Незнанский Фридрих Евсеевич. Золото дикой станицы

   — А что вам нужно? — почему-то враждебно спросила она, хотя раздражения они у нее не вызывали, скорее неясное опасение.
   — Где же вы пропадали? — спросил второй и улыбнулся ей довольно приятной улыбкой. — Мы вас тут заждались. Даже беспокоиться начали.
   — А я что, обязана сообщать органам, когда надумаю к родственникам съездить? — съязвила она.
   — Нет, конечно, просто мы вас искали, а соседи о вас ничего не знали. На всякий случай нужно хоть кого-то из соседей предупреждать. Мало ли что…
   — Что? — на Лилю что-то нашло, ей хотелось отвечать резко и непримиримо.
   — Ну вдруг к вам кто-то в квартиру полезет, а соседи не знают, что вас нет, подумают — что это к вам родственники пожаловали.
   — Прям, я соседям скажу, что меня не будет… Они тогда сами ко мне влезут.
   Парни переглянулись, подхватили ее сумки и вызвались проводить. Деваться было некуда, а так хоть польза какая-то от непрошенных гостей. Она все равно одним разом все захватить не смогла бы. В любом случае и так понятно — они от нее не отстанут. Все равно предстоит разговор. Почему-то она сразу решила — неприятный.
   Дома пахло пылью, нежилой дух витал, все-таки две недели отсутствовали.
   Дети пошли в свою комнату и не раздеваясь, рухнули на кровати. Только ботинки сняли. Куртки она уже сама с них снимала, да так пледами и прикрыла, не стала раздевать. Потому что присутствие посторонних в доме напрягало.
   Парни сидели на диване и о чем-то тихо переговаривались.
   — Я вас слушаю, — наконец сказала Лиля, закрыв за собой дверь в детскую.
   — Извините, у вас такой уставший вид, вам бы отдохнуть с дороги. Но у нас очень важное дело. Скажите, когда вы видели в последний раз своего бывшего мужа?
   Лиля в недоумении уставилась на высокого. Это он задал ей вопрос.
   — Чуть больше двух недель назад… — сразу ответила она.
   — А точнее? Чуть больше и две недели назад? — попросил уточнить высокий.
   — Ну если это так важно, то две недели назад.
   — И о чем у вас был разговор?
   — А-а, — отмахнулась рукой Лиля, — как обычно. О деньгах. Он денег мало дает на детей, все та жена загребает. У него несколько точек на Черкизовском рынке. Я точно знаю — денег у него много. Дела идут хорошо. А он все на ту семью тратит да в дело вкладывает. Нам совсем крохи достаются. А у меня же дети… Ишачу с утра до вечера, чтобы нужды не знали. Им и так несладко — без отца растут. А жизнь теперь дорогая, сами знаете. Не хватает нам. И каждый раз, как деньги отсчитывает, все норовит поменьше дать. То полкило конфет в счет алиментов дает. То какие-то копеечные кроссовки детям из своего же товара всучить пытается, а сам говорит, будто задорого купил в магазине, дескать — часть алиментов ушла на обувь детям. Ну я и не сдержусь, сорвусь, скандалить начинаю… Поругались мы с ним.
   — А почему же вы уехали к родственникам? Все-таки дети в школу ходят, занятия уже давно идут.
   — Надоело все, вот и поехала. Немного в себя прийти. А то мы с ним сильно поругались.
   — И он вам не звонил после этого?
   — Откуда?
   — Ну из дома, от второй жены.
   — А его дома и не было.
   Оба парня уставились на нее.
   — Откуда вы знаете?
   — Как откуда? Он прямиком от меня в психушку загремел.
   — Так, с этого места поподробнее. Теперь очень важно вспомнить, как все происходило, — высокий включил диктофон и сел рядом с Лилей за стол.
   — Ну, он пришел какой-то весь на нервах. Деньги дал, эти кроссовки всучить пытался, я не выдержала и швырнула их в угол. Он завелся, стал бегать по квартире, орать, что все мне мало. Что вообще все бабы его достали. Потом пошел в ванную. И заперся. Молчит и молчит. Я стала стучать, звать его, а там тишина. Испугалась, думаю — что он там делает? А у нас на двери в ванной крючок такой слабенький. Я как дернула дверь, ногой уперлась в стенку, крючок и вырвался с мясом. Смотрю — а Алишер стоит на краю ванны, петлю себе на шею надевает. У нас под потолком трубы проходят, так он бельевую веревку отвязал и решил на ней повеситься. Я чуть на месте не умерла. Никогда с ним ничего подобного не было. Я имею ввиду — никаких нервных срывов. В общем, я его стащила с ванны, в «Скорую» позвонила, они психперевозку вызвали. От меня его и забрали. А я на следующее утро и уехала. Очень мне тяжело после этого было. Из-за каких-то кроссовок… Вину свою чувствовала. Он же человек сильный, я имею ввиду — характер. А тут вдруг такое… А почему вы его ищете? — поинтересовалась наконец Лиля.
   — А он у нас в федеральный розыск объявлен.
   — Потому что пропал? Я ведь его жене, естественно, не звонила. Пусть сами разбираются. Наверное, она и заявила в милицию о том, что он исчез.
   — Вы помните номер его машины? — спросил тот, что поменьше.
   — Конечно помню. Мы же ее вместе покупали четыре года назад, а когда он ушел от меня к той шалаве, забрал ее. А мне квартиру оставил.
   Лиля назвала номер машины.
   — Теперь все ясно, — подытожил высокий.
   — Погоди, не торопись, — невысокий продолжал спрашивать.
   — Скажите, Лиля, а как он жил с новой женой?
   — Да откуда я знаю? Когда я к ним за деньгами приходила, она не показывалась. Он мне в коридоре деньги давал.
   — Так обычно вы сами к нему за деньгами ходили?
   — Да, он так хотел. Говорил, что ему некогда на другой конец города ездить. Вот я и удивилась, когда Алишер в этот раз сам деньги привез. Смурной какой-то был, не такой, как обычно. Детей не захотел повидать. Сказал, приедет поздно. чтобы они уже спали. Я-то к нему всегда детей привозила, чтобы не забывали отца. Да и он рад им был. Иногда в кафе их брал, мороженное покупал.
   — А в тот раз он на машине приехал?
   — Нет, точно нет. Когда его в психушку забрали, а утром я выходила во двор — машина не стояла. Я специально посмотрела. У нас двор небольшой, все свои машины ставят перед домом, сразу видно где чья. К тому же машина у нас приметная — желтого цвета.
   — Ну все ясно. Спасибо вам за информацию.
   — Да что все-таки произошло?
   Невысокий вопросительно взглянул на того, что повыше и тот кивнул.
   — Ваш бывший муж подозревается в убийстве.
   Лиля испуганно вскрикнула:
   — Не может быть! И кого он убил?
   — Да похоже всю свою вторую семью.
   Лиля побледнела, как полотно.
   — Когда?
   — За день до того, как пришел к вам.
   — Вот почему он тогда сам приехал ко мне… Чтобы я к нему не приезжала. И хотел повеситься… Как он мог?! Кошмар! — она всплеснула руками, в глазах ее стоял ужас.
   Невысокий с сожалением посмотрел на Лилю, но деловым тоном сказал:
   — Завтра вам придется приехать к нам. Нужно составить протокол допроса. Как свидетельницы по делу гражданина Ахметова.
   — Я приеду… — Лиля уже немного пришла в себя и пошла провожать людей, которые принесли ей такое страшное известие. Она вспомнила фразу Алишера «Как меня достали эти бабы!» Видно, в новой семье у него тоже было непросто. Какое счастье, что он от нее ушел! А то ведь и она с детьми могла оказаться на месте этой несчастной Нэли.
   Щеткин выслушал подробный отчет Михаила Бондарева и Константина Лобанкова.
   — Вот уж чего не ожидал. Везуха этому Ахметову. Как говориться — не было счастья, да несчастье помогло. Полмесяца кантовался в психушке, даже притворяться не пришлось. Считай — это время подарила ему судьба. То есть его прежняя жена. Обзванивайте психиатрические больницы, будем его вылавливать. Надо думать, за это время он уже основательно пришел в себя и в состоянии сообщить, за что же так взъелся на жену, что всю свою семью порубил, детей не пожалев, душегуб проклятый.
   Местонахождение душегуба выявили в течение получаса. Щеткин самолично поехал за ним, прихватив с собой Бондарева и Лобанкова. Константин сам напросился, дескать — никогда еще не бывал в психушке, охота поглядеть. Говорят, там интересные типы бродят. Был у него друг-товарищ Витек, косил от армии в психушке. Много интересного рассказывал. Теперь писателем стал. Рассказы о жизни пишет. И какой рассказ не возьми, обязательно в нем какой-нибудь типаж из психушки присутствует. А если и не из психушки, то ведет себя так, что сразу понятно — рано или поздно в оную его жизнь всенепременно забросит.
   — А сам-то он как? Нормальный? — Поинтересовался другом Константина Щеткин, вольготно развалясь в машине на переднем сиденье рядом с Бондаревым, который вел всегда аккуратно и по правилам. Берег государственное имущество, за что Петр его очень уважал.
   — Да как сказать, — призадумался Константин. — Немного с чудинкой, это точно. Какие-то свои правила у него в жизни. Например, через порог никогда не переступит, а обязательно перепрыгнет. С подскоком. Некоторые сильно удивляются. Но я уже привык. Еще зарядку по утрам всегда голый делает. Без трусов. Говорит — с самого утра все должно проветриваться. И легкие, и это самое… Или — первым сроду руки не подаст. Заразы боится. И если ему руку протягивают и никак отвертеться нельзя, он свою с таким видом подает, словно ее сейчас отрубать собираются. Мне иногда кажется, что она у него даже скрипит от напряжения. Не хочет подавать, а надо… Потом в карман ее прячет и долго там елозит, вытирает. А дома этот карман стирает. Сам видел. А в остальном вроде нормальный.
   — Ну и ну! — повертел головой Бондарев, удивляясь услышанному. — Так он у тебя точно псих, ему и косить не надо было.
   — Сам ты псих, — обиделся за друга Константин. — Каждый человек имеет право на свои…особенности. Я не могу назвать ни одного человека, кто был бы абсолютно нормален. Все со странностями.
   — Ну да, — недоверчиво ухмыльнулся Бондарев. — Вот скажи — какие у меня ты заметил странности?
   — Запросто скажу! — вскинулся Константин. — Ты когда баранку крутишь, все время левую ладонь приподнимаешь.
   — Чудак, я на скорость смотрю. А то у меня руки большие, спидометр закрывают, если больше восьмидесяти километров.
   — Да и у меня не маленькие, но я так не делаю, — заупрямился Константин.
   — Видел я, как ты на скорость смотришь. Ты заглядываешь на спидометр сбоку, одним глазом, как петух, — заржал Бондарев, довольный своей шуткой.
   Константин, который с юности страдал оттого, что у него был островатый изогнутый нос, он его про себя называл клювом и очень стеснялся стоять в профиль перед понравившимися девушками, не нашелся что ответить и легонько стукнул Бондарева по голове.
   — Не баловаться, когда человек за рулем! — строго приструнил его Щеткин, который слушал их треп вполуха, поскольку его мысли были совсем о другом, о предстоящей встрече с Ахметовым. — Не создавайте аварийной ситуации на дороге.
   — А чего он? — обиженно протянул Константин.
   — Ну прямо дети, — удивился Щеткин. — Мужикам по тридцатнику, а сознание, как у Плетневского сынка Васи! Так он же совсем еще ребенок…
   Они как раз проезжали мимо магазина с большой вывеской «Оружие».
   — Притормози, — попросил Щеткин Бондарева. И тот аккуратно протырился к тротуару между двумя «джипами» таких габаритов, что милицейский «мерседес» на их фоне выглядел утлой лодочкой рядом с трехпалубными кораблями.
   — Кстати, стоянка запрещена, — предупредил дисциплинированный Бондарев.
   — Да я на минуточку, — отмахнулся Щеткин. — И эти стоят, видишь?
   — На этих ясно кто ездит, — завистливо заметил Константин. — Для них закон не писан.
   Но Щеткин уже вышел из машины и направился в магазин.
   В магазине «Оружие» ему раньше не доводилось бывать, и он удивленно окинул взглядом немалое количество мужчин, толпящихся у прилавка. На стенах висело разнообразное оружие неописуемой красоты. Щеткин остановился посреди зала, переводя взгляд с «Винчестера» на «Беретту», прочитал цену под каждым и тихо присвистнул. Протиснувшись сквозь толпу, он приник к витрине. Газовых баллончиков и пистолетов было столько, что глаза разбегались. Кто-то рядом уперся в его бок остреньким локотком, бесцеремонно отодвинул парочку «шкафов», и звонким девичьим голоском позвал продавца:
   — Молодой человек, покажите мне этот пистолетик, за пятнадцать тыщ.
   Продавец снисходительно взглянул на девчушку, которой от силы было лет четырнадцать.
   — Несовершеннолетним не показываем. Балуются они…
   — Мне уже восемнадцать! — возмутилась настойчивая отроковица и демонстративно раскрыла перед носом продавца паспорт.
   — Все равно не покажу. Смотри на витрине. Для того, чтобы купить этот, нужно разрешение милиции и справка от психиатра. Это тебе не игрушка. Он стреляет резиновыми пулями, с близкого расстояния увечье наносит.
   — Да есть у меня все. И эта гребаная справка, и разрешение. Давай по-быстрому, мне некогда.
   Продавец протянул девчушке пистолет с удлиненным дулом. Она повертела его в руках, полюбовалась, заглянула в дуло, примерилась, прищурив глаз и наставив его на продавца.
   — Нечего в меня целиться, примета плохая, — недовольно сказал продавец и отвел рукой от себя ее худенькую ручку.
   — Да брось париться, — хмыкнула девчонка. — Он же не заряжен… Ну что ж, годится. А грохнуть из него можно? Покажи, куда пули пихать.
   — Грохнуть можно и палкой, если знать, куда целиться, — нравоучительно изрек продавец и принялся объяснять действие пистолета.
   — Давай три обоймы, — попросила девушка. — Сколько за все?
   Вокруг нее толпились любители оружия, но Щеткин заметил — в основном интересовались. Покупали мало. На девчонку никто не обращал внимания.
   Когда продавец выдал ей коробку с пистолетом и три коробки с патронами, поинтересовался:
   — Банду решила уложить?
   — Если бы одну, — вздохнула она. — Отморозков пол-Москвы… Она взглянула на покупателей и покачала головой. Не понравились они ей. Щеткин с любопытством заглянул в лицо девчонки. Под правым глазом у бойкой покупательницы был здоровенный фонарь, через всю щеку тянулась свежая царапина.
   Девушке в таком состоянии он не рискнул бы продавать пистолет.
   Щеткин попросил показать газовый баллончик. Пистолет Зайке ни к чему. Она человек вспыльчивый, начнет палить во всех подряд, кто на нее косо взглянет… Свою покупку он засунул в карман и вышел на улицу. У «мерседеса» стоял мент и дружелюбно разговаривал с Бондаревым. Видимо, изначальная его цель была оштрафовать нарушителя, но Бондарев вовремя предъявил служебное удостоверение. Когда подошел Щеткин, сотрудник ГАИ поинтересовался:
   — Что, сотрудники МУРа уже перешли на самообеспечение?
   Щеткин усмехнулся.
   — Семью снабжаю.
   — И правильно. Я своим тоже купил по баллончику. А то живу на Бабушкинской, а там какая-то сволочь длинноволосая нападает на женщин, коготь под ребро и грабит. Слыхали про такого?
   — Слыхали, — отозвался Щеткин, залезая в машину.
   — Кстати, здесь стоянка запрещена, — предупредил с опозданием мент. — Но как для своих… — он не стал продолжать фразу. И так было ясно.
   — А эти крутые? — кивнул в сторону «джипов» Щеткин. — Они тоже свои?
   — Тачки хозяев магазина, — недовольно сказал мент. — У них разрешение.
   — Торговля оружием всегда была прибыльным делом, — глубокомысленно заметил Константин.
   — Ну, теперь прямо в психушку, — распорядился Щеткин.
   — А что купили в магазине? — полюбопытствовал Константин, указав пальцем на оттопырившийся карман Щеткина.
   — Сувенир племяннице, — ответил тот. Все рассмеялись.
   Бондарев аккуратно перестроился в левый ряд и поехал в общем потоке машин, скорость которых не позволяла показать свое мастерство. Долго ли, коротко ли, но через полчаса они подъехали к высоким свежеокрашенным воротам. Нашлось место для парковки. На машинах сюда приезжали немногие посетители. Клиническая психиатрическая больница выглядела бедновато. Средств для благоустройства больницы хватило только на окраску ворот. За высокой решетчатой оградой гуляли больные, некоторые под ручку с родными. Оперы приехали как раз в приемные часы.

12

   Сергун сидел в темноте в машине Кудри на тихой улице станицы Новоорлянская и прокручивал в памяти события последних суток. А задуматься было над чем. После того, как утром пришлось делать ноги от бешенных казачков, братва недолго горевала и уже обсуждала, как бы повеселее помянуть раба божьего Кудрю, павшего в смертельной схватке с лютым врагом.
   — Кудря любил погудеть, помянем его на всю катушку, шобы ему на том свете весело было! — предложил Хорек и вся братва сразу же радостно его поддержала.
   Сергун как раз собирался обдумать, как действовать дальше. Нельзя спускать казачкам тот беспредел, который они устроили сегодня на стрелке. А ведь он предупреждал Кудрю — недалеко и до войны, а тот не верил… Прежде всего надо Клеста хорошенько проучить, с него все и началось.
   — Да брось, Сергун, чесать репу, пошли с нами, — звала его братва оттянуться и заодно помянуть Кудрю.
   — Отвалите и не мешайте, — строго одернул он их. Они и отвалили, а Сергун остался в хате. Надо же распорядиться той наколкой, которую он накануне получил от Кудри. Прежде, чем вынести ее на всеобщий базар, нужно самому покумекать, что и к чему.
   Сергун был старше своих корефанов, жизнь повидал. И в армии отслужил, и в зоне уже свой срок отмотал за грабеж. Там он и сделал для себя вывод — свобода ему милее неволи. И в зоне люди живут, но лучше не попадаться. Работать надо с головой.
   Из Ворыпаевки он уехал давно, а когда вернулся после отсидки, все здесь очень изменилось. Прежние связи растерялись, из корешей кто на зоне осел, а кого уже и схоронили. Старый друг Андрей Куренной собрал вокруг себя казачье войско, установил новые порядки и с бывшим корефаном Сергуном дружбу восстанавливать не захотел.
   — Пойми, Сергун, — сказал он, когда бывшие друзья случайно встретились в кабаке «Лиман» и решили по старой дружбе пропустить по рюмочке. — Я теперь в станице уважаемый человек. Только-только репутация установилась, а с тобой одни неприятности будут. Доверие людей потеряю.
   Нельзя сказать, что Сергуну было неприятно слышать такие слова от бывшего дружка. Он давно понял, что каждый сам выбирает себе путь в жизни. И бывает, человек неожиданно меняет свою жизнь. Вот и Андрей. Когда-то вместе гуляли по Кубани, не одно дельце вместе состряпали. А теперь человек, считай, в политику подался. Разве новоявленное казачесто не политический ход? И среди депутатов есть бывшие бандиты. Так почему бывший бандит не может стать атаманом?
   С Кудрей Сергуна свела судьба, когда он понял, что на бывших друзей рассчитывать нечего и раздумывал, чем заниматься дальше. С работой было не просто. В охранники его не брали за его тюремное прошлое, и он пошел на рынок, потолкаться среди народа, присмотреться к ворыпаевской банде, которая, как он слышал, контролировала местный рынок. Надо было на что-то жить. Пока он кантовался в зоне, мать похоронила отца, а вскоре и сама померла. Сеструха схоронила мать, брата дожидаться не стала и уехала в Москву, на заработки. Устроилась к какому-то азербайджанцу китайской обувью торговать. Получала неплохо, но с хозяином пришлось жить, иначе у них на рынке не продержаться. Сергун запрезирал ее за это, но сестра оставила ему родительскую хату, не стала продавать. А ведь могла и хату сплавить, и денежки с собой прибрать. И ищи ее свищи в столице нашей Родины. Так что он был ей благодарен за то, что не воспользовалась его отсутствием и подлянку не подкинула. О ней он вспоминал редко, сестра уже года четыре на малую Родину не наведывалась, даже письма не писала. Да если бы и писала, вряд ли он стал бы ей отвечать. Наверное, сеструха об этом догадывалась, поэтому и не навязывалась со своими родственными чувствами. Один раз только передала ему привет с Клавкой Рогожиной, которая в Москве, закупая шмотки для всей родни, столкнулась с ней нос к носу на рынке. От нее-то он и узнал про азербайджанца, не утерпела сестра — похвасталась Клавке, какой у нее обеспеченный мужик. Жива сеструха — и слава Богу, — подумал тогда Сергун. И опять ничего не шевельнулось в его душе. При той жизни, которую он вел, некогда было расслабляться, лишнее это, только мешает.
   Местную братву он просек сразу, как только они появились на базаре в первый же базарный день. И главаря вычислил по суетливой почтительности окружающей его разношерстной небольшой свиты. Здоровый толстомордый браток в камуфляжных штанах не вынимал руки из карманов, и его колючие глаза шарили по толпе, выдавая в нем вора со стажем. Худосочный, похожий на хорька проныра угодливо распихивал перед главарем толпу, еще несколько явно поддатых братков бросали шуточки и сами же гоготали. Бритая голова главаря возвышалась над ними, он шагал среди своих братков как хозяин и иногда отрывисто бросал команды. Дважды повторять ему не приходилось. Братва подчинялась сразу же. Сергун прикинул, как представиться, да недолго и думал. Просто подошел, назвался, сказал, сколько и где припухал. О том, что с работой беда, Кудря и сам понял.
   — А с кем раньше корефанил? — спросил, и Сергун назвал нескольких корешей. Кудря для проверки поинтересовался, знает ли он, где они теперь. А проверив, сказал просто:
   — Ну шо ж, шоб самим жить, надо других давить. У нас тут так…
   Братва заржала, Сергун понял, что его приняли в банду. Очень скоро Кудря приблизил его, и Сергун стал его правой рукой. Остальные братки относились к новобранцу ревниво, но побаивались. Сергун быстро себя показал — и в деле, и на тусняках. Кудря был горячий, иногда особо не раздумывал, если подворачивалось выгодное дело. А Сергун не любил уходить с шумом. Если можно состричь и не попасться, то зачем искать приключения на свою задницу? Частенько у них с Кудрей возникали на эту тему разногласия, и не всегда Сергуну удавалось переубедить Кудрю. В глубине души он презирал и ненавидел Кудрю, считал, что у того не все в порядке с головой и только выжидал удобного момента, чтобы убрать Кудрю и занять его место. В последнее время у них все чаще возникали разборки, потому что по вине Кудри они два раза подряд облажались. И дело провалили, и нескольких своих ребят потеряли, когда ноги уносили. Купавинские менты устроили за ними настоящую погоню, когда они собрались грабонуть местную сберкассу. Только братки прикатили на машине и стали выходить, как тут патрульная подрулила прямо к ним поинтересоваться, что за люди прибыли на машине без номеров. Едва братки успели заскочить обратно и свалить. Но все-таки стрельбу по ним открыли, после того как покричали в матюгальник, чтобы остановились. С трудом оторвались от ментов и колесили всю ночь по полевым дорогам, заметая следы. Сергун потом материл Кудрю, что тот не перепроверил наколку.
   — «Верняк, верняк»! — кричал он на Кудрю. — Какой, на хрен, верняк? Твоим планом только подтереться! Это ж надо — всех прямо в лапы к ментам потащить!
   — Сало говорил, шо там менты ленивые, по выходным не появляются! — отругивался Кудря и злился на Сергуна, потому что тот был прав. А второй раз и вовсе двух ребят потеряли. Кудря как-то вернулся из Тихорецка и с заговорческим видом сообщил, что встретил старого знакомого. Он не стал бы так этому радоваться, потому что тот был под балдой. Но пока этот занюханный ловил кайф, проговорился, что знает наркокурьера, поставляющего анашу. Тот должен как раз приехать в Тихорецк с «багажом». Кудря начал ему гнать туфту, что сам бы не прочь купить балду и выведал, когда прибывает курьер. Кудря сходу сообразил, что здесь можно поживиться.
   — А он один едет? — уточнил Сергун.
   — Один, я в курсах.
   Кто ж знал, что курьера будут встречать крутые парни. И когда из вагона на платформу спустился узкоглазый с синей спортивной сумкой через плечо, к нему пристроились ворыпаевские братки и «повели» его, дожидаясь удобного момента. Встречающие курьера, в свою очередь, просекли неожиданных толкунов и тоже стали держать их под прицелом. Удобный момент подвернулся, но не для братков. Когда Кудря и Сергун не дождались своих корефанов, а вскоре мимо них пронесся ментовоз, распугивая немногочисленных бомбил, оккупировавших привокзальную площадь, Сергун сразу понял — кобздец котенку. Они выслали Хорька разузнать, что случилось. Тот вернулся очень быстро, напуганный в усмерть.
   — Наших вальнули, — только и сказал, едва переводя дух и зашуганно оглядываясь, будто за ним по пятам бежали менты.
   Кудря сидел с пришибленным видом. Уж очень он был уверен в том, что наколка мазевая.
   — Сваливаем, — коротко произнес Сергун, которого заколотило от ярости. И едва они выехали за территорию Тихорецка, дал выход своей злобе.
   — Опять верняк? Дело мазевое! Пальцы разбросал и решил забить?
   Кудря сверкнул своими бешеными глазами.
   — Я эту болотную хмарь достану! Заворачивай машину, я ему за дезу кайф обломаю!
   — Дезы не было, — холодно проронил Сергун. — Раз наших вальнули, значит этот шмаровой дал тебе нормальную наколку. Только не предупредил, что узкоглазого встречать будут. А теперь побурли решалкой, кто виноват. Или отмазываться будешь?
   Кудря прямо в машине полез в драку, и если бы Сергун не был за рулем, то неизвестно чем бы она закончилась. Хорек сидел за ними, вжавшись в сиденье, и жалобно ныл:
   — Братки, та вы шо? У вас совсем крышняк съехал…Я еще жить хочу!
   Машина виляла из стороны в сторону, пока Сергун резко не затормозил прямо посреди улицы какой-то станицы. Из-за забора выглянула любопытная бабка и тут же спряталась, встретившись взглядом с лютыми глазами Кудри.
   — Кончай бычить, — первым взял себя в руки Сергун и опять тронулся с места. Он пытался совладать со своим гневом и вцепился в руль так, что побелели костяшки пальцев. Кудря не смотрел на него, потирая предплечье, в которое ощутимо ввалил Сергун. Всю оставшуюся дорогу ехали молча. Уже в Ворыпаевке провели «разбор полета», но Кудря остался при своем мнении — во всем виноват шмаровой, с него и спрос. Но спрашивать было не с кого, тот сам куда-то сгинул, никто из заширенных о нем ничего не слышал.