телефону. Реддвей сразу просек, что дело тут не в боязни быть подслушанным, ведь линия имела стопроцентную защиту от вражеского проникновения. Просто Силлитоу был настолько ошарашен признанием Питера, что не смог мгновенно выработать стратегию своих действий. Ему нужна была передышка, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями…
– Мы должны ее вытащить оттуда любыми средствами, – безапелляционно произнес Турецкий, отвечая на вопрос Питера «как нам быть?». – Если она провалилась, то это наша вина. Только наша. Значит, мы что-то не предусмотрели. А Марго полностью зависела от нас.
– Это скандал… – мрачно пробурчал Реддвей.
– Не первый и не последний. Что вам дороже? Репутация или все-таки жизнь близкого, почти родного человека?
– Репутация, – отводя взгляд в сторону, признался Питер. – Но из каждого правила есть исключение. Агентом Ляффон я жертвовать не собираюсь.
Наверное, не стоит скрывать, что старина Реддвей испытывал к Марго определенную слабость. Нет, это не была в чистом виде платоническая любовь. Скорее, это больше походило на отцовскую заботу…
И Питер поступил так, как должен поступать настоящий мужчина в самые экстренные моменты. Он во всех красках представил себе взбучку, которую обязательно получит от вышестоящего командования. Не исключено, что его вежливо попросят подать в отставку…
Теперь другого ничего не оставалось, и Реддвей решился на контакт с «конкурирующей фирмой». Когда его соединили с Силлитоу, Питер без всякого предисловия заявил:
– Я буду с вами предельно откровенен и надеюсь на взаимность. Давайте поговорим как разведчик с разведчиком. Начну с того, что Лидо – наш агент, но, поверьте, мы не хотели причинить вреда вашему ведомству. Я сейчас постараюсь вам все объяснить…
Но Патрик категорически отказался обсуждать столь пикантную тему по телефону. Реддвей сразу просек, что дело тут не в боязни быть подслушанным, ведь линия имела стопроцентную защиту от вражеского проникновения. Просто Силлитоу был настолько ошарашен признанием Питера, что не смог мгновенно выработать стратегию своих действий. Ему нужна была передышка, чтобы прийти в себя и собраться с мыслями…