Нибел Флетчер. Исчезнувший

   Тут я едва удержался, чтобы не рассказать Ларри о долгой беседе Полика с президентом сегодня утром и о том, что после этой беседы Полик, всем на удивление, решил ничего не писать о Грире и отправиться «на отдых». Вместо этого я только рассказал ему о невнятном телефонном звонке Полика из Рио.
   — Я до сих пор ничего не понимаю, — закончил я.
   — По-моему, я догадываюсь, — сказал Сторм. — Наверное, сначала Полик решил, что Грир нанял «Счастливый дом», чтобы подыскать себе укромное местечко на побережье. Сейчас, наверное, он так не думает, но тогда думал, потому что тоже пытался зафрахтовать рыбачье судно. Бразильские власти сказали, что ему, как иностранцу, придется подождать с неделю, пока выправят документы. Он обозлился и бросился к нашему консулу, как я потом узнал. Пытался на него нажать, а когда это не удалось, позвонил вам.
   — Настырный парень!
   Охотничий пыл Дэйва всегда заставлял меня чувствовать себя дичью.
   Сторм продолжал свой рассказ. Он так и не узнал, что случилось с «Каза Алегре», потому что ему приказали вернуться в Вашингтон и выяснить подноготную Грира до его исчезновения. Занимаясь этим, Сторм кстати просмотрел аккуратную пачку квитанций за междугородные переговоры, которые Грир сохранял для налогового ведомства. По квитанциям Ларри узнал, что Грир неоднократно звонил в Принстон Феликсу Киссичу, изредка на дом, но чаще в лабораторию физики плазмы, где Киссич работал.
   Выяснилось, что Киссич тоже вылетел за границу, якобы для того, чтобы присутствовать на международной конференции физиков в Финляндии. Ларри договорился о свидании с Клайдом Мурхэдом. Он хотел уточнить, имеет ли Киссич какое-нибудь отношение к делу Грира. С Мурхэдом Ларри встретился в половине восьмого утра в оперативном штабе и увидел, что его друг еле держится на ногах, Мурхэд сказал, что работал до четырех, пока не свалился на диван в своем кабинете. Если бы не это, заметил Сторм, он бы никогда не узнал о деле Грира того, что знает. В нормальных условиях Мурхэд сдержан и осторожен и такой оплошности ни за что бы не допустил.
   Взъерошенный, с красными от недосыпания глазами Мурхэд сидел за столом и пил кофе. Они обменялись обычными шуточками, а потом Ларри бросил на стол Мурхэда папку в манильском переплете, набитую сведениями о Феликсе Киссиче. Дальнейший разговор, насколько помнил Сторм, выглядел примерно так:
   Сторм: Здесь все, что я выудил, Клайд. Когда прочтешь, увидишь, предстоит веселое и далекое путешествие. И отправлюсь в него, по-видимому, я.
   Мурхэд: Путешествие? Тебе понравилось? Ты уже пошатался по свету в свое удовольствие. Куда ты еще собрался, черт побери?
   Сторм: Куда? Кончай темнить. Сам знаешь куда.
   Мурхэд не стал читать отчет Сторма, который тот положил ему на стол. Вместо него он взял подшивку бумаг и начал просматривать первую страницу.
   Мурхэд: Давай-ка посмотрим. По нашим сведениям, он испарился из Балтимора двадцать девятого августа. Вылетел в Лондон. Тридцатого августа улетел в Мадрид. Оттуда в Анголу, в Луанду… И все обычными пассажирскими рейсами. В последний раз его видели во вторник второго сентября в Луанде, хотя и не опознали точно. Отплыл, как полагают, в Аккру на дизельном судне со смешанным грузом. Но это судно в Аккру не прибыло.
   Мурхэд закрыл дело и отодвинул в сторону.
   Мурхэд: Ну, Ларри, что ты предлагаешь? Попутешествовать неделю-другую по Атлантике в поисках Любина?
   Ларри опешил. Значит, Фил Любин отплыл на судне из Анголы? Мурхэд ухмыльнулся.
   Сторм: Клайд, как я понимаю, ты говоришь о Филипе Любине. Но ты приказал мне забыть о нем еще до того, как я вылетел в Рио. Я занимаюсь третьим человеком, Феликсом Киссичем.
   Мурхэд в смятении протер глаза, пододвинул к себе папку в манильском переплете и торопливо отхлебнул кофе.
   Мурхэд: Извини меня, Ларри. Не высыпаюсь, голова кругом идет. Ты ничего не слышал, договорились? Если Пит когда-нибудь узнает о моем промахе… да ты сам знаешь инструкции! Господи Иисусе…
   Сторм: Перестань терзаться, Клайд. Мы слишком давно работаем вместе. Я тебе скажу: этого не случилось бы, если бы мы придерживались обычных наших методов. Тогда бы, черт побери, мы оба знали все… Ладно, не беспокойся. То, что я услышал, останется при мне. А теперь о Феликсе Киссиче.
   Но Мурхэд так и не пришел в себя и, когда они расставались, еще раз попросил Сторма забыть все, что он узнал от него про фила Любина.
   — Я до сих пор не пойму, в чем тут дело, — добавил Ларри. — Возможно, Мурхэд в самом деле дал маху, а может, он просто хотел таким образом рассказать старому приятелю о том, о чем по инструкции не имел права рассказывать. Я все же думаю, он просто оплошал. Клайд не такой уж блестящий актер, и он действительно был тогда не в себе.
   — Вы считаете, сведения о Любине верны? — спросил я.
   — Первая часть совпадает со сведениями Дэйва Полика. Вчера в Принстоне он сказал мне, что проследил Любина до Мадрида, но затем потерял его след.
   — А какие дела у Полика в Принстоне?
   — Сейчас объясню. Дайте сначала договорить о Киссиче.
   Мурхэд приказал собрать сведения о Киссиче, поэтому Ларри отправился в Принстон и начал расспрашивать разных людей, в том числе и миссис Киссич. На следующий день он вылетел в Хельсинки. Там он узнал, что Киссич уехал из гостиницы неизвестно куда восьмого сентября, задолго до окончания конференции. Знавшие Киссича физики, с которыми Ларри беседовал, считали, что Киссич внезапно заболел и отправился домой. По словам ночного дежурного в гостинице, Киссич жаловался на головокружение и боли в животе. Однако Ларри узнал, что Киссич вылетел в Париж, затем в Рим, а оттуда в Каир. В Каире Сторм потерял его след, несмотря на трехдневные розыски. Когда он позвонил в Вашингтон, запрашивая дальнейшие инструкции, Мурхэд приказал ему вернуться и продолжать расследование в Вашингтоне, Балтиморе и Принстоне. Сторм думает, что розыски Киссича в Каире поручены другому агенту, однако не уверен в этом.
   Ларри описал случайную встречу с Поликом в Нассау-отеле, разговор с Мурхэдом и, наконец, рассказал о решении поделиться своей догадкой — а также сомнениями и подозрениями — не с Мурхэдом, а со мной. Сегодняшний день был для него особенно трудным. Он вернулся в Вашингтон вскоре после полудня, позвонил Мурхэду и пожаловался, что валится с ног от усталости. Его шеф требовал немедленного письменного отчета о расследовании в Принстоне, но Сторму удалось отговориться и перенести все на завтра.
   Ларри встал с софы, потянулся и заходил по комнате. Он проговорил часа два подряд.
   — Можно мне еще кофе? — попросил он. — А потом я вам кое-что покажу.
   Я включил электроплитку на полную мощность, вскипятил воды и приготовил еще две чашки кофе. Было уже около полуночи. Ларри с наслаждением отхлебнул свежего кофе. Затем дотянулся до своего пиджака и достал из кармана два толстых листа бумаги. В развернутом виде они оказались северной и южной половинами большой карты Атлантического океана. Ларри разложил их на полу, соединив обе части. Разрез был чуть южнее двадцатой параллели — он проходил севернее нашей базы Гуантанамо на Кубе и шел дальше на восток через Сахару и середину Красного моря.
   — Идите сюда, — показал он мне на пол рядом с собой, и мы оба поставили наши чашки с кофе на ковер. Двумя пятнами больше — какая разница!
   — Так вот, — сказал Ларри. — Я исхожу из того, что сведения Мурхэда о передвижениях Любина верны. А так же из того, что Полик не солгал, будто он проследил Киссича до Кейптауна. А теперь смотрите. — Он указал на карту. — Красная линия — это Грир. Зеленая — Любин. Черная — Киссич.
   Красная линия Грира вела от точки близ Вашингтона к Атлантик-Сити, далее в Нью-Йорк, а оттуда на юго-запад через Тринидад и выступ Бразилии прямо в Рио-де-Жанейро. От Рио в море отходила короткая пунктирная линия с вопросительным знаком в конце.
   Зеленая линия Любина образовывала как бы половину большого квадрата. От Нью-Йорка через Атлантический океан она шла в Лондон, затем на юг в Мадрид, затем на юго-запад в Дакар на западной оконечности Африки и далее на юго-восток в Луанду, портовый город Анголы. Короткая пунктирная зеленая линия в океан так же заканчивалась вопросительным знаком.
   Черная линия Киссича была сложнее. От Нью-Йорка она вела на северо-восток в Хельсинки, затем на юго-запад в Париж, затем на юго-восток в Рим, еще дальше на юго-восток в Каир и, наконец, на юг в Кейптаун, и здесь карандашный пунктир с вопросительным знаком уводил в океан.
   — Грир сматывается в порт Рио-де-Жанейро и уходит в океан, — сказал Сторм. — Любин сматывается в порт Луанда и уходит в океан. Киссич сматывается в порт Кейптаун и тоже уходит в океан.
   Я изо всех сил старался понять, от напряжения голову стягивало, как обручем. Я сидел на полу, скрестив ноги, и мне казалось, линии, начерченные Стормом, выпирают из карты как в стереокино.
   Ларри поглядел на нижнюю часть карты, затем решительно отодвинул в сторону верхнюю.
   — Если моя теория правильна, нам нужна только Южная Атлантика, — сказал он, задумчиво барабаня пальцами по карте. Я нагнулся и увидел примерно в середине обширного синего пространства надпись:
   «Конские широты» близ тропика Рака и Козерога являются зоной слабых переменчивых ветров. В отличие от экваториальной полосы воздух здесь чист и свеж».
   — Встреча на «конских широтах»? — спросил я.
   Ларри присел на корточки и нахмурился, сосредоточенно глядя на меня.
   — Может быть, да, а может, и нет. — Он принял более удобное положение. — Что мы знаем, Джин? Три человека: юрист, математик и физик, все люди выдающиеся, а один из них друг президента, — неожиданно исчезают один за другим в течение нескольких дней. Все трое запутанными путями, явно пытаясь замести следы, добираются до портов Южной Атлантики. Все трое уплывают, как они надеются, тайно, на маленьких судах, разумеется, мореходных, но не на больших кораблях. Ни у одного из этих суденышек нет ни определенного маршрута, ни расписания. Каждый из троих вступает на борт своего судна уже через несколько часов после прибытия на побережье. Это говорит о предварительной договоренности и о чертовски сложном, продуманном заранее плане.
   Ларри отхлебнул кофе из чашки и выжидательно посмотрел на меня.
   — Кто же разработал этот план? — спросил он. — Совершенно ясно, что не Грир и не Любин, потому что они никогда не покидали надолго пределов страны. Киссич, правда, часто бывал за рубежом, но, по нашим сведениям, лишь в тех городах, где проходили научные конференции, если не считать последнего случая, когда он уехал из Хельсинки. При этом ни одна из конференций не проводилась ни в Бразилии, ни в Анголе, ни в ЮАР. Они могли, конечно, списаться с нужными людьми, но мы не обнаружили следов подобной переписки. К тому же предварительно договориться по почте с владельцами маленьких частных судов, приписанных к портам разных стран, практически немыслимо.
   Он помолчал.
   — Нет, я думаю, что этим занимался кто-то еще, некий посредник зафрахтовал для них эти суда, наметил сложные маршруты и точное расписание. Но кто?
   — «Кто», — это лишь одна сторона дела, — заметил я. — Главное — для чего?
   — Правильно, — Ларри кивнул. — Кто и для чего?.. Но одно совершенно ясно. Тот, кто подготовил все это, имел возможность передвигаться чертовски быстро, без всяких ограничений и почти по всему миру, — он указал рукой на карту. — Сначала я думал, что это сам президент Роудбуш. Грир — его лучший друг, и Грир долго беседовал с ним за два дня до того, как исчезнуть. Но какой смысл Роудбушу тайно посылать трех человек в отдаленные порты, а затем отправлять их куда-то на трех корытах? Ради того, чтобы они встретились? Какого дьявола, он может устраивать у себя в Белом доме сверхсекретные совещания хоть каждую ночь! Может, это океанографическая или еще какая-нибудь там научная экспедиция? Если так, то зачем столько таинственности и зачем им юрист?
   Здесь Ларри принялся перебирать все возможные предположения о целях Роудбуша. Он отверг все версии, рассудив, что каждая из них была бы слишком рискованной перед самыми президентскими выборами. Любое секретное предприятие неминуемо оттолкнуло бы от Роудбуша множество избирателей. И доказательством тому служит последний предварительный опрос. Роудбуш надеялся на легкую победу, однако опрос показывает, что эти выборы будут настоящими скачками с препятствиями. Дело Грира страшно повредило Роудбушу.
   Я не был в этом уверен. Взять, например, наш с Роудбушем договор: он дал мне понять, что через десять дней — теперь уже через восемь — поступят добрые вести. А что случилось с Дэйвом Поликом? Он ворвался к президенту как лев, а ушел от него как ягненок, а для того, кто хотя бы раз видел смущенного, присмиревшего Полика, это незабываемое зрелище. А Сусанна Грир? Я не знаю, что сказал ей президент в тот вечер в начале сентября, но с тех пор она совершенно успокоилась. Ни истерик, ни нервных приступов. По словам Мигеля, она бодра и порой даже безмятежна и ни разу больше не сорвалась, если не считать ее угрозы притянуть к суду телевизионную компанию.
   Я рассказал Сторму о том, как изменилось поведение Сью Грир после беседы с президентом. Впрочем, он, видимо, и сам об этом знал.
   — Да, да, — поспешно закивал он. — Но все это очень легко объясняется. Когда она вернулась в тот вечер из Белого дома, ей позвонили по телефону. Мужской голос передал ей сообщение от мужа. В этом сообщении Грир, называя ее шуточным прозвищем, просил не беспокоиться, обещал вернуться примерно через месяц. Там говорилось и что-то еще — о подарке, который он приберег к годовщине их свадьбы. Когда миссис Грир рассказала мне это, я попросил держать все в тайне. Она уже поделилась со своей дочерью Гретхен, но я уверен, даже Мигель Лумис ничего не знает. Миссис Грир просто радуется, что вскоре увидит мужа.
   А я-то ничего этого не знал! Вся эта сцена казалась мне фантастической. Вот сидит специальный агент ФБР и как автор детективного романа рассказывает любопытную историю помощнику президента. А за окном первый резкий осенний ветер взвизгивает на перекрестках и гудит по улицам, как в туннелях.
   — Знаете, что я вам скажу? — сказал Сторм, помолчав. — По-моему, миссис Грир еще очень долго не увидит своего мужа. Возможно даже — никогда. Что же до президента, то он просто блефует, работает на публику. Наверное, он рассчитывает на порядочность своего доброго друга Стивена Грира. Он верит в него и надеется, что тот вскоре объявится сам и все объяснит. Но сдается мне, президент ставит не на ту карту. Он проиграет.
   — Почему?
   — Потому что, я думаю, Пол Роудбуш не знает того, что происходит. Он не получает всех донесений ФБР. Я сильно подозреваю, что Пит Дескович скрывает их от него и подтасовывает факты. Если это так, то Дескович связан с Уолкоттом, и в один прекрасный день они выдадут сенсацию, которая угробит Роудбуша.
   — Это мало вероятно! — запротестовал я, подумав, что тогда совсем уж непонятно удивительное превращение Полика. К тому же я знал, что Уолкотта скорей всего осведомляет Артур Ингрем благодаря услугам Баттер Найгаард.
   — А я в этом уверен! — настаивал он. — И готов хоть сейчас поспорить: Роудбуш никогда не слышал о Киссиче. А Киссич — ключ ко всему делу.
   — Каким это образом?
   Ларри взял чашку с уже холодным кофе, встал с ковра и уселся на софу. Я направился к другой софе, радуясь этому: от сидения на полу у меня затекли ноги.
   — Джин, — сказал Сторм, — этот Киссич, наверное, знаком со многими советскими учеными. Вот уже несколько лет он проповедует свободный обмен идей, выступает за тесные контакты. В его лаборатории плазмы постоянно работают два-три русских физика. Киссич участвует во всех международных конференциях по физике, даже если там не обсуждается его тема. Он так часто ездит в Советский Союз и обратно, словно он дипломатический курьер.
   Но это еще не все. Киссич из тех борцов за мир, которые думают, что Советский Союз искренне желает мира, а мы нет. Он глубоко и страстно убежден, что Советский Союз готов вести политику, которая покончит с войнами надолго, — политику постоянной разрядки напряженности, как ее называют дипломаты. Но он также убежден, что Соединенные Штаты не пойдут на это, что мы погрязли в трясине «холодной войны». Он думает, что причина — в огромном влиянии нашего военно-промышленного комплекса на конгресс. Он убежден, что это заранее обрекает на бездействие любого нашего президента. Когда Киссич был еще молодым физиком, его идеалом был Лео Сцилард, тоже венгерский эмигрант, который тайно боролся за то, чтобы мы не сбрасывали атомную бомбу на Хиросиму. Киссич очень искренний человек, и он свято верит, что судьба мира зависит от соглашения с русскими. По его убеждению, русские готовы договориться хоть сейчас, но его вторая родина никогда на это не пойдет, во всяком случае при его жизни.
   — Если это так, — сказал я, — то он ошибается. Каждый год мы подписываем с русскими все новые соглашения.
   Ларри покачал головой.
   — Киссич считает, что очень медленно и не по самым основным вопросам. Он не верит, что все эти подписанные нами договоры приближают нас к решению главной проблемы… Но прав Киссич или нет, он имеет огромное влияние на Любина и Грира. Возьмите, скажем, Любина. Он не только блестящий математик, интересы его гораздо шире. Я узнал кое-что о вашем друге Любине, чего вы, держу пари, не знали. Он убежденный интернационалист. Он не верит в национальный суверенитет. По его мнению, человечество уже прошло эту стадию.
   — Да, его космополитические взгляды известны, — ответил я. — Мне довелось слышать, как он рассуждает на эту тему, но я никогда не слышал, чтобы он заходил так далеко, будто нация — понятие устаревшее.
   — Он в этом убежден, — твердо ответил Сторм. — Оба они, Киссич и Любин, принадлежат к тем ученым, которые стремятся сочетать науку с общественной деятельностью. Они не уверены, что сумеют спасти мир, но стараются это сделать.
   Он ненадолго задумался, затем продолжал:
   — Теперь о Грире. Я считаю, что эти еженедельные встречи с Любиным были посвящены каким-то научным дискуссиям. Честно говоря, не понимаю, почему на них не присутствовал Киссич. Может, ездить было неудобно. Но во всяком случае, Киссич и Грир довольно часто говорили по телефону. Эти разговоры и встречи с Любиным, видимо, подготавливали Грира к решительному шагу.
   Вам надо разобраться в Грире. Под внешностью серьезного, консервативного юриста скрывался человек, который любит всяческие авантюры и готов на самые внезапные, неожиданные, я бы сказал, отчаянные поступки. Он тоже стал интернационалистом. В последнее время он начал сетовать, что мы в Соединенных Штатах почти ничего не делаем, чтобы предотвратить мировую катастрофу. Из разговоров с миссис Грир и другими людьми я узнал, что его глубоко волновали мировые проблемы. Он стремился к активным действиям.
   Ларри снова закинул ноги на тумбу и уселся поглубже. Некоторое время он молча смотрел в потолок. Казалось, Ларри собирается с мыслями.
   — Знаете, — сказал он задумчиво, — в нашем деле приходится быть психологом. Я провел без сна немало ночей, стараясь проникнуть в душу Стивена Грира, и скажу вам вот что: я убежден, у него сложный комплекс вины. Грир честный человек, работает, не жалея сил, но за последние годы он загреб кучу денег почти без всякого труда… Обычный для Вашингтона политический рэкет… Он известен как близкий друг президента, поэтому юридическая контора Грира завалена выгодными делами выше головы. Наверное, Грира это смущало и тревожило, и он подумал: какого черта, совершу-ка я что-нибудь выдающееся, не думая о выгоде! Он месяцами слушал речи Киссича и Любина и наконец решился начать большую игру, не страшась последствий… Все это и натолкнуло меня. Я уверен, Джин, дело обстоит именно так.
   Ларри наклонился вперед, не спуская с меня напряженного взгляда. Я уже чувствовал, что последует дальше.
   — Эти трое, — сказал он, — отправились в Россию. Разными запутанными путями они добрались до портов, тайно вышли в море и встретились с одним из крупных океанографических советских кораблей где-нибудь в Южной Атлантике. А сейчас плывут на его борту в Советский Союз.
   Так вот она, его версия! Меня она отнюдь не потрясла и показалась неубедительной. Стив Грир — перебежчик? Слишком много концов не сходилось с концами, слишком много мостов было переброшено через неведомые реки. Честно говоря, уверенность Ларри меня удивила.
   — Ну нет, этого никто не проглотит! — сказал я. — Предательство теперь не в моде. За каким чертом людям сейчас перебегать в чужой лагерь, когда они могут отстаивать свои взгляды в своей стране?.. Ларри, вы там, у себя в ФБР, помешались на русских шпионах, предательстве и прочем.
   — Вы не знаете всего, что знаем мы, — сказал он. — В деле Грира все типично: неожиданность исчезновений, сложность летных маршрутов, таинственность, маленькие суда. Русские любят такие многоплановые комбинации. Держу пари, это они все подготовили заранее для трех беглецов. Доказательств у меня пока нет, но две маленькие подробности я выяснил. «Каза Алерге» из Рио дважды доставляла провизию советским траулерам-краболовам. А в Каире из надежного источника я узнал, что Киссича в гостинице посетил русский агент. Я понимаю, это мелочи, и тем не менее…
   Помолчав немного, он продолжал:
   — Вспомните другие подробности. Два телефонных звонка к миссис Грир с сообщениями от ее мужа. Оба раза — мужские голоса. Типично русские штучки… Грир удирает через ограду с поля для гольфа. Вы бы так поступили? Нет, черт возьми! И Грир тоже. Если бы он решил сам, он бы упаковал свой чемодан, отправился куда-нибудь в Рим или Париж по делам и затерялся бы там. А что сообщила «Правда» или московское радио об исчезновении Грира? Все газеты мира кричат об этом деле, и только Москва молчит.
   — Вы не правы, Ларри, — возразил я. — ТАСС опубликовал первые сообщения.
   — Знаю, но, наверное, по ошибке. И с тех пор ни единого слова о пропавшем американском империалисте или о скандале в среде миллионеров.
   Я покачал головой. Версия его была слишком хлипкой.
   — Послушайте, Ларри, — сказал я, — если они хотели отправиться в Россию, зачем столько сложностей? Все эти путаные маршруты, маленькие суда и прочая чушь? Почему они просто не вылетели в Москву прямым рейсом?
   — Наверное, русские их испытывали и в то же время отрезали им путь к отступлению, — ответил он. — Попробуйте встать на их место. Три такие важные птицы готовы хоть сегодня перейти к коммунистам, но что они запоют потом? Если они прилетят прямым рейсом на обыкновенном пассажирском самолете, а через некоторое время передумают, они могут так же просто улететь и сказать, что были в Москве по делам или с научными целями и тому подобное. Зато после того, как русским удалось вовлечь Грира, Любина и Киссича в эту подозрительную комбинацию, которая завершилась тем, что все они плывут в Россию на советском корабле, эти трое окончательно скомпрометированы. Птичкам уже не вырваться.
   — Все равно, вы меня не убедили, — сказал я.
   И Киссич, и Любин, и Грир, подумал я, давно знают русских. Знают их обычаи, знают людей. Киссич и Любин — в академических кругах, Грир — в политических. Версия Ларри была особенно неосновательна в отношении Грира. Стив был опытным человеком, досконально изучившим изнанку международной политики. И все же сообщение о том, что эти трое уплыли на трех суденышках в неизвестном направлении, было трудно переварить. Да к тому же я знал о деле слишком мало, а Ларри не только расследовал его, но и был своего рода специалистом.
   — Видите ли, Джин, — продолжал Ларри, — я убежден, Дескович обманывает президента. Как это началось, я не знаю. Наверное, когда Пит услышал об исчезновении Грира и занялся этим делом, он сразу понял, что оно дурно пахнет, и решил завязать нам глаза и заткнуть уши, чтобы ни один агент не узнал ничего лишнего. Возможно, вначале он сообщал президенту об этом. Затем, когда начали поступать новые сведения и становилось ясно, что это государственная измена, он мог рассказать президенту о своих подозрениях. Наверное, президент взбеленился, отказываясь верить в предательство своего друга. Возможно, Дескович обращался к нему не раз со все новыми доказательствами. Но президент ничего не хотел слышать. Такой тип, как Дескович, вряд ли мог долго выдержать. После двух-трех попыток, получив две-три головомойки, он скорее всего предпочел сообщать президенту лишь то, что, по его мнению, Роудбушу хотелось знать. Видимо, так все было… Однако не исключена возможность, что Дескович утаивал от президента факты с самого начала, считая, что тот не осмелится сказать народу правду в разгар предвыборной кампании…
   Обо всем этом я могу лишь догадываться. Но я уверен, что сейчас президент не знает и половины того, что известно мне. Как я уже сказал, пари держу, он не знает о Киссиче… А если так, Дескович в подходящее время, может быть, в эту субботу или воскресенье якобы проговорится перед репортерами. Знаете, у ФБР свои средства. Или он может кое-что сообщить людям Уолкотта. В любом случае Роудбуш не пройдет в Белый дом.