– Ну что это может быть? Что это может быть? – твердил Турецкий, внимательно вслушиваясь в приятный женский голос. – Передатчик может быть где угодно, его не засечь. Что же это такое? Прямо как молитва.
– Что? – Гоша вздрогнул. – Что вы сказали?
– Я говорю – прямо как молитва какая-то.
Мамонтов медленно встал, окинул взглядом всех присутствующих и тихо сказал:
– Это не молитва. Это код.
– В каком смысле? – Реддвей удивленно вскинул бровь.
– Это код. – Повторил Гоша. – Знаете, какие были последние слова Дронова?
– Какие? – спросил Турецкий, чувствуя, что сейчас последнее звено в цепочке замкнется.
– «И чего нет, того нельзя считать». А через несколько минут он уже был мертв.
– Ниточка! – выдохнул Турецкий.
– Что? – не понял Реддвей.
– Дронов говорил про жемчужное ожерелье. А я все думал, какая же нитка связывает воедино бусины? Это код.
– Да, первая половина фразы включает механизм! – подхватил Гоша.
– Считать! Помните? Кто-то у террористов тоже сказал эту фразу, а потом взрыв! – торопил свою мысль Турецкий.
– Вторая половина фразы заставляет механизм саморазрушиться, – продолжил Реддвей.
– Кажется… – Турецкий забегал по комнате. – Кажется… И даже не просто кажется – точно. Я когда-то изучал документы МГБ. Оказывается, еще с тридцатых годов там велись опыты по гипнотическому внушению. Курировал сам Берия. Даже Вольфа Мессинга приглашали. Был такой у нас знаменитый гипнотизер. А потом в сорок девятом лабораторию вдруг всю разогнали, а руководителей ее расстреляли.
– За что?
– Ну, как бы за антисоветскую деятельность, за шпионаж. За метафизические ненаучные способы в работе.
– Ерунда какая-то, – не понял Реддвей.
– То-то и оно, что ерунда. Я тогда еще сомневался. А теперь уверен. Лаборатория опыты завершила. И завершила успешно!
– Ты хочешь сказать, что им удалось…
– Им удалось закодировать агентов, как механизмы, на включение и самоуничтожение! Вот что им удалось! – почти закричал Турецкий.
– Что ты имеешь в виду?
– Это же элементарно. Все разведки это используют. Законсервированные агенты. Еще с пятидесятых. Понимаешь, откуда старики? Это же огромная сеть. Их внедрили тогда еще, а потом дали отбой. Их законсервировали. А теперь дали им команду на включение.
Реддвей все еще недоверчиво смотрел на Турецкого, а тот вдруг помрачнел…
– И знаешь, что еще?… – начал он тихо, но договорить не успел.
В комнату влетел Мамонтов. В руках он держал дроновский приемник. Оттуда раздавался красивый женский голос:
– Кривое не может сделаться прямым… – после паузы вдруг добавивший к набившей оскомину фразе: – И чего нет, того нельзя считать.
– Именно этого я и боялся, – сказал Турецкий.
Глава 53. Германия, Гармиш-Партенкирхен
Глава 54. Москва
– Что? – Гоша вздрогнул. – Что вы сказали?
– Я говорю – прямо как молитва какая-то.
Мамонтов медленно встал, окинул взглядом всех присутствующих и тихо сказал:
– Это не молитва. Это код.
– В каком смысле? – Реддвей удивленно вскинул бровь.
– Это код. – Повторил Гоша. – Знаете, какие были последние слова Дронова?
– Какие? – спросил Турецкий, чувствуя, что сейчас последнее звено в цепочке замкнется.
– «И чего нет, того нельзя считать». А через несколько минут он уже был мертв.
– Ниточка! – выдохнул Турецкий.
– Что? – не понял Реддвей.
– Дронов говорил про жемчужное ожерелье. А я все думал, какая же нитка связывает воедино бусины? Это код.
– Да, первая половина фразы включает механизм! – подхватил Гоша.
– Считать! Помните? Кто-то у террористов тоже сказал эту фразу, а потом взрыв! – торопил свою мысль Турецкий.
– Вторая половина фразы заставляет механизм саморазрушиться, – продолжил Реддвей.
– Кажется… – Турецкий забегал по комнате. – Кажется… И даже не просто кажется – точно. Я когда-то изучал документы МГБ. Оказывается, еще с тридцатых годов там велись опыты по гипнотическому внушению. Курировал сам Берия. Даже Вольфа Мессинга приглашали. Был такой у нас знаменитый гипнотизер. А потом в сорок девятом лабораторию вдруг всю разогнали, а руководителей ее расстреляли.
– За что?
– Ну, как бы за антисоветскую деятельность, за шпионаж. За метафизические ненаучные способы в работе.
– Ерунда какая-то, – не понял Реддвей.
– То-то и оно, что ерунда. Я тогда еще сомневался. А теперь уверен. Лаборатория опыты завершила. И завершила успешно!
– Ты хочешь сказать, что им удалось…
– Им удалось закодировать агентов, как механизмы, на включение и самоуничтожение! Вот что им удалось! – почти закричал Турецкий.
– Что ты имеешь в виду?
– Это же элементарно. Все разведки это используют. Законсервированные агенты. Еще с пятидесятых. Понимаешь, откуда старики? Это же огромная сеть. Их внедрили тогда еще, а потом дали отбой. Их законсервировали. А теперь дали им команду на включение.
Реддвей все еще недоверчиво смотрел на Турецкого, а тот вдруг помрачнел…
– И знаешь, что еще?… – начал он тихо, но договорить не успел.
В комнату влетел Мамонтов. В руках он держал дроновский приемник. Оттуда раздавался красивый женский голос:
– Кривое не может сделаться прямым… – после паузы вдруг добавивший к набившей оскомину фразе: – И чего нет, того нельзя считать.
– Именно этого я и боялся, – сказал Турецкий.
Глава 53. Германия, Гармиш-Партенкирхен
…Сообщения стали поступать через час.
Только выделить из сотен самоубийств те, что касались плана «Кристалл», было не так уж просто.
У компьютера собралась почти вся группа. Интернет выдавал интересующие группу сведения почти непрерывно. Цифры подавляли. Оказалось, что на Земле огромному числу людей не остается ничего другого, как сунуть голову в петлю или броситься из окна.
Да, здесь попадались люди психически ненормальные, их было большинство, но были и вполне здоровые. Странно, но по возрастам этот траурный состав почти не различался. Всплеск был в юношеском, нежном возрасте (возможно, любовные переживания, а может быть, – это предположила Кати, – наркотики), а потом ровно-ровно-ровно. И опять всплеск в старости. Это тоже понятно – болезни, безысходность… Но пугали больше всего цифры. Их было столько, этих самоубийц!
– Когда лежишь в больнице, – сказала Марго, – кажется, что весь мир болен. А теперь создается впечатление, что всем сразу надоело жить.
Из этих тысяч и тысяч покончивших с собой надо было по деталям установить тех, кто мог быть причастен к плану. Работа оказалась почти непосильная. Ведь приходилось почти что гадать на кофейной гуще. Ну кто точно знает, почему покончила с собой обычная домохозяйка, у которой пятеро детей и муж водитель-дальнобойщик.
– Потому и покончила, – невесело пошутил Гарджулло.
Однако кто знает, не могла ли эта многодетная мать в свободное от кухни время скупать акции «Марс» или переправлять в тайные гранильные мастерские необработанные алмазы.
– Ограничим круг, – сказал Турецкий, когда понял, что сейчас они просто вязнут в этом море суицидов. – Будем искать только тех, кому к пятьдесят второму году было не меньше двадцати лет. Они были внедрены тогда, значит, должны были быть вполне взрослыми людьми.
Да, круг ограничился, но не намного, потому что всплеск самоубийств приходился именно на этот преклонный возраст. Но все-таки искать стало легче.
По именным карточкам, по незначительным деталям, а чаще всего интуитивно группа находила тех, кому было внушено более сорока лет назад: убей себя во что бы то ни стало.
– Страшная штука – человеческий мозг, – сказал Мамонтов. – В него можно такого навалить – фильм ужасов покажется мелодрамой. Кстати, сами фильмы ужасов тоже ведь продукт ума.
– И все-таки хорошо, когда мозг есть, – иронично заметил Джек. – Подумать можно…
Он уже дописывал свой фантастический роман. Что-то про космонавтов в тридцатом веке на планете Альфа.
Всем было очень неприятно копаться в личных делах людей, сведших счеты с жизнью.
Но картина, даже если сбросить пятьдесят процентов на ошибки, представала грандиозная.
Министры, военные, банкиры, торговцы, промышленники, служащие таможен и аукционов были разбросаны по всему миру. От Нью-Йорка да Сиднея, от Хельсинки до Пекина.
Но самым сенсационным из этих сообщений было сообщение о том, что покончил с собой шеф контрразведки «Марс» Патрик Силлитоу.
Турецкий несколько раз перечитал распечатку с этим сообщением и все никак не мог поверить. Позвонили в МИ-5, оказалось – точно. Правда, там выдвинули какой-то пристойный предлог – болезнь, неурядицы, проблемы с «Марс».
– Что-то раньше эти проблемы не заставляли его пускать пулю в лоб, – сказал Турецкий.
Все остальные агенты были ему неведомы. А с Силлитоу он разговаривал всего несколько дней назад. Кто мог подумать?
– Только не говори, что ты давно обо всем догадывался, – сказал Реддвей.
– Я – нет. А вот русская пословица гласит: рыба тухнет с головы. Нам бы сразу понять, что против англичан, против мощной контрразведки, которая даже внедрила своего агента к террористам, даже самому гениальному мошеннику воевать было бессмысленно. Если бы не подсадная утка… И потом, ты знаешь, Питер, я с ним разговаривал… Что-то меня в нем насторожило. Теперь – понятно.
– Вот черт! А ведь мы к нему сунули Марго! – запоздало испугался Реддвей.
– Мы ему и план «Кристалл» сунули, хотя он его знал как свои пять пальцев, – напомнила Марго, прищурив огромные глаза.
– А может быть, и не знал, – мотнул головой Турецкий. – Скорее всего, он выполнял только свою часть работы, а в остальное посвящен не был…
– Может быть…
Сводки поступали еще, но теперь сенсаций уже не было. Потрясал только масштаб.
– Эти люди могли бы начать мировую революцию, – задумчиво сказал Реддвей.
– У них была другая задача, хотя в чем-то схожая, – согласился Турецкий. – А ведь где-то сидят, наверное, агенты и с таким заданием – устроить мировую революцию…
– Не дай Бог, – замахал руками Реддвей.
– Интересно, какой они выберут код?
– Включение будет звучать так, – подхватил тему Барагин, – «как у тети Маши в попе потеряли клизму». Отклик: «призрак бродит по Европе, призрак коммунизма».
– Типун тебе на язык, – суеверно замахала руками Кати, памятуя о мрачных пророчествах Барагина.
– А наш-то призрак, – не дал даже отсмеяться команде Турецкий, – тоже где-то бродит.
– Вы имеете в виду Солонина? – спросила Кати, продолжая юмористическую ноту.
– Я… Я даже не знаю, кого имею в виду.
– И вот это мы будем сообщать президентам трех, нет теперь уже четырех стран? – спросил Реддвей. – Вот для этого они создавали наш «Пятый уровень»?
– Ну, кое-что мы сделали, – вяло заметил Турецкий.
Ему стало тоскливо. Снова он думал ни о чем, вернее, очень конкретно и очень безысходно: «А уж эту загадку мне не разрешить…»
Только выделить из сотен самоубийств те, что касались плана «Кристалл», было не так уж просто.
У компьютера собралась почти вся группа. Интернет выдавал интересующие группу сведения почти непрерывно. Цифры подавляли. Оказалось, что на Земле огромному числу людей не остается ничего другого, как сунуть голову в петлю или броситься из окна.
Да, здесь попадались люди психически ненормальные, их было большинство, но были и вполне здоровые. Странно, но по возрастам этот траурный состав почти не различался. Всплеск был в юношеском, нежном возрасте (возможно, любовные переживания, а может быть, – это предположила Кати, – наркотики), а потом ровно-ровно-ровно. И опять всплеск в старости. Это тоже понятно – болезни, безысходность… Но пугали больше всего цифры. Их было столько, этих самоубийц!
– Когда лежишь в больнице, – сказала Марго, – кажется, что весь мир болен. А теперь создается впечатление, что всем сразу надоело жить.
Из этих тысяч и тысяч покончивших с собой надо было по деталям установить тех, кто мог быть причастен к плану. Работа оказалась почти непосильная. Ведь приходилось почти что гадать на кофейной гуще. Ну кто точно знает, почему покончила с собой обычная домохозяйка, у которой пятеро детей и муж водитель-дальнобойщик.
– Потому и покончила, – невесело пошутил Гарджулло.
Однако кто знает, не могла ли эта многодетная мать в свободное от кухни время скупать акции «Марс» или переправлять в тайные гранильные мастерские необработанные алмазы.
– Ограничим круг, – сказал Турецкий, когда понял, что сейчас они просто вязнут в этом море суицидов. – Будем искать только тех, кому к пятьдесят второму году было не меньше двадцати лет. Они были внедрены тогда, значит, должны были быть вполне взрослыми людьми.
Да, круг ограничился, но не намного, потому что всплеск самоубийств приходился именно на этот преклонный возраст. Но все-таки искать стало легче.
По именным карточкам, по незначительным деталям, а чаще всего интуитивно группа находила тех, кому было внушено более сорока лет назад: убей себя во что бы то ни стало.
– Страшная штука – человеческий мозг, – сказал Мамонтов. – В него можно такого навалить – фильм ужасов покажется мелодрамой. Кстати, сами фильмы ужасов тоже ведь продукт ума.
– И все-таки хорошо, когда мозг есть, – иронично заметил Джек. – Подумать можно…
Он уже дописывал свой фантастический роман. Что-то про космонавтов в тридцатом веке на планете Альфа.
Всем было очень неприятно копаться в личных делах людей, сведших счеты с жизнью.
Но картина, даже если сбросить пятьдесят процентов на ошибки, представала грандиозная.
Министры, военные, банкиры, торговцы, промышленники, служащие таможен и аукционов были разбросаны по всему миру. От Нью-Йорка да Сиднея, от Хельсинки до Пекина.
Но самым сенсационным из этих сообщений было сообщение о том, что покончил с собой шеф контрразведки «Марс» Патрик Силлитоу.
Турецкий несколько раз перечитал распечатку с этим сообщением и все никак не мог поверить. Позвонили в МИ-5, оказалось – точно. Правда, там выдвинули какой-то пристойный предлог – болезнь, неурядицы, проблемы с «Марс».
– Что-то раньше эти проблемы не заставляли его пускать пулю в лоб, – сказал Турецкий.
Все остальные агенты были ему неведомы. А с Силлитоу он разговаривал всего несколько дней назад. Кто мог подумать?
– Только не говори, что ты давно обо всем догадывался, – сказал Реддвей.
– Я – нет. А вот русская пословица гласит: рыба тухнет с головы. Нам бы сразу понять, что против англичан, против мощной контрразведки, которая даже внедрила своего агента к террористам, даже самому гениальному мошеннику воевать было бессмысленно. Если бы не подсадная утка… И потом, ты знаешь, Питер, я с ним разговаривал… Что-то меня в нем насторожило. Теперь – понятно.
– Вот черт! А ведь мы к нему сунули Марго! – запоздало испугался Реддвей.
– Мы ему и план «Кристалл» сунули, хотя он его знал как свои пять пальцев, – напомнила Марго, прищурив огромные глаза.
– А может быть, и не знал, – мотнул головой Турецкий. – Скорее всего, он выполнял только свою часть работы, а в остальное посвящен не был…
– Может быть…
Сводки поступали еще, но теперь сенсаций уже не было. Потрясал только масштаб.
– Эти люди могли бы начать мировую революцию, – задумчиво сказал Реддвей.
– У них была другая задача, хотя в чем-то схожая, – согласился Турецкий. – А ведь где-то сидят, наверное, агенты и с таким заданием – устроить мировую революцию…
– Не дай Бог, – замахал руками Реддвей.
– Интересно, какой они выберут код?
– Включение будет звучать так, – подхватил тему Барагин, – «как у тети Маши в попе потеряли клизму». Отклик: «призрак бродит по Европе, призрак коммунизма».
– Типун тебе на язык, – суеверно замахала руками Кати, памятуя о мрачных пророчествах Барагина.
– А наш-то призрак, – не дал даже отсмеяться команде Турецкий, – тоже где-то бродит.
– Вы имеете в виду Солонина? – спросила Кати, продолжая юмористическую ноту.
– Я… Я даже не знаю, кого имею в виду.
– И вот это мы будем сообщать президентам трех, нет теперь уже четырех стран? – спросил Реддвей. – Вот для этого они создавали наш «Пятый уровень»?
– Ну, кое-что мы сделали, – вяло заметил Турецкий.
Ему стало тоскливо. Снова он думал ни о чем, вернее, очень конкретно и очень безысходно: «А уж эту загадку мне не разрешить…»
Глава 54. Москва
Солонин снова ехал в Шереметьево. Ехал за три часа до отлета. Просто не хотелось без дела сидеть в Москве.
И ругал себя на чем свет стоит:
«Вот не надо было тогда уезжать. Вот надо было докопать все, а потом ехать к Турецкому и плакаться на свою долю горемычную, дескать, я вам не мальчик, я не могу без полного знания ситуации. Ну вот я ситуацию всю узнал. И что? Много я доброго сделал? Малинова упустил. Еще раз узнал, что политика – дело циничное. И все? Ну, наказал несчастных ментов, дал поспать водителю-волгарю и прислуге мальчика Димы. Единственный добрый человек встретился на моем пути – Фридман, так и его уберечь не смог».
Автобус шел со всеми остановками. Долго стоял в пробке у метро «Аэропорт», потом снова потащился со скоростью черепахи.
«Сыщик хренов, придурок с бицепсами. Это тебе не часовых валить. Тут думать надо. Куда все тропки вели с самого начала? Да к Малинову и вели. Если, конечно, исключить Берию и Цирева. Вот за Диму и надо было сразу браться. Он же лежал с гэбэшником в больнице, он был у его смертного одра, ему тот поверил свою сокровенную тайну. Только он один мог завертеть всю эту катавасию…»
Солонин нахмурил лоб. Что-то в этих размышлениях ему не нравилось. Что-то царапало его, какая-то была ложь во всей этой истории. Какая-то изначальная неорганичность.
Он начал прокручивать ее в своем мозгу еще и еще раз и вдруг остановился.
«Мамочка родная! Ну и вкус у меня, если я во все это поверил! Ну и психолог из меня, если я даже мысль такую мог допустить! Да гнать меня из „Пятого уровня“ в три шеи! Что за умильную картинку я себе нарисовал – прожженный гэбист исповедуется Малинову на смертном одре! Ну и картинка! Фигня все это, дорогие товарищи! Все это липа и развесистая клюква!»
– Метро «Сокол», – сказал водитель.
«Сокол ты, Сокол, жопа, – вспомнил старый анекдот про космонавта Солонин. – Сокол…»
А в следующую минуту он уже протискивался в закрывающуюся дверь.
Нет, все– таки из команды его гнать рано. Он умеет хотя бы исправлять свои ошибки. Он хоть и запоздало, но начинает что-то сопоставлять. В памяти вдруг всплывают детали. Чьи-то глаза, руки… Да-да, именно руки… Вот именно на руки он внимания и не обратил. А ведь это так бросалось в глаза.
Через Ленинградку в этом месте перебежать – смерти подобно. Машины несутся с такой плотностью – иглу не просунешь! Но Солонин бежал, как по чистому полю.
Вот и Алабяна. А здесь – направо, в этот уголок рая посреди загазованной Москвы.
Дача Фридмана была третьей. И Солонин остановил свой лёт почти у калитки.
Сейчас все должно было решиться. Или он полный идиот, или операция «Кристалл» будет сегодня завершена.
Во дворе лаяла огромная собака. У Солонина радостно забилось сердце. В прошлый раз ее не было.
Да, эта собака могла разорвать на мелкие кусочки. Но только не Солонина. Впрочем, хитрости здесь не было никакой. Любое животное понимает доброе слово. Вот люди – нет.
Как только собака завиляла хвостом и скрылась в будке, занавеска в доме чуть колыхнулась.
Солонин успел это заметить. Поэтому не стал стучать в дверь и дожидаться, пока хозяева соизволят ему открыть.
Он со всей дури ломанулся в окно – и успел вовремя.
Белоголовый старик с водянисто-голубыми глазами вскидывал ружье. Солонин выбил оружие ударом ноги и повалил старика на ковер. Впрочем, больше резких движений не потребовалось. Старик затих.
– Здравствуйте, Георгий Карлович, – сказал Солонин, вставая с пола. – Или вас теперь надо звать Семеном Семеновичем.
Старик пополз к дивану и с трудом на него взобрался. Мучительный кашель заставил его тщедушное тело забиться надолго.
– Не долечились? – сочувственно спросил Солонин. – А вроде бы лечились от во-от такущей язвы, – растянул он руки по-рыбацки. – Интересно как. Я думал, только у нас мастера грима работают, оказывается, нет ничего нового под луной. Кстати, это не вы выбирали фразу из Екклезиаста? Нет, наверное, не вы. Вы же в Бога не веруете, правда? А вот во что вы верите, Георгий Карлович, так это в то, что можно всех на свете обвести вокруг пальца? Что можно запросто убить своего лечащего врача и выдать его за свой собственный труп? А потом еще жить в его доме. А ведь это какое-то некрофильство. Вы что, труп потом сами сюда таскали? Чтоб уж наверняка.
– Кто тебя навел? – наконец подал голос Цирев.
– Никто, отдам должное вам, Георгий Карлович, вернее, вашему большому вкусу.
– Мне насрать! – гаркнул Цирев.
– Да, помнится, фекальная тема вас очень прельщала, – улыбнулся Солонин. – Но очень уж грубо вы действуете. Знаете, врачи все же больных не судят. Они их лечат. И очень переживают, если больной умрет. Вот с этим вы переборщили. А по сути – верно. Такая самокритика!
Цирев сжал кулаки.
– А теперь мне объясните ради, знаете ли, любопытства, зачем вы остальных агентов-то кончили? Они бы на вас еще работали и работали…
– Негде уже работать стало, – зло передернулся старик. – Везде успели кислород перекрыть.
– И вот так просто – потому что не нужны? – поразился Солонин.
– Да, шваль выбрасывают, – ощерился Цирев.
Солонин пожал плечами. И загрустил. Старик беспощадно тащил за собой в могилу и остальных.
Цирев сидел, сжав костлявые кулаки.
– Заинтригованы, да? – решил не жалеть старика Солонин.
– Ну хорошо, заинтригован, как догадался, гаденыш? – выдал свой потайной интерес Цирев.
– А руки, – кивнул Солонин. – У Фридмана руки были работящие, сильные, надежные. А у вас – слабые, тонкие. Это я раньше палачей представлял себе с волосатыми ручищами. Теперь знаю – у них руки изнеженные, бездельные. Ими только на гашетку и нажимать…
Цирев опешенно уставился на свои пальцы.
– Ну, пошли, – сказал ему Солонин. – Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал.
– Ты же агент? – опустив голову, вдруг спросил Цирев. – Из наших?
– Нет, дядя, я из других. Как хорошо заметил один мой знакомый, я – космополит. А изменников даже у вас наказывали строго. Пеньковского вот, говорят, живьем сожгли, а потом другим в назидание об этом кино показывали.
– Я не Пеньковский.
– Вы, дядя, хуже.
– У меня есть счет в швейцарском… – вскинул на Виктора умоляющие глаза Цирев.
– Мимо, – перебил Солонин.
– Наличными пять миллионов…
– Проехали.
– Я не хочу умирать, – вдруг сузил бесцветные глаза Цирев.
– Это ваше личное дело. Поехали.
Цирев встал.
– Я убил Берию! – закричал он почти истерично.
– У вас будет хорошая компания, – беспощадно улыбнулся Солонин. – Довольно, не до мемуаров.
– Кривое не может сделаться прямым, а чего нет, нельзя считать! – выкрикнул, как заклинание, Цирев.
Солонин сложил руки на груди. Он ждал, он, конечно, не дал бы этому мерзкому старику покончить с собой, но он точно знал – тот и не покончит.
– Кривое не может сделаться прямым! – закричал Цирев.
– Это точно, – согласился Солонин. – И не пытайтесь.
Он приобнял старика за плечи, накинул на него пиджак и тихо вывел из дому.
До прокуратуры они добирались на частнике.
Разбитной парень, водитель «Жигулей» решил, что везет нежно любящих друг друга отца и сына.
Разбор операции проводили Турецкий, Реддвей и Меркулов, который специально для этого прилетел в Германию.
Теперь– то все оказалось ясным и даже до обидного простым.
«Марс» – корпорация, которая почти монопольно владеет рынком бриллиантов по всей нашей планете и не хочет делиться ни с кем, когда-то показалась нашим эмгэбэшникам весьма уязвимым и очень лакомым куском. Чтобы подвинуть, а если возможно, то и вообще прикончить «Марс», была затеяна операция «Кристалл». Сам Берия принимал участие в ее разработке. Была создана грандиозная цепь агентуры по всему свету. Причем агенты были не просто преданы делу, они были по существу механизмами. Кодовыми словами этот человеческий механизм «включался», а в случае провала или опасности «выключался» – человек просто кончал с собой.
Однако Берию расстреляли, МГБ реформировали, операцию не завершили.
Казалось, о ней вообще забыли. Но далеко не все. Генерал КГБ Цирев (это он допрашивал Берию перед казнью) дождался наконец своего часа. И снова запустил «Кристалл» в действие. Хитроумный его план сводился к тому, что легальную часть операции завертит само Российское государство – России тоже выгодно подвинуть на мировом рынке «Марс», а вот нелегальную – грязную, террористическую, уголовную, которая в конечном счете отсечет государство от операции, проводили расконсервированные бывшие агенты Берии, а теперь – Цирева.
Взрыв в Тель-Авиве имел двойную цель – сорвать конференцию алмазодобытчиков, которые пытались вполне законно договориться о своем участии в торговле бриллиантами, то есть несколько потеснить «Марс», а с другой стороны, оставить столь явные улики участия самого «Марс» в этом взрыве, чтобы и тут разразился мировой скандал. В «Исламском джихаде» было два агента Силлитоу – англичанин, исполняющий роль болванчика, якобы следящего за этой террористической организацией, и агент Цирева – старик, который и «выключил» себя вместе с остальными.
С этого взрыва все и завертелось.
Тут же стали известны миру не вполне честные действия России, которая добывает алмазы на Кулойском плато. Здесь реноме государства очень ловко подпортил Дронов. На самом деле плато не разрабатывалось. Алмазы возили из Африки. Сложновато, но цель оказалась достигнутой – Россия отступилась от своей цели – потеснить «Марс». Да еще «Голден АД»! Эта хитрая выдумка Цирева реализовывалась руками Силлитоу. Тут тоже было несколько целей. Опять же подставить Россию и снова нагадить «Марс». Обе цели достигнуты.
Малинов, конечно, был действительно мальчиком на побегушках. Его и кончили, потому что отбегался.
«Пятый уровень» наступал событиям на пятки. И в конце концов раскрыл почти всю дьявольски хитроумную операцию. Вот тогда Цирев и отдал приказ своим законсервированным агентам – «выключиться».
Силлитоу тоже оказался среди «механических» людей, агентов Берии – Цирева. Начальник службы «Марс» всю жизнь работал против своих же.
Разгребать эти завалы предстояло теперь дипломатам и политикам.
Президенты России и США долго говорили обо всем случившемся. Не во всем согласились друг с другом, однако одно утвердили точно – «Пятый уровень» создан не зря.
– А вот я не доволен вами, – сказал Турецкий, когда Меркулов разложил все события по полочкам и даже передал приветы и благодарности от президентов Америки и России. – Ну-ка вспомните, сколько мы дров наломали…
– Брось, Саша, – мягко остановил его Меркулов. – Это же была первая широкомасштабная операция. На ошибках учатся. Слава Богу, ваши ребята не заплатили за свои ошибки жизнями. Все живы и здоровы.
Джек Фрэнки вдруг достал из-под стола свой ноутбук и стал быстро стучать по клавишам.
– Э-э, – поднял палец Реддвей, – ничего не записывать.
– А я и не записываю, – отозвался Джек. – Я стираю.
– Что?
– Да свою фантастику.
– С ума сойти! – рассмеялся Марио. – Столько трудов!
– А почему? – поинтересовалась Кати.
– С планеты Альфа улетели все злодеи? – спросила Ляффон.
– Нет, Джеку самому стало страшно, – балагурил Барагин.
– Ничего мне не страшно. Просто жизнь куда богаче любой выдумки, – как откровение выдал он.
– Это точно! – рассмеялся вдруг Солонин. – Теперь-то мы знаем это наверняка.
И вдруг все, кто сидел в просторном кабинете, кто только что серьезно и даже мрачновато выслушивал «разбор полетов», улыбнулись.
– «Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать», – нараспев заговорил Мамонтов. – А дальше там вот что – «во многой мудрости много печали» и «кто умножает познания, умножает скорбь».
– Не согласен! – сказал Турецкий.
И эти его слова почему-то вызвали бурный всплеск веселья.
Действительно, чего ж тут скорбеть – зла на земле стало чуть меньше…
И ругал себя на чем свет стоит:
«Вот не надо было тогда уезжать. Вот надо было докопать все, а потом ехать к Турецкому и плакаться на свою долю горемычную, дескать, я вам не мальчик, я не могу без полного знания ситуации. Ну вот я ситуацию всю узнал. И что? Много я доброго сделал? Малинова упустил. Еще раз узнал, что политика – дело циничное. И все? Ну, наказал несчастных ментов, дал поспать водителю-волгарю и прислуге мальчика Димы. Единственный добрый человек встретился на моем пути – Фридман, так и его уберечь не смог».
Автобус шел со всеми остановками. Долго стоял в пробке у метро «Аэропорт», потом снова потащился со скоростью черепахи.
«Сыщик хренов, придурок с бицепсами. Это тебе не часовых валить. Тут думать надо. Куда все тропки вели с самого начала? Да к Малинову и вели. Если, конечно, исключить Берию и Цирева. Вот за Диму и надо было сразу браться. Он же лежал с гэбэшником в больнице, он был у его смертного одра, ему тот поверил свою сокровенную тайну. Только он один мог завертеть всю эту катавасию…»
Солонин нахмурил лоб. Что-то в этих размышлениях ему не нравилось. Что-то царапало его, какая-то была ложь во всей этой истории. Какая-то изначальная неорганичность.
Он начал прокручивать ее в своем мозгу еще и еще раз и вдруг остановился.
«Мамочка родная! Ну и вкус у меня, если я во все это поверил! Ну и психолог из меня, если я даже мысль такую мог допустить! Да гнать меня из „Пятого уровня“ в три шеи! Что за умильную картинку я себе нарисовал – прожженный гэбист исповедуется Малинову на смертном одре! Ну и картинка! Фигня все это, дорогие товарищи! Все это липа и развесистая клюква!»
– Метро «Сокол», – сказал водитель.
«Сокол ты, Сокол, жопа, – вспомнил старый анекдот про космонавта Солонин. – Сокол…»
А в следующую минуту он уже протискивался в закрывающуюся дверь.
Нет, все– таки из команды его гнать рано. Он умеет хотя бы исправлять свои ошибки. Он хоть и запоздало, но начинает что-то сопоставлять. В памяти вдруг всплывают детали. Чьи-то глаза, руки… Да-да, именно руки… Вот именно на руки он внимания и не обратил. А ведь это так бросалось в глаза.
Через Ленинградку в этом месте перебежать – смерти подобно. Машины несутся с такой плотностью – иглу не просунешь! Но Солонин бежал, как по чистому полю.
Вот и Алабяна. А здесь – направо, в этот уголок рая посреди загазованной Москвы.
Дача Фридмана была третьей. И Солонин остановил свой лёт почти у калитки.
Сейчас все должно было решиться. Или он полный идиот, или операция «Кристалл» будет сегодня завершена.
Во дворе лаяла огромная собака. У Солонина радостно забилось сердце. В прошлый раз ее не было.
Да, эта собака могла разорвать на мелкие кусочки. Но только не Солонина. Впрочем, хитрости здесь не было никакой. Любое животное понимает доброе слово. Вот люди – нет.
Как только собака завиляла хвостом и скрылась в будке, занавеска в доме чуть колыхнулась.
Солонин успел это заметить. Поэтому не стал стучать в дверь и дожидаться, пока хозяева соизволят ему открыть.
Он со всей дури ломанулся в окно – и успел вовремя.
Белоголовый старик с водянисто-голубыми глазами вскидывал ружье. Солонин выбил оружие ударом ноги и повалил старика на ковер. Впрочем, больше резких движений не потребовалось. Старик затих.
– Здравствуйте, Георгий Карлович, – сказал Солонин, вставая с пола. – Или вас теперь надо звать Семеном Семеновичем.
Старик пополз к дивану и с трудом на него взобрался. Мучительный кашель заставил его тщедушное тело забиться надолго.
– Не долечились? – сочувственно спросил Солонин. – А вроде бы лечились от во-от такущей язвы, – растянул он руки по-рыбацки. – Интересно как. Я думал, только у нас мастера грима работают, оказывается, нет ничего нового под луной. Кстати, это не вы выбирали фразу из Екклезиаста? Нет, наверное, не вы. Вы же в Бога не веруете, правда? А вот во что вы верите, Георгий Карлович, так это в то, что можно всех на свете обвести вокруг пальца? Что можно запросто убить своего лечащего врача и выдать его за свой собственный труп? А потом еще жить в его доме. А ведь это какое-то некрофильство. Вы что, труп потом сами сюда таскали? Чтоб уж наверняка.
– Кто тебя навел? – наконец подал голос Цирев.
– Никто, отдам должное вам, Георгий Карлович, вернее, вашему большому вкусу.
– Мне насрать! – гаркнул Цирев.
– Да, помнится, фекальная тема вас очень прельщала, – улыбнулся Солонин. – Но очень уж грубо вы действуете. Знаете, врачи все же больных не судят. Они их лечат. И очень переживают, если больной умрет. Вот с этим вы переборщили. А по сути – верно. Такая самокритика!
Цирев сжал кулаки.
– А теперь мне объясните ради, знаете ли, любопытства, зачем вы остальных агентов-то кончили? Они бы на вас еще работали и работали…
– Негде уже работать стало, – зло передернулся старик. – Везде успели кислород перекрыть.
– И вот так просто – потому что не нужны? – поразился Солонин.
– Да, шваль выбрасывают, – ощерился Цирев.
Солонин пожал плечами. И загрустил. Старик беспощадно тащил за собой в могилу и остальных.
Цирев сидел, сжав костлявые кулаки.
– Заинтригованы, да? – решил не жалеть старика Солонин.
– Ну хорошо, заинтригован, как догадался, гаденыш? – выдал свой потайной интерес Цирев.
– А руки, – кивнул Солонин. – У Фридмана руки были работящие, сильные, надежные. А у вас – слабые, тонкие. Это я раньше палачей представлял себе с волосатыми ручищами. Теперь знаю – у них руки изнеженные, бездельные. Ими только на гашетку и нажимать…
Цирев опешенно уставился на свои пальцы.
– Ну, пошли, – сказал ему Солонин. – Поедем, красотка, кататься, давно я тебя поджидал.
– Ты же агент? – опустив голову, вдруг спросил Цирев. – Из наших?
– Нет, дядя, я из других. Как хорошо заметил один мой знакомый, я – космополит. А изменников даже у вас наказывали строго. Пеньковского вот, говорят, живьем сожгли, а потом другим в назидание об этом кино показывали.
– Я не Пеньковский.
– Вы, дядя, хуже.
– У меня есть счет в швейцарском… – вскинул на Виктора умоляющие глаза Цирев.
– Мимо, – перебил Солонин.
– Наличными пять миллионов…
– Проехали.
– Я не хочу умирать, – вдруг сузил бесцветные глаза Цирев.
– Это ваше личное дело. Поехали.
Цирев встал.
– Я убил Берию! – закричал он почти истерично.
– У вас будет хорошая компания, – беспощадно улыбнулся Солонин. – Довольно, не до мемуаров.
– Кривое не может сделаться прямым, а чего нет, нельзя считать! – выкрикнул, как заклинание, Цирев.
Солонин сложил руки на груди. Он ждал, он, конечно, не дал бы этому мерзкому старику покончить с собой, но он точно знал – тот и не покончит.
– Кривое не может сделаться прямым! – закричал Цирев.
– Это точно, – согласился Солонин. – И не пытайтесь.
Он приобнял старика за плечи, накинул на него пиджак и тихо вывел из дому.
До прокуратуры они добирались на частнике.
Разбитной парень, водитель «Жигулей» решил, что везет нежно любящих друг друга отца и сына.
Разбор операции проводили Турецкий, Реддвей и Меркулов, который специально для этого прилетел в Германию.
Теперь– то все оказалось ясным и даже до обидного простым.
«Марс» – корпорация, которая почти монопольно владеет рынком бриллиантов по всей нашей планете и не хочет делиться ни с кем, когда-то показалась нашим эмгэбэшникам весьма уязвимым и очень лакомым куском. Чтобы подвинуть, а если возможно, то и вообще прикончить «Марс», была затеяна операция «Кристалл». Сам Берия принимал участие в ее разработке. Была создана грандиозная цепь агентуры по всему свету. Причем агенты были не просто преданы делу, они были по существу механизмами. Кодовыми словами этот человеческий механизм «включался», а в случае провала или опасности «выключался» – человек просто кончал с собой.
Однако Берию расстреляли, МГБ реформировали, операцию не завершили.
Казалось, о ней вообще забыли. Но далеко не все. Генерал КГБ Цирев (это он допрашивал Берию перед казнью) дождался наконец своего часа. И снова запустил «Кристалл» в действие. Хитроумный его план сводился к тому, что легальную часть операции завертит само Российское государство – России тоже выгодно подвинуть на мировом рынке «Марс», а вот нелегальную – грязную, террористическую, уголовную, которая в конечном счете отсечет государство от операции, проводили расконсервированные бывшие агенты Берии, а теперь – Цирева.
Взрыв в Тель-Авиве имел двойную цель – сорвать конференцию алмазодобытчиков, которые пытались вполне законно договориться о своем участии в торговле бриллиантами, то есть несколько потеснить «Марс», а с другой стороны, оставить столь явные улики участия самого «Марс» в этом взрыве, чтобы и тут разразился мировой скандал. В «Исламском джихаде» было два агента Силлитоу – англичанин, исполняющий роль болванчика, якобы следящего за этой террористической организацией, и агент Цирева – старик, который и «выключил» себя вместе с остальными.
С этого взрыва все и завертелось.
Тут же стали известны миру не вполне честные действия России, которая добывает алмазы на Кулойском плато. Здесь реноме государства очень ловко подпортил Дронов. На самом деле плато не разрабатывалось. Алмазы возили из Африки. Сложновато, но цель оказалась достигнутой – Россия отступилась от своей цели – потеснить «Марс». Да еще «Голден АД»! Эта хитрая выдумка Цирева реализовывалась руками Силлитоу. Тут тоже было несколько целей. Опять же подставить Россию и снова нагадить «Марс». Обе цели достигнуты.
Малинов, конечно, был действительно мальчиком на побегушках. Его и кончили, потому что отбегался.
«Пятый уровень» наступал событиям на пятки. И в конце концов раскрыл почти всю дьявольски хитроумную операцию. Вот тогда Цирев и отдал приказ своим законсервированным агентам – «выключиться».
Силлитоу тоже оказался среди «механических» людей, агентов Берии – Цирева. Начальник службы «Марс» всю жизнь работал против своих же.
Разгребать эти завалы предстояло теперь дипломатам и политикам.
Президенты России и США долго говорили обо всем случившемся. Не во всем согласились друг с другом, однако одно утвердили точно – «Пятый уровень» создан не зря.
– А вот я не доволен вами, – сказал Турецкий, когда Меркулов разложил все события по полочкам и даже передал приветы и благодарности от президентов Америки и России. – Ну-ка вспомните, сколько мы дров наломали…
– Брось, Саша, – мягко остановил его Меркулов. – Это же была первая широкомасштабная операция. На ошибках учатся. Слава Богу, ваши ребята не заплатили за свои ошибки жизнями. Все живы и здоровы.
Джек Фрэнки вдруг достал из-под стола свой ноутбук и стал быстро стучать по клавишам.
– Э-э, – поднял палец Реддвей, – ничего не записывать.
– А я и не записываю, – отозвался Джек. – Я стираю.
– Что?
– Да свою фантастику.
– С ума сойти! – рассмеялся Марио. – Столько трудов!
– А почему? – поинтересовалась Кати.
– С планеты Альфа улетели все злодеи? – спросила Ляффон.
– Нет, Джеку самому стало страшно, – балагурил Барагин.
– Ничего мне не страшно. Просто жизнь куда богаче любой выдумки, – как откровение выдал он.
– Это точно! – рассмеялся вдруг Солонин. – Теперь-то мы знаем это наверняка.
И вдруг все, кто сидел в просторном кабинете, кто только что серьезно и даже мрачновато выслушивал «разбор полетов», улыбнулись.
– «Кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать», – нараспев заговорил Мамонтов. – А дальше там вот что – «во многой мудрости много печали» и «кто умножает познания, умножает скорбь».
– Не согласен! – сказал Турецкий.
И эти его слова почему-то вызвали бурный всплеск веселья.
Действительно, чего ж тут скорбеть – зла на земле стало чуть меньше…